|
|
Из записок
бывалого землепроходца
СУЛАХАТ
Здесь в грозные дни 1942—1943 годов шли ожесточенные бои. Немцы
стремились прорваться в Закавказье, к бакинской нефти, но на их пути встали
защитники Ледовой крепости. На голых скалах, ледниках, где негде укрыться от
мороза, ветра и снега, в суровые зимние месяцы, часто не получая
подкрепления, красноармейцы беспримерным мужеством и отвагой остановили
специально обученную и прекрасно оснащенную горнострелковую дивизию
«Эдельвейс».
(Из книги В. Гнеушева и А. Попутько «Тайна Марухского ледника», которую мы
прочитали, готовясь уже ко второму путешествию на Западный Кавказ.)
В своем первом путешествии по Западному Кавказу мне пришлось руководить
группой туристов из нескольких городов республики. Окончательное знакомство
в таких сборных группах обычно происходит уже в пути. Из Минвод, куда из Уфы
нас доставил «ТУ-124», автобусом направляемся в Теберду. Нас — семеро
девушек и пятеро парней. Среди «мужского меньшинства» выделялся Женька —
веселый белозубый брюнет. С рук его не сходила гитара, а с лица —
обаятельная улыбка.
В Теберде — начальной точке нашего маршрута — мы «встали» на свои ноги и
гуськом двинулись на Мухинский перевал.
«Кавказ подо мною. Один в вышине... » С перевала открывается такой вид, что
захватывает дух. Четкие очертания гор, русел распадков и рек словно на
рельефном макете Главного Кавказского хребта, что мы видели в музее
Тебердинского заповедника. Кавказ, пожалуй, единственная горная система,
глядя на которую с какого-либо перевала, не говоря уж с вершины, становится
понятной логика горообразования, рождения озер и рек. Удачное сочетание гор
и тайги делают Кавказ привлекательным как для начинающих «горников», так и
«таежников»...
Невольно сравниваю его с уссурийской тайгой, где на западных склонах
Сихотэ-Алиня бывало трудно найти реку, а найдя ее — узнать, куда она течет.
Выйдя на приток реки, нам приходилось в буквальном смысле бросать в него
листик или веточку, чтобы узнать направление течения, а затем, войдя в этот
приток, брести до выхода к реке, обозначенной на нашей карте. Непроходимые
заросли и отсутствие звериных троп в нужном направлении вынуждали нас делать
это довольно часто. Пару раз нам таким образом пришлось идти с раннего утра
до темноты: мы спешили в поселок, ибо продукты у нас были на исходе.
А здесь, на Кавказе, не только реки, но и их притоки не везде перейдешь —
так они бурны и своенравны. И если основная проблема уссурийской тайги —
отсутствие обзора из-за непролазных дебрей и сглаженности рельефа, то здесь
все как на ладони и лес по сравнению с тамошним — прогулка по городскому
парку, ну совсем как в телесериале «Тайга».
Взятие второго — Бадукского — перевала означало конец акклиматизации, и в
Домбайской долине нас ждал трехдневный отдых перед штурмом перевалов
Главного Кавказского хребта.
Домбай — излюбленное место путешественников. Здесь можно встретить туристов
из любого города страны. Вот и мы тут заодно со всеми.
В направлении нашего дальнейшего пути виднелась гора Сулахат, очертания
которой напоминали профиль девушки с распущенными волосами. Слева
ослепительно сверкал ледник Аманауз — начало небольшой речки, которая,
слившись с несколькими себе подобными, превращалась в бурную Теберду.
Разбиваем лагерь по соседству с ростовчанами и договариваемся о встрече по
футболу: «сборная» Ростова — «сборная» Башкирии. Больше всего цветов и
аплодисментов досталось на долю нашего гитариста, забившего три гола в
ворота противника.
А вечером Женька уже с гитарой покоряет девушек обеих групп. В тесном кругу
сидим у костра и поем любимые песни. Завтра ростовчане уходят на маршрут.
На рассвете сквозь сон слышу в лагере соседей какой-то переполох. Кажется,
ищут топор...
За завтраком узнаю, что ростовчане ушли на перевал без топора. Вечером был —
утром не нашли... Да-а... На перевал без топора...
И тут Женька отозвал меня в сторону:
— Это я спрятал топор... Посмотри, такой у нас не достанешь!
До сих пор не знаю, что меня удержало от рукоприкладства. Успокоившись,
созываю группу. Особенно негодовали девушки. Лишь мой помощник Юра пытался
оправдать виновного. И тогда выясняется, что Женька действовал с согласия
Юры.
Хотя все понимали, что отсутствие двух мужчин ослабит группу, решение было
единодушным: с Женей и Юрой придется расстаться.
Уже не так ослепительно белел ледник Аманауз, раздражал шум бурной Теберды,
а Сулахат перестала походить на девушку с распущенными волосами... Не желая
оставаться на этом месте, покидаем стоянку.
