№ 01'04

Шамиль Хазиахметов

XPOHOС

Русское поле:

Бельские просторы

МОЛОКО

РУССКАЯ ЖИЗНЬ

ПОДЪЕМ

СЛОВО

ВЕСТНИК МСПС

"ПОЛДЕНЬ"

ПОДВИГ

Общество друзей Гайто Газданова

Энциклопедия творчества А.Платонова

Мемориальная страница Павла Флоренского

Страница Вадима Кожинова

ОДИНОКАЯ ВОЛЧИЦА

Плотные наслоения облаков расступаются, через узкий, длинный колодец смотрит луна. Круглая, лукавая и любопытная. Еще вчера она была холодная и тусклая.

В полутемной, душной комнате просыпается женщина и смотрит в угол. Не сводя напряженного взгляда с одной ей известной точки, женщина влазит в узкое белое платье и спускает ноги на прохладный пол.

Внезапно из угла исходит луч, узкий и яркий, как лезвие остро наточенного ножа. Женщина вскрикивает, взбирается на луч, как на коня, и ускользает в темноту. Луч дрожит, мигает и втягивается в угол.

***

Я была еще совсем маленькой девочкой, когда мои родители переехали в Узбекистан. Здесь, в небольшом городке южнее Бухары, прошли мое детство и юность. Отец считался хорошим специалистом по добыче нефти. Его уважали и ценили как местные жители, так и начальство. С годами я стала замечать, что жители нашего городка не столько уважали моего отца, сколько почитали. Многие видели в нем прежде всего начальника, которого возили на служебной машине, который имел большой собственный дом с садом и арыком. Отец сидел в конторе, набитой специалистами, и все они ему подчинялись. Начальник на Востоке вызывает трепет. Он принимает на работу, может установить приличную зарплату, может в любой день выписать премию, дрова, строительные материалы, дать на несколько часов или даже на весь день грузовую машину. Начальник мог позволить себе многое, и за это его почитали. Почитание начальника на Востоке и уважение к тому же человеку в России - совершенно разные вещи. Начальник в России, уходя с большой должности, не теряет к себе уважения. Но на Востоке теряет почитание, а с ним - зачастую и все остальное.

***

Мне было хорошо в этом уютном зеленом городке. Летом бывало очень жарко, иногда из пустыни суховеи приносили песок и колючки, но зато было много овощей и фруктов, не нужно было напяливать на себя тяжелые теплые одежды. Я знала русские зимы с их снегом, морозами и шубами только по фильмам.

***

Местные любили меня, охотно заговаривали, улыбались, всячески подчеркивали почтение к моему отцу. Мать сидела в доме, вела хозяйство, воспитывала меня. Если б она вдруг пошла на работу, это бы всех изумило.

***

По молодости я тогда еще не умела отличать искренность наших многочисленных друзей и знакомых от лицемерия. Второго, к сожалению, было много больше. Но об этом я узнала позже.

***

Отец много сил и здоровья отдал работе. Он искал нефтяные и газовые месторождения, бурил скважины, неделями пропадал в командировках, переписывался с техническими журналами, щедро делился своим опытом. А еще много занимался мною, иногда брал в Бухару, Ургенч, Самарканд. Архитектура и культура этих древних городов навсегда врезались в мою впечатлительную душу.

Нефть и газ поили и кормили целый край этой южной республики. По крайней мере высокое начальство. Партийные и советские чиновники жили вполне прилично.

Но народ жил скудно. Многие семьи имели по семь-восемь и более детей. У почты, где выдавались пособия многодетным семьям, раз в месяц выстраивались длиннющие очереди. В таких семьях питались в основном лепешками и чаем, плов появлялся на столе лишь в праздники.

Я росла, взрослела и начинала многое понимать. Мне было неловко видеть, как узбекские женщины, выходя на улицу, униженно плетутся позади своих мужей, не смеют идти рядом с ними. Часто в разговоре с мужчинами они укрывались платками, пряча свое лицо.

Партийные начальники на собраниях громко говорили о равенстве людей, об уважении к женщине-матери, а дома держали своих подруг в женской половине, не разрешали садиться с гостями за один стол…

А как одевались местные женщины в нашем городе! Длинные, до пят, яркие цветастые платья, совершенно скрывающие фигуру. Отец иронически звал наших женщин «огнетушителями». А ведь они отличались хорошим сложением, где-то в России на них, по-современному одетых, оглядывались бы на улице.

Несколько парней из нашего городка служили на Украине. И привезли с собой красивых хохлушек. Бедные девчонки! Их просто-напросто заперли в домах, обнесенных высокими глиняными дувалами. Мир для вчерашних комсомолок замкнулся тесным двором, кухней и женской половиной. Их мужья уходили вечерами куда им заблагорассудится. Мнение жен никого не волновало - единственное, что они могли себе позволить, так это запереться в женской половине и вволю наплакаться.

Со временем эти молодые женщины бежали из городка ночными поездами. Только одной из них удалось прихватить с собой ребенка.

Я получила хорошее экономическое образование в Ташкенте. В год окончания университета наша великая страна рухнула, как рушатся плохо отстроенные дома. Выходило, что огромная, некогда наводящая страх на весь мир держава оказалась колоссом на глиняных ногах. Но почему этот колосс выдержал натиск фашизма и даже победил его? И почему этот же колосс пал от каких-то невидимых сил? Об этом напишут много книг и умно разъяснят нам, отчего и как. Но я их читать не буду.

Отношение к нам в городе стало стремительно меняться. Мы вдруг превратились в чужих людей. Отца выпроводили на пенсию. Меня на работу не брали. Из зажиточных горожан мы вдруг стали бедняками. Незаметно для себя мы перешли на лепешки и чай. Местным было легче: у них были сады, огороды, в окрестных кишлаках жили родственники, державшие скот и птицу.

В первое время отец никак не мог понять причину свалившихся на нас бед. Он переживал молча и глубоко. Мать стала уговаривать меня вернуться на родину.

Положение ухудшалось с каждым днем. В наш большой, красивый дом приходили какие-то люди в тюбетейках и стеганных халатах, нагло улыбались, разглядывали уютные комнаты и говорили, что этот дом им нравится и скоро они здесь будут жить. Отец попытался продать дом, чтобы уехать домой, на Урал. Но покупатели не находились. «И так уедешь, - говорили отцу. - Еще рад будешь, что унес ноги».

Тогда отец, чтобы не мозолить глаза местным, обменял наш дом на хибару, в которой, кроме кухоньки, была еще комната и пристроенная веранда. Ни просторного двора, по которому протекал арык, ни фруктового сада.

На вырученные деньги меня собрали в дорогу. Я знала, что и Россия переживает не лучшие времена. Знала, что крупные предприятия стоят, у работающих зарплата настолько мала, что ее едва хватает на жизнь. А инфляция так растет, что деньги тают в руках, как весенний снег. Но, как экономист, я знала и другое: Россия - великая страна с огромными потенциальными возможностями, она не раз вставала из пепла, подымется и сейчас, по крайней мере - думала я с надеждой - уж мои-то дети будут жить хорошо. Еще я знала, что ни меня, ни мою семью на новом месте не будут попрекать тем, что мы - русские.

На станции меня душили слезы, я вглядывалась в уставшие, печальные лица моих стариков и клялась себе: приеду в Россию, заведу дело, разбогатею, куплю большой дом с садом и перевезу туда родителей. Они дали мне все, что смогли, и я сделаю для них все, чтобы стать достойной дочерью своих прекрасных родителей.

С этой отчаянной мыслью я покатила на свою историческую родину…

***

Первые годы жизни в России были для меня тяжелыми. Сразу, по приезде, я сделала неприятное для себя открытие: я ничего не умела делать. Свой бизнес я начала с продавца-лотошницы. Наслушалась и насмотрелась многого. К счастью, лотошницей я проработала всего несколько месяцев. Директриса одной торговой фирмы заметила, что я умею говорить и с достоинством держаться, общаться с солидными клиентами. Она взяла меня к себе менеджером. Мое материальное положение улучшилось, и я перебралась из общежития, где снимала комнату, в нормальный дом. Аренда однокомнатной квартиры обходилась в половину моего жалованья, зато я почувствовала себя много увереннее.

Год работы в торговой фирме мне много дал: я получше узнавала Россию, здешние порядки. Директриса была довольна мной и повышала жалованье, я стала лучше одеваться и питаться. И все же я понимала, что, работая на других, я никогда не разбогатею, никогда не соберу нужную сумму денег для покупки дома для родителей.

И тогда я сделала решительный шаг: уволилась из фирмы и открыла свое дело. Посмотрев вокруг себя и изучив экономическую обстановку, я узнала, что народ при своих скудных доходах не может прилично одеться в государственных и, тем более, в коммерческих магазинах. Там было дорого. Магазины содержали большие штаты работников, платили непомерные налоги, были очень неповоротливыми в управлении и обслуживании клиентов. Цены и скудность ассортимента отпугивали покупателей.

На смену дорогим товарам в универмагах приходили дешевые, которые везли из зарубежья мелкие коммерсанты.

Я собрала все свои скромные сбережения, поменяла на доллары и поехала за товаром в Турцию.

Первые две поездки оказались малоудачными. Я еле свела концы с концами. Еще раз проанализировав обстановку, я поняла, что не нужно терять время и продавать товар на вещевых рынках. Гораздо удобнее и выгоднее сдавать их оптовикам, а еще лучше купить киоск и нанять пару продавцов.

Так я и сделала. Мой бизнес пошел в гору. Мое экономическое образование не раз выручало меня. Подводили и мешали жить наивность, плохое знание простых людей, народной жизни, вера в идеалы, в то, что «людей хороших куда больше, чем плохих». В общем-то, вокруг жило много хороших людей, но они, чаще всего, были апатичными, мало умеющими и мало нужными обществу людьми. А люди плохие активны, энергичны, вездесущи и агрессивны, при необходимости умеют прикинуться покладистыми, дипломатичными, даже благородными людьми, изобразить из себя бессеребренников и радетелей за общее благо, они мастера вешать лапшу на все части тела.

Я не очень-то верю, что добро обязательно победит зло. Как может вялое, сентиментальное добро победить энергичное и подтянутое зло? Когда говорят о хороших и плохих людях, мне представляется такая картина: по огромной долине бродят мирные, симпатичные динозавры с добродушно отвисшими челюстями, а промеж них шмыгают мелкие хищные звери, протоволки. У них скорость, увертливость, отличная реакция, а главное - соображение в башке - непременно завладеть жизненным пространством долины, стать хозяевами на пиру жизни. Протоволки не любят друг друга, рычат и дерутся, но глобальное соображение сбивает их в стаи. И вот уже один за другим слабеющие динозавры валятся от зубов и когтей дружных во зле протоволков. Но оставшиеся динозавры взирают на кровавую картину с легким недоумением и скукой…

Мои следующие поездки в Турцию оказались успешными. Я привозила именно те товары, на которые назревал спрос, и они уходили влет.

Но успех не кружил мне голову. Я понимала, что стоит мне успокоиться, как ситуация на рынке изменится не в мою пользу. Уже через несколько лет я увидела, что в России нарождается средний класс, который не устроят дешевые, но низкокачественные турецкие товары. С другой стороны, потихоньку поднимался российский производитель, который быстро составил конкуренцию турецкому.

