№ 10'03

Наиль Фахреев

ЛЮБОВЬ - ВОТ РОДИНА ПОЭТА

НОВОСТИ ДОМЕНА

ГОСТЕВАЯ КНИГА

XPOHOС

Русское поле:

Бельские просторы

МОЛОКО

РУССКАЯ ЖИЗНЬ

ПОДЪЕМ

СЛОВО

ВЕСТНИК МСПС

"ПОЛДЕНЬ"

Общество друзей Гайто Газданова

Энциклопедия творчества А.Платонова

Мемориальная страница Павла Флоренского

Страница Вадима Кожинова

История науки

История России

Сайт истфака МГУ

Слово о полку Игореве

ГЕОСИНХРОНИЯ

Путевой дневник

В июле 2003 года в составе группы башкирских журналистов на автобусе «НефАЗ» мне довелось совершить поездку по маршруту, которым в октябре—ноябре 1775 года Салават Юлаев прошел до места заточения — крепости Рогервик.

УФА

14 июля

У меня каждое путешествие начинается с недосыпа.

Два года назад через Уфу проехала группа журналистов Курганской области на автобусе «КАВЗ» по маршруту «Курган — СПб». Наш министр З. М. Тимербулатов загорелся: «Вот бы нам организовать подобное». На яркие, нестандартные акции у него прямо-таки нюх, вернее, это и есть стерлитамакская школа журналистики. Зуфар Мухтарович нашел понимание у генерального директора НефАЗа, который выделил новенький, с иголочки, автобус и боевой экипаж — пилота Шамиля и бортмеханика Рената.

Путешествие началось с церемонии возложения гвоздик к конной статуе Салавата Юлаева.

В 10-30 протрубили фанфары и полные неоформленных надежд экспедиционеры отбыли в путь.

У многих народов (не могу утверждать, что у всех, так как не могу знать) есть национальный герой. Зачастую мифический. У башкир же это реальный человек. Что заставляет нас, пишущих, строже относиться к себе — безудержную авторскую фантазию подпирает дамба фактов, возведенная кропотливым трудом ученых-историков.

* * *

Сто лет после Крестьянской войны 1773—1775 гг. в Башкирии существовал гласный запрет на наречение детей именем Салават.

Костер, кажется, окончательно погас, саваном пепла подернулся. Но разроешь глубину, а там жар. Стоит подкинуть туда щепок — махом взметнется чистое пламя.

Сто лет имя хранилось в груди народа и горело там. И теперь уже сто лет огонь растет и растет, а Салават по-прежнему полон загадок, как душа народа.

Впереди автобуса с включенной «мигалкой», периодически подавая голос, бежит машина ГАИ. От этого немножко неловко: что дозволено шоумену, то противопоказано журналисту. Сирена спугивает подлинную жизнь.

Узкая дорога на Верхнеяркеево. Произносят: «Яркэй». Как «эткэй», «энкэй», мягко, мило. А кто-то живет в Неурожайке.

Руководитель нашей группы заместитель министра печати Фаниль Кудакаев оповестил: «Вы представляете республику. Разъясняйте общественно-политическую ситуацию в РБ». Как мундир надел на каждого. Сейчас в каком-то смысле мы занимаемся международной журналистикой.

Верхнеяркеево, пахнущая краской пустая гостиница, просторный гулкий обеденный зал, стулья вкруг с высокими спинками, щедрый стол с конфетами, фруктами. Дали по стакану невероятно густого катыка. Не знал, что такой бывает: даже ложка в стакане стоит. Такой катык жевать надо. Вкус — исключительный: молодой нежный кумыс со сливками.

Проблема номер раз: у нас пока нет виз. 17 июля должны заехать в Москву и получить в посольстве Эстонии. Всех это напрягает. Минималисты утешают: «Побываем во Пскове — и то хорошо». Экстремалы намекают на прозрачность постсоветских границ и незаросшие партизанские тропы. Реалисты знают: как всегда визы дадут в последний момент.

