В.Г. Врачев

2010 г.

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

XPOHOC

ВВЕДЕНИЕ В ПРОЕКТ

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА

ЭТНОНИМЫ

РЕЛИГИИ МИРА

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ

КАРТА САЙТА

АВТОРЫ ХРОНОСА

ХРОНОС:

В Фейсбуке

ВКонтакте

В ЖЖ

Twitter

Форум

Личный блог

Родственные проекты:

РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙ

ДОКУМЕНТЫ XX ВЕКА

ИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯ

ПРАВИТЕЛИ МИРА

ВОЙНА 1812 ГОДА

ПЕРВАЯ МИРОВАЯ

СЛАВЯНСТВО

ЭТНОЦИКЛОПЕДИЯ

АПСУАРА

РУССКОЕ ПОЛЕ

В.Г. Врачев

Донн Джон – жизнь в познании Истины

Джон Донн, Худ Исаак Оливер. 1616.
Иллюстрация с сайта http://www.krugosvet.ru/

Джон Донн (John Donne), – поэт, сатирик и богослов.

Джон Донн (John Donne), 1572 г. – 31.03.1631 г. – выдающийся английский поэт, сатирик и богослов.

Эпоха Реформации.

Интересно, что последующее за Донном поколение воспринимала его как блестящего сатирика. Его сатира всего менее добродушна; всегда серьезный и строгий, Донн беспощадно карал современные ему нравы. И только в ХХ веке он открылся и как лирик и как богослов.

Выяснилось, что Джон Донн и Бен Джонсон[1] два крупнейших художника стояли у  истоков английской лирики XVII века. Их лирика, позднее названная метафизической, противопоставила свое искусство поэтической манере елизаветинцев.

Творческий путь Донна – от язычески-жизнерадостной идиллической лирики Ренессанса к лирике трагически окрашенной, исполненной искренней тревоги за судьбу человека в «вывихнутом мире», и далее к религиозной духовной поэзии – воспроизводит в общих чертах одну из основных линий в эволюции английской литературы этой переломной поры[2].

Донн – поэт очень сложный, а подчас и немного загадочный. Его стихи совершенно не умещаются в рамках готовых определений и словно нарочно дразнят читателя своей многозначностью, неожиданными контрастами и поворотами мысли, сочетанием трезво–аналитических суждений с всплесками страстей, постоянными поисками и постоянной неудовлетворенностью.

Я не из тех, которым любы
Одни лишь глазки, щечки, губы,
И не из тех я, чья мечта –
Одной души лишь красота;
Их жжет огонь любви: ему бы –
Лишь топлива! Их страсть проста.
Зачем же их со мной равнять?
Пусть мне взаимности не знать –
Я страсти суть хочу понять!
     
В речах про Высшее Начало
Одно лишь «нет» порой звучало;
Вот так и я скажу в ответ
На все, что любо прочим: «Нет».
Себя мы знаем слишком мало, –
О, кто бы мне открыл секрет
«Ничто»?.. Оно одно, видать,
Покой и благо может дать:
Пусть медлю – мне не опоздать!.. [3]

Донн был всего на восемь лет моложе Шекспира, но он принадлежал уже к иному поколению. Если верить словам могильщиков, Гамлету в последнем акте шекспировской трагедии – 30 лет; таким образом, возраст датского принца очень близок возрасту Донна. Исследователи часто подчеркивают этот факт, обыгрывая гамлетическйе моменты в творчестве поэта. И действительно, для Донна, как и для шекспировского героя, «вывихнутое время» вышло из колеи и место стройной гармонии мироздания занял неподвластный разумному осмыслению хаос, сопровождающий смену эпох истории»[4].

Реформация.

Реформация (от лат. reformatio – преобразование, исправление) – так называется одно из крупнейших событий всемирной истории, именем которого обозначается целый период нового истории, охватывающий XVI и первую половину XVII столетия («реформационный период», 1517 – 1648 гг.). Хотя весьма часто событие это называется более определенно религиозной (или церковной) реформацией, но в действительности оно имело гораздо более широкое значение, являясь важным моментом как в религиозной, так и в политической, культурной и социальной истории Западной Европы.

Элита, формирующихся сильных европейских государств: Германии, Англии и Франции стремилась к собственной абсолютной власти. Складывающемуся в них капиталистическому хозяйству требовалось все больше и больше наемной рабочей силы, и земли. В Англии, например, для растущего импорта шерсти (освоение Америки, колонизации Африки и Азии), земля требовались для капитализации самого овцеводства, так и для переработки его продукции. И все это было у католической церкви, крупнейшего феодала Западной Европы.

Таким образом, в основе так называемых религиозных войн XVI столетия лежали, прежде всего, весьма определенные материальные и политические интересы. Эти войны были борьбой классов. «Если эта классо­вая борьба протекала тогда под знаком религии, если интересы, нужды и требования отдель­ных классов скрывались под религиозной оболочкой, то это нисколько не меняет дела и лег­ко объясняется условиями времени.

Средневековье развилось на совершенно примитивной основе. Оно стерло с лица земли древнюю цивилизацию, древнюю философию, политику и юриспруденцию, чтобы начать во всем с самого начала. Единственным, что оно заимствовало от погибшего древнего мира, было христианство и несколько полуразрушенных, утративших всю свою прежнюю цивили­зацию городов. В результате, как это бывает на всех ранних ступенях развития, монополия на интеллектуальное образование досталась попам, и приняло тем самым преимущественно богословский характер. В руках попов политика и юриспруденция, как и все остальные науки, оставались простыми отраслями богословия и к ним были применены те же принципы, которые господствовали в нем. Догматы церкви стали одновременно и по­литическими аксиомами, а библейские тексты получили во всяком суде силу закона. Даже тогда, когда образовалось особое сословие юристов, юриспруденция еще долгое время оста­валась под опекой богословия. А это верховное господство богословия во всех областях ум­ственной деятельности было в то же время необходимым следствием того положения, которое занимала церковь в качестве наиболее общего синтеза и наиболее общей санкции существующего феодального строя.

Ясно, что при этих условиях все выраженные в общей форме нападки на феодализм и прежде всего нападки на церковь, все революционные – социальные и политические – доктрины должны были по преимуществу представлять из себя одновременно и богослов­ские ереси. Для того чтобы возможно было нападать на существующие общественные отно­шения, нужно было сорвать с них ореол святости…»[5].

С потерей ореола святости, всякая истина «стала сомнительной; лишь прибыль и убыток, лишь пища для желудка и успех – вот что ясно для практического человека и остаётся для него чем-то несомненным. – Для нас нет больше бога; законы бога стали «принципом наибольшего благополучия», парламентской уловкой; небо сделалось для нас астрономическим хронометром, полем охоты для гершелевского телескопа, где гоняются за научными результатами и за пищей для чувств; на нашем языке и на языке старого Бена Джонсона это значит: человек утратил свою душу и начинает теперь замечать её отсутствие. Здесь поистине самое больное место, центр всеобщей социальной гангрены. – Нет больше религии, нет бога, человек утратил свою душу и напрасно ищет средства против гниения. Напрасно: в казнях королей, во французских революциях, в биллях о реформе, в манчестерских восстаниях – во всём этом не найти целительного средства. Гнойная проказа, облегчённая на какой-нибудь час, становится потом ещё сильнее и опаснее».

Но так как место старой религии не могло-де оставаться совсем незанятым, то мы получили взамен её новое евангелие, евангелие, соответствующее пустоте и бессодержательности века, – евангелие маммоны. Христианское небо и христианский ад отброшены; первое – как нечто сомнительное, второй – как нечто бессмысленное, но вместо старого ада появился новый; адом нынешней Англии является опасение человека, что он может «не пробиться вперёд, не заработать денег!» «Поистине, с нашим евангелием маммоны мы пришли к странным выводам! Мы говорим об обществе и всё же проводим повсюду полнейшее разделение и обособление. Наша жизнь состоит не во взаимной поддержке, а, напротив, во взаимной вражде, выраженной в известных законах войны, именуемой «разумной конкуренцией» и т. п. Мы совершенно забыли, что чистоган не составляет единственной связи между человеком и человеком»[6].

Детство и отрочество.

«Джон Донн был современником Шекспира, но происходил из другого круга. Отец Донна, Джон Донн старший, был довольно состоятельным торговцем скобяными изделиями. Впоследствии Донн считал, что отцовская линия восходит к очень старинному валлийскому роду; но современные исследователи видят эту линию пресекающейся и часто теряющейся в неизвестности. Сведения о предках Донна по материнской линии несравнимо полнее, благодаря их деятельности в области литературы и права; славой и трагедией клана была судьба Томаса Мора, автора «Утопии», которого от Донна отделяли три поколения: мать Донна, Элизабет Хейвуд, дочь Джона Хейвуда, поэта и драматурга, была внучатой племянницей Мора. Сам Джон Донн писал о своей семье, что трудно найти другой круг связанных родством людей, которой бы испытал больше бедствий, отстаивая свою веру, чем тот, из которого он происходил.[7][4]

Английские католики (католиками были предки Донна и по отцовской, и по материнской линии) держались за свою веру, как за этическую основу существования, и именно поэтому они не могли сменить ее; государство же преследовало их, как политически неблагонадежных (английский король, глава англиканской церкви, не мог допустить политического влияния папы римского на своих подданных). Несовпадение корней и мотивов действия с их оценкой государством придавало «папистскому» диссидентству оттенок классической трагедии.

В этой атмосфере прошло все детство и отрочество Джона…»[8] В семье будущий поэт получил строгое католическое воспитание.

В 1576 году, когда Джону было три года, умирает отец. Мать сочетается вторым  браком с Джоном Симмиджем, президентом Королевской медицинской академии[9].

Неудивительно, что уже к десяти годам Джон хорошо владеет французским и латинским языками. В этом возрасте родители отдают его для продолжения образования и получения первой школьной степени в Оксфорд, класс Оленя[10].

Получив школьное образование первой степени, он для продолжения учебы в Оксфорде должен был для дальнейшего образования принять присягу университета. Поскольку в тексте присяги были положения противоречащие римско-католической религии, то родители Джона в 1586 году переводят его в Тринити-Колледж в Кембридж.

Но получить степень «самому трудолюбивому ученику» не удается и здесь по тем же самым основаниям, что и в Оксфорде.

Можно предположить, что это обстоятельство глубоко запало в душу чувственного юноши, который искренне верил в Христа и не мог осознать произошедшего. Может поэтому, стремление понять Истину веры Донн пронес через всю свою жизнь.

Юность.

Видимо, чтобы как-то успокоить молодого человека, родители дают ему возможность посмотреть мир. И с 1589 год по 1591 годы он, путешествует по Европе. Он посетил Испанию и Италию. В Италии он планировал поехать в Святую землю, чтобы «рассмотреть Иерусалим и могилу нашего Спасителя». Но нехватка денег для обеспечения безопасного конвоя, вынудило его отказаться от данного плана, о чем он действительно часто иногда упоминал с сожалением.

В 1592 году Донн поступил в Lincoln's Inn, широко известную в Англии школу юриспруденции, которую в то время часто называли третьим университетом. Его выбор был обусловлен намерением изучить закон, в котором он думал найти несовершенство, являющееся причиной его притеснений. Тем более, что реформация вновь напоминает о себе.

Его брат, Генри Донн, арестованный за укрывательство католического священника, в 1593 году умирает в тюрьме от чумы.

В этом же году Донн получил причитающуюся ему долю отцовского наследства. Часть его в деньгах составляла 3000 фунтов. Его мать, заботясь о его католическом воспитании, назначила его наставниками и в математике, и во всех других либеральных науках приверженцев принципов Римско-католической Церкви, которые те наставники выражали, хотя тайно, но постоянно.

«Они почти обязали его своей вере; имея для их преимущества, помимо многих возможностей, примера его дорогих и набожных родителей, который был самым сильным убеждением, и действительно работал очень на него, как он professeth в его Предисловии его Псевдо Мученику, книга которая принесла ему степень доктора Богословия»[11].

Но теперь он был уже самодостаточным молодым человеком. Еще в девятнадцатилетнем возрасте он для того чтобы решить для себя вопрос религии, оставить все сомнения, начал серьезно рассматривать и рассматривать сущность богословия. И, как он сам говорил, что Богом благословляемый Дух «действительно тогда пробуждал его к поиску, и в эти поиски не оставлял его». Он шел самым безопасным путем, «а именно, частыми молитвами, и безразличной привязанностью обеим сторонам; и действительно, у правды было слишком много света, чтобы быть скрытой от столь острого опросчика; и у него была слишком большая изобретательность, чтобы не признать, что он нашел ее»[12].

Предпринимая поиск, еще будучи в Италии, он,  полагая, что Кардинал Беллармин[13] был лучшим защитником римской католицизма, встречался с ним по этому вопросу. Не получив ясности в этом вопросе, он возобновлял свои исследования. Поступив в Lincoln's Inn, Донн показывал тогдашнему декану свои исследования с пометками Кардинала. Данные работы завещались им, в его смерти, как наследство самому дорогому другу.[14]

В результате данных исследований, пережив растерянность и ощущение несправедливости, творимой над близкими людьми, моральная высота которых была абсолютно бесспорной, Донн пришел к выводу, что обе доктрины, как католиков, так и протестантов могут быть правы. И ни одна из церквей не дает ему ничего нового, что можно было бы прибавить к наименованию христианин, и не могло быть такого греха как ересь, если бы приверженность некоторым наружным формам церкви не была необходима.

Можно предположить, что Донн в попытке забыть эти распри церкви, с головой окунается в студенческую жизнь, где любовь и молодость глушат все другие проблемы. Судя по всему, именно в это время Донн начал писать стихи.

Как и большинство поэтов эпохи, Донн не предназначал свои стихи для печати. Долгое время они были известны лишь по спискам, которые подчас сильно отличались друг от друга (Проблема разночтения отдельных мест до сих пор не решена специалистами.) В первый раз лирика Донна была опубликована только после его смерти, в 1663 году. Поэтому сейчас достаточно трудно решить, когда было написано то или иное его стихотворение. Тем не менее текстологи, сличив сохранившиеся рукописи и изучив многочисленные аллюзии на события эпохи, доказали, что Донн стал писать уже в начале 90-х годов XVI века.

Донна притягивает к себе, пусть и помимо его воли, пестрый и бурлящий водоворот лондонских улиц, подчас, прекрасно понимая, что совершает глупость, поддается уговорам приятелей, бросает книги и отправляется на прогулку.

Но и здесь раздвоенность мироощущения, связанная со строгим католическим воспитанием и яркие краски, раскрасившие жизнь реформацией, к которым так восприимчива молодость, дают о себе знать. Поэтому, так характерная для маньеризма[15] двойственность сознания проникает уже в это раннее стихотворение Донна.

Да где же раньше были мы с тобой?
Сосали грудь? Качались в колыбели?
Или кормились кашкой луговой?
Или, как семь сонливцев, прохрапели
Все годы?[I] Так! Мы спали до сих пор;
Меж призраков любви блуждал мой взор,
Ты снилась мне в любой из Евиных сестер.
Очнулись наши души лишь теперь,
Очнулись – и застыли в ожиданье;
Любовь на ключ замкнула нашу дверь,
Каморку превращая в мирозданье.
Кто хочет, пусть плывет на край земли
Миры златые открывать вдали –
А мы свои миры друг в друге обрели.
Два наших рассветающих лица –
Два полушарья карты безобманной:[II]
Как жадно наши пылкие сердца
Влекутся в эти радостные страны!
Есть смеси, что на смерть обречены[III],
Но если наши две любви равны,
Ни убыль им вовек, ни гибель не страшны. [16]

Но упоение любвеобильной жизнью не вносит в душу Донна успокоения, в ней он не находить той истины, которая может снять его душевную раздвоенность.

Кто глубже мог, чем я, любовь копнуть,
Пусть в ней пытает сокровенну суть;
А я не докопался
До жилы этой, как ни углублялся
В рудник Любви, – там клада нет отнюдь.
Сие – одно мошенство;
Как химик ищет в тигле совершенство,
Но счастлив, невзначай сыскав,
Какой-нибудь слабительный состав,
Так все мечтают вечное блаженство
Сыскать в любви, но вместо пышных грез
Находят счастья с воробьиный нос.
Ужели впрямь платить необходимо
Всей жизнию своей – за тень от дыма?
За то, чем всякий шут
Сумеет насладиться в пять минут
Вслед за нехитрой брачной пантомимой?
Влюбленный кавалер,
Что славит (ангелов беря в пример)
Слиянье духа, а не плоти,
Должно быть, слышит по своей охоте
И в дудках свадебных – музыку сфер.
Нет, знавший женщин скажет без раздумий:
И лучшие из них мертвее мумий.[17]

Болезненно чувствуя несовершенство мира, распавшегося, по его словам, на атомы, поэт всю жизнь искал точку опоры. Внутренний разлад – главный мотив его лирики. Если мы должны верить Бену Джонсону, который сказал, что Донн «написал все его лучшие части, прежде чем ему было 25 лет». А то, что он великий поэт, доказывают такие строки:[18]

Моим рукам-скитальцам дай патент
Обследовать весь этот континент;
Тебя я, как Америку, открою,
Смирю и заселю одним собою… [19]

С другой стороны, именно душевный разлад – причина сложности его лирики, ее мучительных противоречий, сочетания фривольного гедонизма[IV] и горечи богооставленности, броской позы и неуверенности в себе, неподдельной радости жизни и глубокого трагизма.

Как и все люди его круга, Донн свободно владел латынью (сохранились его латинские стихи и проповеди), хорошо знал французский и имел представление о древнееврейском и греческом языках. Его образование далеко выходило за рамки обязательных курсов.

Наблюдая жизнь лондонского общества Донн видит всю иллюзорность разделения церкви. В этом понимании лежит основа его критического взгляда на современное общество.

В сатирах Донна можно уловить и нотки разочарования в самом монархе. Ведь в реальности всемогущая королева ничего не знает о несправедливости, царящей в Лондоне, а потому и не может ничего исправить. Постепенно объектом сатиры становится вся елизаветинская Англия 90-х годов. В отличие от поэтов старшего поколения, воспевавших это время как новый «золотой век», который принес стране после разгрома Непобедимой армады (1588 г.) счастье и благоденствие, Донн снимает всякий ореол героики со своей эпохи. Он называет ее веком «проржавленного железа», то есть не просто железным веком, худшей из всех мифологических эпох человечества, но веком, в котором и железо-то проела ржавчина. Подобный скептицизм был явлением принципиально новым не только в поэзии, но и во всей английской литературе.

Зрение Донна гораздо острее, чем у поэтов старшего поколения. Всего несколькими штрихами он весьма точно, хотя и с гротескным преувеличением рисует портреты своих современников: капитана, набившего кошелек жалованьем погибших в сражении солдат, бойкого придворного, от которого исходит запах дорогих духов, рядящегося в бархат судьи, модного франта и других прохожих.

Тут богословский круг собрался весь:
Философ, секретарь природы, здесь,
Политики, что сведущи в науке –
Как городам скрутить покрепче руки,
Историки, а рядом пестрый клан
Шальных поэтов из различных стран...
Пусть это будет даже капитан,
Себе набивший на смертях карман,
Или духами пахнущий придворный,
С улыбкою любезной и притворной,
Иль в бархате судья, за коим в ряд
В мундирах синих стражники спешат,
Пред кем ты станешь льстиво извиваться,
Чьим отпрыском ты будешь восхищаться. [20]

Его первую сатиру датируют 1593 годом. Вслед за ней поэт сочинил еще четыре сатиры. Все вместе они ходили в рукописи как «книга сатир Донна».

Особенно интересна в плане дальнейшей эволюции Донна его третья сатира (о религии), написанная вероятно в 1594 или 1595 г., где поэт сравнивает католическую, пуританскую и англиканскую церкви. Ни одна из них не удовлетворяет поэта, и он приходит к выводу, что путь к истине долог и тернист:

Печаль и жалость мне мешают злиться,
Слезам презренье не дает излиться;
Равно бессильны тут и плач, и смех,
Ужели так укоренился грех?
Ужели не достойней и не краше
Религия – возлюбленная наша,
Чем добродетель, коей человек
Был предан в тот непросвещенный век?[V]
Ужель награда райская слабее
Велений древней чести? И вернее
Придут к блаженству те, что шли впотьмах?
И твой отец, найдя на небесах
Философов незрячих, но спасенных,[VI]
Как будто верой[VII], чистой жизнью оных,
Узрит тебя, пред кем был ясный путь,
Среди погибших душ?..
А хитрый дьявол, мерзкий супостат
 (Которого ты ублажаешь), рад
Тебе подсунуть, как трофей богатый,
Свой дряхлый мир, клонящийся к закату;[VIII]
И ты, глупец, клюя на эту ложь,
К сей обветшалой шлюхе нежно льнешь;
Ты любишь плоть (в которой смерть таится)
За наслаждений жалкие крупицы,
А сутью и отрад, и красоты –
Своей душой – пренебрегаешь ты.
Найти старайся истинную веру.[IX]
Но где ее искать?..
Беспечный Фригин всем по горло сыт,
Не верит ничему: как тот гуляка,
Что, много шлюх познав, страшится брака.
Любвеобильный Гракх[X] – наоборот,
Он мыслит, сколь ни много женских мод,
Под платьями различий важных нету;
Так и религии. Избытком света
Бедняга ослеплен. Но ты учти,
Одну лишь должно истину найти.
Но где и как?
Не сбиться бы со следа!
Сын у отца спроси[XI], отец – у деда;
Родные сестры – истина и ложь,
Но истина постарше будет все ж.
Не уставай искать и сомневаться:
Отвергнуть идолов иль поклоняться?
На перекрестке верный путь пытать –
Не значит в неизвестности блуждать,
Брести стезею ложной – вот что скверно.
Пик истины высок неимоверно;
Придется покружить по склону, чтоб
Достичь вершины, – нет дороги в лоб!..
Нет, всякой власти должно знать границы,
Чтоб вместе с ней не перейти границ,
Пред идолами простираясь ниц.
Власть как река. Блаженны те растенья,
Что мирно прозябают близ теченья.
Но если, оторвавшись от корней,
Они дерзнут помчаться вместе с ней,
Погибнут в бурных волнах, в грязной тине
И канут, наконец, в морской пучине.
Так суждено в геенну душам пасть,
Что выше бога чтят земную власть…[21]

В эти годы учебы в Lincoln's Inn Донн растратил все свое богатое наследство на распутство, на книги, театры. Он также оказал поддержку Кристоферу Бруку[22], поэту и его соседу по комнате в интернате Линкольна, и Бену Джонсону, который часто бывал у Кристофера Брука.

Донн в молодости (1595). Неизвестный художник.
Иллюстрация с сайта http://dic.academic.ru/ 

Зрелость.

Можно предположить, что оставшись без средств для существования по окончании Lincoln's Inn в 1596 году, Донн с радостью присоединившись к дипломатической экспедиции «его светлости Эссекса[23], на борту «Отпора» на Азорские острова[24] которая должна была закрепить великолепную победу английского флота над испанским флотом от 11-ого июня 1596 года в гавани Кадиса[25].

Английский флот отплыл из Англии 5 июля 1597 г. Через два или три дня его настигла свирепая буря, которая очень сильно повредила суда.

Проснувшись, я узрел, что мир незрим,
День от полуночи неотличим,
Ни севера, ни юга нет в помине,
Кругом потоп, и мы – в его пучине!
Свист, рев и грохот окружали нас,
Но в этом шуме только грома глас
Был внятен; ливень лил с такою силой,
Как будто дамбу в небесах размыло.
Иные, в койки повалясь ничком,
Судьбу молили только об одном:
Чтоб смерть скорей их муки прекратила,
Иль, как несчастный грешник из могилы,
Трубою призванный на Божий суд,
Дрожа, высовывались из кают.
Иные, обомлевшие от страха,
Следили тупо в ожиданье краха
За судном…
 
Возня с насосом измотала всех,
Весь день качаем, а каков успех?
Из моря в море льем, а в этом деле
Сизиф[XII] рассудит, сколько преуспели.
Гул беспрерывный уши заложил.
Да что нам слух, коль говорить нет сил?
Перед подобным штормом, без сомненья,
Ад – легкомысленное заведенье,
Смерть – просто эля крепкого глоток,
А уж Бермуды – райский уголок[XIII].
Мрак заявляет право первородства
На мир – и утверждает превосходство,
Свет в небеса изгнав. И с этих пор
Быть хаосом – вселенной приговор.
Покуда бог не изречет другого,
Ни звезд, ни солнца не видать нам снова…[26]

Флотилия была вынуждена вернуться в Плимут и пробыть там до 17 августа. После выхода из Плимута флотилия разделилась на две части. Одной из них командовал Эссекс, другой – Уолтер Ролей. Корабли Ролея, на одном из которых плыл поэт, попали в штиль 9 и 10 сентября.

Улегся гнев стихий, и вот мы снова
В плену у штиля – увальня тупого.
Мы думали, что аист – наш тиран,
А вышло, хуже аиста чурбан![XIV]
Шторм отшумит и стихнет обессиля,
Но где, скажите, угомон для штиля?
Мы рвемся в путь, а наши корабли
Архипелагом к месту приросли;
И нет на море ни единой складки:
Как зеркальце девичье, волны гладки.
От зноя нестерпимого течет
Из просмоленных досок черный пот…

Как Баязет[XV], что скифом был пленен,
Иль наголо остриженный Самсон[XVI],
Бессильны мы и далеки от цели!
Как муравьи, что в Риме змейку съели[XVII],
Так стая тихоходных черепах –
Галер, где стонут узники в цепях, –
Могла бы штурмом взять, подплыв на веслах,
Наш град плавучий мачт высокорослых.
Что бы меня ни подтолкнуло в путь –
Любовь или надежда утонуть,
Прогнивший век, досада, пресыщенье
Иль попросту мираж обогащенья –
Уже неважно. Будь ты здесь храбрец
Иль жалкий трус – тебе один конец;
Меж гончей и оленем нет различий,
Когда судьба их сделает добычей.
Ну кто бы этого подвоха ждал?
Мечтать на море, чтобы дунул шквал,
Не то же ль самое, что домогаться
В аду жары, на полюсе прохладцы?
Как человек, однако, измельчал!
Он был ничем в начале всех начал,
Но в нем дремали замыслы природны;
А мы – ничто и ни на что не годны,
В душе ни сил, ни чувств... Но что я лгу?
Унынье же я чувствовать могу!..[27]

Стихии природы показали Донну на сколько хрупка человеческая жизнь, что конечно же, укрепило его веру в Бога.

Полученное юридическое образование и военная экспедиция открыла Донну путь к службе государственного чиновника. По протекции Эссекса в 1597 году Лорд Хранитель Большой Печати и член Тайного совета королевы Елизаветы I, сэр Томас Эджертон[28], принял двадцатипятилетнего Донна на службу своим секретарем. Должность открывала путь к большой карьере. Его популярность быстро растет.

Пожалуй, эти годы были самыми беззаботными и удачливыми в его жизни. Работа секретаря у Эджертона открыла ему двери в высший свет лондонского общества. Бомонд светского общества увлек Донна в свой водоворот. А элегии, песни и сонеты, лившиеся как из рога изобилия, завоевывают ему множество высокопоставленных покровителей и покровительниц.

В век остроумцев, век парадоксов, розыгрышей и мистификаций; парадоксальный и афористический стиль характерен для всех сочинений Донна, от первых стихов до последних проповедей. Его называли «королем остроумия», «лауреатом ума».[29][5] Он был обаятельным собеседником; его умение привлечь к себе отмечали и в последние годы его жизни те, кто слушали его проповеди.

Джон Донн писал стихи в течение всей жизни, кроме, может быть, самых последних лет. Он не был поэтом легкой и изящной формы. Его стихи действуют не вопреки, а благодаря тому что, пробираясь сквозь чащу метафизики, читатель должен затратить усилие. Легкость его лучших стихов – это легкость обращения с хаосом. Возможно, именно поэтому, после самых возвышенных похвал при жизни и после смерти, в XVIII веке Донн был забыт, но оказался созвучен и близок XX веку, вернувшему и умножившему его популярность. Впрочем, и любивший Донна король Иаков I[30] мог сказать: «Стихи доктора Донна были так божественны, что превосходили всякое понимание».[31][6]

В 1601 году он избирается депутатом Палаты общин, последнего парламента при королеве Елизавете I. И в декабре этого же года тайно обвенчивается с Анной Мор[32] племянницей сэра Эджертона, – разница в состоянии не оставляла надежд на то, что ее отец, сэр Джордж Мор, разрешил бы такой брак. И в самом деле, в феврале 1602 года тайная женитьба раскрыта. Сэр Джордж в ярости потребовал Эджертона отправить Донна в тюрьму, и обратился в суд, желая расторгнуть брак.

Джон  Донн заключен  под  арест  и уволен со службы у лорда-канцлера Эджертона, который сказал: «Он расстался с другом, и таким секретарем, что более пригодного служить королю, не найти»[33].

В апреле суд подтверждает законность брака. Донна выпускают из тюрьмы.

Сэр Джордж, казалось, был пока примирен, их браком и не отказал им в его отеческом благословении, но отказался внести любые средства, которые могли бы способствовать их средствам к существованию. В результате его дочь и зять остались без средств к существованию.

В это время молодую пару поддержали друзья такие как: Леди Мэгдэлен Герберт, патронировавшая Донна, и которой он посвятил его Святые Сонеты, её сын Джордж Герберт[34], и Люси, Графиня Бедфорд[35], женщины, которые также играли видную роль в литературной жизни Донна.

Существенно поддержал их кузен Анны сэр Фрэнсис Уолли, который в 1602 году предложил Донну стать его домашним секретарем переехать жить вместе в Pyrford, Суррее на полный пансион. Там они проживали до конца 1604 года.