И я, бросив турецкий рынок, перекинулась в Арабские Эмираты. Там товар был дороже, но качественнее. Мои коллеги, летавшие со мной в Турцию, не поняли меня. «И так хорошо живем, - говорили они мне. - Куда уж лучше?» - «Сегодня хорошо, а завтра?» - отвечала я. Коллеги отмахивались: «До завтра дожить надо».

Но «завтра» пришло быстро, и многие мои коллеги быстро затоварились турецким барахлом и, торгуя себе в убыток, поразорялись.

Через два года я купила двухкомнатную квартиру в экологически чистом районе города. Еще год я обставляла ее. Потом позарез стала нужна машина. Ушел еще один год.

Итак, я заработала крышу над головой. Можно было перевести дух и задуматься о будущем. Главная моя цель - вытащить родителей в Россию - все еще оставалась мечтой. Они продолжали жить в тесной хибаре, жили на пенсию отца, о размерах которой лучше не говорить - такая она смешная. Вскоре я поняла, что родители живут тем, что понемногу распродают нажитое добро. Мне стало больно.

Правда, в буровой конторе, которой управлял отец, наступило отрезвление. Там пришли к власти люди малообразованные, с низкой квалификацией, специалистами их можно было назвать с большой натяжкой. Единственное, чего у этих людей было в избытке, так это непомерные амбиции. Но они не помогали в работе. После нескольких аварий, после того как предприятие стало проедать себя, к отцу начали ходить за советами, рекомендациями, а потом дали какую-то скромную ставку.

«Жизнь наша несколько поправилась», - писали родители и просили меня сильно не переживать за них. Но я-то понимала, каково им жить в положении чужаков.

Я хотела обеспечить для них достойную жизнь в старости. И понимала, что купить приличный дом за городом с садом, баней, газом и удобствами весьма непросто. После развала Союза народ стремительно нищал, а стоимость жилья непрерывно росла. Особенно комфортного жилья.

За несколько лет бурной предпринимательской жизни у меня обострилась интуиция. Я кожей чувствовала, что в нашей экономике назревает катастрофа. В начале того трагического для страны лета я распродала все имевшиеся у меня товары по низким ценам, вернула все долги, потом продала оба киоска и рассчитала продавцов. В середине августа всю наличку в какой-то малопонятной мне спешке я поменяла на доллары.

На следующий день премьер-министр, позже прозванный в народе «киндер-сюрпризом», произнес свою знаменитую речь. Через день рубль покатился вниз. В панике народ кинулся в банки и магазины. Первые временно позакрывались, а во вторых каждый день меняли ценники.

Я снова перевела дух. Мои деньги были спасены. Нужно было браться за серьезное дело.

***

Однажды ко мне заглянула приятельница Лариса. Пару лет назад мы с ней летали в Китай за товаром. В одной из поездок она надорвалась, лежала в больнице. Потом вернулась на свою старую работу в школу.

Я угостила ее йогуртом. Лариса изучила этикетку.

- Смотри-ка, наш городской молочный комбинат научился делать вкусные йогурты, - удивилась она. - А вот этикетка ужасная. Я, наверное, никогда не пойму, почему наша великая страна умеет запускать спутники, а вот сделать какую-нибудь бытовую вещицу нам не под силу. Посмотри, Рита, какие бесцветные, примитивные этикетки на бутылках с водой, вином, их стыдно ставить на стол.

Лариса, пощебетав о просчетах бывшей советской экономики и своих школьных делах, вскочила и ушла домой. А я долго металась из кухни в кабинет и обратно и думала: «Эврика!»

Утром я встала свежая, отдохнувшая, с уже готовым решением: я займусь упаковкой и этикетками, я буду делать их совершенно по-другому: современный дизайн, хорошая полиграфическая база. Мне могли возразить: это же дорого! «Ну и что? - мысленно возражала я. - Стоимость той же баночки йогурта или майонеза вырастет на десяток-другой копеек, но покупатель выберет мою баночку, ибо она украсит стол, повысит настроение хозяйки».

В течение недели я нашла хорошего дизайнера, мы вместе купили мощный компьютер, цветной принтер, сканер, программы, сняли помещение под офис и приступили к работе.

Через пару недель я напросилась на прием к директору гормолкомбината, он посмотрел мои красочные образцы, покачал головой и вызвал своих замов.

Через несколько недель я с первым своим крупным заказом летела в Москву. Вся в новых планах, мыслях, мечтах…

***

Мне повезло. В типографии я познакомилась с очень представительным мужчиной Стригунковым Константином Григорьевичем. Он работал начальником отдела менеджмента, неплохо разбирался в издательском бизнесе. Изучив мой заказ и выслушав меня, Стригунков пришел в восхищение:

У вас прекрасные идеи, Маргарита Наумовна! - сказал он и заодно похвалил: - Вы прямо-таки по-мужски мыслите. Ну что ж, я отвечу вам откровенностью.

Он сообщил, что собирается уходить из типографии и основать свое дело. Для этого он арендует помещение, куда поставит старое типографское оборудование, купленное им по бросовым ценам.

Ваши уральские заказы были б кстати, - сказал Стригунков. - В крупных городах заказы давно разобраны.

Константин Григорьевич мне понравился. Высокий, несколько угловатый, он говорил веско, неспешно, часто, от души, смеялся. У него была жена, сын, об этом он сообщил сухо, вскользь и больше к теме семьи не возвращался.

Мы договорились о совместном производстве этикеточной и упаковочной продукции. Я собирала заказы в южно-уральском регионе, обрабатывала их и привозила в Москву, Стригункову. Он печатал на своих станках, паковал готовую продукцию и отсылал воздушным транспортом. Прибыль от заказов уговорились делить следующим образом: две трети получаю я, он - оставшуюся треть.

Бизнес наш пошел весьма удачно. Стригунков приложил всю свою энергию, чтобы печатная продукция выходила не хуже московской. У него появились деньги, он тратил их на приобретение современной техники.

Этикетки нравились моим заказчикам. Постепенно круг их расширялся, мне приходилось выезжать в соседние города. Я купила «Ниву» для служебных поездок, приняла шофера. Пришлось переехать в новое, большое помещение, принять на работу двух водителей для грузовых машин, несколько менеджеров.

***

Стригунков был посвящен в мои семейные тайны. Он знал о моей мечте вытащить родителей в Россию.

В одной из бесед - мы сидели в нашем любимом кафе на Арбате - он сказал мне:

- Знаете, Маргарита Наумовна, мы получаем неплохую прибыль, но она вся уходит на развитие. Я покупаю новое оборудование, вы - грузовые машины, компьютеры, оргтехнику, расширяете штаты. Так будет бесконечно. А покупка загородного дома - удовольствие дорогое. Я предлагаю вот что: часть вашей прибыли я буду переводить в доллары и складывать в сейф. Через несколько лет соберется необходимая сумма. Если не хватит - я дам вам взаймы из своих сбережений.

Я ответила долгим благодарным взглядом. Прикинув про себя, я рассчитала, что заветная сумма может образоваться уже через три года. Лишь бы не разразился очередной дефолт.

Константин Григорьевич был интересным мужчиной. Он получил хорошее образование, прошел трудную школу жизни, был старше меня на восемь лет. Я чувствовала, что нравлюсь ему, хотя и понимала, что его вниманием и предупредительностью во многом обязана тому, что мои заказы кормят его фирму.

Я чувствовала себя в Москве комфортно. Стригунков встречал меня в аэропорту, вез на иномарке (купленной на общие деньги) в гостиницу, угощал ужином в ресторане и только потом уезжал домой. Было странно, что он до сих пор не познакомил со своей женой, ни разу не пригласил к себе домой.

Были за ним и слабости. Много курил, очень любил пиво и, почему-то, балдел от виски. Однажды я попробовала этот напиток и решила, что уж такой гадости я никогда не пила. Если и потреблять крепкие напитки, так лучше отечественную водку.

Отношение Стригункова к женщинам было мне непонятно. Он вроде бы их не замечал. В ресторане, после двух-трех рюмок виски, Стригунков приходил в благодушное состояние, начинал блаженно улыбаться и окидывать повлажневшим взглядом соседние столики. Если даже его взгляд натыкался на красивую женщину, Стригунков ничем не выдавал своего интереса. А может, его и не было?

- Как ты относишься ко мне? - спросила я как-то в лоб. Мы уже давно перешли на «ты».

- Ты очень порядочна в бизнесе и жизни, - ответил Стригунков. - Потом, ты начитанна, образованна, хорошо, со вкусом, одеваешься. С тобой интересно, с тобой не стыдно появляться в обществе.

- Понятно, я - хороший партнер, - Стригунков напряженно слушал меня, пытаясь угадать каверзный поворот в разговоре. - Но как ты относишься ко мне как к женщине?

- Положительно, - после недолгой паузы сказал Стригунков и засмеялся.

- Все же он был очень закрыт, и это мне не нравилось. Почему он не рассказывает о своей семье, о сыне, о планах на будущее? Боится ранить меня, незамужнюю? А планы и мечты, которые есть у каждого из нас? Не хочет пускать в свою жизнь? Но почему?

Я не находила ответов на свои вопросы. Стригунков, видимо, почувствовал некий дискомфорт в наших отношениях и попытался как-то устранить его, но очень своеобразно. Однажды рейс задержали и я прилетела в Москву довольно поздно. Мы поужинали в номере. Стригунков внимательно посмотрел на меня, живую, веселую, совсем не уставшую с дороги, и решительно снял пиджак.

- Повесь его в шкаф, а то помнется, - посоветовала я. - Ты ведь собрался заночевать у меня?

- Вот именно, - растерялся Стригунков. - Ты, Рита, как догадалась?

- По глазам, - ответила я. - Когда мужчина хочет, он начинает вглядываться в женщину и спешит избавиться от одежды.

Стригунков снова посмотрел на меня и машинально ослабил узел галстука. Я засмеялась. Стригунков еще больше растерялся.

- Я серьезно, Рита, - сказал он. - Ты позволишь остаться у тебя?

- На всю ночь? - спросила я деловито.

- Ну конечно, - мотнул он головой.

- Оставайся, - разрешила я. - Ты мне нравишься, ты мне желанен. Но сейчас же позвони жене и сообщи, что ночуешь со мной. Идет?

- Но зачем звонить жене? - изумился Стригунков.

- Костя, так будет честно для всех, - убежденно сказала я. - Ты покажешь себя в моих глазах мужественным человеком, заодно докажешь серьезность своих намерений.

- Но будет скандал… - промямлил Стригунков, враз растеряв свою обычную вальяжность.

- Если ты по-настоящему хочешь меня, если я тебе действительно нужна, ты не побоишься скандала. Я готова отдаться мужчине, который ради одной ночи со мной готов будет продать душу самому дьяволу. А ты говоришь о каком-то бытовом скандале…

Вконец растерянный Стригунков затянул галстук и полез в шкаф за пиджаком. Уже в дверях он сказал довольно-таки злобным голосом:

- Вы, Маргарита Наумовна, еще та штучка… а прикидываетесь тихой провинциалочкой…

Дверь хлопнула, и я громко рассмеялась. Лопнул еще один мой девичий миф, в который я чуть было не поверила.

***

Фирма моя понемногу расширялась. Я достаточно умело вела финансовые дела и в отношениях с партнерами и заказчиками бдительно следила, чтобы доходы превышали расходы.

Но в остальном, особенно по хозяйству, я была не сильна. Мне, например, говорили, что водители часто используют машины по своему усмотрению. Но как сделать, чтобы этого не происходило? Проверять, ставят ли водители на ночь в гараж машины, записывать показания счетчиков, особенно в пятницу вечером, и сличать их в понедельник утром? Но подобные вещи были мне не по нутру.

