№ 02'04

Марат АБДУЛЛИН

XPOHOС

Русское поле:

Бельские просторы

МОЛОКО

РУССКАЯ ЖИЗНЬ

ПОДЪЕМ

СЛОВО

ВЕСТНИК МСПС

"ПОЛДЕНЬ"

ПОДВИГ

Общество друзей Гайто Газданова

Энциклопедия творчества А.Платонова

Мемориальная страница Павла Флоренского

Страница Вадима Кожинова

Гуси-лебеди

Рассказы

СЕДЬМАЯ СИМФОНИЯ

Его повысили в должности. Это было для него долгожданным событием, вознаграждением за упорство. Он работал не жалея себя. Старался изо всех сил. Выслуживался как мог. Приходилось и прислуживать. Все было. А что поделаешь?

Теперь он был доволен. Перешел в другой кабинет, где и кресло помягче, и жалованье повыше. Безмерно гордился собой: добился-таки своего!

В скором времени в областном центре состоялось совещание по какому-то вопросу. Совещание как совещание: прочитали доклад, выступили ораторы. Известный сценарий. Потом раздали кому что: одним поощрения, другим выговоры. Как положено. После совещания всех его участников пригласили на коллективный ужин, а затем повезли в филармонию слушать симфонический концерт. Необходимое, так сказать, культурное мероприятие. Чтоб у руководителей не притупились человеческие чувства, ведь они тоже люди. Известно, что обязанности по службе поглощают добросовестных работников порой целиком. Не то что не до книг, театра и музыки - родную жену забываешь. Работа!

В концертном зале он занял место где-то в середине. Пройти в первые ряды не посмел: увидел, что туда направились слишком важные персоны, и не решился. Устроился по поговорке: «Каждый сверчок знай свой шесток».

Оркестранты заняли свои места. Дирижер в элегантном сюртуке поклонился публике. В полуосвещенном зале все замерли. Легкий взмах волшебной палочки и...

Исполняли Седьмую симфонию Шостаковича. Все превратились в слух. Он тоже слушал: внимательно, с напряжением. Пытался понять, постичь. Когда-то давно один знакомый объяснил ему, что для этого нужно иметь самую малость - пылкое воображение. Все очень просто, говорил он, слушай, фантазируй, проникайся! Он вспомнил эти советы, попробовал, но... слушал, а не слышал. Как будто сам не принадлежал себе. В сознании все время возникала одна и та же назойливая картинка: служебный кабинет. Собственный! Мозг сверлила одна и та же неотступная мысль: «Срочно надо поменять кресло. Поставить новое, с красной обшивкой. Старое не смотрится».

Не в силах избавиться от этой мысли, он осторожно огляделся по сторонам. Слушатели были увлечены стихией переживаний. Они словно вдруг отрешились от всего сущего на земле, сдались в плен гармонии звуков, очутились в ином мире. А он не мог заставить себя стать таким же, как ни старался. Почувствовал себя ущемленным, чужаком тут. Но он - среди своих, один из них! Как быть? Как вести себя? Сидеть истуканом? Нельзя, ранг не позволяет. Тогда не спи, действуй! Делай то же, что делают другие. Подражай! Никто не догадается. Чем ты хуже их и чем они лучше тебя?

Он сидел откинувшись назад. Удобная поза позволяла скрытно наблюдать за лицом соседа. Вот у того в изумлении приоткрылся рот. И он чуточку приоткрыл свой. Вдруг сосед нахмурился. И он сдвинул брови. И так весь вечер. Ему не удавалось повторить лишь то, как у соседа изредка дергалась правая щека. Его щека дергаться не желала.

Концерт, наконец, окончился. Слушатели восторженно рукоплескали. Он бил в ладоши громче всех, до боли. И очень обрадовался, что мучительный час прошел.

После концерта он решил немного прогуляться по городу, а заодно сделать кое-какие покупки для дома. Настроение было прекрасное! Какой необыкновенный день! Очутиться среди таких людей, побыть вместе с ними. Откушать за одним столом! Это же... неслыханное счастье!

Он неторопливо шел по улице и мурлыкал под нос что-то радостное. Лишь теперь он ощутил в себе музыку. Настоящую! Она переполняла его. Это была не симфония, нет. Это было что-то намного сильнее - то ли опьянение собственным положением, то ли вдохновение. А навстречу ему шли и шли люди. Каждый в своих заботах. Много народу. Точно муравьи. Так себе... людишки. Чтобы стать человеком, надо что-то в этой жизни значить. Иметь хорошую должность, например!

На одном из перекрестков стоял юноша. Стильный парень: длинноволосый, в потертых джинсах, рубашка нараспашку, голая грудь. Он играл на гитаре и пел. Рядом, на асфальте, лежала картонная коробка для сбора денег. Кое-кто из прохожих бросал туда монеты, изредка - бумажные купюры. Музыкант подзарабатывал.

