> XPOHOC > РУССКОЕ ПОЛЕ   > БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ

№ 03'06

Ольга Елагина

XPOHOС

 

Русское поле:

Бельские просторы
МОЛОКО
РУССКАЯ ЖИЗНЬ
ПОДЪЕМ
СЛОВО
ВЕСТНИК МСПС
"ПОЛДЕНЬ"
ПОДВИГ
СИБИРСКИЕ ОГНИ
Общество друзей Гайто Газданова
Энциклопедия творчества А.Платонова
Мемориальная страница Павла Флоренского
Страница Вадима Кожинова

 

Пиджак

Рассказ

В начале апреля от Амосова окончательно отказалась жена. Амосов не удивился, потому что она обещала ему это уже давно, но был несколько растерян. Он настолько привык жить с ощущением грядущего разрыва, что, когда Аня действительно ушла, то ему стало не хватать не Ани, а именно этого ощущения.
Раньше же все в жизни Амосова было относительно ясно, и все сводилось к одному: «Уйдет Аня». Он прочно привязался к этой мысли и даже когда думал о чем-то другом и далеко отвлеченном, то начинал свою мысль так: «Вот уйдет Аня, и уж тогда...». И вот теперь оказалось, что все те мысленные конструкции, которые Амосов долгое время возводил и лелеял и которым, казалось бы, как раз сейчас нужно и можно было дать ход, пошатнулись, отступили и, лишенные своей подпорки, стали уже совершенно никчемными.
«Ну вот, Аня ушла», — сказал Амосов вслух, подводя итог и ожидая, что это привычно вызовет какую-нибудь реакцию в мозгу. Но ничего не произошло.
Амосов заварил себе кофе, машинально выпил его, два раза бездумно обошел квартиру и отметил в ней беспорядок. Потом он так же механически перемыл посуду и принялся разбирать газеты и бумаги, складывая на столе то, что ему еще могло пригодиться, но без пощады разрывая и сминая наверняка ненужное. Потом взялся за библиотеку, и оказалось, что почти половину ее тоже можно выбросить. От книг он незаметно перешел к шкафам с одеждой и удивился, обнаружив вещи, которые полагал утраченными или о существовании которых забыл. Какие-то из них принадлежали Ане. И тут он не мог определить точно, оставлены ли они ею за ненадобностью, или просто забыты, потому что жена имела такую привычку — вдруг хватиться какой-нибудь старой юбки, целый день в поисках ее с криками перерывать квартиру, и винить в пропаже Амосова, а если все-таки находила юбку, то с энтузиазмом принималась ее перешивать, обрастая иголками, лентами флизелина и сантиметром, — потом торжественно демонстрировала ее зеркалу, вроде бы довольная результатом, и больше не надевала.
В самом дальнем углу Амосов неожиданно для себя нашел старый свитер, в котором студентом ездил на картошку, коробку с фотоаппаратом «ФЭД». И пиджак.
Это был очень хороший, дорогой, бежевый с едва заметными белыми полосками пиджак, который он почти не носил, потому что такой пиджак был редкостью и его следовало беречь. Позже Амосов раздался в плечах, растолстел, и когда собрался по какому-то торжественному поводу его надеть, то обнаружил, что в проймах поджимает, а пуговицы не сходятся с петлями.
Амосов подержал пиджак в руках и прикинул, будет ли удобно предложить его племяннику, но тут же понял, что нет, что племянник ходит в джинсах и свитерах и пиджак осмеет. Амосов вздохнул, запихал его в пакет с прочими, уже ненужными вещами, книгами и бумагами, отнес на свалку и там испытал смутное чувство неловкости перед пиджаком за то, что выбрасывает. Амосов вытащил пиджак из пакета, расправил, встряхнул и повесил рядом с контейнерами на забор.
Получалось, что пиджак был не выброшен, а просто забыт. Как будто кто-то прогуливался в нем мимо свалки, а потом зачем-нибудь остановился — например, покурить, ему стало жарко, он снял пиджак, повесил на забор, а потом, допустим, задумался и ушел без него.
Обманув пиджак таким образом, Амосов вернулся домой, про себя отмечая, что придумал хорошо, и продолжил уборку.
В какой-то момент ему стало жаль пиджака, хотя носить его он, конечно, не собирался. Пиджак был сшит очень добротно, в Швеции или в какой-то другой развитой стране, но был дорог Амосову не этим. Пиджак был подарен ему на поступление в авиационный университет родителями, которые умерли, и Амосов подумал, что в память о них у него осталось не так уж много. Он выбежал из дома и вернулся к свалке, но уже опоздал. Какой-то человек держал пиджак в руках и сосредоточенно разглядывал. Амосов было хотел сказать ему, что это его пиджак, что он выбросил его по недоразумению, но подумал, что будет выглядеть глупо, и не стал ничего говорить.

