№ 8'03

Александр САМЦОВ

СТРАНИЦЫ БЫЛОГО

НОВОСТИ ДОМЕНА

ГОСТЕВАЯ КНИГА

XPOHOС

Русское поле:

Бельские просторы

МОЛОКО

РУССКАЯ ЖИЗНЬ

ПОДЪЕМ

СЛОВО

ВЕСТНИК МСПС

"ПОЛДЕНЬ"

Общество друзей Гайто Газданова

Энциклопедия творчества А.Платонова

Мемориальная страница Павла Флоренского

Страница Вадима Кожинова

История науки

История России

Сайт истфака МГУ

Слово о полку Игореве

ГЕОСИНХРОНИЯ

Два года назад его пригласили в Москву на учредительную конференцию не очень внятной партии. Стояла невыносимая жара. Конференция закончилась, но Самцов не вернулся домой в назначенный день. В московской гостинице у него остановилось сердце. Оно у него было больное.

КУТЛУБАЕВСКИЕ ПЕРЕКАТЫ

«В Бирском уезде Уфимской губернии есть село Казанцево, там я родился»,- писал герой гражданской войны, кавалер четырех орденов Красного Знамени и почетного революционного оружия Степан Вострецов. Память о нем увековечена - село Казанцево Бураевского района Башкортостана названо его именем.

Мало кто знает, что в полутора километрах от родины героя, в деревне Камилево, долгие годы жили не менее достойные люди.

«МИРОВОЙ КАРТ»

Первые доступные мне публикации с упоминанием имени моего прадеда Мустафы Вильдановича Кутлубаева относятся к 70-80 годам.

В те годы было лестно читать: «Еще в середине 50-х - начале 60-х годов прошлого столетия в Казанском Университете существовали тайные революционные кружки, занимающиеся антиправительственной пропагандой, составлением и распространением воззваний и прокламаций к крестьянам, к народу. Вместе с учениками и последователями великих русских революционных демократов в тех кружках активно выступали татарские и башкирские студенты - М. Кутлубаев, И. Рязапов, А. Абдугалямов и др.».

Позже, получив возможность изучить сохранившиеся архивные документы, я уже более взвешенно относился к революционному прошлому Мустафы Кутлубаева.

У меня нет основания ставить под сомнение следующее утверждение: «На рубеже 60-х годов в революционном движении казанского студенчества активно участвовали А. Абдурахманов, М. Кутлубаев, И. Резапов, А. Абдулгалямов, П. Алеев».

Тем не менее, столь категоричное причисление его к лицам политически опасным для царизма, думается, нуждается в более веских аргументах.

Вот еще одна цитата из архивных документов: «Будучи студентом третьего курса, Кутлубаев совместно с Сомовым, Гауэнштейном, Лохтиным, Решетниковым, Поповым, Ивановым и др. предпринимает исключительно смелый шаг - в здании губернского дворянского собрания на театральном представлении в присутствии большого количества полицейских чинов распространяет антиправительственные прокламации-призывы. К большому сожалению, время не сохранило нам тексты этих прокламаций».

Позволю сделать такое предположение: не время тому виной, а просто отсутствие их как таковых. Дело в том, что в уведомлении казанского губернатора, направленном 7 февраля 1866 года в связи с этим инцидентом попечителю казанского учебного округа, ни слова не говорится о прокламациях. В этом документе казанский губернатор обвиняет студентов в том, что они нарушили порядок свистом, «нанесли удары уряднику и казакам», а «студент Гончаров был настолько дерзок, что от имени студентов стал требовать от меня (губернатора) объяснений в моих распоряжениях относительно заарестованных его товарищей».

Наверное, этот эпизод из студенческих времен М. Кутлубаева правильнее было бы считать «грехом молодости», а не поступком молодого человека с устоявшимися политическими взглядами. Правда, и в дальнейшем, видимо из-за характера, отношения его с властями не всегда были безоблачными.

Однако, несмотря на «неудобный» характер, а может быть, именно поэтому, он несколько лет подряд (с 10 октября 1878 года по 1 октября 1894 года) прослужил мировым судьей в Бирском уезде Уфимской губернии и заслужил у земляков почтительное прозвище «мировой карт».

Мне хочется думать, что его величали так не только как пожилого мирового судью. «Мировой карт» можно толковать как «мировой дед!», то бишь отличный человек!

