Татьяна ВАВИЛОВА

2010 г.

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

XPOHOC

ВВЕДЕНИЕ В ПРОЕКТ

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА

ЭТНОНИМЫ

РЕЛИГИИ МИРА

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ

КАРТА САЙТА

АВТОРЫ ХРОНОСА

ХРОНОС:

В Фейсбуке

ВКонтакте

В ЖЖ

Twitter

Форум

Личный блог

Родственные проекты:

РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙ

ДОКУМЕНТЫ XX ВЕКА

ИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯ

ПРАВИТЕЛИ МИРА

ВОЙНА 1812 ГОДА

ПЕРВАЯ МИРОВАЯ

СЛАВЯНСТВО

ЭТНОЦИКЛОПЕДИЯ

АПСУАРА

РУССКОЕ ПОЛЕ

Татьяна ВАВИЛОВА

Русский Самарканд

Самарканд. Медресе Шер-Дор в начале XX века.
Фото с сайта www.samarkand-foto.ru

Из послужного списка Мединского В.Ю.: «Высочайшим приказом по военному ведомству, состоявшимся 9 января 1896 года, назначен помощником Военного Губернатора Самаркандской Области с оставлением по армейской кавалерии».

К месту «нового служения» Виктор Юлианович отправился 5 марта 1896 года и прибыл в Самарканд 16-го, став помощником самого замечательного из всех Военных губернаторов Самарканда, генерал-лейтенанта графа Николая Яковлевича Ростовцева. Граф Ростовцев работал пятый год и сделал в области очень многое в сфере просвещения, здравоохранения и культуры. Город был благоустроен, здесь не было необходимости начинать с нуля, как в Фергане. Кстати, основателем Русского Самарканда был ферганский начальник Мединского Александр Константинович Абрамов. Туркестанские Начальники края часто перемещали своих подчиненных из области в область из каких-то своих соображений.

Вскоре, в мае 1896 года, граф Ростовцев выехал в Ташкент на церемонию коронования Николая II, оставив все хлопоты по организации торжеств в Самарканде на своего заместителя Виктора Юлиановича. В следующем, 1897 году, самой значительной  и последней совместной работой Ростовцева и Мединского, стала всеобщая перепись населения, обявленная Императором по всей России. Летом 1897 года Николая Яковлевича не стало. В некрологе, который поместили в «Туркестанских Ведомостях», сообщалось: «24 июля телеграф принес в Ташкент печальную весть: на Каратюбинской санитарной станции от гангрены правой ноги скончался Военный губернатор и командующий резервными и местными  войсками Самаркандской области генерал-лейтенант граф Ростовцев». Расположенная в 45 верстах от Самарканда Каратюбинская санитарно-гигиеническая станция была гордостью Ростовцева. Он основал станцию в 1893 году для лечения малярии, его заботами она стала одной из лучших в России. Благодаря графу Николаю Яковлевичу многое в Самарканде было первым и лучшим, в том числе единственная в Туркестане частная газета «Окраина» и регулярное издание «Справочных книжек Самаркандской области» и «Адрес-календарей». И вот теперь в  летописи Русского Самарканда, которую начал вести в Справочной книжке Николай Яковлевич, его преемники записали: «25 июля 1897 года – Погребение тела графа Н.Я. Ростовцева на солдатском кладбище в Самарканде. Тело провожала многотысячная толпа народа, большую часть которой составляли туземцы. Ни одна еще смерть не вызывала в населении такого сильного, такого глубокаго чувства соболезнования, как смерть высокочестнаго, гуманнаго, образованнейшаго, добраго и справедливаго графа Николая Яковлевича».

Через несколько дней «Туркестанские Ведомости» поместили на своих страницах приказы №107 и 108. В первом из них Туркестанский губернатор барон Вревский объявлял вверенному ему краю о том, что «волею Божею скончался военный губернатор Самаркандской области граф Ростовцев», а во втором, что «вследствие его кончины предлагается помощнику Военного губернатора генерал-майору Мединскому вступить во временное исправление должности Военного губернатора». Через некоторое время, ненадолго, Военным губернатором назначили Якова Дмитриевича Федорова, а в 1899 году Военным губернатором Самаркандской области был утвержден Виктор Юлианович. Из дома на Ташкентской улице, где располагался казенный дом помощников губернатора,  семья переехала в резиденцию Военного  губернатора, построенную  в 1876 году для первого главы обасти генерала Абрамова. В самаркандском краеведческом музее выставлена фотография графа Николая Яковлевича Ростовцева, сидящего в своем кабинете за большим письменным столом на фоне книжных стеллажей. Не знаю, изменил ли обстановку прадед, заняв губернаторский кабинет, но составить общее представление о  рабочем месте самаркандских губернаторов по этой фотографии можно.

Самарканд – последний этап в жизни прадеда, здесь он вышел в отставку, здесь умер и похоронен. Описание самаркандского периода я старалась закончить к 100-летию кончины Виктора Юлиановича и мечтала, что мне удастся, наконец, убедить сына и внуков поехать на могилу прадеда, пока она сохранена. Не всем выпадает возможность спустя столетия посетить могилы предков.

Коротко о Самарканде тех лет я прочла в «Справочной книжке» коллежского советника М.М. Вирского, старшего чиновника особых поручений при Военном губернаторе Самаркандской области, отца бабушкиной подруги Сонечки Вирской, как ее называли в нашей семье. После войны, в детстве, я бывала с мамой и бабушкой у тети Сони. Жили они с мужем уже в Ташкенте, недалеко от Алайского базара, как раз на одной из тех улиц, которые сейчас превращены в руины в результате реконструкции города к 2200 – летнему юбилею Ташкента. Если б интересовались  мы тогда историей Русского Туркестана, сколько б бесценных сведений могли собрать! Какие удивительные воспоминания старожилов могли бы записать! Но нет! Как и сегодня молодые, мы тогда смотрели вперед и только свое поколение считали прогрессивным и знающим истину до конца. Как и им сейчас, нам всегда было недосуг, жизнь казалась бесконечной и на «потом» откладывалось все, что уходило навсегда в прошлое вместе с непонятым нами поколением бабушек и дедушек.

Занятый русскими войсками в 1868 году Самарканд, как и все другие туркестанские поселения, разделялся на туземную и европейскую части. Русская часть основана в 1871 году, топографическую съемку и планировку улиц произвел архитектор И.Г. Цеханович. Стараниями первого Военного губернатора Самарканда генерала А.К. Абрамова с самого начала в русском городе было создано все необходимое для жизни европейца: укрепленная цитадель для защиты от нападения, казармы военных, 476 частных домов, 19 казенных и 1 городское здание. К 1892 году в русской части города проживало 10115 жителей самых разных вероисповеданий. Преобладали православные – 7446 человек и мусульмане – 1054, но были и 68 римских католиков, 75 протестантов, 485 иудеев, 416 раскольников, 71 житель, исповедующий армяно-григорианскую веру. Для всех строились церкви и молельные дома. Правда из-за малочисленности католиков, строительство костела постоянно откладывалось, несмотря на их просьбы. Костел построили лишь в 1915 году, несколько лет спустя после смерти Виктора Юлиановича, не изменившего своей вере до конца.

Русский Самарканд, писал Вирский, отделяется от туземного бульваром имени Абрамова, самым большим и красивым из всех 25 улиц города. Бульвар протяженностью в 490 сажен и шириной в 60 сажен, имел 3 аллеи, обсаженные кленами, тополями, карагачами, акациями и айлантусами, и пересекался двумя проездами. Всего же протяженность улиц Русского Самарканда составляла 17 верст и 156 сажен, из которых 14 верст и 236 сажен были шоссированы. По обеим сторонам улиц в два ряда росли разные породы деревьев, а между ними бежали арыки. Из них весной и летом по 2 раза в день поливальщики специальными лопатами с загнутыми краями поливали улицы, чтобы прибить среднеазиатскую пыль и смягчить южный зной. За чистотой улиц тщательно следили: 2 раза в год чистили арыки и придорожные канавы, по осени собирали опавшие листья и отправляли их на корм скоту. 2 раза в неделю все улицы обязательно подметали. Не соблюдающих чистоту домовладельцев штрафовали. Чтобы провести воду через проезжую часть из одного арыка в другой,  устроили 52 каменные трубы, заменяющие мосты. Питьевую воду доставляли в бочках из Филатовских ключей, колодцев было мало. 350 керосиновых фонарей освещали улицы Самарканда в ночное время. Электрификация всей страны, как известно, произошла гораздо позже, но в Самарканде первая электрическая лампочка зажглась еще до приезда в город Мединского. И не в доме главного начальника области, а на мельнице купца Алексея Тимофеевича Мирошниченко. Рубен Назарьян в журнале «Русский мир» опубликовал замечательную статью о талантливом самаркандском предпринимателе, который «первым в Туркестане ввел в практику вальцовый мучной помол», производил дешевые и качественные макаронные изделия и применил электрическое освещение мельницы, опасаясь пожаров от керосинового. В 1893 году Мирошниченко построил на реке Сиаб водяное железное колесо, которое приводило в действие динамо-машину. Пятиэтажная мельница Алексея Мирошниченко, выполненная по последнему слову науки, демонстрировалась на нескольких выставках и заняла в Париже в 1900 году первое место в мире. Мирошниченко получил тогда Ганд-при и золотую медаль.