Весной 1605 года Донны, перебрались в Camberwell, а немного позже в маленький дом в Mitcham близко к Кройдону в Суррее, «место, известное хорошим воздухом и отборной компанией»[36]. Джон начинает заниматься адвокатской практикой, став помощником Томасу Мортону[37] в его спорах с католиками. Донн, как полагают, был соавтором многих писем и брошюр против папистов, которые Мортон выпустил между 1604 и 1607 годами.[38]  Наиболее известная из них – «Апология католицизма», написанная после неудавшегося фанатиками католиками Порохового заговора[39] в 1605 году против короля и парламента.

Но эта работа не обеспечивала материальные нужды быстро растущей семьи Донна. У них с Анной практически ежегодно рождались дети. Нужда подорвала здоровье его жены. А он был ограничен в свободе выбора работы необходимостью присматривать за детьми. Семья часто испытывали недостаток, как в одежде, так и пище. Его характер не позволял его обратиться за помощью к друзьям, а их материальная помощь, которую они ему оказывали, не спасала положение. Теперь его тяготил и их неудобный небольшой дом, про который теперь он говорит как о его «больнице» или его «тюрьме».

Понимание этого тяготило Донна и, вполне вероятно, что это стало той гранью, после которой у него начался «сильный» душевный кризис.

Священные сонеты.

Он вновь возвращается к религии, к Христу. И если, по всей видимости, первое обращение к Христу у Донна связано с тем, что он, тогда еще молодой человек нашедший для себя истину в том, что он христианин, пишет семь сонетов «La Corona» («корона, венок»). Здесь у Донна звучат в большей степени впитанная с детства католическая традиция соприсутствия себя в определенных эпизодах жития Иисуса Христа и Девы Марии. В этом первом обращении к Христу, несмотря на то, что Донн переживает душевную боль, связанную с противоречиями в христианском мире,  присутствует жизнерадостный идиллический мотив лирики Ренессанса[40].

Прими венок сонетов – он сплетен
В часы меланхолической мечты,
О властелин, нет – сущность доброты,
О Ветхий днями, вечный средь времен![XVIII]
Труд музы да не будет награжден
Венком лавровым – знаком суеты[XIX],
Мне вечности венец подаришь Ты –
Венцом терновым он приобретен![XX]
Конец – всех дел венец. Венчай же сам
Покоем без конца – кончины час![XXI]
В начале скрыт конец. Душа, томясь
Духовной жаждой, внемлет голосам:
«Да будет зов моленья вознесен –
Кто возжелал спасенья, тот спасен!»[41]

Второе обращение к Христу Донна связано с тяжелой депрессией, связанной с потерей государственной службы, и, как следствие, страдание за близких, невозможностью поправить материальное положение своей семьи.

Именно в этот момент Донн пишет «Священные сонеты», вкладывая в них всю свою душевную боль и всю силу своих чувств. 

Вперед гляжу – жду смерти появленья,
Назад – лишь безнадежность видит глаз,
И плоть, под тяжестью греха склоняясь,
Загробной кары ждет за преступленья.[42]

Единственный, кто может помочь в этот момент Донну – Христос. Но Донн чувствует свою вину перед ним за годы, проведенные вне церкви, годы любви и беззаботной жизни, годы успешной карьеры.

Но Ты – над всем: мой взгляд, Тебе подвластный,
Ввысь обращаю – и встаю опять.
А хитрый враг[XXII] плетет свои соблазны –
И ни на миг тревоги не унять…
…Я жил в Тебе – твой образ не предав,
И жил во мне Твой Дух – как в неком храме,[XXIII]
Но как же завладел мной сатана?
Как взял разбоем данное тобой?
Встань, защити меня и ринься в бой –
Моя душа отчаянья полна:
Ты не избрал меня, иных любя,
А враг не отпускает от себя!..
…мне не будет скорбь облегчена:
Она со мной – и кара, и вина![43]

Как мне представляется он пытается найти в Христе, однажды пролившего свою кровь за грехи человечества, ту опору, которая сможет помочь ему преодолеть душевный кризис.

О медитации.

Как доказали исследователи, «Священные сонеты» связаны с системой индивидуальной медитаций, которую разработал глава ордена иезуитов Игнатий Лойола[44] в своих «Духовных упражнениях» (1521 – 1541). Написанная в духе характерного для Контрреформации чувственного подхода к религии, книга Лойолы была необычайно популярна среди духовенства и католиков–мирян в XVI и XVII столетиях. По мнению биографов, есть основания полагать, что и Донн в юности обращался к «Духовным упражнениям». Система медитации, предложенная Лойолой, была рассчитана на ежедневные занятия в течение месяца и строилась на отработке особых психофизических навыков. Она, в частности, предполагала

умение в нужные моменты зримо воспроизвести в воображении определенные евангельские сцены (распятие, положение во гроб) и вызвать в себе необходимые эмоции (скорбь, радость). Как завершение каждого упражнения следовала мысленная беседа с творцом.

Однако и тут Донн переосмыслил традицию, подчинив ее своей индивидуальности. Весь маленький цикл проникнут ощущением душевного конфликта, внутренней борьбы, страха, сомнения и боли, то есть именно теми чувствами, от которых медитации должны были бы освободить поэта.

Отсюда близкое к отчаянию чувство отверженности (первый сонет), непроходимую пропасть между Христом и ним (второй сонет). Отсюда тупая боль и опустошенность (третий сонет).

Перед ним встают картины своих грехов, и тут же, как оправдание, картина мироздания и человек «искуснейший узор» этого мироздания уже вплетен в него с грехом.

Грех вспоминай и от стыда красней,
Чтоб красная Христова кровь могла
Твой грех омыть, очистив добела!..
…Я – микрокосм[XXIV], искуснейший узор,
Где ангел слит с естественной природой,[XXV]
Но обе части мраку грех запродал,[XXVI]
И обе стали смертными с тех пор...
Вы, новых стран открывшие простор
И сферы, что превыше небосвода,[XXVII]
В мои глаза для плача влейте воды
Морей огромных: целый мир – мой взор –
Омойте. Ведь потоп не повторится,
Нет, алчностью и завистью дымясь,
Мой мир сгорит:[XXVIII] в нем жар страстей таится...
О, если б этот смрадный жар погас!
И пусть меня охватит страсть другая –
Твой огнь, что исцеляет нас, сжигая![45]

Вполне возможно, что здесь впервые у Донна возникает мысль о самоубийстве. Он видит эту сцену.

Спектакль окончен. Небо назначает
Предел моим скитаньям; я достиг
Последней цели странствий. Краткий миг
Остался. Время тает и тончает...
Вот с духом плоть смерть жадно разлучает,
Чтоб, смертным сном осилен, я поник...
Но знаю: дух мой узрит Божий лик,
И страх заране взор мне помрачает...
Когда душа вспорхнет в небесный дом,
А тело ляжет в прах, поскольку бренно,
То я, влекомый тягостным грехом,
В его источник упаду – в геенну...
Но оправдай меня – я грех отрину,
И мир, и плоть, и сатану покину![46]

Но тотчас перед ним встает картина Страшного суда, на котором ему не будет прощения.

С углов Земли, хотя она кругла,[XXIX]
Трубите, ангелы! Восстань, восстань
Из мертвых, душ неисчислимый стан!
Спешите, души, в прежние тела! –
Кто утонул и кто сгорел дотла,
Кого война, суд, голод, мор, тиран
Иль страх убил... Кто Богом осиян,
Кого вовек не скроет смерти мгла!..[XXX]
Пусть спят они. Мне ж горше всех рыдать
Дай, Боже, над виной моей кромешной:
Там поздно уповать на благодать...
Благоволи ж меня в сей жизни грешной
Раскаянью всечасно поучать:
Ведь кровь твоя – прощения печать![47]

Но, в конце сонета, у Донна вдруг возникает надежда на прощение. И в последующих двух сонетах перед ним картина, в которой он видит свою позицию надежды на прощение.

О, если знанье – верных душ награда.[XXXI]
Душа отца в раю награждена
Вдвойне: следит, блаженствуя; она,
Как смело я парю над пастью ада!..

Но если, райского сподобясь сада,
Душа и там прозренья лишена,
То как раскрыть мне пред Отцом сполна
Всю непорочность помысла и взгляда?..[48]

И вдруг, после некоторого продолжения, совершенно неожиданно звучит:

Когда ни дерево, что, дав свой плод[XXXII],
Бессмертье у Адама отняло,
Ни блуд скотов, ни змей шипящих зло
Не прокляты[XXXIII] – меня ль проклятье ждет?!
Ужель сам разум ко грехам ведет,
Ужель сознанье в грех нас вовлекло?
Иль Бог, всегда прощающий светло,
Впал в страшный гнев – и мне проклятье шлет?..[49]

После осознания, того, что причина греха Адама не в том, что он ослушался и вкусил яблоко познания, а «продукт» этого яблока. Что именно познание добра и зла отняло у Адама бессмертие, приводит Донна к вопросу о Смерти. И похоже, он склоняется к тому, что настоящая смерть будет только в день Страшного суда, в огне, когда «Твой огнь, что исцеляет нас, сжигая!» (См. конец Сонета V).

Смерть, не тщеславься: се людская ложь,
Что, мол, твоя неодолима сила...
Ты не убила тех, кого убила,
Да и меня, бедняжка, не убьешь…[50]
…Так отчего ж ты так горда собою?..
Всех нас от сна пробудят навсегда,
И ты, о смерть, сама умрешь тогда![XXXIV]

Но тогда смерть не несет спасение! А желание ее – грех.  И перед ним встает картина казни Христа. Он находился рядом с распятым Христом и сравнивает страдания за свои грехи со страданиями безгрешного Христа. И Донну становиться понятна миссия Христа.

О Христе
О фарисеи, бейте же меня,
В лицо мне плюйте, громко проклиная!
Я так грешил!.. А умирал, стеная,
Он, что в неправде не провел ни дня!..
Я умер бы в грехах, себя виня
За то, что жил, всечасно распиная
Его, кого убили вы – не зная,
А я – его заветов не храня!..
О, кто ж его любовь измерить может?
Он – Царь царей – за грех наш пострадал!
Иаков; облачившись в козьи кожи,[XXXV]
Удачи от своей уловки ждал,
Но в человечью плоть облекся Бог –
Чтоб, слабым став, терпеть он муки смог!..[51]
Да, чудо в том, что нам покорны твари,
И все ж пребудет чудом из чудес,
Что сам Творец на гибель шел в смиренье
За нас – его врагов, его творенья!..[52]
Что, если Страшный суд настанет вдруг
Сегодня ночью?.. Обрати свой взгляд
К Спасителю, что на кресте распят:
Как может Он тебе внушать испуг?
Ведь взор его померк от смертных мук,
И капли крови на челе горят...
Ужели тот тебя отправит в ад,
Кто и врагов своих простил, как друг?!
И, как, служа земному алтарю,
Мне уверять любимых приходилось,
Что строгость – свойство безобразных, милость –
Прекрасных, так Христу я говорю:
Уродливы – нечистые созданья,
Твоя ж краса – есть признак состраданья!..[53]

Следующие сонеты, как мне представляется, Донн описывает то впечатление, которое он вдруг испытал от нахлынувших на него видений. Это и свое бессилие перед могуществом сил Добра и Зла. И торжество Христа.

Бог триединый, сердце мне разбей!
Ты звал, стучался в дверь, дышал, светил,
Но я не встал... Так Ты б меня скрутил,
Сжег, покорил, пересоздал в борьбе!..
Я – город, занятый врагом. Тебе
Я б отворил ворота – и впустил,
Но враг в полон мой разум захватил,
И разум – твой наместник – все слабей...
Люблю Тебя – и Ты меня люби:
Ведь я с врагом насильно обручен...
Порви оковы, узел разруби,
Возьми меня, да буду заточен!
Твой раб – тогда свободу обрету,
Насильем возврати мне чистоту!..[54]
И суть Христа.
Душа, ты так же возлюби Творца,
Как Он тебя! Исполнись изумленья:
Бог–Дух, чье славят ангелы явленье,
Избрал своими храмами сердца![XXXVI]
Святейший Сын рожден был от Отца,
Рождается Он каждое мгновенье, –
Душа, ждет и тебя усыновленье
И день субботний, вечный, без конца!..[XXXVII]
Как, обнаружив кражу, мы должны
Украденные вещи выкупать,[XXXVIII]
Так Сын сошел и дал себя распять,
Спасая нас от вора–сатаны...
Адам подобье божье утерял,
Но Бог сошел – и человеком стал!..[55]

Донну пришло осознание, что он потерял любовь к Церкви Христа, и только обретение ее поможет ему вернуться к жизни. Страдания Христа неимоверно сильнее, чем его. И теперь, единственное, что он просит у Христа – вернуть ему свою любовь к Церкви.

Когда я с ней – с моим бесценным кладом –
Расстался и ее похитил рок,[XXXIX]
То для меня настал прозренья срок:
Я, в небо глядя, с ней мечтал быть рядом,[XL]
Искал ее, и встретился там взглядом
С Тобою, ибо Ты – любви исток!
И новой страстью Ты меня завлек,
Я вновь охвачен жаждою и гладом:
О, сколь же Ты в любви своей велик!
С ее душой Ты вновь мою связуешь
И все ж меня ревнуешь каждый миг
Ко всем – и даже к ангелам ревнуешь,
И хочешь, чтоб душа была верна
Тебе – хоть манят мир и сатана![56]

Но, видимо, Донн в этом видении не разрешил вопрос об истинной Церкви Христи. Это не дает Донну успокоение души, для которой «непостоянство постоянным стало».

Христос! Свою невесту[XLI], всю в лучах,
Яви мне!.. Не за морем ли она
Владычит, в роскошь риз облачена?[XLII]
Иль здесь, как и у немцев, сеет страх?[XLIII]
Иль замерла и спит себе в веках?[XLIV]
И лжи она иль истины полна?
И на холме ль она утверждена?
Иль вне холма? Иль на семи холмах?[XLV]
Средь нас?.. Или за подвиги в награду,
Как рыцарей, ее любовь нас ждет?
Благой Жених! Яви невесту взгляду!..[57]
…Я весь – боренье: на беду мою,
Непостоянство – постоянным стало,
Не раз душа от веры отступала,
И клятву дав, я часто предаю.
То изменяю тем, кого люблю,
То вновь грешу, хоть каялся сначала,
То молится душа, то замолчала…[58]

Как представляется, приведенные сонеты по своей структуре, действительно весьма похожи на медитации по системе Лойолы. Да и сами размышления о смерти, покаянии, Страшном суде и божественной любви, весьма типичны для медитации по системе Лойолы.

Существенным выводом, как мне представляется, является то, что Донн отказался от идеи самоубийства, поскольку во время медитации ему ясно пришло осознание того, что истинная смерть человека наступает только в очистительном огне. Но тогда что же такое смерть человека, как не самоубийство, если считать что человеку Бог отпустил 120 лет[XLVI]?

Биатанатос.

Как человек, привыкший во всем разбираться до сути проблемы, Донн решил подробно исследовать и этот вопрос. Так появилось его первое исследование по вопросу о самоубийстве, – Биатанотос, – «Декларация этого Парадокса или Тезис, что Самоубийство не такой естественный грех, что это никогда, не возможно иначе. В чем сущность и степень всех тех Актов, которая, кажется, нарушена этим законом, старательно рассмотрены»[59] в трех частях. В первой части, Донн рассматривает самоубийство с точки зрения Права. Тезисно ее можно обозначить так: «самоубийство – это одна из форм убийства; крючкотворы от правосудия различают убийство намеренное и вынужденное; рассуждая логически, это разграничение следовало бы применить и к самоубийству. Поскольку далеко не каждый совершающий убийство – убийца, далеко, не каждый самоубийца несет на себе печать смертного греха»[60].

Во второй части трактата Донн анализирует примеры самоубийств, исчерпанных подробным перечнем вымышленных – или же подлинных – примеров на всем протяжении истории развития жизни на Земле. «От Гомера, «написавшего о тысяче вещей, в которых никто, кроме него, не разбирался, и о котором ходят слухи, будто он повесился. Поскольку, дескать, не сумел разгадать загадку о рыбаках», вплоть до пеликана, символа отцовской любви, и пчел, что, по сведениям «Гексамерона» Амвросия[61][5], «умерщвляют себя, если только случится им преступить законы своего царя». Перечень занимает три страницы; просматривая его, я столкнулся с такой снобистской выходкой: включены примеры малоизвестные («Фест, фаворит Домициана, покончивший с собой, дабы скрыть следы заболевания кожи») и опущены другие, довольно убедительные – Сенека, Фемистокл, Катон, – как лежащие на поверхности.

Эпиктет («Помни главное: дверь открыта») и Шопенгауэр («Чем монолог Гамлета не размышления преступника?») лаконично оправдали самоубийство; заведомая убежденность в правоте этих адвокатов вынуждает нас читать их поверхностно…

…В третьей части «Биатанатоса» Донн рассматривает и анализирует все «добровольные» смерти упомянутые в Писании, начиная со смерти Самсона. «Он начинает с утверждения, что сей «беспримерный муж» – это эмблема Христа и что грекам он послужил прототипом Геракла. Франсиско де Виториа и иезуит Грегорио де Валенсия не включали Самсона в список самоубийц; оспаривая их, Донн приводит последние слова, произнесенные Самсоном перед тем, как совершить отмщение: «Умри, душа моя, с Филистимлянами!»[XLVII] (Судьи. 16:30). Точно так же он отвергает гипотезу св. Августина, утверждающего, что, разрушив колонны храма, Самсон не был виновен ни в чужих смертях, ни в своей, но был ведом Святым Духом, «подобно мечу, разящему по велению того, в чью руку он вложен» («О граде Божием», I, 20). Доказав необоснованность этой гипотезы. Донн завершает главу цитатой из Бенито Перейры, что Самсон – и в своей гибели, и в других деяниях – символ Христа.

Переиначив Августинов тезис, квиетисты[62][6] сочли, что Самсон «убил себя и филистимлян по наущению дьявола» («Испанские ересиархи», V, 1, 8); Мильтон («Агонизирующий Самсон», in fine[63][7]) оправдал приписанное ему самоубийство…

…В Ветхом завете нет ни одного героя, которого бы не поднимали на эту высоту; Адам для святого Павла – провозвестник Того, кто должен прийти; Авель для св. Августина воплощает смерть Спасителя, а его брат Сиф – вознесение; Иов для Кеведо был «чудесным проектом Христа». Донн прибег к столь банальной аналогии, чтобы читатель понял: «Произнесенное Самсоном может оказаться ложью; произнесенное Христом? – Нет».

Глава, непосредственно посвященная Христу, восторженностью не отличается. Она ограничивается воспроизведением двух мест из Писания: «и жизнь Мою полагаю за овец»[XLVIII](Ин. 10:15) – и любопытного выражения «отдал душу», упоминаемого всеми четырьмя евангелистами в значении «умер». Из этих высказываний, подтверждаемых стихом: «Никто не отнимает ее (жизнь) у Меня, но Я Сам отдаю ее»[XLIX](Ин. 10:18), Донн выводит, что не крестные муки убили Христа, но что в действительности он покончил с собой чудесным и сознательным излучением души».[64]

Таким образом, Донн приходит к пониманию, что пришедшая к нему в видении осознание того, что истинная смерть будет только в день Страшного суда, в очистительном огне, когда истребиться сама смерть. А смерть в настоящем ее понимании не несет спасения. «Поэтому и умершие во Христе погибли. И если мы в этой только жизни надеемся на Христа, то мы несчастнее всех человеков. Но Христос воскрес из мертвых, первенец из умерших. Ибо, как смерть через человека, так через человека и воскресение мертвых. Как в Адаме все умирают, так во Христе все оживут, каждый в своем порядке: первенец Христос, потом Христовы, в пришествие. А, затем конец, когда Он предаст Царство Богу и Отцу, когда упразднит всякое начальство и всякую власть и силу. Ибо Ему надлежит царствовать, доколе низложит всех врагов под ноги Свои. Последний же враг истребится – смерть. (1 Кор 15:18 – 26).

И люди должны как Христос жить, несмотря ни на какие трудности. Христос показал нам это своей жизнью. Да он ушел, но ушел, поскольку до конца выполнил свою миссию.[L]  

Выбор пути.

Можно предположить, что это понимание необходимости жизни, не только уберегло Донна от самоубийства, но стало переломным моментом его жизни, поскольку открыло перед его пытливым умом новые горизонты исследования в понимании самой жизни. Душевный кризис был окончательно преодолен. Донн для себя сделал выбор своей дальнейшей жизни.

И поэтому, когда Мортон предложил ему работу, приняв обет Англиканской церкви, Донн, отказался. «Он в это время, становится очень серьезными по отношении к религии, и не видел себя в клерикальной деятельности»[65]. 

Смерть сера Фрэнсис Уолли, предположительно в 1607 году, заставило Донна оставить там семью и перебраться в Лондон, Сняв жилье близко к Уайтхоллу, он вновь занялся адвокатской практикой, в основном работая по заказам своих друзей, часто привлекающих его к работе из благородных побуждений.

Незадолго до смерти сэру Френсису Уолли, наконец, удалось смягчить позицию сэра Джорджа, который осенью 1608 году выделил дочери приданное в размере 800 фунтов и 20 фунтов ежеквартальных выплат на содержание.

В 1609 году вернулся к своему первому исследованию о разногласиях Церквей. Тем более, что данный вопрос был актуален уже не только для самого Донна, но и большинства католиков, проживающих в Англии.

В ответ на Пороховой заговор в 1605 году Иаков I составил присягу на верность, в которой, в том числе, было требование отречения претензии Папы на право свергать Иакова. Те кто на примет данную присягу объявлялись «нечестивыми и еретиками, они отлучались от Церкви и подлежали смертной казни».[66]

Большинство английских католиков не поддерживало Пороховой заговор, и хотела только одного, чтобы было разрешено исповедовать свою веру и жить, как законопослушные подданные. Английский протоиерей, Джордж Блэкуэлл, дала привести их в принятии Присяги себя. Но Павел V[67], опираясь на иезуитов, воздействовал на католиков, угрожая им отречением.

Трактат Донна, вышедший в 1610 году, должен был убедить английских католиков, как в молодости он пытался убедить себя, что они могли и должны дать клятву Преданности Королю Иакову I, при этом они не нарушат заповедей Христианства. Можно предположить, что и сам Донн вновь пытается утвердить себя в этом. Он резко высказывается об Иезуитах и папстве, но, в значительной степени, сочувствует католикам, в общих принимая и их католические традиции.

В этом же году Донн получает степень магистра искусств от Оксфордского университета.

Поэма «Анатомия мира»[68]

В Лондоне, Донн в конце 1610 году знакомится с сэром Робертом Друри[69], джентльменом очень благородного состояния и либеральных взглядов, который пригласил Донна работать у него секретарем, предложив ему и его семье квартиру в своем большом доме в Переулке Друри. Здесь Донн узнает о смерти единственной дочери сэра Роберта – Элизабет Дрери в 1610 году. Можно предположить, что Донн, в знак благодарности к сэру Друри, пишет к годовщине смерти Элизабет поэму «Первая годовщина», в которой он излагает и складывающуюся у него картину мира. Видимо его пытливый ум, после того, как он в Священных Сонетах высказался о смерти, требовал довести этот вопрос до истины. При этом, чтобы его экзерсисы не вызывали протесты со стороны Церквей, он маскирует свое видение под раздвоения сознания у людей, вызванное реформацией и, связанной с ней, расцветом наук. В ставшем хрестоматийным отрывке из поэмы «Первая годовщина» поэт так описал свой век:

Все новые философы в сомненье.
Эфир отвергли – нет воспламененья,
Исчезло Солнце, и Земля пропала,
А как найти их – знания не стало.
Все признают, что мир наш на исходе,
Коль ищут меж планет, в небесном своде
Познаний новых... Но едва свершится
Открытье – все на атомы крушится.
Все – из частиц, а целого не стало,
Лукавство меж людьми возобладало,
Распались связи, преданы забвенью
Отец и сын, власть и повиновенье.
И каждый думает: «Я – Феникс–птица»,
От всех других желая отвратиться...[70]

Таким образом, во всей ткани поэмы Донн отрывочно, но последовательно вплетает свои сомнения и рассуждения. Уже в первых строчках мы видим сомнения Донна, он еще только на пути к истине.

(Ведь кто душою наделен? – Лишь тот,
Кто благородно мыслит и живет,
А если низкому душа дана, –
То не ему принадлежит она!) –
Когда земной извилистой тропой
Взошла Царица в вышний свой покой,
Воздав хвалу Святым за попеченье,
И стала нотой в их согласном пенье, –
В тот миг наш мир сотрясся и зачах:
Он окровавлен, плач – в его очах,
Его готов покинуть жизни дух...
И миру предстоит одно из двух:
Утратить жизнь – иль снова обрести.
(Но к Ней теперь иного нет пути,
Чем доброта: чтоб вновь Её узреть,
Нам всем, живущим, надо подобреть.)
Мир лихорадит: по нему – волной –
То скорбь, то радость, то мороз, то зной.
Ты болен, мир…

Видя это Донн не понимает, – почему?

В придачу к прочим бедам,
Закон неясен, прецедент неведом:

Неясность кроется уже в самом зачатии человека: Необходимость или грех.

Кто знает цену вещи – только тот
С умом отвергнет или изберет...
…«Здоровья в мире нет, – врачи твердят. –
Ты не смертельно болен? Будь же рад!».
Но есть ли тяжелей недуг, чем знать,
Что исцеленья нечего и ждать?
Мы все больны с рожденья; матерей
Мы слышим плач – мол, дети все быстрей
Рождаются, и буйный их приход –
Зловещий признак будущих невзгод...

Донн вновь возвращается к первогреху. Его мучает этот вопрос.

О, что за хитрый умысел такой,
Чтобы созданье Божье – род людской –
Сгубить: ведь в помощь женщина была
Дана Адаму,– но лишь отняла
Все силы... Хоть жена на благо, вроде,
Нам создана, недуг – в её природе!
Тот, первый, брак – он всех нас свёл в могилу,
Одним движеньем – Ева всех убила,
И женщины, с тех пор и посейчас,
Поодиночке убивают нас;
Мы ж, в слепоте, туда, где смерть нас ждёт,
Идём, желая свой продолжить род...
 
Да – люди ль мы? Себя ль причислим к ним?!
Нет, человек был некогда иным:
Он, сын земли, и Солнце средь высот –
Не знали, кто кого переживёт!
И для людей жизнь ворона, вола
И даже кедра – краткою была.
В ту пору, если некая звезда
Являлась редко, – мог мудрец всегда
Лет двести-триста с лёгкостью прожить,
При долгом веке – был и рост не мал,
И много пищи исполин съедал,
И правила душа гигантским телом,
Как принц своим наследственным уделом:
И мощь души, и рост телесный сам
Подняться помогали к небесам...
О, где ж тот род? И кто б из нас прожил
Хоть втрое меньше, чем Мафусаил[LI]?
Наш краток век, и знать нам не дано,
Идёт ли Время, иль стоит оно?..
 
…Из ничего мы созданы Всевышним,–
И, словно бы сочтя творенье лишним,
Одну лишь цель мы в жизни обрели:
Уйти в ничто, откуда и пришли.
Всё новые нас хвори постигают,
Врачи же нам всё меньше помогают.
Наш предок только Бога был пониже:
Красой и мощью правил он; они же
Над прочей тварью сохраняли власть –
И ничему не позволяли пасть,
Мир пестуя, следя за каждым шагом
И человека наделяя благом.
Да, сын Адама, к коему сам Бог
Сходил, чтоб тот взойти до неба мог,–
Владел всем миром!.. Ну, а нынче – как
Унижен он!..

Вот Донн ставит первый вопрос и отвечает на него.

…Помыслив так,
Пойми, что человек – ничто, пустяк,
И нашу «Анатомию» тверди...
Чем живо тело, коль в его груди
Остыло сердце?.. Обрети же Веру,
Небесной пищей насыщайся в меру,
И Горним Человеком стань скорей,
Иначе ты – презренный муравей...
 
Не мы одни познали увяданье,–
Нет, им охвачено всё мирозданье:
Бог, завершив творенье, отдыхал,–
А мир уже тогда в расстройство впал!
Ведь первыми пасть Ангелы успели:
При этом выпал мир из колыбели,
И повредился в разуме, и свой
Обезобразил, обессмыслил строй.
Подпав проклятью, Первый Человек
Зверей и травы в ту же скорбь поверг.
Итак, с рожденья мир окутан скверной:
День Первый начался со тьмы вечерней…
 
…Знай, нашу «Анатомию» читая:
Он болен весь – от края и до края.
В нем гибнет всё – не что-нибудь одно…
 
…Казалось бы – уж небо так блаженно,
В движеньях гармонично, совершенно;
Но нам светил разнообразный ход
Из века в век загадки задаёт.
Небесных сфер неодинаков вид,
Так много в них скрещений и орбит,
Что в высях диспропорция видна:
Там – сорок восемь сфер, а не одна,
Там звезды умирают и плодятся,
Те скроются, а эти народятся,–
Как будто бой ведётся в небесах,
И град, отстроив, низвергают в прах...
Но все-таки Донн склоняется к пониманию, что Ад под нами, а не на небе!
…А море – не такой ли глубины,
Что два кита, столкнувшись в нем, должны
Мучительно тонуть в теченье дня –
И умереть на полпути до дна?
Ведь мы порой так долго тащим лот,
Как будто им зацеплен Антипод.
 
И если там, внизу, простерся Ад
(Коль нам и вправду муки не грозят
Совсем иные, чем толпой вопящей
Быть загнанными в этот сруб горящий), –
То, значит, в бездне – то овраг, то холм...
Что ж говорить о совершенстве форм?
Так согласимся с правдой несомненной:
Искажены пропорции вселенной,
Ее Опоры – Кара и Награда –
Искривлены... Каких свидетельств надо
Еще, зачем нам лишние слова?
Мать красоты – Гармония – мертва
С тех пор, как правит Горе: ведь оно
Само границ и меры лишено!..
Донн каким-то образом знает о конечности мира
Пойми, что мир – чудовищный фантом!
Вот нашей «Анатомии» значенье:
В нас не пробудет этот мир влеченья…
 
Вглядись, пойми –
И этот мир, как призрак, восприми,
И нашу «Анатомию» тверди,
Чтоб ужас свил гнездо в твоей груди...

