|
О проекте
Проза
Поэзия
Очерк
Эссе
Беседы
Критика
Литературоведение
Naif
Редакция
Авторы
Галерея
Архив 2006 г.
РуЖи
|
Александр БАЙГУШЕВ
КУЛЬТОВЫЙ ПОЭТ РУССКИХ КЛУБОВ
В журнале «Московский Парнас» (2005, №5) была опубликована рецензия А.
Байгушева на книгу «избранного» «Восхождение» Валентина Сорокина. Она
вызвала широкий резонанс и была перепечатана в газете «День литературы»,
2006, №1, газетах «Культура» (Башкирия), «Танкоград» (Челябинск) и многих
других местных изданиях. Было много добрых откликов из провинции. Интересный
разбор драматических поэм Валентина Сорокина, пришедший с русского севера,
мы напечатали и в нашем журнале (№ 4, 2006). Но одновременно возникла и
какая-то нервно политизированная реакция, причем, казалось бы в своей
русской патриотической прессе, но еще не излечившейся от краснухи левизны и
наивных утопий. Пример тому обширный на четыре номера памфлет Вл. Бушина
«Ленин, профессора и психи. (Арина Родионовна и Геббельс)» в газете
«Завтра», 2006, №№18, 19 и №№22, 23, а в газете «ДЛ», 2006, №3 не менее
взвинченный и истеричный памфлет А. Васина «Лиса-пропагандист и кожиновский
виноград. По поводу статьи А. Байгушева «Могучее восхождение Валентина
Сорокина»». Был уже и наотмашь отчаянный ответ самого Валентина Сорокина на
нападки и клевету до одурения красного Вл. Бушина в газете «Русский вестник»
(2006, №11).
Что же за атомная бомба взорвалась из-за «рассекречивания» нашим журналом,
как выяснилось, неприкасаемого, взрывоопасного, до сих пор табуированного
даже в своих же патриотических кругах имени Валентина Сорокина? Да и в нем
ли самом тут суть дела? Или, может быть, какая-то другая мистическая тень
тут нависла? Тень жуткого Мавзолея? Трагические противоречия в русской
позиции, в которой мы до сих пор все никак не можем устояться?
Широко отмеченный всеми патриотическими изданиями семидесятилетний юбилей
«замечательного русского поэта Валентина Васильевича Сорокина» (цитирую
заголовок в газетах «Завтра» и «День литературы») начатый нами на страницах
журнала больше года назад разговор, похоже, вывело на новый принципиальный
виток. Сегодня поэт Валентин Сорокин снова востребован, как когда-то в эпоху
спасавших Россию после хрущевского «оттепельного» развала «русских клубов».
Произошло его второе рождение для русского Парнаса. Мы обсуждаем на его
сакральном примере множество насущных для русского патриотизма вопросов.
Насколько поэзия имеет право быть остро политизированной? Что первичнее для
поэта - безоглядная индивидуальность или почва? Что гносеологически
предопределяет нетленное величие поэта и его творческую жизнь для потомков?
И главное – на каком на правом белом или на левом красном берегу нам
встречать сакрально поднимающуюся, чтобы опрокинуть олигархическую
оккупацию, из глубин мистического Китеж-озера Златоглавую Русь – «Москву –
Третий Рим»? Или, может быть, - если считать СССР – Четвертой Империей, как
это делают политологи из «Завтра», - то Златоглавую Русь «Москву – Пятый
Рим»?
Горячих, как на сковородке, проблем всплыло много, и мы решили предоставить
Александру Байгушеву слово для продолжения начатого им разговора о
«культовом поэте русских клубов» Валентине Сорокине. Статью Байгушева мы
будем печатать в нескольких номерах, но мы считаем, что тема того стоит.
Ведь практически на примере знаковой фигуры идет разговор об идеалах и
судьбе не только целого поэтического поколения времени золотого заката
советской власти. Да, еще с упором на столь прежде закрытую, а ныне сильно
мифологизированную, «таинственную» тему «русского ордена» (= «русских
клубов»), из-за которого, надо понимать, и весь сыр-бор. Но также и разговор
о пути, который мы выбираем для России сегодня.
+ + +
Наука мне. Когда я написал свою рецензию «Могучее восхождение Валентина
Сорокина» (журнал «Московский Парнас», 2005, №5) то, пожалуй, я ошибочно
решил посмотреть на Сорокина только и именно как на живой бронзовый монумент
из былого.
Так же, как смотрят сейчас на такого же сакрального великого русского поэта
Николая Клюева. Проницательный критик Лев Аннинский пишет сегодня
(«Литературная газета», 2006, №29) про феномен Клюева, что имя того после
переворота 1917-го «попало под глухой запрет, и только старики помнили, что
в предреволюционные годы он был известен всем, кто хоть что-то смылил в
поэзии». Николай Клюев – это было как табия. Как символ русскости. Не зная
поэзии Клюева, человек не мог считать себя человеком с русским менталитетем.
Но после чужого «интернационального» иудо-марксистского Красного Октября
1917-го это сакральное русское имя «кануло в небытие, и книги его были
изъяты». Русские люди сейчас практически не знают великого русского поэта
Николая Клюева.
Вот точно такую же «психологическую операцию» оккупанты после чужого
иудо-олигархического переворота Черного Октября 1993-го попытались проделать
с сакральным русским поэтом брежневского «золотого века советской власти»
Валентином Сорокиным. Его имя тоже практически принудительно сейчас изъяли с
телевидения и всех библиотек, с книжных прилавков. Поэтому, когда буквально
каким-то чудом через «дерьмократическую» блокаду вдруг в чудом сохранившемся
издательстве «Советский писатель» прорвалось и вышло хоть и очень
ограниченным тиражом только для гурманов (всего 1000 экземпляров) итоговое
избранное гремевшего в советскую нашу золотую пору Валентина Сорокина, то я
на правах старика, помнящего брежневское «золотое время», поторопился
оперативно дать живой отклик.
А нельзя ли без тернового венца?
Я хитрил. Я вроде бы всего лишь «мемуарил». Я понимал, что написать о
Валентине Сорокине, как о русском символе, бдительные олигархические «дерьмократы»
мне не дадут. Задушат на корню печатный орган, который такую мою дерзкую,
бунтарскую «экстремистскую» откровенность напечатает, а меня самого внесут в
репрессивные списки «фашистов», «антисемитов» и «экстремистов» (всяких
русофобов Бродов и Прошечкиных, отрабатывая гранты из-за кордона,
распространяющих такие списки, кого прижать, сейчас у судебных властей под
рукой для репрессий в изобилии). Вот я и сделал вид, что пытаюсь посмотреть
на поэта гремевшего полвека назад в 60-х советских годах, всего лишь как на
историю.
Я сделал вид, что для совершенной объективности взгляда сознательно выношу
сегодняшнюю идейную позицию Валентина Сорокина за скобки. Вот, мол, я только
мемуарист, и чтобы оставаться лояльным хочу обойтись без сегодняшнего дня,
без политических страстей.
Я деланно рассуждал, что, мол, тогда, то есть в золотое время советской
власти, что было, то было. А теперь, как подобает в не ангажированном
литературоведении, давайте просто посмотрим на такое поэтическое явление
60-80-х, как Валентин Сорокин, холодным рассудочным взглядом, вне ажиотажа
сиюминутной и преходящей, как он сон разума, политики. А то ведь, мол, иначе
и самого Федора Тютчева, как крайнего реакционера и отъявленного русского
державного «черносотенца», не говоря уж о Николае Гумилеве, Николае Клюеве
или Павле Васильеве (любимых поэтах Валентина Сорокина), нам по нынешним
иудо-олигархическим «дерьмократическим» временам придется не допускать на
высокий Парнас. Целенаправленно замалчивать! Что в первое советское время,
до очищающего сталинского 1937-го, диктовавшие русскому народу свою волю
местечковые «красные профессора» по отношению ко всем «черносотенным звездам
русской поэзии» успешно и делали!
Я тогда заявил, направляя свои стопы в «нейтральный» журнал «Московский
Парнас», что просто хочу всю «политическую накипь», всю шелуху, облепившую
имя известного поэта в ходе противоборства политических лагерей отбросить, а
поговорить о Валентине Сорокине только с эстетических позиций. Именно как о
крупном самобытном художнике русского слова, уже без горячности, а
совершенно спокойно, без смущения его якобы «реакционной», для кого-то не
той, какой бы им от него хотелось, политической позицией.
У каждого журнала своя репутация. «Московский Парнас», по сложившему уже
убеждению в литературных кругах, - журнал для истинных гурманов Парнаса, для
знатоков поэзии. Это издание, которое ведет высокообразованный критик Леонид
Ханбеков, помню, всегда державшийся в советское время, как Лев Аннинский,
демонстративно за чертой грызущихся, как две стаи собак, литературных
лагерей, так и задумывалось, насколько я понимаю, вне сиюминутной
конъюнктуры. А на уровне знаменитого, красиво и благородно стоявшего «над
схваткой», глубоко эстетского «Золотого руна» Н.П. Рябушинской,
издававшегося в лучший «серебряный век» русской поэзии. Вот такому журналу,
конечно, и все карты в руки поговорить об оказавшемся у нас по политическим
обстоятельствам как бы в «прокаженных» поэте.
Я был убежден, что единственно «Московский Парнас» как журнал для эстетов,
умеющих в вопросах художественного творчества, ставить себя над сиюминутной
и оттого всегда пенисто-мутной политикой, совершенно не смутит
взрывоопасная, «крайняя», откровенно «реакционная», самая что на есть
«черносотенная» сорокинская мистическая репутация как «культового поэта
русских клубов».