Он остановился возле гитариста. Скрестил на груди руки. Грузный мужчина средних лет. Со стороны могло показаться, что он внимательно слушает.

Юноша перестал играть - наверное, устал. Посмотрел на незнакомца, стоящего перед ним.

- Похоже, секешь? - весьма дружелюбно спросил он. - Забирает?

Тот не понял, но не подал виду.

- Шостаковича играть надо, молодой человек, - поучительно и строго сказал он в ответ. - Симфонию... Седьмую! Вот это вещь!

Гитарист от удивления разинул рот и чуть не выронил свой инструмент.

- Ты что, дядя, сдвинутый по фазе? Какая симфония... На гитаре!

В полном недоумении он долго смотрел незнакомцу вслед. Мужчина действительно был заметный. Солидный. Гордо поднятая голова. Широкие плечи. Важная походка. Фигура! В толпе…

ГУСИ-ЛЕБЕДИ

Две соседки, пожилые женщины, повздорили.

- А лебедей-то съели! - возбужденно заявила однажды рыжеволосая тетя Дуся. - Вот пошел народ... Изверги! Живодеры!

- Ты откуда откопала такую сплетню? - недоверчиво восприняла это сообщение тетя Шура. - Небось, сорока на хвосте принесла?

Речь шла о тех самых лебедях, которые появились недавно в большом пруду городского парка. Грациозные белые птицы, до сих пор невидаль в этих местах, вызвали настоящий фурор, особенно среди детишек. Поглазеть на них приходили многие. Не остались в стороне и наши старушки, полюбовались живой красотой.

- Нет, не сорока! - засучив рукава, начала спорить тетя Дуся. - Как услышала, так нехорошо мне стало. Ушам своим не поверила. Была в парке еще раз. Не поленилась, как видишь. Нету их... Тю-тю!

- Ты уверена? - усомнилась тетя Шура, оставаясь невозмутимой. - Может быть, они перелетели на другое место? Весна в разгаре. Им нужно гнездиться. Яйца откладывать. Птенцов выводить. Ты об этом подумала?

- И думать нечего! - решительно возразила, воспаляясь, тетя Дуся. - Их поймали, общипали и сожрали. Перья валяются в кустах. Белые, крупные перья. Сама видела!

- Не может быть!

- Как не может? Вот те крест!

- Не верю!

Однако после недолгой перепалки спор женщин окончился мировым соглашением: решили пойти в парк и убедиться лично. Быстро оделись, вышли на остановку автобуса. Парк располагался в черте города, а городок был небольшой. Вскоре они уже подходили к пруду. Шагалось легко. В молодом ельнике везде были проложены пешеходные тропы, грибники и любители прогулок протоптали их как следует. Вот и водоем. Широкая поверхность воды издали блестела на солнце.

- Вот и они! - первой воскликнула тетя Шура, отдышавшись. Тетя Дуся опешила. К великому ее изумлению гуси-лебеди оказались живы. Целы и невредимы. Они медленно плавали в пруду. Величественная и неразлучная пара. Игрушечные каравеллы! Глаз не оторвать.

- Говорила же тебе, - с упреком продолжала тетя Шура, - ты вечно что-нибудь путаешь. Тень на плетень наводишь.

- Я что? - виновато потупила взор тетя Дуся, оправдываясь. - Что слышала от людей, то и говорю. Да и не было их вчера здесь!

- Нет, ты неисправима, - выговаривала подруге тетя Шура. - Сколько толкую тебе: протри глаза. Хорошенько. Ты ведь никому не веришь. Во всем видишь подвох. Замечаешь только черные краски в жизни и в людях. А хорошее где? Оттого и замуж выходила... три раза!

Это было уж слишком. Больной ущип. Тетя Дуся не стерпела.

- У меня честно было... С каждым мужем! - взорвалась она без тени смущения. - А ты сама заводила шуры-муры на стороне? Заводила. Сколько раз?

Такая перепалка ни к чему хорошему привести не могла. Поняли: болевая точка. Нельзя трогать, лучше обойти. Помолчали недолго. Нашли на берегу удобное место, посидели на траве. Снова разговорились. Беседовали без малейшей взаимной обиды.

- Что ни говори, а я права, - снова заговорила тетя Шура. - Надо видеть в окружающих в первую очередь доброе, красивое. От этого самой больше радости и легче живется.

- И то правда, - сдалась тетя Дуся. - Я вспыльчивая. Знаю. Сгоряча наговорю что попало. Потом жалею. До того каюсь, что язык бы себе откусила. Сколько раз так было!