Уж не тот ли ужас увиденного Доном в момент пика душевного кризиса. Так же ужаснулся в момент откровения Ансельм Кентерберийский[71].

И ужас еще и в том, что разум наш не может понять цели нашего мира.

Скупится Небо, и Земля тощает,
А разум наш их целей не вмещает.
Когда бы связи Неба и Земли
До полного разлада не дошли…
И если этот мир не будет познан, тогда, – погибель.
…О мир, ты должен песней лебединой
Ее отпеть – и сгинуть в миг единый...
И здесь Донн каким-то образом, картину мира.
…Об этом зная,
Пойми, что весь наш мир – зола сухая:
Вот нашей «Анатомии» урок.
Ты б этот пепел увлажнить не смог
Слезами. Даже кровью – невозможно:
Страданья – жалки, смерть сама – ничтожна…

Интересно, Донн действительно связывает смерть с рождением нашего мира?

…Второе: ибо Душ в тела вхожденье –
Вершится здесь, само же их рожденье –
Есть Смерть. Она одна весьма умело
Выводит Душу,  как дитя из тела…

Можно предположить, что это так, если нам остается только Песнь Бога.

…Вы вспомните: Сам Бог, в конце Закона
Песнь поместив, велел, чтоб неуклонно
Той Песни Моисей учил народ[LII].
Он знал: когда из памяти уйдет
Закон, и все Пророки, и Писанья, –
Одна лишь Песнь удержится в сознаньи.
Тем не менее, Донн надеется, что выход должен быть.
Ну, разве что уж сразу – весь наш мир
Убить, чтоб страх Природу не томил:
Мол, снова часть урвать удастся Смерти.
Нет, миру не грозит ничто, поверьте...

Таким образом, Донн считает, что мы можем вырваться из взведенных часов!?

Мертва ль Она и вправду? В нашей власти
Представить: как часы лежат, на части
Разобраны, но мастер, в свой черед,
Их снова воедино соберет;
Или как Африканский тот поток,
Что Нигером зовется, некий срок
Проводит под землей, как под мостом,
Чтоб вновь наружу вырваться потом…

В этом же 1611 году Донн написал острый сатирический памфлет в прозе «Игнатий и его конклав». Памфлет был направлен против иезуитов и изображал Лойолу в карикатурном виде, сидящим рядом с Люцифером в центре преисподней и испрашивающий у последнего право на создание «Тайного совещания». Но в этом сатирическом произведении есть описание места обитания Люцифера: – «Я видел все каналы, в недрах Земли»[72]. Мне предполагается, что это не случайно, поскольку, как мы видели, он говорит и в «Первой годовщине».

Прошло около четырех лет с тех пор, как Донн задумался об истинной смерти человека. Этот вопрос не дает покоя пытливому уму Донна. Вполне вероятно, что он за это время познакомился и с работами многих выдающихся отцов церкви, также разбиравших этот вопрос.[73](73) Таким образом, Донн действительно склоняется к мысли о том, что Ад находится в недрах Земли.

Донн ясно осознавая, «что Пик истины высок неимоверно»[74] и придется немало покружить по склону, чтобы достичь вершины, обещал создавать элегии ежегодно, к годовщине смерти Элизабет. И действительно в 1612 году выходит поэма «Вторая годовщина», где Донн пытается осознать картину развития Вселенной!?

Интересно вступление, как бы говорящее о том, что он пишет «Анатомию мира», находясь в состоянии транса медитации?

Так и душа, что терпит плоти гнет,
Тебе вослед ни шагу не шагнет.
Ты улетаешь вдаль быстрее света,
Но плотский ум узреть не в силах это –
Как ввысь тебя уводит колея
Длиною от Земли до Неба... Чья
Душа, кроме твоей, сегодня вправе
Поведать нам о столь блаженной Славе?
Хоть к этой Славе зависть я питаю,

Здесь Донн признается, что не может осознать виденное им.

Но мыслью до нее не долетаю.
И ты, о дух великий, вслед за ней
Идешь путем, что всех путей длинней, –
Никто в такую даль еще не шел
(И, если б не был плоти груз тяжел,
Ты б тело взял с собой). – О дерзновенье
Полета! В муках ты утратил зренье
Земное – и обрел небесный взор,
Чтоб видеть путь, лишенный всех опор.
Ты о Ее пути вещаешь нам,
Но, в то же время, странствуешь и сам,
Летя от тела мертвого вселенной –
В Мир Горний, к жизни чистой и нетленной.
Нет, никого досель хвалений сила
В такую высь еще не возносила.
Ты ж все усердней славишь: каждый год
Ты вслед за Ней свершаешь свой полет.

Видимо, Донн считает, что донести виденное для нас, – есть его миссии.

Так пой же вновь, чтоб пение могло
Творцу украсить лаврами чело!
Главой вознёсшись в облачную высь,
Пусть Муза никогда не смотрит вниз.
И, если душам в небесах известны
Дела людей, земные наши песни,
То мы им радость чистую несем,
Хваля Того, Кто сотворил их сонм!

Начинает он с того, что показывая сцену ухода души из тела, как бы говоря, что душа есть основной составляющий компонент нашего живого мира, существовавшая еще до «сотворения Солнца».

Так мир, Её утратив, пал, зачах
И омертвел во всех своих частях.
До сотворенья Солнца – были дни,
Хоть Солнца и не видели они, –
Так и теперь, хоть Солнце закатилось,
Чередованье лет не прекратилось.
Потоп Всемирный вновь настал: все смыто,
Мир в Лету впал, все лучшее забыто…
 
…Итак, мир – мумия. Он не воскрес,
Распада неостановим процесс.
Но, если у покойного есть дети,
Он сам еще, отчасти, жив на свете.
Так в этих гимнах будет жив твой род –
Доколь Творец гимн новый воспоёт!..
Душа! Исполнись жаждой величайшей –
И жди Его Пришествия, из чаши
Господней эту жажду утоляя,
И свой недуг отчасти исцеляя.
И, как бы долго время ни текло,
Считай, что все уже давно прошло.
Не спрашивай – что, почему, когда:
Избавься от напрасного труда…
Донн понимает, как труден путь к истине.
…Ведь поиск правды весь твой век займет:
Не стоит этот мир таких хлопот.
Мир – только труп, не более того,
А ты, как червь, вгрызаешься в него.
О червь, кто утвердил тебя в надежде,
Что лучше станет этот мир, чем прежде, –
Не черви ль те, что веруют всецело –
Мол, мертвое еще воскреснет тело?
О мире сем и вспоминать некстати,
Как об истертом прошлогоднем платье.
Кто мир забыл и вспомнить не желает –
Тот Памятью отличной обладает…

И только душа, для которой мир – только сцена, оживляет этот мир.

…Воззри же ввысь: там Та вовек нетленна,
Чья Память не печальна, но блаженна,
Та, для кого сей мир был только сценой;
И созерцали жители вселенной,
Её дела: ведь в них всегда был некий
Сокрытый признак Золотого Века;
Та, что пристрастий к миру не являла,
Но, как душа, все в мире оживляла;
Та, что ни в ком не видела изъяна,
Но всем добро дарила постоянно,
Благие мысли мерила делами,
Из добрых дел рождала веры пламя;
Та, вкруг кого всегда был райский сад,
Как двор вкруг принца; та, чей звездный взгляд
И Севером, и Югом управлял,
Над Полюсами власть свою являл, –
Она, она ушла! Об этом зная,
Пойми, что мир – мозаика цветная…
Душой пронизана вся Вселенная
…Как звезды, кой на небе встретит взгляд,
Единой нитью, словно бусин ряд,
Пронизаны, и для души та нить
Все сферы может вмиг соединить;
Как позвоночник, проходя сквозь спину,
Связует наши кости воедино, –
Так Свод и Дол связует восхожденьем
Душа, что Третьим взыскана рожденьем
(Творенье – первое, а Благодать –
Второе даровали ей). И глядь –
Она на небе!..
Душа, – все лучшее, что есть в любых краях.
…Весь в злате – Запад, в пряностях – Восток,
Все лучшее, что есть в любых краях –
В Европе, в Африке, на всех морях;
Нет, в ней самой сокровищ много боле,
Весь мир владеет лишь двадцатой долей
Её богатств, которых, может статься,
Хватило бы ещё миров на двадцать…
Коль Ангелы-хранители даны
Всем: их имеют города, чины,
И праздники, и разные занятья,
И все на свете люди без изъятья…

Можно предположить, что Донн страдает от того, что не может ответить себе на вопрос: – Для чего мы? Для чего нам дана душа?

…Она, она ушла, ее уж нет!..
Мы ж, как улитки, оставляем след
На почве – на полу своей тюрьмы,
Где сами в тюрьмах-раковинах мы.
Но разве ж мы сменить жилище в силах,
Когда, заключены в живых могилах,
Так ничего понять и не успели:
Что знаешь ты, душа, в сем жалком теле?
Ты и поныне не разобралась–
Как ты умрешь и как ты родилась,
Забыла, как свершила свой приход,
Не помнишь, как испила яд грехов,
 
Ты лишена о Смерти знаний точных,
Не знаешь, в чем Бессмертия источник,
В своих границах тесных – ты несчастна:
Себя не зная, трудишься напрасно
Над тайной тел. В течение веков
Все думали, что тел состав таков:
Эфир с огнём, земля с водой – стихии…
Теперь в них части видятся иные,
Притом одним – так кажется, другим –
Иначе, а вопрос неразрешим...
 
Ты знаешь ли, как, образуя грот,
Ложатся камни, чтоб не рухнул свод?
Ты знаешь ли, как сердце очищает
Кровь, как её в желудочки вмещает?
А знаешь ты, что легким делать надо,
Чтоб выдыхать ты мог продукт распада?
Превыше разуменья твоего –
Как ткани всасывают вещество...
А споры о ногтях, о волосах!
Вникая в них, ты попадешь впросак.
 
Скажи – ну, как могу познать себя я,
Вещей столь близких и простых не зная?
Есть сотни мнений (уж не говоря
О сложном) – о строеньи муравья!
И если кто-то холод, жар терпел
И над азами жалкими корпел
Вещей столь маловажных, – как же ты
Познаешь вещи, кои непросты:
Мощь Цезаря иль мудрость Цицерона?
Кто сделал красной – кровь, траву – зелёной?
 
Постичь все это люди не сумели.
Что можешь ты, душа, в тщедушном теле?
Когда ж гордыню ты с себя стряхнешь,
И вымысла мечту, и страсти ложь?
Ты смотришь сквозь очки и мнишь, что важно –
Ничтожное... Но поднимись на башню –
И вмиг поймёшь: ты ложью увлеклась,
На мир глядела сквозь решетки глаз,
Сквозь лабиринты слушала ушные,
Дороги избирала окружные...
 
…Но в небесах познания канал
Иной: помыслил – и тотчас познал.
Лишь в горней школе ты сумеешь стать
И впрямь ученой, мудрой…
…(Хотя такое знанье бы явилось
Несносным грузом для иных)…

Интересная мысль Донна. Можно связать с нашим сегодняшним днем, когда с одной стороны мы накапливаем знания, а с другой уже имеющиеся получать с небес? Как из Интернет?! Следовательно, наша задача стремиться сделать этот канал познания в постоянной доступности?!

Ввысь, о душа! Там обновленным слухом
Должна ты внять поющим стройно духам.
Ввысь! Там звучит немолчная хвала
Той, что, оставшись Девой, – родила,
Единственной из женщин, что невинна
И до, и после порожденья Сына;
Ввысь – к Праотцам, что Сына дольше ждали,
Чем с Ним на небе души услаждали;
К святым Пророкам, зрящим вновь и снова,
Как на Земле сбывается их слово;
К Апостолам, что Сыну-Солнцу вслед
Пошли путем блистательных побед;
К Угодникам, чья кровь лилась святая,
Апостольскую ниву орошая;
Ввысь – к Девам, что боялись изменить
Святому Духу и соединить
Со смертным мужем – свой телесный Храм;
Ввысь, ввысь! Ведь там, средь этих Воинств, там –
Она, что новый, небывалый Сан
В своем лице явила небесам,
Ибо Она, и будучи одна,
В себе самой – как целая страна:
Она над чувством разум воцарила,
Врага на поле брани покорила, –
И мир настал. И после битвы той
Невинность лобызалась с Красотой.
И суд ее возвышен был и прав,
Мятеж гордыни – смертью покарав.
Всем сострадая, каждого любя,
Она прощала всех, кроме себя,
И воплощеньем скромности слыла,
Нас вдохновив на добрые дела.
Над этим сердцем слуги сатаны
Малейшей власти были лишены.
Все совершенства, слившись в ней одной,
Ее особой сделали Страной,
А Вера – Церковью; а вместе эти
Две силы – сутью всех вещей на свете…
И здесь на Земле
…ты, душа, стремись к непреходящей:
От радости случайной – к настоящей!
Здесь искус мы должны перенести,
Чтоб в небесах блаженство обрести.
Скажи: как радости не быть мгновенной
Здесь, на Земле? Как от причины тленной
Ждать вечных следствий?..

Донн склоняется к тому, что только умом человек не способен разрешить этот вопрос.

…лишь Бог создания Свои –
Нас – по любви безмерной сотворил
И лучезарной славой одарил,
Лишь для того явив нам эту милость,
Чтоб к совершенству сами мы стремились.
Кто ниже нас по рангу, те нас чтят
(А принцы, если нас почтить хотят,
Другим предоставляют это право);
Итак, от посторонних наша слава
Зависит: то растет, то убывает...
Итак, здесь радость прочной не бывает.
А если б человек своим умом
Мог радость в этом обретать иль в том,
Мы б всех других за глупость поносили,
И лишь себя за ум превозносили.
Как тех, кто башню Вавилона строил,
Один вопрос все время беспокоил:
Мол, на Земле всего ужасно мало,
Не хватит места и материала,
Да и к тому ж не выдержит фундамент, –
Так и теперь подобным делом занят
И те же мысли развивает тот,
Кто прочной радости от мира ждет...
Как встарь из кар Господних и даров
Язычник разных создавал богов
(Ведь были боги хлеба и вина,
И хворь была богиней, и война);
И, разменяв на горстку меди свой
Бесценный, полновесный золотой,
Он забывал Единственного Бога,
Которому обязан был премного, –
Так и у нас все радости – не те:
Нет счастья в постоянной суете.
Воспрянь, душа, взор к небу поднимая:
Пройдя сквозь центр окружности, прямая
Два раза круговой ее черты
Коснется. – Так же в будущем и ты
Свои мечты осуществишь вдвойне
На небесах. Предайся же вполне
Познанью Господа: Он для ума –
И Мыслимый Объект, и Мысль сама.
В Нем радость обретается всегда,
Не зная ни убытка, ни вреда.
Познанье Бога стольких благ полно,
Что изумляет Ангелов оно…

И вновь мысль о той единственной смерти, после которой наступит бессмертие.

…в небе наслажденье не растает:
Там временное – вечность обретает,
Лишь там душа блаженства не теряет,
Поскольку никогда не умирает,
А только ждет Великого Предела –
Конца Веков и воскресенья тела.
В тот день величьем люди превзойдут
Всех духов – и вовеки не падут,
Как пали Ангелы; и к совершенству
Направят путь, как к высшему блаженству…

И в конце поэмы Донн вновь обращает внимания на то, что то о чем он рассказывает, – не свое, а «Того, Кто повелел, чтоб Ты воспета Была».

…И был бы мир о том оповещён…
Так пусть же знают все, что Автор – Он,
Посланье – Ты, а я – лишь Трубный Глас,
Сзывающий народ в урочный час!

Высказав все, что он хотел, Донн обещавший ежегодно благословлять Элизабет, в новых элегиях в годовщину ее смерти, воздержался от третьей элегии.

«Годовщины» – сложнейшие произведения Донна, в которых сочетаются черты элегии, медитации, проповеди, анатомии и гимна. Здесь в наиболее очевидной форме проявилась энциклопедическая эрудиция автора, по праву снискавшего славу одного из самых образованных людей начала XVII века.[75]

Относительно большие размеры обеих поэм позволили Донну корректно изложить свои метафизические воззрения, не вызвав отрицательную реакцию обоих Церквей. Ни в одном другом произведении Донна причудливая игра ума и пышная риторика не проявили себя столь полно, как в «Годовщинах».

Известно, что Бен Джонсон, критикуя «Годовщины», саркастически заметил, что хвала, возданная в них юной Элизабет, скорее подобает Деве Марии. На это Донн якобы возразил, что он пытался представить в стихах идею Женщины, а не какое–либо реальное лицо. И, действительно, кончина четырнадцатилетней девушки, которую поэту ни разу не довелось встретить, служит лишь поводом для размышлений о мире, смерти и загробной жизни. Сама же Элизабет Друри становится образцом добродетелей, которые, как считает Донн, утрачены в окружающем его мире. В том реально распавшемся мире, «порчей охвачена и природа человека (микрокосм), и вся вселенная (макрокосм), где отсутствует гармония и нарушены привычные связи. Тонкая наблюдательность сочетается здесь с афористичностью мысли. Недаром, почти каждый ученый, пишущий о брожении умов в Англии начала XVII века, как правило, цитирует те или иные строки из поэм Донна.[76]

Прощание, запрещающее грусть.

Можно предположить, что Донн с успехом освоил систему медитации Лойолы. О том, что он обладал возможностями экстрасенса, показывает случай, описанный в биографии Донна его другом Исаком Уолтоном[77]. 

В конце 1611 года королем Иаковым I было направлено пышное посольство во Францию, в которой после убийства Генриха IV 14 мая 1610 годе, и малолетстве короля Людовика XIII, власть перешла к принявшей регентство за несовершеннолетнего своего сына Марии Медичи[78].

Англию беспокоило то обстоятельства, что под давлением высшей аристократии Мария стала отходить от политики Генриха IV, опираясь на клерикальную и испанскую партию.

К пышному посольству, возглавляемому Лордом Хаум, решил внезапно присоединиться и Роберт. И столь же неожиданно сэр Роберт обратился к г-ну Донну с просьбой сопровождать его в этом путешествии. Это неожиданное пожелание стало известно жене Донна, которая ждала в ту пору ребенка и чье телесное здоровье и без того было расшатано. «Она высказала мужу свое нежелание разлучаться с ним, сказав, будто «душа предвещает ей, что в его отсутствие может случиться с нею беда». Однако сэр Роберт стал очень настаивать, и Донн, в силу присущего ему благородства, счел, что, видя столь много доброго от сэра Роберта, он не вправе располагать собою по собственному усмотрению, и сказал о том жене, которая, волей-неволей, скрепя сердце согласилась на это путешествие...

Через несколько дней после того, как отъезд Донна был решен, Посол, сэр Роберт и Донн покинули Лондон; через двенадцать дней они благополучно добрались до Парижа. И вот через два дня после их прибытия сэр Роберт, Донн и друзья их обедали, [потом же гости и сэр Роберт вышли], и Донн остался один. Через полчаса сэр Роберт вернулся, и нашел Донна сидящим все там же в одиночестве, однако столь возбужденным и столь изменившимся в лице, что сэр Роберт был очень удивлен и крайне желал, чтобы Донн поведал, что же случилось за то краткое время, пока он отсутствовал.

Но Донн не мог отвечать сразу, лишь после продолжительного молчания – так что недоумение собеседника росло все сильнее – он, наконец, сказал: «После того, как Вы ушли, у меня было ужасное видение: я видел, как моя жена, простоволосая и с мертвым младенцем на руках, прошла из угла в угол этой комнаты, и это повторилось, с тех пор, как Вы ушли, дважды». На это сэр Роберт ответил: «Сэр, Вы, должно быть, погрузились после моего ухода в сон и это – порождение сна, отягченного меланхолией, – желаю Вам о том забыть, ибо сейчас Вы проснулись и бодрствуете». На что Донн ответил: «Я совершенно точно знаю, что не спал, когда Вы ушли, точно так же, как знаю, что я жив, а не мертв; и я знаю, что, появившись, второй раз, она остановилась и посмотрела мне в глаза, а потом растаяла». И на следующий день, освеженный отдыхом и сном, Донн придерживался сказанного им накануне... И склонил сэра Роберта к тому, что тот отчасти поверил в истинность видения... ибо он немедленно послал в Друри Хаус слугу, наказав тому спешно узнать и принести весть, жива ли г–жа Донн, и если жива, каково ее здоровье. Через двенадцать дней слуга вернулся и сообщил, что он нашел г-жу Донн в великой скорби, больной, пребывающей в постели; и что после долгих и трудных родов она разрешилась от бремени мертвым младенцем. И выяснилось, что это разрешение от бремени произошло точно в тот день и час, когда Донн видел, как прошла она мимо него по комнате...

Столь тесную связь <между двумя людьми> иные сочтут удивительной, и таких будет большинство; ибо почти все в нашем мире придерживаются того

мнения, что времена видений и чудес кончились. При этом никто не сочтет удивительным, что если натянуть на две лютни одинаковые струны и настроить их тем же строем, а затем на одной лютне заиграть, то вторая, даже если лежит на столе в отдалении, отзовется, пусть ничья рука ее не касалась, – она отзовется, как отзывается эхо трубе... Но многие не поверят, будто существует внутреннее сродство душ; пусть же всякий, читающий эти строки, придерживается на этот счет собственного мнения. Но если недоверчивые станут посягать на свободу доверчивых верить тому, что может такое и вправду быть, я бы призвал их задуматься над тем, что многие мудрецы верили, будто призрак Юлия Цезаря являлся Бруту, а святой Августин и Моника, его мать – оба они удостоились видения перед его обращением в истинную веру....     <…>

…Воздержусь от того, чтобы и далее утомлять читателя рассуждением о видениях и том, как следует к ним относиться; закончу же мой комментарий к явленному Донну, приведя стихи, посвященные (в оригинале – given) Донном жене как раз тогда, когда он должен был с нею разлучиться. И клятвенно заверяю в том, что слышал я от критиков, сведущих в языках и поэзии, что ни греческие, ни латинские поэты не создали ничего равного этим строкам». И вслед за этим Уолтон приводит полный текст «Прощания, запрещающего грусть».[79]

Анна, как и Донн, получила очень хорошее образование. Щедрая от природы и приученная к сочувствию, она приняла самое искренне участие в его страданиях. Донн горячо любил свою жену. Сохранились письма друзьям, где он говорит о ней самыми сердечными словами – и в самые нелегкие годы.

Ей посвящены его лучшие лирические стихи, в том числе, «Прощание, запрещающее грусть» (Sweetest Love, I do not go / For weariness of thee), – одно из самых знаменитых его стихотворений, существующее на русском языке в переводе Иосифа Бродского[80]:

Как праведники в смертный час
Торопятся шепнуть душе:
«Ступай!» – и не спускают глаз
Друзья с них, говоря: «Уже».
Иль «Нет еще» – так в скорбный миг
И мы не обнажим страстей,
Чтоб встречи не принизил лик
Свидетеля разлуки сей.
Землетрясенье взор страшит,
Ввергает в темноту умы.
Когда ж небесный свод дрожит,
Беспечны и спокойны мы.
Так и любовь земных сердец:
Ей не принять, не побороть
Отсутствия. Оно – конец
Всего, к чему взывает плоть.
Но мы – мы, любящие столь
Утонченно, что наших чувств
Не в силах потревожить боль
И скорбь разъединенных уст, –
Простимся. Ибо мы – одно.
Двух наших душ не расчленить,
Как слиток драгоценный. Но
Отъезд мой их растянет в нить.
Как циркуля игла, дрожа,
Те будут озирать края,
Не двигаясь, твоя душа,
где движется душа моя.
Но если ты всегда тверда
Там, в центре, то должна вернуть
Меня с моих кругов туда,
Откуда я пустился в путь.

В мае 1612 года, сопровождая сэра Друри, Донн оставляет Париж. После посещения Нидерландов и Германии, в сентябре они возвратились в Лондон, где Донн публикует вторую поэму, посвященную памяти дочери сэра Роберта Друри – «Анатомия мира», вышедшую под одной обложкой с переизданной «Первой годовщиной».

Рукоположение.

Бедственный период жизни Донна продлился около двенадцати лет. Он продолжал изучать право, постоянно предпринимал попытки получить светское назначение; но все они оканчивались безуспешно. Чтобы прокормить семью, ему приходилось пользоваться помощью своих друзей и покровителей, – последние оказывали ее с разной степенью искренности и бескорыстия. Донн умел ценить дружбу и быть благодарным: все его близкие друзья остались с ним до самой смерти – своей, или его.

«Я с радостью перешел бы к действию, но я не знаю, к какому, и в этом нет ничего удивительного. Совершить выбор – значит совершить действие; но не быть частью чего бы то ни было значит – быть ничем. Величайшие люди в лучшем случае лишь величайшие опухоли, лишь наросты; блестящие умы, восхитительные собеседники – лишь украшения, детали орнамента, когда они не являются частью мира так, чтобы как-то способствовать поддержанию его жизни... если я скажу, что я провел эти часы, не повредив никому, то ведь то же можно сказать про паука на моем окне».[81][7]

Будучи секретарем сэра Друри, Донну не раз пришлось бывать на приемах, которые устраивал король Иаков. Король и прежде знал Донна, особенно после того как ознакомился с его трактатом «Псевдомученник», который произвел на него сильное впечатление. Теперь же, на приемах, особенно во время приема пищи, «где обычно было много глубоких бесед об общем изучении, и очень часто дружественных споров, или дебатов о религии», его Величество, часто рассуждало и с г. Донном. Ему импонировала четкость  его ответов, опирающихся на право, и часто «его Величество, убежденный его аргументами, записывал его ответы на них и, затем посылал посыльного к г. Донну, чтобы тот письменно изложил их для него.[82]

И если, на обращение покровителей Донна, Король вначале обещал подыскать ему какую-либо светскую должность, то  постепенно у него сложилось мнение о том, что Донн принесет больше пользы в богословской деятельности. Известно, что когда граф Сомерсет[83] ходатайствовал перед Иаковом I о придворной должности для Донна, король отклонил эту просьбу, сказав: «Мы знаем мистера Донна как человека искушенного в науках и  одаренного способностями к ученому богословию, из него может выйти могучий проповедник. И желание наше состоит в том, чтобы видеть его на этой стезе – и никакой другой».[84]

Позже, спустя десять лет, Донн напишет:

«Давать  – значит уподобляться царю, но давать здоровье – уподобляться Царю царей, Тебе. И все же Тебе ведомо, Господи – как ведомо то и иным из почтенных Твоих служителей[85](g), – что поддержка, оказываемая ныне королем моему здоровью – лишь отблеск той милости, что была явлена мне в иные дни, когда через него воссиял мне Твой свет, Господи, – лишь эхо того голоса, когда Ты говорил со мной устами короля[86](h); тогда он первым из знавших меня исполнился надежды, что труды мои могут послужить во благо  Церкви, и снизошел до того, чтобы дать мне это понять, действуя не только намеками, но даже просьбами и убеждениями столь настойчиво, что не мог я не внять этому призыву(i). И Ты, вложивший в сердце короля сие желание, вложил в мою душу готовность к повиновению монаршей воле, и я, который прежде страдал легкомыслием и нерешительностью, и был игралищем судьбы, и все свое время изводил в бесплодных размышлениях, как бы это время лучше потратить, – этим человеком Божиим и Богом человеков я был приведен в надежную гавань и излечен от духовного моего недуга. Я просил у короля камень, он же дал мне хлеб[LIII]{8}; я просил у него скорпиона, он же дал мне рыбу[87](j); я ходатайствовал у него о должности светской, тогда как он, не отклоняя вотще просьбу мою и не отвечая на нее отказом, дал мне понять, что желаннее ему было бы видеть меня в ином качестве – в котором ныне и пребываю».[88]

Но пока, Донн, серьезно относясь к христианству, зная свои недостатки, считает себя не пригодным к такой деятельности и постоянно отказывался от предложения Короля. Это время вновь было для него мучительной борьбой в самом себе.

Об этом можно судить по стихотворению «Страстная пятница», написанного им весной 1613 года. Донн тогда путешествовал по сельской Англии, пересекая ее с востока на запад и посещая своих друзей. По всей видимости, когда он был в Уэльсе у поэта и философа Э. Герберта[89], старшего брата Д. Герберта, Донн и написал «Страстную пятницу».

...Скачу, на запад обратив свой взгляд,
Но очи чувства – на восток глядят:
Спаситель, на кресте терпя позор,
Ты смотришь прямо на меня в упор!
Я ныне обращен к Тебе спиной –
Пока не смилуешься надо мной.
Мои грехи – пусть опалит твой гнев,
Вся скверна пусть сойдет с меня, сгорев.
Свой образ воссоздай во мне, чтоб смог
Я обратиться – и узреть восток!..[90]

Донн уже давно не мог отнести себя к кругу диссидентов-католиков, но не мог и встать на враждебную им сторону; он уже давно занимался богословием, но не был готов привести свой образ жизни в соответствие с духовной профессией.

Душевный кризис, сближение с произведениями Блаженного Августина, особенно с его «Исповедью», подвинули Донна к вступлению в духовное сословие. Оно не было внезапным; прежде чем он принял бесповоротное решение, прошло несколько лет внутренней борьбы.

Смерть дочери, а затем сына, ускорили его решение. В январе 1615 года Донн в течение одного дня был рукоположен в сан диакона, а затем – священника в церкви Паддингтона (Paddington), деревне недалеко от Лондона, где он прочитал свои первые проповеди. Уже самые первые проповеди несла его аудиторию «к небесам, в святых экстазах»[91].

