Игорь АВЕРЬЯН |
|
ДВЕСТИ ЛЕТ СПУСТЯ |
|
О проекте
XPOHOCРусское полеНОВОСТИ ДОМЕНАГОСТЕВАЯ КНИГАМОЛОКОБЕЛЬСКПОДЪЕМЖУРНАЛ СЛОВОВЕСТНИК МСПС"ПОЛДЕНЬ"ГАЗДАНОВПЛАТОНОВФЛОРЕНСКИЙНАУКАРОССИЯМГУСЛОВОГЕОСИНХРОНИЯ |
Елена Еремина. Листок на дереве. Повесть
об Андрее Тургеневе. Альманах “Истоки”,
РИФ “Рой”, М., 2001-2002.
Наша критика давно заметила упадок культуры письма, нередко сетует на снижение нравственного тонуса литературы нынешней по сравнению с литературой прежней. Но - странное дело! - вот появляется произведение, отмеченное и столь редкой нынче высокой культурой слововыражения, и посвященное истории отечественной культуры - а критика молчит. Тонны бумаги изводятся на панегирические анализы пустых по содержанию текстов акуниных, пелевиных и прочих войновичей-липскеровых и прислуживающих им олегов павловых - а о повести, в коей глубоко, душевно тепло и с литературной точки зрения мастерски рассказывается о становлении новой русской культуры и литературы в самом начале XIX века, непосредственно перед явлением Пушкина - хотя бы слово! Почему, господа? Неужто не интересен, или не нужен, или не важен предмет, в повести художественно исследованный? Но ведь все знают, как быстро увядают кроны древес, ежели пресечь питание их от корней. А корни нашей современной культуры и современной литературы - там, в конце восемнадцатого века и в десятых годах века девятнадцатого, когда стараниями Жуковского и его юных, на сегодняшнюю мерку, друзей преодолевалось вязкое наследие отслуживших своё идей новиковско-лопухинского просветительского масонства и стремительно высыкающей клациссической “традиции” Сумарокова. Они, Жуковский и его друзья, расчистили дорогу Пушкину... Об одном из них, поэте Андрее Тургеневе, старшем брате знаменитого Александра Ивановича Тургенева, друга и корреспондента Вяземского, Пушкина и едва ли не всех других литераторов и деятелей пушкинской эпохи, автора «Хроники русского», и рассказывается в изумительно лёгкой, искромётной и при этом серьёзнейшей повести Елены Ерёминой. Слова Богу, автор, не мудрствуя лукаво над формой, что нынче редкость, избрал традиционную манеру биографического повествования. Мы начинаем знакомство с Андреем Тургеневым с его младенченских лет, с поры первого пробуждения у талантливого отрока творческого духа и ученичества и под водительством автора прослеживаем короткую жизнь поэта, становимся свидетелями борьбы Андрея Тургенева за поэтическую правду, за истину нарождающегося на переломе веков нового понимания русской жизни. Задача, которую поставила себе Е.Еремина, вовсе не проста. Тогдашняя Россия - при всём благородстве духовных и душевных порывов передовых людей из просвещённой прослойки общества - представляла собой некий полигон - увы, Чаадаев прав, как мы теперь совершенно отчётливо видим, - на котором испытывались западные идеи, внешне красивые и даже бесспорные, но лишённоые той русской тёплой «приземлённости», без которой жизнь невозможна. Скажем, масонский тезис, прекрасный, как солнце на благодатном весеннем небе: «Самоусовершенствование каждого из нас - не в этом ли залог всеобщего благоденствия?» Так, но автор на этой же странице показывает, к чему приводят попытки проведения этой абстракции в жизнь, напр., при борьбе с голодом: «Проку не густо. Чиновники воруют беззастенчиво, а целые губернии вымирают...» Ситуация, не незнакомая нам. Под прикрытием высоких словес, пришедших исчуже (прямо-таки напрашивается аналогия с насаждением в сегодняшней России идей глобализма с его однобокой и поверхностной «демократией» и фальшивым тезисом о «правах человека», на деле приводящим к неправому всевластию циничного меньшинства и к полнейшему бесправию честного большинства) творится вечное неблагое дело личного обогащения бессовестных наглецов, думать не думающих о великой стране, что отдана Провидением в их окормление. Перед глазами читателя, как некогда перед мальчиком Андрюшей Тургеневым, - пестрота, почти хаотическая: народное море, глухо волнующееся в отдалении, за садами и оградой заволжского поместья: императрица в далёком Петербурге, подвергшая тихого масона Ивана Петровича Тургенева опале; зёрна его речений о «самоусовершенствовании», разбрасываемые перед сыновьями, и крутой гнев на это матушки Катерины Семёновны; юный птиметр Карамзин, под влиянием Ивана Петровича устремившийся к усовершенствованию в себе «внутреннего человека»; его повесть «Евгений и Юлия», напечатанная в «Детском чтении», повергшая в немалое смятение отрока Андрея... И вот среди этой пестроты, среди хаоса под пером Е.