И вот однажды ко мне пришел военный пенсионер, полковник в отставке Ишимов Ильяс Фаритович. В армии он занимал должность начальника штаба то ли дивизии, то ли бригады.

Ильяс Фаритович в беседе признался, что не может найти себя на гражданке, пробовал поработать на крупных предприятиях, но безуспешно.

Открытость его, доброжелательный взгляд мне понравились. В глазах его я даже прочла некоторое восхищение. Разница наша в возрасте была 23 года, полковник, надо полагать, смотрел на меня отцовским взглядом.

Ильяс Фаритович на другой же день приступил к работе. Должность он получил безликую: менеджер. В нашей российской глубинке с такой должностью можно проворачивать крупные дела, но можно пристроиться на стульчике возле двери фирмы и раздавать посетителям рекламные листочки.

В первое время полковник что-то увозил, привозил, ездил в командировки, вживался понемногу в жизнь фирмы.

Но довольно скоро я обнаружила, что все деловые нити предприятия сходятся к бывшему служивому. Именно он был в курсе всех наших дел, знал, кто и куда уехал, с каким заданием, знал, какая машина в ремонте, сколько в месяц уходит бензина и на какую сумму покупается запчастей.

Однажды ко мне прибежал возмущенный водитель и кинул на стол заявление.

Пусть уходит, - сказал Ильяс Фаритович. - Этот наглый тип все выходные ездит на нашей машине по селам, возит сено и дрова. Хоть бы бензин оплачивал!

Понемногу я поручала Ишимову самые ответственные дела, и уже скоро мои сотрудники говорили: надо спросить у Ильяса Фаритовича, или: этим вопросом владеет Ильяс Фаритович, а позже я слышала и такое: в этом деле невозможно обойтись без Ильяса Фаритовича.

По сути дела полковник в отставке занял в фирме ту же должность, которую занимал в армии. Вскоре я назначила его управляющим делами фирмы, сотрудники полунасмешливо прозвали его «управом».

Незаметно для себя я стала все чаще вызывать к себе Ильяса Фаритовича, чтобы посоветоваться, прежде чем принять важное решение. Он внимательно слушал, не сводя с меня доброжелательных глаз, мягко поправлял, иногда одобрительно кивал, но чаще с огорчением качал головой и говорил что-нибудь такое: «Маргарита Наумовна, вы не совсем понимаете нашу невеселую российскую действительность…»

Бывало и так, что во мне закипали раздражение и злость на всезнающего «управа», но Ильяс Фаритович настырно и терпеливо разжевывал свою мысль, и я вынуждена была вскидывать над головой руки: сдаюсь!

Но однажды мы так сцепились, что Ильяс Фаритович вскочил на ноги и заорал на меня: «Девчонка! Что ты понимаешь в жизни? Я ее, эту жизнь, вдоль и поперек прошел, а ты сидишь и поучаешь меня. Вот цаца нашлась на мою голову!..»

Зря он сказал: цаца. Взбешенная, я вскочила на ноги, кинула со стола под ноги калькулятор и прошипела ледяным тоном:

Не смейте орать на меня, не смейте тыкать и обзывать цацей. Я не заслуживаю такого обращения. И вообще, кто вы такой? Пенсионер, да еще и зануда?

Не надо было этого говорить… Ильяс Фаритович вмиг упокоился, только плотно сжал губы и сказал четко, глядя мне в глаза:

Да, я военный пенсионер. Я честно тянул солдатскую лямку, имею два ранения, которые получил в горячих точках. Меня не в чем упрекнуть. Я ухожу от вас. Вы защищаете этих двух ваших сотрудников, которые систематически обворовывают вас. Пусть они и дальше воруют.

Ильяс Фаритович подошел к двери, по-военному повернулся и, расправив плечи, тихо сказал:

Простите меня за «ты» и за «цацу» - я иногда так говорю своим дочерям. А в остальном…все хорошо. Прощайте, Маргарита Наумовна.

Я представила, как сейчас этот порядочный, красивый мужчина хлопнет дверью и навсегда уйдет из моей жизни… Я испугалась.

Не уходите, - попросила я жалобно. - Пожалуйста, не уходите. Не оставляйте меня. Я и так одинока…

Я села на стул и, как маленькая, расплакалась.

Ильяс Фаритович медленно подошел ко мне и нерешительно обнял за плечи.

Вы меня убиваете, - сказал он. - Ну не плачьте.

Простите и меня, за «пенсионера» и «зануду», - не слушала я. - Я не хотела, у меня вырвалось…

Ильяс Фаритович, желая меня утешить, провел жесткой ладонью по моим волосам.

Я заплакала еще горше. Ильяс Фаритович совсем растерялся.

Видимо, мне давно надо было выплакаться. Много накопилось в душе за эти годы такого, от чего хотелось избавиться.

Конечно, Ильяс Фаритович не покинул меня, не оставил одну. Он видел во мне третью дочь.

***

Как ни странно, наша ссора еще больше сблизила меня с Ильясом Фаритовичем. Теперь я уже ни одно мало-мальски стоящее дело не решала без своего «управа». Да и сотрудники часто говорили мне, что с появлением Ильяса Фаритовича в фирме воцарились порядок и дисциплина.

Иногда я смотрю на своего подтянутого, деловитого полковника, встречаюсь с ним взглядом, улыбаюсь ему и получаю в ответ мягкую, дружескую, чуть-чуть ироничную улыбку, мне становится хорошо, и мне думается: а могла бы я полюбить этого человека при такой разнице в возрасте? Хуже того, смогла бы выйти за него замуж и родить от него ребенка? Ведь часто женщинам для совместной жизни достаточно уважать мужчину, а уж о любви многие и не мечтают.

Если б Ильяс Фаритович вдруг начал настойчиво ухаживать за мной, я, скорее всего, стала бы его женщиной. Но это был бы банальный служебный роман: искать себе пару некогда, а тут кто-то, приличный, рядом. Вот и притерлись, прижились…

Я люблю проворачивать в голове самые невообразимые варианты. Итак: я незаметно, коварно обольщаю своего сотрудника. Ильяс Фаритович и ахнуть бы не успел, как стал моим мужчиной. В этом я почему-то уверена. А дальше? Пошел бы он со мной под венец? Вот тут большая загвоздка. У Ильяса Фаритовича больная жена и две прелестные девочки. Неизвестно почему, они родились поздно. Иногда они приходят к отцу на работу, ласково жмутся к нему и любовно заглядывают в глаза. Такие две маленькие нимфетки…

Я ловлю себя на злой ревности и думаю, отчего мусульманские девочки так ласковы к своим отцам. Но настоящая моя ревность к жене Ильяса Фаритовича. Я знаю по его рассказам, что жена никогда не работала, она ездила с ним по гарнизонам и создавала уют. А теперь вот живет в городе и чем-то болеет. Скорее всего, ничем не болеет. Просто ей нравится выглядеть бледной, беспомощной, ей нравится, когда возле нее хлопочет добросердечный муж…

Опять у меня злая, несправедливая ревность. Я же совсем не знаю ее, эту женщину, которая, возможно, несчастна в жизни. Откуда у меня эта бабская злоба? Оттого, что каждый божий день рядом со мной этот надежный, добрый мужчина?

Будем честны. Злость моя на эту женщину за то, что Ильяс Фаритович никогда не бросит ради меня свою больную жену. Для этого он слишком порядочен. Но… Но любовником моим и утешителем вполне может стать. Мне это нужно?

Нет, мне он нужен весь. Или ничего.

…Неужели яркая, романтическая любовь, которая бывает раз в жизни, от которой кружится голова и с которой не страшна сама смерть, - неужели мне не повезет с такой любовью?

***

Я ужасная фантазерка и мечтательница. Часто мне представляется такая картина: у меня внимательный, чуткий муж и трое детей: мальчик и две девочки. С нами живут мои родители, они помогают мне поднять детей. Все мы живем в коттедже за городом. Рядом лес, быстрая речка. За лесом поднимаются невысокие скалистые горы. По утрам с них клубами спускается молочный туман.

У нас небольшой ухоженный сад. Во дворе, в маленьком домике, живет собака - наш верный друг, защитник дома и детей.

Мы с мужем трудимся в городе, после работы он заезжает ко мне на фирму, и мы мчимся на его мощной машине к нашим близким. По дороге мы говорим и смеемся. Иногда глубокомысленно молчим и ловим друг друга в зеркале. Наконец, мы видим, как на нас надвигаются скалистые горы, и сворачиваем к нашему гнездышку. А с крыльца уже прыгают, уже ковыляют наши родные…

А по выходным мы все дружно работаем в саду, обедаем и идем гулять в лес или на просторные луга. После ужина мы поднимаемся на второй этаж, в нашу уютную гостиную, слушаем музыку, устраиваем маленький концерт с участием детей. Ближе к ночи малыши уходят спать, и мы, взрослые, говорим о жизни весь оставшийся вечер.

Такие идиллические картины рисует мое несносное воображение…

***

Теперь я расскажу о самом серьезном испытании, которому подвергла меня жизнь.

…В Екатеринбург мы приехали еще до обеда. Нужно было получить деньги за один из крупных заказов. Я посмотрела на часы, затем на невозмутимого Ильяса Фаритовича. Он ободряюще кивнул и сказал, что останется в машине, чтобы отдохнуть перед обратной дорогой.

С фирмой я работала несколько лет. Ребята в ней были приличные, деловые, мы доверяли друг другу. Правда, менеджер, молодой, белобрысый парень с беспокойным взглядом, который взялся рассчитывать, был мне незнаком.

Он выложил на стол двадцать тысяч долларов в двух перевязанных пачках, попросил расписаться в какой-то ведомости и пожелал счастливой дороги.

Не люблю возить с собой крупные суммы денег, но эти доллары были весьма кстати - я сильно задолжала Стригункову и еще одной московской типографии. Константин Григорьевич уже несколько дней настойчиво звонил и торопил с деньгами - нужно было покупать картон, бумагу, выдавать зарплату рабочим.

Я положила деньги в сумочку, распрощалась и вышла в коридор. Но через минуту я вернулась за косметичкой, извинилась и обратила внимание на белобрысого менеджера. Он лихорадочно нажимал на кнопки сотового телефона. При моем появлении он бросил трубку и как-то натянуто улыбнулся. Почему-то мне не понравился этот мелкий эпизод.

Ильяс Фаритович дремал за рулем. Я хлопнула дверцей. Мой телохранитель быстро и зорко оглядел меня, подъезд, улицу, пухлая сумочка и мое спокойное лицо успокоили его.

Обедать будем? - спросил Ильяс Фаритович, тронув машину.

Нет, - сказала я. - Поужинаем дома.

С приличной суммой денег лучше нигде не задерживаться - это я знала по собственному и чужому опыту.

Через полчаса мы выбрались на магистраль. Ильяс Фаритович резво разогнал нашу «Ниву», стрелка спидометра ниже «100» не опускалась.

Мы покатили к видневшимся впереди горам. Дорога была пустынной и однообразной. Лишь когда мы выехали в горы, стало интересно смотреть в окно. За этими синими хребтами начиналась наша малая родина.

Ильяс Фаритович часто поглядывал в боковое зеркало.

Что? - спросила я встревоженно.

Не нравится мне вон та черная «тойота» - ответил он. - От самого города идет за нами. Попробую оторваться.