В марте того же года Король ходатайствует перед Кембриджем о том, чтобы в упрощенной процедуре присвоить Донну степень доктора Богословия, прикладывает к ходатайству трактат Донна «Псевдомученик», считая, что этот трактат не требует никаких других доказательств его способностей. В апреле, не без некоторого сопротивления, университет Кембриджа соглашался присвоить Донну степень Доктора Богословия[92].

После этого, летом того же года Король назначает его своим священником, определяя ему дни, в которые Донн должен проповедовать в Уайтхолле.

Перед Донном открылось новое поле деятельности, требующее от него большое количество времени и практически не оставляющее времени на исследования. Донну пришлось осваивать новое направление приложения своих мыслей, остроумия и красноречия. Теперь, все его земные привязанности были изменены в божественную любовь; и все способности его собственной души были заняты на ниве преобразования других, неся своими проповедями освобождение раскаивающимся грешникам и мир каждой обеспокоенной душе.[93]

Его способности и трудолюбие в этом качестве были настолько выдающимися, что Донн стал известным и любимым проповедником. Весной 1616 года получил приход и проживание в Кейстауне (Keyston), в Хантсе (Hunts), и немного позже ему отдали и приход[94] округа Севеноукса (Sevenoaks), где он служил до самой своей смерти. В общей сложности в его подчинении было четырнадцать приходских церквей, в трех из который он проповедовал постоянно. В дополнении ко всему в октябре Донн был назначен преподавателем богословия в Lincoln's Inn, свой альма-матер. С 1616 по 1622 годы он регулярно проповедует в Lincoln's Inn'e, – здесь были его давние и близкие друзья из лондонских правоведов. Работа священником, связанная с многочисленным общением с прихожанами и чтением проповедей, «умножали радости его жизни»[95].

Кроме того, Донну приходилось заниматься административной работой, связанной с общественным призрением[96]. А если учесть, что Донн еще читал проповеди по особым случаям в частных домах своих друзей, то говорить о свободном времени, необходимым для своего исследования, не приходится.

Смерть жены.

Его неприятности с нехваткой денег теперь прекратились, но в августе 1617 года его жена в своих двенадцатых по счету родах принесла на свет мертвого ребенка и через пять дней умерла.

Настала полночь года – день святой
Люции[LIV], – он лишь семь часов светил:
Нам солнце, на исходе сил,
Шлет слабый свет и негустой,
Вселенной выпит сок.
Земля последний допила глоток,
Избыт на смертном ложе жизни срок;
Но вне меня, всех этих бедствий нет,
Я – эпитафия всемирных бед.
      
Влюбленные, в меня всмотритесь вы
В грядущем веке – в будущей весне:
Я мертв. И эту смерть во мне
Творит алхимия любви;
Она ведь в свой черед –
Из ничего все вещи создает:
Из тусклости, отсутствия, пустот...
Разъят я был. Но, вновь меня создав,
Смерть, бездна, тьма сложились в мой состав.
      
Все вещи обретают столько благ –
Дух, душу, форму, сущность – жизни хлеб...
Я ж превратился в мрачный склеп
Небытия... О вспомнить, как
Рыдали мы! – от слез
Бурлил потоп всемирный. И в хаос
Мы оба обращались, чуть вопрос
Нас трогал – внешний. И в разлуки час –
Мы были трупы, душ своих лишась.
      
Она мертва (так слово лжет о ней),
Я ж ныне – эликсир небытия.
Будь человек я – суть моя
Была б ясна мне... Но вольней –
Жить зверем. Я готов
Войти на равных в жизнь камней, стволов:
И гнева, и любви им внятен зов,
И тенью стал бы я, сомненья ж нет:
Раз тень – от тела, значит, рядом – свет.
      
Но я – ничто. Мне солнца не видать.
О вы, кто любит! Солнце лишь для вас
Стремится к Козерогу, мчась,
Чтоб вашей страсти место дать. –
Желаю светлых дней!
А я уже готов ко встрече с ней,
Я праздную ее канун, верней –
Ее ночного празднества приход:
И день склонился к полночи, и год...[97]

На попечении Донна остались пятеро маленьких детей[98]. Тяжело переживая эту утрату, Донн почти всецело погружается в богословские занятия.

Публичная служба.

Король Иаков I, уяснив, что политика Франции находится в руках Ришелье[99], начинает искать контакты с ним. В это время, – становления национальных государств, «общее благо» и «государственный интерес» играют значительную роль во внутренней политике, но еще большее значение имеют они для политики внешней. Ришелье это доказывал на каждом шагу. Будучи католиком и кардиналом римской церкви, он действовал против католической Испании и Австрии в союзе с протестантскими князьями Германии; являясь убежденным сторонником и красноречивым защитником абсолютизма, он в интересах Франции поддерживал мятежных немецких князей против их императора.[100]

В начале 1619 года Ришелье, пережив опалу в Авиньоне, возвращается Париж и вновь включается в активную политику Франции. Король Иаков тут же в мае 1619 года организует посольство в Германию под руководством лорда Донкастера, который уже ездил послом в Париж в 1616 году[101], и, можно предположить, знал Ришелье. Король убеждает своего лучшего богослова принять участие в этом посольстве. Посольство посетило ряд княжеств и городов,  Гейдельберг, Франкфурт и другие немецкие города и в 1620 году возвратилось в Англию.

Можно предположить, что посольство выполнило возложенную на нее миссию. Иаков I и Ришелье договорились о негласном союзе в начинающейся 30-ти летней войне против Испании (1618 – 1648 гг.), подставив под удар Голландию.

Франции, после феодальной смуты 1610 – 1620 годов, необходимо было время, чтобы восстановиться. А для поддержки купцов и мануфактуристов необходимо было вытеснить Голландию, особенно из северных портов: Руана, Нанта, Дьеппа, Сен-Мало[102].

Англия уже переживала экономический рост, и, для своей колониальной экспансии ей нужно было потеснить Голландию и Испанию в господстве на морях.

Во всяком случае, уже в 1621 году Голландия при поддержке независимых германских княжеств возобновила военные действия против империи испанских Габсбургов, и, нуждаясь в поддержке Франции, вынуждена была идти на некоторые уступки Франции. И если Франция все же вступила в войну в 1635 году на стороне антигабсбургской коалиции, то Англия за этот период, не ведя военных действий в Европе, стала ведущей морской державой.[103]

В этом случае, естественно предположить, что назначение Донна 22 ноября 1621 года настоятелем лондонского собора Св. Павла, связана с удачными результатами деятельности посольства. Джон оставил Кейстоун и перебрался в Лондон.

В этом мире ему оставалось прожить еще девять лет. В эти годы он практически перестает заниматься поэзией, считая ее увлечением давно минувших дней. У него уже были и высокое положение, и богатство; он помогал многим, в том числе и тем, кто поддерживал его в предыдущие годы.

В феврале 1622 года Донн прекратил чтение богословского курса в Линкольн’Инн в связи с последующими назначениями. В апреле он был назначен мировым судьей в Кенте и Бедфордшире. В июне выбран почетным членом и членом совета Виргинской компании и назначен судьей в Королевскую комиссию по церковным судам.[104]

Но именно в этот период к нему приходит слава одного из самых лучших проповедников эпохи. К своим проповедям, за редкими исключениями, он не писал полного текста, а пользовался кратким конспектом. Дошедшие до нас тексты проповедей, кроме нескольких, записанных и опубликованных (чаще по просьбе короля) сразу после произнесения, обретали завершенность только когда у Донна оказывался досуг, что случалось дважды.

Обращения к Господу в час нужды и бедствий.

Первый раз, во время эпидемии возвратной лихорадки в 1623 году. В ноябре Донн слег с приступом тяжелейшей «лихорадки». Современные медики утверждают, что это был  возвратный тиф, среди симптомов которого – бессонница, бред, полный упадок сил и тяжелейшие боли во всем теле. На пятый или седьмой день наступает кризис, но даже если он миновал, сохраняется опасность последующего рецидива заболевания, приводящего, как правило, к смертельному исходу. Тем самым Донн подошел к самому краю могилы и лишь чудом остался в живых.

Непосредственный опыт физического умирания, зафиксированный шаг за шагом, стал основой «Обращений к Господу...».[105]

«Обращения к Господу...» состоят из 23 разделов, соответствующих определенной стадии болезни. Разделам предпосланы латинские стихотворные эпиграфы: если прочесть их «сплошняком», они образуют аллегорическую поэму.

Первый натиск болезни. Insultus morbi primus.

Обездвиженность. Actio laesa.

Больной укладывается в постель. Decubitus sequitur tandem.

Призывается врач. Medicusque vocatur.

Врач остается один при больном  Solus adest.

Врач испуган. Metuit.

Врач требует, чтобы к нему присоединились коллеги (Socios sibi iungier instat).

Сам король посылает своего врача. Et rex ipse suum mittit.

Они предписывают лечение. Medicamina scribunt.

Они находятся в трудном положении, сталкиваясь со столь медленно текущей болезнью[106](a). Lente et serpenti satagunt occurrere Morbo.

Они оттягивают яд от окруженного сердца благородными растворами и драгоценными камнями и вливают целебные растворы, предписываемые искусством [врачевания] и природой. Nobilibusque; trahunt, a cincto corde, venenum, succis et gernmis, et quae generosa, ininistrant ars, et natura, instillant.

И прилагая дышащую голубку к ногам, оттягивают жар от внутренностей. Spirante Columba, Supposita pedibus, Revocantur ad ima vapores.

И так болезнь, обнаруживая себя многочисленными пятнами, изгоняется в грудь, предместье болезни. Ingeniumuque malum, numeroso stigmate, fassus, Pellitur ad pectus, Morbique Suburbia, Morbus.

И вот, врачи наблюдают как в течении болезни наступает кризис. Idque notant Criticis, Medici evenisse diebus.

Между тем я провожу дни и ночи в бессоннице. Interea insomnes noctes Ego duco, Diesque.

И при неумолчном звуке колокола с ближайшей колокольни на погребение других они восклицают, что приближается мое погребение. Et properare meum clamant, e Turre propinqua, Obsteperae Campanae aliorum in funere, funus.

И теперь при протяжном звуке (колокола) они говорят: ты умрешь. Nunc lento sonitu dicunt, morieris.

Теперь при быстром звуке и учащенном пульсе говорят: ты уже умер. At inde, Mortuus es, Sonitu celeri, pulsuque agitato.

Но между тем, когда океан позади, появляется желанная суша. И врачи видят по ясным признакам, что целебные отвары могут уврачевать тебя. Oceano tandem emenso, aspicienda resurgit terra; vident, justis, medici, jam cocta mederi se posse, indiciis.

Они это делают. Id agunt.

Но кивнул Он, Кто восклицает их устами: ты, будучи уже Лазарем, оставь свое ложе.Atque annuit ille, qui, per eos, clamat, linquas jam, Lazare, lectum.

Пусть будет твоей заботой топливо болезни. Sit morbi fomes tibi cura.

Они предупреждают меня об ужасной опасности повторного заболевания.  Metusque Relabi.

Каждый раздел включает в себя три части: «Медитация», «Увещевание» и «Молитва». В «Медитации», которым Донн обязан славой прекрасного прозаика, полны «мудрости мира сего». Здесь мы встречаемся с размышлениями о космографии  и алхимии, с анализом платонизма и герметики. При этом Донн оперирует с набором «общих топосов» своей эпохи – но делает это поистине виртуозно. Магнетизм его текста объясняется не оригинальностью образов, а их неожиданным сопряжением[107]. «Увещевания» – своего рода юридический разбор реального положения подзащитного, коим является сам Донн. Здесь он, с одной стороны, опирается на традицию права, с которой он познакомился во время обучения в Линкольнз-Инн, а с другой –  на книгу Иова. Иова, вызывающего Бога на разбирательство: «Выслушай, взывал я, и я буду говорить, и что буду спрашивать у Тебя, объясни мне»[LV]. И каждый раз, взвесив все доводы, Донн смиренно склоняет голову в «Молитве».

Трехчастное деление разделов соответствует учению Августина о трех уровнях реальности, постигаемых благодаря: способностям памяти (донновские «медитации»), разумному интеллекту («увещевания») и воле («молитвы»), которое излагается в трактате «О Троице» (X, X1 17 – 18)[108].

Отсюда, – второе название произведения «Троица».

Но я бы отметил также и то обстоятельство, что выбирая стиль романа, Донн желал сделать не бросающимся в глаза свое исследование волнующего его вопроса о смерти.

Донн построил данный трактат в стиле популярных в конце  XVI – начале XVII века трактатов, посвященных ars moriendi – искусству  умирания. Это род сочинений, повествующих, как правильно и достойно христианину уходить из жизни, как прощаться с близкими и отрешаться от земных привязанностей и забот, как приуготовлять себя к встрече с Создателем.

В Англии особой популярностью пользовались два сочинения такого рода: анонимное «The Art and Craft to know well to Dy» («Искусство и умение умирать достойно»), созданное около 1500 года, существовало в многочисленных списках и оттисках с резных деревянных досок, самые поздние из которых датируются началом XVII века, и  изданный в 1620 году в Антверпене трактат иезуита Роберта Беллармина «De arte bene moriendi» («Об искусстве доброй смерти»).[109] Можно предположить, что Донн был знаком с произведениями кардинала Беллармина, поскольку он посещал его еще в 1592 году, когда решил показать ему свою первую работу по христианству.

Для жанра ars moriendi характерен акцент на переменчивости человеческого жребия и неожиданности горестей и испытаний, венцом которых является смерть. Так в начале «Обращения к Господу...» читаем:

«Переменчива и жалка участь человека; мгновение назад был я здоров – но вот я болен. Я дивлюсь, внезапности перемены, что обратила все к худшему, не ведаю, чему ее приписать, как не ведаю имени для нее. Мы ревностно заботимся о нашем здоровье, тщательно обдумываем питание и питье, принимаем во внимание, каков тот воздух, которым дышим, совершаем упражнения, что пойдут нам во благо: мы тщательно вытесываем и полируем каждый камень, который ляжет в стену этого здания; наше здоровье – плод долгих и регулярных усилий; но – мгновение ока – и пушечный залп все обращает в руины, разрушает и сравнивает с землей[110]{a}; болезнь неизбежна, несмотря на все наше тщание, нашу подозрительность и пытливость; более того, она незаслуженна, и если мы помыслим ее как приход врага, то она разом шлет нам ультиматум, покоряет нас, берет в полон и разрушает до основания…

…И вот – мы не просто умираем, мы умираем на дыбе, умираем, мучимые болезнью; мало того, мы страдаем заранее, страдаем чрезмерно, изводя себя подозрениями, опасениями и всяческими мнительными измышлениями, связанными с недугом, – еще до того, как мы найдем ему имя; мы не уверены, что больны; вот рука тянется, чтобы замерить пульс, вот наш взор вопрошает нашу урину – здоровы ли мы?»[111]

Однако сочинение Донна далеко выходит за рамки трактатов ars  moriendi. Те были лишь практическим наставлением для умирающего. Донн же, воспользовавшись свободным временем, продолжает свои исследования о природе человека и его смерти.

Человек как Микрокосм.

В разделе «Медитация» первой главы Донн ставит вопрос о сути человека. «Тем ли возвеличен Человек как Микрокосм[112]{c}, что в нем самом явлены и  землетрясения – судороги и конвульсии; и зарницы – внезапные вспышки, что застят взор, и громы – приступы внезапного кашля; и затмения – внезапные помрачнения чувств; и огненные кометы – его палящее горячечное дыхание; и реки крови – проступающий кровавый пот[113]{d}? Потому ли только он – целый мир, что вместил многое, способное не только разрушить его и казнить, но также и провидеть саму эту казнь; многое, помогающее недугу, ускоряющее его течение и делающее болезнь неисцелимой, – а разве не такова роль мрачных предчувствий?»[114]

В «Увещивании» он обосновывает право человека возносить жалобы Богу:

«Будь я лишь прахом и пеплом[LVI]{1}, и тогда мог бы я говорить перед Господом[LVII]{2}, ибо рука Господня вылепила меня из этого праха, и ладони Господни соберут этот пепел; Господня рука была гончарным кругом, на котором этот сосуд глины обрел форму свою, и Господня ладонь – та урна, в которой сохранен будет мой прах. Я – прах и пепел Храма Духа Святого; найдется ли мрамор, удостоившийся подобной чести? Но я – больше, чем прах и пепел; я – лучшая моя часть, я – душа моя. И коль так, коли я – от дыханья Господня, то, покуда во мне есть дыханье, я могу возносить жалобы Господу Богу моему. Боже мой, Боже мой, почему моя душа не столь чувствительна, как тело мое? Почему душа не способна предчувствовать грех, провидеть его, изменяться перед лицом греха и вырабатывать противоядия, ревновать о здоровье своем и подозревать недоброе так, как тело мое противостоит болезни? Почему в душе моей нет пульса, который ускорял бы биение свое каждый раз, лишь только приближается искушение согрешить? Почему в глазах моих нет слез, чтобы каждый раз свидетельствовать о моем духовном недуге?..

…Но – Господь, создавая часы, отбросит ли в сторону пружину? И создав столь тонкий механизм нашей души и нашего тела, разве упустит Он из вида милосердие, что должно приводить их в движение?

Или же Бог создал пружину и не позаботился о заводе ее? Мог ли Господь наделить нас первой из милостей Своих, но не подкрепить ее милостию большей, без которой первая, даже когда снисходит к нам она, столь же для нас бесполезна, как если бы могли мы волением нашим обрести ее в своей природе. Но, увы, не о нас это; мы – расточительные сыновья[LVIII]{5}, а не сыновья, лишенные наследства; мы получили свою долю и растратили ее – в ней нам не было отказано. Мы – арендаторы Господни здесь, и все же здесь, на земле, Он, наш Господин, платит нам ренту; платит не ежегодно и не помесячно, но ежечасно и ежеминутно; каждое мгновение вновь и вновь Он являет милосердие Свое, но не разумеем мы того – покуда не обратимся и Он не исцелит нас[LIX]{6}.».[115]

И уже в Молитве: «О, предвечный всеблагий Боже, Кто в Себе Самом есть круг замкнутый, Альфа и Омега[LX]{7}, и все сущее; и Кто в проявлениях Своих есть для нас прямая линия[116]{f}, Тот, Кто ведет нас путями нашими от начала и до конца, – яви мне милость Твою, дабы, ожидая конца и озирая жизнь мою, помышлял я о милостях Божиих, коих сподобился от начала моих дней; дабы, помышляя о милостях Твоих от начала моего бытия в мире сем, когда Ты привил меня стволу Церкви Христовой, и о милости в мире ином, когда впишешь меня в Книгу Жизни, удостоив избрания, мог бы я различать милость Твою, что стоит у истока всякого моего начинания: ибо при всех начинаниях, как и при всяком приближении духовного недуга, коий зовется грехом, могу я слышать голос «Смерть в котле, человек Божий!»[LXI]{8}, и внимать ему, и тем воздержаться от падения, к коему я столь жадно, столь вожделенно стремлюсь…»[117].

В мире все течет и изменяется, и человек подвержен этому движению.

Как и все в мире течет и изменяется, так и человек подвержен этому движению. Кроме того, из-за своей двойственной природы человек более подвержен этому движению. «И как же быстро происходит сие! Быстрее, чем ты получишь ответ, быстрее, чем ты сформулируешь сам вопрос; Земля – центр притяжения моего тела, Небо – центр притяжения души; места эти предназначены им от природы; но разве равны душа и тело в своих стремлениях: тело мое падает даже без принуждения, душа же не восходит без понуждения: восхождение – шаг и мера души моей, но низвержение – мера тела моего: Ангелы, чей дом – Небо, и Ангелы, наделенные крыльями, – и те имеют лестницу, дабы всходить на Небо по ступеням[LXII]{2}. Солнце, покрывающее за минуту множество миль, и звезды Тверди небесной, что вращаются еще быстрее него[118]{d}, – даже они не движутся столь быстро, как тело мое стремится к земле…»[119]. И болезнь проявляет это движение. Но она «не только плавит его, но кальцинирует[120]{c} сводя тело до атомов, до пепла, когда остаток – не жидкость, а лишь черная окалина…»[121].

«Что имеет человек от мира сего – одну лишь могилу, да и могила лишь во временное владение дана ему. Ибо придет час – и уступит ее мужу лучшему или просто иному, или насильнику, которому суждено быть погребенну в той же яме[122]{e}.

Так что даже не могилу имеет он, а навозную кучу: не больше дано ему земли, чем носит в своем составе телесном – и даже этой персти земной он не владыка.

Но будучи и последним из рабов  – все равно он подобен Богу, и не меньше в нем от образа и подобия Божия, чем в том, кто соединил бы в себе все      добродетели царя Давида и всех владык мирских, и все силы легендарных великанов и унаследовал бы лучшее от всех сынов человеческих, которым дал Господь этот мир. А потому, сколь бы я ни был ничтожен – но ведь Господь наш называет несуществующее, как существующее[LXIII]{6}, – и я, чье бытие подобно небытию – я могу взывать к Господу: Боже мой, Боже мой, почто столь внезапно воспылал Ты на меня гневом[LXIV]{7}?

Почто в одно мгновение Ты расплавил меня[LXV]{8}, и сокрушил[LXVI]{9}, и пролил, как воду на землю[LXVII]{10}?

Еще до потопа, во дни Ноя, Ты положил человеку время жизни в 120 лет[LXVIII]{11}; и тем, кто возроптал на Тебя в пустыне, отмерил Ты 40 лет[LXIX]{12}, что ж не дашь мне и минуты? Или Ты разом выдвинешь против меня обвинение и вызовешь в суд, и зачтешь вины мои, и огласишь приговор?..»[123]

И тут же, после таких «дерзновенных» мыслей, следует молитва к Господу: «Но снизойди до меня, изъясни мне деяния Свои, пусть падет на меня болезнь, и наказание, но не гнев Твой – и укрепится плоть моя. Нет мира в костях моих от грехов моих[LXX]{23}; но возьми бремя моих грехов, коими столь неугоден я Тебе, и возложи их на Того, Кто столь Тебе угоден, на Иисуса Христа[124](f), и обретут кости мои отдохновение; о Господь мой, представший светом пламенным в среде терниев[LXXI]{24}, язвящих остриями своими[LXXII]{25}, предстань и мне из язв и боли нынешней болезни моей, снизойди до меня, дабы мог я познать Тебя как Господа своего. Сотвори сие, Господи, ради Того, Кто был самим Царем Небесным, ради страданий Того, Кто был увенчан тернием в мире сем»[125].

Привилегия человека, – ходить вертикально, чтобы созерцать Небо.

«Нам дарована лишь одна привилегия: превосходя все иные создания, которым отпущено ходить, склонившись долу, Человек сотворен ходить вертикально[126]{a}, и тело от природы дано Человеку таким, дабы мог он созерцать Небо. Сама форма тела человеческого исполнена благородства – и помня о том, что оно обязано всем одной лишь душе, тело выплачивает свой долг, неся душу ближе к небу.

Взор прочих созданий опущен к земле; что до человека: пусть даже земля может служить ему объектом созерцания, пусть он устремляет помыслы к земному – ведь придет срок, и в землю сойдет он, но судьба его отлична от судьбы прочих тварей, что так и пребудут в мире сем; само тело призывает человека помышлять о месте, которое есть обитель его, – о Небе. Но пусть и принадлежит ему Небо по исконному праву – каково же при том положение человека, хоть и выделен он среди всех созданий?..     <…>

…Когда Господь пришел вдохнуть в человека дыхание жизни, Он нашел Адама распростертым на земле[LXXIII]{1}; когда Господь приходит вновь, чтобы это дыхание отнять, то, приуготовляя нас к тому, Он укладывает нас на ложе…               <…>

…Жалкое (пусть даже ведомое каждому) положение, несовместимое с человеческим достоинством: мне дано познать, что значит лежать в могиле, недвижно, но не дано познать Воскресения, ибо мне уже не встать с этого ложа».[127]

И вновь вопрос к Богу: «сказал Ты Ученикам, когда они не допускали до Тебя детей неразумных: пустите малых сих и не препятствуйте им приходить ко Мне[LXXIV]{2}. Но есть ли кто, более подобный младенцу в его беспомощности, чем я в нынешнем моем состоянии? Пусть не могу я вослед слуге Твоему Иеремии воскликнуть: Господи Боже! я не умею говорить, ибо я еще дитя[LXXV]{3}; но, Господи, я как больной младенец: не могу есть, я как младенец, что еще не встал на ноги: не моту ходить; как же приду я к Тебе? И куда мне прийти? К одру болезни? Я слаб – но притом капризен, как дитя малое: я не могу привстать, но отказываюсь ложиться в постель – разве там обрету Тебя?

Всегда ли я был столь беспомощен? Распластанным на ложе предстаю я Тебе, но разве одр болезни – подобающее место для молитвы: или Ты, Господи, обвиняешь меня, подступив ко мне и явив мне все прошлые прегрешения? Но карать за беспутство, уложив грешника на ложе, которое было ложем греха, – не то же ли самое, что повесить несчастного в дверях дома его?..            <…>

…Вот он я, на пороге могилы, распластан на одре болезни – кто услышит, как я возношу Тебе хвалу? – Дал ли Ты мне разлепить губы, дабы рот мой мог восславить Тебя, – хвала, одна только хвала звучала бы из уст моих? Но есть еще и страх, что удерживает меня, страх, ведомый апостолам, ибо боюсь, проповедуя другим, сам остаться недостойным[LXXVI]{17}; пусть Ты низринул меня ниц – но тем самым Ты не отринул меня; призывая меня к Себе, Ты мог выхватить меня за волосы, как Аввакума[LXXVII]{18}, мог ниспослать колесницу, как Илие[LXXVIII]{19}, и в ней забрать меня от мира сего, но Ты приуготовил мне иной путь – не тем ли путем вел Ты Сына, когда молился Он, пав ниц на землю[LXXIX]{20}, и был вознесен от земли на кресте – и Распятие Сам назвал вознесением[LXXX]{21}, – прежде сошел во Ад, а затем восшел на Небо[LXXXI]{22}. Я еще не прошел всех ступеней нисхождения (которые даже не ступени, но промежуточные состояния)?»[128]

И вновь, дерзкие слова заглаживаются молитвой.

Мир лишь карта, а человек – мир, который наделен множеством органов, которые не имеют подобия в этом мире.

А далее Донн, как мне представляется, приходит к пониманию роли человека в этом мире: «Слишком мало назвать человека малым миром[129](a); если  и  сравнивать его с некой фигурой на гербе, что в малом повторяет большое[130](b), то лишь Богу подобен человек, и более ничему». Отсюда вывод о том, что мир лишь карта, а человек – мир, который «наделен множеством органов, которые не имеют подобия в этом мире[131](c).   

Продлите же это Размышление о сем великом мире, Человеке, настолько, чтобы помыслить, сколь безмерны создания, порожденные этим миром; наши создания –  это наши  мысли, они родились великанами: они простерлись с Востока до Запада, от земли до неба, они не только вмещают в себя Океан и все земли, они охватывают Солнце и Небесную твердь; нет ничего, что не вместила бы моя мысль, нет ничего, что не могла бы она в себя вобрать».[132]

Но, в отличие от живой природы, человеку не дано природное чувство самоврачевания. «У нас  есть  врач, но мы не врачи себе. Здесь величие наше обращается в ничто, здесь нам отказано в достоинстве, коим обладает самая последняя тварь, что сама себя  врачует»...   <…>

…У человека, в отличие от низших тварей, нет врожденного инстинкта, который в час нужды помогал бы находить эти природные средства; человек – не врач и не аптекарь  себе. Вспомните же все, о чем шла здесь речь, и отвергните это: что останется от величия и масштаба человека, коли сам же он низводит, сжигает себя до горсти праха; что останется от его парящей и всеобъемлющей мысли, коль сам же он ввергает себя в бесчувствие и безмыслие могилы? Болезни его – его собственное достояние, но не врач; болезни  всегда при нем, а за врачом ему приходится посылать[LXXXII]{1}…»

Естественно, следует анализ такого положения и выводы: «Разве праведен я, как Иов? Но, как Иов, хотел бы я говорить к Вседержителю и желал бы состязаться с Богом[LXXXIII]{2}. Боже мой, Боже мой, скоро ль Ты вынудишь меня обратиться к врачу? И насколько предашь меня во власть врача? Знаю – Ты Творец и материи, и человека, и искусства врачевания: разве, взыскуя помощи врачебной, удаляю я Тебя[LXXXIV]?{3} Ведь одежды были сотворены Тобой не ранее, чем познал человек стыд наготы, но Врачевание Ты сотворил прежде, чем человек стал уязвим для недуга. Ты изначала наделил травы свойствами целебными; – провидел ли Ты тогда недуги наши?

Не для болезней Ты творил нас, как и не для греха: но и болезни, и грех Ты провидел, – хотя провидение не есть предопределение. Так, Господи, промыслил Ты деревья, плоды которых употребляемы в пищу, а листья на врачевание[LXXXV]{4}. И Сын Твой вопрошал: хочешь ли быть здоров?[LXXXVI]{5} И слова эти исторгают у больного признание, что он болен, что исцеление не в его власти. Не Тобой ли сказано: разве нет врача?[LXXXVII]{6}

Сказано, чтобы приняли мы Твои пути, чтобы склонились и умалились  пред Тобой…                     <…>

…Но подобает ли молиться о здоровье, когда мы больны? Врачевание Твое – глубже: Оставь греховную жизнь и исправь руки твои, и от всякого греха очисти сердце[LXXXVIII]{14}. Соделал ли я это, Господи? О да, Господи, да; Твоя благодать снизошла на меня, и я отринул прошлые мои грехи, исполнившись священного к ним отвращения. Что же далее подобает совершить мне, Господи?»[133]

Можно предположить, что на четвертый день болезни Донну было очень тяжело, поскольку он даже в молитве укоряет Господа, и при этом просит (вот он ум исследователя) дать ему познать таинства Церкви Господа.