В архиве Уфимского губернского жандармского управления (УГЖУ) сохранились документы, касающиеся Мустафы Вильдановича Кутлубаева.

28 декабря 1899 года помощник начальника УГЖУ в Бирском и Мензелинском уездах, представляя своему шефу сведения о политической благонадежности дворянина М. В. Кутлубаева в связи с избранием его членом губернской земской управы, доносит: «…помянутый бывший мировой судья Мустафа Вильданович Кутлубаев, как видно из дел вверенной мне канцелярии, выражал в 1898 году свое неудовольство по поводу воспрепятствия правительством печатания научных на татарском языке книг».

Представляет интерес и рапорт бирского жандармского ротмистра Шелепеня начальнику УГЖУ от 19 ноября 1906 года.

«Доношу, что в Бирске с 15 по 18 с. г. ноября происходила сессия Уфимского окружного суда…

Окружной суд разобрал во время сессии три дела без присяжных заседателей по обвинению крестьян Алексея Ивановича Саломасова, Михаила Михайловича Белосудцева и дворянина Мустафу Кутлубаева по 103 ст. Уложения о наказаниях за выражение оскорбительных слов против Священной Особы Государя Императора. Кутлубаева суд приговорил к тридцатисуточному аресту, Саломасова десятисуточному аресту, а Белосудцева суд оправдал».

Казалось бы, позиция М. Кутлубаева однозначна, направлена против существующих властей. Но, по мнению близко знавших его, Мустафа Вильданович был приверженцем закона и справедливости. И я не удивился, когда прочел в исследовании кандидата исторических наук Р. Давлетшина, посвященном жизни князя Вячеслава Александровича Кугушева: «По его делу в качестве свидетеля давал показания крупный землевладелец, член Уфимской губернской управы Мустафа Кутлубаев. Он характеризовал Кугушева как человека красного, не сочувствующего существующему в России образу правления и находившего необходимым его изменить». С «красным князем» М. Кутлубаев был близко знаком.

Принципиальность, проявляемая Мустафой Вильдановичем в течение многих лет, определила и отношение к нему земляков. После длительного перерыва бывший статский советник потомственный дворянин М. Кутлубаев вновь был избран мировым судьей Бирского уезда БАССР.

ИСТОРИКАМ НЕ БЫЛ ИЗВЕСТЕН

Под таким заголовком в Бирской городской газете «Победа» в конце 1987 года кандидат исторических наук Р. Давлетшин рассказал о судьбе одного из сыновей Мустафы Кутлубаева.

Вот о чем поведал читателям историк.

В 1902 году за участие в студенческих беспорядках в Москве был арестован житель Уфимской губернии Муртаза Кутлубаев. Естественно, возникает вопрос: «Кто он? Откуда? Какова его судьба?»

Чтобы ответить на поставленные вопросы, Р. Давлетшин изучал документы московских и уфимских архивов, переписывался с историками и краеведами, родственниками Кутлубаевых. Вот что ему удалось выяснить.

Родился Муртаза Кутлубаев в Стерлитамаке в 1873 году. В 1885-1895 годах учился в уфимской гимназии, по окончании которой поступил в Московский университет.

В начале 1902 года Москва переживала подъем студенческого движения. В феврале в актовом зале университета на митинг собралось более 900 студентов и курсисток московских вузов. Среди них был Муртаза Кутлубаев.

Газета «Искра» так оценила выступления студентов: «Собрание студентов вынесло резолюцию, совершенно определенно выражавшую солидарность студентов с политическими требованиями пролетариата».

Опасаясь возмущения москвичей, власти не решились арестовать участников сходки. Лишь глубокой ночью войска получили приказ «очистить» университет от «крамолы». Многие студенты и курсистки были заключены в тюрьму. В их числе был и Муртаза Кутлубаев.

В тюрьме М. Кутлубаев пробыл недолго. Его выпустили на свободу, но установили за ним постоянное наблюдение. Очень скоро шпики установили, что он связан с политически неблагонадежными людьми. Основания тому несомненно были.

В конце апреля Муртаза Кутлубаев снова был арестован. При обыске у него нашли рукописи, в которых, как указано в документе, «содержится призыв к неповиновению Верховной власти». У Кутлубаева были отобраны стихотворения «Русская Марсельеза», «Похоронный марш», письма «красного князя» В. А. Кугушева.

