|
Доволен ли
россиянин жизнью
или
Многоликая бедность и социальный климат общества
Результаты экономических и общественно-политических трансформаций
последних десятилетий в России неоднозначны и противоречивы, а их социальное
измерение в проекции на значительную часть российских граждан —
неблагоприятно и даже трагично. Следствием произошедших изменений стало
падение качественных характеристик населения по трем основным группам
индикаторов: здоровье (физическое, психическое, социальное),
интеллектуальный потенциал и профессиональная подготовленность;
духовно-нравственные ценности и ориентации.
В мировой науке и практике выделяются три основных подхода к определению
бедности: абсолютная бедность (бедные по доходам и расходам), относительная
бедность (лишения) и субъективная бедность (на основе самооценки
опрашиваемых лиц).
Абсолютная бедность рассчитывается на основании сравнения душевых доходов и
прожиточного минимума (при абсолютной концепции) или душевых доходов и
относительной линии бедности (40—60% от средней доходного распределения
населения).
Относительная бедность определяется через потребительские характеристики
семьи (домохозяйства) и понимается как необеспеченность данной семьи
предметами длительного пользования, потребительскими товарами и услугами,
рассматриваемые как сложившиеся в обществе стандарты потребления. Отклонения
от сложившегося в обществе уровня потребления обозначаются понятием лишения,
депривации. Бедность семьи понимается как высокая степень концентрации
различных лишений.
Субъективная бедность определяется на основе собственных оценок населения
своего материального положения, возможностей сводить концы с концами,
платить за жилье, лекарства, образование и т.п.
В международных исследованиях, проводимых ООН, применяется комбинированная
методика исследования бедности, основанная на сочетании всех трех концепций
бедности: абсолютной, относительной и субъективной. Статус бедных получают
семьи, одновременно соответствующие трем подходам. Это семьи, имеющие доходы
(расходы) ниже прожиточного минимума, испытывающие лишения в сфере
потребления и ощущающие себя бедными.
Как считает заместитель директора Института комплексных социальных
исследований РАН профессор Н. Тихонова, «более перспективным представляется
давно уже использующийся во многих развитых странах подход, когда бедность
воспринимается как невозможность вести тот образ жизни, который считается
минимально приемлемым большинством населения соответствующей страны. И тогда
человек понимает, что у него не просто мало денег, а он перешел черту на
которой написано: «Оставь надежду всяк сюда входящий». В настоящее время, по
нашим данным, в состоянии эксклюзии — социальный исключенности — уже
находится 12—13% населения России и еще почти четверть на грани «черной
дыры» — полной нищеты. Это позволяет говорить о формировании в современном
российском обществе особого многомиллионного слоя социально исключенных,
которого в принципе не было в социальной структуре России еще десять лет
назад». (Тихонова Н. Российская бедность: масштабы, причины, перспективы. —
ИНDЕКС / Досье на цензуру, 2004, № 21). А по мнению известного экономиста
академика РАН Д. Львова, 60% россиян имеют доход ниже реального среднего
прожиточного минимума. (Парламентская газета, 2005, 1 апреля).
Конституция Российской Федерации в ч.1 статьи 7 провозглашает социальный
характер государства, «политика которого направлена на создание условий,
обеспечивающих достойную жизнь и свободное развитие человека» Однако
российская действительность рубежа XX—XXI веков характеризуется масштабным
уходом государства из социальной сферы, что привело к тотальной
коммерциализации и скрытой приватизации учреждений образования,
здравоохранения и культуры, то есть, тех социальных институтов, от
доступности и востребованности которых и зависит социальное здоровье
общества. В результате большинство российских граждан в качестве
определяющей жизненной стратегии вынуждено избрать так называемую стратегию
выживания, а это в свою очередь, накладывает отпечаток на уровень их
физического, психического и нравственного здоровья и в конечном итоге
формирует социальные ориентиры, характерные для самосознания так называемого
низшего класса.
Совершенного очевидно, что подобные процессы создают все условия для
нарастания социального конфликта в российском обществе. Поэтому
государственная власть обязана кардинально снижать современные социальные
риски, связанные с расширением общественной эксклюзии, проявляющейся в том
числе в уменьшении жизненного ресурса человека, недоступности основных
социальных институтов и утрате социальных и личностных перспектив.
Проблема бедности тесно связана с качественными медицинскими услугами и
возможностью приобретения населением современных эффективных медикаментов и
лекарств.
Что касается медицинского обслуживания, то ситуация здесь неоднозначна. Мы
занимаем первое место в мире по числу больничных коек и медицинских
работников. У нас 50 врачей на 10 тысяч населения, тогда как у японцев —
всего 12. При том, что у нас есть уникальные специалисты, мировые
авторитеты, качество массового здравоохранения остается чрезвычайно
недостаточным. Свыше половины дипломированных врачей в России имеют самую
низшую, третью категорию, а большая часть из остальной половины вообще
никакой категорией не отмечена.
Кроме того, наше здравоохранение — бедное, оттого оно и неэффективное. В
странах с высокой продолжительностью жизни — Японии, Норвегии, Швеции и
других — расходы на здравоохранение достигают 8—10 процентов валового
внутреннего продукта. В России — примерно три процента ВВП. И эти проценты
не меняются в течение последних 20—25 лет. Реально это значит, что вложения
в здоровье нации сократились ровно во столько раз, во сколько за годы реформ
уменьшился российский валовой продукт.
Российское здравоохранение находится примерно в том же плачевном состоянии,
когда стартовала предыдущая реформа здравоохранения после одобрения
правительством в 1997 году «Концепции развития здравоохранения и медицинской
науки в Российской Федерации». Бесплатная медицина во многом перешла на
принципы «серого» бизнеса и обеспечивает полноценными медуслугами в основном
платежеспособных пациентов. Не привязанное к результату бюджетное
финансирование больниц и поликлиник приводит к тому, что врачи не
заинтересованы в лечении больных, провозглашенные рыночные страховые
принципы в медицине так и остались декларацией. Поставленные в «Концепции»
проблемы по-прежнему актуальны, т. е. остались нереализованными.
Продолжительность жизни — важнейший демографический показатель, который
комплексно характеризует все стороны существования народа: материальное
благополучие, качество медицинского обслуживания, условия труда и отдыха,
психологическое состояние общества. За последние десятилетия по
продолжительности жизни Россия скатилась на 142-е место в мире, пропустив
впереди себя не только 50 развитых, но и десятки беднейших стран Африки и
Латинской Америки (Жизнь коротка, можно и потерпеть. — Парламентская газета,
2005, 3 ноября).
Проблема бедности усугубляется и ухудшением состояния дел в одной из главных
составляющих социального климата российского общества — образовании.
Усилиями руководства Минобрнауки образовательная политика за последние годы
превратилась в антиобразовательную. Она спровоцировала второй, после
системного кризиса начала 90-х гг., исход государства из образования (как и
из всей социальной сферы).
Этот исход является сознательным и целенаправленным. В его основе лежит
генеральная концепция «либерального фундаментализма» о минимизации роли
государства во всех сферах общественной жизни.
Эта концепция, в частности, предполагает перенос всей тяжести
образовательных расходов на плечи населения. Отсюда — максимальное
расширение платности образования. Наши квазиреформаторы рассматривают
образование лишь как «сферу услуг», естественно, платных. Эту идею
Минобрнауки вот уже год усиленно вбивает в общественное сознание. От термина
«бесплатное образование», считают в ведомстве, надо уходить. Так как
бесплатного образования не бывает: за образование платит или государство,
или бизнес, или сам учащийся. Между тем во всем мире вот уже более двухсот
лет бесплатным (для населения) называется образование, за которое платит
государство за счет средств налогоплательщиков. Иными словами, народ уже
заплатил за образование, но реформаторы пытаются заставить его заплатить за
него вторично.