«Сын Твой ходил среди людей, исцеляя в них всякую болезнь и всякую немощь[LXXXIX]{29}. (Не было болезни столь неизлечимой или с неподдающейся исцелению, что устояла бы перед Ним, и исцелял Он мимоходом.) От Него исходила сила и исцеляла всех[XC]{30}, множество людей (никто не остался неисцеленным) – Он исцелял их целиком и полностью, как Сам сказал о том[XCI]{31}, так, что болезнь более не возвращалась; разве пройдет Вселенский Врач мимо этой обители болезни и не посетит меня? не исцелит меня? не восстановит меня здоровым? Господи, я не ищу, что Ты скажешь мне через вестника Твоего, как сказано то было Езекии: Вот, Я исцелю тебя; в третий день пойдешь в дом Господень[XCII]{32}. Не ищу, что скажешь мне, как Моисею, радевшему о Мариам, когда алкал Моисей ее немедленного исцеления: если бы отец ее плюнул ей в лицо, то не должна ли была бы она стыдиться семь дней? итак пусть будет она в заключении семь дней вне стана, а после опять возвратится[XCIII]{33}; но если угодно Тебе умножить сии семь дней (а семь есть число бесконечности)[134](e) на число моих грехов (а оно превышает ту бесконечность), если суждено дню этому свести меня во тьму, где пребуду, пока времени больше не будет[XCIV]{34}, запечатай во мне духовное здравие, наложив на меня печать таинств Церкви Твоей…»[135]

Интересна форма, в которой Донн не только признает существования вселенского Разума многих миров, через противопоставления  одиночества больного, но и подталкивает нас к тому, чтобы задуматься, – действительно ли зачатие есть грех? Ибо и Бог, и Природа, и Разум сообща восстают против одиночества.

Сам Господь есть прообраз Общества.

«Помыслите только – Сам Господь есть прообраз Общества: Он един, но в Нем – три Лика; разве все проявления Его не свидетельствуют о любви к Обществу и общине. В Небесах есть Ангельские Легионы и Сонмы мучеников – в Доме Том много обителей[XCV]{1}; на земле же – семьи и города, церкви и коллегии: все они существуют как множества; и как одно не стоит без другого, так Небеса и Небо сольются: Церковь Воинствующая, что жива Святыми своими, станет единой общиной с Церковью Торжествующей; так Христос, пребывая на Земле, не был вне прихода Своего, а пребывая во плоти человеческой, не был вне Своего Храма.

И Бог, озирающий все, что Он создал хорошо весьма[XCVI]{2}, был близок к тому, чтобы обнаружить изъян в Творении, когда увидел, что не хорошо быть человеку одному – и сотворил ему помощника[XCVII]{3}; такого помощника, что перестал Человек быть один, и увеличилось число его: он получил жену от плоти своей[XCVIII]{4}, и пребывал в обществе ее.

Ангелы же, которые сотворены так, что не умножают и не преумножают род свой, изначально были созданы изобильны числом; то же верно и в отношении звезд; однако все создания, принадлежащие миру дольнему, получили в благословение слова: плодитесь и размножайтесь[XCIX]{5}; ибо, полагаю, нет нужды говорить, что птицы Феникс[136](c) не существует в мире сем[137](d): нет ничего, что существовало бы само по себе, только в своей единичности.

Человек, верный Природе, далек от того, чтобы думать, будто есть в мире что-то, существующее как единичное, – было бы неразумием полагать, будто сам этот мир – единственный: каждая планета, каждая звезда – иной мир, подобный сему; разум склоняется к тому, чтобы представить себе не только все множество многоразличных созданий в этом мире, но и множество миров; так что питающие отвращение к одиночеству не одиноки, ибо и Бог, и Природа, и Разум сообща восстают против этого.

Ныне человек может прельститься и принести чуме обеты одиночества, ошибочно приняв заразу за религию, – он удаляется от мира, затворяется от людей, никому не делает блага, не общается ни с одной живою душою.      Бог оставил нам два Завета, два Распоряжения; но разве сказано в них, что путь к святости пролегает через одиночество и воздержание от какого бы то ни было доброго деяния в этом мире? Это не от Бога, это – приписка к Его Распоряжению, сделанная чужой рукой[138](e), это не часть Его Заветов, но вписанное между строк кем-то другим»[139].

Неожиданно Донн подчеркивает, что не он это повествует, но Бог, который даровал ему сию благодать.

«Ты исчислишь все мои прегрешения с той минуты, когда была мне дарована благодать и я узрел Тебя; могу ли ручаться, что не померкнет обретенное мной понимание, воля и сама память о Тебе, что на смену им не придет упадок духа, что не будет превратно истолковано мое состояние теми, кто видел всю глубину изменений, произошедших во мне. Лишь Твой благословенный и могущественный Сын мог это: Он топтал точило один, и из народов никого не было со Ним[C]{16}; мне же не под силу пройти через страдание сие в одиночку; но с Тобою я не одинок; Ты есть дух, от Тебя снисходящий; не одинок, когда со мною – присутствие Твое…      <…>

…Не следует ли закончить его иначе, вспомнив: Моисею одному было велено приблизиться к Господу[CI] {21}? Когда мы одиноки, когда мы всеми покинуты и забыты – мы распахнуты навстречу Богу, Который Один от нас не отступился. Или мне нужно напоминать и приводить в качестве примера, что Бог не подступал к Иакову, покуда не остался тот  один, – а найдя его одного вне стана – боролся с ним и повредил состав бедра его[CII]{22}?

Ибо, покинутый и оставленный друзьями и врачами, человек предстоит Богу, – тогда Бог может подступиться и бороться с этим  Иаковом, с этим сознанием, распахнутым навстречу Богу – бороться, чтобы вывихнуть это сознание[140](f), и через то открыться человеку, который иначе не решается взглянуть на Бога лицом к лицу[CIII]{23}, и видит Его лишь в отражениях, знает о Нем лишь через утешения Его светских и духовных служителей, через установления церковные[CIV]{24}? Но сказано: верный друг – врачевство для жизни, и боящиеся Господа найдут его[CV]{25}. И вот Бог является мне в облике врача, который есть верный друг мне».[141]

Таким образом, прося и получив Таинства Церкви, Донн восхваляет Того, кто ввел его в таинства эти.

«Благослови учение и муки Того, Кого послал Ты поддержать меня; и зная, что Ты ведешь меня за руку[CVI]{33}, и передаешь жизнь мою в руку Его[CVII]{34} (ибо я пришел к Нему во имя Твое, к Нему, Кто, во имя Твое, снизошел до меня), не обременяю Его надеждами моими, а Тебя – молитвами, что ставят условия воле Твоей, – лишь с двумя просьбами к Тебе обращаюсь: Да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, благослови Его и помилуй меня – как будет угодно Тебе, когда возжелаешь Ты того и в той мере, в какой Тебе угодно. Аминь»[142].

Мыслить – Божественное дарование, но с ним человек получил и предел его использования.

Таким образом, Донн, получив через провидение тайну Господа, делает первый вывод в своем исследовании: Человек, получив Божественное дарование, – мыслить, положил предел человеку в использовании этого дарования.

Но, с другой стороны, наделил его свойством зачатия, с тем, чтобы это Божественное дарование не только сохранялось, но и развивалось с родом человеческим. Даже ангелам не дал он этого свойства, породив их одномоментно в большом количестве.

Таким образом, конкретному человеку положен предел существования, чтобы он ценил этот Божественный дар, попусту не растрачивая его. А зачатие дано ему, чтобы он задумываться о его сохранении. Поэтому «слабость человека – от Природы, которой положены ему предел и мера[CVIII]{1}. Твердость же его – от Господа, Коему подвластна бесконечность[143](c)». И с этой точки зрения, – «Не всякий холодный воздух – злотворный туман[144](d), не всякая дрожь и озноб – от бешенства, не всякий страх – одержимость ужасом, не всякое колебание – предательство и бегство, не всякий спор – разрешение сомнений, не всякое желание чего-то иного – ропот. И нет нужды впадать в уныние, коли желание осталось неосуществленным».[145]  

И чтобы человек постоянно помнил об этом, Господь заповедал ему взывать к Себе, но также заповедал трепетать перед Ним и бояться Его[CIX]{4}. А эти две заповеди – разве вместе исполнимы они? Но Богу, противоречие и раздор чужды. Не значит ли это, – обращаясь к Нему, необходимо трепетать перед Ним? «Осмелюсь ли на этот вопрос: в нем больше дерзости, чем в самом моем приходе к Тебе: я могу обращаться к Тебе, хоть и боюсь Тебя; не будь этого страха, не обращался бы к Тебе. И как положил Ты, что всегда должны мы страшиться Тебя, так же положил нам кроме Тебя никого и ничего не страшиться». Не боятся даже в дни бедствий своих, – продолжает Донн. «Для чего бояться мне во дни бедствия? – не так ли восклицает слуга Твой Давид[CX]{12}? То собственные грехи ввергли его в бедствия, но разве трепещет он перед лицом их? О нет. Даже если бедствия сии чреваты смертью? Хотя бы и смертью. Смертью, корень которой – насилие, злоба и греховные деяния наши. Но – не бойся смертного приговора[CXI]{13}, если боишься ты Господа…»[146].

И вновь Донн пускается в размышления о страхе Божьем, чтобы «уразумев его познать Бога»[CXII]{17}.

Начало премудрости – страх Господень

Да будет страх этот всегда с нами, ибо он дан нам во благо: страшись Господа и пребывай в страхе сем[CXIII]{18}; да будет тот страх водителем тебе – но да не поработит он тебя. Разве не ставил Ты нам в пример Церковь в Иудее, ходившую в страхе Господнем[CXIV]{19}? Но что значит в страхе – ведь члены Церкви той не проводили время в воздержании от трудов, не пребывали постоянно распростертыми пред Тобой ниц, сознавая слабость свою, не отдавались страху всецело. Ибо иной страх препятствует человеку служить Господу: так Адам, согрешив, убоялся, ибо был наг[CXV]{20}…    <…>

…Боже, страх Твой для нас – что балласт для судна, позволяющий тому выстоять под порывами шторма. Чтоб придать судну остойчивость, заполняют трюм его песком, но песок, что дан нам Тобою, есть песок      золотой, ибо страх этот есть страх Божий, а страх Господень есть сокровище наше[CXVI]{25}. Имеющий в душе страх сей ни в чем не испытает нужды, ни в чем, что может дать ему Господь…».

И далее Донн рассказывает о «второй» смерти.

«…Усомнившихся в том упрекал Ты Своими устами: Что вы так боязливы, маловерные[CXVII]{26}? И освобождал Ты их от службы Твоей, освобождал с презрением, как солдат армии Гидеоновой, из коих двадцать две тысячи отступилось, и лишь десять тысяч осталось[CXVIII]{27}. И отсылаешь Ты их от очей Твоих, отсылаешь туда, откуда никому не будет возврата, ибо сказано Тобою: Боязливых и неверных участь в озере, горящем огнем и серою. Это смерть вторая[CXIX]{28}…          <…>

…Я же – я пребываю в страхе Господнем, и страх мой, Господи, как и надежда моя, исполнен любви и надежды, в нем – мир и обетование, в страх сей облечено всякое мое счастливое помышление и всякая толика выпадающей мне радости; ибо радость все вмещает в себя, и нет радости без страха и страха без радости…               <…>

…Вот почему слуга Божий Давид учил, что начало премудрости – страх Господень[CXX]{34}; сын его повторил вслед за отцом слова сии и, вместив в душу свою и любовь, и страх, последний назвал корнем мудрости[CXXI]{35}. А тот, кто соединил обе формулы, назвал мудростью сам страх[CXXII]{36}. Мудрый никогда не пренебрегает страхом, ни на мгновение не забывает о нем. Сказано же: Ты послал Моисея к народу Твоему, ибо должны они научиться бояться Тебя во все дни жизни своей на земле[CXXIII]{37}; не только во дни горечи и бедствия следует помнить страх Господень, но и в дни радости и веселия: так Ной, твердо зная, что уготовано ему избавление, все же в страхе построил ковчег для спасения дома своего[CXXIV]{38}. Человек мудрый во всем будет исполнен страха[CXXV]{39}…   <…>

…Знаю я также, сколь страшно впасть в руку Твою[CXXVI]{40}, и этот страх удерживает меня от всякого недолжного страха, что берет начало в немощи нашего состава природного, ибо ведаю я, что простер Ты на меня длань Свою и не дашь мне выпасть из руки Твоей».[147]

Этот вывод, о том, что вторая смерть будет вершится самим Богом, его руками, как мне представляется, устроил и успокоил Донна. Поэтому в Молитве он уже спокойно говорит:

«И коль будет угодно Тебе распорядиться телом моим, этим одеянием ветхим[CXXVII]{47}, так, что оставишь его мне и дальше стану носить его в мире сем, или же совлечешь его с меня и уберешь в общий шкаф – в могилу, где пребывать ему, покуда не придет мир новый, – да послужит выбор Твой ко славе Твоей, и да облечешь Ты тело мое славою, которую Спаситель наш, Иисус Христос, стяжал для тех, кого соделаешь Ты, имеющими долю в Воскресении Его. Аминь»[148].

После этого вывода, на седьмой день болезни Донн решает прекратить свое исследование по вопросу сущности человека и его смерти. Но его исследовательский ум восстает против этого. Донн пристально наблюдает за врачами и размышляет о необходимости врачей, об устройстве государства, о болезни и о внимании к больному.

Но в Молитве он неожиданно, по крайней мере, для меня, он вновь возвращается к основной теме сущности человека. Донн дает совет Богу, как контролировать конкретного человека, чтобы он не сбивался с пути Божьего. Но в этом совете он, по сути дела, говорит нам об элементах нашей души. Это вода и огонь!?

«Тело мое образовано четверицей элементов, каждому из которых придал Ты два качества: огонь иссушает, но также и согревает; вода увлажняет, но также и охлаждает, – пусть же, Господи, исходящие от Тебя наказания, эти элементы духовного возрождения – ведь через них душа восходит к Тебе – тоже будут наделены двумя качествами и действуют двояко: обрушиваясь на

нас, как бич, пусть они заставляют нас вернуться на путь Твой; пусть, явив нам, что мы – ничто[CXXVIII]{26}, явишь Ты нам и иное: все, что в нас есть, – лишь Ты».[149]

Таким образом, Донн уже на следующий день возвращается к своему главному исследованию.

Помышлению о том, что человек вмещает в себе целый мир.

«Вернемся же к помышлению о том, что человек вмещает в себе целый мир, ибо на этих путях нас еще ждут открытия. Представим: человек есть мир: сам он – твердь земная, а скорби его – воды морские. И скорбь его (ибо скорбь воистину есть его достояние; что до счастья, быстротечного счастья земного – человек не властен над ним, оно дается ему, как дается надел арендатору, скорбям же он – полноправный владелец; счастье он взращивает, как фермер, что труждается на чужой земле, хоть и пользуется плодами своих трудов, а скорбям своим он единственный господин), – его скорбь, словно воды морские, подступает и покрывает холмы той земли, что есть человек, достигая самых дальних уголков суши; человек – лишь прах, вот он льет слезы, покуда не останется от него только персть земная, слезы, как огонь, выжигают его и они же размягчают его, и делается он податлив, будто ком глины: состав человека – персть земная, и скорбь дарует форму ему»[150].

Если признать человека Богоподобным, то отличие его от Бога будет в том, что он беззащитен от скорби, поскольку какая скорбь сравнится с болезнью.

Так в чем же он богоподобен? В страстях? Действительно, «Бог наделен многими из страстей человеческих – страстей, если не немощей: о Нем говорят, что Он разгневан, или скорбит, или же что истощилось терпение Его и смутился дух, но разве сказано о Нем, что Он болен?» Ибо будь Он болен, то, как и человек, кого мы почитаем богоподобным, был бы подвержен смерти – разве мыслимо это? «Так, можно ли помыслить о богах язычников нечто более уничижительное, нежели то, что сон имеет над ними власть[CXXIX]{1}; однако сколь же жалки боги, которые в немощи своей не могут забыться сном!..»

И далее Донн говорит о сути Божественности человека, которая «лучше проявляется тогда, когда готовы они не вознестись гордой главой своей, но – умалиться, и, имея блага в достатке и преизбытке, в чем подобны Богу, ревнуя о деяниях добрых, снисходят, как Бог, к малым сим, дабы разделить с ними преизбыток, наделяя каждого по нуждам его. Истинно достойный муж – тот, кто ведает, что блага, коими наделен он, не ему принадлежат, не есть заслуга его, но – веселится он о них и находит в том радость; а те, кому выпала радость, желают разделить ее с ближними, объявить о ней тем, кто оказался подле счастливцев в тот момент; всяк человек любит свидетелей счастья своего, но более других милы ему те, кто разделил с ним это счастье, те, кто вкусил от плодов его, – вид их веселит и радует наше сердце».[151]

Так подобает делать всем человекам, в том числе и Царям земным. «Известно, что когда благочестивой императрице Плацилле[152](e), супруге Феодосия Великого[153](f), сказали, что она роняет свое достоинство, каждый раз лично посещая больных, хотя нет в том никакой нужды и можно ограничиться присылкой лекарства, та ответила: если бы я посылала лекарство, я бы действовала как императрица, но я прихожу к недужным как христианка, как та, кто наравне с ними принадлежит единому Телу Христову.[154]  

Развивая далее положение о том, что «человек вмещает в себе целый мир», но является «арендатором Господни здесь», Донн скептически оценивает врачей, критикуя саму основу их врачевания.

«Не будь в мире иных напастей, кроме  болезней  – то и тогда превзошедшие всяческие искусства и науки не смогли бы исчислить те и назвать их поименно; всякое ослабление наших способностей, всякое нарушение  телесных функций есть болезнь. Разве могут помочь лечащим имена хворей, что даются по названию пораженного места – плеврит, или по симптомам  болезни – падучая? И вот, поскольку бесполезны имена, данные болезням  в соответствии с их характером или местом, ими поражаемым, то должны медики выпытывать истинное имя той или иной хвори, опираясь на сходство ее с чем-то иным, называя болезнь раком, волчанкой или полипами. А потому вопрос, больше ли в мире сем сущностей или имен для них, столь же запутан, коли речь идет о болезнях, как и в отношении иных проблем[155](a), – и все же ответ на него тот, что болезней больше, нежели есть имен для них. Если бы все напасти свелись к одним только болезням, если ничто более не губило бы род людской – то и тогда жизни всякого угрожала бы опасность неизмеримая; если бы все болезни свелись к одной лишь лихорадке, и того бы хватило, чтобы свести нас в могилу; один только перечень имен всеразличных лихорадок способен заставить сдаться и признать свое бессилие памяти, полученную в дар от природы, а память, созданную и отшлифованную упражнениями и искусством[156](b), разрушить и повергнуть во прах…».

Донн видит ошибочность позиции врачей в том, что, в первую очередь, они заняты проявлениями, а не сущностью болезни. «…Ибо сколь много есть болезней, которые – лишь проявление, всего лишь симптом иной хвори, разъедающей тело, однако причиняют больному столь многие муки, что  врач  вынужден в первую очередь уделять внимание им, пренебрегая до времени тем, что их порождает.

Возмущение народа, – болезнь государственной власти.

И разве не то же самое видим мы в  государстве, когда высокомерная наглость сильных мира сего толкает народ к возмущению; эта наглость сильных – страшная зараза, поражающая стоящих во главе  страны, и им всякое мгновение угрожает опасность заразиться сей болезнью; применяя закон военного времени к взбунтовавшемуся народу, чье возмущение – лишь проявление иной болезни; но если болезнь запущена и насилие выплеснулось наружу, не остается времени для консультаций. Но разве не так же обстоит дело с проявлениями тех болезней, что поражают наш рассудок, лишая нас внутреннего равновесия? Ибо что же тогда проявляется в наших  страстях и наших порывах? Если холерик, страдающий разлитием желчи, поднял на меня руку, должен ли я сперва позаботиться о равновесии соков в его организме или мне прежде следует предотвратить удар?..      <…>

…Далеко не всегда телесная болезнь дозволяет такой образ действий: порой, едва только врач вступает в комнату к больному, как ланцет уже рассекает тому вену – болезнь сия ни мгновения не позволяет медлить с кровопусканием, и нет иных средств, кои можно в сем случае прописать. Также и в делах государственного управления: порой облеченные властью сталкиваются с такими неожиданностями, что не спрашивают Магистрат, как следовало бы поступать в подобной ситуации согласно закону, но совершают то, что должно совершить в данный момент...          <…>

…Так, для приговоренного к казни узника – лишь горечь, а не облегчение выслушивать слова о том, что мог бы он жить, поступи так-то, а не иначе, или, если бы помиловали его, то было бы достойно поступить так-то и так-то, выйдя на свободу»[157].

Поэтому, считает Донн, важно быть откровенным с самим собой, слушать себя, советоваться с собой. Примером в этом нам является сам Бог.

«Ведь когда пророк Исайя вопрошает: Кто уразумел дух Господа, и был советником у Него и учил Его[CXXX]{4}? – то сказано это им после того, как постиг он, Кто от века занимает место сие – Сын, лишь один Сын Единородный Отцу, – и пророк говорит о Нем, наделяя Его столь высокими  титулами, как Бог крепкий, Князь мира, Советник[CXXXI]{5}. И утверждает пророк далее:  почиет на Нем дух совета и крепости[CXXXII]{6}. Вот почему не вопрошаешь Ты, Господи, совета у человеков, но при том нет ничего, что было бы ниспослано человеку без совета, который Ты держишь в Самом Себе; так и при сотворении Человека держал Ты совет, ибо сказано: сотворим человека[CXXXIII]{7}. И храня человека на стезях его, Ты, великий страж человеков[CXXXIV]{8}, следуешь совету Своему; ибо все мироустроение, все в мире происходящее – от святой  Троицы, и во всяком действии – Ее длань...».

И, говоря о себе, Донн так определяет свою болезнь: – «немощное тело и душа, изъеденной проказой». Но даже его случай, считает Донн, – не безнадежен. И совет Господа «явлен в Писании» и «волею Твоей должен я следовать написанному».

Книги познания. «Все в Завете Ветхом и дан нам светильник истинный в Завете Новом, чтобы могли мы то прочесть».

Писания же Его нам «…явлены через книги. Первая книга – это Книга жизни, что открыта Тебе предвечно, но для нас – всегда потаенна; Вторая же – Книга Мироздания[158](f), в ней Ты полуприкрыто, потаенно являешь нам образ Свой[CXXXV]{14}; третья книга – Святое Писание, где сказано Тобою Самим все в Завете Ветхом и дан нам светильник истинный в Завете Новом, чтобы могли мы то прочесть. К ним прибавил Ты  книгу законов  полезных и справедливых, что учреждены были теми, кого поставил Ты над людьми; а к ней прибавил Книгу Наставления, что всегда пребывает незримо с нами – книгу нашего Разума; и присовокуплена к тому особая книга, где сочтены грехи наши; и еще есть одна книга – Книга за семью печатями – открыть ее достоин лишь закланный Агнец[CXXXVI]{15}; и сие, – смею надеяться, то шепчет мне Дух, – можно истолковать как  провозглашение прощения Твоего…»[159].

И, неожиданно, Донн дает картину строения нашей Вселенной. Дает так как «нашептал ему Дух», и как он понимает это нашептанное. Интересно, следовательно, эта последняя книга, – есть книга Откровений Бога.

«Природный мир устроен подобно шкатулке с секретом: открываешь ее, а в ней заключена другая; объем Небес носит в себе Землю, Земля носит на себе города, города населены людьми. Так концентрические круги сбегаются к своему центру, и этот центр – распад и разрушение.

Лишь нетварное стремится прочь от центра сего; лишь нетварное, покров невещественный, который мы можем помыслить, хотя и не явлен он нашему взору, – нетварный свет[160](с), эманация света божественного, в котором пребывают Святые Его, в который облачены они, – он единственно не стремится к центру распада, ибо не был сотворен из Небытия, и переход в Небытие не грозит ему.

Небытие, – третья смерть?!

Всему прочему в мире Небытие довлеет; довлеет даже  ангелам, даже нашим душам: они движутся над теми же полюсами, клонятся к тому же центру.[161]

И не будь они сотворены так, что благодаря Промыслу Божию пребывают бессмертными[162](d), их природа не могла бы противиться притяжению центра, который есть Небытие…».

И произойдет это, когда «…придет день, и случится жар небесный[CXXXVII]{3}, и весь мир будет сожжен[163]{e}. И если потоп был предсказан и пережит человеком, то «…жар придет внезапно, придет, чтобы сжечь все; «…Потоп, изливаясь с небес, не содеял им никакого вреда, не погасил  светил небесных, не затушил источники небесного огня[CXXXVIII]{4}; но грядущий  жар, эта небесная лихорадка – пламя сие сожжет саму печь, уничтожит небеса, опустошит их огнем[CXXXIX]{5}…».[164]

Донна поражает сделанный вывод тем, что этот образ, «огонь палящий землю»,  он уже однажды видел чувственно в поэтическом экстазе.

Останется от мира труп,
И все его красы былые –
Не боле чем засохший струп,
А люди – черви гробовые.
Твердят, что землю огнь спалит,[CXL]
Но что за огнь – поди распутай!
Схоласты, знайте: мир сгорит
В огне ее горячки лютой.[165]

Донн не без основания связывает это сожжение мира с судом Божьим. Становится понятен и тот страх, о котором говорит апостол: «Господь будет судить народ Свой. Страшно впасть в руки Бога живого!»[CXLI].

И  это дело самого Бога, то «…никакой альманах[166](h) не скажет нам, когда  сорвется с небосвода звезда, сие нам неведомо; ни один астролог не скажет нам, когда соответствующее влияние кульминирует, ибо эта тайна принадлежит сфере, которая выше сферы земли[167](i); а то, что наиболее  тайно, – наиболее опасно».[168]

Донн как исследователь вступает в ту «наиболее тайную» сферу, в которую трудно осознать (определить), что есть добро и что есть зло. И ему как христианину непонятно где его разум идет путем Божьим, а где, – путем Дьявола. И он просит Бога, раз он и открывает эту сферу, то дать хотя бы знак, по которому можно выбирать свой путь. Что это, слабость или дерзость исследователя?!

Суть греха, – тело Змиево, но сокрытие греха от самих себя – есть сам Змий.

«Господи, – знаю я, и знаю достоверно, ибо сам брат святой (Горгонии) – слуга Твой Назианзин рассказывает о том, – что в исступлении молитвы сестра его угрожала Тебе – угрожала со святой одержимостью, с дерзостью благочестивой[169](k). Не смею сего, Господи; но подобно слуге Твоему Августину, который желал, чтобы не довелось Адаму согрешить, ибо тогда не пришлось бы Христу умирать на кресте[170]{l}, могу ли и я пожелать – не одна тому причина, – чтобы Змей, который до того, как искусил он Еву, мог ходить прямо[CXLII]{8} и говорить[CXLIII]{9}, мог бы сие и поныне, ибо, если бы он говорил, легче было бы мне понять, чей голос вводит меня в соблазн, и если бы ходил он на ногах, представ предо мной во весь рост, – легче бы мне было различить искусителя?..»  Поскольку во «…всей полноте лукавство его обнаруживается тогда, когда соблазняет он нас грешить столь тайно, что мы сами не видим собственных грехов…                          <…>

…А потому, коль сама суть греха – тело его – есть тело Змиево, то и узорные покровы тела сего – ложь – тоже Змиевы[CXLIV]{13}.

Сии есть Змиевы, но сокрытие греха от самих себя – есть сам Змий: когда проникает нас жало змеиное, мы же не язвим себя за то и не жалим, когда проникает нас яд греха, мы же о том грехе не сокрушаемся и не скорбим – тогда, по словам благословенного Сына Твоего, сказавшего об Иуде: сей есть дьявол[CXLV]{14}, – не дьяволом одержим, но сам  есть дьявол, – мы становимся Дьяволом сами себе, ибо мало того, что носим Змия в сокровеннейшей глубине нашей души, – но сами для себя являемся Змием.  Сколь же многим согрешил слуга Твой Давид, если взывал к Тебе: очисти меня от грехов тайных[CXLVI]{15}? Может ли грех быть тайным?..      <…>

…Но если бы могли мы утаить грехи наши (сам  пророк Исайя обнаруживал в душе своей таковое желание – и должно быть, поддавался ему, если сказано им: надеялась ты на злодейство свое, говорила «никто не видит меня»[CXLVII]{17}) – разве остались бы сокрытыми сии грехи[CXLVIII]{18}? Даже утаи мы их – Тебе, Господи, станет то ведомо от других. Голос крови Авеля вопиет[CXLIX]{19} к Тебе о каиновом братоубийстве; само Небо будет свидетельствовать Тебе, небо откроет беззаконие его[CL]{20}; всякой малой твари достаточно, чтобы свидетельствовать о грехе твоем[CLI]{21}, – сказано же о задумавшем неподобное: птица небесная перенесет слово твое, и крылатая – перескажет речь твою[CLII]{22}; но разве нужно Тебе выслушивать чужие свидетельства – разве не Сам Ты открыл грех, что совершен был Адамом в Раю[CLIII]{23}? Всякое греховное проявление столь Тебе явственно, что всякое дело Ты приведешь на суд[CLIV]{24}, и нет ничего сокровенного, что не открылось бы, и тайного, что не было бы узнано[CLV]{25}. Но, Боже, есть ведь и иной способ узнать прегрешения мои, и Тебе любезнее, когда узнаешь Ты о прегрешениях моих из моей исповеди.  Как лекарственный бальзам, приложенный к ране, притягивает к ней все злокачественные гуморы, покуда концентрация их не становится столь велика, что они сами исторгают себя из организма, так  Дух Твой воскрешает в памяти моей совершенные мною грехи – покуда не вспомню все до единого, – и тогда, отягощенный их тяжестию, я исторгаю это непомерное бремя в словах исповеди…    <…>

…Сии есть грехи наиболее тайные, ибо они никогда не были совершены, и ни другой человек, ни я сам не знают о них, один лишь Ты ведаешь, сколь много и сколь великих грехов избежал я по милости Твоей, и не будь ее, многократно был бы перед Тобой грешен».[171]

Но уже в молитве, как бы успокаивая себя тем, что и Сыну Божьему не все Бог открыл.

