№ 08'04

Лидия ДАНИЛОВА

НОВОСТИ ДОМЕНА

ГОСТЕВАЯ КНИГА

XPOHOС

Русское поле:

Бельские просторы

МОЛОКО

РУССКАЯ ЖИЗНЬ

ПОДЪЕМ

СЛОВО

ВЕСТНИК МСПС

"ПОЛДЕНЬ"

ПОДВИГ

СИБИРСКИЕ ОГНИ

Общество друзей Гайто Газданова

Энциклопедия творчества А.Платонова

Мемориальная страница Павла Флоренского

Страница Вадима Кожинова

Гусиные истории

ДВЕ СЕМЬИ — ДВЕ СТАИ

Поначалу их было у нас десять солнечных комочков. Каждому два дня от роду. На третий день звенящая семейка пополнилась ещё пятнадцатью гусятами. И в стае начался разброд. Она перестала быть семьёй.

Гусята первой семьи отделились от второй. И даже когда подросли, держались особняком.

Выгуливание гусят было трудновато. Обычно гуси держатся вместе. Это у них от природы. Но наша удвоенная семья сразу разбредалась. Собрать её было непросто. И кроме моей внучки этого никто не мог.

— Их надо держать в кулаке, — учила она меня, — почаще показывать хворостину и сгонять хворостиной.

Хворостины гусята боялись. А у меня и с хворостиной разбегались. Я приходила в отчаяние, так как боялась, что гусята могут стать добычей ворон.

Но тем не менее так и не научилась управлять нежными, словно пуховыми, комочками. И я так понимала их писк: «Ах, уберите от нас хворостину! Мы боимся её!»

Вскоре я заметила, что лучше всякой хворостины гусята подчинялись жестам. Резкий взмах рук их пугал. Плавные движения успокаивали так же, как доброжелательный, спокойный голос хозяйки.

ОТШЕЛЬНИК

Гусиный век короткий. Время летит для них очень быстро. Гусята росли на глазах, меняли оперение.

От стаи отбился гусь. Он не примкнул ни к одной группе и пасся на лугу сам по себе, одновременно приглядываясь к соседней стае.

Однажды гусь-одиночка появился среди чужих и стал ухаживать за гусыней. Они подружились. С тех пор они паслись вдвоём.

Но перед заходом солнца парочка расставалась, гусыня возвращалась к себе. Гусак не приглашал свою подругу. Он, наверное, думал: «В семье, где одиноко мне, будет неуютно и ей».

Семья же гусыни дружелюбно отнеслась к гусаку, поэтому он решил поселиться в её доме, а в свой не возвращаться. Вёл себя уверенно и у кормушки занял место рядом со своей подругой.

Но, к сожалению, хозяйка, заметив чужака, выпроводила его за ворота. Такое поведение человека было вне понимания птиц… Изгнанный не пошёл домой, а устроился на ночлег у чужих ворот. Отогнать его было невозможно, он возвращался. Пришлось идти за ним. Я взяла его на руки и отнесла домой.

— Нельзя ночевать у чужих ворот, — внушала я ему, — это опасно: бродячие собаки могут загрызть.

Утром, едва гусей выпустили на улицу, он сразу же направился к соседке, а та уже спешила к нему.

Удвоенная семья не простила отшельника. Он стал чужим среди своих. Его щипали. Он всех раздражал. К кормушке не спешил, как все гуси, а подбирался с осторожностью и ел, когда сородичи, увлечённые едой, торопились и не обращали на него внимания.

Он старался быть незаметным. Но чем деликатнее вел себя, тем нетерпимее относились к нему.

ГУСИНАЯ ПАМЯТЬ

Память у гусей отличная. Они отзывались на мой голос, узнавали издалека и спешили в радостном недолгом полёте.

Дождавшись их, я шла впереди, а они, вытянувшись в одну линию, неторопливо, друг за другом, шествовали за мной, как за вожаком.

Моя внучка не могла понять, почему гуси не к ней привязались, а они, по-видимому, невзлюбили ее за хворостину.

Гуси помнят добро.

В знойный июльский день одному гусю стало дурно. Он упал посреди дороги. Лапы не держали его. С тоской смотрел он, не в силах подняться, в сторону удаляющихся птиц.

Я взяла гуся на руки и понесла к бочке с водой, в которую и окунула.

Гусь ожил, загоготал и несколько раз нырнул на дно. Вода освежила и вернула ему силу. Я отнесла птицу в гусятник, где была тень, разговаривала с ним, успокаивала:

— Все будет хорошо, мой дружочек.

Поставила перед ним прохладную воду, нарвала молодой травы.