* * *
Фамилия этого человека, положим, Никитин. И если у людей действительно бывают моменты, переворачивающие жизнь, то та минута, когда Никитин стоял рядом со свалкой, озаренный лучами утреннего солнца, и протягивал к их свету хороший бежевый пиджак шведского производства, была именно такой.
Рассмотрев пиджак со всех сторон и не обнаружив никаких серьезных изъянов, Никитин примерил его на себя и испытал к нему чувство глубокого родства. Никитин понял, что эта вещь шилась для него, и, отследив все счастливые случайности утра, приведшие его именно к этой свалке и именно в это время, заключил, что его жизненный путь, движение которого он всегда считал хаотичным и необязательным, на самом деле являлся тонкой цепью закономерностей, которые в конце концов привели его сюда, к бежевому, почти новому пиджаку.
Тут же Никитин почувствовал, что сегодняшний день будет не таким, как всегда, а сложится особенным, удачным для него образом, может быть, даже изменит известный строй всей жизни.
К слову сказать, жизнь у Никитина была простой и упорядоченной. Обитал он в соседнем доме, в подвале с коммуникациями, и если не болел с утра, то (в зависимости от времени года) или подметал двор высокой осиновой метлой, или колол на крыльце лед и прокладывал в снегу дорожки, чтобы жильцы дома не падали прямо на выходе.
После работы Никитин запирал инструмент в подвале и шел через черный ход в магазин, который находился в этом же доме. Там он встречал знакомого, грузчика Федорова. Никитин всегда попадал в магазин в то время, когда молоко уже привезли, а колбас еще и не ожидалось, поэтому Федоров был свободен и просто сидел на пластмассовом ящике, не производя никаких действий.
Никитин подсаживался к Федорову, занимая соседний ящик. Так они сидели какое-то время молча и не здороваясь, с ощущением того, что их жизнь — один очень длинный, непрекращающийся день, в котором они уже поздоровались когда-то, может быть несколько лет назад, на этих самых ящиках.
Потом Федоров говорил какую-нибудь фразу. Это могла быть совершенно новая фраза, открывающая в их диалоге иную тему, на которую они могли бы размышлять в течение дня, могла она быть и продолжением или ответом той, которой был завершен разговор вчерашний, а то и вовсе была простой и ни к чему не обязывающей, типа: «Ну че, Никитин?». Но в ней-то и было все: и приветственное похлопывание по плечу, и забота о здоровье другого, и жалоба на свое, и предложение построить какие-нибудь планы, и приглашение к осуществлению тех, что уже известны обоим, и тихий укор бесполезности жизни, и непреходящее томление по жизни лучшей.
Дождавшись обеда, Федоров и Никитин шли на скамеечку во дворе и незаметно распивали полбутылки.
После обеда привозили колбасное и мясное, нужно было разгружать, и Федоров уходил. Никитин оставался сидеть один и тихо радовался, наблюдая за тем, как, с трудом протиснувшись в проем арки, въезжает грузовой фургон, как Федоров в голубом фартуке стоит на крыльце, приглашающе машет шоферу на себя и кричит: «Еще! еще давай! еще немного! Хорош!» — и тот, ведомый этой чуткой рукой, осторожными толчками подъезжает ко входу.
Никитин видел жильцов, которые заходили в подъезд или, наоборот, выходили из него, куда-нибудь торопясь, огибая мясной фургон и попутно косясь на могучие, красные, почти сливающиеся по цвету с колбасой руки Федорова.
Никитин смотрел, как выходит из подъезда старая Фрида с тремя мопсами и что-то бормочет себе под нос, как красивая и высокая девушка Алла укладывает свои длинные ноги в машину и хлопает дверцей, как толстая Елизавета Александровна тащит огромный ковер с персидским рисунком, собираясь высвободить из него накопившуюся за зиму пыль, как с криками вбегает во двор восьмилетний Сашка Шутов, торжественно размахивая самокатом, — и Никитину становилось совсем хорошо.
Закончив разгружать, Федоров возвращался на скамейку к Никитину. Они допивали оставшуюся половину бутылки, Федоров рассуждал о тяготах своей работы, а Никитин внимал, кивая.
Так заканчивался день. Федоров снимал свой фартук, надевал кепку, садился на трамвай и уезжал. Никитин же сидел до самой темноты, и непонятно было, думает ли он о чем-нибудь или сидит просто так, дожидаясь ночи.