       Для светских увеселений был открыт театр, образован областной хор и, разумеется, военный духовой оркестр, без которого еще и в мое детство невозможно было представить себе ни одно гуляние в городах Русского Туркестана.

Спектакли общества любителей драматического искусства ставились также на сценах Общественного и Военного собраний. В рождественские дни в собрании организовывались балы-маскарады и объявлялись генерал-губернаторские призы на лучшие маскарадные костюмы. Сразу за садом губернатора, до Ташкентской улицы, раскинулся Старый или Центральный парк, а возле него, перед церковью Георгия – площадь для военных парадов. Второй парк, тоже доживший до наших дней, люди и сейчас зовут Ивановским по имени его устроителя генерала Н.А. Иванова. Живописный парк разбили у Дамбы и образовали озеро, поэтому он известен еще и как парк-озеро.

Все общественные организации Туркестана имели в Самарканде свои филиалы: Красный Крест, Благотворительное общество, Детский приют, общество покровителей животных, любители вокального и драматического искусства. В отсутствие теле - и кино индустрии люди любили читать. В маленьком Самарканде работали 14 библиотек: при офицерском собрании, статистическом комитете, общественном собрании, военном госпитале и при штабе, в каждом казачьем полку и в батальона. В начале 20 века открылась Общественная библиотека, выполненная по проекту В.С. Гейнцельмана. Здание выстроено из шлифованного жженого кирпича с зубчатыми остроконечными башенками в готическом стиле до сих пор украшает город.

По инициативе графа Ростовцева открылись первые книжные магазины Д.Н.Захо и Д.Д. Филатова, в которых можно было заказать любые книги, вплоть до крамольного произведения господина Чарлза Дарвина «Путешествие на корабле Бигль». Любители книг объединились в «Кружок народного чтения», собирались в назначенные дни и читали вслух выписанные из Петербурга произведения классиков и современников. Чтение сопровождалось «показом световых картин при помощи «Волшебного фонаря». Первое народное чтение происходило в здании «Театра любителей драматического искусства» 18 октября 1898 года. Активисткой самаркандского общества любителей чтения была Евгения Топорнина, дочь удалого казачьего сотника, отличившегося во время Зеравшанского похода и завоевания Самарканда. Интересно, что с семьей Топорниных у нас поддерживаются связи уже в 4-5 поколениях. С одним из них учился в кадетском корпусе мой дед, с его внучкой я ходила в один класс школы, а теперь мой сын знаком с ее дочерью. Тесен мир!

Разумеется, не обошлось без самого распространенного и любимого в ту пору зрелища – скачек, тем более, что большая часть обитателей города – военные. Председателем скакового общества был Виктор Юлианович, генерал, причисленный к кавалерии. Однако, на улицах Самарканда появились и механические кони. Пока еще не машины, но велосипеды, модные в то время на Западе. В 1890-х годах прибыли в город два американца, Аллен и Сахтлебен. Они совершали путешествие на велосипедах из Европы в Азию. По дороге в Китай путешественники остановились в Туркестане. Конечно, не весь путь был проделан на велосипедах, Ален и Сахтбелен увязли в туркестанских песках, и пересели на поезд, еще одно детище технического прогресса. Но там, где могли они передвигались исключительно на велосипедах.

Западная мода не оставила  в стороне туркестанцев, по улицам Ташкента, Ферганы и Самарканда мчались члены нового общества – велосипедистов, которое в 1900 году только в Самарканде насчитывало более 60 членов. Согласно установившейся традидии, почетным членом общества самаркандских велосипедистов торжественно избрали Военного губернатора, хотя я очень сомневаюсь, что прадед мог в свои довольно преклонные годы стать велосипедистом. Но вот приказ об ограничении езды на велосипедах по пешеходным дорожкам и аллеям парка, он издал. Велосипедисты пугали быстрой ездой прогуливающихся дам и детей. В 1902 году Самаркандское областное правление представило проект строительства трамвайной линии и проведения электричества, составленный группой акционеров и подписанный Виктором Юлиановичем. Однако Канцелярия Туркестанского генерал-губернаторства его отклонила. Даже в Ташкенте подобные новшества были введены значительно позднее.

Прибывшие из европейской части России предприниматели завлекали горожан и приезжих в гостиницы и номера, в рестораны, трактиры и закусочные. Туркестанские купцы Д.Н. Захо, Смирнов и Д.Л. Филатов тоже развернули сеть магазинов и лавок.

Последние страницы справочников, вкладыши главного печатного органа края «Туркестанские Ведомости» и вывески на улицах пестрели рекламными объявлениями, в которых предлагались товары и услуги. Оптик А.М. Гербер приглашал посетить магазин на Катта-Курганской улице, в котором можно было подобрать очки и пенсне, купить барометры, бинокли и термометры. Рядом находилась мастерская музыкальных инструментов С.О. Шедива и часовая мастерская М.А. Коха. Неутомимый А.Т. Мирошниченко сообщал, что его на вальцовой мельнице вырабатывается мука высшего качества и манная крупа, а также производятся макароны: трубчатые – длинные и короткие, гладкие и резанные, итальянские тонкие, звездчатые и колечками не хуже европейских и в два раза дешевле. Да, что там макароны! В аскетические советские времена мне казались фантастическими рассказы бабушки о том, что она выписывала себе шляпку из Парижа. Кокетливые дамы, разорительницы мужей, могли выбрать по каталогу и заказать любую модную модель для своего гардероба. В далекий Самарканд, в глубину Азии, по почтовым трактам и железной дороге доставляли «картонки» из лучших магазинов Европы. Одна из таких коробок в военном 1944-м служила мне колыбелью, а потом ее унаследовала наша собака. Туалеты износились, но хорошо выделанные фанерные коробки, в которые они были упакованы, в трудные годы служили старым дамам вместо чемоданов и шкафов.

Из учебных заведений Вирский называет Мариинское 4-х классное училище на 107 учащихся и Городское 3-х классное мужское училище, тоже на 107 учеников. При нем работал интернат для иногородних на 20 воспитанников, где мальчиков обучали столярному и сапожному делу и даже исполняли заказы. Вырученные деньги шли на нужды заведения.

Из средств связи, кроме почтовой, пользовался популярностью телеграф. В январе 1898 года появился даже международный телеграф: через Чугучак проложили русско-китайскую линию и связали Туркестан с Кашгаром. Особенно удивляло телеграфное сообщение  местных жителей. Владимир Петрович Наливкин, изучавший быт и культуру местного населения писал: « Туземцы в буквальном смысле слова восторгались той абсолютной быстротой, с которой оказывалось возможным посылать и получать разного рода сведения по телеграфу, и той относительной быстротой, с которой стало возможным доезжать до Оренбурга  или до Троицка на почтовых». По сравнению с верблюжьим караваном на Великом Шелковом пути почтовые возможно и были быстрее, но мучения, которым подвергались тогда путешественники, вызывают сочувствие. Например, Великий князь Романов, чей дворец и сегодня радует глаз ташкентцев, писал своему отцу с Оренбургского тракта, что  генерал-губернатор фон Кауфман показывал огромную шишку на голове, которую набил себе на дорожных ухабах. А уж его везли и быстро и осторожно. «Железная дорога просто необходима», - заключает Романов. Что же касается телеграфа, то местные жители «несмотря на свою большую расчетливость, в первое время открытия в крае телеграфных контор, торопились посылать нужные и ненужные телеграммы, дабы лично, воочию убедиться в правоте доходивших до них слухов о той невероятной быстроте, с которой русские передают всевозможные сведения по своим проволокам». Поражало их и то, «что деньги  и посылки, доверчиво сдаваемые ими совершенно неизвестному лицу, мелкому и бедному почтовому чиновнику, не только никогда не пропадают, но всегда в целости доходят по назначению и в короткий срок». (Наливкин).

Лечебные учреждения не были многочисленны: госпиталь, где настоятелем служил наш второй прадед Иван Шутихин, городская больница и амбулатория для женщин и детей в туземной части города. Везде, где поселялись русские, они старались организовать медицинскую помощь не только для себя, но и местного населения, которое ранее не имело ничего, кроме услуг знахарей и народных целителей. Не даром, после разделения Советского Союза на 15 Независимых республик, стали шутить, что ушли русские, оставив после себя больницы,  аптеки, театры, библиотеки, музеи.

Несмотря на достигнутое, Самарканд продолжал благоустраиваться. Одним из первых дел помощника губернатора Мединского стало форсирование работ по устройству в русской части города тротуаров из кирпичного щебня с песком. Проезжие дороги покрывали по способу военного инженера, друга Мединского, Станислава Казимировича Глинка-Янчевского. Специальное предписание об этом Военный губернатор граф Ростовцев сделал еще 29 сентября 1895 года, но сначало дело шло медленно и только к 1899 году завершилось.  Впервые удобный и дешевый способ Янчевского был применен в Ташкенте при строительстве дороги к ярмарке. Шоссе выкладывали галькой, а потом заливали полужидкой глиной. Высохнув, глина сцепляла гальку, делая покрытие очень прочным. В те же годы реконструировали здание Общественного собрания, а в 1903 году к северу от русской части города Г.О, Нелле разбил пустую территорию на новые жилые кварталы, русский Самарканд расширялся, становился все больше европейским городом.