В те годы я был нетерпим к проявлениям человеческой слабости, особенно в
походах: никакой демократии, признавал лишь единоначалие, на время
путешествия проповедовал «принцип социализма» — уравниловку: всем и ото всех
поровну. Собираясь в серьезную дорогу, где мы на месяц-два будем
предоставлены только друг другу и матушке-природе, я за год начинал собирать
группу из проверенных ребят. И тем не менее даже в группе из пяти-шести
человек полной гармонии не случалось. Тогда-то я понял, что коммунизм не
возможен по определению...
После злополучного инцидента прошла неделя. Позади еще два перевала. Девушки
держатся великолепно. Людей после Домбая мы не видели. Вчера, правда, когда
мы находились на перевале Халега, нам бросились в глаза печальные следы
страшных боев, прошедших тут много лет назад. Всюду были разбросаны
человеческие кости, даже черепа с хорошо сохранившимися зубами в челюстях,
что говорило о молодости погибших парней. На бывших немецких позициях мы
находили не только гильзы и патроны, но и альпинистские «кошки» для обуви,
части примуса, баночки из-под какао, зубную пасту и даже... крем от загара.
У наших окопов — лишь обгорелые деревянные приклады от винтовок: нечем было
топить!..
Вчера далеко внизу промелькнули два человека. Должно быть, пастухи, решили
мы.
Сегодня у нас вынужденная дневка: с вечера непрекращающийся дождь «закрыл»
горы, а тропы превратил в ручьи. Сидим в палатках. Но вот, раздвинув тучи,
солнце осветило сначала снежные макушки гор, а затем и склон с
рододендронами, обступившими наши палатки.
Когда мы выбрались наружу, вновь увидели вчерашних пастухов. От ненастья те
укрывались за камнем, сверху натянув обрывок полиэтилена. Странно, что они
не попросили у нас приюта...
Вскоре выяснилось, что это Юра с Женькой! Оказывается, они все время шли по
нашим следам и боялись попасться нам на глаза...
Да, «изгнание» далось им нелегко: оборванные и отощавшие, они напоминали
отшельников.
Что ж, сами себя наказали.
В день нашего ухода из Домбая ребята догнали ростовчан и отдали им топор. Те
простили их. Простили и мы, поэтому я изменил их имена.
КИНДЫК
Это было моим первым далеким путешествием. В туризме я был не новичок и в
походах уже успел отмерить не одну сотню километров, но все это в пределах
Башкирии, и выше горы Яман-Тау (1638 метров над уровнем моря), если не
считать путешествий на самолете, я не поднимался. И когда меня пригласили в
группу, отправляющуюся на Памир, я не скрывал своего счастья.
Наш руководитель — Леонид Лушников. С ним мы познакомились, когда я
начинающим инструктором туризма прибыл на уфимскую турбазу «Здоровье».
Передо мной предстал матерый «туристский волк» в звании старшего
инструктора. И звали его тогда просто Леша Лушкин.
Леша, тогда еще перворазрядник, обладал кличкой Профессор, неистощимым
запасом оптимизма и обаятельной улыбкой на толстых губах. Этого оказалось
достаточно, чтобы мы его полюбили и беспрекословно ему подчинялись.
Группа состояла из уфимцев, не считая одного стерлитамаковца. Семеро парней
и одна девушка Валя.
На первом сборе группы Лушников ознакомил нас с маршрутом:
— Начинать будем с киргизского города Ош, далее вверх по реке Акбура идем до
слияния Кичикалая с Джиптыксу. Здесь мы свернем на Кичикалай и будем идти до
правого его притока Киндык, что берет свое начало на одноименном перевале...
— Тут он сделал многозначительную паузу и, понизив голос, продолжал: —
Перевал Киндык расположен на высоте 4600 метров. На такой высоте никто из
нас еще не был... Перевал круглый год покрыт снегом и, надо полагать, часто
бывает «закрыт». Ни в одном альпинистском справочнике я не нашел описания
этого перевала. Так что соображайте сами… Если у кого, то мы…
Осознав всю опасность, которую для нас таит Киндык, мы тут же избрали
походным гимном известную туристскую песню, заменив некоторые слова:
Рюкзаки собирая, мы шептали слова:
«До свиданья родная, дорогая Уфа.
Завтра мы уезжаем, путь наш очень велик:
За Уралом Ташкент, за Ташкентом Памир, на Памире... Киндык»…
Все мы тогда были еще очень молоды. Сразу направляемся в ашхану и
заказываем обед из трех блюд: на первое лагман, на второе — шашлык и на
десерт — кок-чай (зеленый чай) с «мишалдыком» (взбитый яичный белок с
сахаром). Пока мы приноравливались к почти двухметровой лапше, во рту от
перца и других среднеазиатских приправ возник «пожар» — сидим с открытыми
ртами, а тут еще ждет шашлык, который по остроте приправ вряд ли уступает
лагману. Именно тогда мы поняли, что враз два мясных блюда на Востоке
заказывать не стоит...
