№ 7'03

Марьям БУРАКАЕВА

ПЕСНЬ СТЕПИ

НОВОСТИ ДОМЕНА

ГОСТЕВАЯ КНИГА

XPOHOС

Русское поле:

Бельские просторы

МОЛОКО

РУССКАЯ ЖИЗНЬ

ПОДЪЕМ

СЛОВО

ВЕСТНИК МСПС

"ПОЛДЕНЬ"

Общество друзей Гайто Газданова

Энциклопедия творчества А.Платонова

Мемориальная страница Павла Флоренского

Страница Вадима Кожинова

История науки

История России

Сайт истфака МГУ

Слово о полку Игореве

ГЕОСИНХРОНИЯ

Рассказ

У Льва Николаевича Толстого была племянница - Вера. Он много рассказывал ей о земле башкир. По его рассказам, она ей представлялась такой: степь... без конца и без края степь... Качается, убаюкивая землю, голубой ковыль. Все небо сплошь покрыто звездами. В степи пасется табун, лошади утопают по пояс в траве. Ветер доносит со стороны реки Каралык запах полыни, земляники, шалфея. Неторопливо жуют траву овцы, спят, свернувшись пушистым клубком, ягнята. Поодаль виднеются в темноте белоснежные юрты. Небесный свод сливается с ковыльной степью. Кажется, что со времен Геродота здесь ничего не изменилось.

Меняются лишь цвета: седой ковыль становится голубым в сумерках, синим в ночи, розовым на заре.

В этих степях живет народ с поэтической натурой, истоки которого уходят корнями в глубины веков. Живут они почти как скифы, как описывали их во времена Гомера. А песни, которые они поют, чем-то напоминают персидские: такие же душевные и протяжные.

Именно так представляла себе долину реки Каралык и жизнь народа, ставшего ей почему-то очень близким, графиня Вера Сергеевна Толстая.

Ее всегда тянуло в эти края. Она представляла себя среди этого удивительного народа, восторженно описанного Толстым.

Лев Николаевич приезжал сюда несколько раз. А однажды свозил на кумыс всю свою большую семью. Вера слушала их рассказ как завораживающую сказку.

Вере шесть лет. Она с родителями приехала в Ясную поляну. Им сообщают:

- Лев Николаевич уехал на кумыс.

- А как это - на кумыс? - недоумевает Вера.

- Есть такие люди - башкиры,- объясняет ей двоюродная сестра Таня,- они пьют молоко лошадок. Это молоко и называется кумыс.

- А зачем дяде Леве пить молоко лошадок?

- Его братья дядя Николай и дядя Дмитрий умерли от простуды легких. А дедушка Андрей сказал, что если папа будет пить кумыс, то легкие никогда болеть не будут.

- А кумыс это далеко?

- Папа говорит, что надо сто раз проехать от вашего Пирогово до Ясной Поляны, и получится такая дорога. А знаешь, Верочка, какие интересные эти башкиры. Папа в письме написал про них… - Таня достала из кармана сложенный вчетверо листок, развернула и вслух прочитала: «Тут есть один мальчик, ему четыре года, зовут его Азиз. Он толстый, круглый, пьет кумыс и все смеется. Степа его очень любит и всегда угощает конфетами. Азиз ходит голый...» Папа нам всем написал. И мне, и Илюшке, и маме. Маме он написал: «Мои башкиры меня узнали». Он ведь и раньше был на кумысе. Мы тоже скоро все поедем туда. А башкирская степь такая широкая, можно хоть сколько бежать, и на коне скакать, а конца не будет.

- Таня, а башкиры - это цыгане? - спросила удивленная услышанным Вера.

- Нет, они - башкиры. Живут в юртах. Пьют кумыс. Едят много-много мяса. А сами ничего не боятся. Илюш, расскажи, что папа тебе написал.

Илья рассказал, как один башкирский джигит настиг на коне трех волков и поймал одного, схватив на скаку за загривок. Вера на это изумилась, ведь ее отец, выходя на охоту, всегда брал с собой целую свору гончих и много слуг, а никогда живого волка домой не приносил! Рассказывая, Илюшка так размахивал руками, будто сам был тем удалым джигитом!

