№ 06'04

Ольга ЕЛАГИНА

XPOHOC

Русское поле:

Бельские просторы

МОЛОКО

РУССКАЯ ЖИЗНЬ

ПОДЪЕМ

СЛОВО

ВЕСТНИК МСПС

"ПОЛДЕНЬ"

ПОДВИГ

СИБИРСКИЕ ОГНИ

Общество друзей Гайто Газданова

Энциклопедия творчества А.Платонова

Мемориальная страница Павла Флоренского

Страница Вадима Кожинова

Любовь нужно постоянно кормить. Жертвами. Ужас, как страшно.

Так говорила Бася.

Ползала по комнате, выуживая из-под мебели свое бретельное, кружевное, нейлоновое, щурясь и поднося нейлоновое к неоновому, что из окон. Хм, надо же, чулок.

И тут главное — обязательно нужно отдать все. Не важно: мало или много — главное, чтоб все. Я скажу в изнуряющий полдень — отдай мне свое мороженое. И ты отдашь. Безоговорочно. И, может, еще умрешь от жажды, неизвестно. Но когда ты мне скажешь: давай пополам, ведь так лучше, так мы выживем оба... Тогда все. Все. Слышишь? Ко-нец.

Вот хочешь, я сейчас отрежу палец. Какой хочешь, выбирай. Только давай на левой руке, хорошо? А то правой я пишу, будет неудобно... Хотя и правда, зачем тебе мой палец?

Говорила Бася.

Шла на кухню, соскребала с тефалевых сковородок вчерашние остатки вместе с тефалью. Равнодушно выпивала литр кефира.

Калитин смотрел на нее взглядом, который Бася называла мутным. Да и весь мутный Калитин, неясный. А собственно что? Она знала, как он раздевается. Постепенно снимает с себя все, даже линзы — и остается голый и мутный. Еще что? Не терпит над собой шуток. Утром пьет бордовый чай. Кар-ка-де. Когда едет в метро, заглядывает в чужие газеты, книги, журналы (любит читать), подсказывает ответы в сканвордах. Никогда не носит рубашек. Носит же водолазки и свитера. Имеет седые волосы. Четыре штуки. Гордится ими. Хочет казаться старше своих лет. Называет — солидность. Ненавидит блондинок. Потому как пошлость. А любит женщин с серыми волосами. Худых. Поет. Даже, скорее, мурлычет. Это песня “Я ехала домой и встретила я вас, та-та-та-та...”. Кот. Говорит: “Я люблю тебя как тысяча чертей” (в постели с утра, между песней и “Каркаде”), а также “Глоток холодного портера или пулю в висок” (в магазине продавщице) — очень категоричен.

А Бася болезненная. Все время кашляет в тряпочку. И не ходит, а больше ползает. По кровати, например. Или сидит на ковре, перебирает его, Калитина, фотографии, а потом опять ползет по ковру, в другой конец комнаты — поставить альбом в тумбочку. Посидит, найдет еще чего-нибудь интересное, вытащит, поползет обратно. И вообще, в движениях у нее все время это переползание. С дивана — на колени к Калитину, с Калитина — снова на диван. И говорит ему так: “Серьёженка, Серьёжа...” — с вопросом. Все время его теряет, плохо ориентируется в жизненном пространстве. Один раз поехала к подруге в другой конец города — заблудилась. Домой вернулась поздно, пьяная и с мужчиною. Тот нес в руках помимо Баси и бутылку коньяку. “Серьёженка... я тебя искала так”. Калитин не церемонился, ударил. Мужчина встречи с ним не ожидал, исчез сразу же. “Ты не подумай, Серьёженка, мы совсем ничего почти не делали... я же тебя люблю... так все искала тебя, искала…” Больше Калитин Басю никуда не отпускал. Но плакал почти и все выведывал про коньячного — что он делал, где, трогал ли, целовал? Бася не помнила и не понимала, зачем это все, если любит она Калитина, и про него одного думала, а коньячный — человек добрый, просто помог, довез. И Калитин в тот день забыл снять линзы, и глаза у него на утро были красные.