Предгорья Памира встретили нас палящим солнцем и выжженной травой.
Неподвижный воздух наводил на мысль, что мы находимся под огромным
стеклянным колпаком, из которого наполовину выкачали воздух, а оставшийся
нагрели до сорока с лишним градусов. Гнетущее безмолвие. Лишь восемь
бредущих путников да безумная Акбура, несущая свои мутные воды в глубоком
ущелье, говорили о том, что не все застыло в этом мире.
Впрочем, отсюда цвет воды определить было невозможно. Разбиваясь на
миллиарды брызг, река представляла собой сплошную пену, словно пущенную из
огромного брандспойта.
Хотелось пить, но это оказалось дорогим удовольствием. Более часа было
потрачено только на спуск к воде, а те полведра, которые удалось вынести
наверх, были выпиты мгновенно...
— Пейте через трубочку, — предупредил Профессор, — иначе потрескаются губы.
Те, кто пренебрег его советом, до конца похода ходили с «заячьей губой» и
были лишены удовольствия смеяться и улыбаться во весь рот.
Здешний плов нам довелось попробовать уже высоко в горах. Тропа привела нас
к относительно большой террасе, на которой в тени абрикосовых деревьев
пряталась лачуга, называемая здесь «кибиткой», где и проживал старый (как
нам тогда казалось) пастух со всеми своими многочисленными чадами и явно
молодой женой с грудным ребенком на руках. Рассаживаемся кружком на
домотканую кошму, постланную прямо на земляной пол. Хозяин и мы. Спрашиваем,
почему за «столом» нет жены и детей?
— Они — потом. Женщина не должна сидеть за столом вместе с мужчинами.
— А как же наша Валя?
— Она же гость, — резонно отвечал хозяин, с любопытством разглядывая нашу
даму.
(В конце маршрута мы еще раз убедились в правдивости слов этого пастуха —
женщин здесь чужим мужчинам не показывают: перевалив последний хребет, мы
попадали в долину Кызыл-Су, а затем в небольшое селенье на берегу этой реки
и решили отдохнуть пару дней. И во время этого двухдневного отдыха в селе мы
не увидели там ни одной особы женского пола...)
Когда хозяин «кибитки» узнал, что мы из Башкирии, то спросил нас:
— У меня в Башкирии сын служит. Может, видели его?
В ответ мы лишь улыбнулись. А в конце трапезы он вдруг предложил оставить
ему Валю, а нам за это он отдаст... верблюда.
— А что, Валя?! Соглашайся, через три дня ты сбежишь, догонишь нас и мы
налегке (все рюкзаки на верблюде!) продолжим свой путь! — поддержали мы
шутку пастуха...
На десятые сутки мы достигли речушки Киндык. Травянистые склоны сменились
каменистыми, повеяло холодом. Перевал уже близок.
Скоро мы будем на высоте 4600 метров! Правда, это почти в два раза ниже
Джомолунгмы, но зато почти в три раза выше нашего Яман-Тау! Еще долго высота
Киндыка будет для меня непревзойденной. Лишь спустя шесть лет, взобравшись
на Ключевской вулкан Камчатки, я передвинул свою «планку» до отметки 4750
метров...
Последний бивуак разбиваем под самым перевалом, палатки ставим прямо на
снегу.
После ужина занимаемся подгонкой альпинистского снаряжения и обсуждаем
детали предстоящего штурма.
— Страховка, страховка и еще раз страховка! — почти как Ленин, вбивал в нас
Лушников. — Это Кавказ, соображайте сами!
Не знаю, как другие, но я спал плохо. Было холодно и немножко тревожно на
душе: «Что день грядущий нам готовит?»
Крепко заснул я лишь под утро и перенесся в страну далекого детства. Мне
снились сочные луга за рекой Ашкадар, где с босоногой ватагой сверстников я
бегу в неизведанную даль. Солнце слепит нам глаза, и мы смеемся от счастья;
высокие стебли трав щекочут руки, ноги, лицо. А вот и пастбище старого
Ахат-бабая. Мы, оказывается, бежали к нему. Сейчас Ахат-бабай сядет на
древний, как и он сам, пень и будет играть нам на курае, а овцы, лениво
помахивая куцыми хвостами, будут подтягивать ему своими высокими голосами.
Но что за странную мелодию выводит наш бабай? Это же позывные утренней
зарядки! А овцы? Овцы тут при чем? Я открываю глаза и вижу: в нашей палатке
транзистор страстно призывает становиться на зарядку, а со стороны перевала
доносятся звуки, напоминающие овечье блеяние и топот.
Выглянув, не поверил своим глазам: с перевала, с этого жуткого, нехоженого
перевала, спускалась отара овец в сопровождении трех пастухов на лошадях...