- Ты только посмотри на лебедей, - подсказала тетя Шура, развивая свою теорию доброты. - С кем и с чем их можно сравнить? Ну... Невесты. Балерины на сцене, ей-богу! Божественные создания. Сказка наяву. Как можно убить и съесть такую прелесть? Какому идиоту может прийти в голову такая сумасбродная мысль? Это просто невозможно!

- А перья я видела на самом деле, вон там лежат, - проговорила тетя Дуся, кивком головы указывая на кусты. - Белые перья-то.

- Значит, там курицу разодрали, - отозвалась тетя Шура убежденно. - Бродячих собак нынче много развелось. Их работа.

- Опять я ошиблась, - вынуждена была признать свое поражение тетя Дуся. - Прошу прощенья. Извини.

- Если глядеть на мир твоими глазами, то очень трудно жить. Это несчастье! - поучительно продолжала тетя Шура. - Ах да ох... Как все плохо! Конец света! Радоваться надо уметь. Особенно нам, на старости.

- Да, наверное, - смиренно согласилась тетя Дуся, но тут же снова встала на любимую стезю. - Но… Глаза носим, а не дырки от сучка. Они смотрят. Видят. Погляди кругом… Сколько веток на деревьях обломали! От безделья тешатся. Хулиганье! Разве это правильно?

- А ты сними очки, - шутя посоветовала тетя Шура. - Тогда эти мелочи не заметишь.

- Не мелочь это!

- Ты опять за свое?

Тетя Дуся закусила губу. Еще одно ее слово - и очередной ссоры было бы не избежать. Дружба дороже.

Но… Ровно через три дня прекрасных лебедей действительно не стало. Их останки и обглоданные кости нашли утром. Здесь же, на берегу, возле потухшего костра.

СВЕТИЛО СОЛНЦЕ

Мальчик вывел дедушку во двор подышать свежим воздухом и немного погулять. Дед передвигался с трудом, еле переставлял ноги. Приходилось поддерживать его, иначе он мог бы упасть. Слабый, худой, старый человек. У него постоянно тряслись руки и слезились глаза. Старость - не радость.

Мальчику было семь лет. Он все понимал. Обязанности поводыря исполнял добросовестно. Бдительно следил за тем, чтобы с дедом ничего плохого не случилось. Так велела ему мама.

День был летний, теплый, солнечный. Посреди просторного двора дед потихоньку опустился на землю. Уселся на травку, осмотрелся. Мальчик успокоился, расположился в тени на завалинке дома и продолжал наблюдать за старым человеком. Он искренне жалел дедушку. У деда была трудная судьба, так рассказывала мать... Лет пять назад умерла бабушка Сайда. Заболела и умерла. Дед остался один. Для него это был страшный день. До того страшный, что он почти ослеп и повредился в уме. А ведь до того был совершенно нормальный человек. Теперь перестал узнавать родных. Даже запамятовал имя женщины, с которой прожил вместе шестьдесят лет! Немыслимая беда. Но так случилось.

Нынче старик жил у дочери, в ее семье. Здесь о нем заботились, вовремя кормили, ничем не упрекали. Да и сам дед был непривередлив и послушен, как покладистый малыш. Ел то, что давали. Сидел там, куда сажали. Спал там, где ложили. Большую часть времени он разговаривал. Сам с собой. Но его суждения были лишены логики и смысла.

Мальчик смотрел за дедом. На этот раз за ним интересно было наблюдать. Старый человек не сидел на месте просто так, сегодня он был совершенно другим. Козырьком подводил руку к глазам, старался разглядеть окружающие предметы. Трудно сказать, разглядел ли он что-нибудь, а вот траву под собой он почувствовал вполне. Потрогал руками. Узнал. Густой травой был покрыт весь двор.

- Это же сорняк! - громко, почти возмущенно воскликнул дед. - Он погубит весь наш урожай! Его нужно вырвать с корнями. С корнями! Поле надо беречь и любить.

Это было что-то новое. Дед ожил. Встал на колени и принялся вырывать траву, складывая ее в одну кучку. При этом приговаривал, как в ясном уме:

- Ох, как все заросло... Корни... Корни не оставляйте!

Дед рвал траву с упоением. Больше того - негромко и довольно мурлыкал что-то себе под нос. Вскоре вокруг него образовалась чистая площадка. Ни травинки, ни соринки. Но двор был большой, а травы на нем хоть отбавляй.

- У него могут заболеть пальцы, - подумал внук, глядя на него. - Может быть, завести обратно в дом?

Но он не стал этого делать, уж слишком самозабвенно трудился дедушка. Словно вспомнил былое, кровное, то, чем жил всю жизнь. Крестьянин.