18 июня М. Кутлубаев был освобожден под залог в 3 тысячи рублей и выслан в деревню Камилево под особый надзор полиции. Вскоре ему было разрешено проживать в Уфе.

Однако Кутлубаев пишет в департамент полиции одно прошение за другим. Муртаза Мустафович добивается разрешения приехать в Петербург, чтобы договориться о допуске его к сдаче государственных экзаменов. Разрешение было дано на сдачу экзаменов в Новороссийском университете.

«Мы пытались выяснить дальнейшую судьбу М. Кутлубаева,- пишет в заключение Р. Давлетшин,- однако безрезультатно».

Автор предполагает, что М. Кутлубаев много лет провел в южном городе. И с сожалением констатирует, что сведения о нем на этом обрываются, что неизвестно, вернулся ли Муртаза Мустафович в Башкирию. Р. Давлетшин не исключает возможности его контактов с местными социал-демократами, участия вместе с ними в революционном движении.

Вот с этим предположением я не могу согласиться. В календаре Уфимской губернии за 1908 год есть сведения, что М. М. Кутлубаев служит по линии Министерства юстиции судебным следователем Мензелинского уезда. А в календаре за 1917 год М. М. Кутлубаев отмечен как судебный следователь уже г. Белебея.

Вряд ли государственная служба предоставляла ему возможность участвовать в революционной работе. В последние годы он явно не разделял взглядов большевиков на переустройство мира. Его дочь Дина Муртазовна Ламановская писала нам, что отец с семьей (ей тогда было около полутора лет) вместе с белыми частями эвакуировался в Сибирь, где и скончался в суровую зиму от тифа.

ВРАЧ НАРОДА

Я не знал своего деда. Не помнят его и моя мама с сестрой. Им не было вместе и двух лет, когда он ушел из жизни. Но я не могу без восхищения вспоминать его жену Ракию Шейх-Аттаровну Кутлубаеву (Губееву), мою бабушку, самого родного и близкого человека. Благодаря поддержке деда, она стала первым врачом-башкиркой, впоследствии заслуженным врачом БАССР и РСФСР, депутатом Верховного Совета СССР 2-го созыва.

Из ряда доступных мне публикаций, документов, в которых говорится об И. Кутлубаеве, словно из многоцветных кусочков мозаики сложился в моем представлении портрет не просто хорошего врача, а разносторонне талантливого, благородного человека.

Но прежде всего Искандер Кутлубаев, конечно, был врач.

«Как первый и единственный врач среди мусульман,- писал его друг Р. Меликов,- Кутлубаев создал себе широкую популярность. Самая демократическая часть мусульманского населения, вся мусульманская беднота, жившая веками на суеверии, пользовавшаяся услугами всевозможных знахарей, всегда находила доступ на квартиру Кутлубаева.

…Медицинская помощь, подаваемая Кутлубаевым населению, была поставлена широко. Ежедневно многочисленные мусульмане пребывали на квартире или городской бесплатной лечебнице, где он исполнял обязанности думского врача».

Насколько он был предан своему долгу, говорит и такой факт, упоминаемый Р. Меликовым: «Для всех нас памятен год выборов во 2-ю Государственную Думу, когда взоры всех мусульман были направлены на Искандера Мустафовича, как единственного кандидата прогрессивной части мусульманского общества. Но Искандер Мустафович предпочел заниматься практикой, и в этом не ошибся. Впоследствии он был выбран в гласные Государственной Думы и в этом звании оставался до смерти».

По свидетельству современников, когда группа молодежи проявила инициативу в создании мусульманского театра в Казани, когда нужны были силы для этого еще молодого среди мусульман дела И. М. Кутлубаев был единственный человек из мусульманской интеллигенции, который откликнулся на этот призыв.

Для меня дороги любые сведения о деде, его времени.