Теперь нам стало ясно, почему описания его нет ни в одном альпинистском
справочнике. Ну и смеху же было! Хотя Киндык — это все же Киндык…
СЕНОКОС НА САЯНАХ
Старый уфимский аэропорт! Помню тебя еще «вот таким» — хочется показать
ладонью ниже уровня стола. Тогда ты располагался сразу же на окраине Уфы и
умещался между теперешним южным автовокзалом, гостиничным комплексом
«Турист» и универмагом «Уфа». Самолеты, которые ты тогда принимал, летали,
разумеется, не так далеко и не так высоко: это «аннушки» и «яки» тех еще
поколений. Отсюда мы начали свои маршруты на Кавказ, в Уссурийский край и на
Кольский полуостров. Сюда мы возвращались из всех своих путешествий.
Помню, однажды, возвращаясь из очередного путешествия по Охотскому
побережью, я из Хабаровска прилетел в Уфу на рассвете. На 8 утра в районе
центрального рынка Уфы у меня было назначено свидание с любимой девушкой.
Ждать первых автобусов — долго и утомительно. Потолкавшись какое-то время в
аэропорту, решаю идти пешком. Мол, убью время, разомнусь после долгого
перелета и, что, наверное, самое главное, покрасуюсь перед своей зазнобой!
Одет я был тогда в штаны, сшитые из оленьей кожи и заправленные в кирзовые
солдатские сапоги с отвернутыми голенищами, в куртку из медвежьего меха,
одетую на плотно облегающий свитер грубой вязки; на голове — ворсистая
кепка, немножко напоминающая выходящую уже из моды «лондонку»; на руках —
перчатки из оленьей замши, украшенные узором из бисера и подбитые мехом
белки; в руках вместо цветов «охотский сувенир» — банка красной икры
собственноручного посола. Вот в таком, как сейчас сказали бы, прикиде я чуть
ли не победным маршем явился на место нашей встречи.
Наверное, можно понять мои тогдашние амбиции: я был моложе почти на тридцать
лет и стройнее на столько же килограммов. И если продолжать хвастаться, то в
те годы из Стерлитамака в Уфу я запросто ездил на велосипеде...
В тот раз мы побывали в Восточной Сибири, на Саянах.
…Нижнеудинск напоминает Стерлитамак в прошлом — мало домов и много грязи.
Отсюда до Верхней Гутары «только самолетом можно долететь». Конечно, «АН-2»
далеко не «ИЛ-18». «Сапсем не похож», как бы сказал наш завхоз Ринат. Зато
из иллюминатора хорошо видно землю.
Стараясь заглушить шум мотора, кричу:
— Смотрите, Бирюса!
Самолет низко летит по долине реки, огибая горы. И от этого кажется, что мы
не летим, а плывем. Вскоре из-за поворота показалось небольшое селение,
притаившееся на слиянии рек Мурхой и Гутары. Это и есть Верхняя Гутара, где
начинается пешая часть нашего путешествия. Здесь живет самая малочисленная
народность нашей страны — тофалары.
Вечером идем в «красный чум» — так здесь называется клуб. Сразу посыпались
бесконечные «а у нас...» и «а у вас?..». Тофалары с интересом слушают
рассказ про далекую Башкирию, про наш город, которому только что стукнуло
200 лет. Беседа переходит в концерт. Больше всех аплодисментов выпало нашему
гитаристу Ринату, который в конце исполнил шуточный башкирский танец
«Сенокос».
А наутро назначен выход. Сверяем часы: восемь ноль-ноль, гремит прощальный
салют из всех видов оружия. В Стерлитамаке еще только пять часов, там еще
спят, а мы делаем первый шаг в тайгу...
Первые километры даются с трудом. Ночевать устраиваемся на обрывистом берегу
речки Мурхой. Со всех сторон горизонт закрывают горы, оставив реке лишь
узкий проход.
После ужина долго сидим у костра, охваченные приятной усталостью и новизной
впечатлений. Ринат берет гитару — и лирическая мелодия плавно вытесняет
ночную тишину:
Мне б таежные запахи,
А не комнаты затхлые...
На следующий день тропа приводит нас к первому броду. Имея всего
полуметровую глубину, река представляет серьезное препятствие. Крепко обняв
друг друга за плечи, преодолеваем стремительный поток. Такой способ
переправы у нас называется «таджикской стенкой».
Перевал в бассейн реки Уды оказался простым. Перед нами раскрылась панорама
Удинского хребта. Густые заросли чередуются с горелым лесом. То и дело
из-под ног вылетают куропатки, но наши охотники успевают лишь схватиться за
ружья и послать вдогонку таежным птицам горестные вздохи.
Двигаясь левым берегом Уды, доходим до устья Чело-Монго, что в переводе
означает «путь монгола». Отсюда мы пойдем на перевал Мус-Даг-Дабан, но тут
предстоит переправа на правый берег.
Оставляю ребят на тропе и иду в разведку. Перейдя несколько проток Уды
подхожу к главной. Кристально прозрачная вода создает иллюзию мелкого дна,
да и ширина протоки не более 10 метров — прямо-таки наша Стерля! Смело
захожу в реку, и вот уже вода до колен, выше, по пояс. Идти становится
труднее, хотя все время нахожусь к течению боком. В руке у меня карабин.