А вечером Ханна, их воспитательница, рассказала на английском «сказку» про Льва Николаевича:

- Далеко-далеко, за тысячу верст отсюда, течет речка Каралык. Там нет ни гор, ни лесов, одна только степь. И в этой степи в белых войлочных юртах живут гостеприимные башкиры. Они загорелые, смелые, сильные и веселые. Истинные дети природы. Подставив ко рту камыш, они издают необычные звуки, а горлом могут подражать любым птицам, даже беркуту. Там сейчас и наш Лев Николаевич. Пьет кумыс, ест мясо. Он сидит на ковре, скрестив, как башкир, ноги. Рассказывает башкирам о себе, о вас, показывает ваши фотографии. Спит он на соломе, застеленной войлоком, рядышком дремлют куры. На заре Лев Николаевич просыпается от петушиного крика и идет встречать большое солнце, которое будто катится по степи…

Вскоре вся семья Толстых побывала в Самарских степях. После путешествия все разговоры только и велись об этом.

...Таня на берегу любовалась кувшинками, и один паренек по имени Нагим, закатав штанины, зашел в воду и сорвал для нее кувшинку.

...Софью Андреевну заинтересовала необычная масть жеребца, и ей его подарили. Софья Андреевна отказывалась, говорила, что если б знала, то не стала бы и хвалить, мол, не могу принять такой подарок. Знакомый с башкирскими обычаями, Лев Николаевич объяснил, что если она откажется, то хозяин обидится.

...А однажды киргизы угнали у Толстых лошадей, так башкирский джигит Лутуй в одиночку отбил их у воров и пригнал обратно.

Часто Вера перебирала все это в своей памяти. А душа не ведала покоя и рвалась навстречу любви. Вере всегда казалось, что ее любовь именно здесь, на приволье. По-разному представляла Вера своего возлюбленного: и бесстрашным джигитом, схватившимся с волками, и ускакавшим в одиночку в погоню за киргизами Лутуем, и нежным, чутким парнем, сорвавшим для нее кувшинку...

Ее девичье сердце тянулось к степям, простору, городская суета утомляла ее. Всех родных и знакомых обеспокоило ее непонятное состояние. Лев Николаевич беспокоился за нее, как за свою дочь Таню. Таня тоже все не выходила замуж. Следуя примеру великого гуманиста, девушки всецело посвятили себя служению людям: обучали крестьянских детей, готовили материалы, рисунки и переводы для журнала «Посредник», организованного Владимиром Григорьевичем Чертковым, другом Льва Николаевича. Этот журнал выпускался и продавался по цене доступной для простого народа. Татьяна Львовна Толстая, будучи автором-художником, также активно участвовала в редактировании, а Вера переводила на русский любимого писателя Льва Николаевича - Чарльза Диккенса. В то время Вера вслед за Толстым отказалась от помощи слуг и сама вела свое хозяйство, а также помогала по возможности крестьянам.

Но душа все равно не находила покоя. Стремилась куда-то, скучала, хотела любить...

В 1898 году в Самарских степях началась страшная засуха, и Лев Николаевич одним из первых протянул руку помощи: открыл бесплатные столовые, послал туда работать своих детей, родных. Вера приветствовала открывшуюся ей возможность побывать на башкирской земле - воплощалось в жизнь ее сокровенное желание.

Дорога не близкая. Вспоминалось детство, девичьи годы. Чем больше она развивалась, росла духовно, тем больше замыкалась в себе. Казалось, что ее чувств и переживаний никто не поймет. Всегда стремилась в Ясную Поляну. В детстве не понимала почему. Девушкой Веру всегда приглашали на праздники, вечеринки, на нее обращали внимание молодые люди. Красивая, вся в цыганку-мать, которая в свое время свела с ума ее отца, Вера была даже стройнее и милее. Недаром один молодой человек, намного моложе ее, потерял голову от любви к ней. Но девушка не обращала внимания на своих воздыхателей, старалась уединиться, отказывалась от праздничных приглашений. В ее душе была другая песня. Возвышенная, чистая, нежная песня, выше всей земной суеты, скрывающая в себе самое сокровенное, понятное ей одной. Мелодия эта начиналась где-то в Ясной Поляне, устремляясь затем в неведомую даль. Может, поэтому ее всегда тянуло сюда.