И скажу совершенно откровенно, я сначала-то был очень доволен результатами
своей «мемуарной» публикации в журнале «Московский Парнас», 2005, №5. Словно
груз с плеч свалился. Выполнил моральный долг перед поэтом, которого, что уж
греха таить, мы тогда смолоду в «русских клубах» практически принесли его в
сакральную жертву беспощадному Молоху русско-«хазарской» тысячелетней
взаимно пожирающей войны, которой конца не видно, и на алтарь которой
положено уже столько невинных чистых поэтических агнцев, начиная с Николая
Гумилева.
На ритуальном алтаре «хазарского» заклания у нас кровь и Николая Клюева, и
Сергея Есенина, и Павла Васильева, Бориса Корнилова, Алексея Ганина, Василия
Наседкина, Ивана Приблудного, Павла Шубина, Дмитрия Кедрина, и - Осипа
Мандельштама, и Бориса Пастернака. Измучили Иосифа Бродского. И вот сейчас
терзают, домучивают Валентина Сорокина.
Поэтому я сдипломатничал. А, мол, нельзя ли без тернового венца? Просто
поговорить о поэте.
И по следам моей рецензии на его итоговое «Восхождение», мы с громадным
удовольствием собрались в союзе писателей и поговорили об истинном Валентине
Сорокине. Не как о «культовом поэте 60-80-х», а без той его всегда
воинственно раскрашенной, как у туземца-индейца перед битвой, вызывающей
русской, как родное забрало, политической маски. Узкий круг читателей
«Московского Парнаса» обсудил мою статью без идейных конвульсий - с сугубо
элитарных позиций – знатоков поэзии. Мы собрались именно «шестидесятниками»
(старики, кто еще жив, и кто ходил тогда в 60-80-е годы прошлого советского
века в «русские клубы») и – «отмывали» Сорокина равно как от старой
зазеленевшей «бронзовой патины», так и от нынешних «дерьмократических» и
красно-коричневых обидных плевков.
Я радовался: «Хоть таким образом, хоть внутри узкой писательской элиты
вытащил замечательного русского поэта Валентина Сорокина из организованного
вокруг его имени олигархическими оккупантами принудительного забвения!»
Однако силен Лукавый! А может быть и не Лукавый, а сам Господь вдруг
вмешался. Сугубо эстетико-возвышенный разговор о поэзии Валентина Сорокина,
увы, не долго в наших писательских кругах длился.
Опять вдруг покатились какие-то волны. Опять будто какая-то таинственная
сила вмешалось, и начала играть свою мистическую игру. Моя статья о Сорокине
неожиданно для меня вызвала широкий резонанс и была перепечатана в газете
«День литературы», 2006, №1, в таких авторитетных изданиях коренной
почвенной России, как «Культура» (Башкирия), «Танкоград» (Челябинск) и
многих других провинциальных изданиях. Лавина откликов! А подоспевший
семидесятилетний юбилей Валентина Сорокина еще больше усилил - стал прямым
информационным поводом, чтобы напечатать в патриотических изданиях целый
массив стихов Валентина Сорокина.
Но высокий урожай всегда не без сорняков. Не без бурного бурьяна. Вслед
появились и какие-то, явно организованные, нервные и неистовые вопли
неприятия Валентина Сорокина. Вопли порой просто подлые и грязные. Вроде
обширной на четыре номера статьи известного «красного маньяка» Вл. Бушина
«Ленин, профессора и психи (Арина Родионовна и Геббельс)» в газете «Завтра»,
2006, №№ 18, 19 и №№ 22, 23. Да уже через номер после перепечатки моей
публикации под рубрикой «полемика» и в газете «День литературы», 2006, №3
появился длинный провокативный материал уже не красного, а голубого
маргинала А. Васина «Лиса-пропагандист и кожиновский виноград. По поводу
статьи А. Байгушева «Могучее восхождение Валентина Сорокина»». Компромат на
меня лично, после которого газета «День литературы», пообещавшая широкую
дискуссию о Валентине Сорокина, вдруг в лучших советских тоталитарных
традициях сразу же заявила, что рубрику «полемика», не развертывая,
свертывает и взрывоопасную сорокинскую тему прекращает. Я потом узнал, на
редактора газеты «День литературы» Владимира Бондаренко дико надавили.
Определенные силы переполошились до смерти, и взяли его за разговор о
Валентине Сорокина в клещи.
Однако задумаемся, почему вместо спокойного разговора вспыхнул вокруг имени
Валентина Сорокина какой-то политически ангажированный ажиотаж? И не только
ажиотаж ли это? А может быть, реальная мистика истории так проявляет себя.
Ну, можно еще как-то объяснить, почему мою статью из сугубо литературного
журнала «Московский Парнас» вдруг начала активно перепечатывать боевая
популярная острая массовая пресса. Особенно по областям, где знали Сорокина,
где он родился и поработал и всегда оставался своим желанным земляком. Тут
естественно приняли близко к сердцу судьбу своего любимого поэта, близкого
по духу, давно родного.
Но затем, признаюсь, меня вдруг стали приглашать на ее обсуждения в
молодежные объединения, к тем самым, двадцатилетним скинхедам, о которых
сейчас столько шума, как о проклевывающихся «русских фашистах». А дальше,
больше. Лет уж тридцать не перепечатывали сорокинскую «Багровую скалу», и
вдруг «Багровая скала» снова налилась кровью на страницах патриотических
«черносотенных» многотиражек.
И, конечно, уж совершенно не случайно тут проплаченный черт из закулисного
омута вынырнул, - заплясал, как припадочный, - истерично забил в красный
барабан окаянный «жидовствующий» красный шаман, - «последний недобитый
марксист», как он сам себя именует, - Вл. Бушин.
Я, кстати, совершенно не понимаю, почему этого «чекистского недобитка»
печатает порядочная газета «Завтра», он же ведь всегда был насквозь «прожидовленным»
(и не только в бытовом, - ту бы ладно: мы не антисемиты! - а в сакральном
мистическом богословском понятии этого термина). Маньяка Бушина мы ведь
давно знаем. И сам Валентин Сорокин еще лет десять назад пригвоздил его ясно
и четко: «Владимир Бушин уже не в первый старчески вопит на меня:
«Антисоветчик!» А я отвечаю ему: «Конечно, герои моих поэм не состояли с
Бушиным в одной парторганизации. В поэме «Бунт» - кто Емельян Пугачев?
Троцкист. В поэме «Красный волгарь» - кто Стенька Разин – левый уклонист. А
в поэме «Евпатий Коловрат» - сам Евпатий кто? Шовинист и антисемит? Так ведь
ты, «красный профессор», мое творчество по своим «краснопрофессорским»
шаблонам понимаешь. Бушин - ты редчайший экземпляр революционного витязя.
Даже Егора Исаева, известного поэта, лауреата высшей Ленинской премии при
советской власти, выбранил за то, что тот, вместо Зюганова, любит слушать
кукарекующих петухов. Бушин запрещает петухам петь при Ельцине. Бушин изрек:
«Я прощаю Бунину многое, он крупный писатель». Да, ты прощаешь, кто ты перед
ним, и простит ли тебе Иван Алексеевич Бунин? В молодости ты хамски поучал
Ивана Акулова, изранено войною, автора гениальных романов «Касьян остудный»,
«Ошибись, милуя», «В вечном долгу». А ты, истекающий склоками и сварой, что
создал, кроме «Страниц жизни молодого Карла Маркса». И не лихая ли зависть
гнетет и бесит тебя, мамлюка восьмидесятилетнего?! Егор Исаев, Станислав
Куняев, Валентин Сорокин, Виктор Астафьев, Иван Акулов, Митрополит Иоанн –
мишени Бушина, юлящего перед Беней Сарновым. Издергался во злобе».
Так что, повторюсь, все мы, русские патриоты, всегда знали подлую цену
выдающего себя за красного патриота Бушина.
Но Бушин после моей рецензии «Могучее восхождение Валентина Сорокина» на
этот раз в краснухе своей шизофринической истерии превзошел по кляузности
даже самого себя (а газета «Завтра», считающая себя русской, весь его бред
«почему-то» напечатала?! Кто профинансировал?! кто надавил на «Завтра»?!). В
абсолютно патологической, программно ненормальной статье. Ну, надо же: даже
название у Бушина с явной патологией - «Ленин, профессора и психи». Ну, уж,
разумеется «психи»! Без «психов» и фирменного полосатого халата из института
Ганушкина наш «последний недобитый марксист» Вл. Бушин давно уже никуда!
Бушина, разумеется, за нападки на Валентина тут же поддержали-похвалили все
Бени Сарновы.
Вот какая мутная пена, как по чертову заказу, с илистого политического дна
поднялась. Вот какая накатилась бешеная психическая реакция всего-то после
моей, мне казалось, нарочито совершенно нейтральной «мемуарной» рецензии в
пятнадцать страничек на итоговую книгу Валентина Сорокина в не
политизированном журнале «Московский Парнас».
Блаженный поэт Русского ордена
Но что делать?! Увы, оказалось, что даже и сейчас – через уже столько лет! -
мы по-прежнему не можем спокойно отметить юбилей «культового поэта русских
клубов» (такая о Валентине Сорокине шла слава в советское время!) А опять
начинаем разбираться между собой, кто были больше диссиденты, «они» (=
хазары, «жидовствующие» в богословском смысле этого термина) или «мы» (=
русские, православные). И выясняем, выясняем, кто из нас коварно «сдал»
иудо-советскую власть, а кто с нею, такой кроваво красной и атеистически
сатанинской, как с чужой чертовой свиткой, просто счастливо для себя,
наконец-то, расстался.
