В начале 2000 года на прилавках отделов поэзии книжных магазинов, изобилующих изданиями, антологиями, подводящими как бы литературные итога двадцатого столетия, появилась книга "Вершины русской поэзии. Век XIX" - антология, претендующая на "новое представление" читателю, казалось бы, всем известных вершин творческого наследия великих русских поэтов - А.С.Пушкина, Е.А.Баратынского, Ф.И.Тютчева, А.В.Кольцова, М.Ю.Лермонтова, А.А.Фета, Н.А.Некрасова. Книга на удивление быстро нашла своего читателя и сейчас, скорее всего, уже является библиографической редкостью. Вне всякого сомнения, это связано с именем ее составителя - известного писателя, историка, литературоведа Вадима Валерьяновича Кожинова, чей взгляд на казалось бы общепринятые оценки фактов, событий, явлений бытия, отличающийся основательностью, компетентностью, научной ответственностью заставляет наше сознание начать движение в обход устоявшихся стереотипов.

- Знаете, идея эта возникла давно, где-то в начале 60-х, и совершенно органически, поскольку я много занимался поэзией, особенно в начале своего, выражаясь высокопарно, творческого пути. Просто появилась абсолютно естественная потребность собрать (для самого себя!) действительно выдающиеся, а не хрестоматийные стихотворения великих наших поэтов. Хрестоматийные, это так всегда бывает, отбираются, как правило, по каким-то совершенно разным и вовсе не обязательно художественным, эстетическим критериям. В основе отбора в большей степени лежат социально-политические соображения, некая популярность, а не попытка представить отечественную поэзию в ее высших проявлениях.

И вот, почувствовав такую потребность, я начал серьезно заниматься этим отбором, причем довольно часто, выступая перед отнюдь не рядовыми людьми, а литераторами, студентами-филологами, я проводил своеобразное тестирование - читал лучшие стихи Пушкина, Тютчева, Фета, предлагая определить кому они принадлежат. И в редчайших случаях кто-то правильно называл автора. Одного из участников такого опроса я даже запомнил, его фамилия Бердников, он поразил меня тем, что из прочитанных мной трех стихотворений Пушкина и Тютчева назвал по одному у каждого из поэтов. Другие же либо вообще не могли ответить, либо называли абсолютно не те имена, например, стихи Тютчева приписывали Державину...

И вот после проведения такого рода опросов, а надо сказать, занимался я этим очень много (практически на каждом своем выступлении перед более или менее литературной аудиторией), получил свое печальное подтверждение тот факт, что, действительно, люди просто не знакомы с наивысшими творениями русской поэзии XIX века. Это объясняется, как я пишу в предисловии к антологии, в частности, тем, что за исключением, пожалуй, только Лермонтова, во всех собраниях сочинений стихи печатаются в хронологическом порядке и читатель, начиная знакомство с поэтом с его юношеских, в сущности "ученических" стихотворений (которые к. тому же занимают обычно большую часть собрания, т.к. в юности, как правило, пишется легче и больше), просто не добирается до вершин творчества поэта или по крайней мере, добравшись до них, уже как бы " устают" и утрачивают к этому моменту остроту и полноценность восприятия. Я думаю, что для многих читателей те или иные стихотворения Тютчева и Боратынского, Некрасова и Фета, собранные в антологии, станут своего рода "открытиями". Я даже с большой степенью вероятности могу предположить, что обратившись уже к первому разделу книги - к стихам самого Пушкина - не один читатель с удивлением обнаружит совершенно неизвестные ему пушкинские творения.

И здесь нельзя не коснуться проблемы зрелости поэта. Безусловно, становление поэтического или, вернее, лирического дара может совершиться очень рано - всем известны имена великих и выдающихся поэзтов, доживших до тридцати лет, но успевших создать бессмертные художественные ценности. И все же зрелость не приходит сама и сразу.