Из Центрального государственного архива Татарстана мне любезно выслали фотокопии некоторых документов. Среди них «Свидетельство», выданное 1 мая 1906 г. канцелярией казанского губернатора. В нем записано: «Дано сие… проживающему в Казани по Екатериненской улице, в доме Ямашева, потомственному дворянину Искандеру Мустафовичу Кутлубаеву в том, что он, Кутлубаев, как видно из поданного им заявления, намерен издавать в Казани, под личную ответственность в качестве ответственного редактора общественно-политическую, литературную, экономическую и научно-популярную газету на татарском языке под названием “Тауш”…»

12 декабря 1908 года редактор-издатель татарской газеты «Тауш» Искандер Кутлубаев заявлением казанскому губернатору передал издание и редактирование газеты Мухамед Гарифу Мирза-Зарифу Беккенину.

В 1910 году Искандер Кутлубаев добровольно ушел из жизни. Больные остались без уважаемого врача, друзья - без друга, Кадрия и Аделя - без отца. Ракия Кутлубаева - навсегда безутешной вдовой. Нет тому объяснения. Знаю одно: ни в нашей семье, ни в семьях, знавших его, никто не произнес слова упрека, осуждения. Так распорядилась сама жизнь, так, видимо, должно было случиться.

* * *

Три судьбы, такие разные. Мустафы Кутлубаева, намного пережившего своих сыновей, дожившего до глубокой старости и похороненного на родной земле. Муртазы Кутлубаева, чья могила затерялась далеко от отчего дома, в холодной Сибири. Искандера, нашедшего свой последний приют на второй родине - в Казани.

Осуществляя давнюю мечту, я проплыл на пароходе от Уфы до Москвы. И только вступил на палубу, как нахлынули светлые воспоминания детства…

Вот из-за крутого изгиба реки навстречу выплывает небольшая, но такая красивая деревушка - милое сердцу Камилево. Бабушка, бывало, медленно вела меня от носа к корме парохода, не отрывая взгляда от вековой лиственницы, одиноко стоящей на высоком холму. Эта лиственница и сегодня жива. Когда-то рядом с ней была усадьба Кутлубаевых.

А капитан парохода показал мне свою лоцию, где с давних времен обозначены изгибы реки у Камилево, названные Кутлубаевскими перекатами.

Без права переписки…

Для большинства читателей фамилия Елисеевых сразу вызовет ассоциацию с магазинами в Москве и Петербурге, именуемыми в народе до сих пор Елисеевскими. Их хозяева были до революции известными предпринимателями, владельцами солидной торговой фирмы, собственного торгового флота, винных подвалов в Испании и Франции, виноградников на юге России, конных заводов в Орловской губернии.

Немногие знают, что одна из самых трагических страниц жизни этой семьи связана с Уфой.

Однажды в журнале «Огонек» писатель Даниил Гранин рассказал о встрече с Анастасией Григорьевной Елисеевой, об истории этого рода.

Из этой публикации я узнал, что в 1912 году ее дед предложил своему старшему сыну Григорию взять миллион рублей плюс неограниченный кредит и отправиться в Соединенные Штаты, чтобы открыть там сеть елисеевских магазинов.

Но сын наотрез отказался ехать в Америку, т. к. заканчивал Военно-медицинскую академию, был увлечен хирургией. «Мое дело людей лечить, а не торговать», - убеждал он отца.

Вскоре началась мировая война, и Григорий Григорьевич отбыл в действующую армию. Вернулся он с фронта в 1918 году, устроился работать хирургом в больницу и зажил, не печалясь, не горюя о потерянном богатстве. В 1935 году, вскоре после убийства Кирова, Григория Григорьевича Елисеева выслали в Уфу.

Из документов в Центральном государственном архиве Башкортостана удалось обнаружить протокол заседания хирургического общества Башмединститута от 5 марта 1937 года. На этом заседании присутствовала вся тогдашняя хирургическая элита Уфы: профессор Ковтунович, доцент Романкевич, доктора Альтшуль, Астраханский, рентгенолог Городецкий, доцент Мансуров. Елисеев выступил с сообщением о сложном случае заболевания.

К сожалению, никого из участников того заседания ныне нет в живых.

Отправил я письмо в Петербург, в котором просил дочь Г. Г. Елисеева рассказать об отце, годах, проведенных им в Уфе. Ответ не заставил долго ждать.

«Папа был человеком исключительного бескорыстия, порядочности, доброты и эрудиции,- пишет Анастасия Григорьевна.- Он окончил Петербургский университет и Военно-медицинскую академию, владел тремя языками.