- Пусть работает, - решил мальчик. - Мама говорит, что он очень любил работать. Всегда работал больше всех.

По рассказам матери мальчик знал, что беспомощным дедушка стал только сейчас, на старости. Когда-то он был сильным, знаменитым бригадиром-бахчевиком. Да, это правда. За околицей течет речка, а за речкой есть поле. Огромное поле. Когда-то там выращивали дыни и арбузы. Пахали землю на лошадях. Лопатами вручную рыли оросительные канавы. На речке крутилось водозаборное колесо: деревянное, с бадьями-черпалками. Все это было сделано из подручных материалов местными умельцами. А какие получали урожаи! Всем хватало. И верховодил там его дедушка Халик! Вот какой он был! А теперь немощный. Теперь и в том поле ничего нет, заросло бурьяном. Дело дедушки забыто.

- Вот стану взрослым, - размечтался ребенок, - буду работать как он. И наше поле оживет!

Мальчик сидел на завалинке. Дед рвал траву. Светило солнце.

СТЕКЛЯННЫЙ ШАР

Он наткнулся на этот предмет совершенно случайно. Что-то искал за своим домом, где буйно цвела крапива, и нечаянно наступил на нечто твердое, круглое, поскользнулся, чуть не упал. Недовольно выругался, разгреб руками гнилую листву и обнаружил гладкую округлость величиною с детский мяч.

Это был стеклянный шар. И пожилой человек вспомнил: то было давно, лет десять назад. Тогда жена еще здравствовала, а он сторожил колхозный склад. Это тяжелое стекло, непонятно для чего предназначенное, бесхозно валялось в углу склада. Он принес его домой. Скорее по привычке что-либо нести, чем по надобности. Бросил на завалинку и начисто забыл о нем. И вот - нашелся!

Он занес свою находку в дом. Старательно вымыл, хорошенько протер сухой тряпкой. Шар преобразился, игриво заблестел идеально ровной поверхностью. Внутренность его казалась заполненной чистой родниковой водой. Он осторожно установил это хрупкое диво на большую тарелку, как на подставку, посреди кухонного стола. Невольно залюбовался...

Теперь в доме их стало трое: он сам, большой серый кот и шар, который он сразу почему-то воспринял как нечто одушевленное. Объяснялось это, видимо, его полным одиночеством. Когда жена умерла, соседи, так или иначе, стали избегать тесного общения с ним. Да и сам он к этому особенно не стремился, был вполне доволен своим положением. Во всяком случае, никто ни в чем ему не мешал, и это его устраивало.

С этого памятного дня в его однообразной жизни появилась некая новизна. Скрытое уныние исчезло. Он нашел себе занятие и как бы проснулся от летаргического сна. Каждый вечер, с наступлением темноты, крепко запирал дверь, занимал место за кухонным столом напротив стеклянного шара - и начиналась интересная, захватывающая игра воображения. От неотрывно долгого созерцания наступал транс: шар оживал! В стекле, по его желанию, возникали лица людей, которых он знал. Немые лица, но живые, с мимикой. Вот там, как в зеркале, появился он сам. Это его лицо. Оно уже дряблое, с красными нездоровыми пятнами и припухшим носом, но, несомненно, симпатичное. Его!

- Ну, как дела? - ласково спрашивал он самого себя, вглядываясь в серые прищуренные глаза с белесыми от возраста бровями. - Как живешь? - И сам же себе отвечал: - Хорошо живу. Не богатый, конечно, но и не голодный. Зато всю жизнь провел без особых хлопот, тяжельше ложки, можно сказать, ничего не поднимал. Столько лет проспать сусликом в сторожевой будке - красота! А пришло время - и пенсию дали. Не больше, но и не меньше, чем другим. Так еще суметь надо!

Иногда, хотя и очень редко, он вызывал к себе образ покойной жены. На стекло являлось не слишком красивое, но чрезмерно усталое лицо простой деревенской женщины. Она всякий раз смотрела на него с явным состраданием. Это ему не нравилось. Это раздражало.

С покойницей, когда та была жива, у них были весьма своеобразные отношения. Первый муж у нее умер давно. За него она пошла в возрасте, откровенно говоря, по нужде. В деревне мужик в семье какой-никакой, а в хозяйстве никогда не лишний. Он же пришел к ней со своим расчетом: готовый дом, хорошее подворье. Своих детей, разумеется, они не нажили. Наверное, по этой причине он был к ней равнодушен. Остался таким и после ее похорон. Сердце не тревожилось ее отсутствием: что была, что нет.