* * *
Но вернемся к свалке. Надев пиджак, Никитин распрямил спину и стал прохаживаться перед большим темным стеклом жилищно-коммунального управления, как бы между прочим глядя на свое отражение, — сначала деловой, быстрой походкой, потом вразвалку, лениво и праздно, потом по-хулигански, засунув руки в карманы, — и во всех вариантах себе нравился.
В кармане он вдруг нащупал маленькую, вчетверо сложенную бумажку. Никитин развернул ее и увидел кем-то старательно начертанный план. На нем было нарисовано несколько перекрестков и домов, один из которых был дважды обведен и, значит, являлся целью, к которой следовало идти.
К дому же, начинаясь от прямоугольника-остановки («трол. 56,17») в углу листка, стекались и стрелочки.
Вся схема с обозначенными на ней несколькими ориентировочными пунктами-надписями, которых нужно было держаться («Продукты», «Почта», «Заря»), имела очень запутанный и сложный вид. Над последней стрелкой, примыкающей к обведенному дому, заглавными буквами было написано имя «АНЯ» и номер квартиры: «2».
Никитин испытал неприятное чувство чуждости пиджака, в котором, оказывается, продолжала биться чья-то жизнь. Он вспомнил о том, как его нашел, и о том, что пиджак, в общем-то, и не был выброшен — он висел на заборе, а значит, мог быть забыт случайно и непредвиденно, стало быть, владелец мог уже хватиться его и теперь, сетуя и тревожась, бродить своими собственными путями, вспоминая, куда заходил и где останавливался, а ему, может быть, это было трудно вспомнить, потому что был он, допустим, нетрезв, или, наоборот, трезв, но рассеян, и считал, что точно знает, где именно оставил, — например, у Ивановых, и что как-нибудь на неделе заберет, и поэтому не волновался.
Никитин подумал и о том, что схема плана, начертанная на клочке бумаги, могла быть очень важна для владельца пиджака, что Аня могла быть той женщиной, которую он любит, и что добраться до нее без этой схемы ему было бы очень сложно, почти невозможно, потому что он мог не запомнить всех троллейбусных номеров и сложных перекрестных поворотов. Телефона же, допустим, у Ани нет. А сама она тоже звонить не станет, потому что обидится на владельца пиджака за неявку. И, таким образом, их отношения могут расстроиться навсегда.
Никитин обеспокоился этой мыслью и почувствовал ответственность, которая самостоятельно и нежданно на него легла, — что должен найти этого человека, прежнего владельца пиджака.
Никитин еще раз исследовал схему и направился к Федорову. Тот как раз заканчивал выгружать хлеб. Никитин дождался, пока фургон отъедет, и подошел. Федоров приветственно кивнул, но пиджака не заметил, так что Никитину пришлось рассказывать все самому и сначала.
Федоров внимательно выслушал тревожного Никитина и посоветовал: мол, знай себе носи пиджак-то, и все. Но потом посмотрел на схему и добавил, что знает, где находится «Заря», что это кондитерская фабрика на Семеновской. Никитин обрадовался, но осторожно заметил, что, как ему кажется, важна здесь не столько сама «Заря», сколько триединство «Зари», «Почты» и «Продуктов». (Ну, «триединство» он, допустим, не сказал, а сказал «чтоб все вместе».) На что Федоров повторил, что главная составляющая все же «Заря», потому что «Продукты» и «Почта» есть на каждом углу, а «Заря» — конкретное название, которое в этой задаче из трех неизвестных можно взять за отправную точку (он сказал «откудова плясать».)
Никитин согласился с Федоровым и высказал ему свое намерение сходить на Семеновскую и разыскать Аню. Федоров спросил, зачем ему это нужно. А затем, ответил Никитин, чтобы сказать ей, что он не сможет придти, и чтобы она не обижалась, а позвонила ему сама.
Федоров хмыкнул и взглянул на Никитина с чувством морального превосходства, но съездить с ним на Семеновскую согласился — с условием, что поездка не займет больше двух часов.