Изнуренные, усталые после долгого пути, к реке Каралык они приехали лишь к ночи. Полная луна залила своим голубым таинственным светом черную темноту ночи. Холодный ветер трепал иссохшие ковыли, в травах что-то шуршало: видимо, живые существа, спасавшиеся днем в прохладе от палящего солнца, ночью выходили искать себе корм.

Вера не верила своим глазам. Вот она, степь, которую мечтала увидеть столько лет. И вправду, без конца и без края. Возле речки притаились юрты. Но Вере они не казались белоснежными лебедями, распустившими крылья, как в письмах описывали их Толстые. Понурые, прижавшиеся друг к другу, они, казалось, качаются от страшного горя. Вся степь качалась от этого горя...

В сердце будто что-то оборвалось. Мечты, такие чистые и прекрасные, разбились. От мыслей, теснивших сердце, кружилась голова. Кто виноват в этой страшной трагедии? Что иссушает и уничтожает целый народ? Зачем природа так жестока к своим детям? За что покинул свой отчий край бесстрашный Лутуй? Почему эта страшная трагедия уносит столько жизней? Хажимурата, Нагима с семьей, миленького Азиза!

В одну из частых теперь бессонных ночей она вышла на улицу. С горечью смотрела вокруг. Все казалось далеким, потерянным. Из памяти не уходила картина: под знойным солнцем сидит неподвижно мужчина, обхватив колени руками и уставив свой взгляд в одну точку. Через какое-то время из юрты вышла женщина в белом платке и длинном еляне*. Подошла к сидевшему, не говоря ни слова нежно и осторожно погладила его по голове и ушла. Вера содрогнулась от этого горя. Мысли путались, она не могла понять, сон это или явь.

Не Ахиллес с матерью? Не времена Гомера?

...Мать поднялась из пенящегося моря легким облачком, села рядом с сыном и приласкала его...

После этого вроде бы незначительного эпизода отношение Веры к башкирам изменилось. Она стала внимательней приглядываться к ним. Башкиры переносили свое горе безмолвно, хоронили тихо, без суеты. Вера удивлялась их терпению: вынося на кладбище в день по несколько трупов, они не рыдали, не причитали во весь голос, лишь молча поддерживали друг друга, проявляя участие.

В столовой кончилась соль. Кого-то давно послали за ней, но его все не было, и все очень волновались, по несколько раз в день подолгу смотрели вдаль, ожидая запропавшего путника. И все равно проглядели. А Вера еще и не признала его. В один из таких дней, придя за водой к реке Каралык, которую засуха превратила в маленькие озерца, она заметила моющегося там парня. Джигит тоже не обратил особого внимания на незнакомку. При виде ее задерживаться не стал, взвалил на плечи лежавший неподалеку мешок и понес его по дороге в столовую. Красивое тело, напряженные стальные мускулы напомнили Вере греческую скульптуру. Видно, и груз был не из легких. Вера, набрав воды, пошла следом, и возле дверей столовой они вновь встретились. Глубокий задумчивый взгляд его черных глаз будто проник в самую глубину ее души, и девушке от этого стало как-то не по себе.

Это был тот самый парень, которого посылали за солью. Звали его Абдрашид. В пути у него околела лошадь, и два пуда соли он нес на себе. Об этом поступке все говорили с восхищением.

Сердце Веры радостно забилось в ожидании чего-то, как когда-то в Ясной Поляне. Она повторяла про себя: «Да, это он! Я нашла его! Нашла!» Девушка стала искать с ним встречи, поджидала его. Узнавала по походке, по голосу. Ночь посылала ей в снах все тот же милый образ, а день приносил новые томления ожидания. Парень тоже не остался равнодушным к этой русской девушке, так похожей на цыганку. Но он сдерживал свои чувства, не подавал вида, молча проходил мимо. В это трудное для башкир время они относились к Толстым не только с уважением, но и с почтением, как к своим благодетелям, и не могли позволить себе вступить с ними в более близкое общение, кроме как поздороваться, поговорить по делу, если нужно, и только.