Однако примыкающий к нему азиатский древний Самарканд вносил восточный колорит новому городу. По улицам русского города рядом с модными щегольскими колясками, тарантасами и каретами двигались караваны верблюдов и арбы с огромными колесами, становясь зачастую причиной «дорожно-транспортных происшествий». И вот в июне 1897 года «Туркестанские Ведомости» публикуют приказ администрации Самарканда о запрете «движения караванов по Кауфманскому проспекту, Ката-курганской улице и Большой Ташкентской дороге», в связи с несчастными случаями

О бытовых подробностях жизни самаркандцев мне удалось узнать из архивного документа, относящегося ко времени службы Виктора Юлиановича помощником губернатора. Высокопоставленные туркестанские чиновники не только проживали в казенных домах, но и средства на их содержание получали из казны. За расходы регулярно отчитывались.  В Архиве РУз, (И-18, опись 1, № дела 11724), лежит такой отчет, где указан перечень расходов семьи Мединских, включая совершенные мелочи: синька, сода, бура, керосин, 2 фитиля для лампы, свечи, веревка для белья, ведра, русские веники для бани, буфетные полотенца, ламповые стекла, сало на плошки и иллюминацию в саду, вожжи для кучера, 3 аршина маты для кухни воск, мятное масло для крыс, колесная мазь и скипидар для полов, мыло для тюлевых занавесок перед Пасхой, ячмень для лошадей для выезда, скалка для белья. Оплачивались работы «баб» для мытья окон и полов, починка бочки, кофейника и лампы, заточки ножей, работа лудильщика, заготовка дров для печей. Большая часть вещей взята к приезду в Самарканд военного министра, возможно для него, а не для прадеда. С апреля по сентябрь 1897 года было истрачено 150 рублей на 49 именований, включая поденные работы в доме. Полуда кофейника, например, стоила 1 рубль, а скипидар для полов 1 рубль 25 копеек. Сухая смета расходов вырисовывает быт семьи Мединских. Темными южными вечерами они выходили подышать в сад, освещенный керосиновыми фонарями и плошками с салом, как же они, бедные, без электричества обходились? Вместо стиральной машины – прачка, вооруженная мылом, содой, синькой и скалкой для белья. И ни одного автомобиля, ни тебе служебного, ни личного! Лошадям выдали ячмень, кучеру вожжи, смазали карету колесной мазью, вот вам и выезд помощника губернатора  по вверенным ему Государем окраинам Империи. Крыс травили мятным маслом, а наших и мышьяком не изведешь! Что такое мата для кухни понятно только мне, да и то по рассказам родителей. Давно нет и в помине ручных ткацких станков, на которых мужчины-ткачи ткали узкую желтоватую ткань из хлопка, прекрасно впитывающую влагу, прочную и дешевую. Из нее делали даже сюзане, сплошь зашивая их вручную шелковыми нитками. Над нашей постелью много лет висело такое музейное сюзане с традиционным узором, пока нужда не заставила меня продать его скупщику древностей.

Шло время, дети Мединских выросли, обзавелись семьями и разъехались, а самые младшие Оша (моя бабушка) и Саша учились в Оренбурге и приезжали  только на каникулы. С родителями оставалась лишь Маша, но и она вышла замуж очень рано за  шведа Аппельгрена, кажется офицера. Знаю по рассказам мамы, что вскоре они вместе с маленьким сыном Евгением выехали в Париж. В Самарканд Маша приезжала несколько раз в гости.

 Судьба Марии Викторовны в Париже сложилась не особенно удачно. Брак с Аппельгреном распался, вторым мужем стал Дьяконов,  у них родилась дочь Мария. Мария Викторовна умерла рано, похоронили ее где-то во Франции, кажется на русском кладбище в Париже. После революции, годах в 30-х, Сталину вздумалось позвать русских из-за границы в Союз, обещали не трогать. Ностальгия многих вернула на Родину, но не все избежали тюрьмы. Посадили и Дьяконовых, как только они приехали в Москву.. Маше было 18 лет и она выдержала, а отец ее умер. Жила она в Москве, ей помогали Елена Викторовна и ее дети. Благодаря знанию французского, второго родного языка, Маша устроилась переводчицей в ТАСС, откуда и вышла на пенсию. В Москве, должно быть, и сейчас живет ее дочь Оксана. Моя мама в 1966 году была в гостях у сына Елены Викторовны Георгия и со всеми познакомилась, долго переписывалась. Московские родственники говорили, что Евгений Аппельгрен жил в Бельгии, но переписываться с ним все боялись и судьба его неизвестна. После смерти мамы связь с москвичами прекратилась.

На лето 1897 года, как обычно, в Самарканд на каникулы приехали Оша и Саша. Наталия Адольфовна тихо вышла им навстречу, бледная и слабая, тяжело больная. Теперь большую часть времени она проводила в своей комнате за закрытыми дверями, чтобы не чувствовать даже запаха, проносимой по коридору пищи. Баронесса Сильвергельм медленно угасала, и врачи были не в силах ей помочь. Дети понимали, что проводят рядом с матерью последние дни, и наотрез отказывались возвращаться в Оренбург. Но Наталия Адольфовна упросила бабушку не оставлять учебу: «Оша, - говорила она, - ты же знаешь, как я мечтаю, чтобы ты получила образование в институте, Маша бросила учебу, Елизавета и Елена закончили только гимназию, все надежды только на тебя, поезжай, не огорчай меня». Собрав последние силы, Наталья Адольфовна вышла провожать детей до самой калитки. Много раз в детстве я слышала рассказы о прощании бабушки Оши с матерью. Они с 12-летним Сашей сели в тарантас, лошади тронулись, а дети все смотрели назад, пока не скрылась из виду Наталья Адольфовна, махавшая им вслед носовым платком.

Точную дату смерти прабабушки я узнала только недавно. Бабушка Оша скрывала год своего рождения, омолодив себя на несколько лет при всеобщей паспортизации советских граждан. Возможно, не только женское кокетство было тому причиной, но и желание спрятаться поглубже от дотошных НКВД-ешников, изменив к тому же и фамилию при замужестве. Но вот, уже в 2008 году, перебирая в тысячный раз старые фотографии Мединских, я заметила на обратной стороне маленькой кабинетной карточки еле видную на черном фоне надпись, сделанную черными же чернилами: «Мамочка моя. Дорогая, незабвенная, умерла 28 августа в 6 часов вечера 1897 года, в понедельник». Я так и не могу понять, как ни я, ни мама, не увидели этой надписи. Фотография сделана в Оренбурге, наверное, в один из приездов Наталии Адольфовны на свидание с Ошей и Сашей. Она всегда, сколько помню, висела на стене в бабушкиной комнате, в коричневой старой деревянной рамочке, как и сейчас у меня. Мы с мамой ее снимали, вынимали, разглядывали, но ничего кроме моих детских каракулей, появившихся там по недосмотру взрослых, не находили.

Наталия Адольфовна умерла в Красноводске, по дороге на «воды», модное в те времена лечение. Хоронить привезли в Самарканд. Бабушка говорила, что Виктор Юлианович сделал склеп на русском кладбище, и что туда же захоронили и его самого. Сохранился только памятник Мединскому, следов захоронения Натальи Адольфовны я не нашла.

О женщинах, живших тогда, узнать в архивах и периодической печати почти невозможно, разве что в связи с чем-то особенным. О прабабушке Наталии Адольфовне Сильвергельм мне известно лишь со слов бабушки Оши, оставшейся без матери в 16 лет. Она запомнила Наталью Адольфовну красивой, с длинными роскошными каштановыми волосами и темно синими глазами. Вечером, перед тем, как няня уводила детей в спальню, Наталья Адольфовна каждому желала спокойной ночи, целовала и крестила. Была она чрезвычайно набожной, возможно потому, что училась в Петербургском Смольном женском институте, где православию уделяли особенное внимание. Стены прабабушкиной комнаты были сплошь увешаны иконами, горели лампады. Наталия Адольфовна соблюдала все православные правила, посты и праздники.

Ольга Викторовна рассказывала, что Сильвергельм известная шведская фамилия, что семья Наталии Адольфовны была богаче и знатнее Мединских. Пока единственное, что удалось мне узнать, это то, что в 19 веке в Омске жили шведы Сильвергельм и что баронский род Сильвергельм берет начало от шведского фельдмаршала Герана Сильвергельма, родившегося в 1681 и умершего в 1737 годах. В литературе упоминаются Эрик Егорович Сильвергельм, адъютант Восточно-Сибирского губернатора В.Я.Рупперта, Георгиевский кавалер, и барон Густав Карлович Сильвергельм (1799-1864), военный топограф, оберквартирмейстер при генерал-губернаторе Западной Сибири Гасфорте, генерал-майор, чья фамилия выбита на медали «В память 50-летия КВТ» за особые заслуги перед корпусом военных топографов. Кем приходился он Наталии Адольфовне, не знаю, но его второе имя – Адольф. В то же время жила в Омске Елисавета Адольфовна Сильвергельм, жена князя Львова, майора. Очень надеюсь, что эти сведения позволят, если не мне, то моим родственникам, узнать больше об истории рода Сильвергельмов и о том, как они оказались в Сибири.