Тем не менее эта простодушная женщина не хотела быстро уходить со стеклянного экрана. Она молча сопротивлялась. Даже, кажется, не прочь была упрекнуть: мол, как померла, так подворье пришло в упадок, никакой живности или птицы не осталось, огород и сад заросли бурьяном, крыша коровника в одном месте провалилась, и там нынче сияет большая дыра в небо. На земле живем, от земли кормимся, нельзя же так, нехорошо! Грешно и стыдно перед людьми!

- Ничего не стыдно! - отмахивался он, прогоняя ее видение. - Стыд не дым… Да и нету его на самом деле. Ни у кого!

А вот с живым соседом такие встречи бывали куда продолжительнее. В чудном стекле сосед был немым и, как в плену, полностью оказывался в его власти. Такое положение ему льстило! Каждый раз, когда перед ним возникало худощавое, копченое лицо соседа-тракториста, он ощущал прилив агрессивной энергии и, не стесняясь в выражениях, бросался в словесную атаку.

- Крот земляной, все пашешь? Паши, паши... Все равно загнешься! И плоды трудов твоих достанутся неизвестно кому! Детям? Глупец! Оглянись кругом, какие нынешние дети... Плевали они на тебя. Дай только срок!

Он явно злорадствовал и получал от этого удовольствие. Сосед, похоже, шевелил губами, желая ему возразить: «Что я тебе плохого сделал? Откуда твоя такая лютая ненависть?»

- Тупица! Для этого ничего не надо делать. Просто ты мне не по душе такой, какой есть! - продолжал он свои громкие откровения. - Это ведь я рву в твоем огороде лук и выкапываю ночами молодую картоху! Маленькая, конечно, гадость тебе, но все же гадость! А мне приятно! И куры твои не пропадают где попало, они тут, - с этими словами он с удовлетворением похлопал по своему выпуклому животу. - И ты никогда не узнаешь, почему сдохла твоя корова! А я знаю! То-то, карлик рыжий, метр с кепкой! Тьфу на тебя! Пошел вон!

Грустное лицо соседа послушно исчезало, а он испытывал необъяснимую, почти детскую радость. Впрочем, на миру эти люди никогда не ссорились, не доводили дело до этого.

Добротный дощатый забор разделял усадьбы этих соседей. Ограждение, понятно, построил неугомонный тракторист.

- Ворует ведь паразит! - рассудил он по этому поводу. - Боится, что увижу!

Не откладывая на завтра, он продырявил ночью в том заборе узкое отверстие. Через него можно было наблюдать за всем, что происходило у соседа. Но, увы, тракторист почему-то не воровал.

- Не может такого быть! - возмущался он про себя, еще и еще раз возвращаясь вечерами к наблюдательному посту. - Все воруют. Без исключения. И тебя я усмотрю!..

Мистическая возня со стеклянным шаром продолжалась месяц и прекратилась так же внезапно, как и началась. Случилось это в тот самый день, когда сосед снова обзавелся коровой. Да, он не ослышался - рано поутру во дворе у соседа мычала живая корова!

Он заторопился к своей щели, затаив дыхание, приник одним глазом.

Ошибки не было: в соседнем дворе и в самом деле стояла корова, и соседка, сидя на корточках, усердно доила ее.

Боясь нечаянно кашлянуть и тем выдать себя, он на четвереньках отполз от забора и, вконец расстроенный, зашел в дом. На столе, что-то вынюхивая, стоял голодный кот. Заметив сердитого хозяина, тот отпрянул в сторону, задев при этом шар, и оба они разом грохнулись на пол. В одно мгновенье стеклянное диво разлетелось на мелкие осколки. Озлобленный этим окончательно, старик выволок кота из-под кровати, понес в коровник и сгоряча повесил его там на перекладине, напротив той самой зияющей дыры в крыше.

От избытка обиды и неизвестно еще чего его знобило. Но всего того, что творилось с ним, никто вокруг не заметил. Деревенская жизнь текла своим чередом, как тихая вода. По улице на пастьбу неторопливо уходило стадо. Для острастки непослушных бычков пастух изредка хлыстал воздух длинным кнутом. Слышались привычные женские переклики. В саду соседа, предвещая восход солнца, радостно защебетала невидимая птичка. Стояло лето - как вчера, позавчера, может быть, как сто лет назад. Ничто в этом мире не изменилось, не сотряслось. Ведь ничего-то особенного, по сути, и не произошло.

БАБУШКИНО СНАДОБЬЕ

Жила-была в деревне бабушка. В маленькой избе. Не в сказке, наяву. Слыла молва, что она немного колдунья, немного чародейка. Так или иначе, а на картах старая гадала не хуже отпетой цыганки. Могла на глаз и на ощупь определить многие болезни. Знала целебные травы, собирала и сушила их. Она была не похожа на других бабушек. В контрасте с немощной внешностью ее глаза источали почти детскую энергию и любознательность. Это было и красиво, и необычно. При этом поражала ее память. Она могла бы при необходимости рассказать родословную каждого в деревне до третьего колена. Немудрено, что к ней по нужде обращались многие.