Ереминой - в слове, в фразе, в интонации, шаг за шагом, неторопливо, без отвратительной и столь модной сегодня скороговорки, но и без длиннот, - как в насыщенном растворе вершится процесс кристаллизации образа чистейшего духом русского юноши-поэта. И подобно тому, как в жизни раздвигаются горизонты бытия взрослеющего человека, так и в повествовании Е.Ереминой раздвигаются рамки живописания: история и время движутся вперёд, и вот уже - прощай, заволжская тишина; и вот уже - Москва, университет; в гостях у Тургеневых - Лопухин, Херасков, Гамалея, Невзоров; наконец, сам Карамзин, предмет давнишних восторгов и поклонения и будитель мыслей... Читатель, повинуясь автору, доверчиво присутствует при этих гостеваниях, слушает острые, но такие наивные, на сегодняшнюю мерку, разговоры, узнаёт множество исторических и бытовых деталек той архаической эпохи, и - стоп! Такая ли уж она «архаическая»? Мы с вами, любезный читатель, присутствуем при первых ростках новой русской культуры - культуры, которая возникает и укрепляется на новых широких путях, но корни которой всегда - в родной почве, в родной стране! А она потому и родная, что кормит свой народ вот уже долее тысячелетия. (И потому родная, что - знаю: и долее будет кормить! Будет, господа войновичи, липскеровы и иже с ними! - как бы вы ни злопыхательствовали на неё и ни чернили её народ. Время России, как бы ни кликушествовали близорукие всех мастей, ещё не кончилось, не иссякло.) Без протяжённости во времени нет качества, рождённого преемственностью, нет родственности, нет культуры - возможна лишь цивилизация, зачастую наспех заимствованная и лишённая подлинного национального содержания. Россия с её культурой есть поразительное мировое явление. Обильно заимствуя чужое, порою увлекаясь им не без чрезмерности (напр., Коцебу или Шиллером, или гётевским «Вертером», как это показано в повести Е.Ереминой; или, позднее, Гегелем, по свидетельству Герцена в «Былом и думах»; или, наконец, роковая оморочь привязчивым русофобом Марксом, от которого никак не можем отделаться и трагические плоды увлечения которым до сих пор пожинаем, изменяя национальному культурному духу и делу), наша культура в её подлинных образцах остаётся вкременённо русской и, обогащаясь чужими духовно-культурными богатствами - без чего нет подлинной культуры, - щедро делится своими сокровищами со всеми народами мира - творчество Пушкина, Лермонтова, Тургенева, Толстого, Достоевского, Чехова, Бунина, Шолохова тому пример. Так что повесть Е.Ереминой - не об «архаике», а о Начале. Там, в том времени - завязывается всё сегодняшнее. Не беспричинно многими теоретиками творчество Ломоносова, Сумарокова, Радищева относится к древнерусской литературе. Нынешняя - новая - российская словесность вкоренялась с творчеством Жуковского, Карамзина, Ан. Тургенева, Мерзлякова... Таков, во всяком случае, пафос повести Е.Ереминой - и автору веришь. Да, я безусловно верю автору и в целом, и в деталях. Я верю Е.