«Зари» на том месте, где ее ожидали увидеть, не оказалось. Федоров недоуменно пожимал плечами и чувствовал себя виноватым. Он говорил, что мог напутать, потому что был в этом районе давно, но, кажется, это все-таки здесь, и они, наверное, ошиблись остановкой, да, да, точно так, и надо вроде бы завернуть за угол — и они завернули и прошли целый квартал вниз, а потом вернулись обратно, потому что «Зари» не было и там.
Зато на пересечении Семеновской и Ленина Никитин заметил почту, а метров через двадцать от нее обнаружились и «Продукты». «Да, да, точно, — повторял Федоров, — где-то здесь, я вспоминаю». И они прошли еще квартал вниз по Ленина, а потом квартал по Семеновской, прочесали переулок за почтой и какую-то коротенькую улочку, вытекающую из него.
В четвертый раз возвращаясь к «Продуктам», Федоров пересчитал свои деньги и намекнул Никитину, что неплохо бы зайти внутрь, то есть взять, взять да отметить провал операции. Но Никитин отмахнулся.
Все время их поисков он надеялся, что они все-таки найдут «Зарю», а далее будут ориентироваться по стрелкам, поворачивая на специально обозначенных перекрестках, переходя дорогу строго по светофору, держась левой стороны. Он представлял, как они наконец дойдут до дважды обведенного дома, позвонят и как им откроет дверь Аня. И будут у нее, допустим, припухшие глаза, потому что она плакала всю ночь. Аня появится на пороге, радостно-ждущее лицо ее моментально потускнеет, и она холодно спросит: «Вы, извините, кто?» «Здравствуйте, меня зовут Никитин, — скажет он тем ласковым и теплым голосом, каким говорят несущие благую весть. — Меня попросил зайти тот человек, которого вы ждете, потому что я живу отсюда недалеко, всего в паре остановок...» Аня заинтересуется и скажет: «Ну хорошо, тогда входите. Входите и раздевайтесь. Пожалуйста, пожалуйста. Обувь можно не снимать». Никитин и Федоров пройдут на кухню и сядут на табуретки. «Так вот, — продолжит Никитин, — дело в том, что он... (но Никитин не знал его имени и придумал иначе) дело в том, что мы знакомы достаточно давно, чтобы он мог просить меня об этом...» «Так вы с Олегом (Алексеем, Сергеем, Андреем) друзья?» — улыбнется Аня. «Да, Олежек — мой старый приятель», — скажет хитрый Никитин вроде между прочим. «Может быть, чаю?» — сразу спросит Аня. «Ну что вы, Анечка, большое спасибо, мы спешим...». «А мне, если можно...» — не к месту встрянет Федоров, который никогда не может напиться, и Никитин толкнет его под столом коленом. «Так вот, — продолжит он, — дело в том, что Олег (Никитин понизит голос), вы, конечно, знаете, вас очень любит... Но вчера (Никитин не скажет «вчера», как можно меньше конкретики), но на неделе он отравился чебуреками...» «Отравился?!» — в ужасе переспросит Аня. «Нет, нет, не волнуйтесь, ничего страшного, опасность уже миновала, организм сильный, Олег быстро идет на поправку...» Аня облегченно вздохнет. «Просто он просил зайти и извиниться за то, что не мог вас предупредить, что не придет, но...» «Что вы, — всплеснет руками Аня, — не стоило из-за этого так волноваться!» «...Но, — продолжит Никитин, — он очень просил вас ему позвонить и передать... и передать вот это». Тут Никитин достанет из-за спины заготовленную розу, которую купит до этого. «Ах, спасибо, спасибо вам большое, — скажет счастливая Аня, — конечно, я сейчас же ему позвоню».
Потом они встанут, попрощаются, и уже на пороге Аня еще раз скажет: «Спасибо, большое вам спасибо!»
Никитин подумал также о том, следует ли оставлять Ане пиджак или нет, и что следует ему сделать, если она заметит его на Никитине. Но тут же решил, что оставлять пиджак все-таки не будет, а если Аня заметит сама и, допустим, спросит: «Надо же, у вас что, и пиджаки одинаковые?», он ответит так: «Да нет, что вы, это он у меня забыл. Вот, ношу пока». И Аня засмеется.