Отказавшись от наследства и выехав из дарованной ему отцом большой квартиры, он всю жизнь посвятил лечению людей. В первую очередь он шел к бедным, неимущим и, конечно, делал это безвозмездно.

Мои предки были крепостными, начали торговать с лотка на шее в начале 1700 годов, а к 1917 году у них была фирма вторая по значимости (первая - князя Апраксина).

В Уфе у родителей я была два раза. Что можно сказать о том ужасном, печальном времени? В Уфу попали папа, мама, младший брат Петр, двоюродный брат по матери Захаров со всей семьей, Полежаев Григорий Николаевич. И самое интересное, что к торговле они никакого отношения не имели, у всех были другие специальности.

В Уфе папа сначала работал в медицинском институте. Он был не только хорошим хирургом, но и прекрасным лектором. На его лекциях всегда были полные аудитории. В благодарность студенты преподнесли ему какую-то особенную чернильницу.

Но властей насторожила такая популярность папы среди студентов. Разве можно доверять воспитание молодежи ссыльному? Его уволили. Удалось устроиться работать в больницу (Первую Советскую, ныне Республиканскую клиническую больницу им. Г. Куватова.- А. С.). В 1937 году его арестовали.

Папа был в лагере «без права переписки». А к маме я ездила в Рыбинск с мешком за плечами и сидела с ней в заплеванной избушке (месте свидания с заключенными) 2 дня по 3 часа. Это было в тридцать восьмом, а в сороковом мне каким-то чудом удалось спасти ее.

Не только мои родители, но и большинство других ссыльных были отправлены в лагеря, где и погибли. Как погиб папа и где похоронен, я не знаю».

Видимо, Анастасия Григорьевна не могла поверить, что «без права переписки» в те страшные годы означало - расстрел.

Без каких-либо проволочек председатель комитета госбезопасности Башкортостана Владимир Петрович Наумов разрешил мне ознакомиться с материалами следственного дела Г. Г. Елисеева.

Так в чем же обвинялся скромный, далекий от политики врач? Ведь он не занимал больших, руководящих постов, не состоял в партии.

Дело Г. Г. Елисеева открывается постановлением, подписанным 27.12.37 г. начальником 4 отделения 3 отдела УГБ НКВД БАССР старшим лейтенантом госбезопасности Рыбаковым. В нем Григорий Григорьевич обвиняется в том, что «является активным участником контрреволюционной фашистской группировки ссыльных из Ленинграда. Принимал активное участие в нелегальных сборищах ссыльных из г. Ленинграда, устраиваемых под видом семейных вечеров. Принимает активное участие в распространении провокационных клеветнических слухов, дискредитирующих руководителей ВКП(б), советского правительства, пропагандирует систематически за гитлеровский режим, высказывает пораженческие настроения».

На этом основании страж безопасности страны считает необходимым привлечь Г. Г. Елисеева к ответственности по ст. 38 п.п. 10, 11 УК РСФСР и арестовать.

Жутко стало от нелепости этих обвинений. Сомневаюсь, что сами обвинители могли верить тому, что они наплели. Разве может нормально мыслящий человек расценить как сборище преступников, готовящих заговор, безобидную встречу за чашкой чая людей, злою судьбою заброшенных в чужой город? При обыске не было найдено ни одного доказательства столь страшного обвинения. Может быть, следователь счел свидетельством четвертушку тетрадного листа с незамысловатым стишком, сочиненным Г. Г. Елисеевым (этот «документ» подшит к делу), о ссылке в Уфу.

Как много слез было пролито,

Как много дум, забот, утрат,

Как много горя пережито,

Как много сделано затрат.

…………………………….

Потом с работой долго бились,

Обив пороги всех дверей,

С нуждою многие сдружились,

Изведав много горьких дней.

Читая протокол допроса доктора Елисеева, в очередной раз убеждаешься, что люди высокой культуры ни при каких обстоятельствах, пусть даже угрожающих их жизни, никогда не шли против своей совести.

«Показания обвиняемого Елисеева Г. Г. 29 декабря 1937 года.

Вопрос: Вы знали Высокосова, Крупович, Красовского?

Ответ: Высокосова, Крупович, Красовского я знал, бывал у них на квартире.

Вопрос: Вы арестованы как участник контрреволюционной повстанческой организации. Дайте показания - кем вы были вовлечены в организацию?