КАЗАНЬ. СКОРЕЕ АЗИЯ

20.30. Казань. Улицы перерыты, дома с ободранными до кирпича стенами — город готовится к 1000-летию. «Успеете?» «А то нет!»

Тясячелетний город прокален, Волга его нисколько не охлаждает.

Спутник, профессор Мирас Идельбаев: «Двоякая природа Салавата есть воплощение башкирского национального характера». Двоякость — это поэт и воин. Дилемма царапает разум, не дает покоя душе.

Думаю, все же Салават — Поэт. Это для других языков он только сподвижник Пугачева, воин. Сложись история иначе, не вспыхни крестьянская война, возможно, Салават не стал бы Батыром нации. Но поэтом, безусловно, остался бы. И более того. Честность, искренность перед собой и людьми, то есть те качества, которые неотрывны от звания Поэта, позволили Салавату стать во главе народных войск. Поэт в нем первичен. А скульпторы ваяют рубаку.

15 июля.

В гостинице «Татарстан» койка за сутки в двухместном номере стоит 600 рублей. Московский уровень, однако, так мы в прошлом году платили во время «Прессы-2002». Об чем при заселении проворчал администратору. На что та ответила: «Москве всего лишь 800, а нам — 1000 лет».

Такой вот казус: если девушка, то чем моложе, тем дороже, а если город, совсем наоборот.

К слову, в 1775 году отцу и сыну, Юлаю и Салавату, в пути на каторгу выдавалось по три копейки в день на каждого, из которых одна — на подводу, две — на питание. Какая фантастическая инфляция рубля!

Татарстанцы живут по московскому времени: на дворе давно светло, а на часах только пять утра, и улицы нереально пустынны.

Улица Баумана — казанский Арбат. Стоит щеголеватый медный Николай Бауман. Названия пересекающихся улочек выведены латиницей. Спросил о них торопящегося прохожего. «Да, переходим».

Посреди мощеной дорожки — медный знак с указанием координат данного места: широты, долготы, высоты над уровнем моря, расстояния до некоторых крупных городов мира и Северного полюса. Нам такой же нужен. Причем у памятника Салавату Юлаеву. Почему там? Ведь оттуда мы ведем отсчет; памятник — часть герба республики, точнее, его сердцевина.

Существуй он, этот знак отметит место республики в масштабе планеты. Это ненавязчивое напоминание, что Уфа — в одной системе координат со всеми другими столицами.

Мечеть «Кул-Шариф» — мираж в азиатской жаре. Она пока строится, поэтому смотрели сквозь щели забора из горбыля.

* * *

7.30 утра, плюс двадцать два градуса по Цельсию, безоблачно. Стекает зной на улицы Казани. В номере татарские (они при атаке не звенят, а нежно шипят) комары. Что естественно, ведь рядом — озеро Кабан.

Центральный рынок — подлинно восточный базар.

ЧЕБОКСАРЫ. ГЛАЗА ЦВЕТА ХМЕЛЯ

16 июля

На волжском берегу стоит, распростерши руки, как птица крылья, ограждая своих птенцов, Мать-покровительница чувашей. Говорят, лицо лепили с портрета матери президента Чувашии Федорова. Но конфликт с местным духовенством возник не из-за этого: чувашский первосвященник негодовал, что высота памятника превышала высоту расположенного рядом соборного храма. Его освободили от должности. Может, поэтому на набережной установлен огромный красивый плакат с портретами симпатичного президента Чувашии и степенного Алексия II.

Кстати, президент объявил конкурс на лучший текст надписи на памятнике. Победила следующая: «Живите в мире, любви и согласии». Автором ее, так уж вышло, оказался сам Федоров. А слова, признайтесь, хороши.

Волга — Атал, Итиль. Прохладный бриз с великой реки.

Из глубин Волги бьют на много метров вверх фонтаны.

Не в пример Уфе на улицах мало легковых машин, совсем мало иномарок.