А Бася вот теперь сидит дома, перебирает тихонечко на ковре фотографии. Пытается даже пить этот его чай. Кар-ка-де. Но кислый очень, терпкий. А Калитин приходит что-то теперь поздно, задерживается, работает. Потому что у него Бася. Бедненький, бедный. Вот вернется он домой, отдохнет. Надо устроить так, чтоб он дома отдыхал. Надо ему приготовить ванну. Из лепестков роз. Пусть он будет в ней лежать благоуханным. Любимый. Серьёженька.

Роз только нет. Надо пойти купить. И Бася одевает голову платком. Покупает тридцать четыре (на больше не хватило) розы. Красные как кровь, как любовь. Приходит домой и начинает обрывать лепестки. Любимый мой. Благоуханный. Обетованный.

Калитин приходит. Бася улыбается загадочно, ползет к нему, перетекает. Калитин говорит: “Я голоден как тысяча чертей” — и идет на поиск. В сковородках, конечно, ничего, потому что Бася на диете. В магазин собрался и по-быстрому чего настрогать — Басенька, где деньги? Бася загадочно улыбается, подталкивает к ванне, отдохнуть в ее розовых водах, забыть, что там было всего за день...

А он... он… в общем, не понял ничего.

Бася плакала тихонько, кашляла. Так Калитин и дверь закрыл, чтоб не слышать. Ничего не оценил, ни-че-го. Но да все равно, поползла к нему, прильнула. Помирились. Решили поехать в санаторий, что в пригороде.

Номер большой, холодный, на первом этаже. За окном сосны. Бася ходит между и трогает их руками. Нагнулась, ягодку нашла, пожевала, выплюнула — просроченная. Бледная-бледная такая — в дороге рвало. Калитин смотрит на нее из окна.

К ней подходит некто, задает вопрос. Бася приостанавливается, на ветерке покачивается и на вопрос отвечает, кивает головой в сторону корпуса, а тот берет ее за локоток, улыбается, вступает в сосны, Бася ему что-то объясняет — общительная. А у Калитина тем временем лицо убийцы в период умысла.

Некто же, вслед за Басей, широко открывает рот, как рыба. И Калитин слышит, как она говорит на восклицательных, что дышите, дышите! воздух! надо дышать! И ему кажется это очень умным, как это она верно говорит — дышите, — очень верно. Некто бы без нее умер. Но все же нельзя ведь так, с неизвестным…

Идут в столовую обедать. За столом еще двое — Лиля Макарова и Илья Петрович.

Лиля — блондинка. Делает все с удовольствием: ест, пьет, смотрит, обоняет. У нее красный свитер и джинсы, до отказа ею заполненные. Все в ней туго, натянуто, стремительно и звеняще. Те-ти-ва. И еще усмешка. Лиля всегда чуть-чуть усмехается. Кажется, что она знает больше того, что говорит. А может быть, и не та, за кого себя выдает. Не исключено.

А Илья Петрович — не понятно, кто таков. Он с ними не разговаривает. Сутулый. В жилетке ручного вяза. Смотрит в тарелку. У него самый плохой номер, в котором помимо него живет долговязый юноша-легочник. Юноша кашляет и кричит во сне. Илья Петрович им недоволен. Отдых испорчен, считает Илья Петрович.

Надо больше гулять. Чудесный сосновый дух. Мы с Серьёженкой собираемся каждое утро выходить за час до завтрака. Тут в ста метрах замечательная вода — река или озеро — не помнишь, Серьёж? Ну и не важно. В общем, река или озеро.

Говорит Бася.

А Калитин смотрит на нее и любит невыносимо, и кивает, что, мол, да, будем ходить, мол, каждое утро, до завтрака. Это очень им хорошо, очень на пользу.

Вдруг Лиля Макарова усмехается и чуть отворачивает голову. Как будто говорит: “Дураки!” А Калитин (вспомним) того не любит — усмешек там, шуточек. И разговор между ними такой завязался, как будто светский, но неприязненный. Вот ведь. И с чего, казалось бы?

Даже Илья Петрович напряжение за столом уловил, от еды оторвался.

Калитин подумал: “У нее с ним что?”