Приближалось время привоза колбасы. Федоров начал нервничать и дергать Никитина. Никитин же, сбитый с толку наличием почты и «Продуктов», все не мог сдаться и хотел поискать «Зарю» еще раз. Он даже не предполагал, что та находится прямо за его спиной, через дорогу, только в измененном виде. Здание покрасили в розовый цвет, вставили в него новые зеркальные окна и огромные самооткрывающиеся двери с красивым крыльцом. Теперь это был очень большой магазин, в котором продавали абсолютно все — начиная от яблок и заканчивая обувью.
Федоров опять заныл про колбасу и сказал, что поедет, а Никитин еще час бесполезно прошлялся по улицам в районе почты, потом сел на троллейбус и решил проехать еще остановку, чтобы быть уверенным наверняка.

* * *
Разные мужчины любят женщин примерно за одно и то же. Но каждая отдельная женщина любит мужчину за вещи самые непредвиденные и разные, свойственные только ему, объяснить которые и не всегда может.
Аня полюбила Амосова за качество, которое характеризовала как неразгаданность. С самого начала их знакомства она столкнулась с тем, что не может его раскусить. Она никогда не могла бы определить, о чем он думает, или предположить, что собирается сделать или сказать в следующий момент, в то время как прочих мужчин она всегда разгадывала легко и почти безошибочно. Аня умела видеть по глазам, чего от нее хотят, и, пока те только формулировали свое приглашение-предложение, уже обдумывала, на что она может рассчитывать, нужно ли ей это вообще и каковы будут последствия.
Амосов же имел привычку смотреть на нее как-то тупо и тяжело, почти с раздражением, и Аня не понимала, нравится она ему или нет, хочет ли он ее куда-нибудь пригласить, но стесняется и раздражается от этого, или вообще не имеет подобного желания.
Амосов был человеком достаточно скупым и флегматичным на чувства. Аня ему нравилась, но ходить в кино он не любил, а на ресторан ему всегда было жалко денег, поэтому он ограничивался тем, что бросал на нее свои тяжелые взгляды, представлял себе обязательную и утомительную суету ухаживания, оттого раздражался и даже морщил лицо.
Аня же задалась целью и потратила на разгадку Амосова целых два (и лучших! — как потом вспоминалось) года своей молодости. Она все время попадалась ему на глаза, застенчиво жмурилась, просила помочь с чертежами, оставляла вблизи него учебники и потом за ними возвращалась, но яснее он от этого не становился.
С той же исследовательской целью Аня вышла за Амосова замуж и
потратила на него еще восемь не самых худших лет.