Ильяс Фаритович добавил газу и начал медленно уходить от подозрительной иномарки. Но на крутом подъеме наша «Нива» потеряла скорость. «Тойота» легко обогнала нас и на развилке с проселочной дорогой неожиданно преградила путь.

Из иномарки вылезли трое мужчин. Один из них был устрашающего вида: невысокий, черный, очень широкий в плечах. Я прозвала его Южанином. Второй оказался высоким худощавым молодым человеком, довольно-таки симпатичным. Его я окрестила Славянином. Позади этих двоих крутился совсем юный паренек с короткой стрижкой, с маленьким, очень подвижным лицом. Хорек - такое я влепила ему прозвище.

Южанин подошел вплотную к нашей машине и небрежно распахнул необъятных размеров кожаную куртку. Под полой одежды блеснул холодной сталью ствол автомата.

Бандиты! - тихо шепнул Ильяс Фаритович. - Влипли, Маргарита Наумовна, не дергайтесь и не показывайте им, что боитесь.

Тем временем Славянин обошел машину и упер в мою спину пистолет. Хорек бегал от одного спутника к другому, дергался маленьким возбужденным лицом и не знал, что ему делать с неуклюжим обрезом.

Наконец он прижал его к животу, как собачонку, и так застыл позади Южанина, видимо, главаря.

Ти-иэхо!.. - властно приказал Южанин нам с Ильясом Фаритовичем и своим дружкам. Затем он распахнул дверцу и кивком головы приказал мне перебраться на заднее сиденье.

Бистро! - Южанин упер автоматный ствол в бок Ильясу Фаритовичу и показал глазами на проселочную дорогу. - Понял меня, козел? Если не понял - зашибу, дуршлаг сделаю. А ты, с-сука, попробуй только открыть рот, - он обернул ко мне свой горбатый нос и показал в кривой улыбке зубы. - А ты ничего себе сучка, очень даже ничего…

Ильяс Фаритович осторожно свернул на проселочную дорогу и, не повышая голоса, сказал бандиту:

Послушай, кацо, еще раз обзовешь эту женщину, я не посмотрю, что у тебя ствол.

Ты с катушек соскочил, козел? - изумился Южанин. - Ты знаешь, кто перед тобой?

Не знаю и знать не хочу, - тем же ровным, бесцветным голосом продолжил Ильяс Фаритович. - А вот не заткнешься если, кину машину под обрыв.

«Кацо» с опаской посмотрел на кручу, мимо которой мы ехали, и на всякий случай замолчал.

Иномарка с остальными бандитами пристроилась позади нас.

На маленькой полянке Южанин велел остановиться. Когда машина встала, он повернулся ко мне и протянул руку.

Давай деньги. Бистро!

Я молча протянула сумку. Южанин грубо распахнул ее, вывалил обе пачки себе на колени.

Деньги все тут, - сказал он подошедшим напарникам.

«На фирме есть наводчик, - кольнуло меня. - Тот самый, белобрысый менеджер. Вот сволочь!»

- Мы вас отпустим живыми, - медленно процедил Южанин Ильясу Фаритовичу. - Хотя тебя надо бы наказать за длинный язык. Но попробуйте заявить в милицию - я лично вырежу ваши семьи. Поняли?

Ильяс Фаритович промолчал. Я сидела не живая и не мертвая от страха.

Главарь банды вдруг вспомнил обо мне.

А ты вылазь, - строго сказал он мне. - Разговор есть. Больно ты красивая, ишь как сверкает глазами.

Он что-то тихо сказал Славянину, силком вытащил меня из машины и поволок в кусты. Ему кинулся помогать Хорек.

…Таких черных минут не бывало в моей жизни. Южанин кинул меня на землю и принялся сдирать платье. Я неистово сопротивлялась, кричала, надеясь, что услышат на дороге. Хорек, пытаясь помочь главарю, держал меня за руки. Стоило ему на миг разжать пальцы, как я вцепилась в его ненавистное дергающееся лицо. Парнишка заорал от боли и раз за разом ударил меня по голове. Злость придала силы, и я ногами отшвырнула Южанина, уже пристраивавшегося ко мне на коленях.

Взбешенный бандит подскочил и сильно ударил меня по лицу. От боли я почти лишилась воли и перестала противиться.

Сам! - закричал главарь пареньку. - Влупи ей! Бистро!

Хорек спустил штаны и склонился надо мной. Что-то липкое и горячее потекло по моим ногам.

Позорник! - загоготал Южанин. - Ты не мужик!

Хорек, пряча глаза, ухватил меня за руки и прижал к земле. Теперь надо мной склонился сам главарь.

«Все… - подумала я. - Я так жить не смогу. Наложу на себя руки».

Мелькнула последняя запоздалая мысль: «Что ж, Ильяс, дорогой, милый, молчишь? Хоть бы крикнул, возмутился, кинулся на помощь…»

Вдруг громко хрустнула - как мне показалось - ветка. Кацо тяжело навалился на меня. Я с омерзением уперлась в его горбатый нос и…сдавленно закричала. На лбу насильника сидело маленькое красное пятнышко.

Я проворно вылезла из-под бандита. Рядом стоял Ильяс Фаритович с пистолетом в руке и внимательно наблюдал за Хорьком. Тот, вместо того чтобы бежать в лес и прятаться, хищно присел и прыгнул к валяющемуся на траве автомату. Он успел поднять его и даже направить в сторону Ильяса Фаритовича. Тот два раза выстрелил, и паренек, как-то странно кивнув, боком повалился в траву.

Ильяс Фаритович поднял меня, враз обессилевшую, на руки и отнес в «Ниву». Рядом с машиной валялся Славянин.

До последнего держал меня на мушке, стервец, - хрипло сказал Ильяс Фаритович. - Потом услышал твои крики, занервничал, видимо возбудился. Я предложил ему сигарету и полез в бардачок.

Да-да, - вспомнила я. - Я всегда ругала вас за финку - боялась, что гаишники придерутся.

Вот я и прикурил ему, - Ильяс Фаритович тронул ногой труп бандита.

Сумочку спрячь подальше, - мой спаситель оглядел поляну. - А я закопаю трупы.

Как? - удивилась я. - Ты их похоронишь, и мы просто так уедем, как ни в чем не бывало?

Ты хочешь заявить в милицию? - сухо спросил Ильяс Фаритович. - Ты хочешь, чтобы нас допрашивали, знакомили с дружками бандитов, а они бы выведали наши адреса и устраивали на нас засады в наших собственных подъездах?

Я промолчала. Ильяс Фаритович вырыл неглубокую яму, сбросил туда трупы, оружие и закопал.

Через несколько минут мы выбрались на трассу.

Ильяс Фаритович, вам тяжело? - спросила я, когда мы уже подъезжали к нашему городу. - Ведь вы убили трех человек?

Он помолчал, затем неохотно ответил:

Я по профессии солдат. Это все равно что мусорщик. Неприятно убирать вонючий мусор, но кто-то должен делать эту работу.

…Только на следующий день до меня дошел весь трагизм нашей поездки. Я сидела и лежала, пыталась уснуть и забыться все два дня, которые провела дома.

На третий день за мной приехал Ильяс Фаритович на своем «Москвиче». Я села в кабину, какая-то вялая, опустошенная, без мысли, без чувств.

Мы посмотрели друг на друга, помолчали, Ильяс Фаритович медленно тронул машину.

…Несколько раз я натыкалась в газетах на фотографии наших мучителей. Их близкие обращались с мольбой ко всем с просьбой хоть что-нибудь сообщить о судьбе мужей, сыновей, братьев.

Особенно часто обращались родители паренька, которого я прозвала Хорьком. Я разглядывала фотографию довольно милого мальчика, потом вспоминала, как этот юный мерзавец бил в лесу меня, беззащитную женщину, и думала о сложной, зачастую двойственной, природе человека. Вот этот самый мальчик сидит в кругу семьи, маленький, чистый ангелочек, и вот он выходит на улицу, примыкает к себе подобным и превращается в исчадие ада...

***

В мои 32 еще рано задумываться о Вечности. Но как только в делах наступает пауза, либо я уезжаю в дальнюю командировку, меня начинает волновать вопрос: кто я? Зачем я? Для чего живу? Старый, допотопный вопрос, терзавший в прошлом русское общество, «что делать» меня не мучит. Я знаю, что мне надо делать. Это мой личный вопрос, и его я решила. Решило ли его наше современное общество - не знаю, мне это не интересно. Пусть подобными вопросами занимается правительство или, на худой конец, наш молодой парламент.

О душе я впервые глубоко задумалась после случая в горах, который для нас с Ильясом Фаритовичем едва не закончился трагически. Если б нас тогда убили, где бы сейчас обитали наши сущности? Кого-то заинтересовала бы наша прошлая жизнь, взялся бы он судить нас за все хорошее и плохое, что мы успели совершить? И чем бы сейчас мы занимались? Отправились в иные миры или стали готовиться к новой жизни на земле?

Я понимаю, бесполезно биться над этими вопросами. Но то, что разум понимает, не принимает сердце. Оно пытается найти ответы на непостижимые вопросы.

Часто в моей голове возникает такая картинка.

…По главным дорогам жизни шагают буддисты, иудеи, христиане, мусульмане. От этих дорог разбегаются тысячи тропок. Они пролегают рядом с большими дорогами, иногда уходят в сторону. А есть отдельные личности, что совсем не признают ни дорог, ни тропок. Они упрямо продираются сквозь чащу, через кустарники и глубокие овраги, раздирают в кровь лицо и руки. Их путь тоже лежит к Большой воде. Так думают и верят в себя эти упрямые. За некоторыми из них тянутся редкие путники, бывает - ломятся толпы. И в чаще появляются новые тропки.

Людей и дорог - мильон. Но Истина одна, и путь к ней невероятно труден. Ведь нет уверенности, что вот эта дорога или тропка достигнет Большой воды. Нет уверенности, что Великие пророки достигли и познали Истину. Боюсь, они только указали начало пути, а пройти его весь и омочить ноги водой Истины предстоит еще многим и многим поколениям землян. Выходит, на каждом изломе этого бесконечного Великого Пути нас ждут новые пророки и новые испытания? А если этому Пути нет конца, как нет конца Вселенной? Это же страшно - человеческая цивилизация, да и любая иная, никогда не узнает Истину!

…Вот такие мысли посещают меня в дороге и в свободные от дел часы. Нельзя девушкам давать хорошее университетское образование, они могут забыть свое предназначение: рожать здоровых детей и уже этим двигать человечество вперед.

***

Ильяс Фаритович стал моей правой рукой. Он может провернуть для фирмы сложное дело, но при этом умудряется остаться в тени.

Еще мой управляющий делами умеет держать язык за зубами - ценное качество для небольшой фирмы. Постепенно я стала поручать Ильясу Фаритовичу и деликатные поручения.

Вы могли бы при вашем жизненном опыте и деловых способностях открыть собственную фирму, - как-то сказала я своему помощнику.

Он решительно мотнул головой.

Я прирожденный исполнитель. И представляю из себя что-то только рядом с сильной личностью.

Спасибо за комплимент, - сказала я, несколько растерявшись.

Это не комплимент, это - правда, - возразил Ильяс Фаритович. - Несколько лет назад я попытался открыть свое дело, но прогорел, как швед под Полтавой. После этого до меня дошло, что я - не лидер, а хороший ведомый.