Вот, видимо, тут собака и зарыта. Увы, моя хитрость вышла мне боком. В своих
ностальгических воспоминаниях про «Могучее восхождение Валентина Сорокина» я
лукаво забыл знаменитый русский гоголевский принцип: «Бей в прошлом
настоящее», и был за свою «дипломатию» наказан.
Меня, конечно же, стали страшно поносить «дерьмократы» и обзывать меня
«фашистом». А свои русские патриоты стали мне назидательно указывать, что
знаковый для всего народа поэт даже уже и в преклонном возрасте не может по
Определению греть кости на лежанке, млея от своих прежних великих заслуг
перед литературой, в стороне от сегодняшнего дня.
И обе воющее стороны, конечно, же правы в своих претензиях ко мне.
Сейчас снова время такое, когда нужен новый автор «Слова о полку Игоревом».
Валентин Сорокин сегодня востребован в русском сознании как никогда.
Происходит второе чудесное рождение сакрального поэта «русских клубов». И я
обязан был не дипломатничать, а об этом прямо написать.
И не надо нам пугаться обвинений в «русском фашизме». Александр Солженицын
насмотрелся на нынешние вопли «дерьмократических» провокаторов про русский
фашизм и подал свой веский голос. Наш нобелевский лауреат на днях не в
бровь, а в глаз объяснил предвзятой критике: «Ксенофобия исторически не было
свойством русских, иначе не устояла бы Империя из 120 наций. А словом
«фашизм» у нас кидаются безответственно, как удобным бранным словом, чтобы
не дать встать русскому самосознанию» (см. «Московские новости», №15, 2006).
Так и Валентин Сорокин сегодня. Он нет-нет да подаст свою вескую реплику в
печати:
Нет, не Ивановичи и не Петровичи,
Россию делят нынче Абрамовичи.
Он возьмет да и скажет в интервью Лидии Сычевой, написавшей о нем
прекрасную книгу (ее непременно надо переиздать! жаль, что эта книга, как
все русское сейчас у нас, вышла страшно маленьким тиражом) прямо в лоб:
«С нашим народом идет великая борьба, глухонемая борьба. Какой ТВ-канал не
включишь – одно и то же – а когда начинаешь суммировать и анализировать, то
все это укус русскому народу в его душу… Почему ты не говоришь, что
национальность – это великое достоинство? Неужели все народы, если бы их
какой-нибудь волшебник уместил под могучей, мокрой бородою Карла Маркса,
неужели они были бы счастливы, как перед кашей дети?.. Лишая человека
гордости за его народ, за его историческое проявление, мы совершаем ужасную
ошибку. Или предательство. Мы так бьем русский народ по щекам – то объявим
националистом, то шовинистом, то фашистом красно-коричневым. Если мы будем
воспитывать людей так безответственно, как сейчас, то в грядущем мы не
получим строителей державы».
Нет! О Валентине Сорокине нельзя писать вне живого дыхания времени - только
как о поэтическом явлении. Поэтому-то писать о нем и очень трудно. Ты все
время оказываешься на краю кипящего, как в аду, политического котла.
Я напомню, у меня есть предшественник - в 1980-м году в Челябинске выходила
пользовавшаяся большим успехом по всей провинциальной России умная и хитрая
книга критика Леонида Ханбекова со знаковым названием «Выбираю бой. Штрихи к
портрету Валентина Сорокина». Но тогда в советское время (при засилье
андроповского КГБ) Леонид Ханбеков, хоть и имел репутацию не только
солидного критика, но и влиятельного сотрудника «Госкомитета РСФСР по делам
издательств», не обо всем, сами понимаете, имел возможность открыто сказать.
Он намекал, а додумывал дошлый на иносказания советский читатель уж сам.
Впрочем, так тогда писали все лучшие критики – и Кожинов, и Аннинский.
Приходилось делать свои «штрихи» лишь эвфемизмами, осторожными намеками –
иначе бы книжка просто не вышла. Ведь уже и так Ханбекову при всем его
авторитете пришлось издавать свою книгу не в Москве, а подальше от «ихних»
глаз на русском Урале.
С тех пор прошло больше четверти века. Нет уже давно той правящей партии
КПСС, нет того КГБ СССР, с которыми «русскому ордену» и, естественно, самому
Валентину Сорокину, как всем нам, русским подвижникам, жертвенно боровшимся
за русскую идею, естественно, что тогда приходилось уметь выстраивать
отношения, смело привлекая в «свой орден» русских патриотов и зорко отсеивая
стукачей и засылаемых агентов. Но положение наше стало даже во многом хуже,
чем было. И сегодня у меня только одно преимущество перед Леонидом
Ханбековым. Я сегодня могу более открыто говорить о политическом контексте
того времени. О прошлом у нас говорить можно, и в отличие от той «пробной
книги» Леонида Ханбекова я теперь могу прямо называть некоторые политически
закрытые вещи своими именами – учитывая вдобавок к тому же и то, что многое
знал: сам был в числе лидеров русского ордена. Больше того, как раз это
именно я, узнав про гремевшую в провинции славу Валентина Сорокина,
пригласил его выcтупить перед Высшим Советом подпольного «русского ордена».
И вот на той памятной встрече в Высокопетровском монастыре на Петровке, 28
Дмитрий Лихачев и Евгений Осетров, великие знатоки «Слова о полку Игоревом»,
ознакомившись с явлением в закрытых полуподпольных «русских клубах» молодого
Валентина Сорокина, отметили, что рождается поэт, подобный безымянному
автору «Слова о полку Игореве». Поэт эпического былинного склада, мистически
вызванный из народных глубин не для сладких песен, а для того, чтобы ударить
в набат. Воспеть боль за поруганное Отечество.
Дмитрий Лихачев еще в 1969 году, как раз тогда, когда вместе с Евгением
Осетровым (напомним, автором предисловия к первому избранному Валентина
Сорокина) сравнивал Валентина Сорокина с древнерусскими поэтами, писал об
авторах древнерусской литературы: «Древнерусская литература еще для нас
молчит, хотя работ о ней появляется в разных странах все больше. Она молчит,
так как большинство исследователей, особенно на Западе, ищет в ней не
эстетические ценности, не литературу как таковую, а всего лишь средство для
раскрытия тайн «загадочной» русской души. И вот древнерусская культура
объявляется «культурой великого молчания».
Я раскрою намек, который стоит за словами Дмитрия Лихачева о «великом
молчании». В предисловии к «Изборнику», выходившему массовым изданием в 300
000 экземпляров, он тогда, конечно, не мог написать прямо, что древнерусская
поэзия была рупором Ордена Безмолвия - русского тайного православного ордена
исихастов, который и тогда и сегодня закулисно в строжайшей конспирации
координирует русское национальное сопротивление оккупантам.
«Русский Орден» как раз и является сакральным щитом поэта Валентина
Сорокина. А сам Валентин Сорокин всегда был и до сих пор остается его
Блаженным поэтом.
Вот почему такая мистика вокруг имени Валентина Сорокина!
Тот же Лихачев сравнивал авторов древнерусской литературы с иконописцами и
утверждал, что и их самих пора занести в святцы, и писать с них иконописные
лики.
Но на иконах рядом с ликом героя-подвижника и страстотерпца обычно
выстраивается целый ряд «клейм» (иконописное названия), как бы
иллюстрирующих в картинках его время и его подвижнический подвиг.
Ну, что же! Если горячей политики все-таки уж никак не избежать, когда
говоришь о Валентине Сорокине, то и я попробую дорисовать более крупно и
размашисто с «клеймами времени», как на иконах, его творческий портрет.
Нет, в предлагаемом читателям эссе я вовсе не ставлю себе задачу
иконизировать Валентина Сорокина.
Но безоглядная блаженная смелость Валентина Сорокина стоит того, чтобы,
говоря о нем, не трусить и не зажимать себе рот, не обходить острые углы
(например, тему хазарского Мавзолея, все еще отравляющего русскую святыню –
Красную площадь), а рассказать, наконец-то, всю как есть самую сокровенную
правду о «русском сопротивлении». И показать «русскую правду» наглядно,
изнутри - через ее духовных маршалов.
Включив отдельными главами своего эссе темы «Сорокин и Вадим Кожинов»,
«Сорокин и Юрий Кузнецов», «Сорокин и Станислав Куняев» - я буду стараться
вести, однако, разговор не столько о ярких самобытных поэтических
индивидуальностях, сколько сделаю акцент на типологии (разных формах -
каждая имеет законное право на существование) русского взгляда на поэзию. Я
и фигуры оголтелых критиканов Сорокина - «красного маньяка» Бушина и
«голубого провокатора» Васина (на портреты которых не пожалел места),
признаюсь, отобрал именно типологически – как наглядные «психологические
типы» тех наемников красной и голубой «каббалы», которые всегда яростно
боролись против «русской идеи».
Но ведь собственно именно такого акцента – на сокровенных тайнах
«организации русского сопротивления», - насколько я понял по встречам с
молодежью, как раз и она очень ждет. А вот это, несомненно, для нас всех
всего сейчас важнее. Наша замечательная «фашиствующая» (как ее облыжно
шпиняют либералы) молодежь, было, потерявшая свое лицо, теперь опомнилась и
жадно ищет русские идеалы. И именно потому она как раз и просит продолжения
разговора о Валентине Сорокине. Живой пример в тысячу раз доходчивее любых
секретных инструкций. Если так хочет наша русская, не покорившаяся
олигархической оккупации молодежь в первую очередь сегодня извлечь полезные
уроки для себя из живых свидетельств старшего поколения про культового поэта
русских клубов Валентина Сорокин, - согласен. Я охотно пойду такому
пожеланию молодых навстречу и сознательно раздвину рамки творческого
портрета Валентина Сорокина, раскрывая по ходу текста еще и многие
закулисные политические тайны того времени. Даже готов сделать специальные
вставные «клейма» о «русских клубах» и о четырех псах – четырех
«спецслужбах» советского режима и перманентной борьбе на смерть за власть
между Генсеком и председателем КГБ. Хотя тайны эти вроде бы «не
литературные», но, увы, вне них не понять, какое было положение культуры при
советском абсолютно тоталитарном режиме, заидеилогизированном, как
«засахарившийся мед». Без этих сокровенный тайн Закулисья современному
читателю не понять значение самого политизированного русского поэта
советского времени Валентина Сорокина.