Центральный базар бедноват. Навесы над рабочими местами торгующих сделаны из полиэтилена. Он старый, запыленный, уже непрозрачный, местами порван. Горками синеет черника.

Вода для питья малопригодна — сильно хлорирована. Кстати, как и в Казани. Чай в номере получается чудовищного вкуса.

В центре Чебоксар памятник Ленину. Небольшой, почти обыкновенного человеческого роста, в кепке, Ильич упругим шагом устремился вперед. Через дорогу напротив стоит храм божий.

Понимаю, это не случайность. Архитекторы такие «ошибки» делают сознательно. Помню в венгерском городе Эгере многофигурный памятник участникам венгерской революции 1848 года. Один из революционеров, как Илья Муромец на картине, из-под ладошки козырьком пристально смотрит чуть в сторону от соратников. Прямо на знаменитое на той площади старинное пивное заведение.

Забегая вперед, скажу, что аналогичный прикол наличествует во Владимире: на одной стороне улицы стоит худенький В. И. Ленин, на другой вальяжно в кресле расположился Андрей Рублев и «пишет» его икону.

Находясь дома, я больше обращал внимания на различия, существующие между нашим народом и чувашами. А здесь почему-то искал сходства. И, как мне теперь думается, сходства весьма много — в языке, внешности, менталитете.

Наш автобус называется «Журналисты Башкортостана», такая на его борту бронзой выбита надпись. И по ней нас находят заинтересованные лица — везде.

По ней нас нашел академик местной Академии наук, доктор исторических наук. Он, в частности, рассказал, что западную границу Казанского ханства — она пролегала по территории нынешней Чувашии — охраняли башкиры. Представителю Ивана Грозного удалось с ними договориться пропустить русское войско без боя на Казань.

На родине Андрияна Николаева (рассказала экскурсовод) создан музей космонавтики. Когда недавно семь космонавтов еще того призыва приехали помянуть космонавта № 3, они с удивлением увидели, что лимузин, на котором по ликующей Москве весной 1961 года проехал Гагарин, оказался здесь. «Вот какой Андриян оказался хитрый, уволок такой автомобиль!» — поразились они.

А вообще Чувашия дала стране трех (!) космонавтов: Николаева, Джанибекова и Соловьева. Крылатый народ, однако.

ДОРОГА

17 июля

Остановка меж Чебоксарами и Нижним Новгородом. Послеполуденное солнце печет запыленный поселок волгарей. На дощатых прилавках рыба горячего копчения: смуглые стерляди по 100 рублей штука, лещи, судаки, кусковая сомятина по смешным для нас ценам.

Гляжу на местных как на обладателей сказочных богатств. Аборигены смотрят на нас такими же восхищенными глазами.

Дорога от Чебоксар до Владимира была утомительно долгой. Прибыли туда только в два ночи местного.

18 июля

Мы живем, как будто варварство безвозвратно ушло в прошлое, как будто фашизм уже невозможен, как будто его окончательно отменили и настал идеальный «золотой век».

По крайней мере, рассуждаем с этой позиции.

А варварство, может, ждет впереди. На стене неуверенной рукой выведено: «Россия — для русских».

По дороге в Тверь, уже после Москвы, продают угрей. Сытыми гигантскими пиявками они блестят на стеллажах и немигающе смотрят на дорогу — ждут гурманов с пивом. Но мы так и не остановились.

ТВЕРЬ

Минус гостиницы — нет горячей воды. Пришлось плескаться в холодной, подбадривая себя придушенными вскриками. Подумалось: для чего крик человеку? С криком что-то неприятное выходит из организма.

В телевизоре наткнулся на спортивный канал. Так много спорта — скука.

Супермаркет Патерсона набит фруктами, названий которых никогда не слышал.

Задача жизни человечества — увеличение цивилизованного пространства. Пространства без насилия.

Есть довольно популярное стихотворение «Сколько лет тебе, Салават?» Задал его (конечно, мысленно) Тавасиеву. Он ответил изваянием: «Никак не меньше тридцати». Обратился с этим же вопросом к Нечаевой. «Три с лишним десятка лет».