- Здравствуйте... Можно к вам?

На пороге стояла посетительница. Не здешняя. Возраст - лет тридцать. Красивая, неплохо смотрелась бы, если ее хорошенько вымыть с головы до ног. А так сразу видать: больно запущенная. Уважающая себя женщина вряд ли будет ходить в таком виде.

- Я хотела бы с вами поговорить, - несмело проговорила гостья, оставаясь в дверях.

- Проходи, - сказала бабушка и предложила стул. - Садись... С чем пришла, милая?

Молодая женщина выглядела очень усталой. Большие серые глаза ее были тусклыми. В них сквозила печаль. Только чуть вздернутый носик с тремя-четырьмя крапинками веснушек выдавали ее молодость.

- Я, бабуся, и сама не знаю, с чем пришла, - вздохнула она после некоторой паузы. - Мне не к кому и некуда идти... Я совсем одна на белом свете. Никому не нужна. И я не хочу жить. Уже ничего не боюсь. Даже смерти. Была бы ей рада... Я опустилась... До самого дна!

Эта была человеческая боль. Крик души. Женщина говорила искренне.

- Ты все сказала? - спросила бабушка ровным голосом.

- Да. Мне больше сказать нечего. - Наступило долгое молчание, после которого бабушка спросила:

- Откуда ты знаешь, что опустилась до дна? Может быть, еще нет? Может, ты ошибаешься?

- Дошла, бабуся, дошла! До ручки дошла! - вздрагивая всем телом, вдруг горько заплакала женщина. - Пьянствовала... В канавах валялась… Прости господи, с кем только не лежала... Сил нет дальше такое вынести! Докатилась... Я это чувствую!

Слезы текли по ее щекам, оставляя грязный след. Бабушка протянула ей носовой платок.

- Слушай, коли дошла, - твердо заговорила бабушка. - Что делает человек, когда тонет? Опускается на дно реки... Ну?

- Должно быть, он пытается всплыть, - ответила женщина, еще ничего не понимая.

- Верно. Умница! - живо подхватила ее ответ бабушка. - Так всплывай! Оттолкнись ногами от дна!

- Как? - в серых глазах застыло недоумение.

- Так. Ногами. Руками. Всем своим существом! - энергично заговорила бабушка. - Никого ведь нет вокруг! Никто тебе не поможет! Не протянет руку! Это можешь сделать только ты сама!

В глазах молодой женщины что-то зародилось. Будто бабушка, жесткими словами хлеща ее наотмашь, заставила задуматься.

- Я думала, вы дадите мне какое-нибудь снадобье, - тихо произнесла она.

- Я его тебе уже дала, - строго сказала бабушка. - Дело за тобой!

- Да, да, - согласилась женщина. - Все так просто... раз до дна… Действительно, что это я раскисла совсем?.. Взять и оттолкнуться…

- Просто не значит легко, - подсказала бабушка. - Все в тебе!

Женщина встала. Виновато посмотрела на скомканный, испачканный носовой платок и, оправдываясь, проговорила:

- Платочек я постираю и принесу. Обещаю.

Встала и бабушка.

- Можешь не приносить, - сказала она без укора и показала на небольшой картонный короб с кучей таких же грязных платков. - Вон сколько их у меня.

До женщины дошло.

- Значит, не одна я такая? - глупо, но, похоже, она обрадовалась.

- Не одна, милая, не одна, - сочувственно промолвила бабушка. - Мир такой большой, а людям в нем тесно, нередко плохо.

- Завтра же пойду искать работу, - пообещала женщина. - А платочек я вам все равно верну. Вот увидите.

- Насчет работы - это правильно, - поддержала ее бабушка. - А насчет платка - буду рада!

Бабушка смотрела через окно во двор. Посетительница выходила на улицу. Может быть, эта сумеет выкарабкаться из трясины жизни? Многие не могут. Некоторым это все же удается. Как мало нужно человеку, чтобы споткнуться и упасть! И как много надо, чтобы снова подняться на ноги! Пусть эта женщина все осилит. Каждая хочет быть счастливой, и вправе ею быть. Все рождены под одним небом, все возможно. Только нужно очень постараться. И бог поможет.

В ЗИМНЕМ ЛЕСУ

С утра семейство лосей находилось на солнечной стороне горы, заросшей густым орешником. После полудня стадо пришло в движение. Первым оставил лежку крупный самец. За ним не спеша поднялись и другие животные. Среди них рогач выделялся черным великаном. А безрогие лосихи рядом с ним смотрелись скромно, как невесты. В семействе было и несколько однолеток.