Ответ: Я ни в какой контрреволюционной организации не состоял.

Вопрос: Следствие располагает сведениями о вашем участии в контрреволюционной организации. Прекратите запирательства, дайте показания.

Ответ: Повторяю, я ни в какой контрреволюционной организации не состоял.

Вопрос: Следствию известно, что вы производили вербовку в контрреволюционную организацию и вели контрреволюционную деятельность. Настаиваете на своих показаниях?

Ответ: Это я отрицаю. Я никогда не вербовал».

Так и не удалось настойчивым следователям добиться от Григория Григорьевича оговора своих друзей, самого себя. И несмотря на бездоказательность обвинений, никем и ничем не подтвержденных, уже на четвертый день после ареста, 30 декабря 1937, года был вынесен приговор.

Жестокость приговоров по так называемым «политическим делам» на Руси существует издавна. Казанский историк профессор Алексей Львович Литвин пишет: «Указ Петра I от 28 апреля 1772 года поощрял доносительство и ужесточал кару за недонесение. Для самого массового вида «политических преступлений» и «непристойных слов» о монархе предусматривалась обязательная смертная казнь». И еще: «Анализ следственных дел показывает, что расстрельный приговор не зависел от того, признавал ли обвиняемый инкриминируемые ему «преступные действия».

«Выписка из протокола заседания тройки НКВД БАССР 30 декабря 1937 года… по обвинению Елисеева Григория Григорьевича, 1885 г. р., русского, сына купца-миллионера, эмигрировавшего во Францию. В 1935 году был административно выслан из Ленинграда в Уфу сроком на 5 лет. Обвиняется в том, что является активным участником контрреволюционной белогвардейской антисоветской организации, существовавшей в Уфе, и совместно с участниками подготавливал вооруженное восстание против Советской власти, проводил агитацию против мероприятий, проводимых Советской властью.

Содержится в Уфимской тюрьме.

Постановили: Елисеева Г. Г. расстрелять.

Лично принадлежащее имущество конфисковать». (В описи имущества Г. Г. Елисеева самым ценным предметом числился трехламповый отечественный радиоприемник - А. С.).

Следственное дело закрывается выпиской из акта:

«Постановление тройки за 30 декабря 1937 года о расстреле Елисеева Г. Г. приведено в исполнение 28 января 1938 года в 1 час 20 минут.

Секретарь тройки, сержант Госбезопасности (подпись неразборчива)».

Месяц потребовался для того, чтобы заклеймить «врагом народа», лишить жизни кристально честного человека. И двадцать с лишним лет - для того, чтобы Верховный суд БАССР установил, что контрреволюционная повстанческая белогвардейская организация (за участие в ней обвинялся Г. Г. Елисеев), на самом деле не существовала, что данные следствия были сфальсифицированы и Г. Г. Елисеев был осужден без наличия доказательств.

Якорь гардемарина

«…У нас у всех есть один якорь, с которого, если сам не захочешь, никогда не сорвешься: чувство долга».

И. С. Тургенев

Стоило мне в случайных беседах напомнить о Владимире Михайловиче Романкевиче, как на лице профессора-хирурга и восьмидесятилетней старушки, бывшей медицинской сестры, расцветала улыбка и, будто сговорившись, каждый из них говорил одно и то же: «Удивительный, большой доброты человек!»

Доброта вроде бы не вяжется с бытовавшей много лет студенческой легендой о суровом характере профессора Романкевича.

Владимир Михайлович на экзамене был предельно требователен. Но эта требовательность ничем не напоминала язвительную придирчивость некоторых наставников молодежи. Это было отношение человека в высшей степени добросовестного к «делу, которому служишь». Да, экзамен был трудным, тяжелым испытанием для студентов, но какую удивительную, радостную усталость испытывали мы после него.

Профессор приветствовал поиск, малейшее проявление самостоятельности, личного осмысления изучаемого предмета. Он словно бы старался поднять нас до своего уровня.

До сих пор помню не столько нашу, сколько его радость за успех группы, когда мы все до единого получили в зачетке «отлично».

Всего несколько человек помнят сегодня, что на Деме в свое время был островок, именуемый Островом кадетов.