А ведь известно, что Салавату в год пленения было чуть за двадцать.

Вопрос о трактовке возраста Салавата различными художниками — не буквоедство, не обывательское желание поймать творца на мелкой неточности для удовлетворения собственного самолюбия. Юность героя — тоже национальное богатство народа. Моцарт, Пушкин, Жанна д`Арк — ценность имен не только в том, что они были, но и в том, что они сумели так рано реализоваться. Значит, такова энергия народа, что возможен столь ранний взлет. Значение Салавата — и в его молодой зрелости.

Кстати, будучи в Малоязе, видел трактовку облика Салавата, которая легла на сердце. В музее был выставлен портрет работы местного художника-самоучки С. Тархана. Сначала картина не глянулась: в ней присутствовала какая-то пронзительность, беззастенчивая искренность, от которой чувствуешь себя неловко, хочется отвести взгляд и пройти мимо. Но, пересилив себя, вчувствовался... Это был Поэт.

А самого Тархана, толстогубого, слегка навеселе, в затрапезной одежде, встретил в тот же день на сабантуе: он откровенно радовался, как бойко идет торговля фоторепродукциями его версии. Репродукции были тусклые, обкрадывавшие замысел. Его удивляло и веселило, что люди это покупают.

19 июля

7.15 — выехали из Твери. Внутриобластная дорога на Ржев, узкая, но ухоженная. По обочинам катят — бензин тут дорог — по хозяйственным надобностям велосипедисты. Особенно впечатляет, когда едут пейзанки детородного возраста. А вокруг глухие леса, полные грибов и ягод (сужу по придорожным базарчикам). В редких деревнях особняков-новоделов, как у нас, не видел. Правда, сосновые срубы попадались.

Псковская область. Обед в Великих Луках. Неожиданно из окна автобуса увидел знакомый монумент: парень и девушка у стилизованной ракеты, у парня в раскинутых руках атомное ядро с проволочными траекториями электронов. Такой когда-то стоял у въезда в г. Салават. Все — как у нас.

И это: кассирша со своего «капитанского мостика» зычно поторапливает столующихся — скоро у нее перерыв. В окрошке — недоваренный картофель.

«Лукашу» все равно, сколько Башкортостан производит электроэнергии или варит стали. Он спрашивает: «А правда, что Земфира родом из Уфы?»

Спорт — компонент культуры. В Великих Луках знают волейбольную команду «Нефтехимик». А через нее — город Салават. И имя Салавата.

Имидж — товар. Поэтому инвестиции в культуру, которая прежде всего создает положительный образ региона, выгодны. Они обеспечивают республике популярность, известность, приковывают к ней внимание. А за любопытством приходят инвестиции.

Городок Остров. Указатель: «Пушкинские горы». Мы — мимо.

20 июля

Таможенный переход у населенного пункта Печеры. Российские таможенники заставили всех выйти из автобуса с багажом и проследовать на контроль. Там баулы просветили, а потом офицер, не доверяя своим глазам, с вожделением шарил еще по внутренностям сумок.

Эстонцы при въезде только паспорта проштемпелевали.

Забегая вперед, отмечу, что аналогично прошли таможню в Нарве: эстонцы только погасили визы, а российские таможенники приказали: «С вещами — на выход!» и направили через контрольный коридор, который мы просто прошли, волоча свои узлы — ни просвечивания, ни тем более обыска не производилось. Лень, наверное, было.

ТАЛЛИН

Дороги в Эстонии хорошие, это водитель отметил. Хутора бледные, невзрачные, электрического света нет: видно, рано ложатся спать.

Много картофельных плантаций. Он растет на высоких грядках, ботва мощная, с сильным тургором. Сорняков, конечно, нет.

За окном мелькнуло, как жительница хутора вечером мыла ограду дома — штакетник. На дворе стоял советского цвета зерноуборочный комбайн «Нива». А на столбе — аист.