Вожак оглядел свое стадо гордым взором и, навострив уши, прислушался. Где-то вдалеке монотонно стучал дятел. Под склоном на широкой поляне мышковала лиса. Рогач с шумом отряхнулся и тронулся с места. За ним, как по команде, потянулись остальные. Стадо направилось в сосновый бор, к месту кормежки, где лежал глубокий снег.

Наступал вечер. Безукоризненная белизна снежного покрова сменилась синевой. От деревьев пролегали тени. Из полей к ночлежному лесу летели стаи ворон. Было морозно и тихо.

Ступив на опушку бора, рогач встал как вкопанный. Направление его движения пересекла свежая лыжня. Потревоженный рыхлый снег еще не успел затвердеть. В воздухе пахло человеком.

Следуя примеру вожака, лоси долго стояли без движения. Неподалеку показалась парочка длинноногих коз. Их появление успокоило рогача. Козы великолепные слухачи. Они паслись совершенно спокойно. Значит, никакой опасности нет.

Короткий зимний вечер сменился ночью. Снеговые шапки на ветках деревьев превратились в большие черные кляксы.

Чужое и странное прикосновение к себе рогач почувствовал внезапно, словно вдруг зацепился массивными рогами за густые ветки. Он сердито и резко мотнул головой. Ближайшие кусты разом пугающе задвигались. Лось инстинктивно кинулся вперед и, путаясь в крепкой сети, грохнулся на землю. Сильный зверь яростно вырывался, рыл снег копытами, ломал кусты, но браконьерская снасть сковывала его все больше. Перепуганное стадо отбежало подальше от опасного места и остановилось в ожидании.

Прошла зимняя ночь. На восходе солнца радужными красками повсюду засверкал сказочный иней. Застрекотала сорока. Она первой обнаружила попавшего в беду зверя. Птица несколько раз облетела место происшествия и подняла неистовый, возбужденный крик. Она точно знала, что скоро сюда придет человек с ружьем. Он убьет лося. Будет кровавое пиршество. В лесу суровый закон: кто-то кого-то убивает. Слабый погибает. Сильный выживает. Все кого-то боятся. Только человек никого не боится. А его страшатся все.

Продолжая кричать, сорока взлетела на верхушку высокой сосны и умолкла, поглядывая то вниз, то вдаль, - на ее призывные крики шел человек. Издалека было слышно, как скрипит снег под его лыжами. Лось приподнял ветвистые рога. Сорока насторожилась. Бородатый человек в телогрейке остановился. Снял с плеча ружье. Налитые кровью зрачки зверя округлились от страха. Но человек не стал стрелять. Он повесил ружье на сук.

- Угораздило тебя, - с огорчением проговорил егерь. Он достал из голенища нож. На солнце блеснуло острое стальное лезвие. Короткими взмахами срубил крепкую жердь. Один ее конец расщепил, вставил в расщеп рукоять ножа, туго завязал ремнем, приблизился к рогачу. От испуга зверь начал храпеть и дергаться всем туловищем.

- Так у нас ничего не выйдет, - миролюбиво сказал человек, обращаясь к нему. - Ты лежи смирно.

В голосе человека не было злобы. Зверь успокаивался. Соблюдая осторожность, егерь разрезал капроновую сеть. Вздохнув с облегчением, отошел назад, встал за дерево. Освобожденный рогач продолжал лежать.

- Ну, вставай же! - весело крикнул егерь и махнул рукавицей. Резкий жест человека подстегнул лося. Он рывком поднялся с места. Покачиваясь от слабости, отбежал на десяток шагов. Остановился. Повернулся широкой грудью к человеку, низко пригнув рога, словно приготовился броситься на своего спасителя.

- Иди, иди... Красавец! - улыбаясь, крикнул егерь. Оставаясь на месте, лось величаво поднял могучие рога. В глазах зверя страх и агрессивность сменились чем-то другим. Будто он стоял и осмысливал происшедшее.

В следующую минуту рогач уже уходил в чащу. Уходил не торопясь, часто останавливался, оглядывался назад. Только сорока никак не могла понять случившееся. Она то подлетала к уходящему зверю, то прилетала обратно и, трепыхаясь, неистово кричала. Подобного на ее веку никогда не случалось. Все люди для белобокой были одинаковы, с одной лишь разницей: одни больше, другие меньше ростом. Точно деревья в лесу.

ПОСЛЕДНЕЕ ЖЕЛАНИЕ

Старый человек находился при смерти. Дома никого не было: сын и невестка с утра ушли на работу. На табуретке возле его кровати стояла чашка чая с куском хлеба. Но он не притронулся к ним. Чай давно остыл.