Гусь запомнил мое участие и помощь. Он сделался ручным и, если был рядом, засыпал у моих ног. Не раз я брала его на руки, дышала в нежную шею, гладила по спинке, шептала ласковые слова. И он, опустив шею, спокойно и доверчиво принимал мою любовь.

Другой гусь тоже сделался ручным. Он заболел. Целый день я провела в гусятнике, упрашивая поесть. Подносила ему воду. Не оставляла одного.

— Живи, мой гусёночек! Живи, мой голубоглазый! — приговаривала я.

И гусь выжил. Эти два гуся больше других привязались ко мне и были особенно доверчивы.

Мне нравилось находиться среди гусят, когда они, наевшись сочной травы, падали в неё от усталой сытости и засыпали.

Солнце согревало их нежгучими лучами. Мягкий ветерок освежал. Высокое голубое небо укрывало. Волны необъяснимого блаженства и покоя окружали и меня. Это был миг слияния с солнечным травяным миром и его обитателями.

Век бы любовалась этим миром! Век бы сидела с гусями в покое, тишине и умиротворении!

Чуткость гусей поразительна. В моём сыне они сразу узрели врага. А он с вожделением смотрел на них:

— Гусь — это вещь! — твердил он. — Но хорош только в духовке.

Иногда он подходил взглянуть, не годятся ли они для жаркого. Гуси его гнали. Двадцать пять птиц единым фронтом подступали к любителю гусятины. Они пренебрегали даже травой, которой он хотел их задобрить, дружно и больно его щипали. Смешно было видеть, как двухметровый детина спасался бегством, а они шипели ему вслед.

ЛЮБОПЫТСТВО

Гуси внимательны и очень любопытны.

Недалеко от пруда был вырыт котлован под дом. Однажды гуси поднялись на насыпь и с гоготом, вытянув шеи, стали заглядывать внутрь ямы.

Привлечённая странным поведением птиц и невообразимым гвалтом, я направилась узнать, в чём дело.

Подойдя, я тоже стала смотреть в яму.

На дне сидели три школьника и курили. Гуси надрывались от возмущения, но больше всех негодовал вожак. Он открыл клюв и так вопил, что виден был даже язык.

Я отогнала птиц и ушла. Но как только скрылась из виду, вожак с несколькими гусями вернулся к яме и опять истошно загоготал.

СПАСАТЕЛИ

Гуси очень умны и проницательны. Известно, что они спасли Рим. Я же расскажу, как они спасли уток.

На пруду вместе с гусями плавали и утки. Как-то хозяйка решила изжарить одну на ужин. Она пришла к пруду и ласковым голосом стала их звать. Обычно суетливые утки торопливо плыли к ней, так как знали, что их будут кормить. Но на этот раз те словно застыли на воде: уткам преградили путь гуси, которые, вытянувшись во всю длину пруда, не оставили и узкого прохода.

Хозяйка продолжала зазывать птиц, но на притворно-ласковый голос по-прежнему никто не откликнулся.

Неожиданно в гусином заграждении появился промежуток, и тут же одна уточка поплыла к хозяйке.

Я, как и гуси, следила за ней. И вдруг меня осенило — я разгадала манёвр гусей.

Они (трудно в это поверить!) знали всё наперёд.

А хозяйка, оглядев утку, сердито загнала её обратно в воду: очень уж была она щуплой, заморенной и на жаркое не годилась.

После её ухода пернатый мир пришёл в движение. Вожак что-то прогоготал: стая гусей рассредоточилась, начала плескаться в воде, чистить свои перья, а утки — вверх тормашками нырять за лягушками. Их уморительные хвосты торчали над водой.

Опасность миновала.

ЗАДОХЛИК

Он был самый маленький из гусят, меньше цыплёнка, и совсем не рос. Этакий карлик. Гадкий гусёнок. Одним словом, задохлик! Его так и прозвали. Никто не заботился о том, чтобы он был накормлен. Обречённый на умирание, он приводил в удивление своей живучестью.

Во время кормления крепенькие гусята окружали чашку и дружно поглощали еду. Только Задохлику не было места. Ему не удавалось добраться до корма. Он бегал вокруг гусят, пронзительно пищал, но его никто не слышал. Каждый был занят своим делом.

Иногда Задохлику удавалось протиснуться к корму, но сильные и рослые гусята тут же его вытесняли. И снова начинался суматошный гон.

Однажды гусята по обыкновению заняли места вокруг чашки с едой, расставив для устойчивости лапки, как это делают матросы во время шторма на корабле.

Задохлик пришёл в страшное волнение. Забегал, запищал. Но на этот раз вёл себя странно и не так суетился, как прежде.