Удивила реклама вдоль дороги: большие щиты расположены за пределами населенных пунктов, то есть без всякой охраны, и залиты электрическим светом, причем светильники из новомодных. Точит назойливая мысль: «Неужели никто не разбивает или не откручивает?»

Ночь с субботы на воскресенье. Въезд в Таллин залит огнями. В открытых дверях многочисленных заведений по обеим сторонам улицы видны люди, их много, они извиваются под музыку.

Остановились в растерянности — как найти нашу гостиницу? Сообразили нанять таксиста. Дорогой — она заняла минут двадцать — наш лоцман рассказал: «Эстония живет за счет туризма и транзита цветмета из России в Европу. В сентябре пройдет референдум по вступлению в Европейский союз. Участвуют только граждане, то есть эстоноговорящие. Некоторые боятся вступления, так как понимают — резко возрастет безработица. Когда прошлой осенью в Таллине проходил саммит НАТО, с улиц убрали всех бомжей».

То есть и тут тоже болеют заразой «pokazucha».

Заплатили за такси 98 крон. Были уверены, что водила ободрал нас как липок. На следующий день выяснилось, что за этот путь обычно берут 150 крон.

Утро. Наблюдал, как две девушки щетками мыли тыльную (!) сторону нашей гостиницы. Третьим в бригаде был парень — оператор подъемника.

Мысль простая: чтобы жить хорошло, надо любить свою родину.

В Таллине, в центральной части, есть район Татари. Тут испокон (300 лет, не меньше) живут татары.

Несмотря на раннее утро, много обнимающихся и крепко целующихся молодых парочек. Или никак не могут расстаться после субботнего вечера, или уже встретились, чтобы вместе провести воскресный день?

Солнце, но ветерок с моря снимает жару.

Много панельных пятиэтажек. Несмотря на восторжествовавшую «эстонизацию», тоже называются «хрущовками». Много обитых, крашенными преимущественно охрой, досками двухэтажных домов. У них балконов нет, под окнами — аккуратные ящички с невысокими цветами.

Как и у нас — обоймы гаражей: кирпичных, металлических. Но вокруг них трогательные заборчики. Только кто их моет?

Старый Таллин, башня «Толстая Маргарита». Когда профессор сообщил, что Салавата содержали здесь, загорелся добыть из стены камешек. Что с большим трудом, треснул ноготь, удалось. Но, думаю, это новодел, потому что позже узнал, что к Олимпиаде-80 «толстушку» реставрировали. А качество аврального строительства хорошо известно, только такой и мог поддаться невооруженной руке. Утешаюсь тем, что мой камень — ближайший родственник тех, из которых сложено «тело Маргариты». Сегодня в башне — Морской музей Эстонии, разложено много всяких интересных штучек.

21 июля

Штромка (так называется район Таллина у нашей гостиницы), 8.05 местного времени, пляж, прощание с морем. По аллее бредет старик.

— Вода холодная?

— Да.

— Знаю, я это чувствую.

— ?

— Туман холодный.

Пауза.

— Здоровья Вам.

— Спасибо.

Пауза.

— И Вам здоровья.

— Спасибо.

Через несколько минут я видел его (или похожего на него старика), который ковырял палкой в мусорном баке.

Метание по магазинам ушло в прошлое: ходили с достоинством, не пожирая глазами витрин; жили и питались нормально; не тряслись над каждой банкнотой валюты.

По уровню доходов мы, видимо, эстонцам не уступаем. А вот по умению ими распорядиться — явно. Например, они почти сплошь ходят в шортах и майках. Удобно, практично, экономно.

Или эстонцы так оттягиваются за все строгие годы советской власти?