Идея введения платности в общее среднее образование в корне противоречит не
только Конституции, но и мировой образовательной практике. Весь
цивилизованный мир понимает, что образование не является сферой рынка, что
оно — всеобщее социально значимое благо. И поэтому в развитии образования
государство и общество заинтересованы даже больше, чем отдельный гражданин,
ибо от этого зависит благосостояние и конкурентоспособность страны.
Платность же образования превращает социальную норму в товар, в предмет
купли-продажи.
Расширение платности образования неизбежно ведет к социальной сегрегации
населения. Образование, разделяемое либеральными реформаторами на два
сектора — для «элиты» и для «народа», — становится средством этой
сегрегации. Оно превращается в «социальный лифт», опускающий большинство
нации вниз, создает замкнутый круг воспроизводства бедности. Дети из
малообеспеченных семей не смогут из него вырваться, так как они не в
состоянии заплатить за качественное образование. Классовый характер
образования в России становится все более значимым и болезненным фактором
общественной жизни. Последствия такой политики катастрофичны. Уже сегодня
более 800 тысяч детей школьного возраста неграмотны и более 3 млн. находятся
вне школы. Образовательный уровень нации резко падает. Это — прямое
следствие проводимой правительством политики образовательного геноцида
(Днепров Э. Второй исход. — Политический журнал,2005, № 28, с. 64—66).
Бедность в одной из самых социально уязвимых сфер российского общества —
образовательной усугубляется еще и тем, что школа и ее главная фигура —
учитель оказались сегодня аутсайдерами общественной жизни.
Напомним, что средняя зарплата учителя составляет сегодня 49% от средней
зарплаты по стране. Повышение ставок и окладов с 1 сентября 2005года на 11%
не решает проблемы массовой бедности среди работников непроизводственной
сферы.
Чтобы сводить концы с концами, педагоги часто трудятся на двух-трех работах.
Так 36% школьных учителей, 20% сотрудников ПТУ и 75% вузовских
преподавателей работают сразу в нескольких местах. Поэтому вопрос о качестве
обучения — риторический. Тем не менее директора школ и ректоры высших
учебных заведений не могут предъявить претензии к своим подчиненным, так как
сами прекрасно понимают их положение (Мороченко Ю. Акция отчаявшихся. —
Парламентская газета, 2005, 25 октября).
Частным, но выразительным примером ухудшающегося социального самочувствия
российского общества является ситуация в сфере вузовского образования,
положение преподавательского состава и перспектив высшей школы. А реальность
здесь такова, что заработная плата, в сочетании с непрерывным ростом цен,
постоянно падает. В настоящее время доктор наук, профессор получает от
государства за полную нагрузку, после вычета налогов, «на руки чистыми» чуть
более пяти тысяч рублей. Что же говорить о зарплате доцента и, тем более,
ассистента, лаборанта? К тому же все последние годы в вузах шел общий рост
учебной нагрузки. Существует и прогрессирует режим экономии на
преподавателях не только за счет недопустимо низкой заработной платы, но и
за счет разверстывания на них максимально большей нагрузки («по потолку»),
сокращения ставок и разброса часов сокращенных сотрудников на тех, кто
остался.
Имеет место также и рост удельного веса аудиторной, в том числе и
«горловой», нагрузки (увеличение аудиторских часов — лекций, семинаров,
консультаций, экзаменов в общей массе нагрузки). Есть кафедры, на которых
при максимальной учебной нагрузке 800—900 часов свыше 80—90% — аудиторские
часы.
На все эти проблемы наслаивается еще и вторичная занятость. Прожить только
за счет основной работы невозможно. Подавляющее большинство преподавателей
занимается так называемой подработкой. Многие преподаватели дополнительно
подрабатывают в 2—3-х, а то и 5—6-ти местах (полставки по совместительству;
«почасовая» в других вузах, в коммерческих фирмах дополнительного
образования, школах, домах творчества и т. п.). Однако все эти усилия
сводятся, как правило, к трем основным результатам:
— к неизбежному и объективному падению качества преподавания на основном
месте работы и на местах вторичной занятости;
— к нервному и физическому истощению организма: не забудем, что такое
напряжение длится уже более десяти лет; в вузах заметно возросла
заболеваемость и смертность не только людей преклонного, но и зрелого
возраста, в расцвете творческих сил — в 40—60 лет;
— и в итоге к более чем скромному приработку, который вместе с основным
заработком позволяет, в лучшем случае, держаться на уровне черты бедности, а
если семья — четыре и более человека, то и ниже этой черты, даже если речь
идет о доходах профессора или доцента.
Кроме того, надо найти еще время, чтобы заниматься наукой. Ежегодно этот
показатель требуется для отчета как один из главных показателей качества
специалиста. Для занятия наукой времени фактически не остается, и тот, кто
вопреки всему ведет научные разработки, делает это, как правило, в ущерб
здоровью.
Таким образом, в российских вузах формируется самая настоящая «система
Тейлора» — потогонная система эксплуатации работников умственного труда. За
более чем скромную зарплату преподаватели и сотрудники все чаще вынуждены
работать на износ.
Прибавим ко всему морально-психологическое состояние, связанное с невиданным
никогда ранее в истории России падением престижа работников вуза. Ушли годы
на учебу, защиту диссертации, специализацию, — многие годы напряженного
труда и материального самоограничения для всей семьи.
Вместе с постоянно снижающейся реальной заработной платой падает престиж
преподавателя, уважение окружающих, в том числе родственников, собственных
детей. Теряется жизненная перспектива. Появились и становятся привычными
новые словосочетания: «нищий учитель», «нищий врач», «нищий доцент», «нищий
профессор».
Постепенно формируется общественное мнение, что наука и образование не нужны
или, по крайней мере, не нужны в существующем объеме. Внушается чувство
неполноценности, ущербности и бесперспективности. В сочетании с низкой
заработной платой и растущей эксплуатацией все это делает жизнь
преподавателя экстремальной.
Добавим к этому недоступность для большинства санаторно-курортного лечения и
фактическую невозможность решения жилищного вопроса (Мы, нижеподписавшиеся…
— Свободная мысль — XXI, 2005, № 7, с. 116—117).
Вопрос о бедности и социальном самочувствии работников российской высшей
школы в данном случае — риторический.
Одна из главных проблем российского общества — бедность — обусловливает
также трансформацию системы ценностей и культурных предпочтений россиян, а
следовательно, и социальный климат общества. В иерархии факторов, которые
определяют сегодня социальное положение, престиж человека, и население, и
эксперты совершенно недвусмысленно поставили на первое место владение
материальными или другими ценностями. Об этом говорят результаты
социологического исследования «Духовная культура современного российского
общества: состояние и тенденции формирования», проведенного Социологическим
центром РАГС в декабре 2004 года в 25 субъектах РФ (руководитель — доктор
философских наук, профессор В. Э. Бойков). Было опрошено 2407 человек,
представляющих различные социально-профессиональные и демографические
группы, а также 506 экспертов — работников сферы культуры.
Результаты этого репрезентативного исследования показывают, что значительная
часть людей начинает ориентироваться именно на материальное благополучие,
которое рассматривается как цель и причина высокого статуса, в то время как
оно должно быть средством для достижения других целей и следствием других
причин. Однако в России этот императив работает слабо, и поэтому личные
качества, воля, ум, знания, профессиональные достижения, даже энергия далеко
не всегда обеспечивают людям материальное благополучие. В то же время не
обладающие этими качествами люди могут быть чрезвычайно благополучными в
материально-статусном отношении. Именно это обстоятельство и отразилось на
результатах опроса, свидетельствуя о существенной деформации ценностных
ориентаций россиян.