Лермонтов не дожил до 27 лет. До нас дошли стихи и даже поэмы, сложенные им в 13-14 лет... Однако те творения, которые сам Лермонтов счел возможным включить в свою книгу, написаны им не ранее чем в 22-23 года. Таким образом, даже несмотря на предельно короткую жизнь поэта, период "ученичества" , по его собственному мнению, продолжался около десяти лет. В еще большей степени это относится к творческому пути других поэтов, где этот период составил пятнадцать (как у Тютчева) или двадцать ( как у Некрасова) лет. В составленной мной антологии собраны, за очень немногими исключениями, стихи, созданные Пушкиным, Боратынским, Тютчевым Кольцовым, Лермонтовым, Фетом и Некрасовым в годы их "золотой зрелости". Хотя, вне всякого сомнения, и в ранних стихах названных поэтов есть своего рода "прорывы" к зрелости, но это все же только отдельные предвестия будущих творческих высот и глубин.

Вы, безусловно, правы. И все же я убежден, что только семь представленных в антологии могут быть без оговорок названы великими поэтами, ибо они, и только они, смогли полноценно воплотить громадный смысл в совершенном поэтическом мире. Конечно, зрелой лирике названных и не меньшему числу не названных вами поэтов, внесших весомый вклад в русскую лирику XIX века, присуши мощь и емкость смысла, но для их поэтических миров характерна определенная художественная недовоплощенность , которая не позволяет смыслу обрести полноценную жизнь. К примеру, сам Хомяков, сопоставляя свои сочинения с поэзией Тютчева, писал: "Мои стихи, когда хороши, держатся мыслью... Он же насквозь поэт... В нем, как в Пушкине, как в Языкове, натура античная в отношении к художеству". Упоминание же здесь о Языкове выявляет другую сторону проблемы. Да, Языков, также как и Жуковский, Полонский или Апухтин... создавали завершенные в себе поэтические творения, но в них недостает того размаха, той глубины смысла, которые являются условиями истинного художественного величия. Правда, и у поэтов, принадлежащих, так сказать, ко "второму" или даже "третьему" ряду отечественной поэзии есть отдельные стихотворения очень высокого уровня, но все же ими не был создан тот прекрасный лирический мир, без которого поистине, если воспользоваться слова Толстого о Тютчеве, "нельзя жить". Между тем, лирические миры Пушкина, Боратынского, Тютчева, Кольцова, Лермонтова, Фета и Некрасова являют собой неотъемлемую часть нашего духовного бытия,и, более того, его сокровенную, сердцевинную часть - пушкинское "Пора, мой друг, пора...", тютчевское "Умом Россию не понять...", лермонтовское "Выхожу один я на дорогу..." ... полноценно живут в нас, являясь осязаемой реальностью нашей духовной жизни.

Это, знаете, почти детективная история. К началу 80-х, по-моему в 1983 г., я завершил работу над составлением книги( непосредственно эта работы заняла 2-3 года). Принес рукопись в издательство "Современник", где тогда был директором Геннадий Михайлович Гусев. А не задолго, до этого у меня вышла антология "Поэты тютчевской плеяды "(которую я принес с собой, и которая по большой просьбе Гусева перешла с моим автографом в его собственность). Геннадий Михайлович с восторгом принял мое предложение и, соответственно, рукопись... А через какую-нибудь неделю мне звонят из редакции и говорят, что книгу решили не издавать. Я стал наводить справки и выяснил, что главный редактор издательства Леонид Фролов, даже не читая книги, сказал Гусеву, что книга, составленная Кожиновым, антисоветская, так как он уверен, что в книге нет, например, стихотворения Пушкина "Деревня". А я действительно его не дал, это юношеское стихотворение, написанное в двадцатилетнем возрасте, стихотворение очень затянутое, к тому же чего там такого особенного "И рабство, падшее по манию царя...". Это еще не Пушкин. В общем, Фролов выразил твердое мнение, что за книгу, составленную Кожиновым, могут только осуждать. Гусеву ничего не оставалось делать... Прошло, наверно, лет 6 или чуть больше, уже вовсю шла "перестройка", вдруг мне звонят из этого издательства (в это время Фролов был уже его директором) и, поскольку погода переменилась, просят вернуть рукопись. Я возвращаю, книгу набирают, доводят до пленок... и в этот момент издательство разоряется. Кстати, теперь оно, в основном, издает всякие "шпионские" книги или типа " Записки любовницы Берии" - короче, всякую коммерческую халтуру. В общем, издательство приносит мне свои извинения, выплачивает гонорар и возвращает рукопись.