Вода выше пояса, чувствую: еще чуть-чуть — и меня понесет. До
противоположного берега метра три. Повернуть назад? Но тогда все равно
придется искать другой брод. К тому же при развороте придется на мгновение
встать к течению грудью или спиной и тогда меня наверняка собьет с ног.
Продолжаю медленно идти вперед. Карабин пока держу над водой. Осталось
буквально метра два, но тут меня понесло-таки, да так быстро, что камень,
торчащий из воды метрах в восьми ниже по течению, через секунду поравнялся
со мной. Вся моя одежда — брезентовые куртка и брюки — моментально промокли.
Над водой лишь повернутая кверху ртом часть головы: подгребаю под водой
одной рукой, во второй, тоже под водой, держу карабин. Ноги от наполненных
водой брюк и сапог мне почти не помогали (ни держаться на воде, ни
двигаться) и по плавучести напоминали два «топора»...
Если начну тонуть, придется бросить карабин и, работая обеими руками,
спасаться. И в то же время, если подгребать даже одной рукой, при сильном
течении меня все равно снесет к берегу.
Одним словом, карабин бросать не пришлось, и я, с трудом передвигая ноги,
вышел на берег. Вода из меня лилась отовсюду: начиная от капюшона куртки,
брюк, карманов и кончая сапогами. Для выливания воды из сапог пришлось,
прислонившись к дереву, поочередно поднимать то одну, то другую ногу,
напоминая всем нам знакомое домашнее животное...
Ругая себя за неоправданный риск, возвращаюсь к группе.
Солнце прячется за ближайшую гору, укладываются спать неугомонные
бурундуки... Когда я вернулся, ребята уже пили чай.
— Скоро дневка? — с трудом удерживая свою литровую кружку, спросил Ринат.
— Послезавтра. Если завтра дойдем до геодезистов.
— Дойдем! Подать сюда гитару!
На базе геодезистов жили двое: радист Юрий Бильденский и рабочий Григорий
Михайлович. На радостях устроили праздничный обед. Столько мяса мы еще ни
разу не ели!
Утром часть ребят ушла рыбачить с Юрием, часть — с Григорием Михайловичем.
Ринат остался печь хлеб. Я — уточнять маршрут по карте, одолженной у
геодезистов.
Приход рыбартели Юрия заставил нас ахнуть. Завхоз кинулся искать свои
пружинные весы, я — кинокамеру. Хариусы по девятьсот граммов! За каких-то
два часа — ведро трепещущего серебра. А когда вернулась вторая бригада, мы
ахнули еще раз.
Вечером собрались все в одну палатку. Юрий с Ринатом разучивали на гитаре
какой-то новый аккорд, я пытался нарисовать Григория Михайловича. Не вынимая
трубки изо рта, он рассказывал что-то о своей молодости. Пламя свечи
вырывало из темноты орлиный нос, строгий взгляд. Он получился у меня похожим
на лесного разбойника.
— Напиши что-нибудь, — возвращает он мой рисунок.
Подписываю: «Григорию Михайловичу...»
— А как ваша фамилия?
— Шайтанов.
— А знаете, что означает «шайтан» у нас в Башкирии?
— Знаю: черт.
— Сапсем похож! — первым не выдерживает Ринат. И дружный хохот потрясает
долину.
«Черт» бережно сворачивает лист и прячет в грудной карман.
Четыре дня на базе пролетели незаметно. Настала пора расставаться. На душе
немножко грустно: мы уже успели привыкнуть друг к другу. Обмениваемся
адресами. Хочется много сказать! Даже Григорий Михайлович сегодня выглядит
немножко растерянным и без конца прикуривает свою трубку.
Вскоре после нашего ухода Юрия Бильденского не станет. Но об этом я узнаю
лишь зимой следующего года, когда из Красноярска получу от Григория
Михайловича печальное письмо. Юрий возвращался из близлежащего поселка, куда
он верхом на лошади ездил за провизией и куревом. Несмотря на то, что тогда
в тех краях был сухой закон (в Верхней Гутаре, например, в магазине из
спиртного был лишь одеколон, но и его продавали строго дозировано: по 2
флакона в одни руки), радисту удалось раздобыть «огненную воду», часть
которой он, вероятно, «для сугреву» принял во внутрь... Во время переправы
через одну из горных речек Юрий упал с лошади в воду, и его нашли только на
третий день километрах в пяти ниже по течению. Бездыханный и с окровавленной
головой лежал он на берегу. Был он в ватной телогрейке, одетой на
брезентовый костюм, в болотных сапогах. Шапка-ушанка, которая могла бы
предохранить голову от ударов о камни, видимо, уплыла при падении. И
все-таки ему из последних сил удалось выбраться на берег, где он от
полученных ран и переохлаждения скончался... Хороший был парень, хотя мы с
ним были знакомы лишь несколько дней.