 Через год после смерти Наталии Адольфовны, окончив Николаевский институт, бабушка Оша вернулась в Самарканд. Саша еще учился в Оренбурге, все старшие дети жили отдельно. Сыновья служили, все кроме Сергея, стали офицерами. Дочери вышли замуж и разъехались по России, следуя за супругами. Бабушка оказалась разборчивой невестой и долго не выходила замуж. Она увлеклась музыкой, брала уроки игры на фортепиано и делала успехи, мечтая поступить в консерваторию. Мечта не сбылась и о причинах бабушка не говорила никогда.

Виктору Юлиановичу было за 60, когда он решил жениться во второй раз. В жены генерал выбрал женщину, которую очень хорошо знал, Эмилию Колен. Француженка Роза Эмилия Колен поселилась в доме Мединских с 16 лет и была ровестницей его старших сыновей. Она обучала детей французскому языку и выполняла обязанности гувернантки при младших девочках. Женитьбу отца все дети приняли в штыки и старшие настолько к нему охладели, что стали реже писать и приезжать. Но более всех страдала бабушка Оша. Ольга Викторовна не только остро переживала замену горячо любимой матери на бывшую гувернантку, но и вынужденно проживала в одном с ней доме. Незамужняя Ольга по правилам хорошего тона не могла жить одна. Да и материально она полностью зависела от отца, а с его женитьбой и от Эмилии. Не удивительно поэтому, что до глубокой старости бабушка вспоминала «гувернантку» с неприязнью. Она не оставила у себя ни одной фотографии Эмилии, вырезав ее изображение даже с групповых фото, как например со снимка в губернаторском саду. Однако мне выбор Виктора Юлиановича понятен. Эмилия была женщиной неординарной. Умная, находчивая, предприимчивая она обладала редкими для женщин ее времени деловыми качествами. Достаточно вспомнить ее поездку в Петербург с путевыми дневниками Мартена, а также хлопоты, выпавшие на ее долю в связи с болезнью и смертью французского путешественника в далекой Фергане, чтобы оценить характер Колин. Когда выросли дети Мединских и надобность в услугах Эмили Колин как гувернантки отпала, она стала помогать Виктору Юлиановичу в качестве секретаря и занималась этим вплоть до его отставки. Кроме того, генерал не имел предрассудков в отношении людей, занимающих в обществе не особенно высокое положение, обращая больше внимание на их личностные качества. Виктор Юлианович подолгу беседовал с няней своих младших детей, называя ее мудрой и интересной в суждениях, несмотря на неграмотность. Когда родилась Маша, а у Наталии Адольфовны не стало молока, взял в кормилицы сартянку, выдержав массу насмешек от друзей и старших детей. Да и сам он, мне кажется, не отличался особенно знатным происхождением и положения в обществе добивался своим трудом. В родословной книге Каменец-Подольска за дворянами Мединскими не числится земель и усадьб. Как бы ни сплетничали самаркандские обыватели и не возражали дети, генерал Мединский женился и последние годы провел рядом с «француженкой», ставшей его законной женой и наследницей.

Последние годы служения Виктора Юлиановича осложнились тяжкими событиями. Двадцатый век принес несчастье для России. Сначала поражение в Японско-Российской войне 1904-1905 годов и «кровавое воскресенье» 9 января, а следом первая русская революция, генеральная репетиция кровавой смуты, времени дележа власти между множеством партий. Кадеты, эсеры, социал-демократы, анархисты вели пропаганду среди народа, стремясь разрушить монархию и захватить власть. В династии Романовых целая нация увидела главную причину несправедливости бытия. «Призрак коммунизма» добрался и до глубин Азиатской России, где сосланные из центра революционеры нелегально распространяли книги Маркса, Энгельса, Ленина, газеты «Искра», «Рабочая газета».  Завороженная новыми идеями и кажущейся возможностью создания рая на Земле, объединялась в различные кружки и общества студенческая и рабочая молодежь. Повсюду возникали тайные сходки и все громче звучали призывы к свержению Императора. Казалось, только тогда и сбудутся мечты нищих о богатстве, сытых о власти, а всех вместе о Свободе от Бога и Царя, от необходимости делать не как установлено веками, а как хочется: «Гуляем, Ванька! Бога нет!». И свергли, и расстреляли, и гуляли, пока не пришел революционный Царь и не восстановил железной рукой «порядок», утопив в крови призрачные надежды. Успокоились и возлюбили Вождя народов, как раньше Царя-батюшку.

В 1904 году в Самарканд прибыл профессиональный революционер Михаил Владимирович Морозов. На деньги ленинской социал-демократической партии он основал в Самарканде массовую библиотеку-читальню, ставшую центром нелегальной  революционной пропаганды. Газета «Окраина» была переименована в «Самарканд», а Морозов занял  место редактора.  В газете печатались не только острые критические статьи, но и прямые призывы к свержению власти.  Газета просуществовала несколько лет, хотя периодически закрывалась властями. После подавления революции 1905 года один из западных журналистов упрекнул Столыпина в жесткой цензуре, в ответ тот предложил ему почитать «Самарканд», чтобы убедиться в ошибочности такого мнения. Вместе с Морозовым приехала его жена Апполинария и ее сестра Августа, тоже революционерки, помогавшие в работе читальни и газеты. Тогда же, в 1905 году, под руководством Морозова заработала законспирированная подпольная типография в подвале дома, где снимали квартиру революционеры из Оренбурга П. Сажин и А. Мурашкин.

Туркестанской администрации все труднее становилось работать. Если раньше русская власть опасалась восстаний местного населения, то теперь угроза шла от россиян из европейской части страны, которых присылала партия для агитации среди населения.  Они организовывали стачки, демонстрации и забастовки, которые необходимо было подавлять, искать организаторов, проводить аресты, закрывать газеты и типографии. Монархия, которой присягал Виктор Юлианович, пошатнулась, и все яснее становилось, что нет в стране сил, чтобы ее поддержать.

 Рушился мир прадеда, а вместе с ним заканчивалась и жизнь, одолевали старость и болезни. В январе 1905 года, сразу после «кровавого воскресенья»,  Виктор Юлианович подал в отставку, не дотянув нескольких месяцев до 50-летия офицерской службы. На согласование отставки с Военным министром, поиск и утверждение замены, оформление документов ушло два месяца.

И вот в «Туркестанских Ведомостях» опубликован  «Высочайший (то есть императорский) приказ по военному ведомству от 14 марта 1905 года», согласно которому «Военный Губернатор Самаркандской области, числящийся по армейской кавалерии Генерал–Лейтенант Мединский произведен в Генералы от Кавалерии с увольнением от службы с мундиром и пенсиею». Далее, уже от имени Туркестанского генерал-губернатора Н.Н. Тевяшева, следовало перечисление должностей и заслуг, отмечались боевые награды и знаки отличия в мирное время, а в завершении благодарность. « Расставаясь с крайним огорчением с этим достойным и выдающимся деятелем, я считаю приятным для себя долгом выразить ему мою глубокую благодарность за его образцовую полувековую службу Царю и Отечеству», - говорилось в приказе. Как был растроган старый генерал такой оценкой, я узнала из ответного письма Виктора Юлиановича Николаю Николаевичу Тевяшеву. Особенное внимание, я обратила на такие строчки: «Этот дорогой для меня приказ я передам в наследство своим детям».

Я расценила слова прадеда, как завещание потомкам преданно служить своему делу. Насколько мне известно, дети и внуки не подвели Виктора Юлиановича, хотя никогда не читали строк, затерявшихся в недрах архива. Очень скоро наступили суровые времена, революционная власть ненавидела и преследовала не только Императора, но всех, кто «образцово служил Царю и Отечеству», и их детей тоже. Знать о «предках» , а тем более говорить, многим стало опасно, даже я, выросшая в другое время, узнала о письме уже пенсионеркой.

Материального наследства в размерах, которые могли бы ожидать сплетники-обыватели и революционеры-пролетарии, Мединский не оставил. У него не было ни домов, ни фабрик, ни заводов. После отставки Мединский получил пенсию из Государственного казначейства в размере жалования, которое получал как Военный Губернатор (5 тыс. руб. в год), а также пенсию из эмерительной кассы военно-сухопутного ведомства (2145 руб. в год).  Пенсию, как видно из архивных документов, Виктор Юлианович просил перевести в Петербург, где собирался жить в отставке.

В Петербурге Мединские сняли квартиру, но в столице в 1905 году было еще беспокойнее. Революция. Ждали из Германии Ленина. Стачки, забастовки, баррикады из трамваев, митинги с призывами свергнуть царя. Кроме того, прадед болел, нуждался в лечении, решили отправиться в Европу. Европейские медики славились в России. Подлечившись, Виктор Юлианович вместе с женой и дочерью поехал навестить родственников и показать Ольге европейские страны.