Иисус не знает часа Судного Дня, только Бог отец.

«Предвечный и милосерднейший Боже – подобно Сыну Твоему, Иисусу Христу, Которому открыто все сущее[CLVI]{27}, однако сказано Им, что не знает Он часа Судного Дня[CLVII]{28}, ибо знание сие не таково, чтобы мог Он открыть его сынам человеческим, – открыты Тебе все мои прегрешения, но при том, нет для меня в сем Твоем знании утешения – если только не сам я исповедовал и открыл Тебе грехи мои. Но как открою я Тебе грехи, о которых сам не ведаю? Так, повинен я Первородным грехом – но спроси меня, ведаю ли я о том, что есть первородный грех[CLVIII]{29}? Скудны знания мои о том, чтобы насытить ими других, но достаточны, чтобы осудить себя и молить Тебя о милости и снисхождении…»[172].               

Тем не менее, Донн просит Бога, чтобы были, все-таки, вехи при исследовании нового, неизученного ранее.

«…Господи, отпусти мне грехи мои – все грехи, за которые Сын Твой, Иисус Христос, принял муку крестную, пострадав за всех грешников мира сего, – ибо среди грехов не найдется греха, который бы не мог быть мне вменен, не будь Ты моим Богом, не посылай мне прощения Твоего, когда ниспосылаешь нам предваряющую благодать[173]{p}. А так как грех по самой своей природе многое сохраняет от отца своего – это Змей[CLIX]{30}, что незримо проникает в душу мою, пусть иной Змей – Змей медный[CLX]{31} (образ сей – провозвестие Сына, распятого за меня) постоянно пребывает подле меня, дабы исцелить меня от ядовитого жала Змея, меня искушающего. Ибо тогда имею я подле себя Льва, поборающего Льва иного, Льва от колена Иудиного[CLXI]{32} поборающего Льва, что ищет, кого поглотить[CLXII]{33}, – имею подле меня Змея, поборающего Змея: мудрость Змея[CLXIII]{34}, поборающую злобу Змея, имею против Льва лютого и Змея лукавого, против необоримого и лукавого искушения – Голубя с ветвью масличной[CLXIV]{35}, пребываю в убежище[CLXV]{36}, смирении, мире и согласии с Тобой, Господи, что даруются Твоими таинствами церковными. Аминь»[174].

Закон естественного права: должно в первую очередь заботиться о самосохранении, заботиться о самих себе.

Дальнейшее изложение того, что он познал в предваряющей благодати, делает понятным его просьбу о метках для обозначения дел, угодных Богу и грехах. Поскольку вывод, который делает Донн, и для него самого не кажется бесспорным благим делом для человека. Рассказывая о необходимости того, что, прежде всего, все заботы конкретный человек должен направлять на работоспособность сердца, Донн пишет: «Сердце человеческое – не есть ли оно лучшее доказательство, лучший пример того, что все величие этого мира держится на домысле и не обладает ни реальным бытием, ни субстанциональной силой[175](a)? Постоянно деятельное, непрестанно  пребывающее в движении, не ведающее покоя, сердце  претендует быть подателем всего, что  поддерживает силы  и способности наши[176](b). Но когда поражен организм смутой, когда стал он пристанищем вражеской армии, сердце – уязвимей иных частей тела и ранее всего терпит оно поражение. И мозг, и  печень  выстоят под длительным натиском врагов и выдержат даже долгую осаду болезни; но огонь мятежа – жар, как мина, в одно мгновение взрывает крепость нашего сердца…».

А далее Донн переходит к рассуждению о том, как этого можно избежать: «…У Природы есть Закон – и есть к нему комментарии.

Однако не комментарии к Закону Природы и не толкование Закона или прецедентов его применения[177](e) велят нам ревностно заботиться о нашем сердце (множество обязанностей наложено на нас сим Законом, но они не предусмотрены изначально в естественном праве; так, наши законы собственности основаны на естественном праве, гласящем: «Каждому – свое»[CLXVI]{1}, – но  изначально  естественное право не знало собственности, не знало «Meum et Tuum»[178](f) – все владели всем; повиновение властям подтверждается естественным правом, но ведь поначалу не было ни властей, ни судей); подданные, как один, содействуют своему Господину, и все органы тела человеческого – сердцу, – сие продиктовано самым главным природным законом, и закон этот гласит: должно в первую очередь заботиться о самосохранении, заботиться о самих себе».

И далее обосновывает, почему он сделал такой вывод.

«…Господь сотворил Землю из ничего, и стала она подспорьем – но сколь же малым – Ему в дальнейшем творении: может ли что-либо быть ближе к ничто, чем эта земля, первозданный прах!  

И, однако, – сколь мало даже этой персти земной содержит в себе и величайший из людей! Он полагает, будто попирает землю, и вся она – под его стопою, однако сам мозг, где зародилась эта мысль, – не более чем персть земная; но и то, что выше мозга – плоть, которой тот одет, – такой же прах; и даже то, что превыше этой плоти, – волосы, эта гордость бесчисленных Авессаломов[CLXVII]{3}, – есть не более, чем трава, растущая на персти земной.

Не ничтожнейшее ли из творений в мире сем – земля? Но это – все, что дано человеку, – все, что он есть.

О сердце человеческом.

И не ничтожнейший ли из органов в человеческом теле – сердце? Но это – все, благодаря чему есть человек; и притом  сердце  беспрестанно подвергается не только  атаке  инородных  ядов, что подсыпают нам недоброжелатели, но и ядов, которые вскармливает сам наш организм, зараженный болезнью. И найдется ли хоть один человек, кто, ведая, что за жалкая участь ожидает его в мире сем, согласился бы воплотиться, согласился бы приобрести жизнь на этих условиях?»[179]

Видимо Донн понимает, что не все открылось ему в откровении. Поэтому и не может согласиться с тем, что именно сердце ближе всего к Богу.

«Боже мой, Боже мой, все, что ты просишь от меня, – это мое сердце: Сын мой! отдай мне сердце твое[CLXVIII]{4}; Вот оно, это сердце – все, что имею, – но сын ли я Тебе? Неужели уделишь Ты мне долю в наследстве  Своем и признаешь мое сыновство – нет, неужели содеешь для меня ничтожную малость, если вручу я Тебе сердце – сердце, которое ничего не стоит, столь порочно оно. Ты сказал Сатане: обратил ли ты внимание твое на раба Моего Иова – нет такого, как он, на земле[CLXIX]{5}? Но я – разве я постоянно пребываю в страхе Твоем, служу Тебе с рвением и усердием, что осмелюсь сказать: обратил ли Ты внимание Твое на сердце мое? О нет! Ибо непостоянно оно: нет другого столь переменчивого сердца на земле. Как же буду я сыном Твоим, сонаследником Сыну Предвечному, вручив Тебе столь порочный дар?

Лукаво сердце человеческое более всего и крайне испорчено; кто узнает его[CLXX]{6}? Задавший вопрос сей дал нам знать, что ответ на него – один: Я, Господь, проникаю сердце[CLXXI]{7}. Ты ведь проник сердце мое? Или Ты нашел его таким же, каким сотворил в Адаме? Со времен Адама проникаешь Ты сердца человеков и постигаешь все оттенки зла, в них затаенные, – кому, как не Тебе, ведомо: все помышления сердца человеческого – зло во всякое время[CLXXII]{8}. И памятуя о том, Ты взыскуешь моего сердца? Ты – Господь всякого света[CLXXIII]{9}, ничто не укроется от Тебя; Тобой явлено человеку, каково сердце его. Без Тебя, Божественный Владыка, не ведал бы я, сколь больно мое сердце, сколь поражено оно пороком. Но Ты объявил мне через Писание: пусть зло заполонило мир и объяло сердца человеческие – Ты везде и всюду боролся с ним, Ты нашел мужа по сердцу Своему[CLXXIV]{10}, Ты дал народам пастырей, что по сердцу Тебе, дабы пасли народы с знанием и благоразумием[CLXXV]{11}. Слово Твое есть свидетельство в пользу сердец человеческих, посему могу я заключить, что в мире сем есть сердца искренние, сердца, покорные Твоей воле и внимающие Тебе; сердца, от Тебя  научаемые, сердца, познавшие мир дольний и горний; сердца, воистину мудрые и совершенные; сердца честные, не упорствующие в неправоте своей, сердца чистые и непорочные; – вот сердца, о которых свидетельствует Слово Твое…».

Донн не может принять утверждение, что сердце всех ближе к Богу.

«Мое сердце, – продолжает он, – начинает дрожать и метаться, и колотиться о стенки груди всякий раз, когда начинаю я исчислять грехи свои. Но сие сердцебиение – не провозвестник смерти, ибо грехи мои не ведут в смерть, покуда сердце мое живо в Тебе. Но покуда пребываю я в этой Больнице Больниц, в этом больном и страждущем мире, и покуда остаюсь узником этой обители прокаженных – моей плоти, мое сердце, хотя и приуготовленно к тому, чтобы взойти к Тебе, – приуготовлено Твоею милостью, – оно будет подвергаться атакам клубящегося вокруг зла, этих миазмов пагубных и ядовитых. Однако мне дарован целебный бальзам от того недуга – дарован в Твоем обещании: если знаю я заразу, что поразила сердце мое, и молюсь Тебе в доме Твоем[CLXXVI]{27}, то Ты сохранишь сердце сие от всех воинств смерти, от заразы губительной: и мир Божий, который превыше всякого ума[180]{g}, соблюдет мое сердце и разум мой через Иисуса Христа.[CLXXVII]»[181].

И это сомнение Донн переносит в молитву.

«Предвечный милосерднейший Боже, в доме горнем, на Небесах, где обителей много[CLXXVIII]{29}, в любой из них явлен Ты во всей полноте Своего присутствия, здесь же, в доме дольнем, все полно Тобой, однако в каждой из обителей дома сего разно проявляешься Ты: разно чувствую я Тебя, отходя ко сну в спальном покое моем – и стоя на службе церковной, причащаясь Таинств Твоих – и вознося Тебе молитвы. Боже – тело мое – обитель Твоя, и в каждом покое обители сей присутствуешь Ты, проникая члены мои, – но смиренно молю Тебя: да будет присутствие это всего явственнее в сердце моем. И об одном лишь молю Тебя: когда те, кто возмутился и против Тебя, те, кто исполнен предательства и вероломства, заполонят этот мир, который – Твой дом; когда иной дом Твой – Церковь – окажется в руках лицемеров и идолопоклонников; когда в иных покоях тела воздвигнут себе трон искушение и зараза – да устоит тогда сердце мое, да пребудет оно подобно спальному покою для Тебя, Господи – пусть никакое зло туда не проникнет»[182].

Но ум исследователя не смиряется с ситуацией неясности. Донн вновь и вновь обращается к Библии в поисках ответа на свое сомнение. И думается, он нашел, в чем его сомнение.

Природа поставлена Богом, как наместник, следящий за человеком.

Роптать на Природу в своей немощности нельзя. Природа поставлена Богом, как наместник, следящий за арендатором, чтобы соблюдал он букву закона аренды. И, следовательно, «…роптать на природу – это шаг к безбожию, ведь та –  наместник Самого Господа[CLXXIX]{3}. Господь не счел для Себя унижением предаться в руки природы[183]{a}, и та не только поставила Его метой, которой надо достичь роду человеческому, но радовалась, выдувая Его, как стеклодув – сосуд, – покуда не увидела Сосуд тот разбитым, не выдержавшим ее дыхания…                   <…>

…Врачи утверждают, что причиной всему – моя меланхолия. Но разве я взлелеял ее, разве упивался я ей?

Они говорят, что причиной болезни – моя постоянная погруженность в размышления, но разве я сотворен не для того, чтобы мыслить? Они говорят, что всему виной мои штудии, но разве не в том мое призвание? Разве я упорствовал в чем-то недолжном и пагубном, и расплатой за это стала моя болезнь?..»[184]

Пресвятая Троица, – есть святая и неделимая Коллегия

И здесь, как мне представляется, Донна осеняет: «все в мире происходящее – от святой  Троицы, и во всяком действии – Ее длань». Она благословенная Преславная Троица, – есть святая и неделимая Коллегия, – Которая есть Врачеватель, единый в Трех Лицах». И Её Совет «внутри Себя Самого явлен в Писании, если волею Твоей должен я следовать написанному» и в этом случае не уклонишься от стезей Своих.[185]

Следовательно, и в человеке, который подобен Богу, должна быть такая Коллегия. И Донн называет эту Коллегию.

«Сердце в теле нашем – Король, мозг – Королевский Совет, мускулы же и сухожилия – Магистрат, стараниями которых связаны все и вся в государстве – и жизнь в нем строится на чувстве чести, должного уважения и

истинной почтительности. А потому, когда отравленные пары, эти миазмы – ядовитые слухи – касаются наиболее благородных, страдает все государство в целом. Но даже одаренный всеми привилегиями не защищен от  несчастной участи сынов человеческих; и как смертельно опасные пары вырабатываются в собственном нашем теле, так и наиболее подлые домыслы, наносящие государству наибольший ущерб, возникают внутри него самого, а не приходят из сопредельных стран. Какой  воздух, напитанный миазмами, которым дышу я на улице, какая сливная канава, какая скотобойня, какая навозная куча, какой водосток может быть столь опасен для здоровья моего, как пар, вспоенный в собственном моем теле? Какой чужеземный шпион, какой вражеский ратник может причинить стране столько вреда, как  клеветник, как пасквилянт, как жалкий фигляр, что возвысился в своем отечестве?..          <…>

…порой добродетель, и всегда – сила способны стать исцеляющим голубем, что оттягивает ядовитый пар от головы, не давая тому причинить вред смертельный».[186]

Тройственная коллегия человека, – источник Духа Божьего, порождающий наши мысли.

К Донну приходит понимание, что без единства этой Коллегии, невозможен сам процесс исполнения своей обязанности арендатора. Ибо ее единство является источником духа Божьего, который порождает наши мысли, хоря сама Коллегия, – «не более чем персть земная». В постоянном мышлении, – жизнь человеческая.

«Господи, Господи, слуга Твой Иаков задает вопрос: что такое жизнь человеков? И дает мне на него ответ: пар, являющийся на малое время, а потом исчезающий[CLXXX]{5}. И спроси он меня, что такое смерть – моя  смерть, ответил бы я: пар, как и жизнь. И воистину, для меня едино, живу я или умираю, ибо жизнь и смерть – одно: пар, не более. Ты сотворил пар  столь неуловимым, что стал он знаком Тайны Твоей, – знаком  Благословения Твоего, и Твоего Суда…              <…>

…И Он, в Ком имеем мы все, и Кто есть все, что мы есть или имеем, в этой жизни и следующей, – Сын Твой благословенный, сказано о Нем, когда говорится о Премудрости Божией: сие есть пар дыхания силы Божией и чистое излияние славы Вседержителя[CLXXXI]{9}. Дыхание Твое, Господи, – облако благоуханное, сладки слова Твои и исполнены смыслов, и могут исцелять болезни и спасать от помутнения чувств…»[187].

И если мышление, есть «пар дыхания силы Божией», то дым, есть метка грехов наших, а огонь гнев Бога.

«…Что есть грех, как не дым, что застит глаза нам, так что не видим опасность, нас подстерегающую?..              <…>

… За грехи наши наказание Твое, о котором сказано через пророка: И покажу знамения на небе и на земле: кровь и огонь и столпы дыма[CLXXXII]{11}, и вторит ему апостол Твой, знавший более пророка, – говорит о курении дыма, что стелется, как пар[CLXXXIII]{12}…            <…>

...Всякий дым берет начало свое в огне, и все окончится огнем: смрадный дым греха и гнева обретет конец свой в пламени адовом. Но разве не даровал Ты нам средства выпарить этот смрадный пар, извести этот дым едкий? Когда ангелы Твои пали с Небес[CLXXXIV]{16}, Ты возжелал восстановить полноту мира горнего и соделал сие, допустив нас в обитель небесную, вознеся нас до Себя; и когда отпали мы от Тебя в мире сем, возжелал Ты восстановить чистоту мира дольнего и соделал сие, допустив Себя до того, чтобы снизойти в мир и принять нашу природу в Сыне Твоем. Деяния наши увенчаны будут восхождением к славе (ибо взойдем мы на место ангелов), но корень и начало сему – идти путем Сына, путем снисхождения, путем Духа Твоего, снизошедшего в телесном образе, как Голубь[CLXXXV]{17}. И по милости Своей даровал Ты нам средство целебное, что находим мы у  Природы: чтобы пары, скопившиеся в теле нашем, снизошли вниз, прикладывают к стопам голубя, – да послужит сие нам наглядным образом того, что если осенит нас Дух, дым греха отхлынет вниз, и будем попирать его ногами. При крещении Сына Твоего снизошел Голубь с небес, и при призвании апостолов Твоих к служению[CLXXXVI]{18} на них почил Дух[CLXXXVII]{19}. Дай же нам изгнать смрадный дым гордости нашей, суемудрия, и своеволия, и  праздности – и причаститься простоты Твоих Таинств, повиновению слову Твоему, – да оживят нас сии Голуби»[188]. 

Грехи наши предопределены Богом.

Но если идти должны мы «путем Сына, путем снисхождения, путем Духа Твоего, снизошедшего в телесном образе, как Голубь», то тогда грехи наши предопределены Богом, ибо само тело наше, – «суть греха – есть тело Змиево»[CLXXXVIII] и, подобно веригам тянет нас вниз. (См. гл. 3. Медитация).

И, следовательно, «несчастья человеческие – сущностны, нет того, кто усомнился бы в их реальности, что до наших радостей – они эфемерны и иллюзорны; несчастье все называют несчастьем, у радости же – множество имен, каждый выбирает ей имя на свой вкус…»[189].

И поскольку Природа есть наместник Бога на Земле, то и болезни наши идут от Природы. Тогда лечение наше возможно, только тогда когда мы познаем, в чем нарушаем путь Господа. И только «…когда Природа сама исповедуется и во всеуслышание во всем признается, врачи, ее допрашивающие и требующие показаний по данному делу, удовлетворены. Но когда такое признание вырвано одной лишь силой настоев, оно не более чем исповедь под пыткой: раскрывается все коварство планов, вынашиваемых злоумышленником, но – кто поручится, что сердце его при том не исполнилось еще большего коварства и злобы. Мы твердо знаем о совершенном им предательстве, но не об обретенном им раскаянии, знаем о преступнике, но не ведаем о его сообщниках. Мы обретаем слабое облегчение, узнав худшее, встающее пред нами во всей его неизбежности; но сколь же горше узнать, что ты серьезно болен, – и притом не ведать – худшее ли это из известий или таковое еще ждет тебя впереди.

Родив сына, женщина испытывает облегчение; ее тело избавляется от тяжести, что носила она в себе[CLXXXIX]{1}; но если бы в пророческом видении мать узнала историю того, кому дала она жизнь, если бы постигла, сколько горестей выпадает человеку, сколько горестей выпадет сыну ее, – куда более тяжкое бремя легло бы ей на душу. Скудно всякое приобретение, если не пришлось нам пойти на тайное нарушение запрета, дабы добиться его; скудно всякое счастье, если не примешивается к нему чувство, будто мы расплачиваемся фальшивой или «спиленной» монетой – так легковесный сплав становится нам дороже благородного металла. Но разве иначе обстоит дело, когда мы взращиваем и укрепляем наши добродетели?

О необходимости добра и зла.

Так, чтобы познать благодарность, я должен быть беден и желать хоть кроху от благ мирских; чтобы испытать терпение, я должен познать муки и унижение; как глубоко надо зарыться нам в землю и в какую сторону проложить рудник, если мы алчем золота? И как мы определим пробу золота, если не сравнив его с другим слитком? Сколь счастливы мы – в той же мере, что ближние наши? Или – как были мы сами счастливы в иные времена? О сколь жалок наш путь к выздоровлению…».[190]

И вновь волна сомнений нахлынула на Донна. Если нам суждено само исследование, при котором мы вынуждены только в сравнении познавать истину, то грех лежит в сути познания, поскольку добро можно определить только познав зло. Но тогда не само познание зла делает «ложе болезни Твоим алтарем».

«Затем ли воплотился Сын Твой в образе человеческом, чтобы искал Ты непорочных среди сынов Адамовых? И разве Дух Святой – душа тела моего, что распростерто на сем одре, как является  Он душою Невесты прекрасной, на которой нет пятна[CXC]{3}? Или не имеет пятна Сын Твой – Тот, кто взял на себя все грехи наши и преступления? Или Невеста Твоя, Церковь, не имеет на себе пятна, когда каждый член прекрасного и непорочного тела ее, каждая душа, что принадлежит ей, отмечены пятнами и пороками? Ты велишь нам гнушаться одеждою, что осквернена плотью[CXCI]{4}. Но плоть сама есть одежда, и несет в себе скверну, и собою осквернена[CXCII]{5}. И если бы омылся я водою снежной, возгнушаются мною одежды мои[CXCIII]{6}; но нет человека, что питал бы ненависть к плоти своей[CXCIV]{7}; Господи, если ищешь Ты непорочных – кто устоит пред Тобою?..»[191].

Но если не в познании есть грехи наши, то алтарь болезни нашей, – суть грехи тайные. Как мне представляется, Донн анализируя противоречие самого познания, когда познание, предполагая неизвестность, идет путем проб и ошибок, делает вывод о том, что познание невозможно без предваряющей благодати Божьей. И эта благодать «…есть Природа духовно возрожденного человека, а сила  благодати есть крепость Природная…»[192].

Ибо если ты в познании своем вынуждены обращаться к пороку, то затем «ты удалишь его и не дашь беззаконию обитать в шатрах твоих, то поднимешь незапятнанное лице твое и будешь тверд и не будешь бояться. Тогда забудешь горе: как о воде протекшей, будешь вспоминать о нем. И яснее полдня пойдет жизнь твоя; просветлеешь, как утро. И будешь спокоен, ибо есть надежда; ты огражден, и можешь спать безопасно»[CXCV].

«…И когда видишь Ты на мне эти пятна порока, как Ему принадлежащие, когда явлены Тебе в исповеди пороки мои, они предстают предо мной не как печать смерти[CXCVI]{14}, что умножает мой страх и изгоняет меня во Ад (ибо Ты не оставил в Аду увенчанного святостью Сына Твоего[CXCVII]{15}); – пятна на моей груди и на душе моей предстают мне как созвездия тверди небесной, дабы направить корабль помышлений моих к той обители, где пребывает Сын Твой...»[193].

Познание пути Божьего, – цель жизни человеческой.

И, поэтому познание, соответствующее пути Божьему, является той «твердью небесной», которая и является целью жизни человеческой. Все остальное есть ложное счастье.

«Ибо память наша – сколь безысходно нуждается она, исчисляя ложное счастье, выпавшее нам в мире, в том, чтобы было оно приписано неким мгновениям и привязано к неким срокам, к неким переломным дням; и судимо это счастье по дням его, и имя свое получает от тех мгновений, когда выпало оно нам[194](a). Из какой же жалкой субстанции оно создано, коли Время, Время, которое мы полагаем почти за Ничто, является самой сутью этого счастья?..                    <…>

…время есть ни что иное, как мера движения, и может иметь как бы три состояния: прошлое, настоящее и будущее; из них первого, как и последнего, нет (одного нет уже, а другого еще нет), то же, что мы называем настоящим, – вовсе не то настоящее, которое было, когда вы начали произносить слово, что видите здесь на странице (ибо прежде, чем вы произнесете «настоящее» или даже просто «сейчас», и это «настоящее», и это «сейчас» уже в прошлом), – если это воображаемое почти ничто, Время, есть сама сущность нашего счастья, можно ли помыслить счастье чем-то длительным и надежным[195](b).

Время ненадежно; как же может быть надежным счастье?..     <…>

…Если мы помыслим Вечность, то в ней нет времени; Вечность – это не бесконечно длящийся поток Времени; Время – лишь короткое вводное слово в длинном грамматическом периоде; и Вечность осталась бы той же, даже если бы Времени никогда и не было; и помысли мы не Вечность, но – Бесконечную длительность, то есть не то, что не имело времени начала, но то, что переживет время и пребудет, когда Времени больше не будет[CXCVIII]{1}, – сколь кратким мгновением покажется по сравнению с этой длительностью жизнь самого долговечного из созданий? А сколь мгновенна жизнь человеческая в сравнении с Солнцами или деревом? Сколь же ничтожен тогда в нашей жизни случай, сулящий нам обретение некого блага; и сколь редко можем мы выпавший нам случай схватить и удержать[196](c)?

Как же суетно человеческое счастье, не есть ли оно – хитроумные тенета, что плетутся с осторожным тщанием затем, чтобы удержать случай, который – лишь мельчайшая частица Ничто, Времени. А без этого даже лучшие из даров – Ничто.

Честь, Наслаждение, Обладание, коими одаривают не ко времени, когда мы уже вступили в возраст дряхлости, отвращения и равнодушной глухоты, – они теряют свои достоинства и утрачивают Имя свое. Дары эти перестают быть Честью для нас, ибо мы никогда не предстанем перед очами тех, кто ее дарует; они перестают быть Наслаждением для нас, утративших чувства, чтобы отведать их; они перестают быть Обладанием для нас, все более отдаляющихся от обладания. Юность – их переломный день, когда судят их и дают им имена, вдыхают в них душу и придают форму, превращают в Честь, в Наслаждение, в Обладание; а когда приходят они в возрасте равнодушной глухоты, то приходят как целебный бальзам, когда уже отзвонил колокол, как помилование, когда голова уже слетела с плахи»[197].

И вновь перед Донном встает вопрос о цели человеческой жизни.

«Боже мой, Боже мой, разве звался бы Ты – «Ветхий днями»[CXCIX]{2}, если бы не были мы призваны дать отчет о днях нашей жизни? Упрекал бы нас за то, что стоим мы день целый праздно[CC]{3}, если бы было отпущено нам дней более и мы могли бы пожать урожай трудов наших? Призывал ли бы Ты нас не заботиться о завтрашнем дне, ибо довлеет дню (каждому дню нашей жизни) злоба его[CCI]{4}, – воистину ли означает это, что должны мы оставить всякое попечение о жизни сей?.. 

<…>

…значит ли сие, что не должны мы ни помышлять о днях жизни нашей, ни вести им счет, ни предпочитать один день другому?

О да, волею Твоей спасение наше в ином, и все же иные дни ради нас выделены Тобой среди прочих: ибо как в свой час кульминируют светила на небосводе[198](e), так есть дни, предназначенные для того, чтобы был восхищен дух наш молитвою, – и как замирают планеты, достигнув в движении своем точки стояния[199](f), так и мы в иные периоды жизни должны отринуть всякую суетность и предаться размышлениям о том, что сотворено Тобой нас ради, о ниспосылаемых Тобой испытаниях, суде и воздаянии – о том, какова участь наша в глазах Твоих, – дабы через то обрели мы исцеление духовное и крепость телесную…»[200].

Донн сравнивает эти «иные дни», выделенные для нас Богом, с знаменательными днями творения Мира и посещение Земли Сына Божьего. Это дни тяжелой болезни, протекающей как лихорадка, когда смерть является естественным концом ее, «когда сознание вывернуто и Бог открывается человеку».[201]

О семи днях жизни человеческой.

«…У Тебя один день как тысяча лет[CCII]{27} – Господи, пусть же станет для меня день подобен неделе; дай мне увидеть в нем семь иных дней, семь дней кризиса, и самому судить себя, дабы не был судим я Тобой[CCIII]{28}. И первый день – день, когда нежданно явил Ты Себя мне; разве буду я лишь радоваться тому, что почтил Ты вниманием раба Своего – и при том не приму Тебя? Когда те, кто выше нас, снисходят до посещения дома нашего, мы судим об оказанной нам чести не по роскоши одеяний гостя, не по пышности его выезда и не по торжественности процессии, что сопровождает его, честь заключена в самом посещении; и потому, как бы Ты ни явился, для меня это – переломный момент, ибо тем самым знаю я, что не отринут Тобой, что ревнуешь Ты обо мне и ищешь меня. Так совершается переход от первого дня – дня, когда настигнут я был болезнью, ко дню второму – дню прозрения и обличения, когда совесть моя свидетельствовала против меня. И был для меня вечер, и было утро[CCIV]{29}; было горестное чувство вины в душе моей, но радостен был восход в ней Сына[CCV]{30}. Вечер и утро – ими отмечены дни Творения, и нет в Писании упоминаний о ночи, моя горечь и сокрушение мое о грехах – вечер, но разве неизбежно должна накрыть меня тьма, тьма ночная? – Нет, через раскаяние лежит переход к свету и дню иному, дню отягощенной грехами, но очищенной исповеданием их совести, когда Тобой – Сыном Твоим, через Которого звучит Слово Твое и Кто Сам есть Слово – выдвинуто против меня обвинение и вынесен оправдательный приговор. И из этого дня, дня кризиса и выслушивания показаний моей совести, рождается третий мой день. День, посвященный приготовлениям к тому, чтобы принять Сына во всей Его полноте – принять Его в Таинствах, на путях этого дня идущего поджидают множество темных ущелий и скользких ступеней[202](o), особо опасных для тех, кто склонен сбиться с пути и подвергнуть душу свою опасности, выясняя несущественное и пренебрегая главным, но ждут путника и радостные часы, напоенные светом, если в продолжение всего странствия следовал он за Тобой. И теперь воистину знаю я, что Плоть и Кровь Сына, сходящего ко мне в причастии и соучаствующего в вине и хлебе, куда реальнее усваиваются телом моим и кровью моей, нежели плотские вино и хлеб.