Внезапно он подлез под гусёнка с самыми длинными лапами и, умостившись под ним, начал с жадностью клевать корм. Со стороны казалось, будто кормился двухголовый мутант.

Гусь-крыша не сразу сообразил, кто отмочил такую шутку. Да и не до этого было: торопился. А сообразив, не отогнал. Так заморыш нашёл своё место. В борьбе за выживание он проявил смекалку и находчивость.

Когда у гусят выросли крылья, горизонт их познаний о мире расширился. Они направлялись к дороге и перелетали через неё.

Лишь Задохлик с едва наметившимися крылышками не мог этого сделать. По дороге мчались машины, и Задохлик боялся отстать. В то время как все гуси летели, он в отчаянии её перебегал, маленький, страшненький, рискуя угодить под колёса.

Задохлик панически боялся одиночества, хотя в стае всегда был последним. Но, видно, это его не устраивало. И однажды из гусятника он выскочил первым. Но «за дерзость такову» был жестоко наказан — двадцать четыре гуся прошли по нему, словно по настилу. Я думала, что Задохлику пришёл конец. Но ошиблась. Пролежав некоторое время без движения, смельчак пришёл в себя и поплёлся за стаей.

С тех пор Задохлик не сомневался, что его место — быть последним. В этом его спасение. Он замыкал шествие, не отставал, не допускал разрыва. Одним словом, держал строй.

Задохлик сделался «позадисмотрящим». Он прикрывал тыл, что тоже немаловажно. Его смекалка и бдительность нужны были стае так же, как зоркость и отвага вожака. Под прикрытием этих двух сил гуси могли спокойно пастись и не отвлекаться.

Может быть, поэтому они жили в мире с уродцем, так как понимали значимость замыкающего строй. Его полюбили за ум, терпение и за то, что он, как собственной жизнью, дорожил своей семьёй и, будучи последним, предупреждал об опасности, от которой мог пострадать первым.

Благодаря Задохлику я другими глазами смотрела на роль последнего в стае домашних гусей.

Последний — это не самый слабый, ничтожный и бесполезный.

Между первым и последним — невидимая, необходимая связь.

Я поняла, почему Задохлик, когда ещё был гадким гусёнком, подполз под того гуся, который впоследствии сделается вожаком.

Летние дни летели один за другим. После дождей трава поднялась. С утра до захода солнца гусей радовал зелёный мир, который насыщал их здоровьем и важной уверенностью в себе.

Гусиный писк сменился густым гоготом. И только Задохлик ворковал, как голубь.

Прошло два месяца. Гусята превратились в красивых белоснежных птиц. Один Задохлик походил на заморённую курицу. Глядя на него, одолевало сомнение: «А не курица ли это?»

А заморыш не унывал и, приводя в соответствие тело со своим духом, без устали ел. Он как бы бросил вызов своей невзрачности. Его дух вступил в поединок с хилым телом. Задохлик и сытый ел, как будто бы и вовсе до этого не ел. Просто непостижимо, как он не заболел от обжорства.

Процесс поглощения пищи шёл неустанно. К тому же Задохлик не стоял на месте, а постоянно находился в движении, как будто знал, что в движении — жизнь.

Но вот и он был вознаграждён за неустанный труд и любовь к жизни. Счастье пришло и к нему. Отросли крылья. Тело покрылось белым пухом.

И когда гуси перелетали через дорогу, он тоже перелетал, и когда они с крутого берега пруда, распустив крылья и шумно хлопая ими, опускались на воду и бежали по ней, словно лодочки под белыми парусами, едва касаясь её поверхности, то и Задохлик участвовал в параде сил и здоровья. Прошло то время, когда он был похож на курицу.

Он — гусь. Он — гордая птица!

Чувство сытости и довольства гуси выражали гоготанием, вытягивали шеи, приподнимались на лапы и хлопали крыльями, словно проветривали себя.

Вожак при этом издавал радостный возглас. Сытые птицы укладывались на отдых и засыпали. Один Задохлик не спал: после обильной трапезы всё бродил по загону, выискивая зерна. И, лишь убедившись, что всё съедено, засыпал.

Пройдёт ещё какое-то время, и Задохлик в росте догонит других гусей, от которых перестанет отличаться. Узнать его можно будет только по неутолимой жажде к еде.

Я восхищалась Задохликом, любила его. Не раз брала на руки. Он не сопротивлялся. Опустив белоснежную шею, зорко всматривался в землю, надеясь увидеть хоть зёрнышко.