Не будет преувеличением сказать, что бедность стала сегодня одним из фокусов
восприятия многих проблем, в том числе и в области духовной культуры.
Круг лиц, для которых доступны все культурные блага, не превышает десятой
части россиян. Зато в 3,7 раза больше тех, для кого доступ к ним крайне
ограничен. Это более трети населения страны. Как правило, среди доступных
отмечаются относительно менее затратные, вроде покупки и просмотра
видеофильмов, чтения книг, посещения кинотеатров.
Показательные в этом плане и причины неполного удовлетворения культурных
потребностей населения, на которые указывают респонденты. На первом месте
среди них с большим отрывом стоит нехватка средств, которые можно было бы
потратить на культурные блага, и только затем уже следует отсутствие
свободного времени, интересных фильмов и книг, недостаточная развитость сети
учреждений культуры и плохая работа уже имеющихся.
Понятно, что восприятие духовной культуры, ее роли и места в обществе имеет
и другие измерения, помимо «призмы» бедности. Однако именно бедность,
стремление изменить ее хотя бы виртуально, психологически обуславливают,
повторим, отношение населения и экспертов ко многим вопросам духовной
культуры и культурной политики, которое является преимущественно негативным
(Митрошенков О. Культура России в оценках экспертов и населения. — Свободная
мысль — XXI, 2005, № 10, с. 130, 134—135).
Проблема бедности и становление социального климата в обществе имеет и
гендерное измерение (различие между мужчинами и женщинами по их социальной
роли в обществе). Более чем кто-либо женский пол в нашей стране нуждается в
защите своих прав. Большая проблема, к примеру, женская безработица, которая
намного выше мужской.
Несмотря на большой потенциал россиянок в области политики и экономики,
высокий уровень знаний, нацеленность на традиционные гуманитарные ценности,
мужчины относятся к своим спутницам жизни из делового мира недостаточно
серьезно. Даже кредит в банке на развитие собственного дела бизнес-леди
получить очень сложно. Такой расклад спровоцировал упадок некоторых
«женских» сфер производства, например легкой промышленности, а также
социальный кризис в обществе. Мы же полагаем, что им под силу способствовать
поднятию уровня жизни в России, сделав одним из приоритетных направлений
развитие социальной сферы.
Больной вопрос, например, в этой связи ранняя мужская смертность. Это —
проблема не только мужская. Гендерная симметрия сохраняется по очень простой
формуле: растут проблемы одного пола — и так же быстро растут проблемы
другого. Гендерный разрыв в продолжительности жизни мужчин и женщин
составляет сейчас примерно 14 лет. Он приводит к деформации брачного рынка и
означает риск бедности для неполных семей: более высокий уровень образования
женщин не дает им экономической отдачи, доходы по-прежнему ниже, чем у
мужчин даже в «традиционно женских» профессиях (Соколова М. Костюм на
вырост. Деревянный. — Российская газета, 2005, 20 октября.)
Словом, в современной России можно говорить о феминизации бедности. Это
обуславливается отставанием женщин в профессиональной карьере (несмотря на
более высокий уровень образования женщин), более низкой оплатой труда в
отраслях с преимущественной занятостью женщин, собственно и с более низкими
размерами пенсии. В условиях рыночных отношений все эти различия только
усилились. Более низкая конкурентоспособность женской рабочей силы связана с
репродуктивными функциями и двойной занятостью женщин (на производстве и в
домашнем хозяйстве), национальным менталитетом, негативно относящимся к
женской карьере.
Социальный климат общества усугубляется увеличением уязвимых категорий
населения по попаданию в число бедных, Так, наиболее подверженной риску
бедности социально-демографической группой являются одинокие пенсионеры
старших возрастов, 90% которых составляют женщины.
Поэтому очень важно показать молодежи и людям средних лет, что наше старшее
поколение живет в достойных условиях, что им также в свое время будет
обеспечено высокое качество жизни. К сожалению, этого в настоящее время нет,
что является очень сильным психологическим фактором, усугубляющим и
подрывающим социальное здоровье общества. К тому же, согласно официальному
прогнозу, инфляция в 2006 году составит всего 8—10%. Но с учетом роста
тарифов и цен на услуги ЖКХ примерно на 30% и отмены здесь льгот общий рост
потребительских цен составит около 20%. А индексация пенсий планируется
менее чем на 10%. Так что эта категория бедного населения окажется еще
беднее (Рыжков В. Пенсионеров просят быть скромнее. — Новая газета, 2005, №
87, с. 5).
Преодоление проблемы бедности и стабилизации социального климата в обществе
будет способствовать и решение проблемы малых российских городов.
Именно на примере трех тысяч небольших российских городов, городских
поселений и районов, в которых сосредоточено около трети
социально-экономического потенциала страны, отчетливо видны изъяны и
перекосы социально-экономических реформ. У муниципалитетов нет ни средств,
ни рычагов для управления местной экономикой. Оборотные средства
предприятий, многие из которых являются градообразующими для муниципальных
образований, растрачены и потеряны еще в начале перестройки. Если учесть
нынешнюю практику межбюджетных отношений, когда на местах остается минимум
налоговой базы, то становятся понятными причины депрессивного состояния
большинства малых городов.
Сегодня эта категория, формирующая основной каркас экономической и
социальной инфраструктуры российских регионов, находится в наиболее сложных
условиях. Кризисное состояние малых городов в первую очередь обусловлено
тем, что их экономическая база оказалась попросту не готова к проведению
глобальных экономических реформ. Ведь малые города имеют и малые возможности
для экономического и финансового маневрирования, а значит, и для преодоления
возможных негативных последствий реформ.
В Башкортостане, например, почти два десятка малых городов, не считая
поселков городского типа. Если учесть, что они являются «столицами»
внутренних регионов республики, «скрепляющих» по 7—8 сельских районов, то за
ними стоят интересы почти полутора миллионов жителей Башкортостана.
К сожалению, градообразующие предприятия этих малых городов находятся сейчас
в упадке, и следовательно, остро встал вопрос выживания и по большому счету
— будущего страны (Ахмадеев Ан., Ахмадеев Ал. Социокультурное проектирование
как технология эффективного управления региональной экономикой. — Экономика
и управление, 2005, № 4, с. 91—94).
Поэтому и необходима специальная программа синхронного развития экономики
малых городов и роста численности населения. Причем программа должна быть
нестандартной, «прорывной». Давно пора решить вопрос и о том, чтобы все
предприятия платили налоги по месту своего расположения, а не регистрации.
Чтобы не сваливались на голову регионам неотработанные, сырые законы,
запрещающие в образовательных учреждениях открывать «бизнес-инкубаторы» по
подготовке рабочих специальностей. Чтобы кредиты на развитие предприятий
давались льготные и на длительные сроки, за счет поддержки федерального
бюджета (Баянова И. Без экономических рычагов муниципалитеты бессильны. —
Парламентская газета, 2005, 21 июля).
Одной из высокорисковых групп российского населения по перемещению в бедные
являются сельские жители. И это тем более парадоксально, что в нашей стране
находится четверть всех пахотных земель планеты. При нормальном
экономическом развитии этот колоссальный потенциал мог бы обеспечить
достойную, богатую жизнь миллионам российских крестьян. Однако сегодня
огромные посевные площади не используются, крупные животноводческие
комплексы разрушены, а в сельские семьи пришла жестокая нужда. Если в целом
по России за чертой бедности живут около 30% населения, то в сельской
местности этот показатель достигает 75%.
