«БЫТЬ ГЛИНОЙ ПЕРЕСТАВ…»
Виктория Алексеевна Андреева (1942, Омск – 2002, Москва) выросла в
Москве. Окончила филологический факультет МГУ (1960-1965). В 1974
эмигрировала в США; училась в Нью-Йоркском университете на кафедре
сравнительной литературы. Была одним из двух редакторов журнала «Гнозис»
(совместно с Аркадием Ровнером) и одним из четырёх редакторов «Антологии
Гнозиса современной русской и американской литературы и искусства»
(Нью-Йорк, 1982). Стихи начала писать с 1960-х годов. Примыкала к
подпольным, неофициальным литературным кругам Москвы 1960-х и 1970-х годов.
Стихи публиковались во многих эмигрантских сборниках и журналах, а с 1989 и
в российских журналах. Автор поэтического сборника «Сон тверди» (1987,
Нью-Йорк, «Гнозис пресс»; переиздана в 1989 там же с параллельными
переводами английского поэта Ричарда Маккейна и в 2002 в дополненном виде –
в Москве). В 1989 вместе с Аркадием Ровнером написала театральную пьесу
«Чаадаев» (1989, Нью-Йорк). Автор многих статей о литературе и религиозной
философии (Вл. Соловьёв, Блок и Белый, Бердяев, Киреевский и Чаадаев,
Толстой и Фет), которые публиковались в эмигрантских журналах, а с 1989 и в
российских. В 1985-1991 написала «Телефонный роман» - новаторский роман,
состоящий из телефонных монологов одинокой русской писательницы в Нью-Йорке
(напечатан в 1997 в Литве). С 1994 жила в Москве. Работала над проектом
публикации Отцов церкви (Ориген, Климент Александрийский, Иероним
Стридонский) в серии «Учители неразделённой церкви».
Имя Виктории Андреевой ассоциируется с двуязычным журналом «Гнозис», с
«Антологией современной американской и русской литературы, графики и
живописи», со статьями о современной русской и западной литературе, со
стихами, прозой, переводами современных западных поэтов. Ее эстетическая и
поэтическая позиции вполне артикулированы. Это – метареализм, творческий
прорыв в область трансцендентного. В своих стихах она прекрасно
демонстрирует умение заглянуть за пределы явленного и передать это в своих
прозрачных, «настроенных по ветру снов» стихах. Виктория Андреева – поэт
искушенный и ненавязчивый. Ей присущи собранность, такт и рефлексия.
Культурно освоенное пространство ее стиха органично впускает диссонанс,
перебои дыхания и ритма модернизма. Она – поэт глубоко индивидуальный. Ее
стихи не спутаешь ни с чьими другими, они отмечены «лица не общим
выраженьем». Ее называют герметическим поэтом, хотя на первый взгляд стихи
могут показаться обманчиво доступными. И в этом смысле они очень московские.
Она была не громким, но полноправным участником московского литературного
подполья, будучи дружески или опосредованно, через друзей, связанной со
многими литературными активистами того легендарного периода. Она была одной
из первых, кто заявил о существовании нового поэтического пространства. Ее
статья о московской и питерской поэзии «В малом круге поэзии» была
опубликована в нью-йоркском «Новом русском слове» уже в 1978 году. Имена
Станислава Красовицкого, Леонида Аронзона, Генриха Худякова, Анри
Волохонского, прозвучали в ней с полным уважением, которого достойны эти
поэты.
Она выросла в Замоскворечии под мерный гулкий перезвон часов Спасской
башни, под «куполами-облаками» Пятницких церквей. Московский университет был
ее alma mater. Она училась в докторской программе Нью-Йоркского
университета.
Ее стихи, проза и эссеистика печатались в периодической печати в Москве,
Париже, Нью-Йорке, Лос Анжелесе, Филадельфии. Книга ее стихотворений «Сон
тверди» вышла в Нью-Йорке. Среди других ее публикаций – двуязычная книга
стихотворений в переводе замечательного английского поэта и переводчика
Ричарда Маккейна.