Если б все понимали свое место в жизни, - вздохнула я. - Сколько сидит в креслах дутых руководителей! Вместо таланта - одни амбиции.

Но кому тогда руководить нами? - неожиданно заступился за «дутых руководителей» Ильяс Фаритович. - Умные, честные люди не хотят идти во власть. Они интуитивно понимают, что власть - это страшный наркотик. Разве не видим мы в нашей повседневной жизни, что делается с людьми, облеченными большой властью? Они просто-напросто забывают о простых людях, тех, кто дал им власть над собой. Потому умные, честные люди идут в науку, бизнес, искусство, а троны оставляют тщеславным, неглубоким, подчас просто глупым мужикам. Конечно, на все есть исключения…

Такой длинной речи я от вас еще не слышала, - засмеялась я.

Вдохновение нашло, - тоже засмеялся Ильяс Фаритович.

В тот день мы возвращались из деловой поездки по Оренбуржью. Все чаще я оставляла шофера на фирме, а в дорогу брала Ильяса Фаритовича. С ним было интересно и…надежно.

Слева и справа от нас лежало огромное неухоженное поле, простиравшееся до синих гор на востоке.

Ильяс Фаритович с большим неодобрением глядел на поле.

О чем вы думаете? - спросила я.

Мой спутник глубоко вздохнул.

О моих предках, - сказал он. - Им всегда не хватало земли. Старые башкиры много раз восставали против царя, требуя землю и волю. Пугачева мы полюбили за то, что он обещал не отбирать у нас землю, воду и пастбища. Ельцина мы полюбили еще больше - он пообещал нам воли немеряной. Ну и что? - Ильяс Фаритович оторвал руки от баранки и широко раскинул их. - Вот она, земля, толком не вспаханная, толком не засеянная, неизвестно, уберут ли хлеб осенью или скосят на фураж. Почему эта земля вдруг стала никому не нужной?

Не знаю, - ответила я. - Наверное, есть какие-то экономические причины. Может, не выгодно стало работать на земле?

Надо сильно захотеть, чтобы народ отвернулся от земли, - не слушал меня Ильяс Фаритович.

Вот такими разговорами «про жизнь» я коротала время в дороге с моим симпатичным спутником.

***

Я снова пытаюсь пожалеть себя и возвращаюсь к своей излюбленной болячке.

Мне 32. Возраст-то для женщины критический. Надо создавать семью. Или хотя бы родить дочь. Я не хочу остаться одна в этом мире. Внука или внучку с надеждой ждут мои родители. Я не должна, я не имею права обмануть их ожидания.

Я уже твердо решила: если не сумею создать семью, тогда… Тогда обязательно обзаведусь дочкой. Итак, дело за малым. Нужен мужчина, здоровый, неглупый, с нормальными генами. Он должен подарить мне ребенка, больше мне от него ничего не нужно. Я постараюсь заменить дочке отца. В конце концов у нее будут бабушка с дедушкой. Это уже немало.

В общем, нужен хороший, извините, производитель…

И все же, отбросив всякую жалость к себе, слезливую сентиментальность, я попытаюсь трезво и холодно изучить ситуацию.

Итак, у меня есть свое дело, которое хорошо кормит. У меня есть Стригунков в Москве. Который откладывает деньги на возвращение моих родителей в Россию. Через год наберется нужная сумма, и я выполню свой святой долг.

Говорят, я недурна собой. По крайней мере, мужчины наперебой предлагают мне дружбу.

Я часто говорю себе: «Рита, не виляй, твой поезд уходит, надо срочно заводить мужика и ребенка. Отбрось девичьи бредни про любовь и принцев. Приглядись вокруг себя и выбери себе мужчину, не капризничай.

Но мне нужен еще и покой в душе. Мне нужно знать, к каким берегам плыть, в каком порту причалить.

Плыть к неведомым берегам лучше с семьей. Значит, снова нужен муж. Но где он, сильный, добрый, внимательный и любящий мужчина, который бы привязался ко мне и полюбил так сильно, что захотел бы иметь от меня детей?

Половина моих потенциальных поклонников женаты, мужчины второй половины разведены либо не состоялись в жизни, то есть неудачники. Многих из них я, как личность, не интересую. Им достаточно того, что перед ними смазливая обеспеченная баба. Да еще и без детей, без личного прошлого.

Иногда я думаю, что мужчина, которого готовит мне судьба, вовсе не отирается среди моих воздыхателей, просто он рядом, но не лезет на глаза, не суетится, а терпеливо ждет своего и моего часа. И тогда я вновь и вновь произвожу «инвентаризацию» своего ближнего и дальнего окружения, вглядываюсь внимательно в лица, вслушиваюсь в разговоры, ловлю на себе взгляды «уготованных мне судьбой», и все пытаюсь поймать, разгадать некий тайный знак Судьбы.

Увы! Слова, взгляды, жесты, разговоры мужчин, с которыми я встречаюсь, беседую, соприкасаюсь в этой суетной жизни - самые ординарные, самые банальные. По-моему, им даже в голову не приходит, что вот этой энергичной, хваткой и удачливой бизнес-вумэн что-то нужно, кроме денег и успеха.

Я вполне могу прожить одна. Но даже одинокая волчица живет по законам природы. Ей нужно вить гнездо. В гнезде должен быть хозяин, молодой или не очень, но сильный волк, способный кормить и оборонять свою семью.

Теперь я начинаю понимать, почему в литературе и жизни так много браков по расчету. Они происходят не оттого, что люди плохи, по сути торгуют собой и телом. Нет, они просто хотят жить, а черствая, равнодушная судьба не дает им шансов найти любимого, единственного, неповторимого человека. Это как в сногсшибательном универсаме: ты ходишь по роскошным залам, разглядываешь сотни шикарных платьев, а нужного тебе нет. А впереди званый ужин, ты хочешь приятно удивить друзей и коллег своим новым облачением.

И тогда ты, вздыхая и разочарованно оглядывая полки, выбираешь лучшее из наличия. А на званом ужине прячешь глаза, избегаешь смотреться в зеркало и чувствуешь себя так, будто пришла в чужом платье.

И куда деваться? Выходит, и мужчину мне надо подбирать «из наличия»? Лишь бы не пил да не распускал рук?

И все же я не боюсь цифры «32». Меня пугает другая цифра - «40». Когда я слышу, как говорят о ком-то: эта сорокалетняя женщина выглядит гораздо моложе или сорокалетняя Наталья Н. едва не угодила в аварию и пр., мне кажется, что речь идет о женщинах весьма почтенного возраста.

Я не хочу быть сорокалетней женщиной, я боюсь цифры «40», я ничего не могу поделать с собой.

***

Теперь о самом сокровенном. Однажды я вернулась с работы в странном, отрешенном состоянии. Не хотелось ни ужинать, ни читать, ни смотреть телевизор. Не хотелось даже думать.

Списав свое настроение на усталость и нервное перевозбуждение, я разделась, нырнула под теплое одеяло и уснула.

Среди ночи я проснулась, выползла из-под одеяла и стала смотреть в темный угол комнаты. Оттуда блеснул луч света и упал к моим ногам. Он был тонкий и яркий, как лезвие бритвы. Я завороженно уставилась на полоску света и, боясь спугнуть его, медленно встала, зачем-то надела платье и боком села на луч, как на дамское седло. И…соскользнула по нему в бездну. А может, воспарилась. Я не поняла.

…Я на улице небольшого города. Дома невысокие, овальной формы. На крыше каждого дома видны беседки, увитые зеленым плющом. Беседки напоминают башенки, а сама улица выглядит так, будто богатыри в остроконечных шлемах выстроились двумя рядами и ждут прибытия воеводы.

Воздух кутают легкие сумерки. Видимо, солнце только-только ушло за горизонт.

Я не успеваю присмотреться к домам, к существам, в них обитающим, не успеваю даже пройтись по улочке. Из-за угла вылетает толпа людей и направляется ко мне. Передних я успела разглядеть. Испитые, грубые лица, пустые глаза, орущие рты. Бежали они суетливо, виляли бедрами, зачем-то подпрыгивали.

Толпа приблизилась, теперь я слышу крики: «Покажи паспорт! Покажи паспорт!»

Я побежала прочь от толпы. В кошмарных снах ноги тяжелые, чугунные, они еле отрываются от земли. Но в этом, моем ночном мире, я бегу легко, даже стремительно, я мчусь, как стрела. Мои же преследователи бегут медленно, с натугой, они сопят, задыхаются, но продолжают орать друг другу: «Пусть она покажет паспорт!»

Я продолжаю мчаться улицей, но откуда-то сбоку выбегают новые преследователи с мерзкими рожами. «Что случилось?» - спрашивают они толпу. Им отвечают: «Пусть она покажет паспорт. Говорят, ей уже 40 лет!» - «А-а! Вот оно что!» - как бы прозревают свежие преследователи и пускаются за мной в погоню.

Вот уже город остается позади. Впереди извивается небольшая, подковой, река. Почему-то я знаю, что вода - мой друг и защитник. Мои ноги достигают берега. Я нагибаюсь и пью холодную, прозрачную влагу. И сразу успокаиваюсь.

Толпа добегает до реки и останавливается как вкопанная. Люди со страхом смотрят, как я пью воду. Теперь они уже не требуют, а просят: «Покажи паспорт».

- Зачем? - спрашиваю я этих уродцев.

- Покажи… - просят они.

- Она не покажет, - вздыхает кто-то в толпе. - Ведь ей уже 40.

Мои преследователи понуро возвращаются в свой одноэтажный город. Я сижу у реки и вдруг вспоминаю: у меня же нет с собой паспорта. И потом, разве мне 40? Мне же всего-то 32. И какое это имеет для толпы значение?

Внезапно из-за реки к моим ногам упал серебристый луч, я с готовностью прыгнула на него и… соскользнула в кровать.

В комнате было темно. За окнами просыпался и начинал жить своей повседневной жизнью город.

***

Утром мы поехали в один из городов Челябинской области. Мое ночное путешествие в город вечных сумерек сильно беспокоило меня. Я не удержалась и с легким смешком рассказала Ильясу Фаритовичу свой необычный сон.

Мой спутник, не отрывая глаз от крутой горной дороги, внимательно меня выслушал.

- Я очень осторожен со снами, - сказал он. - В молодости я относился к ним легкомысленно. Но после того, как я получил в Афгане тяжелое ранение и пережил клиническую смерть, от моего материализма остались одни развалины.

- Так вы думаете, это был не сон? - испугалась я.

- Этого я не говорил, - мягко улыбнулся Ильяс Фаритович. - Но и утверждать, что вы видели обычный сон - не стану. Я вполне верю в сны, в которых человек может заглянуть в свое будущее.

- Что мне делать? - спросила я.

- Не пугаться. У вас знания, жизненный опыт, рассматривайте сон как еще одну сторону вашей духовной жизни.

Ильяс Фаритович серьезно посмотрел на меня.

- Мне кажется, сон будет к вам возвращаться.

Мы проехали горы и спустились в долину, где раскинулся вдоль реки городок металлургов. Я встретилась с нужными людьми, мы с Ильясом Фаритовичем плотно пообедали в кафе и покатили на восток, домой.

Под вечер Ильяс Фаритович решил спрямить дорогу, и мы поехали проселками меж невысоких зеленых холмов. И, конечно, заблудились. Наша машина просто уперлась в какую-то речку. На месте мостика торчали сваи.

- Вот невезение, - с досадой сказал Ильяс Фаритович. - Недавно в горах прошли ливни - видать, они и унесли деревянный мостик.