     Спустя много лет, когда бабушка доживала свой век в маленькой бедной ташкентской коммуналке, она вспоминала Лондон, парижскую оперу, дрезденскую галлерею. Из  Дрездена привезла крошечный образок с ликом Спасителя, который всегда висел над постелью сначала бабушки, потом мамы, а теперь над моей. Побывали в Варшаве, в родной прадеду Польше. Отзвуки первой русской революции волновали и эту страну. Поляки всегда не любили русских. В магазинах на обращения на русском языке не отвечали, поэтому бабушка ходила только с Виктором Юлиановичем, хорошо владеющим польским. Негативное отношение к России и русским почувствовалось и в Швеции. Брат Наталии Адольфовны, бабушкин дядя, прекрасно говорил на нескольких европейских языках, но русский не выучил из принципа. Дядя и племянница беседовали на французском. Не имея ни капли русской крови, родившись в азиатской стране, бабушка не только считалась гражданкой России, но и воспитана была на русской культуре и в духе православия. Наверное поэтому она до старости не забыла обиду за русских, но, в то же время, никогда не позволяла собеседникам неуважительно отзываться о поляках и шведах.

     Мединские вернулись в Самарканд весной 1908 года и, судя по тому, что прошение о переводе пенсии из Петербурга в Туркестанскую Канцелярию хранящееся в архиве РУз, написано не Виктором Юлиановичем, а его дочерью Ольгой, он был очень болен. Все бумаги старый генерал только подписывал. Тем не менее, Виктор Юлианович не сдавался, каждое утро поднимался рано, просматривал почту и всегда завтракал за общим столом. Собственной недвижимости Мединские так и не приобрели и жили, как в Петербурге, на съемной квартире. На генеральскую пенсию Виктор Юлианович содержал жену и незамужнюю дочь Ольгу.

8 августа по старому стилю утро начиналось как обычно, но через некоторое время Виктору Юлиановичу вдруг стало плохо, он упал, и приехавший по срочному вызову доктор диагностировал «удар» (инсульт). Медицинская помощь не принесла результата, прадед скончался.

Августовская жара, обычная для Туркестана, не позволила дождаться детей из других городов, провожала отца только Ольга. Из иногородних успела приехать лишь старая няня, любимица Виктора Юлиановича, вырастившая всех его детей. Она случайно узнала о кончине Мединского и тут же отправилась в Самарканд из дальнего села, где жила в последние годы. Ольга Викторовна часто вспоминала с благодарностью о том, как приезд няни помог ей пережить горькую утрату и ощущение полного одиночества. С Эмилией их не объединило и не примирило даже общее горе.

Городские власти организовали похороны В.Ю. Мединского соответственно его рангу отставного генерала от кавалерии и бывшего командующего войсками Самаркандской области. Гроб везли на пушечном лафете по устланной клевером дороге. Впереди, как обычно, несли ордена на подушечках и множество венков, а опускали в могилу под оружейные залпы последнего салюта. А вот заупокойную мессу служить было некому. Разрешение на строительство католического костела в Самарканде, которого добивался Мединский, будучи еще военным губернатором, получили лишь в 1912 году. До этого ксендз объезжал прихожан-католиков края по очереди и попадал в каждый населенный пункт не чаще одного раза в месяц. Объяснив ситуацию, бабушка попросила православного священника отпеть Виктора Юлиановича, ведь был он христианином, хотя и католиком. Однако тот не согласился.

Оформив дела по наследству и разделив пенсию Виктора Юлиановича с бабушкой, Эмилия Генриховна поставила памятник на могиле мужа и стала собираться на Родину, в Париж. В Самарканде она хотела купить дом на имя бабушки с условием, что раз в год будет приезжать на могилу генерала и останавливаться на это время у нее. Но строптивая бабушка наотрез отказалась и уехала в Коканд к старшему брату Константину.

Эмилия в Самарканде больше не бывала, да и в Париже прожила недолго, умерла, не дожив до пятидесяти. Говорили, что ее ударила конка, и это послужило толчком к развитию рака.

Спустя год после кончины Виктора Юлиановича Ольга вышла замуж за Александра Ивановича Шутихина, поручика Туркестанского стрелкового батальона, моего деда, и вернулась в Самарканд. Бабушка мало вспоминала о первых годах замужества. Знаю только, что через пять лет у них родилась дочь Ирина, моя мама. Жили не бедно, но и не роскошествовали. Вести хозяйство помогали кухарка и денщик. Особенно запомнился и бабушке, и маме денщик поляк Станислав. Он был очень предан семье своего офицера, хорошо ладил с бабушкой и любил маленькую маму, помогая ее растить. Станислав каждый день гулял с маленькой Иришей и очень сердился, если кто-нибудь из прохожих обращал внимание на пухленькую девочку. «Сглазят ребенка», - возмущался солдат.

Однако спокойствие нарушилось в 1914 году. Началась Первая мировая война. Всех русских мужчин призвали в действующую армию. Местное население от участия в российских войнах освобождалось. На фронт отправились младший брат бабушки, Александр Викторович Мединский и муж, Александр Иванович. Александр Викторович погиб, а деда комиссовали по болезни и назначили воинским начальником финского города Брадестаг, ныне город Раахе.Оставив за собой на время командировки квартиру в Самарканде, а в ней и все имущество, бабушка, дед и двухлетняя мама из жаркой Азии поехали в холодную заснеженную Финляндию. Там и застал семью Октябрьский переворот 1917 года.  Вернуться в Самарканд им было не суждено. Вместо них на свидание с прошлым решили поехать мы, потомки из 21 века.

          Ранним осенним утром 2008 года уютный, комфортабельный экспресс «Регистан» мчал нас с сыном по старейшей среднеазиатской железной дороге в город наших предков, «Русский Самарканд».  В год столетия со дня смерти прадеда я торопилась показать сыну его могилу, провести по улицам, где жили Мединские, посидеть под деревьями, которые помнили то время, пока новые поколения окончательно не стерли все следы.

За окном вагона мелькали пригороды Ташкента, и среди современных зданий и мостов только иногда мне удавалось увидеть знаки прошлого – кирпичные водонапорные башни и такие же станционные здания.

«Высочайшее соизволение на постройку паровой железной дроги последовало 25 ноября 1880 года», - читаем мы в книге князя Масальского «Туркестанский край». Строили дорогу современники прадеда. Работами руководил генерал М.Н. Анненков, его помощниками стали князь М.И. Хилков и инженер А.И. Югович. Изыскания проводил инженер П.М. Лессар. Полотно вели от Красноводска, что на берегу Каспия, по безводной песчаной пустыне, преодолевая огромные трудности. Мешали цынга и дизентерия, немыслимая жара и отсутствие пресной воды, сыпучие пески, нападения разбойников и близость военных действий. Пришлось построить опреснитель воды на берегу Михайловского (Красноводского) залива и развозить воду строителям. Рабочие жили в юртах и товарных вагонах. Генерал Анненков и инженеры поселились в двухэтажном, более удобном вагоне. Провели 217 верст за 8 месяцев и к 1887 году добрались до Аму-Дарьи. Чтобы построить мост, пришлось работать день и ночь. После всего перенесенного самаркандский участок дороги показался делом очень простым и летом 1888 года из Красноводска в Самарканд уже пошли поезда. С Ташкентом город соединила отдельная ветвь и мост через Сыр-Дарью, самый большой на всей дороге. В нем было 4 пролета по 40 сажен. Строительство моста обошлось казне в 950000 рублей, деньги тогда огромные. Мост перестраивался, но остался на прежнем месте, а Дарья совсем обмелела. Трудно поверить, что была судоходной, а в прибрежных камышах и вдоль впадающего в Сыр Чирчика казачьи пикеты встречались с ярко рыжим туранским тигром.

Но вот осталась позади Сыр-Дарья, сады, огороды и хлопковые поля в ее долине. Началась Голодная степь – равнина между Сыром, предгорьями Туранского хребта и песками Кызылкум. Несколько поколений осваивали Голодную степь, но местами видны солончаки, земля белая, будто снегом покрыта, сухая, разделена глубокими трещинами на неправильные многоугольники. Здесь первозданная Голодная степь, такой увидели ее россияне, пустой и безжизненной, нечем коней накормить.

Только короткой весной степь оживает, покрывается травами, зацветает алыми маками. Чиновник по особым поручениям при генерал-губернаторе Туркестана Д.И. Эварницкий писал в «Путеводителе» о Голодной степи: «Безлюдная, сухая пустыня, наполненная множеством желтых черепах, скорпионов, фаланг, различных видов змей и ящериц. Вараны достигают до 2,5 аршинов длины». Варанов солдаты особенно боялись, называя их степными крокодилами. Они неслись по степи с огромной скоростью. Ни вараны, ни тигры соперничества с человеком не выдержали.