Еще школьниками мы обжили этот «необитаемый остров». По тогдашним меркам располагался он довольно далеко от города, поэтому и отправлялись мы туда на рыбалку с ночевьем. И вот как-то ближе к вечеру послышался стрекот лодочного моторчика. Вскоре к нашим владениям причалила небольшая плоскодонка… После вечернего клева мы разинув рты всю ночь у общего костра слушали нового обитателя острова.

С тех пор прошел не один десяток лет, но так же ярок сохранившийся в памяти детский восторг от рассказов этого необыкновенного рыбака, оказавшегося к тому же путешественником, прошедшим под парусами чуть ли не все моря и океаны.

Рыбака звали Владимиром Михайловичем Романкевичем.

… Будучи сыном военного, Володя Романкевич без долгих обсуждений был определен отцом на учебу в Петербургский военно-морской кадетский корпус.

Муштра, суровая дисциплина, предельные физические нагрузки - все это обрушилось на ребенка.

Но, как говорится, нет худа без добра. Вскоре 12-летний кадет направился на парусной лодке из Петербурга в Гельсингфорс. Во время шторма волны холодной Балтики выбросили суденышко на камни острова Лавен-Сари близ Гогланда. Больше двух суток провел на клочке суши, окруженном бушующим морем, юный «Робинзон». На счастье, его заметили с проходившего мимо миноносца.

В честь того давнего приключения мы, уфимские пацаны, и дали нашему острову такое необычное название - «кадетский».

Кто знает, как сложилась бы в дальнейшем судьба гардемарина Романкевича, если бы ему не выпала удача совершить кругосветное путешествие на паруснике.

Большое впечатление произвели на него идеи политических свобод, тот ветер вольнодумства, что крепчал за рубежами царской России.

Вскоре по возвращении на родину Владимир Романкевич ушел из кадетского корпуса и поступил в Петербургскую военно-медицинскую академию. Но и в ней проучился недолго, за участие в студенческих беспорядках был исключен с третьего курса.

Урок, который преподали власти, так и не пошел впрок. Всего один год числился студент Юрьевского университета Романкевич в благонадежных, затем вновь исключен и арестован по подозрению в оказании материальной помощи политическим заключенным.

Жизнь его поистине достойна приключенческого фильма. Он участвовал в снаряжении экспедиции Георгия Седова на «Святом Фоке» к Северному полюсу, в первой мировой войне получил орден за храбрость, служил старшим врачом на ледоколе «Микула Селянинович», сражался в рядах Красной Армии с белогвардейцами.

Цитата из книги, изданной в Уфе группой авторов в 1981 году «История развития здравоохранения и медицинской науки в Башкирской АССР (1917-1980 гг.)»:

«Организатором и бессменным руководителем кафедры оперативной хирургии и топографической анатомии в течение 32 лет (1934-1966 гг.) был доктор медицинских наук, профессор Владимир Михайлович Романкевич - один из основателей Башкирского медицинского института и трех морфологических кафедр: нормальной анатомии, гистологии и оперативной хирургии. 0н являлся также и организатором филиала станции переливания крови в Башкирии.

В годы Великой Отечественной войны В. М. Романкевич вел кафедру оперативной хирургии и топографической анатомии 1-го Московского медицинского института им. И. М. Сеченова, эвакуированного в город Уфу, консультировал и оперировал в эвакогоспиталях, преподавал на курсах подготовки медсестер, переподготовки врачей, хирургов госпиталей и др.

В тяжелые послевоенные годы он работал (до мая 1954 года) главным хирургом республики и значительно помог расширению и совершенствованию хирургической помощи в городах и селах Башкирии.

Под его руководством подготовлены и защищены 1 докторская и 5 кандидатских диссертаций. Коммунистическая партия и советское правительство высоко оценили заслуги профессора Романкевича, присвоив ему звание заслуженного врача БАССР и наградив его орденом Ленина».

До сих пор родные Владимира Михайловича не могут найти объяснения, как смог уцелеть в безжалостной «сталинской мясорубке» бывший царский офицер, да еще награжденный царским орденом?

Но однажды беда прошла совсем рядом.

Попробуем, дорогие читатели, в один из зимних вечеров холодного 43-го года заглянуть в маленькую квартирку на ул. Пушкина. Скинем в прихожей подшитые валенки и устроимся у раскаленной, гудящей «буржуйки». Вот, кажется, все в сборе. Из кухонки появляется дочь хозяина. Владимир Михайлович помогает ей раздавать стаканы с крепким чаем, ну а вместо конфет каждому достается по большому куску вареной свеклы. Пиршество!

