№ 07'04 |
Газим ШАФИКОВ |
XPOHOC
Русское поле:Бельские просторыМОЛОКОРУССКАЯ ЖИЗНЬПОДЪЕМСЛОВОВЕСТНИК МСПС"ПОЛДЕНЬ"ПОДВИГСИБИРСКИЕ ОГНИОбщество друзей Гайто ГаздановаЭнциклопедия творчества А.ПлатоноваМемориальная страница Павла ФлоренскогоСтраница Вадима Кожинова
|
Вся жизнь моя…ПРЕДЧУВСТВИЕ Трудно строки ломать и размеры крушить так и эдак, Поздно лезть в «авангард», облекаясь в цветастый кафтан. Видно, гены судьбы, что давно заложил в меня предок, Я, в кириллицу влив, все ж завишу от магометан. Вязь восточных стихов неосознанно в пальцах трепещет, И струится она по пергаменту, как по снегам. Или это — лишь эхо далекое душу мне тешит, С тэнгрианством смешав иудейство, христьянство, ислам? Ну, так что за беда!.. Лишь бы гладкопись не заливала Эти строки мои бестелесно-холодной водой, И по снегу пергамента кровью мучительно-алой Все лилась эта вязь, как предчувствие перед бедой.
МНЕ НЕ НАДО… Как бы отринув прошлое свое, Я о любви давно не сочиняю. Увы, она — лишь быт. Не Бытие. И с духом плоть мою не сочленяет. А впрочем, долго ль сесть и сочинить, Воспламенив свое воображенье? Живою кровью строки начинить И тем продолжить вечное движенье? Бумага стерпит все... Ну, а душа? Как мне с душою быть? Она насилья Не стерпит, знаю: холодом дыша, Не отзовется, мертвенно-спесива. Иван Сергеевич! Завидую тебе: Мне не дано след Виардо слюнявить. Себя предоставляю я судьбе, Отгородившись четырьмя стенами.
ЭЛЕГИЯ НОЧИ Когда-то я писал стихов по десять На дню, и тем бывал безмерно горд. Теперь все это мне не интересно — Не нужен никому такой «рекорд». Все чаще я бездумно и печально Сижу, склонившись низко за столом. Потом иду в свою опочивальню, Ни строчки не создав, Беды не видя в том. И время моего уплывшего безделья Не трогает меня. Я замкнут, нем и глух. И дней безумных горькое похмелье Не обжигают мой невоспаленный дух. Вот за окном звезда, сорвавшись, догорела, И не успел я снова что-то загадать; Другие ж, как красавицы гарема, Остались в небесах сиять иль догорать. А рядом дышит женщина, что хною Замыла седину, чтоб вечно юной быть. Сединке каждой я один виною, Но мне уже грехов тех не отмыть. И незачем уже у ней просить прощенья. Ход времени, увы, заводит жизнь в тупик. Лишь голову свою склоню ей на колени И вспомню, уходя, какой-то светлый миг.
МУСТАНГИ В детстве мне мерещились за Таналыком тарпаны (мустанги) в хайбуллинской степи. Я до сих пор понять не в силах — Глаза ль мне застил дальний свет? — В степи за Таналыком синим Брели тарпаны или нет? Иль волны ковыля густого Их убаюкивали там, Где опускал Всевышний долу Свой взгляд, и где бродил мустанг?
Какая странная и славная судьба У племени по имени «монголы»! Жила-была на свете голытьба Там, где земля звенела камнем голым. Но вот возник из камня Темучин, Как плод войны монголов и тангутов, Как пенный гребень из речных пучин, Как пламя, что дыханьем гор раздуто. В пыль обратил Хиву он и Отрар, Сжег Бухару и Самарканд цветущий, Хорезма прах он подарил ветрам, Впервые мир вскричал: «Спасите наши души!» Крик ужаса и униженья — «SOS»! — У тех, кто на земле своей был распят. Он пролил сколько крови, бед и слез, Но — чудо! — тем искоренил он распри Среди султанов, шейхов и князей, Готовых перегрызть друг другу глотки, И тем врагов обрел он и друзей, И подарил народам мир короткий, Стратегию и тактику войны И правила железной дисциплины, Джасак и Яссы, облик новизны, Хоть не смирил в себе он нрав звериный. Какая странная и страшная судьба У тех, в ком до сих пор кровь чингизидов бьется: Все та же кочевая голытьба Там, где восходит медленное солнце. Тень от верблюдов, длинная, как плеть, Все те же юрты и костры степные... Бог создал мир, чтоб жить и умереть, И вряд ли будут правила иные.
ЗОНА Сколько человеков — столько мнений. Сколько стихотворцев — столько лир. Сколько миротворцев... Только Ленин Дрался до конца за Брестский мир. Он боролся исступленно — ибо Обручем сжимал его железный круг То ль друзей, то ли врагов, и гибель Представлялась легче этих мук. Точно зафлажкован отовсюду, Он метался с пеной на устах; Рвались кровеносные сосуды На его седеющих висках. ...Были спасены им миллионы. Но закон Истории суров: Сам себя загнав борьбой той в «зону», Стал он жертвой разных болтунов. Городите, черти, что хотите! Но, когда один я остаюсь, Оглушен раскатами событий, Головой, как он, о камни бьюсь!
ДНЕВНИКИ Я не веду дневник, но обожаю Читать в журналах чьи-то дневники. И так при этом сопереживаю, Что начинают биться желваки. Чем строчки откровеннее, тем глубже В суть помыслов вхожу их — ведь они Таинственную обнажают душу, Как пустоту — бенгальские огни. О, как бы изливался я, коль скоро Умел бы душу вложить в те листы. Увы, слова о вынесенье сора Из дому — для меня не столь пусты. Неправый стыд пред собственной душою Во мне сильнее злобы и обид. Восходит он преградою большою, Безмолвным целомудрием горит.
САЛАВАТ И АРСЛАН Во мне смешались эти имена — Арслан и Салават... Они сливались В одно: как две звезды, как времена, Что в памяти от прошлого остались. Казалось мне порой, что, вдруг ожив, Из тех времен вернулся сын Юлая Азналина к нам, навсегда решив Стать Львом, веками прошлого играя, И обратиться в книги и в кино, И дух, и плоть даря нам бескорыстно, И что кумысом было — то в вино Надолго превратив в устах Артиста. Да, так казалось... Но в какой-то миг Вновь разделились судьбы их, однако: Сослали Салавата в Рогервик; В родной земле остался Мубаряков. Их разделяют тыщи верст... И все ж, Неразделимость их пребудет свято: И на Арслана Салават похож, Как и Арслан похож на Салавата!
* * * Вся жизнь моя — борение о собой, С самим собой — не на живот, а насмерть — С животным страхом, с завистью, с ненастьем В душе, и значит — с собственной судьбой. Вся жизнь моя — борение с тобой, С магнитным полем твоего влеченья. Вся жизнь моя — сплошное изреченье: «И да прозреет, Господи, слепой!»
Написать отзыв в гостевую книгу Не забудьте указывать автора и название обсуждаемого материала! |
|
© "БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ", 2004Главный редактор: Юрий Андрианов Адрес для электронной почты bp2002@inbox.ru WEB-редактор Вячеслав Румянцев |