Подъезжаем к Воротам Тамерлана, однако сидя в поезде не оценить их величие и красоту, надо ехать на машине, глядя в лобовое стекло, или на коне, как наши предки.  Здесь встречаются два горных хребта – Нуратинский и Мальгузарский, оставляя между собой довольно узкий проход для реки Санзар, шоссе и железной дороги. Издали его совершенно не видно, а при приближении чудится, будто горы раздвигаются, пропуская путника. Ущелье называлось по-разному: Илян-Ута - змеиное, Железные ворота, Ворота Тамерлана.

     Прижилось последнее название, связанное с легендой, пересказанной тем же Д.И. Эварницким. Когда Тимур шел со своим войском из Азии в Европу и встретил на своем пути Илян-Ута, гора перед ним расступилась и образовала ущелье, через него и прошли его огромные полчища.  Здесь не раз встречались не сметные конницы азиатских воинов. Их героизм прославляли в арабских надписях, располагая их на отвесных утесах. Русские исследователи перевели две, высеченные на утесе, у подножия которого проходит поезд, Верхняя, датированная 1425 годом, сообщала о походе «великого султана, покорителя царей и народов, тени Божия на земле Улугбек-Туркана в страну джетов и монголов», вернувшегося оттуда «целым и невредимым». Вторая, оповещала «проходящих пустыню и путешествующих по суше и воде» о сражении,  случившемся здесь в 1571 году между воинами Дервиш-Хана и Баба-Хана и 30000 - тысячной армией Абдулла-хана, сына Искандер-хана. Победил Абдулла-хан, «счастливый обладатель звезд» и «предал стольких смерти, что от убитых в сражении и в плену в реке Санзар текла кровь». Однако народ помнит только Великого Воина Тимура. С его именем связали и ирригационное сооружение на реке Зеравшан. Мост Тимура или арку Тамерлана мы заметили уже вблизи Самарканда. Русло реки под аркой высохло, но в средние века при помощи этого сооружения регулировали течение Зеравшана и разделяли его воды, направляя на поля. Мост по преданию состоял из 5 арок, но до наших дней сохранилась только одна.

В ущелье Тамерлана в конце 19 века появилась еще одна надпись. На медной доске с золоченым государственным российским гербом значилось: «Николай II. 1895 год повелел: «Быть Железной дороге». 1898 год. «Исполнено». Инициатором водружения доски на скалу был инженер Урсатьев, под руководством которого шло строительство дороги. Когда ему перевели арабские тексты на скале, он решил, что проведение железнодорожного пути в мирных целях ничуть не меньший подвиг, чем победа в боях. Урсатьев как никто другой знал, насколько тяжела была проделанная работа. В узком ущелье пришлось отводить реку Санзар, а насыпь, по которой проложили рельсы обнести каменной стенкой, чтобы не размыло при паводках. Рабочие заболевали непривычными для россиян инфекциями, а предшественник Урсатьева инженер Руднев скончался от черной оспы. Сменившие строителей дороги поколения рассудили по иному, и теперь от царской доски остался лишь след на скале.

Вновь отстроенный самаркандский вокзал производит очень приятное впечатление. Здание небольшое, но с вместительным залом, который украшают цветные витражи. В привокзальном сквере символ нового времени – памятник гербу Узбекской республики. Правда, постамент, мне показался знакомым, из-под стоявшей на том же месте фигуры Ленина. Дабы рассеять сомнения заглянула в путеводитель по Самарканду 1980-х годов. Все верно, вот та же скала и сообщение: «На привокзальной площади 19 сентября 1924 года воздвигнут один из первых памятников Ленину в Средней Азии. На пьедестале высечены слова: «Идеи Ленина так же тверды и непоколебимы, как скала, на которой мы увековечили память Ильича». Увы! Скала оказалась долговечнее идей вождя пролетариата!

 Я стараюсь представить, каким был вокзал 100 лет тому назад. Вспомнилось описание одной официальной встречи, прочитанное мною в «Туркестанских Ведомостях» за 1896 год. Это был первый год работы прадеда в Самарканде. Летом генерал-губернатор барон Александр Борисович Вревский совершал поездку по Туркестанскому краю и решил остановиться в Самарканде. «К вокзалу в извозчичьих колясках и в собственных экипажах катили должностные лица в мундирах и туземцы в халатах. На вокзале запестрели флаги, в зеленом палисаднике шумел фонтан. На крыше здания и карнизах фасада горели плошки. Платформа устлана паласами. На них восседали представители туземной администрации в белых чалмах и цветных халатах. В 45 минут одиннадцатого ночи раздался звук сигнального рожка и появился экстренный поезд. При звуках приветственного марша чистенькие вагончики мерным шагом проходили перед тесно сплоченной толпой».  В город А.Б. Вревский не поехал, принял хлеб-соль, поздоровался со всеми, переночевал в вагоне и  отправился в Ташкент.

Другим запомнила самаркандский вокзал моя бабушка, Ольга Викторовна Мединская.

В 1914 году отсюда на фронты Первой мировой войны провожали своих мужчин женщины Самарканда. Дед Александр Иванович Шутихин, офицер Туркестанского стрелкового батальона, накануне засиделся в Военном собрании. Приехали, когда вокзал был полон. Где-то играла гармошка, плясали солдаты. Офицерские жены нервно мяли в руках кружевные платки. Раздалась команда «Стройся!». Офицеры повели на посадку свои роты. Под вой солдатских баб медленно тронулся состав, и на подножке вагона проплыла мимо фигура деда, махавшего рукой. А бабушка осталась на перроне с полугодовалой дочкой на руках, моей мамой.

      Сейчас в Самарканде нет электрического транспорта и автобусов очень мало. Куда-то делись трамваи и троллейбусы советских времен. На площади у вокзала одни маршрутки и такси. Садимся и едем на «Крытый рынок», а от него идем по дороге на старое русское кладбище.

     Кладбищенскую улицу (ныне Шахрух Мирзо)  пробили в 1903 году, когда прадед Мединский занимал должность Военного губернатора, а в августе 1908 года по ней шли горожане, провожая отставного генерала к месту последнего успокоения.

       Могилу Виктора Юлиановича я нашла еще в 1968, приезжала несколько раз, но сегодня со мной был сын, представитель следующего поколения. Так хочется, чтобы не прервалась связь времен!

Кладбище не даром именовалось Солдатским. Вокруг множество старых могил военных. Справа от могилы прадеда похоронен его помощник, генерал-майор Николай Александрович Арванитаки (1847-1902), слева генерал-майор Александр Николаевич Черневский (1845-1905),  он был тогда начальником Самаркандского уезда, чуть дальше генерал-лейтенант Василий Васильевич Григоров (1860-1911) и поручик 12 туркестанского стрелкового полка Виктор Александрович Селезнев, погибший от рук неприятеля в 1915 году. Кладбище – лучший учебник истории! Вот они, русские туркестанцы, верно служившие Императору и Отечеству и выполнившие свой долг так, как требовало от них время.  Благодаря им образовалась русская община в Туркестане, и этот край стал Родиной 5 наших последующих поколений. В 90-х годах ушедшего столетия, когда начался массовый отток русскоязычного населения из республик Средней Азии, казалось, уехали все. Но на православные праздники, в родительские дни кладбище заполнялось, будто все оставшиеся пришли на могилы предков.

Мы шли вдоль кладбищенской дорожки и вдруг среди новых захоронений сын заметил две каменные плиты - Шутихины Иван Петрович и Артемий Петрович. Коллежский Советник Иван Петрович Шутихин, второй мой прадед, тоже жил и работал в Самарканде, был смотрителем военного госпиталя с 1885 по 1907 год и умер всего на 5 дней раньше Виктора Юлиановича, 5 августа 1908 года. Его брат Артемий, полковник, командир 12 туркестанского стрелкового полка, умер в 1914. Невероятно, но мы нашли их! Жаль только, что могилу графа Ростовцева обнаружить не удалось.

Осталось посетить братское захоронение русских солдат, погибших при обороне самаркандской цитадели в 1868 году. Зеравшанский поход, предпринятый генерал-губернатором Фон Кауфманом, закончился поражением войск эмира Бухары. Русские заняли Самаркандскую крепость и двинулись дальше, оставив небольшой отряд, больных и раненных. Среди них находился и известный художник-баталист Василий Верещагин, посвятивший Туркестану множество картин. Неожиданно на город напал отряд шахризябцев, пытаясь вернуть «Жемчужину Востока». Русские понесли большие потери, но цитадель не отдали.

Памятник, который мы искали, в царские времена стоял на братской могиле в центре зеленого сквера на Ургутском проспекте (улица Узбекистанская, теперь Камала Ататюрка). Каждую годовщину гибели воинов к нему после Божественной литургии в церкви Святого Георгия шел крестный ход, служили панихиду, военный губернатор произносил речь в память погибших.  С тех пор прошло много лет, сменилось не одно правительство, изменились оценки исторических событий. Многие памятники разрушили в борьбе с тенями прошлого, но этот уцелел. Мемориал стоит над оврагом Силгарсай, вблизи которого находится Солдатское кладбище.