Ильяс Фаритович взял в руки шест и пошел вдоль речки в поисках брода, но наступающая темнота помешала его планам.

Мы решили заночевать. Ильяс Фаритович, как человек бывалый, всегда берет в дорогу спальник, котелок, топор, немного продуктов, бутылку спирта и одеяло.

Он разжег костер, вскипятил чаю, и мы скромно поужинали. Ильяс Фаритович убрал в салоне сиденья и накидал на пол еловых веток. Я полезла в спальник, а он лег рядом и укрылся байковым одеяльцем.

Ночи в горах ясные и холодные. Я смотрела на большую яркую луну, удобно примостившуюся меж двух горных вершин, и ощущала покой в своей душе. Мир вокруг казался мне светлым и уютным. Мне в нем было хорошо. Лишь на мгновенье, будто иголкой, укололо беспокойство за родителей. Как они там, на чужбине? Терпеливо сносят обиды? И слабо надеются, что их дочь не оставит стариков в беде. Потерпите, милые, подумала я, еще немного и я вытащу вас к себе. Осенью, самое большее до Нового года, я поеду к Стригункову и заберу заветную сумму, которой хватит на покупку приличного дома с садиком. А уж весной… весной, в светлый праздник 9 Мая я повезу родителей показывать им новое жилище.

Я громко вздохнула.

- Боитесь заснуть и увидеть вчерашний сон? - пошутил Ильяс Фаритович.

- Я про него и забыла, - ответила я и спросила: - А чего вы там возитесь? Вам холодно?

- Есть немного, - посмеялся Ильяс Фаритович. - Но я человек служивый, обязан терпеть.

- А вот и не надо терпеть, - строго сказала я и почти приказала: - Лезьте ко мне в спальник.

- Ну что вы, - смутился он. - Давайте я включу двигатель и согрею салон.

- Чтобы мы угорели? - спросила я. - Быстро полезайте! Я вам приказываю! В конце концов, мне холодно. Понимаете, дама просит?..

Ильяс Фаритович нехотя полез ко мне, неловко - чтобы не мешала - просунул руку под мою голову и надолго затих.

…Я ощущала тепло сильного, красивого, еще нестарого мужчины, непонятно почему так преданного мне, согревалась телом и душой и незаметно подавалась к нему, обволакивала его дыханием, теплом, аурой, наконец.

Я вспомнила, что давно уже не ощущала себя женщиной. Как долго я была механизмом для деланья каких-то нужных дел и зарабатывания денег!

…В эту ночь мы стали близки. Наверное, я совратила примерного семьянина. Но почему я? А разве он не виноват в нашем общем грехе? Ну почему он такой застенчивый со мной? Внимательный и добрый? Почему он заблудился ночью в горах и ввел меня в искушение? Женщину так легко соблазнить, особенно если она этого желает…

Проснувшись утром, я сладко потянулась и с изумлением поглядела на своего управделами.

- Вот мы и любовники, - сказала я с непонятным сожалением. - Зачем?

Ильяс Фаритович прикрыл ладонью мои губы.

- Не надо, - попросил он. - Давай помолчим.

Стесняясь друг друга, мы вылезли из спальника, умылись в реке и, попив чаю, двинулись вдоль речки искать брод.

***

…Я снова, очень осторожно, шагаю узкой улочкой, вглядываюсь с острым любопытством в домики, надеюсь увидеть людей. Их не видать, но я почему-то знаю, что люди где-то рядом. Мне чудятся их лица, тихий говор, я уверена, что они видят меня, но какая-то причина заставляет их задолго до моего приближения уходить во дворы, в комнаты, в беседки и незаметно наблюдать за мной.

«Я вижу чудесный цветной сон», - мелькает мысль. Я останавливаюсь, трогаю пальцами коротко остриженную траву на газонах, срываю зеленый стебелек, растираю в пальцах и подношу к лицу. В нос ударяет незнакомый, дурманящий запах. Нет, это не сон. Но что? Заглядевшись на один из домов, в окне которого мелькнул мужской профиль, я споткнулась и упала на песчаную дорожку. Мне было больно. Поднявшись, я ощупала коленку и рассмотрела на коже капельку крови. Она была очень красная.

Но если моя прогулка по Вечернему Граду - так я назвала этот городок - не сон, тогда что? Я взбежала на высокое крылечко, в нетерпении толкнула дверь. Она легко подалась, и я вошла в комнату. У меня возникло ощущение, что вот только что в уютной комнате, на этом диванчике и двух стульях беседовали люди. И упорхнули перед моим появлением. Но куда? Я прошла в другую комнату. Там валялись детские игрушки. И снова у меня появилось подозрение, что в эти игрушки только что играли. Досадуя на неуловимых хозяев, я поднялась наверх и ступила на крышу. Она была устлана цветными паласами. Если б взглянуть на дом сверху, наверняка можно было б предположить, что на крыше дома разбит цветник.

Мне послышался смех и оживленный шепот из зеленой беседки. Я повернулась на шум. Откинув живую гирлянду, я вошла вовнутрь. Пусто. Теперь уже я была уверена, что тут, совсем недавно, были люди, но они по какой-то непонятной причине не хотят встречаться со мной. Но куда они деваются?

Я спустилась на улицу, безнадежно оглянулась на пустые дома и пошла к воде. Красивая, безмятежная речка по очень правильной кривой окружала город. Та же короткая зеленая трава на берегах, гладкая синь воды. Такая гладкая, будто по ней прошлись утюгом.

Хотелось еще раз пройтись по тихим, светлым улочкам, но к моим ногам упал блестящий острый луч. Пора было возвращаться в свой мир.

В комнате стояла тишина. За окнами нарастал шорох шин, громко кричал кому-то дворник. Я откинула одеяло и осторожно подтянула правую коленку. На ней алело красное пятнышко крови. Я вскрикнула…

***

Не скрою, мои сны, а точнее мои ночные блуждания в отрыве от привычного тела, меня пугают. Вечерний Град чересчур реален. Я ощупываю стены домов и чувствую кожей пальцев их шероховатость. Ощущаю под ногами ребра ступеней, могу больно удариться о дверной косяк. В последнем сне я с удовольствием напилась холодной, вкусной воды из реки, моей защитницы, потом, проснувшись, весь день не ощущала жажды. Однажды, шагая по речному песку, я оглянулась и увидела следы своих ног. Выходит, я была в материальном теле?

Единственный человек, кому я доверяю свои сны, это Ильяс Фаритович. Он внимательно выслушивает мои рассказы, кивает, но от комментариев воздерживается.

После той памятной ночи в горах мы стали как-то стесняться друг друга. Однажды я прямо сказала об этом своему другу. Ильяс Фаритович взглянул мне в глаза и сказал: «Вы знаете, Маргарита Наумовна, я всегда относился к вам как к дочери, то есть ощущал себя отцом».

- А теперь? - спросила я холодно.

- И теперь ощущаю себя отцом. Но… - Ильяс Фаритович снова посмотрел мне в глаза. - Но уже грешным отцом.

Я хмыкнула.

Настала осень. Стригунков добросовестно удерживал часть моих доходов, предназначенную для покупки дома. По моим подсчетам сумма уже набиралась. Я звонила Стригункову и просила сообщить дату, когда я могу приехать за деньгами. Он подтвердил, что сумма «вызрела», но просил подождать. Через месяц он снова попросил меня воздержаться от поездки.

Приближался Новый год. Стригунков сочинял «веские» причины: покупка нового оборудования, выплата налогов, ремонт офиса… 31 декабря он поздравил меня с Новым годом. Видимо, Стригунков крепко выпил - тон его был раскованным и несколько развязным. «Маргарита Наумовна, - сказал он с пафосом. - Я вам служу верой и правдой. Но посудите сами: время суровое, мы должны нести тяготы поровну».

- То есть? - насторожилась я.

- То есть… - Стригунков солидно покашлял. - То есть я предлагаю делить прибыль пополам.

- Это невозможно, Костя, - тихо сказала я. - Мы так не договаривались.

- Я не договаривался таскать вам каштаны из огня за так.

- Ко-остя, - сказала я.- Ты таскаешь каштаны не бесплатно, я отдаю тебе треть доходов. Другие таскают и за четверть. Ты это прекрасно знаешь.

- Да ладно, не переживай, - Стригунков опять покашлял. - Столкуемся.

- Когда мне приезжать за деньгами? - спросила я.

- Не торопись, Рита, - Стригунков попытался придать голосу беззаботный тон. - Где-нибудь к весне.

- Жди меня через месяц, - злобно сказала я и бросила трубку.

Тревога медленно вползла в мое сердце…

***

В одно из посещений Вечернего Града я встретила Хамзу. С этим симпатичным узбекским пареньком я училась в школе, мы даже дружили в старших классах. Но его родители не одобряли нашей дружбы - они хотели видеть в будущей родственнице мусульманку.

Мы встретились в маленьком, уютном скверике, сели на скамейку. Хамза был, как всегда, тих и задумчив. Но сегодня он выглядел смущенным.

Ты что здесь делаешь? - спросила я и положила руку на его широкие, сильные плечи - так я делала еще в школе.

Хамза опустил голову.

Я уже видел тебя здесь, - признался он. - Но не хотел огорчать и прятался.

Не хотел огорчать? - спросила я. - Чем?

Со мной случилась беда, - признался Хамза. - Но почему я оказался здесь - не знаю. А ты?

Хожу сюда в гости, - беспечно ответила я. - То ли прилетаю, то ли сваливаюсь.

Рита, тебе лучше не бывать здесь, - осторожно посоветовал Хамза и поцеловал мои руки. - Тебя там ждут.

Где «там»? - удивилась я. - Ты что-то знаешь? Тогда зачем спрашиваешь? Ведь мы просто увидались во сне?

Хамза бережно снял мои руки со своих плеч.

Спасибо за свидание, - сказал он. - Тебе нельзя быть здесь долго.

Ну посиди немного, - попросила я и пошутила: - Времени у нас - целый вагон.

Нет, времени у нас совсем мало, - ответил он беспокойно. - Прощай, Рита-джан.

Так он называл меня в часы наших жарких свиданий. Я благодарно посмотрела на его смуглое лицо и печальные, черные, красивые глаза.

…Проснувшись, я долго лежала в постели. Бешено колотилось сердце.

В тот же день я позвонила родителям и поинтересовалась Хамзой.

Мы разве тебе не говорили? - удивилась мать. - Хамза погиб месяц назад. В аварии.

В следующий свой «круиз» в Вечерний Град я отыскала тихий, уютный сквер. Там уже сидел Хамза. Я взглянула в его печальные глаза и спросила:

Ты все время здесь сидишь?

Нет. Я знал, что ты захочешь увидеть меня, потому пришел.

Как узнал?

Не знаю.

Я хотела, как в прошлый раз, положить руки на плечи Хамзы, но не решилась.

Тебе было больно?

Нет, - спокойно ответил он. - Машина вылетела за дорогу, перевернулась. Очнулся уже здесь.

Хамза неопределенно повел рукой вокруг себя.

Тебе грустно? - спросила я. - Тебе хочется обратно?

Нет, - испуганно ответил он. - Я ни о чем не жалею. Так было угодно Ему, чтобы я ушел из нашего с тобой мира. Обратно нельзя. Нужно двигаться только вперед. Но как тебе удается посещать этот мир?