Впрочем, советский мед ли?
Парадоксально, но сейчас писатели одинаково из обоих противостоявших
литературных лагерей (для всех безденежность и беспросветность полная –
художественная литература стала при олигархической «глобалистской» новой
власти просто никому не нужна, писатели превращены в изгоев в общества)
вспоминают с тоской «брежневский мед». При советской власти были сложные
взаимоотношения между еврейской интеллигенцией, после прихода к власти
красных В.И. Ленина попытавшейся заместить освободившееся место –
безжалостно уничтоженную В.И. Лениным старую русскую интеллигенцию, и
остатками недобитой русской интеллигенции, начавшей постепенно, особенно
после русификации партии в Отечественную войну новой русской интеллигенцией
преимущественно из крестьянской глубинки. Но господствовавшая еврейская
интеллигенция пыталась хотя бы выглядеть интеллигентной. Сохранить хоть
какие-то признаки культуры. Пастернак, Мандельштам, Бродский, да даже Мориц
– их никак не отнесешь к местечковому нахрапистому полуграмотному быдлу,
нахлынувшему после ленинского Октября 1917-го в «красные профессора», вроде
Вл. Бушина, перевоспитывать «варваров-туземцев», каким был ими объявлен
светоносный русский народ.
Теперь же даже и сильно иудаизированной интеллигенции практически нет.
Теперь вместо культуры - Швыдкой. Вместо художников слова - «Пелевин и
Пустота».
В советское время по крайне мере пустоты не было. Была крутая идейная
борьба.
Иконное клеймо первое. Про «русский орден».
Понять блаженную поэзию Валентина Сорокина нельзя вне «Ордена Безмолвия». В
орденском служении вся мистическая сакральная сила этого великого
национального поэта. Прошедшие двадцать пять сделали и из «русского ордена»
уже в известной степени миф. А что на самом деле это была за таинственная
организация? Почему о ней сейчас ходят такие противоречивые легенды? Что мы
сегодня можем взять и ее опыта борьбы с духовной оккупацией?
Признаюсь тебе, читатель, - во многие тайны советского политического
Закулисья, так получилось, что я по своей профессиональной работе был
посвящен и только совсем недавно снял с себя обязательство на молчание и
кое-что все-таки порассказал в своей монографии «Русский орден. Помощник
М.А. Суслова вспоминает», М., Алгоритм - Эксмо, 2006.
Но живой пример культового поэта русских клубов Валентина Сорокина сам
подталкивает к еще более откровенному и храброму разговору.
Вдумаемся в реалии нашего времени. После распада Советского Союза во всех
его бывших четырнадцати республиках, кроме России, худо ли бедно, но
совершенно естественно к власти пришла национальная элита, и власть во все
других, кроме несчастной России, бывших советских республиках сейчас в руках
националистов – то есть государствообразующей национальности. И только в
нашей несчастной России единственно вся власть опять перешла в чужие руки.
Посмотрите только просто на фамилии в опубликованном в газете «Я – русский»,
№ 4-5, 2006, списке 158-ми самых богатых людей – тут сплошь люди с правом на
«двойное гражданство», то есть такие, у которых есть свое - другое
Отечество. В том числе из Отечеств, недавно демонстративно отделившихся
России. У меня нет ксенофобии - никаких личных претензий к конкретному
Абрамовичу, Швидлеру, Хаиту, Церетели, Егиазаряну, Гудайтису. Но где в этом
списке «коренники» - свои державные русские, татары, башкиры... чукчи,
наконец? Почему таких почти нет? Не признак ли это открытого геноцида по
отношению к коренным народам России. И прежде всего геноцида, прямого
холокоста по отношению к русскому народу. Получается, приватизации по
русофобу Чубайсу была сознательно проведена так, чтобы русские были
сознательно ущемлены и поставлены как народ с «рабской парадигмой» на
колени, в положение колониального народа?! Никогда не будут перспективные
«двойные граждане», которые сейчас в олигархах, заботиться о почвенной,
традиционной культуре, если для них это не свое. Если для них все «русское»
- это колониальная культура, которую надо держать в загоне, чтобы русское
самосознание не поднялось с колен?!
Вспомним реалии Советского Союза. Иудоизированная советская власть тоже
постоянно давила на художников слова сверху, но ведь все-таки и как-то
содержала культуру, пыталась нести какую-то культуру в народ. Свою, конечно,
иудомарксистскую. Но хоть были какие-то надежды, что все постепенно опять
встанет на свои места. Был великий сталинский 1937-й год, когда от «них»
Сталин партию сильно почистил. И с гордостью признаемся теперь: в советское
время в Закулисье властной элиты худо-бедно, но у русских с великими трудами
и сбоями, вроде «ленинградского дела», но постепенно все-таки сложилась своя
«Русская партия внутри КПСС».
Работалось нам, русским функционерам партии и государственной власти,
тяжело, на принципах подполья – структуры тайного ордена. Но ведь что-то
делалось - мы стремились в русификации КПСС, к русификации власти. К
русификации культуры и возвращению ее с красных облаков, тронутых
нигилистическим пожарищем, на традиционную реальную почву русской
православной духовности.
Процесс был очень тяжелым. Но процесс русификации правящей партии в
советское время упрямо шел. Он просто был исторически неизбежен. Кстати, так
же, как неизбежен он и сейчас, если правящая «Единая Россия» (или ее аналог,
очередная «Родина», не важно как ее называть) будет стремиться сохранить
власть, а по приказу олигархов попросту не сдаст согласно американской
«глобализации» собственную страну иудаизированной Американской Империи в
туземную колонию для выкачивания сырьевых ресурсов.
При советской власти хоть Отечество в туземную колонию никто сдавать не
собирался. Были такие тайные планы у «Джазиста». Кодовая кличка Андропова (Файнштейна).
Но даже всесильный Андропов понимал, что сделать это можно только через
тайное предательство Комитетом ГБ собственной страны.
Мы Андропова раскусили и попытались в брежневское золотое время с согласия
самого Генсека Брежнева через негласные «русские клубы» как можно
стремительнее русифицировать правящую партию.
Эта политическая операция была крайне затруднена противодействием Андропова
и Кo. Но важно, что у нас была база, в противовес КГБ личную стратегическую
разведку Генерального секретаря партии Брежнев, подобно Сталину, набрал
только из патриотов-«почвенников». И у нас у нас были предшественники,
заложившие основы русификации КПСС.
Еще в 1931 году в Берлине вышла сенсационная книжка Дмитриевского «Сталин –
предтеча национальной революции». Национал-большевик, он в начале 30-х годов
вынужденно бежал на Запал и в противовес популярным там пропагандистским
бредням троцкистов объяснил ситуацию внутри ВКП(б) 30-х годов: «Наверх
партии поднимается все в большем количестве, вытесняя ее первопроходцев -
местечковых евреев из-за «черты оседлости, люди из народа. Они несут с собой
наверх большой у одних еще неосознанный, у других уже осознанный русский
национализм. Национализмом является окончательно победившая в ССР идея
«социализма в одной стране». Национализм – «индустриализация. Национализм –
все чаще звучащее в партии утверждение: у нас свое отечество, и мы будем его
защищать». Во время Отечественной войны руссификация партии достигла
критического состояния. Все шло к качественному перевороту. Однако до сих
пор темно «Ленинградское дело» конца 40-х годов. Кто действительный его
инициатор? Не обманутый Сталин, а Хрущев с Берией спровоцировавшие Вождя?
Появились документы, что донос исходил именно от всегда оставшегося в душе
рьяным троцкистом Хрущева. Русофобское жуткое «ленинградское дело»
расстрелом Вознесенского, Родионова, Кузнецова, Попкова, Капустина, Лазутина
- двух тысяч активистов «русской партии», - казалось, похоронило все надежды
на русификацию КПСС и советской власти.
Однако выросшие, как грибы, в начале 60-х «русские клубы» дали нам,
преемникам Жданова и Вознесенского, вернуться к русификации партии через
«русские клубы» как базу этой русификации. Мы работали не как «вознесенцы»,
а более конспиративно. Уже на принципах маленького ядра «посвященных крупных
функционеров» и широкого орденского «полупосвящения» (то есть формально не
оформленного «сочувствия русской идее»). «Полупосвящение» - масонский прием.
«Полупосвященный» формально не вступает в тайную организацию (арестовывать
не за что!), а лишь ей по мере сил помогает. Так делались масонские
Французская революция 1789 года и наша русская февральская революция 1917-го
года. Мы использовали этот столь эффективно апробированный веками «вольных
каменщиков». Против врагов надо уметь «их» действовать их оружием.
Мы исподволь взяли в свои руки стихийные «русские клубы». А в 1965-м мы в
благодарность за поддержку при свержении троцкиста-интернационалиста,
мечтавшего раздуть Мировой Пожар, самодура Хрущева даже уже получили от
Брежнева себе уже и постоянную «крышу» для «русских клубов» в виде ВООПИК –
Всероссийского общества охраны Памятников Истории и Культуры.