Развал сложившегося веками уклада жизни сельского населения и свертывание
развитой обрабатывающей промышленности привели к бедности и нищете селян,
стремлению молодежи уехать из родных мест, падению нравов, повальному
пьянству, особенно среди мужского населения. Ликвидация учреждений
образования и здравоохранения в свою очередь ускоряет процесс обезлюдения
сел и деревень, в которых остается в основном старое, не способное к
воспроизводству население (Руткевич М. Н. Воспроизводство населения и
социально-демографическая ситуация в России. — Социологические исследования,
2005, №7, с. 28—29).
В связи с введением в действие 122-го закона, важнейший для деревни закон «О
социальном развитии села» вообще признан утратившим силу. Ликвидированы
положения о приоритетном развитии села, что идет вразрез с декларациями
власти о том, что сельское хозяйство возведено в ранг важнейшего
государственного приоритета.
Если в советское время на нужды села государство направляло до 27% расходной
части бюджета, то сегодня — лишь 1% (!). Причем необходимо учесть, что
современный российский бюджет во много раз меньше советского. Потеряв
значительную часть дотаций, наше сельское хозяйство стало именно таким,
каким и рисовали его реформаторы: глубоко убыточным, неэффективным,
отсталым. Но только эта убыточность — искусственная. Если в США госдотации
на 1 га земли составляют около 70 долларов, в Канаде — 83, в странах
Евросоюза — 943, то в России — всего 6 долларов. Цифры говорят сами за себя.
Последствия такой аграрной политики оказались чудовищными. За годы реформ с
карты страны были стерты 17 тысяч поселков, сельское население сократилось
почти на 1,5 миллиона человек. Тысячи крупных колхозов и совхозов были
принудительно ликвидированы, а 80% выживших хозяйств уже сегодня можно
объявлять банкротами.
По данным Росстата, за последнее десятилетие смертность среди сельских
жителей увеличилась в полтора раза, а продолжительность жизни сократилась
почти на два года. В среднем же селяне сегодня живут на три года меньше
горожан. Такова цена, которую заплатило российское село за экономические
эксперименты властей.
Бедность и отсутствие социальных перспектив у большинства населения
проявляется в непомерно искаженной структуре современного российского
общества.
Самое прямое и очевидное доказательство нежизнеспособности созданного в
постсоветской России типа социального устройства — разразившаяся с началом
реформ демографическая катастрофа. В Великой Отечественной войне Советский
Союз понес чудовищные потери, но с течением времени благодаря расширенному
воспроизводству населения их удалось восполнить. Реформы перерубили
жизненный корень народа. Слом привычного типа жизнеустройства породил
уникальную демографическую ситуацию: в России африканская смертность
сочетается с западноевропейской рождаемостью. Этот феномен объясняется тем,
что рождение в семье второго ребенка повышает риск бедности в два раза.
Поэтому семья ведет себя рационально: второго ребенка рожают все реже.
Появление же третьего и четвертого ребенка — ориентация на стиль жизни
бедных семей (Тимофеева О. Второй ребенок в семье — шаг к бедности. —
Известия, 2005, 17 ноября). Первой жертвой реформ стали мужчины, что вполне
объяснимо: переход к «цивилизованной экономике» привел к ликвидации в первую
очередь тех рабочих мест, которые прежде были прерогативой сильного пола.
Общество захлестнула волна наркомании, пьянства, других проявлений падения
нравов и уголовной преступности.
Бедственное социально-экономическое положение, невозможность честным трудом
обеспечить достойное существование себе и своей семье, социальная
несправедливость, разочарование в произошедших в стране переменах,
внутреннее их неприятие становятся во многом причиной депрессий и суицидов.
Сейчас основной их мотив — одиночество, потеря интереса к жизни, отсутствие
перспектив.
В самом начале перестройки, в годы революционного романтизма, уровень
самоубийств у нас упал до 23 человек на 100 тысяч. Далее — постоянный рост с
резкими скачками в периоды острых социально-политических кризисов. Сейчас,
по заверениям правительства, наступила стабилизация. Однако, судя по
количеству суицидов, эта стабилизация призрачна:38 случаев на 100 тысяч, что
почти в два раза превышает критический уровень, установленный ВОЗ.
В философской литературе самоубийство трактуется прежде всего как свободное
решение воли. Но можно ли свободным выбором считать невозможность жить в
условиях социальной незащищенности, нищеты, неуверенности в завтрашнем дне?
Самоубийства случались в России всегда. Но их рост сдерживался верой.
Сначала в бога, потом в светлое коммунистическое будущее, затем — в рынок.
Сейчас смысл жизни для многих потерян, слишком длительное неблагополучие
вкупе с ощущением бессмысленности бытия и безрезультативностью попыток
что-либо изменить снижает ценность самой жизни (Мазурова Л. Суицид нашего
времени. — Литературная газета, 2005, № 29, с. 11).
Оптимизации социального климата общества не способствует и то
обстоятельство, что вопреки заверениям высших правительственных чиновников
федеральный бюджет в своей динамике отнюдь не становится «социальным».
Анализ проектных параметров бюджета 2006 года, например, показывает, что в
нем консервируется недопустимо низкий уровень цены рабочей силы.
Среднемесячная заработная плата в 10,1 тыс. руб. соответствует
двухдолларовой часовой оплате труда, свойственной лишь слаборазвитым
странам, а 7,6 тыс. руб. средней зарплаты бюджетников вообще трудно
квалифицировать иначе, нежели национальный позор. Но заметим, что «средняя
зарплата» в данном случае означает то же самое, что и «средняя температура
по больнице». При уникально благоприятной конъюнктуре на мировых рынках
энергоносителей императивная, абсолютно приоритетная социальная задача
повышения цены рабочей силы до уровня, необходимого для перехода к
расширенному типу ее воспроизводства не только не решается, но даже не
ставится! Следует также иметь в виду, что на доходах граждан крайне
негативно отразятся ускоренные темпы роста тарифов на энергоносители, на
услуги ЖКХ, медицины и образования да и вообще прогнозируемый относительно
высокий уровень инфляции, генерирующий и косвенные антисоциальные эффекты
(см. Роик В. «Социален» ли федеральный бюджет? — Российский экономический
журнал,2005, № 7 — 8, с. 98—99).
В Республике Башкортостан делается немало для оптимизации социального
климата и уменьшения масштабов бедности. Так, Правительством республики
принята Программа мер по повышению заработной платы работников организаций
внебюджетного сектора экономики и бюджетной сферы в республике на 2006—2008
годы. Среди этих мер в первую очередь необходимо создание
нормативно-правовой базы и, в частности, принятие законов по регулированию
социально-трудовых отношений, в том числе по вопросу установления
взаимосвязи между минимальными размерами оплаты труда и прожиточным
минимумом. Предполагаем повысить социальную ответственность работодателей за
установление зарплаты на адекватном уровне, позволяющем работнику не просто
существовать, а жить полноценной жизнью, удовлетворять не только
физиологические, но и духовные потребности. Для этого нужно снизить уровень
эксплуатации работников в России, установив плату за рубль произведенной
продукции не менее 60 копеек. Еще одно важное предложение — ввести
дифференцированную систему подоходного налога от 6 до 40 % по прогрессивной
шкале. Здесь мы солидарны с академиком Д. С. Львовым (Вестник Российской
Академии наук, 2005, № 10, с. 904—905). Расчеты показывают, что это реально
позволит увеличить зарплату бюджетникам в 2007 году.