Однажды Вера сама заговорила с ним. Начала разговор как с давним знакомым. Выразила восхищение его силой. Парень ответил:

- Я не только мешки, но и целые горы таскал бы на себе, если бы этим мог спасти свой народ. Какое великое добро делает Лев Николаевич. А ведь многие другие стараются разбогатеть на бедах несчастных. Вера Сергеевна, как вы думаете, сможет мой народ снова встать на ноги? И что я должен сделать для этого?

- Лев Николаевич говорит, что спасти народ от голодной смерти могут только господа, возвратив ему его земли.

- Велики слова! Да разве захотят они по своей воле слезть с нашей шеи?

- А почему вы живете в этой степи, где голод особенно свирепствует?

- После Пугачевского восстания потомков Салавата согнали со всех земель. Раньше мы, например, жили близ Саратова, у реки Сазы. У нас до сих пор сохранилась песня «У берегов Сазы». Песня тоски по родным местам.

- Спойте, пожалуйста, если можно. Лев Николаевич всегда с восхищением отзывался о ваших песнях.

Абдрашид вопросительно смотрел на девушку, но когда она сказала о Льве Николаевиче, в искренности ее просьбы у него не осталось сомнений.

- Тогда давайте присядем, такую песню невозможно петь стоя.

Они сели на краю дороги. Абдрашид настроил голос горловым пением и начал петь, вкладывая в бесконечно печальную мелодию все свои чувства и переживания. Вера впервые слушала башкирскую песню. Мало-помалу она все глубже окунулась в эту скорбь и грусть с голосами птиц и журчанием речки. Мелодия, казалось, была без конца и края, как эта степь. У Веры перехватило дыхание. Казалось, все замерло вокруг: не колыхался ковыль, не плыли облака, даже сама луна остановилась, зачарованная этой песней, преисполненной тайны и торжественного величия. Глаза Веры наполнились слезами, ей казалось: еще немного - и сердце Абдрашида не выдержит, разорвется от тоски, и Вера шепотом, боясь нарушить тишину, произнесла, понимая, что проговаривается:

- Я ждала, я давно ждала этой минуты, этой песни...

- Как, вы и раньше слышали эту песню? - спросил парень, еще сам не свой от пения.

- Да, Абдрашид, да! И не только слышала. Она давно была моей, с самого детства, - начала она и все ему рассказала. До него Вера никому не раскрывала своих переживаний, даже самой близкой своей подруге и сестре - Тане. - Мое сердце чувствовало… надежды не обманулись. Я верила… теперь я счастлива, ведь ни одну минуту я не жила без тебя, - закончила Вера свой рассказ.

С этого дня Вера жила в других трех измерениях: Абдрашид, Счастье, Любовь. Она словно забыла обо всем на свете, будто бы восполняя все те годы, что прожила без него. Они бегали по степи, как дети, брызгались, счастливые, водой, делили на двоих звезды...

Но пришла пора уезжать. Расставаясь, как думали, ненадолго, они договорились, что Абдрашид приедет к ней после осенних работ, а Вера к тому времени предупредит домашних о своем выборе.

Однако стоило Вере заговорить об Абдрашиде, как переполошилось все Пирогово. Отец, Сергей Николаевич, не поверил своим ушам, но когда понял, что дочь не шутит, велел запрячь его любимого коня и, прихватив с собой слуг и целую свору гончих, уехал подальше на охоту. Мать Веры, беспокоившаяся за дочь, что ей уже тридцать четыре, а она все не замужем, перед таким неожиданным заявлением поняла, что все ее переживания были просто ничтожными по сравнению с этим потрясением. Нашлись злые языки. Высмеивали: «Вот она какая на самом деле, ваша недосягаемая, гордая Вера!» Ехидничали: «За кого еще-то ей выходить в такие годы?!»

Через несколько дней отец вернулся с охоты, вызвал дочь к себе и сказал:

- Я все обдумал, Вера, и скажу одно: это позор. Поэтому выбирай: или он, или мы!

- Как это? - растерялась от неожиданности Вера.

- Если ты свяжешь жизнь с этим дикарем, то ноги твоей в Пирогове не будет!

«Пусть, пусть для вас он дикарь, - клокотало все в Вере после этого разговора.- От этого Абдрашид не изменится. А для меня он - Счастье, Любовь, к которой я стремилась в мечтах и снах. Это песнь степи... Для меня он - вечная, бесконечная песнь».