Мы развили успех в 70-х годах, и к концу брежневского «золотого века» уже
практически контролировали правящую партию, внося в нее русский дух. Меня,
глядя на катастрофу сегодня дня, когда мы живем практически под оккупацией,
могут упрекнуть, что «русский орден» проиграл. Но я уверен, что еще не
вечер. История – это не один день, и даже не одно десятилетие. Мы (из-за
предательства Андропова, передавшего партию ставленнику Запада Горбачеву)
проиграли важный этап на русском пути. Как считают некоторые, мы, русские,
проиграли современное «Бородино» и Москву Чубайсу сдали. Но Россию и прежде
регулярно трепала смута. Однако всегда находились «черносотенцы» - дружины,
стихийно собиравшиеся в освободительное ополчение из простонародья и
выкидывали оккупантов. Недаром, памятник Минину и Пожарскому как великий
символ стоит на Красный площади и, я уверен, что вскоре встанет на свое
законное место – на место приносящего нам одни беды сатанинского хазарского
Мавзолея.
Сейчас для нашей темы важно вспомнить, что к середине 60-х годов у нас уже
практически сложилась вся структура «русский клубов», а в руководство
русским сопротивлением выдвинулись такие крупные писательские фигуры, как
Юрий Прокушев, Валерий Ганичев, Сергей Семанов, Анатолий Софронов, Анатолий
Иванов, Вадим Кожинов, Петр Палиевский, Дмитрий Жуков. А ответственным
секретарем координатором движения стал я, тогда официально работавший под
«крышей» АПН, но негласно ставший координатором личной стратегической
разведки и контрразведки самого Генерального секретаря КПСС Л.И. Брежнева. Я
не буду здесь отвлекаться на подробное описание всей
полуподпольной-полулегальной могущественной структуры «русских клубов».
Желающие могут прочесть мою книгу «Русский Орден внутри КПСС. Помощник М.А.
Суслова вспоминает», М., изд. Алгоритм- Эксмо, 2006. Мы тогда действительно
очень многое могли и практически контролировали обстановку в стране, удержав
несмотря на отчаянно сопротивление «жидовствующих» во главе с Андроповым в
течение целых восемнадцати лет нашего ставленника Брежнева у власти и
успешно ликвидировав тринадцать попыток его смещения со стороны
жидовствующих «либералов». Сопоставим, что Михаил Горбачев, не нашедшей
поддержки у структуры закрытых «русских клубов» продержался всего несколько
лет и потерял страну.
Однако «русские клубы» остро нуждались в своем рупоре духа – поэте-пророке.
У нас тогда был свой знаменосец-идеолог, теоретик движения, видный молодой
историк выступавший в печати полуоткрыто – Сергей Семанов. В руководящем
центральном Секретариате «русских клубов» были у нас тогда и крупные поэты –
Валентин Сидоров, Иванов Лысцов. Но нам нужна была фигура мистического
характера – пророческая. Подвижническая, одержимая до мученичества, под
стать Сергию Радонежскому, под стать древним авторам русской литературы.
Вот тогда-то в наших рядах счастливо и объявился совсем еще молодой Валентин
Сорокин.
Мы присматривались к молодому уральскому казаку несколько лет, прежде чем
ввести в руководство «русских клубов».
У нас первоначально был выбор Иосиф Бродский или Валентин Сорокин. Не
падайте в шок. Нас абсолютно не смущало еврейская кровь Бродского, по
менталитету, он, подобно Борису Пастернаку, был с молодости поэтом с
одержимо русским менталитетом. И некоторые из нас в Секретарите «русских
клубов» даже считали, что удобнее нам поднять и сделать своим отчаянным
рупором Бродского. Поскольку его по его родословной уж никто не остановит
наклейкой «антисемит» и «русский фашист».
Но верх взяла трезвость взгляда. Мы посчитали, что такие блаженные поэты,
как Валентин Сорокин – генетически из рода Мининых и Пожарских.
Валентин Сорокин и Иосиф Бродский – два отчаянных «клюевца». На ком
остановить русский выбор?
Почему вдруг было у нас такое сопоставление? А дело в том, что оно в то
далекое советское время было для «русских клубов» очень актуальным. Лев
Аннинский сейчас пишет, что якобы Клюев после 1917-го года был искусственно
упрятан в забвение. Но это верно лишь отчасти. Да широкая масса даже имени
его не знала. Но в «русских клубах» о поэзии Клюева делались секретные
доклады. Над его биографией работал молодой Станислав Куняев.
Это были как бы два полюса на глобусе поэзии того время. Поразительно
контрастных и друг друга прекрасно оттенявших, так как формально были ,
казалось бы, в диаметрально противоположных лагерях. Но они оба сразу же
демонстративно вызывающе объявили себя заклятыми «клюевцами» (а ведь имя
Николая Клюева было тогда под полным запретом).
Я с детства был помешан на тогда запрещенных христианских стихах Пастернака.
Я до сих пор люблю и его лучшего наследника в поэзии Иосифа Бродского. Мы,
русские из «русских клубов» никогда не были примитивными бытовыми
антисемитами, вроде Александра Баркашова. Православные евреи с русским
менталитетом, вроде Иосифа Бродского или Анатолия Салуцкого, всегда был для
нас абсолютно «нашими». Своими, глубоки русскими и православными по духу.
Во избежание недоразумений скажу сразу, что Иосиф Бродский сам про себя
шутил, что он «евреец с неискоренимым русским менталитетом». Он писал о
себе: «У русского человека, хотя и еврейца, конечно, склонность полюбить
чего-нибудь с первого взгляда на всю жизнь, я полюбил Империю – Москву –
Третий Рим».
Иосиф Бродский с юности входил в кружок Анны Ахматовой и видел в себе
продолжателя имперских традиций Николая Гумилева. За это свои же
ленинградские евреи его и сдали Андропову (Файнштейну) на высылку. Да и как
им было Бродского не сдать, если он знаково восхвалял своего ленинградского
коллегу поэта-русофила Глеба Горбовского: «Конечно же, это поэт более
талантливый, чем, скажем Евтушенко, Вознесенский, Рождественский» (весь
раскручиваемый тогда еврейский букет! – А.Б.). А Волкову, составлявшему
антологию русской поэзии ХХ века, диктовал: «Если в ту антологию, о которой
вы говорите, будет включена «Погорельщина» Клюева или, скажем, стихи
Горбовского – то «Бабьему Яру» там делать нечего…» Вот так жестко наотмашь
про евтушенковскую панихиду, вокруг которой евреи стонали. Я ездил по
личному поручению Леонида Брежнева, которому написал прощальное письмо с
жалобой на КГБ Андропова сам Бродский (не многие знают об этом пронзительном
письме), в Ленинград к его тогдашнему партлидеру, члену Политбюро Романову
разбираться с той поганой провокацией против никакого не антисоветчика, а
честнейшего и искреннейшего русского поэта еврейского происхождения Иосифа
Бродского, и когда-нибудь расскажу об отвратительных действующих лицах той
циничной истории. А сейчас лишь подчеркну, что, даже эмигрировав в ореоле
обиженного «красными русскими» в США, Иосиф Бродский категорически отказался
от еврейской общины: «Никаких синагог, пожалуйста. В синагогах я выступать
не буду. Считаю ли я себя евреем? Я плохой еврей! Считаю себя русским
поэтом. Я даже понимаю антисемитизм. В вопросе антисемитизма надо быть очень
осторожным. Нельзя заставлять себя любить насильно, как это делают евреи в
России. Ведь все мы в какой-то степени расисты. Какие-то лица нам не
нравятся. Какой-то тип красоты. Мне нравится русский тип красоты. И в
Израиль я не ступлю ни ногой даже за Нобелевскую премию. Я русский поэт. А
вы знаете, для русского человека нет большой разницы между Ветхим и Новым
Заветом. Для русского человека это по сути одна книга с параллельными
местами, которую можно листать взад-вперед. Поэтому, когда я оказался на
Западе, я был поражен строгим разграничением на евреев и неевреев. Я думал:
«Ерунда! Чушь собачья! Ведь это лишает талант перспективы». Многие
недоумевали, почему Бродский не вернулся после падения советский власти в
Санкт-Петербург, хотя страшно тосковал по родному городу. Но куда ему было
возвращаться? Опять в окружение тех, кто его затравили и сдали, а теперь еще
и к «демократической» власти пришли?!
Популярный современный критик Владимир Бондаренко, с его, как наркотиками,
исколотыми венами от политической борьбы в газете «Завтра», недоумевает:
«Меня в Иосифе Бродском удивляет другое: что русскости в своей поэзии и даже
в жизни, в ее запредельности и амбивалентности он так и не сумел преодолеть.
И еврейскость в свою культуру не пустил. На этом сходятся и Александр
Солженицын, и Наум Коржавин, и Шимон Маркиш. Откровенный Шимон Маркиш пишет:
«Смею полагать, что в уникальной поэтической личности Бродского еврейской
грани не было вовсе. Еврейской темы, еврейского «материала» поэт Иосиф
Бродский не знает – это «материал» ему чужой…» Он не был иудеем ни по вере,
ни по мироощущению, впрочем, так же, как и Осип Мандельштам, и Борис
Пастернак, выбравшие себе тоже осознанную судьбу в русской культуре».