Аркадий Ровнер
***
блуждая в этом мрачном сне
ловя обрывки песнопений
играя бесконечно
в прятки
с этим
страшным
временем
безвременья
наедине
***
и в параллельных снах блуждая
внимая памяти больной
мы слушали не принимая
тебя
век беспощадно злой
***
между луной и солнцем
днем и ночью
снует челнок
означенный воочью
шаги размерены у жизни впереди
снует челнок
смыкая небо с ночью
ушли за горизонт
и скрылись там по очереди
немногие друзья
и многие враги
оставив только эхо позади
***
мой третий глаз
ты – солнечный ожог
седыми буклями
припорошен росток
и долу веко
вмиг остужен взор
нордическим дыханием в упор
былинка гнется
холода пчела –
гудящая и острая игла
и торжествует сумрака излом
в слепом квадрате каменного дома
***
звезд мерный холод
пристальный полет
размеренный разбег
дыхания и ветра
и нервные размывы спектра
отчаянья и каменных забот
покалыванья памяти без сна
нависший страж у светлого предела
и цепенея переходит тело
из завтра во вчера
***
перебираю нежно четок
ряд
лиц всплывает в черноте провала
небытия
слепыми пальцами судьбы
леплю я профиль, губы и глаза
в перегоревшей области души
с трудом
всплывают атавизмы чувств и
смысла
и нежные
плетутся архаизмы
дабы прикрыть затравленную
быль
и залатать пробоины повинностей
несчетных лжей
бесчисленных
забот, долгов, тревог
нагроможденья царства бездарей и плебса
синтетику их куцего прогресса
для перевертышей и гришаков
лето в доме м-ра Томпсона в Сассексе
три птицы сбившись
вкруг заемного уюта
три горьких пленника
безрадостной судьбы
мы стены слушаем
мы вдумываемся в сны
разгадываем
криптограммы звука
чтоб века этого оскал безумный
означить в назидание другим
***
за серым желтизна
потом
потоки света
все залито волной
мучительного лета
все полутени смыты
свет затопил
сей жалкий остов дня
***
европа паводками слуха
и светлым обмороком чуда
откуда-то из ниоткуда
и сосланная в никуда
европа памятью себя
той детской памятью творенья
когда меж водами и твердью
границу небом подтвердя
в европу ощупью придя
вслепую
будто бы по зову
узреть открытую позору
на рыжих всхолмиях быка
рыжеволосый возглас дня
еще дрожит розовопенный
но цепко древние ступени
остаток суши сторожат
***
день Рождества возник как в сновиденье
весь в серой дымке - пасмурный туман
и марево зеленого свеченья
и ночи нескончаемый обман
деревьев призраки и игры с тенью
свинцовый траурный овал
дня Рождества
как серое знаменье
прорыва в вечность
окна печаль
***
Под заунывный посвист вьюги
Вы верно грезите о юге
А нам под стрелкою лучей
Милее Ваш Гиперборей.
В прохладной памяти блуждая
Портрет Ваш - лучший проводник
Вчера и здесь соединяя
И случай - верный наш магнит
Все та же ты
И мы все те же
Все тот же дол
И то же небо
Мешая смыслы и слова
Нью-Йорк-поганище-Москва
И междометья, как решетки,
И частоколов профиль четкий
Тасуют время и пространство -
Тоски вселенской постоянство
***
а сосен звонкие кудели
разматывали тихо трели
случайных звуков и молитв
все гасло в тишине вечерней
лишь солнца теплые ступени
ступали вдоль стволов седых
а неба голубое пенье
сливалось с облачным виденьем
заката. Холодок возник
в недвижных параллелях сосен –
резных зеленых и высоких
он шкуркой облачка повис
***
сосны звенящее древко
и кроны зеленый стяг
небесное иго легкое –
один только сделайте шаг
и будете так вот навстречу
небесному счастью лететь
кружась в голубой бесконечности
на землю сквозь хвою смотреть
***
и скульптор лепит нежные кусты –
зеленые сквозные горизонты
и нежное струится солнце
забрасывая сеть на дно реки
а отсветы мерцают по кустам
и листья плещутся как сом в бадье
улов хозяину на славу дан –
мерцанье света в непроглядной тьме
***
Дорога, просека ли, путь
По косогору да вдоль леса.
Засмотры в небо беспросветны –
Кругом зеленой мары жуть.
Идешь – обочиной кривой
И пробираешься сквозь сосны.
Петляют тропы, солнца луч
Прочерчивает путь свой желтый.