Ереминой, которая заставляент своих юных героев так говорить о любви к Родине и о патриотизме: «Патриотизм - вот величайшая добродетель; только в патриотизме видим мы пренебрежение самим собой для счастия братий своих... Сперва это есть только чувство! Не зная ещё, что такое отечество, мы уже любим его. Но мало-помалу, когда разум наш начинает действовать в нас, мы видим, что мы должны любить его, потому что в отечестве нашем живут те, которым мы обязаны сохранением, украшением бытия нашего...» Я безусловно верю автору, читая сцену знакомства Андрея и Жуковского, разделяю его оценки, чувства и мысли о Василии Андреиче. И верю, что так оно и было, когда в споре с Жуковским о дворце Пашкова, которым Жуковский восхищался, молодой андрей только рукой махнул: «Не здесь искать нам силу русского духа, оригинальность! - А где же? - Я думаю над этим, Василий Андреич. У меня целая система складывается.» Люди обманывают самих себя, говорит Андрей, острыми софизмами уверяя себя и других, что для истинно просвещённого человека нет отечества. Не патриот, а гражданин Вселенной - вот образец, твердят они; но какое заблуждение, какая ошибка!.. Спор, волею автора вспыхнувший в 1800 году (явно не выдуманный, не сочинённый Е.Ереминой, а воссозданный по документам той эпохи), не затихает и по сей день, спустя 200 с лишним лет. И такие зёрна актульного рассыпаны буквально на каждой странице повести. Далеко не всякий исторический роман соответствует такой высоте современности. А что уж говорить о биографическом повествовании, самой природой жанра втиснутом в фактологически-временные рамки жизни героя? О таком нашем Начале нельзя забывать, если мы всерьёз озабочены сегодня судьбой нашей культуры. Читая повесть, отмечаешь вдохновительную борьбу молодых русских людей за качественные переводы Руссо, Коцебу, «Вертера» (халтурщиков во все времена хватает), знание тогдашними юношами античной классики, и понимаешь, что культура подлинно есть результат духовного труда поколений, она не возникает на пустом месте. Не является ли поэзия, как и религиозное чувство, выражением устремления благородной человеческой души выйти за пределы своей личности - на путь к Богу? Такая мысль всколыхнёт сердце, если читать повесть Е.Ереминой не торопясь, вдумчиво. И не проскакивать взглядом и душой стихотворных цитат, вроде этой:
Поразительные стихи, коим уже 200 лет! - а написаны юношей, почти мальчиком, словно провидевшим наши нынешние будни... Когда в литературе нет объединяющего нацию пафосного принципа, который формирует дух общества и обличье новой эпохи, литература становится бессильной, бездушной, даже бездыханой, и отмирает вместе с отошедшей в историю эпохой. Литература всегда - живое олицетворение общества, по уверению Бальзака. Это замечание Бальзак обронит спустя сорок лет после того, как юноша Андрей Тургенев на собрании Дружеского Литературного общества выступит с речью, где заявит, что «нельзя быть гражданином Вселенной, не будучи патриотом, ибо одно только наше отечество привязывает нас к вселенной. Разве не чувствуете вы, что отечество ваше имеет для вас какой-то тайный, но внятный голос? Ничто не может заглушить его, потому что источник его в вашем сердце.» Так говорит юноша, творчество которого - из-за его ранней смерти - сделалось лишь листком на могучем древе русской литературы. Ему в тот миг не было ещё и двадцати... И вот как он писал через год о жизни Петербурга: «Говорят, что уж нет разницы с Парижем, кроме того только, что там это оригинально, а у нас обезьянство, но уж это переменить не в нашей воле.» Какой взрослый, мудрый взгляд в самую суть российского бытия! Я спрашиваю себя: а есть ли у нас сегодня, спустя 200 лет, молодой писатель, или поэт, или критик, столь же взросло и мудро способный проникнуть в суть нашей сегодняшней жизни? Не видно, не видно такого... Молодой и шумливый паренёк, получивший пару лет назад литпремию «Дебют» за «обезьянничающий» роман о гнусненькой связи ди-джея и потаскушки, увы, на роль лидера постсоветской русской литературы явно не тянет: не тот полёт, не та крутизна набора высоты - не та культура. Но это уже - другой разговор... Повесть Е.Ереминой - как чистый остров в мутноватых водах современной русской литературы, мало озабоченной проблемами национальной культуры. В этой повести - тревога за судьбу нашей культуры, которая отчетливо звучит в каждой строчке, на каждой странице, в каждой главе. Е.Еремина словно говорит нам: вот какие были они; а каковы сегодня, двести лет спустя, мы? |
РУССКИЙ ЛИТЕРАТУРНЫЙ ЖУРНАЛ |
|
Гл. редактор журнала "МОЛОКО"Лидия СычеваWEB-редактор Вячеслав Румянцев |