Не знаю, - в тон ему ответила я. - Может, я слетела с катушек, может, провалилась в какую-то дыру в своем сознании, может, я кому-то здесь нужна время от времени. Только один человек знает о моих визитах в твой мир. Но «там» меня считают нормальной, - пожав плечами, я тоже сделала неопределенный жест вокруг себя. - Теперь я совсем не знаю, где это «там» и где это «здесь».

Хамза покивал мне.

В школе я верил, что жизнь одна, - сказал он грустно. - А потом - ничто, темнота. Я был глуп. И наши учителя были глупые люди. Они ничего не знали. Они верили, что живут в одном единственном мире. А их много.

Хамза впервые улыбнулся мне.

Меня скоро тут не будет, - предупредил он. - Здесь надолго не остаются. Приходят в себя и…будто тают. Куда-то уходят.

Я вспомнила гнавшуюся за мной толпу, требовавшую показать паспорт.

Эти существа иногда забредают в нашу тихую обитель, - сказал Хамза. - Одни погибли в пьяном угаре, другие в драках, от передозировки. Они не понимают, что с ними случилось и где они находятся. Они толпами носятся по мирам, очень агрессивны. У них нет энергии, поэтому они ищут ее, чтобы подпитаться.

Единственное средство утихомирить эти существа - насильно напоить водой или побрызгать им в лицо, тогда они трезвеют и начинают что-то понимать. Но вот этого-то они сильно боятся, их трясет от воспоминаний из прошлой жизни. У них нет будущего - они будут вечно скитаться пьяными по бесчисленным мирам в поисках энергии.

Но почему они требовали у меня паспорт? - вспомнила я. - Что для них мои будущие сорок лет?

Хамза развел руками:

Толпа поймала тебя на твоем страхе. Ты боишься старости?

Пока не боюсь. Я боюсь, что не успею до сорока родить ребенка.

Тогда избавься от страха. Ты обязательно родишь, и это случится скоро, - Хамза взял мои руки в свои. - Не бойся возраста. В тебе много силы - оттого и липнет всякая нечисть.

Я почувствовала, что луч вот-вот протянется ко мне, и поспешно попросила:

Хамза, пожалуйста, ущипни меня, я хочу знать, сон это или не сон.

Он ущипнул меня за руку, и я вскрикнула от боли. Хамза побледнел и закрыл глаза.

Уходи, Рита-джан, - сказал он еле слышно. - Я отдал тебе свою энергию - мне плохо. Здесь очень дорожат ею. Уходи…

Проснувшись, я изумленно поглядела на свою руку. На предплечье красовался огромный синяк. «Конечно же, я во сне сама себя ущипнула, - услужливо подсказало мне сознание и жизненный опыт.

Но сильно, бестолково билось в моем теле сердце.

***

Приближалась весна. Я очень нервничала - успела пообещать родителям, что до лета перевезу их к себе. Стригунков по-прежнему успокаивал меня и просил обождать. «Нужная тебе сумма лежит в надежном месте, - говорил он. - Тебе не о чем беспокоиться. Нужно утрясти кой-какие формальности. О`кей?»

Я терпеливо ждала и с тоской смотрела на календарь. Вот-вот начнут таять снега. Ильяс Фаритович уже подыскал приличный дом за городом, обговорил все условия с хозяевами - дело было за малым: подписать договор и отдать деньги. А деньги лежат в «надежном» месте.

…Вечерний Град, как всегда, был погружен в легкие сумерки. Мне он казался безлюдным, покинутым, но это на первый взгляд. Иногда в конце улочки появлялись люди, по одному и группами, но стоило мне приблизиться, как они бесшумно исчезали, словно растворялись в чистом, прозрачном воздухе.

Все улочки упирались в реку. Еще дальше, за противоположным берегом, простирались безжизненные пески ядовито-желтого цвета.

Как-то я спросила Хамзу, почему здешние обитатели избегают меня.

Эти люди пережили сильный шок, - объяснил он. - Все они умерли трагической смертью. Теперь они приходят в себя. Я знаю семью, в которой отец и двое детей заживо сгорели в собственном доме. Им понадобится много времени, чтобы обрести покой. Еще они переживают за мать, которая в той жизни осталась одна. Поэтому они никого не хотят видеть.

Ну почему обитателям этого приюта не повезло в земной жизни? За что они страдают? - спросила я, опечалившись историей несчастной семьи.

Не знаю, - честно признался Хамза. - Все очень сложно. Думаю, мы все расплачиваемся за свои и чужие грехи. Если, например, я не сумел сделать из сына хорошего человека, то вина за это ляжет прежде всего на меня, а уж потом на него.

Выходит, нет справедливости во Вселенной? - вздохнула я.

Нет, есть, - твердо возразил Хамза. - В этой тихой, покойной обители нам дают возможность обдумать прошлую жизнь. А потом нас поселят в другом мире, и мы постараемся прожить новую жизнь умнее и полезнее. Главное, никому не делать больно, а жить так, чтобы приносить хоть какую-то пользу. Ведь это так просто! Но в прошлой жизни я почему-то не думал об этом.

Но в новой жизни ты можешь просто забыть о своих хороших мыслях, - сказала я. - Тебе возьмут и сотрут память.

Это невозможно, - ответил Хамза. - Во Вселенной ничто не пропадает. Опыт моей старой жизни обязательно зачтется в новой.

…Я не знаю, сколько времени проводила в сумеречном городе. Там время стоит. У Вечности нет часов.

В сегодняшнее посещение я определенно з н а л а, что толпа серых сущностей снова кинется на меня.

И снова испитые, грубые лица, пустые глаза… И снова они, суетливо дергая руками, подпрыгивая и гримасничая, бегут ко мне. Но сегодня я стою на их пути как вкопанная. Дух мой спокоен и тверд.

Передние замедляют бег. И тогда один из них, желая подбодрить толпу, истошно кричит:

У нее нет денег!

Да-да! - кричит второй, широко разевая пасть. - У нее нет денег! Она бедная!

Толпа возбужденно надвигается на меня.

В долговую яму эту мерзавку! - орет кто-то сзади.

Я развернулась к ним лицом и громко сказала:

Я не боюсь вас. Я не боюсь возраста, не боюсь бедности, не боюсь судьбы, не боюсь даже смерти. Она придет ко мне доброй подругой и уведет меня, старую, немощную, изжившую себя в тот мир, где я смогу начать новую жизнь, снова делать добро и радоваться. Поняли?

Передние остановились и с недоумением, сменившимся на испуг, уставились на меня. Задние по инерции напирали. Наконец толпа встала передо мной.

Я не боюсь вас, - громко и четко повторила я и сделала шаг навстречу.

Толпа попятилась. Агрессия ее таяла на глазах. В пустых глазах передних появились равнодушие и скука.

Вскоре я осталась одна. У меня в самом деле пропал страх.

Но где находится этот загадочный мир, в котором я одержала первую победу? В крошечном уголке моего сознания, или это одна из малых реальностей где-нибудь в созвездии Гончих Псов?

Гордо и независимо я прошла улочкой к той самой беседке, где любил бывать Хамза.

Он сидел на скамеечке и улыбался.

Ты всегда и во всем побеждала, - сказал он. - Но почему ты сегодня грустная?

Нет, грустный - это ты, - ответила я, - что случилось?

Я скоро покину эту обитель, - Хамза оперся руками о скамейку.

Когда? - спросила я, опечалившись.

Не знаю, - ответил мой старый друг. - Этого здесь не знает никто.

Хамза внимательно смотрел из беседки вдаль, где за одинокой рощицей светло-зеленых деревьев угадывалась желтая полоса не то утренней, не то вечерней зари.

Но откуда ты знаешь, что скоро уйдешь отсюда? - настойчиво спросила я.

Я как-то успокоился, у меня на душе покойно и светло. Я уже ни о чем не сожалею, вспоминаю свою прошлую жизнь без отчаянья и горечи.

Хамза поднял на меня темные глаза и сказал:

Мне пора в путь, Рита-джан. Но где и куда проляжет мой путь - я не знаю. В другой город, страну, планету? Может, мне дадут прожить такую жизнь, где я смогу быть добрым и полезным? Помнишь, я посадил в школьном дворе пять деревьев, и все они прижились? Может, мне доверят и т а м сажать деревья? Или разводить певчих птиц?

Я никак не могла справиться с глубокой печалью. И только глядела на школьного друга.

Может, я появлюсь снова на земле, где-нибудь в вашей России, в семье лесника? - помечтал Хамза. - И отец научит меня своему делу? Вот если б так…

Так оно и будет, вот увидишь, Хамза, - заверила я.

Тебе пора к себе, - спохватился Хамза. - Тут нельзя долго чужим…

Мы больше не встретимся, - сказала я. - Скажи что-нибудь на прощанье…

На этом месте мы уже не увидимся, - кивнул Хамза и перевел взгляд с сумеречной полоски на меня. - Твои родители - хорошие люди. Возьми их к себе. Им плохо, Рита-джан…

Я вскочила с кровати и схватилась за сердце. Как нехорошо, больно оно билось…

Я уже верила всему, что творилось со мной в последнее время. Моим родителям плохо на земле, которая вдруг стала для них чужой. Теперь я знала цену их словам и письмам. Подлые лгунишки…

***

Ильяс Фаритович привез обещанный пистолет. Вид у него был невеселый.

Я взяла оружие в руки. Маленькое, удобное железное тельце пистолета лежало на моей ладони. Это холодное орудие убийства вселило в меня жуткую уверенность. Я неумело вытянула магазин. Тускло блеснули желтые патроны.

Все восемь, как близницы-братья, лежали в пенале, тесно прижавшись друг к другу.

Ильяс Фаритович забрал у меня пистолет, коротким, энергичным движением вставил магазин, дослал патрон в ствол и поставил пистолет на предохранитель.

Пистолет готов к бою, - по-военному доложил он.

Я с восторгом смотрела на железную, изящную с виду штуковину, в которой пряталось восемь смертей.

Вы чего такой убитый? - спросила я своего помощника и погладила пальцами деревянную рукоятку.

Ильяс Фаритович не ответил.

Я научу вас пользоваться этим оружием, - озабоченно сказал он. - Научу попадать в цель с двадцати шагов, научу одним заученным движением выхватывать пистолет из сумочки. Но обещайте мне, что вы не убьете человека.

Я только попугаю его, - ответила я.

У оружия своя логика, - мой друг впервые за этот разговор улыбнулся. - Оно обязательно убивает, и зачастую убивает невинных людей. Теперь смотрите.

Он быстро и четко разобрал пистолет, объяснил предназначение каждой детали, затем собрал. Показал, как заряжать и разряжать. А вечером я впервые стреляла в дальнем лесу. Получилось неплохо.

Вы совсем не боитесь боевого оружия, - удивился Ильяс Фаритович. - У вас в роду были профессиональные военные?

Уже в офисе он заставил меня отработать до автоматизма движение, которым я достаю из сумочки пистолет и привожу его в боевую готовность.

И все равно озабоченное выражение лица не покидало Ильяса Фаритовича.

Вы все хорошо продумали? - спросил он. - Давайте я поеду с вами, подстрахую.

Нет, - решительно отказала я. - Эта проблема - моя личная. Ее решать могу только я. И никого я подставлять не буду. А уж вас тем более.

Ильяс Фаритович долго смотрел на меня, затем неожиданно обнял и привлек к себе.

Что бы ни случилось, - сказал он, - я вас осуждать не буду. - И добавил сухо: - Вы или святая, или - исчадие ада.