Илья же Петрович все доел, вылизал дочиста тарелку, съел даже еще две булочки сверх нормы, которые уж все отдыхающие на столах оставляли, и глазами рыскает — чего бы. А Бася к тарелке еще не притронулась, так он: “Вы не будете? Больше не будете, да?” И она ответила, что нет, нет, нет, конечно, берите пожалуйста, хотя как раз хотела оттуда овощ. И Илья Петрович накинулся. Сначала, издалека еще, выпростал и воткнул свою вилку, а потом поволок к себе.

Калитин подумал о нем так: “Животное”.

А Лиля, напротив, с одобрением, интимно даже как-то: какой, мол, у вас, Илья Петрович, аппетит замечательный, ничего себе.

Илья Петрович наконец доел, из-за стола поднялся. И Лиля тоже. Чуть за руку его взяла и на Калитина опять эдак победно, со смешком глянула, как будто они с И.П. — вот это да, а Калитин с Басей — так, ерунда какая-то.

А из окон дует. Бася ходит по номеру в колготках и в свитере Калитина еще, который ей до колен. Заглядывает во все тумбочки, шкафчики. На телевизор поставила банку с какой-то коряжкой — для красоты. Ежится. Когда холодно, всегда почему-то есть хочется, говорит. Перерыли чемоданы — из съестного только кипятильник и заварка. Выбросили из банки коряжку, заварили чай. А Бася нашла какой-то сухарь, забралась под одеяло, грызет, счастливая. Тычет им Калитина в губы — хочешь, хочешь? Маленькая такая, худенькая. Чуть сильнее сожмешь — что-нибудь обязательно сломается. Но волков бояться… и ночью Калитин ее сжимал много раз подряд, без счету, рискуя, — обошлось.

Утро же было солнечное, белое. Как будто Бог стоит за дверью, но не проходит — стесняется. Сказала Бася. Высовывала из-под одеяла и жмурила на солнце лицо.

На речку не пошли, а заодно и на завтрак. Потому что у Баси губы чуть-чуть приоткрыты, и сомкнуться их, кажется, силой не заставишь. Калитин, правда, пробовал пальцами, но Бася смеялась очень, и не получилось ничего.

А вот обед был знаменателен. Следующим. От дальнего стола отделился человек с большими усами и издалека же закричал: “Нанцева!” — и пришел, и пододвинул к Басе стул. А Калитин еще сразу не понял — кто это Нанцева, это было ему странно вспомнить, что до него Басе была присуща какая-то собственная изначальная фамилия, а также отрезок жизни, на котором вместо Калитина существовали другие люди. Вроде этого усача.

Лиля и его тоже все поддеть пыталась, то за усы, то за другое. Но тому бесполезно. У него форма огнеупорная, устойчивая. Как у кирпича.

Он (усач-то) тем временем восклицал, тормошил Басю за плечо да ус покручивал, вспоминал студенчество, и говорил о том, чего Калитин не знал, и все открывал ему что-то их общее, с Басей роднящее. И тогда она как будто отплывала от Калитина. И Калитину опять становилось странно.

Наговорившись, усач потащил Басю (заодно с Калитиным, понятно) к себе. Бася все восхищалась усами и говорила, что надо же, никогда бы не подумала, что у него будут такие усища. И даже пальцем трогала.

Стали пить. Усач приехал в санаторий только-только, и запасы были еще не початы. Продолжали разговор о сокурсниках, из которого Калитин узнал, что Иванов попал в аварию и теперь плохо ходит, а Вениаминов, к примеру, не вышел из запоя и ушел… совсем… н-да… А Танечка Комарова, Танечка? Ну! А какая была красавица… Пельцер? Разбогател сказочно, кстати, спрашивал… ну это… про тебя… (заминка, потайной взгляд в сторону Калитина) А ты? А я? Тополя…

Неожиданно Калитин обнаружил, что усач туговат на уши. Когда Бася его о чем-нибудь спрашивала, он кивал головой, мялся и отвечал невпопад, что не очень вязалось с его большими ушами, и Калитина смешило. Сам он уже порядком выпил, и его особо остро тянуло к уплывающей и чужой Басе — “Серьёж, ну подожди немножечко, это же мой старый-старый друг…” Калитину, вниманием не наделяемому, стало совсем невмоготу. Он снабдил рот сигаретой и неровно вышел в ленивую коридорную тишину.