Не менее важно изменить порядок формирования бюджетов: 60 % — в региональный
и 40% — в федеральный или хотя бы 50 на 50, как это зафиксировано в
Бюджетном кодексе РФ. Сегодня из Башкирии в федеральный бюджет уходит 66%.
Разумеется, эти и многие другие предложения можно реализовать на федеральном
уровне. Но Правительство и Государственное Собрание Республики Башкортостан
могут выступить с законодательной инициативой, внеся проекты законов в
Государственную Думу.
Для повышения уровня социальной справедливости в республике необходимо
довести к 2020 году соотношение доходов 10% бедных и 10% богатых один к
семи. Реализовав эти и ряд других мер, можно прогнозировать к 2010 году
такую социальную структуру в республике: богатые — 2%, средний класс — 40%,
низкий слой — 48%, бедные — 12% (Кому живется весело, вольготно? —
Республика Башкортостан, 2005, 3 августа).
Сегодня зарплата в республике отстает от российской примерно на двадцать
процентов. В 2004 году она составила 5495,5 рубля. С мировыми стандартами
никакого сравнения российские и региональные зарплаты не выдерживают. Первые
— больше в разы. Можно взять критерии, предлагаемые ЮНЕСКО. По их расчетам,
для физиологического выживания, удовлетворения нормальных потребностей
человека, в том числе и духовных, необходимо зарабатывать не менее трех
долларов в час. Как видно, ни республиканская, ни российская средняя
зарплата даже несопоставимы с мировыми критериями.
Так, по данным выборочных обследований, проведенных Центром социальных и
политических исследований Академии наук Республики Башкортостан, только 65%
от общей численности работников получали зарплату на среднем уровне и даже
ниже. При этом 3% имели зарплату, не превышаемую МРОТ, то есть 720 рублей.
Еще более разительным оказалось соотношение средней зарплаты 10% наиболее и
10% наименее оплачиваемых работников (т.н. «децильный коэффициент») — 22,5
раза! Такой разрыв объясняется прежде всего тем, что в первой группе
находятся руководители предприятий, установившие себе огромные зарплаты. Для
сравнения: в российской столице — Москве — децильный коэффициент составляет
52 (!) раза (Парламентская газета, 2005, 24 ноября).
Велика и дифференция заработной платы в различных отраслях экономики. Самый
высокий уровень зарплаты в кредитных, финансовых и страховых структурах, на
ряде предприятий, добывающих нефтегазовое сырье, цветные металлы, в
энергетике. А самые низкие — у сельчан. Низка она и в бюджетной сфере (72,3%
— 53% от средней республиканской). Велика разница и в оплате труда между
различными городами и регионами Башкирии.
Такая разница и в целом довольно низкий уровень зарплаты объясняется многими
причинами. Это — и устаревшие технологии, и низкая производительность, и
плохая организация труда на предприятиях. Во многом это и результат
устранения государства от решения зарплатной проблемы, регулирования ее
уровня. Низкий уровень зарплаты диктуют и сами законодатели, установив
планку в виде минимального размера оплаты труда и даже прожиточного
минимума, который едва способен обеспечить лишь физиологическое выживание
человека.
Так, прожиточный минимум в третьем квартале 2005 года, по данным
Башкортостанстата, составил 2.371 рубль. Для трудоспособных граждан этот
показатель равен 2.606 рублям, для пенсионеров — 1.772 рубля, для детей —
2.346 рублей.
По соотношению же денежных доходов и прожиточного минимума среди регионов
России Башкортостан занимал одиннадцатое место, в Приволжском федеральном
округе — третье место. По показателю уровня бедности среди регионов
Приволжского федерального округа лучше, чем у нас, ситуация только в
Татарстане. Соответственно — 18,0% и 16,4% (Арамелева О. Богатые бедные. — А
и Ф — Башкортостан, 2005, № 47,с. 3). Для сравнения: 18,3% москвичей живут
за чертой бедности (Парламентская газета, 2005, 24 ноября).
Примерно в сорока процентах предприятий малого и среднего бизнеса зарплаты —
в пределах МРОТ. Понятно, что есть еще и «теневая» зарплата — в конверте.
Это общеизвестно. Но такая ситуация взрывоопасна социальными конфликтами.
Где выход? Надо подтягивать МРОТ к устанавливаемому прожиточному минимуму,
закреплять это законом и контролировать его выполнение. Конечно,
законодателям, как федеральным, так и республиканским, необходимо продумать,
как осуществить этот контроль.
Прежде всего необходимо принять проект закона о социальном партнерстве в
Республике Башкортостан, который должен отрегулировать социально-трудовые
отношения не только на республиканском и территориальном уровнях, но и
внутри предприятий.
И если существует трехстороннее генеральное соглашение, и правительство и
федерация профсоюзов хорошо представлены и готовы выполнять свои
обязательства, то третья сторона, объединение работодателей, — это некая
аморфная, необязательная структура. Хотя сама идея генерального соглашения
апробирована и в нем заложено много важных статей, но все они носят
рекомендательный характер. Именно поэтому сегодня более 13% рядовых
работников даже средних и крупных предприятий имеют реальные доходы ниже
прожиточного минимума (Кому живется весело, вольготно?.. — Республика
Башкортостан, 2005, 3 августа). Надо ли говорить здесь о кричащей бедности
почти каждого седьмого работника, не считая членов их семей?
Несмотря на явную диспропорцию в перераспределении налоговых поступлений в
пользу федерального Центра, в Республике Башкортостан твердо придерживаются
курса на социальную поддержку бюджетников и смягчение тем самым последствий
бедности. Так, в бюджет 2006 года заложено увеличение фонда оплаты труда
работникам бюджетной сферы. Если в 2005 году на оплату труда бюджетников
было выделено 16 миллиардов рублей, то в 2006 году эта сумма увеличится в
1,4 раза и составит 23 миллиарда.
В то же время усилия республиканских органов государственной власти не могут
в полной мере решить самую больную проблему бюджетников — низкий уровень
заработной платы.
Урезанные полномочия в распоряжении финансами не позволяют нам поддерживать
образование, здравоохранение и культуру в той мере, в которой это делалось
до 2000 года. Поэтому постоянно приходится решать дилемму: либо вкладывать
средства в инфраструктуру — строить и реконструировать школы, больницы и
объекты соцкультбыта, либо — в людской ресурс.
У Правительства Российской Федерации нет внятной политики в области
образования, здравоохранения, культуры, нет представления о путях
дальнейшего развития этих отраслей. Несмотря на несогласие профсоюзов,
Правительство Российской Федерации постановлением от 18 августа 2005 года
установило индексацию заработной платы в бюджетной сфере с 1 сентября 2005
года в размере 11%, что не обеспечивает реального роста заработной платы
бюджетников. Предлагаемые Правительством РФ порядок и размеры индексации
заработной платы в бюджетной сфере в 2006 году не оставляют надежды на
сближение оплаты в бюджетных отраслях со средней оплатой труда по стране.
Эти меры не могут обеспечить ни рост мотивации к более качественному труду,
повышению квалификации, ни притока в сферу образования, здравоохранения,
культуры молодых специалистов и сохранения высококвалифицированных кадров.
Небезосновательны и сомнения касательно популистских реформ в части
повышения зарплаты, например, медработникам первого звена. Аморфность
критериев, по которым будет проводиться разделение врачей и медперсонала,
может породить нездоровую атмосферу во врачебной среде (Республика
Башкортостан, 2005, 28 сентября).