В Таллине нет столичного лоска, как в Уфе. Да они и сами, эстонцы, немного несуразные — долговязы, не так чтобы красивы (дань политкорректности). Из новостроек — только ангары маркетов. Это для нас новый стиль архитектуры: предельные функциональность и прагматизм, прямолинейность, асимметрия, декларируемый антиэстетизм и отказ от традиций, во главе угла — комфорт клиента. Проявляется это в огромных, чтобы проезжали фуры, воротах, оконных проемах где попало, в отсутствии крыш, гектарах автостоянок...

Закатный Таллин. Милое заведение «Диана» с действительно домашней кухней: запеченная в фольге семга с молодым, сливочного вкуса картофелем; обильный салат, названия всех ингредиентов которого не узнал в одиночку никто; вкусное бочковое, густое и терпкое, красное вино.

По залу время от времени картинно проходит грузин-официант, напоминающий кинорежиссера Адабашьяна, непреклонно запрещая занимать столик на двоих у самого аквариума, в котором лениво плещутся пираньи.

Спросил, как называются поданные им блюда. «Салат и запеченная семга». Я выразительно посмотрел на него. Он понял: «А зачем накручивать с названиями, главное, чтобы вкусно было». Мастер.

Вечер дружбы, духоподъемным финальным аккордом которого стала «Етмеш сакрым», невероятно слаженно исполненная на башкирском и татарском.

Проезд на троллейбусе в Таллине стоит 10 крон, то есть нашими 22 рубля 22 копейки. Что крепко удивило. Объяснимо, что водка тут стоит минимум сто рублей, «Мальборо» — «полтинник»: нация борется за здоровье. Но чтоб троллебусный билет был дороже кружки пива! Не сговариваясь, решили проехать «зайцами»— чисто для остроты ощущений. На своей остановке выскочили помолодевшими, возбужденные, хохоча непонятно с чего.

Долго прощались у общежития на башкирском, татарском, удмуртском, русском, белорусском, эстонском. Клялись непременно встретиться в этой жизни снова в данном же составе. И Балтийское море, стремясь разобрать разноязычье, туманом вышло из берегов и ласкало прохладой нахоженные ступни.

ПАЛДИСКИ. ПОБРАТИМ САЛАВАТА

Палдиски — всего лишь эстонское произношение русского Балтийска.

Я был почему-то восхищен и горд, когда узнал, что Екатерина Великая казачков, которые предали и сдали Пугачева, сослала на каторгу в Рогервик с формулировкой «дабы избавиться от предателей». Она заботилась не только о хлебе насущном, но и о моральном состоянии народа.

Городок лежит в 48 километрах на юго-запад от Таллина. В советское время здесь был закрытый военный объект. При въезде видишь колоссальное по размерам здание с выбитыми окнами — бывший учебный центр Советской Армии. Разнесли его хладнокровные, рассудительные эстонцы. Действительно, горячи эти эстонские парни.

Центр Палдиски. Знакомый бюст работы Нечаевой. Каре сирени. Сзади строгий строй сосенок. Округлые валуны Рогервика.

Розоватый гранит постамента. Надпись латиницей и на башкирском: «Салават Юлаев. 1752 — 1800». Тут сообразил, что он старше меня на 200 лет.

На памятнике потеки патины. Цветник у подножья, кажется, флоксы.

Кидаем горсточками землю с родины: чернозем на белесую почву. Неожиданно душат слезы.

Салават обращен на запад, на море. А смотрит чуть севернее, там Финляндия.

Айлинка Зайтунгуль омывает лицо сородича.

Памятник находится на пересечении улиц Рае (центральная) и Киви. Последняя ведет к морю, до которого метров 150. Главная улица раньше носила имя Лауристини. Вроде, говорят местные, был такой революционер. (Йоханнес Лауристини, литературный псевдоним Юхан Мадарик — сов. гос., парт. деятель, эст. писатель. Чл. КПСС с 1917. С 1940 пред. СНК Эстонии. Погиб при обороне Таллина. Роман «Ниспровергатели»).

Напротив памятника через улицу расположено потрепанное красноватое здание, внешне похожее на кинотеатр «Родина» в г. Салавате. Потом узнал, что когда-то это был гарнизонный кинотеатр «Балтика». Сейчас его высокая дверь заперта на большой висячий замок.