Его, уже обессиленного, то болезненно сводило судорогой, то он впадал в недолгое беспамятство. Через некоторое время перестал слышать самого себя. Понял: потерял дар речи или пропал слух. Из-за паралича нижних конечностей он не мог встать с постели, но был еще способен двигать руками и поворачивать голову.

«Неужели так наступает смерть?» - мучительно думал он, стараясь понять происходящее с ним.

Догадка о близкой смерти была ужасной. Этому не хотелось верить. Никак. Но к полудню он снова почувствовал себя лучше. Это было как чудо. Сознание прояснилось. Во всем теле наступило облегчение. Он ясно видел и опять слышал. И тут в нем внезапно родилось сильное желание. В сравнении с этим желанием все другие чувства отступили на задний план. Оно было неудержимо-дикое, проникающее во все поры его существа, а по сути своей совершенно банальное. Ему нестерпимо захотелось есть. Сейчас же, немедленно. И не какого-то диковинного блюда требовал умирающий организм, не фруктов заморских, а самую обыкновенную рыбу. Речную или озерную. Неплохо бы жаренную на подсолнечном масле, с лучком. Жирного, крупного карася! Хотя бы одного.

Это было невыносимо острое чувство. Словно в том куске рыбы заключался какой-то шанс на продление жизни, за который стоило цепляться. Старик ясно представлял себе желаемое лакомство, вдыхал его острый запах, почти ощущал во рту блаженный вкус.

«Надо купить, - размышлял он. - Пошлю сына, когда вернется с работы. Если в магазине нет, пусть возьмет на базаре. Там и свежее, и дешевле. Свои рыбаки продают…»

С этой мыслью он начал шарить в матраце, на котором лежал. Нащупав надпоротый шов, наугад зацепил в утрамбованном ворохе денег вчетверо сложенную купюру. Вытащил, развернул, поднес близко к глазам. Это была сторублевка. С ней ему предстояло распрощаться. Человек тревожно думал об этом. Думал напряженно, с болью. Из его синих, выцветших глаз выкатилась мутная слеза. За желание нужно было платить, а платить не хотелось. Посторонний бы этого не понял. Но сам себя он понимал отлично. Никогда в жизни не шел он на поводу своих желаний, не позволял им верховодить собою. Всю жизнь копил. Копейка к копейке. Рубль к рублю. Без устали. День за днем. Год за годом. Со временем это занятие превратилось для него в необузданную страсть, которая заслонила все.

Таким он был до и остался после смерти жены. Та умерла двадцать лет назад. Срок немалый. Он мог бы еще жениться. Но он подспудно понимал, что вряд ли какая женщина стала бы жить с ним долго. Женщины могут все стерпеть, все простить, даже измену. Но ни одна особа в мире не согласится быть попрошайкой у собственного мужа. Женская сущность не выносит такого унижения. Но кто постарается понять его самого? Кому и как откроешь тайники своей души? Когда в кармане лежит пачка дензнаков - это не какие-то там бумажки! От них исходит жизненная энергия. Она заставляет преображаться любого. У кого есть деньги, тот не ходит с поникшей головой. При деньгах возникает ни с чем не сравнимое ощущение счастья, своей значимости. Деньги - это магическая сила, диво, согревающее душу и тело. Этого не понимает только тот, у кого их нет.

- Смотри-ка! Ты помолодел лет на десять. Румянец во всю щеку! - удивлялись иногда знакомые, глядя на него. - Выпил, что ли?

Никто не знал, что в такие минуты он имел при себе деньги. Глупые люди. Он молча выслушивал подобные реплики. Смотрел свысока, снисходительно и загадочно улыбался. Приходил домой, запирался на ключ в своей комнате, пересчитывал, играл с ними, как малое дитя, и складывал в тайник - матрац, на котором спал.

А сейчас, лежа на смертном одре, он захотел рыбу. Сопротивляться этому желанию просто не было сил, и он мог бы легко себе это позволить. Но в то же время зажатая в кулаке купюра кричала, как живая: «Не отдавай меня! Я принадлежу только тебе!».

В потаенной борьбе с самим собой его душа раздвоилась. Там яростно бились два беса: один в образе желания, другой - стража денег. Никто из них не хотел сдаваться. Душевное борение продолжалось так долго, что он вспотел. Несчастная купюра смялась и намокла в ладони.

Когда сын вернулся с работы, идти на базар ему не пришлось - старик был мертв. В доме восприняли эту смерть спокойно, как нечто должное. Так же спокойно похоронили. А старый замызганный матрац, завернув в застиранную простыню, выбросили на помойку…

© "БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ", 2004

Главный редактор: Юрий Андрианов

Адрес для электронной почты bp2002@inbox.ru 

WEB-редактор Вячеслав Румянцев