И теперь, когда в течение трех дней был Ты мне вожатым, пребывая рядом со мной в день Посещения Твоего, день испытания моей Совести и день приготовления к соборованию – принятию последней печати примирения с Тобой, Господи, уже почти не боюсь я туч или бурь дня четвертого – дня моей смерти и переселения отсюда. Ничто, делающее горьким воспоминание о смерти, не заслуживает имени счастья. И, о смерть! как горько воспоминание о тебе для человека, который спокойно живет в своих владениях, для человека, который ничем не озабочен и во всем счастлив и еще в силах принимать пищу[CCVI]{31}. Потому, Господи, Ты превратил эту болезнь, во время которой не могу я принимать пищу, в пост, так что стала она мне сочельником, предшествующим великому празднику – уходу моему из мира.

За днем же смерти последует пятый день – день Воскресения; ибо сколь бы долгим ни сделал Ты день, что пребуду я в могиле, между ним и Воскресением из мертвых не пройдет и дня. Тогда все мы будем облачены в собственные наши тела; но те, кто праведно распорядился своими земными днями, будут также облачены и в славу, тогда как другим суждено облачиться в ветхие их одежды – в тело греха[CCVII]{32} – и ничего не получат они к тому, кроме мучений, не ведающих смерти. И этот день пробуждения от сна смертного, когда душа моя облачится в тело мое, а тело мое – в тело Христово, явят меня – тело и душу мою, шестому дню, дню судному, который воистину – день кризиса и решения моей участи, ибо будет явлен мне Суд, и буду я присутствовать при Суде над миром, и когда Суд будет объявлен мне, я вступлю через то во владения седьмого дня, моей Вечной Субботы перед лицем Твоим, в Славе и Радости, пребывая в Тебе самом[CCVIII]{33}; и буду я жить жизнью вечной, не считая более дней моих, как Сын Твой и Дух Святой, которые пребывали с Тобой прежде, чем положил Ты начало дней Творения»[203].

И вот, пройдены дни тяжелой фазы болезни, в которой, как считает Донн, Бог исповедовал его. Но каков результат исповеди? Каков будет вердикт, вынесен ему? Жар спал, но бессонница еще более мучительна своей неопределенностью. Что впереди, – выздоровление или смерть?

Донн вновь возвращается к анализу фазы телесного умирания человека, сравнивая сон и смерть.

Сон и смерть.

«Человек, живущий в согласии с природой, полагает, что сон ниспосылается ему, дабы освежить силы телесные для жизни этой и приуготовить душу для жизни будущей; сон есть наслаждение и милость; он есть отдых, нам данный, ободряющий нас, и катехизис, нам заповеданный, наставляющий нас; мы восходим на ложе сна в надежде, что восстанем с него, исполнившись сил; мы отправляемся ко сну, ведая, что, может статься, уже не воспрянем от него. Сон – это опиум, дарующий нам отдых, но опиум этот таков, что мы можем так и не прийти в сознание. Однако, хотя люди, живущие в согласии с природой, и постигли двоякую роль сна, познали его переносный и эмблематический смысл, когда сон есть образ смерти, Сам Господь, совершивший и закончивший Свой труд прежде, чем Природа начала быть (ибо Природа – лишь подмастерье Господа, семь дней была она у Него в обучении, ныне же стала десятником, работающим под Его началом), Господь, утверждаю я, замыслил сон лишь ради освежения сил телесных, и не был тот изначально подобием смерти, ибо самой смерти тогда не было. Человек повинен в том, что смерть явилась в мир[CCIX]{1}, – и тогда Господь взял порождение человека, смерть, и исправил ее, и сделал своим орудием. А так как имеет смерть облик и вид, вселяющий в человеков ужас, так что те боятся собственного своего порождения, Бог являет Человеку смерть в облике знакомом и привычном, лишенном отталкивающих и пугающих черт в образе сна, и, пробуждаясь ото сна, задается человек вопросом: а не так же ли будет со мною по смерти, как сейчас, когда я спал – и проснулся, – и охватывает тогда человека стыд, что, бодрствуя, на самом деле спит он, и изводит себя помышлениями меланхолическими, что связаны со столь страшащей и пугающей его смертью, которая не более чем сон…

…Я же не могу уснуть; но если я уже стою на пороге Вечности, где времени больше не будет[CCX]{2}, – что за дело мне до хода часов? Почто тяжесть, лежащая у меня на сердце, не передастся векам моим, дабы я смежил их и забылся – дабы пали они, как падает мое сердце?

Почто, утратив всякую радость от созерцания внешнего мира, не могу я отвратить от него мой взор, смежив глаза мои и заснув? Почто, стоя на пороге обители, где я буду бодрствовать постоянно и где более не будет сна, не могу я истолковать это мое беспрестанное бдение здесь как приуготовление к ждущему меня в грядущем?»[204]

Донн мечется в поисках истины сна, но не может уловить ее, перебирая все, что написано об этом в Писании. Действительно ли, что этот момент скрыт от человека?

«Возлюбленному Своему Ты даешь сон[CCXI]{5}. Утратил ли я сию печать любви Твоей[CCXII]{6}?, – восклицает он. – …Или же в споре, что идет сейчас обо мне, истина на иной стороне, и не суждено мне выздоровления, коли лишен я сна? Господи, упаси меня слишком точно, слишком буквально принимать слова премудрого слуги Твоего, Соломона: человек ни днем, ни ночью не знает сна[CCXIII]{11}, – ибо не ведаем, о ком это сказано: о тех, кто поглощен суетой мирскою, или о тех, кто взыскует познания, – как не ведаем, сказано то в оправдание или осуждение; если и дано нам что-то сказать, то лишь: есть люди, которые не заснут, если не сделают зла, и засыпают они, только когда доведут кого до падения[CCXIV]{12}; можем также добавить к этому иное богатый не спит, ибо пресыщение не дает ему заснуть[CCXV]{13}…               <…>

…Но Сын Твой благословенный укоряет учеников, что поддались они сну[CCXVI]{16},..                           <…>

…В Писании «сон» может равно означать и успение[CCXVII]{19}, и отдых от трудов праведных. Однако в слово сие быть вложен и иной смысл, когда оно есть синоним греха[CCXVIII]{20}, но также и самой кары за грех – Смерти[CCXIX]{21}…                     <…>

…Потому, Господи, должен я понудить мысль мою двинуться дальше, и искать ответа не на вопрос, что есть сон, а что есть пробуждение ото сна и бодрствование. Ибо теперь, когда ведомо мне, что длань Господня – легка, сочту ли тяжким отдельный перст ее? или зная, что болезнь сия послана мне во исцеление, отнесусь ли к мучительному приступу ее как к яду, что насильно подносят к губам, и буду ли роптать?

Пророки – как стражи, что не смыкают глаз своих, соблюдая чад Господних.

Призванных ко служению, которому причастен и я, называют стражами[CCXX]{23}: Пророки – не просто те, кто наделен даром прозрения, наделен способностью видеть дальше других, – они призваны как стражи, что не смыкают глаз своих, соблюдая чад Господних…                    <…>

…И недаром апостол, сказав: будем же бодрствовать[CCXXI]{25}, – чтобы, буквально понятые, не ввергли нас слова его в тяготы, коих не сможем вынести, тут же добавляет: бодрствуем ли мы, или спим, дозволено нам жить вместе с Христом[CCXXII]{26}. Тогда, однако, то, что бежит меня сон, доказывает, что приближается ко мне Смерть (так Оригинал не терпит подле себя Копии, не терпит жизни скудной, которая – лишь отблеск жизни иной, лишь подражание истинному бытию), – Смерть, которая есть сон сладостный, отдохновение души моей, Смерть – обручительница, что наконец-то повенчает меня с Тобою, и сочетаюсь я браком нерушимым[CCXXIII]{27}, хотя бы была тому ценою погибель моя»[205].

«Боже предвечный и милосердный, в Твоей власти превратить ложе болезни в часовню отстраненных от причастия, обратить сны в молитвы и медитации, к Тебе устремленные – пусть же бессонница, что не отступает от меня, эта невозможность уснуть, которую Ты мне ниспослал, обернется для меня не терзанием и мукой, но также и залогом того, что в момент явления Твоего не застанешь меня спящим, и не найдешь на меня, как тать[CCXXIV]{28}…     <…>

…Ты же, единственный врачеватель моей души, дай ей знать, что назначаемое Тобой лечение пробудит ее – и взревнует она о Боге своем[CCXXV]{29} и в Нем Одном обретет единственное успокоение…»[206].

О колокольном звоне.

И вот когда метание стало невыносимо, а неизвестность ставит Донна на грань безумия, к нему приходит успокоение в виде колокольного звона.

Ему вспомнился автор, который, будучи в турецком плену, «чтобы не впасть в отчаянье», написал книгу, озаглавленную «О колокольном звоне»[207](a), который своей неумолкаемой музыкой сфер, вернул ему спокойствие.   

И сейчас лежа на постели, Донн непроизвольно вдруг прислушался к церковному звону. Тут же вспомнилась история, как захватив «Константинополь, турки переплавили колокола на пушки[208](b)». Нахлынули воспоминания молодости: «довелось слышать мне и колокольный звон, и гром орудий, однако ни то, ни другое не запечатлелось в моей душе столь сильно, как голос этого колокола, что звучит сейчас[209](c). А ведь я слышал вблизи, что такое церковный звон, когда бьют тридцать колоколов разом[210](d), как слышал я и колокол столь великий, что, говорят, один его язык весит более шестисот фунтов. И все же волнение мое, когда довелось мне услышать те диковины, – ничто в сравнении с тем, в котором пребываю я сейчас. Звучание здешних колоколов во время траурной церемонии далеко от торжественности, но я знал того, кого оплакивают они: он был соседом моим, мы жили в домах, что стоят бок о бок, – и вот он отправляется в дом иной, куда и мне суждено идти вслед за ним… 

<…>

И когда колокольный звон возвещает мне, что еще один из ближних моих сошел в землю, не должен ли я осознать, что это – мое наказание, которое принял он на себя, мой долг, который он выплатил… 

<…>

…Иногда мы слышим о чьем-то стремительном продвижении к вершинам власти и полагаем, что и мы могли бы быть на его месте, почему же не можем мы быть на месте того, кого похоронные дроги везут сейчас к месту вечного упокоения? Полагая себя достойными сидеть в кресле другого или занимать пост его, почему не считаем нужным помыслить о том, каково было бы нам лежать в чужой могиле?

Пусть я обделен благосклонностью фортуны, выпадающей порой худшим, чем я, но разве обделен я смертной долей, которая есть достояние тех, кто ниже меня? Пусть иные ловчее меня, однако, как и они, я рожден для столь же многих немощей. Получу ли должность церковную – ибо ведомо мне, что

такое лежать в могиле, или признают меня врачом – ибо изучил, как идет омертвение тела, на собственном примере, умирая? И пусть найдутся те, кто выше и почтенней меня в этой иерархии, пусть найдутся те, кто старше меня, но я постиг полный курс наук в преславном университете, за малое время прошел многое, благодаря жестокой лихорадке, которая была наставником моим и ходатаем. А потому, кого бы ни провожал сегодня колокол в последний путь, если вчера я и тот, кого ныне хоронят, были бы на равных, то следовало оказать предпочтение мне, наделив меня синекурой, выпавшей ему.

Но власть над смертью в руке Господа, иначе нашлись бы те, что подкупят саму смерть. Ибо, если знает человек корысть смерти и видит в смерти облегчение, что помешает ему изыскать средства, дабы склонить ее в свою пользу. И, однако, видя, что многие, подвизающиеся на том же профессиональном поприще, получили повышение, люди склонны питать надежду, что и им просияет удача. Потому, когда колокола ежечасно твердят мне о похоронах, похоронах множества людей, во всем мне подобных, этот звон несет мне если не стремление поторопить смерть, то покой при мысли, что когда-нибудь придет и мой черед лечь в землю».[211]

«И разве то, что похоронный звон был в обычае и у язычников – основание, чтобы изгнать его из церкви, – как же быть тогда с похоронами, ведь и язычники хоронили своих умерших? Неужели следует отказаться от погребальных колоколов, ибо звон их может ввергнуть добрых христиан в идолопоклонство? Разве утверждение, что колокольный звон изгоняет злых духов, – основание для отказа от колоколов? Воистину, верно сие, воистину, Дух зла ярится и неистовствует от собственного бессилия, заслышав колокола, ибо звон их сзывает прихожан на молитву, соединяет Господа и верных Его, приближая конец того Царства, над которым Дух зла захватил власть. Давая основание Церкви воинствующей в мире сем, впервые создавая ее в среде Израиля, Ты повелел созвать народ в собрание гласом трубы[CCXXVI]{1}, и перед тем собранием повелел священникам носить на своем одеянии звенящие колокольцы[CCXXVII]{2}. И труба, и звон колоколов сохранены Тобой и в Церкви Торжествующей, но роль и порядок их следования – иные сопровождаемые колокольным звоном, впервые вступаем мы под сень той Церкви (ибо лишь по смерти нашей становимся ее членами); истинное же посвящение в лоно ее и подтверждение нашей к ней принадлежности произойдет, когда прозвенит труба архангела – в Воскресении[CCXXVIII]{3}. Трубный глас, волею Твоей, сопровождает и мирские, и церковные церемонии, но колокольный звон всецело отдан Церкви...

 <…>

Христианская церковь, – Тело Христово.

…Я знаю, что Церкви нет нужды что-либо заимствовать у иудеев или язычников, ей нет нужды в подпорках для молитвы, подпорках, что помогают духу вознестись, – знаю это с абсолютной непреложностью. Но все же мы обязаны Тебе благодарностью, – ведь Ты дозволил Церкви сохранить эти старые установления и, пожелав сделать нас христианами, не искоренил в нашей вере то, что восходит ко временам дохристианским, не перечеркнул наше чисто человеческое естество, и потому, практикуя самые возвышенные из наших обрядов – обрядов христианских, – мы, Твоей волей, можем полагаться и на ту чувственную поддержку, что взывает к нашим человеческим качествам: ибо человек добродетельный[212](e) любезен Тебе не менее доброго христианина: и хотя милосердие исходит от Тебя Одного, Твоей волей оно не связано с одной лишь природной добродетелью».[213]

«Церковь есть Церковь вселенская, соборная Церковь – и таковы же ее деяния. Все, творимое ею – всеобщее достояние. Крестит ли она младенца – и я вовлечен в это крещение, ибо через крещение сочетается тот со Христом, ибо Он есть глава Церкви, к которой принадлежу и я, и сливается с телом, в котором я – один из членов его. Погребает ли она мужа – это погребение задевает меня: все человечество – создание одного автора, оно есть единый том, и со смертью каждого из нас не вырывают из книги соответствующую главу, но переводят ее на другой язык, и перевод тот лучше оригинала; так каждой главе суждено быть переведенной в свой черед; у Бога в услужении множество переводчиков: одни части переведены Старостью, другие – Болезнью, иные – Войной, а иные – Правосудием, – но на каждом переводе лежит рука Господа. И она сплетает вместе разрозненные листы для той Библиотеки, где каждая книга раскрыта навстречу другой[214](a): и подобно тому, как колокол, звонящий к началу службы, зовет не только священника, но и паству, этот колокол зовет всех нас: а для меня, кто по болезни своей стоит уже почти у самой двери, призыв его звучит громче, чем для других…           <…>

…Кто не поднимет взор к Солнцу, когда оно восходит? Но сможет ли кто оторвать взгляд от кометы, когда она вспыхивает в небесах? Кто не прислушается к звону колокола, о чем бы тот ни звонил? Но кто сможет остаться глух к колокольному звону, когда тот оплакивает уход из мира частицы нас самих?

По ком звонит колокол?

Нет человека, что был бы сам по себе, как остров; каждый живущий – часть континента; и если море смоет утес, не станет ли меньше вся Европа, меньше – на каменную скалу, на поместье друзей, на твой собственный дом. Смерть каждого человека умаляет и меня, ибо я един со всем человечеством.

А потому никогда не посылай узнать, по ком звонит колокол, он звонит и по тебе[215](b). У кого повернется язык назвать нас попрошайками, алчущими страдания, кто скажет, что мы – те неимущие, что берут в долг у имущих, будто нам мало своих страданий, и мы должны принять на себя еще большие, придя за ними в дом соседей своих. Поистине, простительна была бы та жадность, что заставляла бы нас поступать таким образом; ибо горе есть сокровище, но редко какой человек имеет его в избытке…           <…>

…Лишь колокол, что сообщает мне о его несчастье, извлекает это золото на свет и предлагает мне: ибо если, помыслив об опасности, грозящей другому, я задумаюсь над той, что нависла надо мной, то тем я оберегу себя самого, обратившись за помощью к Богу…».[216]

Можно предположить, что колокольный звон вывел Донна на закон естественного права, который гласит: «должно в первую очередь заботиться о самосохранении, заботиться о самих себе»[217]. Но этот закон открылся ему с другой стороны: со стороны бессмертия рода человеческого.

«Господи, не Твоя ли рука узнается в том, что, как повелел Ты из тьмы воссиять свету[CCXXIX]{2}, так тот, по ком ныне звонит колокол, тот, чьей взор объят тьмой, становится наставником, духовником и епископом для многих и многих, кто внемлет голосу, звучащему в погребальном звоне, – не даешь ли тем самым Ты нам залог бессмертия?..          <…>

…Не так ли возвещает мне погребальный колокол: тем, чем ныне стал я, станете и вы в день оный. Слышу Моисея, обращающегося ко мне – взывающему ко всякому, кто внемлет колокольному звону: вот благословение, которым благословляю вас перед смертью своею[CCXXX]{5}; и прежде, чем придет к вам ваша смерть, задумаетесь о ней, разглядев свой конец в моей кончине…».[218]

Но мысль исследователя вновь находит повод к раздумью, причем к такому, что Донн, то ли так и думает, то ли чтобы загладить свой дерзкий вопрос к Богу, вынужден прибегнуть к диалектике.

«Я иду приготовить место вам{[CCXXXI]9}, с той лишь разницей, что усопший возвещает звоном погребального колокола: я послан приуготовить вас к месту сему, к могиле. Но Боже мой, Боже мой, ведь небеса – слава и радость, почему же тогда о мире горнем напоминает нам то, что славе и радости противоположно, почему самоотвержение и горечь – залог восхождения? В Ветхом Завете? Завещании Твоем народу избранному говорилось о ниспослании ему победы и изобилия, упоминались вино и елей[CCXXXII]{10}, млеко и мед[CCXXXIII]{11}, собрание друзей, поражение врагов, сердце, исполненное веселия[CCXXXIV]{12} – и так, ступень за ступенью, восходили верующие к познанию обители успокоения, что приготовил Ты им, через славу и радость мира дольнего восходили к познанию славы небесной.

Почему же изменил Ты старинному обычаю и ведешь нас путями новыми – путями повиновения и умерщвления плоти?

Почему же изменил Ты старинному обычаю и ведешь нас путями новыми – путями повиновения и умерщвления плоти, путями скорби и стенаний, путями, в конце которых – жалкая кончина, а на всем протяжении их – ожидание страданий, взывающих о жалости, когда на страдания других смотрим мы как на ниспосылаемые нам в поучение и принимаем их как наши собственные, еще более растравляя тем душу свою? Или слава небесная не есть лучшее из лучшего, разве есть нужда удобрять почву жизни нашей унынием и унижением, дабы возрос на ней сей цветок и увидели мы всю красу его? Разве слава небесная не есть сладчайшее из сладчайшего, что она нуждается в горечи жизни сей, чтобы обрести вкус истинный? Разве радость и слава в горних – слава и радость лишь в сравнении с тем, что отпущено нам в мире сем? – неужели они не есть самая суть радости и славы, а лишь предстают такими в сравнении с этим миром, где окружает нас уныние и бесславие? Но мне ведомо, Господи: слава и радость небесные – иной природы. Как Ты, Который есть все, не имеешь тварной субстанции, так слава и радость, что с Тобою, не сотворены из того, что подвержено времени и изменчивости: они – сама суть радости и славы. Но почему же тогда, Господи, Ты не положишь начало им здесь, в мире сем? – Прости, Господи, мне мою опрометчивость; я, спрашивая, почто не поступаешь Ты так, в глубине души тут же чувствую, что не прав; ибо эта радость и эта слава – сколь могу судить я по себе, – они внутри нас, и они же разлиты повсюду в этом мире; те же, кто не обретают радости в скорби своей, и славы в отверженности, пребывают в страшной опасности, ибо лишатся они славы и радости не только в сем мире, но и в мире грядущем»[219].

Это сомнение вновь возвращает Донна к вопросу о смерти человеческой.

«Ты даешь мне знать, что колокол, провожающий в последний путь ближнего моего, звонит и обо мне – ибо, возможно, отойду я раньше, чем стихнет последний раскат его. Возмездие за грех? Смерть[CCXXXV]{17}, я же грешен – разве дано мне избегнуть смерти? Смерть – конец всякого недуга[CCXXXVI]{18}, я же поражен грехом – тогда разве смерть не мое достояние? Я слуга нерадивый[CCXXXVII]{19}, разве могу я не бояться смерти, но Ты – Ты хозяин милостивый, потому не страшусь предстать пред Тобой: в руки Твои, Господь, передаю мой дух[CCXXXVIII]{20}. Пред Тобою склоняюсь, побежденный, и знаю: будь я жив или мертв, Ты примешь мою капитуляцию…»[220].   

Смерть естественная, – это смерть тела и вознесение души. 

И здесь Донн впервые твердо разделяет смерть человеческую на две составные части: – смерть тела и вознесение души.

«…и пусть назначено телу идти путем плоти, которая есть прах и в прах возвратится[CCXXXIX]{23}, душе назначено идти путем святых. Когда Сын воззвал на кресте: Боже Мой, Боже Мой! Для чего Ты Меня оставил? – он вопиял не столько о Себе, сколько о Церкви – о рассеянных и отсеченных членах Своих, о тех, кто в глубине несчастья могут убояться оставленности и одиночества. Сей больной, Боже всеблагий, – один из членов Тела Христова; внемли Сыну, взывающему к Тебе от его имени: Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил? – и не оставь его; но левой рукой Своей положи тело его в могилу (если так Тобой решено), а правой – прими душу его в Царствии Твоем и соедини его и нас в  Соборе Святых. Аминь»[221].

Разделив смерти тела и вознесения души, Донну просто необходимо выяснить суть этих составных элементов человека. И вновь он ставит перед собой, вроде бы давно решенные вопросы о душе: «Душа его отошла. Куда? Кто видел душу, как нисходит она в тело человеческое и как оставляет его?»[222] И как выясняется, единого мнения по этому вопросу не существует.

И даже Св. Августин[223], который ни о чем столь много не размышлял, как о природе души, – признается Св. Иерониму[224]: «Пусть исповедание веры будет мне ясным свидетельством, что душа, покидая тело, идет туда, где ждет ее спасение, – и да не заботит меня то, что непостижимы для разума пути, коими нисходит душа в тело мое...»[225].

Донн соглашается с Св. Августином: «…Пусть же станет предметом всех наших размышлений исход души, а не то, как вселяется она в бренное тело. Колокол возвещает мне, что еще одна душа покинула сей мир. Но куда же отошла она? Кто скажет мне сие? Мне неведомо ни имя усопшего, ни его положение, ни род занятий, – мне неизвестны обстоятельства и ход жизни его, – как же мне сказать, куда направится его душа? Не был я рядом с ним ни в болезни его, ни в смерти, не ведаю путей, коими шел он в этом мире – и куда они его привели, не могу спросить о том у знавших его, чтобы слова их подтвердили или опровергли мои предположения о посмертных путях его души. И все же имею при себе свидетеля, который ведает более, чем они: имя ему? Милосердие; и если обращусь я к нему, то ответом мне будет: усопший отошел туда, где вечный покой и радость, и слава[226](d); как же мне думать о нем иначе, как пренебречь долгом благодарности, взывающей к моему милосердию, если сам звон его погребального колокола послужил мне благим наставлением: колокол обратил помыслы мои к молитве, стал мне поддержкой, и я вознес молитву за того, кто покинул юдоль земную, – и в вере молился я, исполнившись милосердия, исполнившись веры в то, что душа усопшего отошла туда, где вечный покой и радость, и слава. Что же до тела – сколь жалка его участь! Речь наша не поспевает за стремительностью происходящих с ним изменений, имя которым – распад. Еще три минуты назад оно было домам души, единственной насельницы его – и вот сделала та один лишь шаг к Небесам, оставила земное ради небесного, – как тело тут же утратило само имя обители, став необитаемым, и стремительно теряет само право зваться телом, разрушаемое тлением…                     <…>

…Что за плачевная картина, что за горькое  зрелище – тело, на глазах подвергающееся распаду и разложению!

Вот – обитель, надежно и соразмерно выстроенная: душа связует члены нашего тела подобно тому, как раствор связует камни, – но едва душа покинет тело – как перед нами безжизненная статуя, изваянная из глины[CCXL]{2}, – статуя, которая тут же начинает расползаться и терять очертания, как если бы глина была снегом, и вот, то, что было обителью, – лишь горсть праха[CCXLI]{3} – пыль, носимая ветром, куча отбросов, останки…»[227].  

О трех душах человека.

«…У человека, помимо бессмертной души, есть еще душа чувственная и душа растительная, кои первыми пробуждаются и начинают действовать в теле, когда мы приходим в мир и бессмертная душа  обитает в нас бок о бок с этими душами, не ущемляя и не изгоняя их, – но, покидая тело, уводит их вместе с собой: она ушла – и нет в теле ни теплившейся до того жизни, ни чувства. И видим мы, что Земля нам – лишь приемная мать, и не она дала нам жизнь. Истинная мать выносила и взрастила нас в утробе своей и, разрешившись от бремени, пересадила нас в мир, как садовник высаживает росток из оранжереи в сад. Что до Земли – она принимает нас в утробу, где пребываем мы и умаляемся, покуда плоть наша не станет ничем, – и тогда разрешается она от этого бремени: приходят и вскрывают могилу нашу, и кладут в нее другого[228]{e}. И мы не пересажены в иные условия, но извергнуты, и прах наш развеян по ветру, дабы смешаться с презренным прахом, никогда и не бывшим душой живою»[229].

Таким образом, Донн окончательно приходит к выводу, что в Земле наше тело проходит немало изменении, пока окончательно не превратиться в прах.

О мощах.

Далее Донн уже как юрист рассматривает с точки зрения естественного права нерешенный Церковью вопрос о почитании телесности того, у кого невидимая душа отошла, а телесность его разлагается, преданная земле, и, тем не менее, почитается нами в виде воплощения ее в другой телесности, – как то: картинах, иконах и статуях.

«Мне довольно знать: обычай сей возник в те времена, когда язычники слишком благоговели перед памятью, – почти всегда именно в этом исток идолопоклонства у всех народов: оно берет начало свое в любовном почитании, в ревностном поклонении, в усердном сохранении памяти усопших и их изображений[CCXLII]{5}; так по человеческому тщеславию вошли идолы, в мир[CCXLIII]{6}, так статуи и изображения, призванные запечатлеть дорогих покойников, по прошествии многих лет стали почитаться как образы богов: то, что первоначально было лишь изображением друга, со временем стало изображением бога[CCXLIV]{7}, – и вот, по словам мудреца, стали называть божественным дело рук человеческих[230](f) – дело давней руки[CCXLV]{8}. Притом иные авторы даже говорят о сроках, по исполнении которых такие изображения перестают быть образами малых сих и, будучи освящены временем, становятся образами богов – сие происходит через 60 лет после их создания. Эти образы человеков, что жили когда-то, и идолы, изображающие тварей, что никогда не жили, наречены одним общим именем, дававшимся им без разбору: «мертвые» – и поклоняющегося сим истуканам порицает премудрый, ибо кадящий кумирам о здоровье взывает к немощному, о жизни просит мертвое, о помощи умоляет помочь неспособное[CCXLVI]{9}; или должны мы спрашивать мертвых о живых[CCXLVII]{10}? – возмущается пророк. Именно здесь таится корень многих зол, здесь причина многих религиозных обрядов, связанных с поклонением мертвым: и именно потому, полагаю я, Ты, Господи, связал первых служителей Твоих запретом как бы то ни было соучаствовать во всем, что касается сего опасного идолослужения, дабы, видя их воздержание от совершения треб по умершим, прочие люди сказали: разве мертвые достойны всех почестей, что мы оказываем им в заблуждении нашем, коли Господь не дозволяет слугам Своим не только прикасаться к телам их, но даже созерцать их[CCXLVIII]{11}…»[231]. 

Поэтому Донн делает вывод о том, что «…опасность сего идолослужения сходит на нет, коль только Ты, Господи, позволяешь нам оказывать мертвым долг милосердия и через то получать в милосердии наставление – наставление, исходящее от усопших наших. Не это ли, Господи, есть освященный Тобою способ, коим можем мы восстановить семя умершему брату своему[CCXLIX]{12}, если я, размышляя о смерти его, рождаюсь через то к лучшей жизни?  И вот оно, благословение Рувиму. Да живет Рувим и да не умирает, и да не будет малочислен[CCL]{13}; да продлится он во многих.

И то – проклятие: умирающая – пусть умирает[CCLI]{14}; пусть не соделается блага умирающей: ибо, по словам апостола, сие – бесплодные деревья, дважды умершие[CCLII]{15}. То – смерть вторая[CCLIII]{16}, если никто не живет жизнью лучшей после смерти моей, научившись тому от моей смерти»[232].

И тут становится понятным обращение Донна к Богу в начале «Увещевания» с прощением о дерзости данной темы. «Господи, Господи, если слишком дерзко с моей стороны назвать это рассуждение «Увещеванием», – в Твоей воле смягчить смысл слова сего. Но мной движет жажда познать и в трепете принять Твою истину».