А чему же тут недоумевать-удивляться? Таких, как Исаак Левитан, Антон
Рубинштейн, Осип Мандельштам, Борис Пастернак, Иосиф Бродский, выбравших
себе осознанную судьбу в русской культуре, - множество. И без них сильно
обеднела бы русская культура. А вот удивляться надо на других, на тех, кого
русская почва взрастила, а они на ней гадят. Но, видимо, и в этом «отщепенчестве»,
самый яркий образец которого по мнению Александра Солженицына, Владимир
Ленин (Бланк), тоже есть своя логика. Таких же «отщепенцев» полно не только
среди русских евреев, но и среди чистокровных русских, вроде, например,
продажного партократа А.Н. Яковлева или интеллигента Егора Яковлева.
Весь дальнейший мой разговор о Валентине Сорокине, будет держаться на одной
главной сквозной теме – русско-еврейского (= еще хазарского) противостояния
в культуре. Поскольку Валентин Сорокин – поэт пророческого дара, а это
противостояние всегда было движителем развития русской культуры.
Но я сразу же ставлю точки над «и», чтобы не было кривотолков из компании
какого-нибудь гнусного А. Брода. Брод делает свой маленький «гешефт» на
организации некоего провокационного подрывного Московского бюро по правам
человека на американские миллионные гранты и услужливо объявляет русских
общественных деятелей фашистами по заказу известного американского
Объединения в защиту прав евреев, коему Россия обязана дискриминационной
поправкой Джексона-Веника в торговле с США.
Поэтому объясняю таким провокаторам, что у русских сакральное
провиденциальное противостояние не с евреями по крови, а с теми, кого
русская Церковь еще с Х111 века называет богословским термином «жидовствующие».
Согласно исихастской доктрине, на которой в Х11 – Х111 веках сформировался
русский народ (на богословском языке «Москва – Третий Рим) создать русский
народ понадобилось Господу для того, чтобы сделать его вторым избранным
мессианским народом. Первому избранному мессианскому народу Господь открыл
Ветхий Завет, то есть Закон. Но Новый Завет, то есть Благодать, первый
мессианский народ не принял и распял Сына Божьего Иисуса Христа, и хотя
христианство все-таки восторжествовало в других землях, но для качественного
изменения человеческих душ к тому, чтобы они полностью могли реализовать
Новый Завет, Господь понял, что единственный путь – это сформировать второй
богоизбранный народ. Видный современный мыслитель Анатолий Салуцкий в
философской эпопее «Из России с любовью» (с предисловием Льва Аннинского)
развивает идею, что «произошел исторической избранности внутри одной
иудо-христианскорй цивилизации – с первого избранного Господом народа
(еврейского) на второй избранный тем же Господом народ (русский)». И
Салуцкий абсолютно прав: именно эта идея центральная во всей эсхатологии
православной тайной доктрины – исихазма. У евреев с русскими очень острые,
но сугубо внутренние (не доступные гнилому прагматичному Западу и его лакеям
Бродам) философские споры внутри единой цивилизации. Не случайно во всех
канонических исихастских православных документах Святая Русь именует себя
Второй Израиль. Поэтому когда русский человек завел философский спор с
евреем, остальные отойдите в сторонку – вы все равно никогда ничего не
поймете, не для вас, западных потребителей ширпотреба, высокий духовный
уровень русско-еврейской полемики. Не для вас наши великие духовные
состязания.
Но, к сожалению, в высокий элитарный духовный спор мессианских «ветхозаветцев»
(евреев) и мессианских «новозаветцев» (русских), вмешалось западное
потребительство, опустившее сакральную философию до уровня «жидовствования»
(одинаково как с еврейской, так и с русской стороны – быдла и у тех и у
других хватает с избытком).
Тут вся беда в том, что от имени еврейства, под «крышей» еврейства к нам в
русскую культуру прорвались и заполнили верха именно наглое быдло, какого и
среди русских с избытком, нахрапистые и абсолютно неинтеллигентные базарные
местечковые «отщепенцы», вроде Швыдкого или Жириновского, в лучшем случае
Жванецкого. Люди, про тип которых брезгливо сказала сама идейная «русофобка»
(это ее право!), но одаренная и интеллигентная Юнна Мориц:
Как мало в России евреев осталось,
Как много жида развелось…
Валентин Сорокин как культовый поэт «русских клубов» вырос до мистической
знаковой фигуры именно на таком сакральном противостоянии. То есть на
духовном противостоянии не с евреями, а с «отщепенцами». С «жидовствующими».
Противостояние, еще раз подчеркну, никогда не было и не могло быть в
интеллигентных русских кругах противостоянием бытовым - по крови. Поэтому ни
о каком антисемитизме в его бытовом ксенофобском понимании, пойми читатель,
у нас всех русских и у нашего поэта-пророка не может быть и речи.
Как смешно созвучие великий русский еврей Бродский и дешевка Брод, сшибающий
гранты за русофобские провокации! И в еврейской дружной семье не без своих
уродов. Нам, русским, близки Бродские и ненавистны ущербные Броды. В этом
ключ к русско-еврейским отношениям.
Не только по возрасту, по времени вхождения в сокровение сокровений русской
поэзии, но и по масштабу дарования и даже по неистребимым имперским амбициям
Иосиф Бродскийц с Валентином Сорокиным во многом близки. Оба целиком вышли
из Николая Клюева. Как объяснял Бродский: «В Клюеве очень силен гражданский
элемент. У него, как и у всякого русского человека, постоянно ощущаешь
стремление произнести приговор миру. Да и лиризм, музыкальность стиха у
Клюева… это лиризм секты. Русский поэт стихами пользуется, чтобы
высказаться, чтобы душу излить». Бродский это пишет о своем кумире Клюеве, а
ведь ощущение, что он это пишет о своем сверстнике Валентине Сорокине,
настолько проникновенно и точно ложится характеристика. И даже насчет
«секты» все в точку. Валентин Сорокин стал сектантом «русского ордена».
Иосиф Бродский к нам в «русский орден» неумолимо шел – вот его Андропов (Файштейн)
и выбросил от нас за границу.
Мы тогда все страшно переживали за честнейшего мученика Иосиф Бродского.
Родиться имперским поэтом Отечества и остаться без Отечества?! Зато по
прихоти судьбы-индейки с официальной славой Бродскому повезло больше. Анна
Ахматова по поводу заточения Бродского в «Кресты» и шумного суда над
Бродским сказала: «Какую биографию делают нашему рыжему, как будто он
специально кого-то нанял».
Нобелевскую премию дают не каждому. Но сделаю совершенно кощунственное
признание. Однако и для Валентина Сорокина все могло сложиться совершенно
так же, даже с большей степенью вероятности. Сейчас Валентин Сорокин
награжден высшим орденом Русской Империей – Звездой ордена Андрея
Первозванного – открою эту тайну Русского Ордена. Но при таких яростно
анти-ленинских, анти-мавзолейных стихах, как «Багровая скала», да еще
отчаянно самородном именно «клюевском» таланте, поражающем Запад неповторимо
русской «достоевской» бурей страстей и особенным, «экзотичным» - для них, -
«русским страданием». Да еще при той крайне политизированной позиции
Шведской академии, которую та демонстративно антисоветски занимала в
советское время, нам, «русскому ордену», стоило только дать событиям самим
развиться. И Валентин Сорокин получил бы Нобелевскую премию. Парадокс. Но мы
просчитывали этот вариант.
Когда аппарат КГБ Андропова (Файнштейна) арестовал Валентина Сорокина и
допрашивал, то, мы, «русский орден», сумели оперативно пробиться к Генсеку.
От тюрьмы спасли, а вот прославиться на Западе, увы, тем самым не дали. А
все прошло бы, как по накатанной. Валентин Сорокин на суде за «Багровую
скалу» получил бы даже ни пять-восемь лет особого режима, а все пятнадцать и
одновременно… дикую славу мученика на Западе.
Раскрутить затем Валентина Сорокина на Западе нам не представляло труда. Я
редактировал газету официально якобы «внепартийного» общества по культурным
связям с соотечественниками за рубежом «Родина» - широко распространявшийся
на Западе и не подцензурный у нас «Голос Родины». Валентин Сорокин был у
меня знаковым членом редколлегии, активно в газете печатавшимся и
единственным представлявшим тогда советскую поэзию для Запада. Скандал и суд
над Валентином Сорокиным был бы такой сенсацией, что громче придумать не
возможно. И признаюсь честно, мы обдумывали этот вариант. Ради русской идеи.
Ради того, чтобы публично на весь мир плюнуть в лицо мерзавцу Ленину
(Бланку), сатанински изголявшемуся в своих чудовищных секретных резолюциях.
Обманутый наивный народ-то их тогда еще не знал. А мы-то в «русских клубах»
уже тогда все прекрасно знали эти особо секретные ленинские изуверские
резолюции – иудейские заклания, как в несчастном библейском Ханаане. «Именно
теперь и только теперь, когда в голодных местах едят людей и на дорогах
валяются сотни, если не тысячи, трупов мы можем (и поэтому должны) провести
изъятие церковных ценностей с самой большой и беспощадной энергией (чтобы
отправить их на Запад в расплату за финансирование иудейской революции
Октября 1917-го – А.Б.). Чем большее число реакционной буржуазии и
реакционного духовенства удастся нам по этому поводу расстрелять, тем
лучше». Подпись на хранившемся в спехране документе – В.И. Ульянов-Ленин.
Когда Валентина Сорокина арестовали, то он изъявлял желание пойти по пути
Иосифа Бродского. Валентин Сорокин готов был взойти на тюремную Голгофу. Но
не дали ему это сделать мы, его друзья и соратники.
Нас тогда остановило, что в случае судебного процесса над поэтом Валентином
Сорокиным не минуем бы был страшный разгром Андроповым (Файнштейном)
«русских клубов», от которого после мирового скандала со стихами культового
поэта русских клубов про сатаниста Лениным, оскверняющего своим трупом
Красную площадь, нас бы не спас никакой наш покровитель, даже Генсек.