Задолженность по заработной плате вынуждает руководителей предприятий искать
разнообразные, порой неординарные способы увеличения зарплаты. Так, на УМПО
с 2000 года действует система, когда каждый, кто обедает в заводской
столовой, получает полную компенсацию. Сумма перечисляется на спецкарточку
каждого работника. Это выгодно и предприятию. Благодаря регулярному питанию
значительно снизились заболеваемость работников и потери от оплаты
больничных листов.
На сегодняшний день на УМПО действует 12 видов соревнования. Здесь перешли
на еженедельную оплату труда, деньги перечисляются на сберкнижки. Люди стали
более организованными, появился стимул лучше работать, чтобы больше
получить. В общей сложности за пять последних лет зарплата повысилась в 6
раз, а объем производства в 4,5 раза.
Резервы роста оплаты, считают в объединении, еще есть. Например, в системе
распределения социальных услуг. В среднем в этой сфере на каждого работника
приходится по 15 тысяч рублей в год. Но одни этим пользуются постоянно,
другие — нет. Поэтому здесь вводится соцпакет на каждого, деньги также будут
перечисляться на сберкнижку. Тем самым в объединении заметно снижается
социальное напряжение (Ахиярова Т. Зарплата и расплата. — АиФ —
Башкортостан, 2005, № 24, с. 2).
Снижение масштабов бедности и снятие социального напряжения в обществе
связано, естественно, с масштабными и болезненными реформами социальных
отраслей. Поэтому приступать к подобной глобальной модернизации сфер
образования, здравоохранения и ЖКХ можно было бы лишь и исключительно после
системной модернизации заработной платы — ее упорядочения и резкого, в разы
повышения. Причем ориентиром здесь должен служить уровень, достаточный для
обеспечения качества жизни россиян в соответствии со среднеевропейскими
стандартами, а вовсе не отечественный «уровень заработной платы 1990 года».
Принципиальная непригодность последнего в качестве целевой вехи вытекает из
того, что в советское время институт заработной платы функционировал не
иначе, как в сопряжении с отсутствующим ныне институтом общественных фондов
потребления (централизованных и децентрализованных), обеспечивавших
практически всему населению СССР не менее четверти реальных доходов. По
мнению докторов экономических наук В.Куликова и В. Роика, чтобы выйти на
советский уровень благосостояния граждан, потребуется минимум удвоение
реальной заработной платы (Российский экономический журнал, 2005, № 1).
Низкая зарплата была у нас и ранее. Но Советская власть старалась это
компенсировать общественными формами потребления. Бесплатные медицина и
образование нормального качества, низкая квартплата, сносные пенсии,
доступный отдых по профсоюзным путевкам, возможность иметь работу — все это
давало уверенность в завтрашнем дне, в будущем своих детей. Это означало и
душевное спокойствие, что является очень важным фактором социально
ориентируемой экономики. Здесь ясно просматривается и обратная связь, ибо
реальная экономика весьма зависима от самочувствия и настроения людей.
Российские же реформаторы далеки от понимания, что движет общественным
организмом, и начисто лишены социальной ориентации.
Практика реализации 122-го закона наглядно это продемонстрировала.
Одномоментная тотальная монетизация льгот проводилась в отсутствии условий
для принятия подобного закона, ломающего всю структуру десятилетиями
складывающейся системы социальной защиты людей. Как идея, как стратегия
монетизация льгот в принципе правильна, но только при достижении в стране
необходимых условий. А такие условия могут наступить только через 15—20 лет.
Нужен баланс экономической науки и политики, нужна постепенность проведения
реформ с предварительным созданием условий для их проведения. Нужно
продумать соотношение разницы в доходах разных групп населения. Изменить в
нашем ВВП соотношение зарплаты населения с другими расходами. И, наконец,
проводя реформы, необходимо соблюдать моральные нормы и помнить о
человечности.
Первый же раунд монетизации показал, что страна к реформе не готова.
Возникло огромное протестное движение, которое с трудом, через колоссальные
дополнительные финансовые затраты было приостановлено.
Таким образом, накопленный с начала 90-х годов комплекс проблем,
провоцируемых недофинансированием социальной сферы, может быть решен только
на основе разработки и реализации крупномасштабных системных государственных
программ, содержащих четкие ориентиры (разумеется, вкупе со средствами и
этапами достижения) ее подлинной модернизации, исключающей, стоит повторить,
проведение «непопулярных» реформационных мер в кратко- и среднесрочной
перспективе. Нынешние же бюджетные проектировки на 2006 год и на период до
2008 г. не только не внушают оптимизма в отношении декларируемых социальных
целей и предлагаемых конкретных показателей социального блока, но и вызывают
серьезные опасения в связи с высокой вероятностью нарастания общественных
напряжений (Роик В. «Социален» ли федеральный бюджет? — Российский
экономический журнал, 2005, № 7—8, с. 101).
Социальная поляризация в обществе может обостриться и в стране, и в
республике после вступления России во Всемирную торговую организацию (ВТО),
куда настойчиво и упорно втягивают страну отечественные реформаторы.
Но надо признаться, что Россия к этому не готова прежде всего потому, что
низок уровень социальной защищенности населения. Должен пройти некоторый
подготовительный период, чтобы добиться правового, законодательного
обеспечения нового статуса России и ее регионов, в т.ч. и Башкортостана.
Конечно, вписаться в общеевропейское пространство, жить по стандартам
европейского уровня по зарплате, уровню социальной защищенности заманчиво,
но надо учитывать наши реальные возможности, ситуацию, когда страна
находится фактически в стадии застойной бедности. По данным крупных
социологических центров, задающих традиционный вопрос об уверенности россиян
в завтрашнем дне, большинство опрашиваемых выражает неуверенность, хотя мы
говорим об экономической и некоторой социальной (с натяжкой) стабилизации. И
в самом деле, после 2000 года в России и республике наращивается
промышленное производство. Однако это мало сказывается на улучшении
социального самочувствия населения. Явная нестыковка между
макроэкономическими показателями и социальным самочувствием граждан говорит
о том, что нам не нужно спешить вступать в ВТО. Очевидно, что этот шаг
приведет к тому, что в страну хлынут дешевые товары, многие предприятия не
выдержат конкуренции и обанкротятся, что приведет к сокращению рабочих мест
и росту социальной напряженности. Не преминут воспользоваться этой ситуацией
и хозяева выживших предприятий в своих интересах. Поэтому и нужно до
вступления в ВТО прописать на законодательном уровне все правовые параметры
защиты наших работников. В том числе и от последствий продажи импортных
товаров по демпинговым ценам, и от прихода иностранной рабочей силы. И,
разумеется, надо учесть и научиться использовать все особенности
региональной специфики для выхода на мировой рынок.
Большие ошибки и сложности в реализации пресловутого 122-го закона,
негативная реакция населения, особенно пенсионеров, на предпринимаемые
российским правительством шаги вызвали к жизни разработку новых социальных
проектов. В сентябре 2005 года Президент Российской Федерации В.В.Путин
выступил с громкими «национальными проектами», которые, по его словам,
должны обеспечить в ближайшие годы прорыв в области образования,
здравоохранения, обеспечения доступным жильем и сельского хозяйства. Эти
проекты касаются буквально каждого россиянина, его уровня жизни и
социального самочувствия (Российская газета, 2005, 6 сентября).
Уменьшение размеров и масштабов бедности и становление нормального
социального самочувствия общества возможно только при условии «человекоцентричного»
подхода к решению экономических вопросов.