Проходит еще несколько лет, и один мой знакомый, сотрудничающий с издательством Московского государственного университета, узнав о существовании такой книги, предлагает издать ее в этом издательстве. И в самом деле, книгу с восторгом берут, доводят до пленок... и тут МГУ перестает финансировать свое издательство. Прошло еще какое-то время и случилось так, что в издательство МГУ зашел сотрудник издательства со странным названием "ЭКСМО-Пресс", который, как выяснилось, оказался тонким ценителем поэзии. Он "пробивает" издание книги в своем издательстве... и буквально за несколько дней до ее выхода умирает.

Вот такая, представьте себе, история. Книга вышла по теперешним понятиям, можно сказать, большим тиражом - 7000 экз. Я думаю, она должна сыграть свою роль. Кстати, по моим сведениям, она пользуется определенным спросом. Вообще, в нашей стране живут удивительные люда. Вот только что я получил письмо из поселка Красногорский Республики Марий Эл. Там живет страстный тютчевед Александр Тимофеевич Суслов, писавший мне ранее (он, между прочим, собрал практически полную библиотеку изданий о Тютчеве, я ответил ему, выразив восхищение), и который старается присутствовать на всех тютчевских торжествах, например, он был в Брянске, в Овстуге, где мне вручали премию за книгу о Тютчеве (в серии "ЖЗЛ"), приезжал на тютчевскую конференцию в Литературный институт, где я выступал с докладом, причем он ко мне из скромности так ни разу и не подошел. А письме он прислал по поводу подготовленного мной в печати " Полного собрания сочинений в стихах и прозе " Тютчева (М., Вече, 2000). Так вот он, в частности, сообщает, что "Вершины русской поэзии. Век XIX" уже приобрел, правда, с горечью добавляет, что единственный книжный магазин у них закрылся и приходится пользоваться системой "Книга - почтой".

Или еще один пример. Недавно появился фермер из Кемерово, который создал ферму "Алешкино поле" и... перевел "Слово о полку Игореве", текст которого вырезал на дереве, причем это производит потрясающее впечатление. Фантастическая страна, я скажу.

Вот недавно под моей редакцией вышел учебник, точнее, учебное пособие "Русская литература XX века", кстати очень хорошее, в нем представлено много статей разных авторов, в том числе и 2-3 моих. Это первая книга, в которой преодолевается совершенно дурацкое противостояние, когда литература толкуется либо по-советски, либо по-антисоветски. Это абсолютно поверхностно, литература залегает глубже политических противоречий. И поэтому, несмотря на то, что Шолохов, допустим, был, так сказать, коммунистом, а Булгаков антикоммунистом, рассматривать их надо в одном ряду. Ведь если взять традиционные обозначения - и у Шолохова, и у Булгакова речь идет не о борьбе белых и красных, а о борьбе Бога и Дьявола. Это я к вопросу о советскости и антисоветскости книг, подготовленных мной к печати.

Если говорить серьезно, то вышедшие антологии на самом деле антологиями не являются, это скорее энциклопедические словари, справочники членов Союза писателей. Кстати, писатель Юрий Поляков обращался ко мне с предложением принять участие в составлении упомянутого вами издания, а чуть позже, по просьбе его главного редактора поэта Владимира Кострова, я составил подборки стихотворений Николая Рубцова, Анатолия Передреева, Николая Тряпкина, Юрия Кузнецова...

Что касается второй части вопроса. Я считаю, что время для выстраивания каких-либо иерархий еще не пришло. Вы учтите, только в последней трети XX века наметились определенные контуры, т.е. выстроились некие весьма условные иерархические пирамиды, определяющие "первый", "второй" и "третий" ряды величин в русской поэзии XIX века, а ведь XX век в этом отношении значительно сложнее. Конечно, я мог бы сейчас назвать имена нескольких поэтов, по моему мнению, безусловно входящих в "золотой фонд" русской поэзии XX века, и все же я бы предложил обратиться ко мне с этим вопросом лет эдак через 50-70.

Беседу вели Александр Дорин и Наталья Рожкова