Также напротив, только через улицу Киви от бывшего кинотеатра — одноэтажное здание местного банка.

По левое плечо от Салавата через улицу Киви «плывет», вся в декоративных снастях, гостиница «Белый корабль» (на первом этаже одноименный ресторан). Справа от памятника — детский сад.

В Палдиски не существует могилы Салавата, место его захоронения неизвестно. Поэтому для нас там вся земля — его надмогилье. По которому ступать горячо, жжет подошвы.

Неожиданно накатила сухая гроза с горькими бледными нитками молний, недовольным урчанием грома и невесомым бисером бесплодного дождя.

В Палдиски живет четыре тысячи человек. Тут дома из силикатного кирпича штукатурят. Может, берегут от сырого морского воздуха?

Крепости Рогервик не существует, сохранились остатки фундамента. Она имела форму пятиконечной звезды. В центре — основание круглой постройки, видимо башни. Фундамент сложен в том числе из плитняка, сильно крошится. Но есть и камни другой породы, из тех, которые используют для банной каменки. Только размером больше.

У нашей республики не слишком много святынь, чтобы оставлять Палдиски без опеки. Жаль, не побывали в Чернушках — деревне в Псковской области, где погиб Александр Матросов. Времени не хватило. Это тоже наша святыня.

Сотрудник службы охраны строящегося частного порта Алексей Кудрявцев по моей просьбе съездил к зданию бывшей тюрьмы, которую, по словам профессора, строил Салават. И для меня выбил из основания несколько камней.

Наука не может дать утвердительного ответа, что сии камни — из принесенных Салаватом. Но она же не может утверждать, что это не те камни. То есть нельзя науке адресовать все вопросы. Вот почему нужна поэзия в том числе.

ВОТ ПОЧЕМУ НУЖНА ПОЭЗИЯ В ТОМ ЧИСЛЕ

Здесь платят за знание эстонского языка. Сдал экзамен на владение языком, и зарплата работающего на государственном предприятии становится существенно (процентов на 30, кажется) выше. В мэрии Палдиски на стене листок белой бумаги: «Выучи эстонский, вернем половину денег».

О Башкортостане особо не знают. «Это там, где Чечня?» Видимо, путают с Балкарией.

О том, что Салават был в Палдиски, в нашей республике, по словам Мираса Идельбаева, узнали только в 1940 (!) году. Причин, на мой взгляд, несколько. Первейшая — у нас не было своей исторической науки. Во-вторых, царев указ о забвении строго выполнялся. В-третьих, не существовало единого информационного пространства. Поэтому публикация на эту тему в 1880 году в малотиражном казанском издании в свое время осталась незамеченной.

ДОМОЙ, ДОМОЙ

Симпатичное придорожное кафе на пути в Нарву. Внутри почему-то пахнет баней — дымом и влажными березовыми листьями. Кстати, больше от столицы до границы ни одного придорожного кафе на 200-километровой дороге не встретилось. Это к вопросу о предприимчивости эстонцев.

Владелец кафе — полнотелый коротышка, ноги не достают до земли, когда сидит в пластиковом кресле, азербайджанец Амин. Потертые шорты, застиранная майка, блестящие глаза. «В Эстонии с 1991 года. Есть трехкомнатная квартира в Нарве. А лето провожу тут, на даче».

Несмотря на базарный вид, лексика богатая: «Ум мой тут востребован. Эстонцы деградируют. Говорят, что русские много пьют, а сами так надираются, что потом кулями лежат. Нормальные эстонцы уезжают в Финляндию, Германию. Боятся, что Россия вернется, хе-хе-хе. По официальным данным, их в стране больше половины, фактически не так — были подтасовки статистики. Да и уехало с тех пор много. У русских «серые» паспорта — они не могут голосовать. Чтобы не вернулись к власти, хе-хе-хе».