Но современная рыночная экономика — это самая настоящая наука, в которой
должен быть соблюден баланс экономических методов с политикой, моральными
факторами и просто человечностью. Развитые страны, живущие в условиях рынка,
в последние десятилетия сочетают социальные формы потребления с социально
ориентированной экономикой. Достигается баланс между частной и корпоративной
собственностью, между личной конкуренцией и социальной солидарностью
общества. Тем самым складывается такая система социальных отношений, которая
гарантирует от социальных конфликтов, так как она поддерживает достойный
уровень существования граждан. Как говорят специалисты, нужно создавать и не
нарушать социальную сетку безопасности.
Мы согласны с мнением директора Института Европы РАН академика-экономиста Н.
П. Шмелева, что у нынешнего российского правительства нет продуманной и
проработанной экономической и социальной политики. Экономика сводится к
выплате внешних займов и наращиванию прибылей от продажи нефти, которые
потом оседают в зарубежных банках. Социальная политика явила себя в печально
известном 122-м законе, который родился вне научных и практических данных,
уже проверенных в других социально ориентированных государствах. Этот закон
основан на незнании жизни людей в собственной стране, он создан лишь по
схемам, таблицам и графикам. Попытка закамуфлировать его направленность
против необеспеченных людей бессодержательным термином «непопулярный» —
издевательство. Экономический блок в правительстве строит экономику,
действуя топором и ломом. Они последователи ультрареформаторов ельцинской
эпохи. Суть их «научных» обоснований — рынок сам все отрегулирует (Экономика
должна быть человечной. — Литературная газета, 2005, № 10, с. 4).
Вполне является обоснованной аргументация директора Института
народнохозяйственного планирования РАН академика В. В. Ивантера, что
социальные реформы «в нынешних условиях не имеют шансов на успех. Для того
чтобы их провести, надо сначала выйти из кризисной ситуации. А сегодня
проблема представляется нерешаемой, и опыт монетизации льгот убедительно
подтвердил это. Дело даже не в пропущенных просчетах. Эту реформу вообще не
надо было проводить, поэтому что объявлять бесплатный проезд пенсионеров на
транспорте серьезным ограничением экономического роста было глупостью.
Другое дело, что в нормальной экономической системе бесплатный проезд — это
тоже глупость. Но я еще раз хочу подчеркнуть, что для проведения серьезной
социальной реформы необходимо потратить на нее очень много денег. Нет денег
— реформу проводить нельзя. Вот почему по поводу всех нынешних социальных
реформ я выскажусь совершенно определенно: это вообще не проблема
сегодняшнего дня. К ним следует приступить только впоследствии, когда в
результате экономического роста мы получим соответствующие ресурсы» (Ивантер
В. Заметки об экономической политике. — Свободная мысль — XXI, 2005, № 10,
с. 44).
На наш взгляд, принятию любых новых реформаторских решений должна
предшествовать обязательная процедура экспертизы социальных последствий.
Допустим, эксперты пришли к выводу, что реализация такого-то постановления
ухудшит положение уязвимых категорий граждан. В этом случае законопроект или
распоряжение правительства, министерств, ведомств не должен получать
одобрения. Необходимо повторно внести документ на рассмотрение после того,
как в нем появятся социальные «амортизаторы», компенсационные меры. Это
предложение представляется особенно важным, тем более, что в свете
предстоящих чрезвычайно социально чувствительных реформ в сферах российского
здравоохранения, жилищно-коммунального хозяйства такая система была бы
особенно актуальна.
Каков же в этих условиях выбор социально-экономического курса? Выбор невелик
— либерализм, патернализм или же политика социальной уравнительности. Все
это мы, как говорится, проходили. На наш взгляд, стратегический курс должен
быть озвучен таким слоганом: «реформы не должны ухудшать ничье положение».
Это единственный способ обеспечить после периода сокрушительных революций и
реформ спокойное консервативное развитие нашей системы. Именно спокойное
консервативное развитие обеспечит высокие темпы экономического роста в
России. Не революции, не очередные радикальные реформы, а только
консервативная политика. Потому что консерватизм — это принципиальное
снижение экономических рисков.
Можно сделать попытку экстраполяции, анализируя сегодняшнюю политику
федерального правительства в том случае, если она останется неизменной. На
наш взгляд, социальное напряжение в стране будет усиливаться. Конечно, его
всплески будут гаситься и загоняться вглубь. Но общее настроение —
тревожное, напряженное — будет нарастать. Сегодня каждый чувствует это по
себе. С монетизацией власть совершила коллективную ошибку, за которую нужно
нести ответственность. Монетизация льгот в российском варианте и исполнении
вылилась в крайне реакционную и антигуманную реформу. Как можно назвать ее
либеральной, если десятки миллионов человек одномоментно проваливаются в
своем жизненном уровне в «социальную яму»?
В принципе идея монетизации льгот правильная. Но, заставляя платить за все,
нужно дать человеку соответствующий доход, особенно когда речь идет о людях,
которые по состоянию здоровья и по возрасту не могут зарабатывать. Поэтому
напряженность в обществе надо разрядить, снять разумным решением. Таким
видится мораторий на исполнение отдельных положений 122-го закона. Нельзя же
не видеть не просто депрессивное состояние людей, но и то обстоятельство,
что страна попросту вымирает. Демографы уже несколько лет говорят о «русском
кресте» — фактическом вымирании населения страны, когда низкая рождаемость
накладывается на высокую смертность.
Экономика сегодня должна включать и искусство политики, и моральные факторы.
Она должна быть человечной, обязательно учитывать социальные составляющие,
обеспечивающие достойную жизнь людям. Непродуманная, антигуманная
экономическая политика приводит к самым неблагоприятным последствиям.
Например, на улицах одной только Москвы живет 150 тысяч бездомных детей. В
интернатах при живых родителях растет миллион российских детей и полмиллиона
сирот. Это тоже бедные дети. Такого не было даже при Дзержинском. В
большинстве своем детдомовцев ожидает беспросветная судьба: 7% выпускников
адаптируются в жизни, остальные уходят в криминальный мир. Жизнь сирот —
характеристика государства, которое строят взрослые (Лесков С. Русская идея
и не наша доброта. — Известия, 2005, 17 ноября).
К сожалению, в России образовалась и новая человеческая общность — бомжи,
люди, забытые государством, которых насчитывается, по разным оценкам, от 1,5
до 4,2 млн. человек, т.е. до трех процентов наших соотечественников(!)
(Строганова А. Без определенного места в жизни. — Парламентская газета,
2005,17ноября). И надо иметь гражданскую и научную смелость, чтобы заявить:
сейчас Россия одна из самых социально несправедливых стран в мире, а
российский народ на удивление самый терпеливый, несмотря на многочисленные
эксперименты над ним.
Поэтому вызывает обоснованные сомнения способность федерального
правительства выполнить поручение Президента Путина по решению приоритетных
национальных проектов в области здравоохранения, образования, доступного
жилья и сельского хозяйства. Дело в том, что их малый объем не соответствует
тем колоссальным ожиданиям, которые возникли в обществе в связи с
объявлением Путина о повороте государства к социальным вопросам. Эти
инициативы затрагивают всего лишь 3% работников бюджетной сферы. Они
ничтожно малы по сравнению с масштабом имеющихся социально-экономических
проблем. Более того, они вызывают раздражение у большинства тех работников
бюджетной сферы, которые остались «за бортом».