Собрав вещи, Вера уехала в город, дабы больше не возвращаться в Пирогово.

Узнав об этом, Сергей Николаевич слег, и сам послал к брату человека.

- Лева, вся надежда на тебя одного. Верни мне дочь. Веру нужно спасти. Она тебя любит и уважает. Помоги мне.

Лев Николаевич обещал. Ему было жаль брата.

Сергей Николаевич осунулся, побледнел. Не осталось и следа от былой красоты, от которой некогда были без ума многие женщины. Уже в зрелые годы, в сорок лет, свояченица Льва Николаевича девятнадцатилетняя Таня была безумно влюблена в него, и они уже хотели пожениться, но в тот год умер его двухлетний ребенок, а также родилась Вера. Сергей Николаевич решил покончить со своим легкомыслием и женился на Марии Шишкиной, матери Веры, то есть обвенчался с ней. Мария, как уже говорилось, была цыганка. Видно, вольнолюбивая кровь матери сделала свое дело: такой решительности от Веры никто не ожидал.

В разговоре с дядей она тоже стояла на своем:

- Пойми меня, дядя, хотя бы ты... Сердце разрывается на куски. Я люблю, и мне больше ничего не нужно. Ведь я имею право любить и быть любимой! И что для меня религия, положение, национальность? Любовь - вот моя религия и моя нация, моя истина. Дядя, ведь вы и сами все это хорошо понимаете: любовь Анны Карениной, переживания Катюши Масловой, отказавшейся от Нехлюдова. Вы же сами все это пережили!

- Вера, - отговаривал ее он, - чтобы любить, нужно хорошо знать человека. В твои годы не может быть ветреной любви с первого взгляда. А ведь ты Абдрашида знаешь очень мало.

- Мало, говорите, Лев Николаевич? Я знаю его с шести лет. Люблю его с шести лет...

Лев Николаевич удивился словам своей племянницы.

- Как это ты любишь Сафарова с шести лет?!

- Лев Николаевич, я всегда разделяла ваше мировоззрение. По вашему совету я отказалась от помощи слуг, обучала крестьянских детей, участвовала в «Посреднике». Но все время чувствовала какую-то неполноценность своей жизни, душевную пустоту. И эта пустота заполнялась, когда я приезжала в Ясную Поляну, я окрылялась. И не только оттого, что у вас я встречалась с учеными, писателями, музыкантами. Нет. У вас я впервые услышала о вольном кочевом народе - башкирах и полюбила их. И как! Вы сравнили их мир с «Илиадой» Гомера - я прочла ее несколько раз. Сказали, что башкирские песни схожи с персидскими, - я увлеклась восточной музыкой. Знаю почти наизусть все ваши рассказы и письма о башкирах. С восторгом слушала о том, как на башкирскую байгу Таня и Маша принарядились башкирками и пошли на праздник как Фатима и Залифа.

Это пробудило во мне интерес, уважение к этому народу, а в душе родилась любовь. Верите или нет, но мне были близки и Арслангали Султанов, и подаренный им вам узорный ковш с деревянной цепочкой, и изготовители кумыса у вас дома, и даже ваш мерин по кличке Султан. И, может, поэтому с первого взгляда я почувствовала Абдрашида очень близким для меня человеком. Вы же сами восхищались их чистой и щедрой душой, полускифской жизнью, песнями.

Что мог ответить Лев Николаевич на свои же мысли и слова!

- Вера, но что ты будешь делать дальше? Где жить? Как жить?

- Уеду в степи. К башкирам.

- Ты сама видела их теперешнее положение. Люди мрут от голода, народ исчезает. Сейчас не то время, когда из белоснежных юрт разносился по всей степи запах парного кумыса, нет и тех веселых, смелых башкир. Гибнет народ, гибнет. Это страшная истина - погибает такой прекрасный народ...

- А что делать, Лев Николаевич? Вырвать с корнем самые светлые чувства, что у меня в душе с самого детства? Я не могу. Я не хочу.

- Но ты не сможешь жить в таких условиях.

- А если наоборот - Абдрашид переедет в город?