Мраморная мемориальная стела, лишенная  части постамента выглядит не так монументально, как на старых открытках, но все имена сохранились и надписи целы. «Больше сея любве никто не имать, да кто душу свою положит за други своя». Приятно удивили цветы у подножия памятника.

Возвращаемся к рынку, фотографируя по дороге старые здания. Особенно удивили нас морские якоря, украшающие дом на бывшей Кладбищенской улице. Откуда в сухопутном Самарканде морская символика так и не догадались. Возможно, пароходство. В Самарканде продавали билеты на Каспийские пароходы, на них пассажиры пересаживались в Красноводске.

      Оставалось несколько часов до отправления поезда в Ташкент, надо успеть пройтись по центру «Русского Самарканда». В эту часть города не организуют экскурсии и гидов найти не просто, поэтому пришлось руководствоваться старыми справочными книжками: адрес-календарями Д.И. Эварницкого, М.М. Вирского, князя Масальского, В.А. Нильсена и советским путеводителем под редакцией Ю.Н. Алексерова.

Осмотр русской части города начинаем с Абрамовского бульвара. В отличие от Ташкента, Русский Самарканд сохранился почти полностью. Здесь не было разрушительных землетрясений, а перестройка коснулась лишь туземной части города, куда приезжают иностранные туристы со всего мира посмотреть на мусульманские памятники старины. Не изменился и Абрамовский бульвар, только носит уже третье в своей истории название. В советские годы – бульвар Горького, а теперь Университетский. Правда, фонари теперь электрические, а не керосиновые, но все так же шумят ряды старых деревьев, бьют фонтаны, современные, разумеется, много студенческой молодежи. Как прежде, Самарканд интернационален, лица самые разные, но все доброжелательные, приветливые, всегда готовые помочь.

 Озеленением Абрамовского бульвара и планировкой городских садов, занимался военный инженер, топограф и ирригатор А.Н. Черневский, на чью могилу мы случайно наткнулись на кладбище. Александр Николаевич слыл отличным организатором, с самого начала застройки города руководил строительством дорог, арыков и мостов, дома военного губернатора и сада при нем. В годы работы в Самарканде Мединского Черневский заведовал городским хозяйством.

Вдоль бульвара тянутся современные многоэтажные корпуса, но и прежние постройки сохранены. За девятиэтажкой Университета спрятался Китайский банк, бело-голубое, самое нарядное здание старого города. Кроме Русско-Китайского банка, функционировало и отделение Государственного банка России. Интересный курс валют мы нашли в справочнике Вирского. В Самаркандских банках бухарские золотые монеты  при обмене на российские кредитки взвешивали, причем гирями служили горошины местного гороха, нухат. На противоположной стороне бульвара – творение известного туркестанского архитектора Г.М. Сваричевского – двухэтажная женская гимназия. Во все времена здание служило делу просвящения, сейчас в нем располагается биофак Университета, а мемориальная мраморная доска сообщает, что здесь учился узбекский поэт Хамид Алимжан.

Но нас, разумеется, более всего интересовал губернаторский дом, в котором несколько лет прожили Мединские. Я и не предполагала ранее, что он мог сохраниться. Однако в книге князя Масальского о Туркестане, я увидела фотографию резиденции Военного губернатора Самарканда и с удивлением заметила, что похожее здание мне встречалось в советском путеводителе. Это был облисполком. Как же весело мне стало, когда в современном Самарканде мы нашли то же здание под вывеской Самаркандского городского хокимията! Построенная 122 года назад по проекту военного инженера Н.А. Непокупного резиденция губернатора обречена оставаться на века административным зданием. В который раз меняется власть, в старом доме поселяются новые хозяева, исповедующие прямо противоположные идеалы. Они снимают с крыши одни флаги и водружают новые, над входом вывешивают свои гербы и выставляют охрану в других мундирах, а дом все так же смотрит окнами на много раз переименованный бульвар. Помнит ли он своих обитателей?

Когда-то вокруг дома был прекрасный парк, занимавший 6,5 га земли, сплошь засаженныйразными породами деревьев, среди которых выделялись и экзотические водяные кипарисы. Они росли на берегах искусственных прудов. Вдоль тенистых аллей парка стояли скамьи и фонари, освещавшие дорожки в ночное время. С любительской фотографии столетней давности смотрят на нас сестры Мединские, Маша и Оша, а с ними маленький сын Маши, Женя. Они сняты в губернаторском саду. Сад располагался между улицами Николаевской и Кауфманской и тянулся от Абрамовского бульвара до Ургутской улицы, теперь Камал Ататюрк.

Мединские поселились в доме в 1899 году и покинули его в 1905 в связи с отставкой Виктора Юлиановича. С тех пор многое, конечно изменилось. Здание перестраивалось согласно вкусам много раз меняющихся хозяев. Не тронутым остался только парадный вход: фронтон и угловые башенки на прямоугольных столбах, да резной орнамент по ганчу, украшающий их. Часть дома отводилась для работы и официальных приемов, другая половина была жилой. Как и во времена прадеда, здание охраняется, смотрим издали!

          Позади  губернаторского сада располагался городской парк, а слева площадь для парадов и смотра войск. Ее ограничивали здания Военного собрания, церкви Святого Георгия и Общественного собрания. Позже, когда власть сменилась, сад, парк и площадь объединили и назвали парком отдыха имени Горького. Сейчас он переименован в парк имени Алишера Навои, реконструирован, но можно найти и остатки прудов, и старые чинары, и сосны. Охраняются государством красавцы водяные кипарисы, посаженные в 1876 году на берегу губернаторского пруда. Как жаль, что деревья не умеют говорить!

      Внешне хорошо сохранилось здание военного собрания, хотя внутренних перестроек и здесь было не мало. Когда-то в Военном собрании было предусмотрено все для отдыха офицеров самаркандского гарнизона. Здесь проходили публичные заседания Статистического Комитета, на которых делались сообщения на исторические, географические и другие темы. В Самарканд для проведения исследований приезжали ученые и путешественники со всего мира. Работала библиотека, давали концерты местные и приезжие артисты. В большом прямоугольном зале проводились вечера, балы и маскарады, кружились в вальсе и танцевали мазурку наши бабушки и дедушки, а их отцы играли в карты в специально отведенной комнате. Или, быть может, стояли «по стенам под смутный говор, стройный гам», как «высокие, старые туркестанские генералы», увиденные Николаем Гумилевым в Петербурге. Только наши не вернулись в Россию, выйдя в отставку, знали, что «сразу сердце защемит тоска по солнцу Туркестана». (Гумилев Н., «Туркестанские генералы». Бильярдная, гостиная, буфетная и столовая, выход в тенистый сад через широкую террасу, - везде слышалась музыка, смех дам в пышных длинных платьях и бравых кавалеров в военной форме и изящных фраках. На маскарадах, вспоминала бабушка, разыгрывали призы за лучшие костюмы. Танцевали под военный оркестр. Вечера затягивались далеко за полночь, заканчиваясь неизменной блестящей мазуркой. И ничто не предвещало катастрофу. Пройдет совсем немного времени и смерч революции сметет их: одни будут расстрелены за верность Царю и Отечеству, другие погибнут в братоубийственной гражданской войне, кто-то успеет выехать за границу, оставшиеся пройдут через ужасы сталинских лагерей. Будут и те, у кого отнимут все приобретенное в старое «проклятое» время, но позволят тихо дожить в бедности и безвестности. Например, самаркандский предприниматель Мирошниченко Алексей Тимофеевич, отнюдь не дворянин, самоучка, без отдыха проработавший всю жизнь, на старости лет не только лишился всего заработанного и созданного его же руками и средствами, но даже был отключен от электрического освещения, которое первым зажег в Самарканде. Если мельница, ставшая государственной, при новой власти работала, то его «помологический сад на песке», бывший когда-то гордостью города, высох за ненадобностью и только тогда был возвращен владельцу.

    После 17-го года Военное собрание стало Домом Красной Армии, а с 1924 по 1930 год, когда столицей Узбекской С.С.Р. избрали Самарканд, в нем располагался ЦИК.

Другой достопримечательности нового города повезло меньше. Георгиевская церковь в атеистические времена лишилась куполов и превратилась в спортивный зал. Сегодня о бывшем назначении здания напоминает мраморная доска и маленький памятник у боковой стены. В 1897 году благодарные прихожане собрали деньги и поставили его в память о своем пастыре, иерее Алексее Никифоровиче Надеждине. В церковном здании, которое охраняется государством, в настоящее время открыта Арт Галерея, а приход Святого Георгия переведен ближе к старому русскому кладбищу.

     Георгиевский приход первый и старейший в городе. Сначала скромную церковь  построили в цитадели, а уже в 1882 году службу начали в этом нарядном храме. План церкви имеет вид греческого креста, здание было выдержано в стиле псевдорусской архитектуры. Вход в виде крытой паперти с портиком сохранился, и как прежде на голубом фоне красиво выделяются белые детали, украшающие церковь. Разрушенная колокольня была в виде высокого шатра с декоративными луковичными главками.