По мнению известного российского экономиста и политика С. Глазьева, 115—120
миллиардов рублей, выделяемых для реализации четырех вышеназванных проектов,
— это мизерная сумма по сравнению с полутора триллионами рублей, выводимых
правительством из бюджета страны и размещаемых за границей в
Стабилизационном фонде. На самом деле речь должна была бы идти не о том,
чтобы выбрать три процента счастливчиков, которым утроят зарплату, а о том,
что нужно было бы удвоить ее всем работникам бюджетной сферы. На это
потребовалось бы 600 миллиардов рублей. Такие деньги есть. Они обеспечены
реальным производством товаров и не являются инфляционными деньгами. Вместо
этого правительство уводит их из экономики, предлагая тем самым бороться с
инфляцией путем сокращения потенциальной заработной платы бюджетникам. Все
это не может не вызывать возмущения в обществе: почему, имея полтора
триллиона рублей свободных денег, власть бросает жалкие крохи на решение
важнейших проблем?
И даже реализация этих проектов не принесет ощутимого положительного
результата, то есть подавляющее большинство наших граждан не ощутят
серьезных перемен для себя в лучшую сторону. Зато они ощутят очередную
несправедливость. У нас сегодня 42% расходов бюджета — это расходы на
силовые структуры и бюрократический аппарат. И всего 16% — на социальную
сферу. Поэтому говорить, что произошел социальный поворот, к сожалению, не
приходится (Российская Федерация сегодня, 2005, с. 5). А поэтому серьезных
подвижек в борьбе с бедностью не произойдет. Следовательно, говорить об
улучшении социального климата российского общества преждевременно. И
неудивительно, что в общественном самочувствии наблюдается социальный аутизм
и депрессия, разочарование людей в реформах. Само слово «реформа» вызывает
отторжение, неприятие и пессимизм народа, который занят сегодня проблемой
выживания. И пока россияне думают лишь о том, как дожить до следующей
зарплаты, о создании гражданского общества, в котором не должно быть бедных
и обездоленных, не может быть и речи.
Более того, считает директор Института рынка РАН академик Н. Я. Петраков, «в
течение 10—15 лет в безумно богатой природными ресурсами стране
закладывается концепция стратегической нищеты российского народа» (Петраков
Н. Россия: нефть и народ. — Свободная мысль — XXI, 2005, №11, с.18).
В мировой же практике подобная политика по отношению к собственному народу
является экономическим, социально-политическим и нравственным нонсенсом. По
свидетельству известного российского специалиста по мировому нефтегазовому
комплексу О. Б. Брагинского: «Страны — члены ОПЕК, особенно арабские,
сделали огромные вливания нефтедолларов в свою экономику. Они сумели не
только обеспечить рост нефтяного хозяйства, но и вложили средства в развитие
производственной и социальной инфраструктуры, создание базовых отраслей
(металлургия, электроэнергетика), стали углублять переработку нефти
(нефтехимия). Была создана мощная банковская система, получил
распространение международный туризм» (Брагинский О.Б. Мировой нефтегазовый
комплекс. — М., 2004, с. 86).
Аналогичной политики в сфере приложения нефтедолларов придерживаются
большинство нефтеэкспортирующих стран. Эти деньги не должны разворовываться
или складываться в кубышку. Они должны оперативно инвестироваться в
стабилизацию экономики, ее реструктуризацию, расшивку узких мест, в развитие
производственной и социальной инфраструктур (Антюшина Н. Норвежская модель
управления ресурсами. — Экономист, 2005, № 11, с. 67—68).
Иначе говоря, для решения проблемы бедности и улучшения социального климата
совершенно не используется длящаяся вот уже несколько лет благоприятная для
страны внешняя экономическая коньюнктура. Высокие цены на энергоносители
дали серьезные основания поставить задачи преодоления бедности и удвоения
ВВП. Но это, к сожалению, не стало приоритетом. Россия фактически упускает
свой исторический шанс.
Между тем главной движущей силой, наиболее выгодной и продвинутой сферой для
инвестиций является человеческий капитал, новое его качество. Необходимо
коренным образом изменить мнение о том, что социальные расходы имеют нулевую
и даже отрицательную экономическую эффективность. Неоспоримо, что улучшение
жизни граждан, уменьшение масштабов бедности влечет за собой рост их
экономической и трудовой активности. Российскому государству сейчас как
никогда необходима единая социальная стратегия. Поэтому так важно объединить
усилия власти и общества, всех сил, в том числе научных, готовых к
целеустремленной позитивной деятельности.
Общественная атмосфера в стране, с одной стороны, отмечена «возгонкой»
социальных ожиданий и умеренного оптимизма. С другой стороны, пессимизм
людей связан с монетизацией, отсутствием в информационном поле
оптимистических прогнозов на будущее, а также с тем, что большинство россиян
не ощущают увеличения собственного благосостояния при декларируемом росте
экономики. Так, например, за 10 месяцев 2005 года инфляция в Башкирии, по
официальным данным, составила 9 процентов. За этот же период
продовольственные товары подорожали на 7,1%, непродовольственные — на 6,1,
стоимость же платных услуг увеличилась с начала года на 18,1%. Лидерами по
темпам роста цен в розничной торговле явились: цемент — в 1,7 раза, шифер —
в 1,4, бензин — в среднем на 20%, мясо и птица — на 27%. Жилищные услуги
подорожали в 1,5 раза, услуги газоснабжения — в 1,3 раза, коммунальные,
почтовой связи, воздушного транспорта — от 19 до 23% (Версия, 2005, № 47, с.
2).
Перспективы уменьшения масштабов бедности и улучшения социального климата в
стране отнюдь не радужны. На 2006 год уже запланировано повышение для
населения цен и тарифов на электричество, газ, связь, бензин, транспорт,
жилье, коммунальные услуги и т.д.
Более того, пока доходная часть российского бюджета будет определяться
исключительно «ценовыми» успехами на нефтегазовом рынке, но при этом не
будет результатом реального подъема производства, ни о каком улучшении
социального самочувствия населения, повышении его жизненного уровня и
уменьшении масштабов бедности не может быть и речи.
Потому обоснованными представляются опасения докторов экономических наук
Ю.Ф.Година и В.К. Сенчагова, что нельзя признать корректным изменение
соотношения между величиной федерального бюджета и бюджетами других уровней
в пользу федерального Центра как 55:45, поскольку в Бюджетном кодексе РФ это
соотношение определено как 50:50. Такие перекосы в пользу Центра, особенно
при осуществлении начинающейся с 1 января 2006 года муниципальной реформы,
когда функции региональных властей и органов местного самоуправления в
финансировании социальных отраслей и борьбы с бедностью расширяются, весьма
непродуктивны (Годин Ю., Сенчагов В. План стагнации практически принят. —
Независимая газета, 2005, 17 ноября).
Фундаментом же конструктивной стратегии преодоления бедности и улучшения
социального климата российского общества призван стать уже наработанный
нашими учеными-экономистами, социологами, юристами, историками, демографами
научно-теоретический и прикладной багаж, обеспечивающий объективный и
неангажированный подход к вышеназванным социальным проблемам.
В этом плане необходимо отметить значительные научные достижения и четко
обозначенные гражданские позиции по различным аспектам проблемы бедности
таких известных российских ученых, как академики Абалкин, Алферов, Гранберг,
Ивантер, Петраков, Римашевская, Шмелев.
Серьезные заделы в области теоретического обоснования
антикризисно-реформационной альтернативы достигнуты и в научном сообществе
Республики Башкортостан. Достаточно назвать имена академиков Махмутова,
Гусманова, Исянбаева, докторов экономических наук Дегтярева, Багаева,
Солодиловой. Востребованность их научных и прикладных исследований, на наш
взгляд, — проблема выражения политической воли властных структур
федерального и регионального уровней.
Написать
отзыв в гостевую книгу Не забудьте
указывать автора и название обсуждаемого материала! |