Мы - участники литературно-художественного кружка. Интеллигент старого поколения Владимир Михайлович считает, что формирование врача, советского интеллигента немыслимо без приобщения к мировой культуре и, конечно же, русской литературе и истории.

Сегодня при всем желании трудно усмотреть в этих посиделках какой-нибудь криминал. Только вот однажды еще один студент изъявил желание посещать кружок. Студент как студент, одно смущало: уж больно он молчалив и безучастен был. Видимо, где следует не удовлетворились получаемой от него информацией, и в один совсем не прекрасный день Владимиру Михайловичу пришлось долго и обстоятельно разъяснять, кто, для чего собирается у него дома. Слава богу, пронесло.

1946-й год. Жить все еще неимоверно трудно, все строго нормировано. Оставшийся без хлебных карточек обрекался на мучительный голод. Помочь ему практически не мог никто. Вот и студенты, как ни ломали головы, чем же помочь безутешно рыдающей Фае К., так ничего не решили. Она потеряла хлебные карточки на весь месяц. Правда, говорят, на базаре можно купить все, даже карточки. Но откуда у студентов такие деньги?

Обошел Владимир Михайлович Романкевич своих коллег, профессоров. Ни один не отказал в помощи, хотя у самих в ту пору зарплата была совсем не «профессорская».

Или вот еще. Долгое время студенты не могли понять: кое-кто сдает экзамен Владимиру Михайловичу в несколько заходов и все равно получает стипендию. Всем известно: у других профессоров стоит с первого раза завалить экзамен - и подыскивай на весь семестр работенку на стороне. Секрет раскрыл профессор Н. Шерстенников, проректор по учебе. Владимир Михайлович не сообщал в деканат о провалах на экзаменах, всем неудачникам ставил условно «уд». Но за это следующее испытание проводил с особым пристрастием.

Романкевич слыл большим оригиналом. А по-моему, он вел себя как не связанный условностями, истинно свободный человек. По флотской привычке был он предельно точен и требовал того же от других.

Как-то один из бывших рабфаковцев опоздал на переэкзаменовку, всего-то минут на пять. Владимир Михайлович, уже одетый, закрывал кабинет.

- А как же экзамен? - удивился студент.

- А который час? - последовал вопрос.

- Так у меня часов нет.

- Ну, ладно. Пойдешь со мной на каток.

- ?

- Там и сдашь.

- У меня денег на билет нет.

- Куплю.

- А коньки?

- Напрокат возьму.

Экзаменатор поставил жесткие условия: на подготовку к ответу - один круг.

Если бы в тот вечер мы с вами оказались на катке, то стали бы свидетелями необычного диалога двух конькобежцев, отмеривающих круг за кругом.

- А скажи-ка мне о…

- Пых-пых.

- Точно. Дыши глубже. А теперь вспомни вот что...

- Пых-пых-пых.

- Угадал. Ну а что ты знаешь о…

- Пых-пых-пых-пых.

Наконец:

- Какой молодец. Где зачетка?

Фантастическим выглядит событие конца пятидесятых годов, где в роли «возмутителя спокойствия» выступал Владимир Михайлович.

В тот день все работники райкома партии пребывали в состоянии глубокого шока. А как же иначе отнестись к сообщению, что на партийном собрании Башмединститута семидесятилетний доцент Романкевич принят кандидатом в члены партии.

Изучили протокол собрания. Не подкопаешься. Спрашивали этого неудобного кандидата, почему так поздно решился на столь серьезный шаг. Тот резонно ответил, что до ХХ съезда партии его характер, дополненный социальным происхождением, да еще царским орденом, могли служить отличной рекомендацией отнюдь не в партию, а в места очень и очень отдаленные.

Тогда и решили в райкоме: коли старичок такой мужественный, то и хитрить с ним не следует, скажем честно, с партийной прямотой: «Нам нужны люди перспективные. Так что - не обессудьте».

Прошло чуть больше года, и Романкевич положил перед изумленным секретарем райкома новенький диплом доктора медицинских наук.

Вот такой это был человек.

Написать отзыв

© "БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ", 2003

WEB-редактор Вячеслав Румянцев