Да, вот так все висело тогда на волоске. Решись мы, и при наших отлаженных
связях через самых авторитетных соотечественников за рубежом Нобелевскую
премию 1987-го года получил бы не мягкий антисоветчик Иосиф Бродский, а
совершенно яростный антисоветчик Валентин Сорокин.
Вот тогда все как обстояло – открываю уж ту политическую кухню. Так что, как
видите, подобно Евгению Рейну о Бродском, так и мне есть, что вспомнить о
Валентине Сорокине.
Я и всё расскажу в этой статье. Не только про многочисленные аресты
Валентина Сорокина (что до сих пор о них мало кто знает!). Но и про его
дружбу с Юрием Кузнецовым, про длительные его беседы с Вадимом Кожиновым.
Про наши с ним встречи со многими самыми выдающимися личностями русской
культуры, которые прочили Валентину великую славу.
Сбылись ли прогнозы?
Я жалею сейчас, что в своей первой статье о Валентине Сорокине обо всем этом
не рассказал. Но ведь я тогда написал всего лишь проходную рецензию. Живой
отклик на новую книгу – итог творческого пути любимого мною поэта. Мне
просто хотелось, чтобы его лучше узнали. Вот я и исходил в той своей
рецензии из чисто литературоведского желания своими свидетельскими,
совершенно конкретными, живыми воспоминаниями помочь нынешним пытливым
исследователем, которые сейчас пытаются понять поэзию золотого заката
советской власти. А то ведь закатная советская поэтическая панорама даже
вполне серьезным нынешним постсоветским специалистам, вроде энергичного и,
верю, честного Вячеслава Огрызко (р.1960), сегодня приоткрывается с такими
зияющими черными дырами, что оторопь берет. Хотя этот критик под хлестким
заголовком «Венценосные страдальцы» («Литературная Россия», №4, 2005), было,
и открыл именно через сопоставление двух знаковых портретов русского
Валентина Сорокина и «ихнего» Даниила Гранина свою внушительную портретную
серию самых заметных фигур заката советской литературы. Я читал эту его
галерею с удовольствием – много метких наблюдений. Но, увы, про Валентина
Сорокина из нынешнего времени он как-то внятно объяснить ту его мистическую
«венценостность» (термин найден критиком тут очень верно!) так и не смог.
Растерялся перед его именно «знаковым», как каббала для советских
талмудистов, творчеством, словно вдруг оказавшимся сокрытым в столь
таинственной мистической дымке, что преодолеть ее без специальных
стереоскопических очков, и прежде-то выдававшихся прежде лишь своим,
«посвященным».
Вот в результате Огрызко и нарисовал будто не портрет Валентина Сорокина, а
мистический самоуправляющийся портрет Дориана Грея из гротескной фантазии
Оскара Уайльда. Что-то где-то кто-то ему из той литературно-политической «закулисы»
про «особое знаковое положение», про мистическую «венценостность» Валентина
Сорокина припомнил. Но где правда? А где уже только созданный «тем последним
советским поколением» торжествующий самодостаточный миф о некоем особом
знаковом выразителе своего поколения?! Миф, за которым мерцает странная
«багровая скала» из окаменевших народных кровавых слез, превратившаяся в
зловещий Мавзолей перед Кремлем.
«Багровая скала» - я об этой культовой балладе русских клубов, принадлежащей
золотому перу Валентина Сорокина, теперь специально расскажу и приведу ее
целиком. Но в ней ли одной дело?! Или все-таки именно в том, что Валентин
Сорокин был самым ранимо русским и открыто почвенным, как его погибший
«идол» Николай Клюев, не «интернационально» советским, а национальным
корневым поэтом. Поэтом, который порой коряво (Александр Солженицын
прекрасно сказал про эту мистическую русскую «корявость» под пятой
иудо-советского интернационализма в своих трагических воспоминаниях «Как
теленок бодался с дубом»!), не подбирая гладких обкатанных слов, а гневно
выплескивая накипевшее внутри, прокричал при чужих интернациональных Советах
нашу национальную «русскую правду».
Сектант, «клюевец» Валентин Сорокин не мог не быть табуирован. Он был
обречен на табуированность. Потому что он как-то сразу и очень органично
пророс в ту особую закрытую бунтующую русскую элиту (= секту), которая с
60-х годов вся ушла в полуподпольный «русский орден». В священнодействие
«русских клубов». Движение массовое, но одновременно практически закрывшееся
от насаждавшейся «интернационалистской» советской властью вульгарно
«атеистической», страшно примитивной, ядовито «ожидовленной» советской
культуры. Говорю «ожидовленной» без обиды, а именно в богословским церковном
смысле, прежде всего с акцентом на ее антиправославность.
Как и великий Николай Рубцов (чья жизнь так трагически рано оборвалась),
Валентин Сорокин сразу стал поэтом для «посвященных» и полупосвященных» в
«русский орден».
Но, если Рубцов пел в минорном, есенинском ключе, то для Сорокина
характерным стал клюевский грубоватый, «от сохи», мажор. Замечательный поэт
Александр Яшин в 1968 году, вломившись на Приемную комиссию (он специально
приехал из больницы), авторитетно пригрозил: - Если вы сегодня откажете Коле
Рубцову в приеме в члены Союза писателей, считайте, что вы откажете самому
Есенину! Шестью годами ранее, 1962 году, когда Валентина Сорокина принимали
в СП СССР, о нем наш выдающийся поэт Василий Федоров говорил именно как о
прямом наследнике «страдальца Клюева». Так Валентин Сорокин и прошел весь
свой творческий путь с этой мистической меткой «страдальца». То есть
согласно словарю Даля – мученика за веру, подвижника. Впрочем, согласно тому
же Далю: Иван Грозный за взятие Казани восхваляем был страдальцем.
Венценосным страдальцем!
Но клюевский мажор, благословленный еще самим Блоком, давшим Клюеву путевку
в жизнь, - ключ в поэзии страшно ответственный и опасный. Именно
подвижнический. Автор тут, как безымянный автор «Слова о полку Игореве», не
принадлежит себе, а принадлежит «Земле Руськой». Это рокот самой
Матерь-Земли, ее мужицкой Черной Сотни в противовес «интеллигенщине»,
поэтическому салону.
Репрессированный и погибший в 1937-м году Николай Клюев был при советской
власти, подчеркну это еще раз, тотально запрещен. Если Есенин был под
полузапретом, то Клюев был под запретом абсолютным. Для Валентина Сорокина
пойти по стопам Николая Клюева – в самом этом выборе творческого пути был
уже дерзкий вызов режиму. У Валентина Сорокина - так же, как у Николая
Клюева, как у поэтов его круга Сергея Клычкова и Александра Рериха, как у
ярых клюевцев Алексея Ремизова, Вячеслава Иванова и Николая Рериха, - уже с
первых его стихов, которыми столь восхищался наш выдающийся русский
советский критик Макаров, поэтический мир обостренно мифологичен, «коряв»,
как вековые русские дубы, и сказочно чудесен. Его поэтический говор, как и у
Клюева, пронизан россыпью жемчужных слов. Необычных для городского слуха, а,
тем более, для пошлого слуха какого-нибудь банального «образованца», вроде
Вл. Бушина (об этом самом мерзком типе красного эстрадного шута «образованца»
я еще расскажу).
Валентин Сорокин самобытен в каждой строке. Он играет словами, как гудошник.
Недаром мать Валентина Сорокина тоже была, как и мать Николая Клюева,
«искусной вопленицей, «былинницей» и «песельницей». Баллады Валентина
Сорокина сродни знаменитым ремизовским «плачам». Он в своих стихах, как на
сцене с волшебными декорациями, написанными для него великим
художником-фольклористом Николаем Рерихом. Недаром из созданного Валентином
Сорокиным самое драгоценное - это его драматически поэмы, в которых маршал
Жуков может запросто разговаривать с Чертом, а Сталин с Богом. Это
поэтический мир, в котором торжествует поразительно органичное совмещение
пластов времени - архаичного, насыщенного древним русским эзотеризмом и
народным кудесничеством, и пронзительно современного с открыто
публицистическими «газетными воплями».
У нас до сих пор из-за трагического провала советских безликих лет, стерто «ожидовленных»
чужеродной местечковой «красной профессурой» потерянных лет, не только
народным массам, но литературной критике, практически все еще недоступен
глубинно фольклорный, ослепительно коренной мир Николая Клюева и художников
его круга. Благодаря многолетним усилиям Юрия Прокушева мы приблизили к себе
мир Сергея Есенина. А по Николаю Клюеву есть, пожалуй, всего лишь одна
стоящая работа поэта Станислава Куняева. Для остальных Николай Клюев и его
поэтический мир – по-прежнему темный лес. А ведь Клюев гораздо более поэт
для поэтов, чем Велимир Хлебников. Но авангардист Хлебников, изломанный
революцией и модерном, как библия стихотворчества сегодня на столе у каждого
начинающего профессионального поэта. А Николай Клюев – истинная наша русская
православная, освещенная отечественными преданиями библия, древняя библия
подлинной русскости, по-прежнему не востребована. Ну, ладно, отщепенцам
проникновения Николая Клюева просто не по зубам – не их уровень
интеллектуального и творческого развития. Но свои-то русские молодые поэты –
как же вы до сих пор без Николая Клюеева и Алексея Ремизова?! Где ваши-то
пронзительные русские плачи?!
Так что надо ли удивляться, что Валентин Сорокин, как был поэтом для
«посвященных» в сакральный «русских орден» и для «полупосвященных» из
пытливых «русских клубов», - так мистическим русским поэтом для особых
ценителей, поэтом для коренной почвенной русской элиты и остался.