Церковь Святого Георгия много лет оставалась главной, кроме того, находилась вблизи дома, где жили наши предшественники. Скорее всего, именно здесь проходило отпевание прабабушки Наталии Адольфовны, венчание ее дочери, бабушки Оши с дедом Александром, крещение моей мамы, родившейся в Самарканде перед началом Первой мировой войны. Тут стояли они на воскресных и праздничных службах, на Пасху и Рождество.

      На площади между церковью и Военным собранием Виктор Юлианович, как главнокомандующий войсками принимал парады и смотры. Особые торжества на площади и в храме проходили в дни Коронования Николая II 15-16 мая 1896 года. Виктор Юлианович работал помощником Самаркандского Военного губернатора всего второй месяц. Организация празднования стала его первым ответственным заданием на новом месте служения. Однако за плечами Виктора Юлиановича были почти 20 лет работы помощником губернатора в Фергане, и все прошло благополучно.

 В Москву отправилась туркестанская делегация, приглашенная на церемонию. Возглавлял ее генерал-губернатор барон Вревский. Туда же поехал Его Высокостепенство хан Хивинский Сеид-Магомет-Рахим-Богадур, его старший сын и свита, а также Его Светлость эмир Бухарский Сед-Абдул-Ахад-хан с сыном. Сын эмира учился в то время в Петербурге. Эмир Бухары и коннозаводчик статский советник Н.Н. Иванов заранее отправили в Москву своих лошадей для участия в царском кортеже. От Самаркандской области тоже поехали несколько человек, в основном местные жители. Возглавлял делегацию купец Первой гильдии Дмитрий Львович Филатов. Для подношения хлеба и соли Императору и Императрице на церемонии Коронования самаркандский мастер Мир Мухаммед Ходжа мулла Турсунбакиев сделал серебряные с эмалью блюдо и солонку.

 Военный губернатор Самарканда граф Ростовцев выехал в Ташкент на замену барону Вревскому, оставив вместо себя Мединского. Приказано было подготовиться  и ждать телеграммы из Москвы. И вот свершилось! Три дня не умокал колокольный звон во всех православных храмах Туркестанского края, где начались всенощные бдения и молебственные парады. Объявили выходные на 3 дня. Зажглась иллюминация, загремели салюты и фейерверки, в парках и садах шумели народные гуляния с лотереей-алегри. Деньги от лотереи направили на нужды самаркандского приюта. На площади Регистан накрыли столы на 2000 местных жителей. Русских обывателей пригласили на обед в Ивановский парк, а войска на Абрамовский бульвар напротив дома губернатора. Войска и жителей угощали пловом, пирогами, жареной бараниной, фруктами, сладостями. Деньги на обед выделили из городских средств. Кроме того,  знаменитые виноделы Филатов и Иванов пожертвовали несколько бочек с вином, а владелец мельницы Гукасов - тысячи белых булок. В Военном собрании дали бал.

 Но что еще существеннее, ко дню Коронования открыли бесплатную лечебницу для бедных и пастеровскую станцию для вакцинации населения против бешенства.  Врачи пастеровской станции обучались в Харькове. Бесплатная лечебница или амбулатория, как официально она называлась, располагалась в старой части города, лечили в ней женщин и детей. Заведовала амбулаторией в разное время врач Софья Викторовна Грачева – Гарновская и Екатерина Ивановна Пахомова, а помогали им Софья Романовна Пластунова – Ковденко и Юлия Гартвиг.  Женщин-медиков специально вызывали на работу в Туркестан, потому что по мусульманским обычаям женщин и девочек старше 12 лет не имели права лечить мужчины. Обучение для работы на пастеровской станции местные врачи прошли в Харькове. Стараниями графини Татьяны Валентиновны Ростовцевой ко дню коронования построили ясли для работающих матерей. Кроме того, в память Святейшего Коронования начал работать ночлежный приют и дом трудолюбия, был организован сбор средств на устройство колонии для прокаженных.

Между Военным собранием и Георгиевским храмом стоит памятник более позднего времени – монумент Свободы, открытый 1 мая 1919 года на братской могиле других сынов России, красноармейцев, погибших в гражданскую войну. Могилу и вечный огонь около нее убрали, надпись закрыли, но монумент благодаря символичности образов сохранился. Автор проекта австрийский архитектор Эдуард Руш оказался в Самарканде вместе со многими пленными во время Первой мировой войны. Для России война закончилась революцией, и перед отъездом на родину Эдуард Руш получил социальный заказ на памятник Свободы, идея которого полностью совпала с настроением плененного австрийца. Наверное поэтому монумент получился великолепный и с тех пор украшает старую площадь.  

В глубине старого жилого массива все улицы и дома сохранились полностью. Дореволюционный план Самарканда почти совпадает с нынешними туристическими картами. Вдоль улиц сплошь одно, реже двух этажные постройки из сырца и обожженного желтого туркестанского кирпича. Выпуск кирпича организовали специально для строительства русских поселений. Местные жители кирпич не обжигали. Сначала мастеров присылали из России, потом обучили здешних. Дома украшены карнизами, пилястрами. Здания из сырцового кирпича обычно штукатурили и окрашивали, сочетая светло голубые, розовые, зеленые или желтые цвета с неизменным белым.  Жженый кирпич шлифовали. Сохранились ажурные изящные решетки, ворота и калитки, опоры для козырьков над парадными входами в здания. Многие здания хорошо отреставрированы, причем сохранен прежний стиль и, если не обращать внимания на современные рекламы, электрические фонари и асфальт на дорогах, можно почувствовать себя в 19 веке. Только иногда вызывает улыбку раскрашивание одного здания в разные цвета. Очевидно, два хозяина одного дома имеют разные вкусы и желают четко разделить свои владения.

Возраст здания мы определяли по толщине стен. По нормам строительства того времени толщина стен не могла быть менее 70 – 90 см. Высокие потолки и толстые стены спасали наших прадедов от непривычной жары. В домах состоятельных граждан настилались деревянные полы, обычно не крашенные, но чаще пол выкладывали квадратными обожженными кирпичами, а швы заливали алебастром. Иногда применяли китайский способ: предварительно кирпичи опускали в кипящее растительное масло, чтобы не впитывали воду при уборке помещения. Дома отапливали печами голландского типа.

     В конце Абрамовского бульвара находим еще один памятник архитектуры, бывшее здание Штаба войск Самаркандской области. Главный фасад после реставрации охраняют золотые львы, устремив взоры на мелькающие мимо автомобили.

 Где-то дальше должен быть военный госпиталь, в котором 25 лет служил смотрителем второй наш прадед, И.П. Шутихин.

 Жили Шутихины в казенном доме при госпитале, хотелось бы побывать и там. Но уже не успеть. Мал европейский квартал Самарканда, а за несколько часов не посетить всех памятных мест. Я вновь оставляю на «потом» поиск дома на Ташкентской улице, где жили в первые самаркандские годы Мединские. Найду ли когда-нибудь тот дом и сад, у калитки которого в последний раз поцеловала своих детей Наталия Адольфовна, провожая учиться в Оренбург?

Не дошли мы и до дома купца первой гильдии Дмитрия Львовича Филатова, в котором находится самаркандский Музей виноделия. Выбор места для такого музея, несомненно, правильный. Филатов первым начал производство вина из местных сортов винограда еще в 1868 году. Сразу после занятия русскими Самарканда, Д.Л. Филатов занялся разведением виноградников на 60 га земли и весьма преуспел в деле.

Близится вечер, пора двигаться к вокзалу. Однако по дороге мы успеваем   ненадолго зайти в Краеведческий музей, занимающий дом другого знаменитого самаркандского купца Калонтарова, чтобы познакомиться с внутренней отделкой здания, интересной своеобразным сочетанием восточного и европейского стилей. Дом строил архитектор  Нелле  в 1911-1916 годах, перед революцией.

Здание перешло к государству, но Калонтаров, рассказали нам работницы музея, не уехал из города и дожил век в дворовой пристройке своего дома. В 1960-70 годах в нем образовали Музей истории культуры и искусства. Изразцовые керамические печи, выполненные германскими мастерами, ажурные лестницы из металла, ведущие на второй этаж и европейская мебель выглядят необычно на фоне стен и потолков отделанных в традициях местных мастеров. Стены комнат, обитые тесненным картоном, и деревянные резные потолки расписаны масляной краской.

   В большой гостиной высокие колонны, полукруглые арки, а стены покрыты разноцветными панно и резьбой по ганчу работы местных мастеров. Сохранилась богатая  хрустальная люстра. В конце зала расположен альков, - характерный для бухарского дома шах-нишин. Отделка помещения очень напоминает зал для приемов в доме дипломата Половцева и восточную комнату во дворце Великого князя Романова в Ташкенте.

Надвигаются сумерки, становится холодно. Пришло время заканчивать наше свидание с прошлым. Возвращаемся на вокзал, где нас уже ждет «Регистан». Он вернет нас в настоящее, но мы долго будем вспоминать европейский квартал Самарканда и размышлять над судьбами первых русских поселенцев Туркестана и их потомков. До новых встреч, Самарканд!                                                                                  

Узбекистан, Ташкент

ХРОНОС: ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ В ИНТЕРНЕТЕ

ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,

Редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании давайте ссылку на ХРОНОС