22 июля

В Великий Новгород приехали в пять утра Москвы. Гостиница удобная, только, как и в Таллине, по-европейски (чтобы не ели в номере) нет холодильника. Объявление в вестибюле: «За дополнительную плату (5 рублей) можно приобрести таблетку «Фумитокс» от комаров».

Экскурсия по городу и окрестностям. Храмы начала второго тысячелетия. Архитектура — это взгляд глазами предыдущих поколений на красоту.

На дороге из Великого Новгорода в Тверь — деревня Крестцы. Вдоль улицы столики, на них уютно дымящие самовары (и как только сберегли!), вкусная домашняя снедь. Рынок понят и принят российской глубинкой. И крестцовцы участвуют в создании ВВП. Пусть по крошке, но богатеет держава.

Цель экспедиции достигнута, задача выполнена, и теперь заговорили об усталости, желании побыстрее оказаться дома. Если, едучи туда, на все смотрел сквозь призму Салавата, то теперь через призму желания поскорее быть дома — взгляд беглый, скользящий, нелюбопытный. И только что-то сильное будоражит.

ВЛАДИМИР

Владимир — это и «Владимирка»: дорога из Москвы на восток, на каторгу. Местные телевизионщики на пресс-конференции поставили продуктивный вопрос: «Нет ли намерения по всему пути этапирования Салавата Юлаева установить памятные доски?» Правильная идея. Но только не мемориальные доски, а — знаки. Они будут нести и художественный заряд, пропагандировать культуру республики. У нас сильные художники, обязательно придумают что-то стоящее. Не столько знаки скорбного пути, сколько вехи познания России.

В центральной части Владимира на крутояре чудо храм XI века. Суровый, могучий, именно такой, какие в Великом Новгороде. Обезображивает его более поздний горб-пристрой в позлащенных рюшечках. Получился гибрид Руси Рюриков и империи Петра. Смотреть больно — такая стилевая какофония. Вдобавок под холмом, отсекая заклязьминскую панораму бескрайних лесов, лезвием лежит железная дорога.

Владимирский централ. Кустарный музей в стенах действующего пенитенциарного заведения для особо опасных преступников оборудован в двух камерах. Пафос экспозиции: как же много сидело тут безвинных. Запомнил Даниэля, Марченко, отца Юлиана Семенова — организатора российского комсомола. Спросил гида: «А что ж не выпускали?» Улыбчивый майор-смотритель с усами перышком вопроса не ожидал, смешался. И посмотрел внимательными холодными глазами. После двадцатиминутной экскурсии собрал по двадцать рублей с носа, разумеется, без квитанций. А хороший был бы сувенир — билетик в федеральную тюрьму.

Централа во времена Салавата не существовало. Майор сообщил, что «в XVIII веке во Владимире имелся острог, который находился рядышком, где потом баня была. Там, возможно, Салавата и содержали».

Поймал себя на мысли, что Салавата воспринимаю более современником, нежели генерала Шаймуратова. А уж Екатерина II для меня вовсе мифический персонаж. Может, сегодня Салават нужнее?

ДОМА

27 июля

Мир живет, ничего не попишешь, в эпоху англосаксонской цивилизации. Которая посильнее предыдущих, скажем так, достаточно локальных: греко-римской, арабской, ацтекской. Чтобы не раствориться в надвигающемся океане новой цивилизации, следует спешить, надо успеть. Хотя все возможно, но «делай что должно, и будь что будет». Но дел-то горы, а нас немного, так что мы обязаны быть универсалами: журналист и одновременно драматург, ученый — писатель, поэт — политик. Это нормально, это реализация инстинкта народа, на который накатывает волна глобализации.

Салават — поэт. Такой дар из человека не вытравишь. Так что он и в Эстонии, я убежден, не мог не слагать стихи. А коль рукописи не горят, где-то в Эстонии, под пеплом прошедших лет, еще ждет жар открытий.

Написать отзыв

© "БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ", 2003

WEB-редактор Вячеслав Румянцев