И то и другое, - засмеялась я. - И спрятала оружие в сумку. - А теперь, милый мой Ильяс, купите мне билет на поезд, а обратно - на самолет, в бизнес-классе.

***

Стригунков Константин Григорьевич был сильно удивлен моим неожиданным приездом. Было около семи вечера. Мы сидели одни в его небольшом уютном офисе. Стригунков, как обычно, держался вальяжно, говорил медленно, с расстановкой, с удовольствием курил свои любимые сигареты «Мальборо».

Только в глазах его я читала недоумение пополам с тревогой.

Он завел было разговор о растущих ценах на картон и этикеточную бумагу, непомерных налогах и арендной плате, но я бесцеремонно оборвала его:

Константин Григорьевич, я приехала за деньгами.

За деньгами? - Стригунков засмеялся и помахал перед своим носом ладонью, чтобы получше рассмотреть меня сквозь табачный дым. - Милейшая Маргарита Наумовна, вы бы хоть предупредили меня о своем приезде, я бы заказал гостиницу.

Я улетаю сегодня же ночным самолетом, - я напряженно следила за выражением его лица и глаз. Сумочка лежала у меня на коленях.

Стригунков нахмурился.

Странно, - сказал он. - Так срочно понадобились деньги?

Да, - согласилась я кротко. - Я их полгода жду со дня на день. Мои родители сидят на чемоданах.

У меня, кстати, есть один проект, - Стригунков хмуро оглядел свой кабинет. - Тут задарма продают картонажную фабрику…

Деньги! - нетерпеливо перебила я. - Где мои деньги? Я могу опоздать на самолет.

Да что это с тобой, Рита? - искренне удивился Стригунков. - Тебя будто подменили сегодня…

Где мои деньги? Ради бога, не виляй! - я крепко прижала к животу сумочку.

Где-где… - начал злиться Стригунков. - Заладила! Родителей, видишь, надо перевезти. А подождать они могут? Тут бизнес налаживается, а она… Тургеневская дама, ей-богу!.. Есть наши деньги, а твоих нету!

Я с треском расстегнула сумочку и выхватила пистолет.

Нет моих денег? - спросила я. - Выходит, «опель» на мои деньги купил? И дачку? Скоро сына отправишь за дипломом в Сорбонну?

Стригунков с изумлением переводил взгляд с меня на пистолет и обратно. Видимо, реальность угрозы до него доходила медленно.

Рита, убери эту игрушку, - сказал он, пытаясь улыбнуться. - Она может выстрелить. Убери, говорю. Давай поговорим, может, и утрясем наше дельце.

Деньги! Отдай мои деньги, подлец! - закричала я и навела пистолет на Стригункова.

Шизофреничка! - Стригунков наконец обозлился. - Если не уберешь эту штуку, я сейчас отберу ее и нахлопаю тебя по заднице.

Я увела ствол левее и нажала на спусковой крючок. Грохнул выстрел, и экран монитора, что стоял позади Стригункова, разлетелся вдребезги.

Теперь Стригунков испугался по-настоящему. Лицо его исказилось от страха.

Сволочь! - сказал он тихо. - Так ты решила убить меня из-за этих денег? Ты, паскудная баба, не посмеешь выстрелить в меня!

Он шагнул вперед, и я смалодушничала. Стригунков вышиб из моих рук пистолет, затем поднял меня, как щенка, из кресла, и бросил на пол. Я попыталась встать, но он ударом кулака в лицо снова свалил меня.

Я откатилась к стене и затихла. Стригунков придвинул кресло и сел напротив меня. Трясущимися руками он полез в карман и достал пачку сигарет.

Ну и стерва! - сказал он, закуривая и понемногу успокаиваясь. - Деньги ей подавай. А вот это хочешь?

Стригунков сделал неприличный жест.

Куда ты дел мои деньги? - спросила я, чтобы потянуть время. Тупая боль в голове понемногу уходила - видимо, у меня было легкое сотрясение мозга. - Истратил?

Счас! - Стригунков нервно засмеялся. - «Опель» купил на трудовые, с тобой в паре заработанные, а вот дачу…прижал тут кой-кого по старому бизнесу. А твои зелененькие лежат в сейфе. Ты на них рот не разевай. Куплю картонажную фабрику. Может, дивидендами немного с тобой поделюсь. Попозже, когда раскручу дело. Если хочешь, давай по честному: с завтрашнего дня ты будешь получать половину доли от прибыли, а про две трети забудь. Но чтоб исправно возила со всего Урала заказы. Поняла?

А мои заработанные, что в сейфе лежат? - хрипло спросила я. Тупая боль в голове ушла, и я с облегчением вздохнула. Только из разбитой губы сочилась кровь, я еле успевала слизывать ее языком.

Я тебе уже сказал, забудь про них. Поняла? - строго сказал Стригунков.

Поняла, Константин Григорьевич, - я опять вздохнула. - Поняла, что ты меня здорово кинул. Ну что ж, спасибо, хоть в доле меня оставляешь. Костя, ради бога, дай глоток вина.

Ну вот, давно бы так, - проворчал он. - А то подавай ей зелененькие.

Стригунков повернулся к столу и взялся за бутылку.

Я вытянула руку и нащупала пистолет. Холод оружия тут же успокоил меня.

Кстати, откуда ты выкопала пушку? - спросил Стригунков. - Готов биться об заклад, такая интеллигентная женщина, как ты, неспособна выстрелить в человека.

Он повернулся ко мне с бокалом вина в руках.

Я очень даже способна стрелять в таких гнид, как ты, - ответила я очень спокойным голосом. - Вот, смотри.

Я нажала на спусковой крючок.

Стригунков, не успев удивиться, схватился левой рукой за ногу выше колена. Бокал с вином грохнулся на пол.

Стерва, ты соображаешь, что сделала? - он застонал, оторвал руку от ноги и с изумлением стал разглядывать кровь на пальцах. - Бешеная волчица! - Стригунков прислонился к столу, опираясь на здоровую правую ногу. - Счас я тебя задушу…

Деньги! - потребовала я и не узнала свой голос: чуть хрипловатый и решительный. - Быстро открывай сейф.

Счас! - злобно ответил Стригунков и снова сделал свой омерзительно неприличный жест.

Я снова выстрелила. Теперь Стригунков схватился за правую ногу и рухнул на пол.

Сатана в юбке! - он лежал на полу и корчился от боли. - Ты бы хоть вспомнила: у меня сын и неработающая жена.

Мои деньги! - жестко повторила я и встала, тяжело опираясь на ноги. Из разбитой губы все еще сочилась кровь. Языком я аккуратно облизывала губы и глотала собственную солоноватую кровь.

Ползи и открывай сейф! - приказала я и прицелилась Стригункову в плечо. - Или я отстрелю тебе руки, и ты через полчаса умрешь от потери крови.

Он поглядел в мои горящие яростью глаза и, поверив, пополз в угол, сунул руку в тайничок и вытащил ключ.

Открой сама, - сказал он тускло.

Нет, ты откроешь сейф и отдашь мне в руки мои деньги, - ответила я и навела ствол. - Раз, два…

С-стерва, - почти заплакал он и пополз к сейфу.

Мои деньги лежали на верхней полке. Шесть аккуратно перевязанных пачек. Я кинула их в пакет, следом пистолет и равнодушно посоветовала:

Вызывай «скорую». Ты еще очухаешься и натворишь новые пакости. Пристрелить бы тебя…

Я вышла на улицу, не переставая облизывать губы, прошла с квартал и остановила такси.

В аэропорту уже шла посадка на мой самолет. Я заскочила в туалет и выбросила пистолет в мусорный ящик.

Когда самолет взлетел и стали разносить напитки, я попросила бокал коньяку и под веселые взгляды мужчин залпом опорожнила его. Потом крепко уснула и проспала до родного аэропорта.

***

В начале мая, в тихую лунную ночь, мы с Ильясом Фаритовичем встречали ташкентский поезд. На нем возвращались на родину мои родители. Они продали за бесценок хибару, пожитки и налегке сели в поезд.

…Я держу в объятиях бесконечно дорогих мне людей: сначала маму, потом папу. Я их не видела целых пять лет! Как постарела моя мама, как ссутулились некогда широкие, сильные плечи отца… Всю обратную дорогу до моей скромной квартирки я незаметно размазывала по щекам слезы.

Родителям, привыкшим к предельно скромной жизни на юге, мои две уютно обставленные комнаты казались роскошью.

Я с нетерпением ждала и дождалась того дня, когда мы с Ильясом Фаритовичем повезли их показывать дом за городом.

…Отец и мать вышли из машины и уставились на красивый дом и густой хвойный лес за ним.

Покупка дома с садом была чрезвычайно удачной. Здесь все отвечало моим вкусам. Молодой сад, быстрая речушка внизу, в долине, синие пики гор к востоку от дома, пролегающая за лесом хорошая дорога…

Где-то к югу отсюда, километрах в сорока, меж двумя башкирскими аулами, раскинулось село Топтыгино, родина моего отца. В детстве я гостила там, хорошо помню дедушку, бывалого охотника.

Родители стояли перед домом-красавцем и недоуменно переглядывались.

Это ваш дом, - тихо подсказала я старикам.

Отец шагнул и привлек меня к себе. Сбоку привалилась ко мне мать. Ее затрясло от рыданий.

По молодости и неопытности я не могла знать, что значит для старых людей уехать на чужбину, нажить дом, сад, хозяйство, потом потерять все, вернуться на родину и вдруг обрести потерянное.

От таких перемен вместе со слезами счастья можно получить инфаркт.

Я обняла этих бесконечно близких мне людей и ощутила себя счастливой.

Деликатный управ стоял у машины спиной к нам и разглядывал лежащую у его ног зеленую, цветущую долину.

Отец долго ходил по саду, дому и изумленно повторял: «Я ведь, Рита, думал, что ты купила деревенский домишко, а ты придумала : хоромы…»

Вот и хорошо, что дом большой, - похвалила мать. - Газ есть, туалет, ванная, - сказка… Будет нам где внучат растить.

Она с испугом и надеждой посмотрела на меня. Я сделала вид, что не расслышала.

Одна лишь усталая мысль в сотый раз промелькнула в голове: «И этот дом, последнее прибежище моих стариков, Стригунков пытался схоронить в сейфе. Кто-то могучий и справедливый не дал этому человеку сотворить зло».

***

Я еще раз спустилась (или вознеслась?) в Вечерний Град. Я прошла по его улочкам, посидела в беседке. Хамзы нигде не было. Он ушел отсюда навсегда. И мой визит в эти сумерки был последним. Это я знала. Вскоре я обрела полное спокойствие в душе. Это случилось в тот день, когда врач сказала, что я беременна.

- У меня будет дочь! Я чувствую под сердцем. Мне хорошо… мне очень хорошо! - кричала я самой себе.

- Мисс Одинокая волчица… - сказал мне некто дерзко и весело. - Ты счастлива?

- Нет-нет, - возразила я быстро. - Я, быть может, и волчица, но уже не одинокая. Нас уже двое!.. Да, я счастлива… думаю, что да.

- Кто отец?

Вот этого я не скажу. Имя отца я не скажу даже дочери. Так надо. Оно останется моей великой тайной. С ней я уйду в свой Вечерний Град. Но это будет не скоро…

Написать отзыв

© "БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ", 2004

Главный редактор: Юрий Андрианов

Адрес для электронной почты bp2002@inbox.ru 

WEB-редактор Вячеслав Румянцев