После окончательно объявленного разрыва Аня собрала вещи и направилась к маме. Она ехала в троллейбусе и размышляла о том, как скоро Амосов попросит ее вернуться: уже сегодня или только на следующий день.
В троллейбусе Аня заметила человека, на котором был точно такой же пиджак, какой надевал Амосов, когда они, в первый раз вместе, пошли в гости к ее подруге Любке Лисицыной. Она подумала о том, что это — особый знак и что Амосов позвонит уже сегодня.
Аня очень хорошо помнила этот пиджак, потому что в тот день, по пути к Любке, ела мороженое и прижималась к плечу Амосова. А он деликатно от нее отстранялся, потому что боялся за пиджак. Потом пиджак она ему все-таки запачкала, и, придя к Любке, они первым делом побежали в ванную оттирать пятно носовым платком с содой, потому что у Любки не оказалось порошка.
Пиджак на человеке сидел плохо и был великоват в плечах. Она смотрела на человека в пиджаке, вспоминала, какой Амосов был аккуратный, и улыбалась.
Никитин заметил на себе ее взгляд и улыбку и тоже стал улыбаться в ответ. А когда Аня собралась выходить, вышел вместе с ней и помог вынести сумки, потом спросил, можно ли ему ее проводить, и Аня разрешила.
Пока Никитин нес сумки, Аня смотрела на пиджак и по-прежнему улыбалась. И Никитин счастливо думал, что сумел чем-то понравиться ей, и еще о том, что сегодняшний день оказался действительно особенным, и вот он идет рядом с красивой женщиной, которая ласково смотрит на него и молчит.
Он еще раз, теперь вместе с Аней, прошел по тем же местам, по каким сегодня уже ходил. Никитин проводил ее до дома, и Аня даже предложила ему войти, с тем чтобы попить чаю.
Амосов не позвонил ни сегодня, ни завтра и никогда. Но зато уже несколько раз заходил человек в точно таком же, как у него, пиджаке.
Он до сих пор приходит к ней каждый день и приносит цветы и конфеты, каждый раз робко мнется у дверей, долго расшнуровывает ботинки, а потом садится на самый краешек табуретки и печально глядит на нее.
Постепенно Аня привыкает к этому человеку в пиджаке и смотрит на него все теплее и теплее. Как-то раз она точно так же, специально, запачкала его пиджак шоколадным мороженым, и точно так же, как Амосов, Никитин расстроился и побежал его застирывать в ванную, и от этого понравился ей еще больше.
Так они встречаются уже долго. Ане нравится что-нибудь говорить Никитину, потому что тот умеет слушать. Он не смотрит в сторону, как Амосов, и Аня точно знает, что он слышит каждое ее слово.
Никитин сменил место работы. Он устроился продавцом в тот самый большой магазин, в котором раньше находилась кондитерская фабрика «Заря», о чем он, впрочем, так и не узнал. Никитин работает хорошо и с усердием, за что, говорят, его вот-вот назначат менеджером отдела. Он надеется, что скоро они с Аней поженятся, и свидетелем на их свадьбе будет Федоров.

В жизни Амосова тоже произошли некоторые изменения. Он поселил в квартире новую жену и купил дорогой двухкамерный холодильник.
Нужно сказать, что живут они хорошо. Жена разговаривает по телефону и варит густой красный борщ, которого хватает на два дня, а Амосов работает все там же, и если работы случается много, то звонит домой и предупреждает, что задержится.
Иногда он встречает на улице Никитина в том самом пиджаке, который за это время ничуть не сносился, потому что был действительно сшит в Швеции, из высококачественной ткани.
Иногда Амосов случайно встречается с Никитиным глазами, и тогда ему кажется, что он уже где-то видел этого человека прежде, что есть в его облике что-то мучительно знакомое, родное и давнее, что, может быть, когда-то они даже сидели за столом в одной компании, или это муж какой-нибудь из Аниных подруг — он не может вспомнить, но на всякий случай каждый раз приветственно кивает Никитину головой.

 

  

Написать отзыв в гостевую книгу

Не забудьте указывать автора и название обсуждаемого материала!

 


Rambler's Top100 Rambler's Top100

 

© "БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ", 2004

Главный редактор: Юрий Андрианов

Адрес для электронной почты bp2002@inbox.ru 

WEB-редактор Вячеслав Румянцев

Русское поле