Коридор покачивался, пускал туман в глаза, водил бесом, путал Калитина своими отрогами. А тут еще почему-то представилось: что, если Бася сейчас с усачом… Но Калитин тут же отбросил эту мысль как невыносимую. Взялся за стену и ориентировочно пошел к номеру.

В холле, перед телевизором, сидела Лиля Макарова. Курила. Смотрела Калитину прямо в глаза. Так что тот приближался как бы под прицелом.

“Почему не были на ужине?” — спросила, но, распознав его состояние, понимающе зашевелила бровями.

Калитин прислонился к стене и зло смотрел на Лилю мутным своим взглядом. “А вы что же, один?!” — озираясь, спросила Лиля в форме гротескного удивления и, мол, где же ваша… кхм-кхм… любовь? И заулыбалась, заискрилась хитрыми глазищами, как будто знает больше.

Калитин нечетко сказал, что не кхм-кхм, а да, любовь, и еще, мол, что же это ей, Лиле, его любовь покоя не дает? И Лиля ему: “А что, скажите, разве правда, любовь все-таки бывает, да?” — “А что? Нет?” — отвечал Калитин, думая, что хорошо бы эту ее улыбочку с Лили стряхнуть, чтоб не впредь. “А вы мне докажите! — подбодрила Лиля. — Докажите!”

И он пошел на нее. Угрюмо, как на врага. И так как-то получилось, что поволок в номер, повалил, и все вытряхивал, вытряхивал, даже, помнится, бил по губам, по улыбке преимущественно — не сходила. И пружина одна как-то по-особому скрипела, зловеще, как с Басей не было никогда. Скуир-скуир, скуир-скуир… и Калитин что-то бормотал, с общим смыслом что, мол, что? Думаешь, тебя люблю? Нет, я ее, скуир, ее… Лиля соглашалась, как с душевнобольным… да-да, конечно, люби себе, люби… А у самой лицо неподвижное и с открытыми глазами, не изменяясь от наличествования Калитина совершенно.

И в момент, когда пружина финально взвизгнула и донесла, Калитин начал Лилю душить, а она вдруг потянулась рукой к его волосам, потрепала точно, похвалила, и сказала: “Ну, вот, теперь и правда… любовь.” Калитин с тупым удовлетворением подумал, что победил. И дальше не помнил.

На следующий день Илья Петрович уехал, и усач перебрался к ним за стол. У Лили из-под ворота виднелись пятна. Бася заметила, шепнула Калитину, мол, оставил Илья Петрович напоследок, ишь, оказался любовничек. Калитин хмуро кивнул. Усач тоже был молчалив, возможно, с похмелья. Только Лиля, игнорируя шею, была как всегда: весела, довольна, все подшучивала над ушами усатого (усами ли ушатого?) — дерзкая.

А Басенька ложкой по тарелке водит. И у Калитина вдруг — раздражение. Ешь нормально. Так Лиля со смешком сразу, думает из-за нее.

А тут Бася еще, вареная сидит, ложкой ковыряет. Сказать ей, что ли, про пятна, чтоб взбодрилась… Но сдержался, неприятно было вспоминать.

Не сдержалась Бася. Ночью рассказала ему все про усача, что старая любовь, а это не в счет, что это, мол, все равно… все равно что с родственником, что он, Калитин, был такой безобразно пьяный к тому же, и так себя весь вечер вел нехорошо, неуважительно, над ушами смеялся. Рассказала и смотрит с любопытством, ждет, что дальше будет.

А Калитин лежит трупом. Ноль эмоций. Бася даже возмутилась, мол, ты что ж это, не слышишь, что ли, вче-ра-но-чью-я-те-бе-из-ме… А у Калитина вдруг — отсутствие любви. Совсем.

Он смотрит на Басю. И в ней любимого ничего. Что же это?

А она, его равнодушием оторопелая, ползет по кровати — мириться. Да и не ползет — переваливается как-то. И что это за имя такое — Бася? Как ее на самом деле зовут? А, все равно.

Он отворачивается к стене и лежит без сна. Пустоголовый, как глобус.

Написать отзыв

© "БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ", 2004

Главный редактор: Юрий Андрианов

Адрес для электронной почты bp2002@inbox.ru 

WEB-редактор Вячеслав Румянцев