...Назавтра запланировали штурм пика Поднебесного (2925 м). Когда до вершины
оставалось не так уж и много, испортившаяся погода «закрыла» пик. Прежде чем
возвращаться на перевал, предпринимаем еще одну попытку — и не напрасно! На
вершине читаем записку запорожцев, датированную прошлым годом. Вот они,
Саянские горы! Напротив нас пик Тирангуляторов. Вдалеке виден Грандиозный.
Укрепляем на вышке флаг нашего городского клуба «Меридиан» и торопимся вниз:
впереди еще Мус-Даг-Дабан.
На перевале завхоз выдал всем по плитке шоколада и, как бы оправдывая свою
щедрость, произнес на редкость длинную речь:
— Джентльмены, пройдена половина пути... Прощай, Иркутская область,
здравствуй, Тува! От дома теперь нас отделяет лишь два часовых пояса,
путешествие продолжается...
Заметно сменились растительность и животный мир. С трудом продираемся сквозь
заросли круглолистой березы. Большая нагрузка на голеностоп, создаваемая
частой сменой грунта, и постоянные холодные ванны не проходят даром — у
многих опухли ноги, но никто не жалуется. Обилие впечатлений заставляет
забывать о таких «мелочах».
После впадения Кош-Тыша в Кош-Пеш река течет в узком каньоне. Тропа ведет по
самому краю ущелья, к восхищению подмешивается страх. Слева слышим какой-то
шум, прибавляем шаг. Теперь уже ясно, что шумит вода, но почему в стороне от
реки?
— Братцы, водопад! — раздался радостный крик идущего впереди.
Побросав рюкзаки, бежим туда.
С 60-метровой высоты левый приток Кош-Пеша тремя каскадами срывается вниз,
насыщая окружающий воздух влагой как из гигантского пульверизатора. В небе,
дрожа, переливается радуга.
Только ради того, чтобы увидеть это чудо природы, стоило идти сюда!
Сегодня уже три недели, как мы покинули Верхнюю Гутару. Легче становятся
рюкзаки, строже становился завхоз. Особенно мало осталось сухарей и муки.
Зато грибов, ягод хоть отбавляй. Голубика, например, стала для нас настоящим
бедствием: из-за нее мы теряли тропу, нарушали график движения.
Охотникам тоже улыбнулась удача: после обеда к ногам завхоза были брошены
тетерка и два гуся-гуменника. После этого случая почти не проходило дня,
чтобы мы что-нибудь не подстрелили. Непуганая дичь становилась легкой
добычей охотников.
…Еще вчера мы шли, но это были последние километры. На нашем «спидометре» их
уже 360. А сегодня мы вышли в «цивилизацию».
Десяток избушек уютно устроились на берегу озера Ушпе-Холь. Нам удивились:
— Первый раз видим туристов!
Мы что-то хотели сказать.
— Сначала кушать! — весело перебил пожилой мужчина и повлек нас в дом.
При виде ароматно пахнущей картошки и молока мы как-то сразу умолкли и,
стараясь не спешить, что нам плохо удавалось, принялись за еду.
— Сами-то откуда будете? — допытывался дядя Вася, так звали хозяина дома,
председателя рыболовецкой артели.
— Из Башкирии. Слышали?
Смеется.
— Не только слышал. Я служил в Уфе! Красивый город.
Узнав, что у рыбаков затянулась уборка сена, решаем остаться на день. Утром
нас разбудил дядивасин веселый клич:
— Подъем, башкирская конница!
Моторная лодка доставляет нас на восточный берег озера.
— Ну а теперь все вместе исполним танец «Сенокос»! — смеется Ринат.
Сено к вечеру было убрано, и мы, счастливые оттого, что хоть немножко смогли
отблагодарить радушных рыбаков, вернулись в поселок, где нас ждала настоящая
сибирская баня…
КРУГОМ ТАЙГА
— Вставайте, подъезжаем к Байкалу, — разбудил нас проводник.
Электропоезд, видимо уже привыкший к здешним дорогам, на крутых поворотах
шел не сбавляя скорости. Прильнув к окнам, всматриваемся в предрассветную
мглу. Не видим, скорее чувствуем, слева, за верхушками кедрача, присутствие
чего-то огромного. Вот деревья отстали от поезда, и перед нами открылось
необъятное пространство. Назвать это озером было как-то неудобно. Свинцовая
поверхность воды постепенно переходила в синеву неба, линии горизонта не
существовало. Так вот ты какое, «священное море», вечно манящее к себе
поэтов, художников и просто романтиков дальних дорог!
Навряд ли мы в тот момент были в состоянии ощутить или оценить счастье
исполнившейся мечты. Счастье — оно, как правило, в прошлом...