- Он башкир только в своих степях, в лоне родной природы. Там он вырос, там родились его песни, оттуда он черпает силы для вольной жизни. А что останется от него, степного беркута, если ты посадишь его в клетку, которая тебе самой давно приелась? К тому же ты будешь еще и одинока: все родные отказываются от тебя. Все это как кошмарный сон. Ладно, Верочка, я свое слово сказал, решать - тебе самой.

Даже недолгая разлука заставила Веру страдать. А что будет, если это на всю жизнь? Нет, нет! Все в нем для нее родное - его нежная улыбка, его голос, взгляд… Единственный! Как жила она до него? Она ждала его с самого детства, и вот теперь, на пороге счастья, самой отказаться от него? Нет! Абдрашид и здесь, в «клетке», останется самим собой. Мой Абдрашид - песня степи. И я не хочу с ним расставаться.

Вера с нетерпением ждала мать. Но из-за болезни отца та задерживалась. До приезда Абдрашида нужно было поговорить с ней, излить душу. А быть может, получить и благословение, ведь судьбы их схожи. Кто-кто, а она должна понять: сама когда-то вскружила голову мужчине из чужого круга. Цыгане, для смеху, запросили за нее баснословную цену. Сергей Николаевич принес эту сумму. Женившись, он и Льву Николаевичу предложил жениться на цыганке.

Через некоторое время Мария Михайловна все же приехала к дочери. Поговорили, поплакали.

- Все знаю, доченька, все понимаю,- горячо говорила Мария Михайловна,- чувствую сердцем материнским - любишь ты Абдрашида, я ведь тоже любила твоего отца. Но не только любовь делает мужчин счастливыми. Знай это. Их существование наполнено смыслом только тогда, когда после себя они могут оставить наследство как продолжение духа и крови своих предков. А ты сможешь воспитать Абдрашиду ребенка башкиром, чтобы мог петь на своем языке, разговаривать и продолжать наследие отца? В этом мире ни один орел не превратился в ворону, а ворона в воробья. И даже живущая в чужих гнездах кукушка осталась кукушкой. Пусть Абдрашид вернется в степь, к своей песне. Нет большей муки на свете, чем видеть, что из-за тебя страдает любимый тобой человек.

Вскоре приехал Абдрашид, чтобы увезти Веру. Долгожданная встреча была горячей. Не осознав до конца случившееся, оставившее еще одну глубокую рану в его душе, измученной горем от утраты близких, умерших от голода, Абдрашид уехал один. Домой, в степь...

Через какое-то время у Веры родился сын. В честь дедушки по матери назвали Мишей*. Сергей Николаевич сам приехал взглянуть на внука. Ради внука - Миши Толстого - он простил Вере все. Жизнь пошла своим чередом. И только одна Вера не могла забыть Абдрашида. Ей все казалось, что вот-вот отворится дверь - и зайдет он, принеся с собой запах степного ветра, улыбающийся и долгожданный. Любимый. Она просыпалась среди ночи от тоски и мучилась от понимания того, что ничего этого никогда не будет. Сама отказалась от него. Сама.

Ради его же счастья. Так объяснила ей мать. И прибавила:

- Если бы я начала жизнь сначала, я поступила бы точно так же. Я не смогла осчастливить твоего отца, не воспитала ему истинно русских детей, заставила страдать и всю жизнь чувствовала себя как в клетке.

Вера часто прогуливалась с сыном по лугам Пирогово. Здесь она оставалась наедине со своими страданиями, мыслями, мечтами. Абдрашид представлялся ей счастливым, улыбающимся, в окружении смуглых мальчишек. Вот он в степи, что-то объясняет им на своем, учит петь горлом, подражая птицам, а Миша стоит в сторонке, не понимая, что такое они делают. «Но почему, Миша?!» - с удивлением спрашивает взглядом Абдрашид. Но Вера не винит себя в предательстве; все было ради него, его Счастья и их Любви. Вернула степи ее песнь...

Перевод с башкирского Айдара Хусаинова и Зухры Буракаевой.

Написан на реальных событиях.

Елян - разновидность верхней одежды у башкир.

Михаил Толстой (1900-1920) - сын Веры от гражданского брака с А. Сафаровым.

© "БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ", 2003

WEB-редактор Вячеслав Румянцев