Он сделался совсем ручным: я не забывала подкармливать его. Завидев меня, он спешил ко мне и, небольно щипая, начинал клянчить. И для него, особенного и неповторимого, всегда были одуванчики — его любимая трава.

ВОЖАК

Вожак, самый сильный и крупный гусь в стае, завоевал власть в честном, но жестоком поединке с другим претендентом. Он нанёс ему глубокую рану под крылом, которую, как сверлом, пробуравил клювом.

Двоевластию пришёл конец. Распри кончились. Стая не разбредалась и подчинилась победителю. Отныне он выбирал маршруты и уводил гусей в такие места, что в поисках их приходилось бегать иногда по всему селу. Вожак доказывал власть тем, что ежедневно менял маршруты. При такой самостоятельности гусака недолго было и стаи лишиться.

Ни одна территория не устраивала его. Наконец вожак нашёл место по душе.

Это был новый пруд, далеко от дома. В нём плескались не три, а десятки гусиных и утиных стай. С утра до позднего вечера не умолкал птичий гам. Небольшой пруд из-за скопления птиц со стороны казался белоснежной скатертью на зелёном лугу.

Но, несмотря на тесноту, места хватало всем. В свободном перемещении птицы жили мирно. Одни гуси, отдохнув на лужайке, заходили в воду, другие, наплескавшись вволю, выходили на берег. Перед заходом солнца они покидали пруд. Вожаки разводили свои стаи по домам. Я не переставала удивляться, как гуси и утки при таком скоплении избегали путаницы. Но они, как и люди, тоже друг на друга не похожи.

Правда, иногда какой-нибудь бестолковый гусь пристраивался не к своим, но чужака тут же с угрожающим шипением отгоняли.

ЛЕТО КОНЧИЛОСЬ

Наступила осень, поздняя, холодная. Пруд застыл. Земля подмёрзла. Гусей не выпускали. Они находились в сараях или в загонах.

Наш вожак водил стаю по перекопанному огороду, едва покрытому снегом. Он был полон сил, достоинства и не сомневался в своей власти. Однако излишнее самомнение привело к беде.

За баней во дворе дома находилась собачья будка. В ней жил доберман по кличке Рей, пёс умный, но скандальный по характеру, жадный до живности и злопамятный.

Обычно он лаял не переставая. Больше всех выводили его из себя велосипедисты. Несколько лет назад один из них особенно досаждал Рею: дразнил, кидал в него камни, одним словом, вовсю потешался над привязанным псом. После этого доберман возненавидел всех велосипедистов. Отвлечь его внимание от них могли только куры, которые иногда забредали на его территорию. С ними он расправлялся стремительно, без звука.

Заметив гусей на огороде, Рей совсем перестал лаять. Он, как хитрый лис, притворялся безразличным и вёл себя так, словно ему ни до кого не было дела.

Убедившись в его равнодушии, вожак направился к собаке. Пёс замер, напрягся и весь превратился в слух. И вдруг — прыжок, лязг зубов, и гусь в его пасти. Вырвать добычу у собаки, да ещё такой породы, как доберман, непросто. Рей подчинился только хозяину, который и спас гуся от неминуемой гибели.

Вожак лежал на земле и не мог прийти в себя от нервного потрясения. Лапа его была перекушена.

Стая окружила пострадавшего, выражая сочувствие и искреннюю преданность.

Ни один не покинул лежачего. Птицы вели себя так, словно уговаривали подняться. Но вожак был неподвижен. Молчал. Гуси лишь потом поймут, что без здоровья не может быть и власти.

Я решила помочь пострадавшему. Но как только приблизилась, он, опираясь на крыло и здоровую лапу, поскакал прочь. Ему было очень больно. И он хотел быть один.

Я не стала беспокоить птицу, но миску с зерном поставила неподалёку. Однако из-за немощи он не мог есть со всеми, а один не привык.

Бедный гусь исхудал, но держался независимо. Мне так и не удалось его приручить. Внешне ко всему безучастный, он не был безразличен к своим сородичам и очень от этого страдал.

Два дня стая не покидала вожака и кружилась около него, а потом оставила. Когда гуси уходили на значительное расстояние, он, превозмогая боль, приподнимался и, заваливаясь на бок, ковылял за стаей, чтобы быть к ней поближе.

Это было очень печальное зрелище.

А вскоре стало совсем холодно. Двор наш опустел и затих. По сельской улице гулял ветер. Начиналась зима…

Написать отзыв в гостевую книгу

Не забудьте указывать автора и название обсуждаемого материала!

© "БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ", 2004

Главный редактор: Юрий Андрианов

Адрес для электронной почты bp2002@inbox.ru 

WEB-редактор Вячеслав Румянцев