На южном берегу Байкала, прижатый к самой воде отрогами хребта Хамар-Дабан,
приютился небольшой городок Слюдянка, который можно было бы с таким же
успехом назвать Мраморным. Мрамор здесь буквально «валяется» под ногами —
мраморной крошкой здесь асфальтируют дороги (добавляют в гудрон, и от этого
дорога смотрится как сервелат в разрезе), используют для железнодорожной
насыпи, и тогда ослепительно-белая мраморная крошка кажется
сахаром-рафинадом. Здесь единственный в стране железнодорожный вокзал,
здание которого построено целиком из чистого мрамора...
— Искупаемся?! — предложил кто-то из нас, когда мы сошли в Слюдянке. С
разбегу кинулись в распростертые объятья Байкала. Еще быстрее выскочили из
воды, решив, что для первого знакомства вполне достаточно: оказывается, даже
в самые теплые месяцы температура воды в Байкале не поднимается выше плюс
десяти.
Несмотря на то, что все члены группы далеко не новички в туризме, этим
составом мы путешествовали впервые. Не из Стерлитамака был лишь мой помощник
Женя Бондаренко. Самый молодой — это Ахат Нуртдинов, которого почему-то все
звали Нуртдин-апа. А самым веселым и неистощимым на выдумки был, конечно,
Вася Шнайдрук, которому больше подошла бы фамилия Теркин. Валера Кисляков —
про таких говорят: «Не в коня корм», ему не знакомо понятие сытности. И все
же дважды за все путешествие он был сыт: первый раз — во время нашей
экскурсии на рыбзавод, второй раз — после моего удачного выстрела на Патовом
озере.
Два дня ушло на знакомство с городом: посетили мраморный карьер (вот откуда
у меня в коллекции образцы мрамора всевозможных оттенков и расцветок!),
целлюлозный комбинат и южно-байкальский рыбозавод: здесь нам показали
процесс превращения свежевыловленных бычков в консервы «Бычки в томатном
соусе» и, конечно же, при этом разрешили дегустировать продукцию. Тогда мы
пожалели, что не прихватили с собой хлеба, а потом много лет не хотели даже
слышать об этих «бычках в томате».
Приглашая на выход, ласково светило августовское солнце. К полудню и вовсе
стало жарко. На Байкале полный штиль. Наша семерка с огромными до нелепости
рюкзаками прошествовала по улицам Слюдянки, уходя от Байкала на юг, в горную
страну Хамар-Дабан, воспетую Юрием Визбором. Это легкомыслие было наказано
на следующий же день: пошел дождь, который не прекращался до тех пор, пока
не убедился, что мы все равно не повернем назад.
На высокогорной метеостанции, куда мы добрались на третий день, нас ждал
первый сюрприз: ночью в горах выпал снег.
— Может, переждете у нас? — любезно предложил радист станции. — Дня через
два снег растает.
— Нечего ждать милостыню от природы, — пытаясь процитировать Мичурина, за
всех говорит Вася (он так и сказал: «милостыню»!), и мы, поняв, что даже
здесь погоду не выпросишь, начинаем подъем на перевал с многообещающим
названием Чертовы ворота.
Как дети радуемся первому снегу. «Зима. Крестьяне, торжествуя, / На дровнях
обновляют путь...» — декламирует Нуртдин-апа и тут же спрашивает Васю: —
Поход-то у нас летний или зимний?
— Демисезонный!
С набором высоты видимость заметно ухудшается, а снег становится глубже.
Хваля себя за сапоги, которые мы в этот раз взяли вместо ботинок, след в
след движемся вперед.
Тропа уже не просматривается, идем по азимуту. Вскоре окончательно теряем
тропу. Никаких «ворот» не видно, снег выше колен, к тому же начался
снегопад, пропала всякая видимость. А ведь там, на берегу Байкала, купались
и загорали. Неужели это было всего три дня назад?!
— Надо возвращаться на метеостанцию, начинается пурга! — говорит Женя.
— Скоро, что ли, эта чертова «калитка»? — словно с того света доносится
Васин голос.
Я уже был готов согласиться с Женей, как впереди наметился просвет и мы
успели «прошмыгнуть» в открывшуюся «калитку»...
На перевалах нам явно не везло с погодой. Зато, как я уже упомянул выше,
повезло с охотой. Уйдя разведать тропу около Патового озера, прихватив свой
карабин, я вышел на пригорок. Невдалеке заметил животное. Марал! Солнце
светит мне в спину, а ему в глаза, и ветер с его стороны. Надежнее, конечно,
стрелять с упора лежа. Стараясь не делать резких движений, почти сливаюсь с
поверхностью земли, и — о счастье! — я попал!
На радостях встаем на дневку и устраиваем «мясокомбинат». Оленину варили,
коптили, жарили шашлыки, — благо наши желудки к тому времени могли
переваривать все (ну, почти все!) и в любом количестве. (Если начистоту,
шашлыки из кусков почти с кулак не очень прожаривались и у некоторых
возникли проблемы со стулом. Народная, да и туристская, мудрость в таких
случаях гласит: голод или, в крайнем случае, сухари с крепким несладким
чаем. Легко сказать сухари, когда столько мяса! Приняли соломоново решение:
продолжать есть мясо, одновременно принимая таблетки. «Лечение» чуть
затянулось, зато никто не лишился своей доли).