Может быть, до сих пор кого-то пугает и его самобытный ремизовско-клюевский
бунт. Причем в клюевском грозно мажорном ладу это ведь непременный бунт
самой народной стихии - страшный и беспощадный. Это не сладкий, как сладкий
тенор, утонченно минорный, проникновенно романсовый по окраске метафоризм
Есенина. У Валентина Сорокина, как у Клюева, поэзия переписана на лад горечи
и рыка. Клюев всегда вызывающ: «Я был прекрасен и крылат»; «К костру
готовьтесь спозаранку Гремел мой прадед Аввакум». Не правда ли, если бы не
знать, что это Клюев, то по стилю – ярчайший Валентин Сорокин?!
Обкатанная, прилизанная, жалко салонная интеллигенция, пусть даже и самым
утонченным вкусом, никогда не поймет заклинаний великого русского поэта
Николая Клюева: «Мы – валуны, лесные кедры, Лесных ключей и сосен звон»;
«Сын железа и каменной скуки попирает берестяный рай». Так же вот не
понимает и органически не принимает сегодня и Валентина Сорокина
ожидовленная Городецкими и Визборами «авторская песня», превратившая Отчизну
в туризм. Из сокровенного преклонения перед Матерью-Землей Святой Русью,
сделавшая себе экзотическую прогулку к туземцам на свежем воздухе после
городских барских денежных утех.
Сам Клюев писал Есенину: «Мы с тобой – козлы в литературном огороде и только
по милости нас терпят в нем». Так и Валентин Сорокин мог бы написать своему
собрату Николаю Рубцову, если бы ни ранний страшный конец Рубцова.
Смешно, но только сейчас мы начинаем понимать всю ослепительную гениальность
Николая Рубцова. Мы, русские, в отличие от евреев, у которых «свои» все
всегда гении, и какой-нибудь Саша Черный (Гликберг), который по уровню ниже
дешевого и пошлого одесского кумира-эстрадника Жванецкого, сразу выше
Есенина, - мы «раскручиваем» своих только после смерти. Николай Рубцов был
нашим кумиром, мы плакали навзрыд, слушая его саднящие русской болью стихи.
Но если бы ни убийство Рубцова в 1971, то никогда бы Вадим Кожинов не посмел
(«они» бы не дали) пропеть Рубцову страстный русский гимн в своей
великолепной монографии от 1976 года о самом драгоценном даре его
знаменитого «кожиновского кружка». Ах, как мы, русские, себя никогда не
ценим. Мы ведь и Юрия Кузнецова по-настоящему оценили то практически лишь
после смерти, когда нам это «они» позволили, когда он уже физически не может
отбить очередную госпремию у той же «ихней» Юнны Мориц, которыми она теперь
обвешена как Брежнев орденами.
Повторюсь, ничего не имею против Юнны Мориц. Она несомненно одарена, хотя и
остервенелая русофобка. За что ей прощают даже то, что она и своих не
милует, объясняет им, как много в них «скопилось жида!». Она открытыми
глазами глядит в корень тяжелой проблемы растлевающих нашу культуру Швыдких,
Немзеров и прочих полуграмотных (но изображающих, будто чего-то знают)
нынешних духовных вождей «жидовствующего» олигархизма.
Валентину Сорокину, конечно, такое, как своей Юнне Мориц, «они» сказать
никогда не дадут – сразу затаскают по судам. Его они нам, русским дуракам,
будут усиленно помогать «табуировать», держать только для себя самих - для
души в катакомбах.
Но и сами мы, русские, хороши. За свои великие эпические поэмы Валентин
Сорокин – кавалер ордена Андрея Первозванного, лауреат русских национальных
премий имени Василия Федорова (1995), имени Александра Твардовского (1996),
имени Бориса Ручьева (1999), имени Михаила Шолохова (2000). При советской
власти он был лауреатом тогда очень ценившейся премии имени Ленинского
комсомола (1974) и Государственной премии РСФСР (1986). Не говоря уж о
многочисленных премиях лучших журналов. Но в находящейся в «ихних» руках
прессе широко осветили лишь факт, что Валентин Сорокин «посмел подписать
антиперестроечное «Письмо писателей России» (1990)». Валентин Сорокин свыше
двадцати лет руководит Высшими литературными курсами. Вырастил золотую
поросль поэтов из провинции. Куда уж признание в литературных кругах выше?!
Седовласый аксакал! Но все это «ими» замалчивается.
Но меня поражает, насколько и мы сами своих кумиров не уважаем. Ведь грязные
окололитературные маньяки, вроде какого-нибудь вечно красного, как Агасфер
Вечный Жид, Вл. Бушина или еще более жалкого автора «авторской песни» из
подворотни А. Васина до сих пор («ихним» все можно!) получают у нас трибуну,
чтобы нагло пролаять про свое постыдное дремучее непонимание творчества
Валентина со страниц патриотической прессы. Александр Проханов и Владимир
Бондаренко вроде как патриоты. Как они могли опуститься, чтобы подбирать на
помойке авторов из «бушиных» и «васиных»?! Или такая вот у нас, русских, для
оскорблений своих собственных святынь полная демократия, что даже свору
бешеных собак, питающуюся на помойке, мы на страницы русской прессы для
развлечения последних «красных маньяков» и голубых недоразвитых упырей
допускаем.
Или все дело в «мистической дымке», которая из-за определенной
табуированности до сих пор окружает имя Валентина Сорокина?
Ведь про Юрия Кузнецова или Николая Рубцова лай красной собаки из
подворотни, уверен, никогда бы не пропустили редакторы «Завтра» или «Дня
литературы». Но те в могиле, а вот нашего живого русского седовласого
аксакала Валентина Сорокина облаять можно «смеха ради» позволить – пусть
Бушин погавкает, а мы развлечемся его дурью. А то, что ни лают на кумира
«русских клубов» - это, выходит, допустимо.
За Сорокиным ведь по-прежнему какая-то мистическая дымка. Кто он? То ли
гений, вылезший из «русский катакомб», то ли тень гения?
Валентин Сорокин никогда не вымучивал свои стихи, как Юрий Панкратов. Два
русских поэта, они были рядом, как Моцарт и Сальери. Одно время на моих
глазах страшно дружили, Юрий Панкратов стал замом Валентина Сорокина в
издательстве «Современник» и буквально, как собака, смотрел Сорокину в
глаза. Но потом, нет, не отравил, как Сальери Моцарта согласно пушкинской
версии. Однако предал, написав на Сорокина письмо в КПК под диктовку
Андропова (Файнштейна). Но ведь предашь, если один натужно тужится, а у
другого стихи рождаются легко – выплескиваются, как огненная лава из
вулкана.
Недаром «Огонь» - не только одна из лучших поэм «Сорокина», но и его
«тотем». Деревенский сказочный самородок, уральский казак Валентин Сорокин
был как бы волшебно обожжен огнем уральского мартена, возле которого, став
рабочим, сформировал себя. Брюсов считал Клюева «полукрестьянином-полуинтеллигентом».
Василий Федоров шутил, что у Валентина Сорокина, как у Бога с Парнаса, три
ипостаси: то он повернется ликом крестьянина с хутора Ивашла (ива шла), то
ликом рабочего от мартена, то интеллигентом, знающим древнерусскую поэзию не
хуже профессионального историка Аполлона Кузьмина (они при мне увлекательно
соревновались в цитировании древней русской поэзии наизусть).
Но в легкости, с которой давались Валентину Сорокину стихи (помню, Юрий
Кузнецов, который вынашивал свои стихи, как женщина плод, ему завистливо
пенял на эту легкость) была и своя драма. Став культовым поэтом «русского
ордена», он считал себя уже обязанным живо и оперативно, стихами, как
прокламациями, откликаться на современность. Дорого яичко к Христову дню. И
он садился и писал на клочках бумаги, на ресторанных салфетках, и это тут же
подхватывалось и шло в русский «самиздат», тиражировалось на столбах и
дверях электричек.
«Культовый поэт» всегда как айсберг. Плавала наверху, навылазку только малая
толика его творчества, появлявшаяся в журналах. Основная масса, уходившая в
русский «самиздат», в «русские клубы» оставалась под поверхностью воды. До
сих пор обнаруживаются вдруг какие-то старые «катакомбные» стихи Сорокина.
Но сколько пропало? Конечно, это было дикое расточительство поэтической
энергии. Но от стихотворной прокламации на столбе, даже если под ними стояла
знаковая подпись «Валентин Сорокин» на крайний случай, когда привезли на
Лубянку, можно было дерзко и нагло отпереться – кто-то, мол, работает под
мою известность. И если при обыске в архиве оригинала не обнаружено, то
никакая экспертиза, доказывающая, что это неповторимый сорокинский стиль, в
суде не поможет. Приходилось Андропову (Файнштейну) капитулировать – в
очередной раз списывать арест на «профилактику» и выпускать знакового
ненавистного ему русского поэта.
Я думаю, что во многом и вот именно от этого вынужденного конспиративного
айсберга такая «мистическая дымка» вокруг творчества Валентина Сорокина.
Однако сейчас-то, что уже скрывать то, что было. Я убежден, что некую
«мистическую дымку», образовавшуюся вокруг поэтического имени Валентина
Сорокина, пора все-таки развеять. Пора, пора даже и по отношению к
«культовому поэту 60-70-х» (и оттого, естественно, что табуированному поэту
– поэту для «посвященных» или хотя бы «полупосвященных») сбросить все старые
вынужденно камуфляжные покровы и раскрыть его истинную суть.
Конец статьи первой.
Написать
отзыв
Не забудьте указывать
автора и название обсуждаемого материала! |
