|
* * *
- Как легко истлевает бумага!
- С незабвенной, казалось, строкой!
- Простодушие, а не отвага
- беспокойною водит рукой.
- Да и выхода нет никакого,
- и прочней ничего не сыскать,
- занося беззащитное слово
- в рассыпающуюся тетрадь.
* * *
- Ты далеко. Скучаешь обо мне.
- Глядишь в сырое, сонное окошко.
- А осень - обленившаяся кошка -
- урчит и забывается во сне.
- Мечтая, пальцем водишь по стеклу.
- Локтем по подоконнику елозишь.
- А я представил, что сижу в углу,
- но обернуться ты не можешь.
МУЗЫКА
1
- Откроем дверь и ветер впустим,
- он душу тихо шевельнет,
- как музыканты ворох нот,
- чтобы легко предаться грусти
- или веселию, допустим.
- Э, нет, скорей наоборот.
- Окно откроем, пусть течет
- в него певучий день, как в устье,
- и освежает сквозняком.
- Но, глядя на забор, на липы,
- вдруг озабочусь пустяком.
- В листве раздутой ветерком
- не шелест слышится, а всхлипы,
- и в горле непонятный ком.
- 2
- А почему? Тебе понятно?
- Да нет. Но пойман я один
- в сеть занавесок и гардин.
- В окне, меняясь многократно,
- меня измучат блики, пятна,
- разброд смородин и малин,
- где задыхаясь, без причин
- я пропадаю безвозвратно.
- И только музыка одна,
- что возникает с ветром вместе,
- меня в конце концов должна
- спасти. И я печальной вести
- жду, замерев в окне, без страха
- от Мусоргского или Баха.
- * * *
- Качается ива.
- В изгибе лозин -
- и ветер порыва,
- и жесты вершин,
- и эхо шоссейного гула.
- И узкие листья
- плывут и летят
- под низкою высью
- за тот перекат,
- где лодка кормой притонула.
- Бывает, бывает
- с пожухлой листвой
- и день прибивает
- чужой или твой
- к берегу, камню, коряге,
- и он оседает
- на вязкое дно,
- и долго мерцает,
- светлея темно
- размокшим обрывком бумаги.
- Раздвоенной веткой
- в отрепьях коры
- над порослью редкой
- недавней поры
- склоняется старая ива.
- Тряпье зацепила,
- газеты клочок
- и мертвого ила
- прогорклый комок,
- и день, промелькнувший счастливо.
-
- * * *
- Упала капля на рукав,
- заботливо напоминает,
- что дождь, на ветках подрожав,
- насест свой зыбкий покидает.
- Как отдаленные шаги,
- его шуршание несмело,
- и в лужах беглые круги -
- след попаданий без прицела.
- И на тебя, и на меня
- сочится с кленов полуголых,
- неслышно со скамьи гоня,
- без криводушия глаголов.
- * * *
- Я шел высоко на холмах,
- в траве заплутавшей тропою,
- спеша ощутить под стопою
- простора двукрылый размах,
- который полынью пропах,
- леса увидать под собою,
- и вылет соколий к разбою,
- и в ужасе прядавших птах,
- и россыпь дремучих камней,
- что кажутся снизу темней,
- боящихся только обвала...
- Я замер, и время со мной,
- а где-то в степях за спиной
- и солнце слепящее встало.
- * * *
- Доплыв до края ойкумены,
- в пути наслушавшись сирен,
- ты, встретив дома те же стены,
- рад, что не видишь перемен,
- и находящий перемены,
- ты так же почему-то рад,
- хотя и рвался, как из плена,
- отсюда много лет назад.
ОДА ТРАВЕ НАД СНЕГОМ
- Зимы узорчатый гербарий
- вдоль троп сиреневых разбросан.
- Бурьян - пышней араукарий,
- японских карликовых сосен,
- и гривою каурой, карей
- тут перепутан, там расчесан.
- Вся живопись, вся позолота
- пропала в замети обочин.