Сегодня мы должны перевалить бассейн реки Снежной. Большинство перевалов
Хамар-Дабана представляют собой горные узлы с тремя-четырьмя спусками в
разные долины. Стоило нам отойти от лагеря, как пошел дождь, добросовестно
поливавший нас три дня и три ночи. Чем выше поднимались мы, тем ниже
опускался туман. На перевале дождя нет, — находимся в сплошном туманном
облаке, словно на дне огромного аквариума. Расплывчатые очертания гор
обступили со всех сторон. Не различая друг друга даже на расстоянии пяти
метров, идем плотной колонной по одному. Тропы здесь нет — под ногами,
словно губка, болото с произрастающими в таких местах мхами и мелким
кустарником. Под мерное хлюпанье шагов в ушах навязчиво звучат слова песни,
ставшей гимном этого похода:
Сырая тяжесть в сапогах,
Роса на карабине,
Кругом тайга, одна тайга
И мы посередине...
Устремляемся в долину реки Снежной и, прорвав облако, оказываемся за
перевалом. Начинаем спуск, но по тропе, которая превратилась в русло
дождевого потока, передвигаться не представляет возможности. Чувствую, что
потеряли ориентировку, но сейчас самое главное — до наступления полной
темноты добраться до спасительного леса, ребята еле держатся на ногах.
Мои сомнения окончательно окрепли лишь к обеду следующего дня, когда,
оставив ребят оборудовать бивак, мы с Женей сходили в глубокую разведку.
После долгого изучения всех имеющихся карт и сопоставления данных разведки я
наконец понял, что мы спустились не по той долине и «вышли из карты».
Придется возвращаться назад. О том, чтобы идти напрямик через гольцы, в
такую погоду не могло быть и речи. Хоть мы и теряем два дня, хоть дождь
продолжает свое гнусное дело и дежурный вынужден подавать завтрак «в
постель», хоть и подмокли все трое наших часов и навеки замолк наш
радиоприемник «Альпинист», настроение группы поднялось, снова балагурит
Вася, снова с бесконечными вопросами пристает к нему Нуртдин-апа, а Валера
по обыкновению сочиняет меню, которое он закажет по возвращении домой...
Пологие берега реки Снежной местами напоминают огород, изрытый дикими
кабанами. Несмотря на то, что сородичи домашних свиней ходят здесь целыми
стадами и мы не раз по ночам слышали отдаленное хрюканье и поросячий визг,
нам долго не удавалось увидеть этих осторожных животных. И лишь однажды,
приближаясь к заброшенному бурятскому селению, отмеченному на нашей карте
под названием Зуслоны, мы спугнули двух кабанов, пасшихся у одной из
развалившихся изб.
Что заставило бывших жителей покинуть эти места, мы так и не узнали.
Бесспорно было только то, что не живут тут давно.
В стороне от деревни мы обнаружили полусгнивший навес — место, куда,
по-видимому, собирались верующие селяне. Из земли торчал деревянный граненый
столб, сплошь испещренный иероглифами, напоминающими китайские. Тут же на
земле лежал предмет поклонения — мраморная плита с изображением Будды,
искусно выполненным резцом и краской. О древности молельни свидетельствовал
и жертвенник, в котором мы увидели старые деньги, даже монеты николаевских
времен. Невдалеке находилась маленькая избенка без окон, очень похожая на
склад. Весь интерьер его составляли полки, которые были заставлены
загадочными четырехугольными пирамидками. Сделанные из глины, они напоминали
собой уменьшенные копии монгольских погребальниц. На каждой боковой грани
пирамиды был изображен Будда, а из основания торчала свернутая в трубочку
записка — те же непонятные иероглифы.
Тут нас осенила догадка: это же своеобразная часовня, а пирамидки с
записками — души умерших (или, как сказал Вася, заявления о приеме в рай).
Потолок часовни и часть полок прогнили, на полу валялись истлевшие листы и
разбитые пирамидки.
Когда-то сюда за сотни километров шли люди. Думаю, быт и религиозные обряды
древних бурят заинтересуют ученых и когда-нибудь сюда придут археологи и
этнографы. На всякий случай прихватываем несколько листов с письменами и
пару пирамидок, чтобы все это показать в Иркутском краеведческом музее…
Через два дня мы покинули эту долину и повернули на север, к Байкалу. Если в
начале похода лишь слегка чувствовали приближение осени, то сейчас нам в
затылок дышала зима. Вот-вот леса скинут с себя осеннее покрывало, а реки
спрячутся под лед. Природа готовилась к зимней спячке. Только неугомонные
белки как в ни в чем не бывало продолжали собирать кедровые орешки, с
удивлением поглядывая на нас. И мы заторопились: скорее назад — к людям, к
теплу!
Написать
отзыв в гостевую книгу Не забудьте
указывать автора и название обсуждаемого материала! |