***
И сосен звонкий частокол
для солнца знойного опора,
когда оно склоняет долу
свою усталую главу
по вечеру, чтоб вспыхнуть поутру
***
как в зеркало глядясь
пред солнцем
недвижно теплятся стволы
им розовые снятся сны
пронизанные эхом сосен
и сладким запахом смолы
***
вступая в лихолетье леса
упруго девичий зов света
березы встретишь на пути –
то оклик звонкой высоты
***
мерцанье озера
зеркальные глубины
расходится в воде
сиреневая пыль
рябь розовой воды
застенчиво старинной
как перламутр Мане
как омуты минут
***
день полувыцветшим
французским гобеленом
повис беспомощно
теряя блеск мгновений
в реке безвременья
зеленая резьба
дрожала
и ветвь кивала до утра
***
Рамо порхающая муза
плетет светящиеся узы
скользит свивается ползет
паук из света невод ткет
Лахесис la Folette надсадный
и гулкий музыки полет
и бьется звук протяжный влажный
затягивая в водоворот
скольженья в светоомут
где света гулкий хрупкий холод
объемлет душу
словно грот
***
ты – формы слепок
в лаве естества
в змеящемся потоке превращений
ты – натяженье вектора без тени
ты – тень усилий без труда
ты – голос пересекший высоты
незримые строенья и стропила
ты – заземления постыдная картина
падение высокого листа
ты – нисхожденье
вниз хожденье
ты – снисхожденье
к дремучим планам бытия
где нужен знак
остужен голос
дыханья синего без дна
***
Я. В.
вам
кто боролись с Богом
вам
Иакова потомкам хромоногим
вам не осилившим Божественный баланс
и охромевшим
от Лице-
зренья Бога
да вам
испытанным Божественным огнем
слепительною длящеюся пыткой
и охромевшим в Боге
вам
тяжелый вязкий
сон
забвения нелепая
ошибка
***
в городе длинно высоком
особом
особенно новом
со старыми окнами
грязной стеной
ветер старинный
тягостно длинный
серый бессильный больной
тихо-забыто-забито- закрыто
уснули ватные дни
долго смиренно покорно уныло
в рабстве немилом живи
Ритмичный пейзаж
прозрачный струящийся зонтик
раскрылся над этой землей
зеленая легкость паренья
и эхо молчащих ветвей
травы убегающий росчерк
река — продолженье полей
плывущее облако лени
и знаки молчащих церквей
толчками взбирается поезд
средь красных лесенок крыш
в мерном оцепененьи
в провалах меж спишь и не спишь
из петербургского цикла
лицо из мрамора
пропорции обмера
ступенька пьедестала
держит сферу тела
надбровьев дуги
пирамида подбородка
лба квадратура
и света средостенье —
плачущее полукружье глаз
ушные раковины
средь россыпи растений
дианы лик
и аполлонов отблеск
ландшафтов регулярных росчерк
сверканье солнца
и луны мерцанье
двуличная основа
мирозданья
Павловск 200 лет спустя
немые жалобы деревьев
чернеющая боль ствола
ведуньи-памяти веленье
приведшее меня сюда
плетет узоры
шепчет даты
и поверяет имена
екатерин и александров
задушенные письмена
и полог листьев неспокоен
как павлов напряженный взгляд
смятенья веток удостоен
его истерзанный наряд
***
разбег аллеи
направо и налево
пространству наложение предела
и разделенье воздуха и вод –
усилье демиурга
стать владыкой форм –
опору дать несовершенству
и
тяготеющему вниз скольженью
что вечно ищет воплощенье
в слепой инерции паденья
Петербург
застенчивая нежность белой ночи
озера облаков и розовая пыль
но стягивает черная погоня
над городом капкана злую быль
сползаются густеющие тени
и гасят робкую палитру ночи-дня
лишь однозначно серое виденье
простерлось в небе городу грозя
рейс Нью-йорк–Москва
се облако грядет воздушностью предела
влечет подбитого крыла сверкающее тело
в нем розовое тлеет вспышкой смелой
и фиолетовые прячутся пробелы
се грива облака нависла надо мной
и линия стремительной судьбой
се удила подстегнутые смело
вверх взвившейся несущейся орды
се кобылица с пеной в удилы
***
вчерашний день бессмысленных забот
смыл наступающую праздничность сомненья
и перейдя границы униженья
я снова Леты мерю мерный ток
заглядываю в сумрачный зрачок
испытываю праздник Гераклита
поток огня средь водных прозелитов
протуберанцев огнеметный шок
жара и холод свет и мрак на дне
сливаются в мучительном единстве
сгорание – ты пристальная призма
в которой разность видится вполне
и языки огня что лижут чашу дня
и звездные лучи что режут тело ночи
река времен свивается клокочет
вторгаясь в огнеметные края
***
прохладное дыхание ночное
кристаллом плачущим ты прошлое закроешь
и формы новые ты слепишь в высоте
и влагой звонкою подернешь сухость горла
и распрямится в плачущем покое
комочек горький – лепесток души
растоптанный кочевником глухим
прозрачность гласных запоет мне внове
над желтой ржавчиною боли
быть глиной перестав
устав
Написать
отзыв Не забудьте
указывать автора и название обсуждаемого материала! |
