«Для тени нужен
свет…»
* * *
Фотовспышка выхватит мгновенье,
полутени нежные скрадет.
Да, таким и будет воскрешенье
от пристрастной памяти щедрот.
Не весна проспавшегося сада,
каждый год цветущего опять...
Нет, меня вчерашнего не надо,
Господи, не надо воскрешать!
Только дай, прошу большого чуда,
так пройти сквозь время до конца,
чтоб под вспышкой судною оттуда
не стыдиться прежнего лица.
* * *
Несвежий снег и тень косая.
И, охраняя эту тень,
торчит фонарь, не угасая,
весь воробьино-тусклый день.
Для тени нужен свет, для света
покорно следует гореть,
где сонмы генералитета
кричаще вызвездили твердь.
И ночью муторной и мутной
шар в зимних радугах огня
внизу дрожит звездой минутной,
снег озаряя и черня.
ПОДТАЛЫЙ ДЕНЬ
1
С весной, не дремлющей в дороге,
все оживают на бегу,
когда стволов слоновьи ноги
переминаются в снегу,
когда осин зелено-желтых
синее тени заплелись,
и на тропе, которой шел ты,
следы к полудню растеклись,
когда вечерняя прохлада
пьянит нежней, чем талость дня,
в ограде вытаявшей сада
и звездный сад укореня.
2
Деревья вытоптали лунки
в еще сияющем снегу,
как и столбы, что встав по струнке,
давно чужие в их кругу,
там, где весну опережая,
во все лопатки я живу,
и радость мне близка чужая,
как солнце в лужах на плаву,
и далеко чужое горе,
и ветер в каверзной тоске
молчит о нем, сомлевший вскоре
в янтарно-синем сосняке.
3
Быстро тающие зимы,
затянувшиеся вёсны
в гладкокожие осины,
шелушащиеся сосны
быстро входят и выходят.
Только тени кружат сине,
только соки смутно бродят,
не давая спать осине
и сосне дремать высоко
в снегом высветленной стыни,
на проплешине припека.
4
Синь чем дальше, тем гуще.
Наст шершав, как наждак.
Но за мною идущих
не удержит никак.
Ну а те, кто за ними —
по траве молодой
пробегают босыми
вслед за талой водой.
ОДА ИЗ МАСТЕРСКОЙ СЕРГЕЯ КРАСНОВА
С холста белесого красотка,
фаянсовый покинув трон,
как здешних далей патриотка,
идет с биноклем на балкон,
сквозь пики елей глядя кротко
в сверканье тысячи окон.
В них по портрету молча встало —
попробуй каждый разгляди! —
чтобы узнать в лицо амбала
с кровавым яблоком в груди,
или подруг его, устало
накручивающих бигуди...
И по пейзажу в каждом третьем,
все отражающем окне,
что у Сипайлова, заметим,
по-над рекой хорош вполне,
чтоб награждаясь междометьем,
поблескивать на полотне.
Живет у речки некий критик.
С собачкою гуляя, он
поведал, как пейзажик вытек
из снов художника... Мудрен
его рассказ, но аналитик
ухмылкой нашей оскорблен.
Его статью издав в Гааге,
высокочтимые мужи
нам подтвердили — на бумаге
весомо все, что ни скажи —
любые логики зигзаги
и вдохновенья виражи.
Я со статьею той согласен,
я даже ею восхищен,
и, друг мой Гарбуз, не напрасен
твой труд, истолковавший сон!
Хотя и сам собою красен
Краснов, а вновь превознесен.
Читая «фэнтези» запоем,
когда Гагарин и Титов
под крик «Америку уроем»
взлетели выше хриплых слов,
он школьным сделался героем,
рисуя жизнь иных миров —
подводно-лунные просторы
в мазочках млечной мишуры,
где колченогие опоры
возносят ромбы и шары,
а не дощатые заборы
и пионерские костры...
Но я-то думаю, запали
в него с безуминкой Дали
лесов космические дали
за быстрой Белою, вдали,
к которой мы переплывали
на катерке и долго шли...
Там остановленных мгновений
поляна мятликом цветет,
где мы втроем, где нас Евгений,
нетерпеливый верховод,
ведет без страха и сомнений
за переправы поворот.
Там жизни взорванной осколок,
нет, островок, где мы, присев,
еще уверены, что долог
день, вышедший из-за дерев,
где домик бакенщика, взгорок,
соломой крытый пегий хлев.
Что было — сплыло, шито-крыто,
под побелевшим бережком
водою черною размыто,
и необвершенным стожком
перед зимой молчит забыто,
чуть припорошено снежком.
Воспеть вчерашний день, Краснова —
воспеть себя, как ни крути,
того — чернявого, худого,
застрявшего на полпути,
чтоб по воде дрожащей слова
по отражениям пройти.
Но у Краснова мастерская
давно на ...дцатом этаже,
как Фудзияма Хокусая
парит над облаком уже,
чтоб вниз глаза не опуская,
быть и во сне настороже,
витая над Нижегородкой,
над Белой, над пустым леском,
над дебаркадером и лодкой,
над неиспятнанным песком,
где за ночь смыт волною кроткой
след всех пробежек босиком.
Пусть прерывает многократно
худая память свой полет,
и отраженья беспощадно
у кромки схватывает лед,
а там стремнина плотоядно
их отрывает и несет...
Они выныривают снова,
где мы, как некогда, втроем —
среди молчания лесного
себя туманно узнаем...
Там и блуждают сны Краснова
в березах просверкавшим днем.
Написать
отзыв в гостевую книгу Не забудьте
указывать автора и название обсуждаемого материала! |