- Жизнь отгорела, оттого-то
- ее рисунок так отточен.
- Торчит рогоз у поворота,
- в изломах снегом оторочен.
- Как иероглифов движенье
- по снежной рисовой бумаге,
- как взмахи кисти, в раздраженье
- способной на одни зигзаги,
- стеблей надломы и скрещенье
- над плахой ивовой коряги.
- Здесь символ выгоревшей жизни,
- сырых соцветий многозначней.
- Звенят все былки в укоризне,
- что быть она могла удачней.
- А листья сочные, как слизни,
- смерзаясь, сделались прозрачней.
- Золототысячник. Репейник.
- Полынь. Макушкою белесой
- склоненный островерхий вейник
- трепещет остью безголосой,
- как бессловесный современник,
- а не оратор с папиросой...
- И вижу я стога в заречье,
- свежо присыпанные снегом,
- что держат летний жар, как печи,
- бродягам сделавшись ночлегом.
- В них стали запахами речи,
- понятные моим коллегам.
- В них слушая шуршанье мыши,
- и шелест звезд в ноябрьской теми,
- бомж лунку в небесах продышит,
- чтобы за ангелами теми,
- давно летающими выше,
- взмыть к новой солнечной системе.
- Во сне не знающий покоя,
- он в тишине оледенелой
- все машет дряблою рукою,
- отлежанною, онемелой...
- Подчеркнут черною рекою,
- белеет берег опустелый.
- Я здесь бродил с одним поэтом,
- сквозь звезды снов чужих летая,
- пустынной осенью и летом,
- где, словно сено золотая,
- в соцветьях запахов при этом
- нас возносила мгла густая.
- За выкошенным полигоном
- полегшей фауны и флоры,
- я вижу поле у затона
- и скирд соломенные горы,
- которые казались схроном
- полевиков, уползших в норы.
- Я помню, как все это было
- в том отрочестве откровенном!
- Когда под утро запалила
- шпана шалаш, набитый сеном,
- сквозь пламя я сигал бескрыло
- полунагим аборигеном.
- Где все случилось и приснилось?
- За Белой, за Десной, за Леной
- простор лежал, как Божья милость,
- всей далью необыкновенной.
- И вдруг поземка задымилась
- над снежным вспольем жизни бренной.
- В сугроб срываясь пустотелый
- к реке, лишь в полыньях не спящей,
- одышливою и несмелой,
- по вешкам я лыжней скользящей
- бежал на берег левый, белый,
- с чащобой на яру молчащей.
- Любуйтесь строгостью гравюры -
- страсть обойдется и без цвета!
- Четырех всадников фигуры
- нам представляет Дюрер, света
- конец со знанием натуры
- от ангела и до скелета.
- Резцом по деревянной плашке
- вел гравер точною рукою.
- И те же у зимы замашки
- над лесом с кистью колдовскою,
- где ветки чутки, как растяжки.
- Но я их редко беспокою.
- Я их почти не задеваю,
- любуясь миром черно-белым,
- что выткан, выписан, изваян
- за чуть очерченным пределом,
- где кажется недосягаем
- нам, живописцам неумелым.
- Немыслимо красноречивы
- на белом жестов разговоры -
- суков изысканных порывы,
- травы шуршащие узоры.
- А тишина гремит, как взрывы,
- летящие на льда заторы.
- За прутьев согнутой оградой,
- снежком залепленной решеткой,
- стволы бежали колоннадой
- вдоль всей дистанции короткой,
- застыв на крутизне с досадой
- над втащенной высоко лодкой,
- чей остов проступал из снега,
- указывая остроносо,
- куда уткнулся я с разбега,
- и где скатился я с откоса.
- Сюда меня загнало эго,
- где эхо так одноголосо.
- Я оглянулся. Под ногами
- трава трепещет после смерти
- так выразительно, как сами
- мы все заговорим, поверьте,
- став лишь тенями и словами,
- что по снегу бумаги чертим.
Написать
отзыв |