Полностью же текст апостола, на который ссылается Донн, таков: – «Горе им, потому что идут путем Каиновым, предаются обольщению мзды, как Валаам, и в упорстве погибают, как Корей. Таковые бывают соблазном на ваших вечерях любви; пиршествуя с вами, без страха утучняют себя. Это безводные облака, носимые ветром; осенние деревья, бесплодные, дважды умершие, исторгнутые; свирепые морские волны, пенящиеся срамотами своими; звезды блуждающие, которым блюдется мрак тьмы на веки»[CCLIV].

Таким образом, Донн сравнивает умершее тело человеческое с Каином, «уходящем» в землю. Следовательно, Донн, как бы возвращаясь к своему памфлету «Игнатий и его конклав», уже окончательно склоняется к выводу о том, что Ад находится в недрах земли[233].

Поэтому «любой усопший прежде меня – первый учитель мой в этой школе смерти…

<…>

…И если останусь я безучастным к смерти того, по ком звучит сейчас колокол, горька будет мне моя смерть, ибо на пороге ее мне как бы будет отказано в Твоей помощи: ибо сей усопший послан мне, как тот, кто был послан Тобой возвестить Ангелу Сардийской церкви: бодрствуй и утверждай прочее близкое к смерти[CCLV]{21}; через него получаю я духовную поддержку в немощи моей телесной[CCLVI]{22}. И что бы ни возвестил Ты мне – будь то сказанное ангелом Твоим Гедеону: мир тебе, не бойся, не умрешь[CCLVII]{23}, – или объявленное Тобой Аарону: ты умрешь там[CCLVIII]{24}, – равно то укрепит меня – лишь бы Ты сохранил душу мою, готовую уже к исходу смертному, от худшей смерти, от греха[CCLIX]{25}…                <…>

Последствия пренебрежения естественным правом.

…И тогда, пренебрегая звоном погребального колокола, который призван донести до меня наставление усопшего, я ввергаю себя в бездну несчастий, обрекаю себя на то, что я, кого Бог живых[CCLX]{30} возлюбил столь много, что за меня умер, – умру, а порождение мое – грех – будет бессмертным…»[234].

О соборе Святых.

К Донну приходит понимание конечности всего в этом мире и самого мира, и, можно предположить, он понимает, «чего лишены святые на Небесах», и что имеют живущие в мире дольнем. 

«…я обречен смерти с рождения, с того момента, как дух мой воплотился в этом сосуде скудельном – сосуде, чьи стенки тают и истончаются с каждым мгновением, ибо вся жизнь есть не что иное, как постоянное умирание…   <…>

…Ты дал нам толику неба: пусть спорят те, кто пребывает в земной юдоли, о том, ведомо ли святым в горних, в чем здесь, в мире дольнем, имеем мы истинную нужду, – бесспорно, что мы, пребывающие на земле, знаем, чего лишены святые на Небесах, чего недостает им для полноты блаженства – разве не потому наделил Ты нас даром молиться о святых Твоих? – ибо душа, которая только что причастилась Царствия Небесного, может в радости вернуться назад ради воссоединения с телом, ею оставленным, – а, следовательно, истинная наша радость тогда лишь исполнена, когда познаем мы ее и душою, и телом. И вот смиренно возношу я к Тебе свои мольбы, когда простерлась надо мною уже Твоя рука: Господь милосерднейший, во имя Сына, Иисуса Христа: Ради того, чтобы благословенный Сын Твой воистину мог распорядиться полученным от Тебя даром и в последний день принять на Себя дарованные Ему обязанности Судии[CCLXI]{33}, и собрать на Небесах Собор верных Своих – Собор Святых, воскресших для полноты бытия в облике телесном[CCLXII]{34}, – ибо Собор душ всегда пребывает у престола Его: ибо Тебе ненавистен сам грех, и ненависть Твоя ко греху может дойти до того, что Ты уничтожишь самое орудие греха – обольщения мира сего и сам этот мир, а с ними вместе – все временные победы, коими грех кичится, и жало болезни и смерти[CCLXIII]{35}, и все крепости и темницы и горделивые памятники греха – всем им суждено сгинуть, сгинуть в могиле. Так время исчезнет, утоленное вечностью, исчезнут надежды и ожидания, утоленные обладанием, исчезнет конечное, бесконечностью утоленное, и все живущие удостоятся спасения – духовного и телесного, став единой и вечною жертвой Тебе там, где обретешь Ты от человеков радость, а они от Тебя – славу. Аминь»[235].

Природа и человек.

Постепенно мысли Донна переходят на анализ протекания болезни в свете положения, к которому он пришел: «жизнь есть не что иное, как постоянное умирание». Но тогда болезнь есть разлад – «почто же ищем в болезни того, что не можем найти в Природе – Природе, которая привержена упорядоченности и смыслу и всякое свое творение стремится довести до совершенства, вывести к свету? Или можем мы заставить пробиться июльские цветы в январе, а весенний первоцвет – распуститься осенью? Повелеть плодам явиться на ветках в мае, а листьям – проклюнуться из почек в декабре?...           <…>

…Природа (если надеемся мы обрести в ней надежную и сильную покровительницу) не потерпит того, чтобы мы ущемили ее права, отложили сроки их исполнения или связали ее какими-то обязательствами: полученный ею патент старше нашего и дарует ей полную свободу действий. Природу нельзя ни пришпорить, ни понудить ускорить свой шаг нет силы, что на это способна, сие не во власти человека; великие не любят, когда их к чему-либо понуждают. Сильные мира сего вольны дарить, вершить суд и миловать, но ищущие плодов от тех деяний должны знать сроки, когда надлежит сбирать урожай: всякое древо плодоносит в свое время; и не ведающие сроков умрут с голода прежде, чем дождутся дара, обнищают прежде, чем добьются правосудия, умрут прежде, чем обретут помилования»[236]. Природа открывается человеку только тогда, когда он готов будет принять информацию, заложенную в Ней.

О Боге, скрытом завесой метафор и вторых смыслов.

«Бог, чье слово – неуклончиво и прямо[CCLXIV]{2}: и всякому слову, исходящему от Тебя, следует верить буквально, ибо исполнится все, сказанное Тобою. Но также Ты есть Бог, скрытый завесой метафор и вторых смыслов (Господи, говоря сие, единственного чем радею, – о славе Твоей, и да не соблазнятся сказанным профаны, да не истолкуют мои слова Тебе в поношение): в Божественном Писании найдем мы столь высокую риторику, столь пространные переходы к метафоре нежданной – и точной, столь всеобъемлющую наполненность каждого слова, такие завесы аллегорий и такие Третьи Небеса гипербол[CCLXV]{3}, столь гармоничный стиль красноречия и столь многосмысленные образы, что раскрываются лишь по глубоком над ними размышлении, – найдем убедительность всепокоряющую и заповеди неотразимые[237](b), и в словах, льющихся, как млеко, обнаружим твердость мускулов напряженных[CCLXVI]{4}, что все мирские авторы пред Тобою – как отродье Змиево, пресмыкающееся в пыли, перед голубем, парящим в облаках. Никому, кроме Тебя Самого, не под силу выразить словами невыразимое богатство смыслов и композиции Твоего Писания…   <…>

…Ты дал нам землю, и волей Твоей труждаемся мы на ней во дни нашей жизни, в нее же и ложимся по смерти нашей; не из глины ли, не из персти земной возводим мы себе обители? но разве не в той же глине суждено нам быть погребенными? И так же Ты дал нам единое Слово: и во искупление, и на муку: соприкасаясь с ним, равно чувствуем мы греховность свою и воспаряем духом до чертогов небесных. Есть в Писании Твоем места, что трудностью своей смущали таких Твоих служителей, как Августин и Иероним, заставляя спорить о верном истолковании и даже обрушиваться друг на друга с нападками, как свидетельствует о том их переписка, – однако оба святых мужа призывали всех, ищущих Господа, пусть то даже немощные старухи и юные девы, о которых знали святые, что слаб их дух и легко им впасть в соблазн, – читать Писание целиком, без изъятий, и не ограничивали их тем, что доступно простодушному пониманию. И не только словам Твоим, Господи, присущи метафоричность и второй смысл, но и Твоим деяниям. Метафорична сама стилистика действия Твоего, которое Ты строишь подобно стиху из Писания. Служение Тебе, как предписано оно Ветхим Заветом, аллегорично насквозь; образ наслаивается здесь на образ, подобно тому, как одна риторическая фигура перетекает в другую и тем служит к взаимному их усилению: обрезание есть прообраз крещения, крещение же – прообраз той чистоты[CCLXVII]{6}, что обретем, когда достигнем совершенства, облачившись в которое, сможем вступить в Новый Иерусалим.

И на этом языке говорил Ты и действовал не только во времена пророков, но и тогда, когда был среди нас Сын, в Котором Ты обращался к нам напрямую. Ибо не чаще ли Он именует Себя путем[CCLXVIII]{7}, светом[CCLXIX]{8}, дверью[CCLXX]{9}, лозой виноградной[CCLXXI]{10} и хлебом[CCLXXII]{11}, чем Сыном Божиим или человеческим? Сколь чаще изъясняет Он Христа метафорического, чем Христа реального, буквального? И в этом причина того, что Твои служители издревле, изъясняя Писание и создавая литургию, которая есть обращение к Тебе общины верующих, и молитвы, которые есть обращение к Тебе раба Твоего, следовали данному свыше образцу, писали свои тексты по Твоим прописям, чтобы дозваться Тебя тем же языком, на котором обращался Ты к нам, – языком образов и метафор…       <…>

…Сказано в Писании и иное: плавающие по морю рассказывают об опасностях на нем[CCLXXIII]{25}; и я, все еще пребывающий в опасности, должен поведать о ней слушающим меня и тем засвидетельствовать Славу Твою[CCLXXIV]{26}; но повторю вслед за тем, кто причастился Твоей мудрости: многое мог бы сказать, однако же не постигну Его, и конец слов: Ты есть все[CCLXXV]{27}. Воистину, непостижим Ты для нас, Господи, но когда бедствие и несчастия, обступившие нас – как пучины морские, где, как не в Тебе, обретем мы убежище? ибо единственный корабль, что перевезет нас через сии великие воды, – Твой ковчег[238](d)…             <…>

…Нет, Господи, хотя Ты пребываешь всюду, у меня нет иной надежды, что Ты откроешься мне, доколе не окажусь я носимым волнами по бурному морю в утлой лодке. Сын Твой возлюбленный проповедовал с лодки[CCLXXVI]{31}, воля призвана склонять к молитве, которая есть средство спасения, и лодка та была прообразом Церкви, каковой созиждил ее Христос. И Тебе было угодно даровать апостолу Павлу жизни всех, с ним плывших[CCLXXVII]{32}: не будь его с ними в той лодке, этот дар минул бы их…   <…>

придет бедствие великое и погибнет третья часть кораблей

…Сказано: придет бедствие великое и погибнет третья часть кораблей[CCLXXVIII]{36}; речь идет об испытании великом, когда всякая вера – истинная вера – должна забыть об иных из кораблей, что ниспослал Ты нам, дабы могли мы пересечь бурное море. Но, Господи, у меня ведь есть лодка, не позволяющая мне утонуть среди вод несчастий, меня обступивших, и есть корабль надежный у тех, кто лечит меня: корабль сей – Ты, Господи, – почему тогда мы все еще не приблизились к суше земной? Ведь едва ученики приняли Сына в лодку, тотчас пристала та к берегу, куда плыли[CCLXXIX]{37}.

Почему же я и врачи не можем двигаться так же быстро? Все сущее обретает завершение свое, когда угодно Тебе видеть его завершенным. Всякое действие направлено к Одному Тебе ведомой цели, и покуда та не достигнута, все свершившееся еще не совершилось воистину…     <…>

…Но ведь ниспосылаемое мне испытание и того легче, ибо сама уверенность в том, что в будущем нас ожидает милость, уже есть милость, нам оказанная. В чем же ныне моя уверенность? Что за знамение мне ниспослано? Знамение сие – облако – или то, что угодно назвать таковым лечащим меня врачам: в нем усматривают они верный симптом того, что болезнь моя отступает. Что есть облако?

Великое знамение, данное подлунному миру во свидетельство того, что более не будет он уничтожен потопом – радуга[CCLXXX]{39}, – была лишь отражением на облаке. Но также и само облако есть столп, указующий церкви путь[CCLXXXI]{40}, и в облаке явлена была слава Господня[CCLXXXII]{41}…   <…>

…Ты даешь нам знамения, печать Твоя лежит на всем Творении. Знамения Твои – истинны и исполнятся; действенность, утешение и исцеление – все они свидетельства славы Твоей»[239].

«В Писании сказано, что восходили священнослужители к Тебе по ступеням Храма[CCLXXXIII]{45} и что нисходили Ангелы к Иакову ступенями лестницы[CCLXXXIV]{46}; но не упомянута лестница ни там, где Ты сходишь к Адаму в Раю{[CCLXXXV]47}, ни там, где идешь Ты в Содом, воспылав на него гневом[CCLXXXVI]{48}; ибо Ты Один не ведаешь разницы между сейчас и потом, и Тебе Одному явлено все в полноте его и единстве…                          <…>

… И слышать поступь, коей Ты приближаешься ко мне, столь же утешно, как видеть пред собою Лик Твой; и совершаешь ли Ты работу тысячи лет в один день или продлеваешь работу одного дня на тысячу лет[CCLXXXVII]{49}, – покуда различаем мы Твое присутствие за деянием сим, обретаем через то покой и свет. И сами Небеса есть не что иное, как радость, обретаемая нами от Тебя; а исходящее от Тебя милосердие, что дарует покой и отдохновение, восстановив утраченные силы мои и пошатнувшееся здоровье мое, есть явление Небесного образа в мире дольнем. Ты отступился от народа, коему являлся в знамениях и в символах, и оставил евреев милостию Своей, ибо чрезмерной была их вера в знамения; от Церкви, которой Ты явился Сам, в Сыне Своем, не отступишься Ты никогда, ибо не может быть чрезмерной вера в Него»[240].

«Сила обретается за счет слабости» (2 Кор 12, 9).

Та тирада о знамениях Бога скрытые «завесой метафор и вторых смыслов», которые никому кроме Его Самого, «не под силу выразить словами невыразимое богатство смыслов и композиции Твоего Писания», можно объяснить тем, что Донна не устраивает собственная интерпретация диалектической формулы, – «сила обретается за счет слабости[CCLXXXVIII]{2}», которую он раскрывает в главе XX.

«Сколько бы ни казалось нам, будто совет подразумевает не действие, а – духовное соучастие, именно действие есть дух и душа совета.

Отнюдь не всегда итогом совета является лишь решение – разве можем мы всякий раз сказать: совет решил то-то и то-то; действия значимы последствиями, к которым приводят они, а потому мы говорим: было совершено то-то и то-то…»[241].

Тем не менее, Донн показывает это сомнение, когда двигаясь к пониманию того, что более всего эта формула подходит к Разуму, тем не менее, предполагает вместе с тем и руку Господа.

«Искусства и науки есть плод разума, чья обитель – голова; отсюда берут они начало свое и здесь – их истинная сфера. Однако и искусство доказательства – логика, и искусство убеждения – риторика – имеют эмблемой своей руку, протянутую навстречу собеседнику или же сжатую в кулак[242](a). И что, как не рука, символизирует крепость и силу воина[243](b) или мощь Господа нашего, о Котором сказано: все в руке Его[CCLXXXIX]{1}. И разве имена, под которыми явлен нам Господь, свидетельствуют не только о том, что Ему принадлежит всякое решение судьбы сущего, но прежде всего о том, что Его волей и Его деянием исполняется эта судьба: разве не величают Его Господом Сил чаще, чем любым другим именем?..».

Это сомнение, по мнению Донна и делает путь человека по пути Божьему ненадежным. Это относит он и к своей болезни.

«Помыслим же, сколь ненадежен путь человека к счастью его, как легко оскользнуться на этом пути: один лишь неверный шаг – и все обращается в прах; уберите один лишь камень – и рухнет вся постройка. Разве могу я сделать шаг без совета, и наставления? Однако лишь действие, лишь неустанное усилие может привести меня к выздоровлению. Что же необходимей всего сделать мне ныне?

Все усилия мои должны сосредоточиться на очищении.

Но это очищение, это изгнание болезни сопряжено с насилием над Природой, с постом, с воздержанием – всем тем, что ослабляет мое тело. Дорогой ценой дается восстановление сил и сколь странен способ: дабы укрепить тело, я ослабляю его. Так восстановление природы достигается попранием ее, сила обретается за счет слабости[CCXC]{2}. Или я недостаточно ослаблен болезнью? Однако – зачем задаваться вопросом: Не лечение ли виной тому, что я слабею? – разве это улучшит мое состояние? И неужто, целью лечения было превратить меня в больного, страдающего немощью и расслаблением?»[244]

И этой ненадежностью выбора пути, объясняет Донн споры, которые ведутся в самой Церкви. «Господи, мой Боже, Ты – Бог порядка и иерархии, но разве Ты – Бог честолюбия? – всему сущему Ты положил место свое, но разве борьба за это место угодна Тебе? – Положишь ли Ты предел спорам о духовном первенстве? Когда же оставят они эти недостойные тяжбы: что важней для спасения, покаяние или вера? – и когда воистину осознаем мы, что спасаемся верою и деяниями[CCXCI]{3}?..        <…>

…Однако поскольку сказать: я верую, – легко, но трудно представить доказательства веры, – так же как нелегко явить свидетельства веры, идущие от сердца (ибо – кому сие ведомо – кто видел свиток с именами праведников? Кто читал письмена сердца?), – Ты, Господи, неустанно и прямо велишь нам в Писании судить о вере по деяниям рук, доверяя действиям. Касательно же Советов, обсуждающих образ действия, прежде чем совершить оное, – Советы эти порой выглядят несколько подозрительно, на них лежит некая тень, ибо часто они тянут время и запаздывают с решением. Сколько возможностей было безвозвратно упущено из-за затянувшихся консультаций? Не от лености ли и нерешительности сие – когда раз за разом взвешивают и обсуждают некое будущее деяние, стремясь к наилучшему решению, тогда как необходимо было бы безотлагательно действовать? Кто наблюдает ветер, тому не сеять; и кто смотрит на облака, тому не жать[CCXCII]{4}; это сказано о том, кто слишком медлителен, кто суеверно-осторожен, взвешивал и, не принимая решение, ищет лишь оправдания своей бездеятельности…»[245]

Вера определяется поступком, суть которого есть деяние.

Деяние рук наших.

Донн решает начать анализ с суждения «о вере по деяниям рук». 

 «…Недаром в ином месте тот же мудрый Твой слуга, облеченный царским достоинством[246](c), говорит – да будет сие высказывание комментарием к словам, цитированным выше: Ленивая рука делает бедным, а рука прилежных обогащает[CCXCIII]{5}; так всякое зло проистекает от отсутствия руки благословенной, всякое добро – приписывается ее близости. Я знаю, Господи (да будет благословенно за то Имя Твое, ибо всякое истинное знание – от Тебя), что судишь Ты сердца[CCXCIV]{6}; но разве при том от взора Твоего ускользает деяние рук наших? Разве не сказано нам от Духа Твоего, что Ты споспешествуешь нам в деянии лишь тогда, когда приступились мы к нему (там и тогда, когда Ты дозволяешь нам сие), – разве не дан Тобою ясный ответ на Твой же вопрос: Кто взойдет на гору Господню, или кто станет на святом месте Его? Тот, у которого руки неповинны и сердце чисто[CCXCV]{7}. Разве не первой упомянута здесь рука, разве не к деяниям рук отсылаешь Ты нас прежде всего? И не сказано ли в Писании про перебивших в порыве святого усердия всех идолопоклонников в стане Израильском, что то – деяние их рук, направляемых Духом, что они «посвятили руки свои Господу» – то есть «посвятили себя»[CCXCVI]{8}. Так и о Совете говорится в Писании – «руки», а слово сие исходит от Тебя и не может быть неверно...     <…>

…и в иных местах Писания, когда повторяют пророки сказанное Моисеем, они говорят: то-то и то-то заповедано Господом, сие есть повеление Господне, такова Господня воля, – не в Совете явленные нам, и не голосом произнесенные, но явленные «рукою Моисея и пророков», их деяниями[CCXCVII]{10}. Навеки предписано сие, что свидетельством нам будут деяния, свершения, дела рук наших – и других.

Есть то, что предшествует поступку, – вера, и есть то, что следует за ним, – принятие и претерпевание последствий, но в центре, там, где это всего явственнее и заметней, и очевидней, стоит деяние.

Но почему же тогда, о Боже, Боже всеблагий, на этом пути духовного моего  выздоровления я медлю с действием? Ты гнал меня жезлом Своим, дабы подвигнуть к обращению за советом извне, к мнению мудрых, к тому, чтобы воистину помыслил я, сколь жалко положение мое. Неужели же на этом я остановлюсь и не двинусь далее?..            <…>

…Неужели же на этом я остановлюсь и не двинусь далее? Если рисующий на листе бумаги круг – когда осталось лишь немного, чтобы тот замкнулся, – чуть сдвинет циркуль, труды его пойдут насмарку – если только не примется за работу вновь, и не найдет тот же центр, дабы на него опереть ножку циркуля и не проведет круг от начала и до конца. Так и я, избрав основанием для моего циркуля Тебя, Господи, видя в Одном Тебе центр и начало, столь продвинулся в работе моей, что приблизился к познанию себя, – но если отступлюсь от центра, круг мой так и останется незавершенным[247](d)». И эта незавершенность не дает Донну прямо признать, что если судить о вере лишь по деянию рук, то возможно принять и те деяния, которые человек совершил по слабости своей.

«Будь человек в мире сем предоставлен лишь себе одному от сотворения мира, пал бы он? – задаюсь я вопросом. Не будь женщины, не послужил бы он искусителем самому себе? Ибо видя человека в нынешнем его состоянии, подверженного слабости неизмеримой, впавшего в бесконечность греха – и все это без всякого понуждения со стороны, – могу ли предположить, что, предоставленный лишь самому себе, не ведал бы он искушения? БОГ постиг, что нуждается человек в помощнике, дабы пребывать во благе[CCXCVIII]{1}; но постиг также и Дьявол, что нет нужды в ком-либо еще, чтобы подтолкнуть ко злу женщину. Когда Господь и мы встречаемся в Адаме один на один, недостаточно этого, чтобы охранить нас от зла, когда мы и Дьявол встречаемся один на один в Еве, достаточно этого, чтобы побудить нас ко греху. Человек – воистину великан, когда восстает он на лучшее, что в нем есть, и сам себя соблазняет, – и воистину карлик, когда нужно ему от соблазна удержаться и обрести внутреннюю опору, дабы себе помочь…                  <…>

…Я ближе к тому, чтобы упасть и преткнуться о землю, когда встал я с ложа, а не тогда, когда, разбитый болезнью, лежал я на нем: пути людские столь же сложны и непостоянны, как пути блуждающих звезд[248](a) на небосводе: сегодня суждено иному сиять в зените, а завтра повержен он во прах. Сколь многие возносились наверх – и выяснялось, что не способны они справиться с должностью, до которой возвысились, не способны охватить возложенные на них обязанности во всей полноте. Что же там, куда не простерлось их влияние, – неужто там в делах царит запустение? Нет, природа бежит пустоты…            <…>

…И поднявшись с постели после болезни, выгляжу я твердо стоящим на ногах, тогда как в глазах у меня все плывет и кружится, я – еще один аргумент в защиту новой философии, будто бы земля движется по кругу: почему бы не поверить мне, что земля, кажущаяся недвижной, несется по круговой орбите, если и сам я близким моим кажусь стоящим на месте, тогда как они проплывают и кружатся перед взором моим? И если дан человеку некий центр, то не земля и не дневное светило будут им, а – тщета и горе; там и только там обретает человек точку отсчета, там и только там обретает самого себя. Сколь бы ни отклонялся он от того центра, он движется, движется по кругу, и подвержен головокружению. И как на Небесах орбиты лишь немногих небесных тел объемлют весь мир, Прочему же множеству тел назначены эпициклы[249](b), малые орбиты, которые, сколь бы ни были малы, являются окружностями. Так из тех людей, что были вознесены наверх и удостоились сопричастности высшим сферам, лишь немногие в своем движении проходят путь от одной точки до другой, от должности к должности, пожиная благо на этом пути. Большинство же срывается с этой орбиты, чтобы пасть вниз, туда, где возможно лишь кружение по малой орбите: шаг, два – и путь их подходит к концу, где ждет их участь несравненно более жалкая, нежели там, откуда были они вознесены наверх»[250].  Таким образом, возможны действия, совершенные по слабости человека. Но это, более соответствует греху, чем силе.

Деяние слов наших.

И Донн дальше продолжает свои исследования, начиная анализ силы Бога в его громогласном Слове. «Пресвятая Всеблагая Троица, о ту пору не было никого иного, лишь Ты Один во трех ипостасях, и Три Твоих Лика с легкостью друг другу внимали, ибо говорили одно и то же. Однако когда пришел Сын Твой Возлюбленный во имя искупления твари, Ты возвестил о том во весь голос, и слышавшие Тебя приняли сие за раскат грома[CCXCIX]{12}; также и о Сыне сказано, что на кресте возопил Он громким голосом, – возопил дважды[CCC]{13}, как дважды возвестил Ты о приходе Его; и сказано Иоанном Крестителем о себе, что он – глас вопиющего в пустыне[CCCI]{14}, – вопиющего, а не шепчущего. И если говоришь Ты, то говоришь голосом громким, – сказано Моисеем: Слова сии изрек Господь громогласно, и более не говорил[CCCII]{15}. И когда Ты говоришь, Ты свидетельствуешь, и то, что свидетельство сие от Тебя исходит, подтверждено тем, что нет никого, кроме Тебя, кто мог бы говорить столь громко, как никто не может понудить нас слушать его так, как должно нам слушать Тебя. Сказано в Писании: Всевышний дал глас Свой[CCCIII]{16}. Каков Твой голос? – Возгремел Господь с небес – нельзя Его не услышать Голос Его – голос силы[CCCIV]{17}. Почему сказано так: силен он не только мощью, позволяющей всякому услышать его, и не только неотвратимостью, что всякий расслышит его, но в том его сила – а сила есть атрибут действия, – что, воистину, глас тот будет услышан; и дабы размыслили мы о голосе Твоем, даровал Ты нам целый псалом, тому посвященный[CCCV]{18}. И говорит Сын о гласе Господнем, что мертвые услышат его[CCCVI]{19}…            <…>

…Святой Иоанн услышал голос и обратился, чтобы увидеть, что за голос говорит с ним[CCCVII]{20}; так порой бываем мы смущены: кого же избирает Господь орудием Своим, чтобы через него воззвать к нам; но громче всего Ты говоришь, когда говоришь к сердцу. Сказано: только тихое веяние было, и услышал я голос, – голос, обращающийся к рабу Твоему, Иову[CCCVIII]{21}».[251]

И все хорошо складывалось с силой громогласного гласа Божьего, если бы не это «тихое веяние», которое услышал Иов.

Тело и душа.

Тело, само по себе, не есть корень наших несчастий.

Донн не отчаивается, решив еще раз проверить все свои рассуждения о сущности человека, начинает вновь с постулата: – мы арендаторы в этом мире.

«Тело, доставшееся человеку во владение, – не подобно ли оно ферме, пришедшей в упадок? Дом каждое мгновение грозит рухнуть, земля вокруг поросла сорняками – ибо что, как не сорняки, болезни, истощающие наше тело? Сорняки эти захватили не только каждый клочок нашей земли, но и каждый камень ее: всякий мускул плоти, всякая кость поражены недугом. Даже мелкая галька – и та поросла ядовитым мхом: всякий зуб во рту нашем стал пристанищем боли, – и самый мужественный человек в глубине души боится причиняемых ею страданий. Какова же рента, что платит человек за эту ферму, и сколь часто он должен ее вносить? Дважды в день принимаем мы пищу, дважды в день выплачиваем долг свой телу. И сколь мало оставлено человеку времени, чтобы отработать эту ренту! В дни праздников церковных земледелец не выходит в поле. Но у нас всякий день наполовину отдан праздности: по полсуток проводим мы во сне и не трудимся. И разве из одной этой ренты состоят повинности человека?

Наложены на него и репарации, и сборы, и контрибуции. Должен он не только питать тело свое, но и лечить его. Вынужден принимать под кров свой постояльцев – кроме тех болезней, что всегда с ним, подобно членам семьи, есть еще и болезни инфекционные, что врываются в дом его и требуют пристанища…»[252].

И тут мысль Донна обращается к Адаму. Тот, так же как и мы имел материальное тело, обитая в Едемском саду, но мог жить очень долго, если бы не познал плода от древа познания добра и зла.

«…Адам мог владеть садом Эдемским, возделывать и хранить его[CCCIX]{1} – и покуда пребывал человек в Раю, рента его была не столь высока, не должен был он в поте лица своего добывать хлеб насущный[CCCX]{2}, но – отказался Адам от Рая. И вот – платим за наше тело, эту ферму, ренту великую, – платим за самих себя, за нашу же ферму, – и не можем с нее  жить…   <…>

…Ибо сама земля на ферме нашей отравлена, сама почва пропитана заразой: тело наше склонно к болезни, оно само стремится к ней – вот в чем источник всех бед, вот почему болезни почти ничего не надо, чтобы укорениться внутри нас и пойти в рост, а мы вынуждены постоянно труждаться на этой ферме, ревностно следя за телом своим…   <…>

…Исцелять внешние признаки обострившейся болезни – великий труд, исцелять саму болезнь – труд еще больший; но исцелить тело, корень и причину болезней наших – это деяние для Врача Величайшего, которое Он свершит, в мире лучшем облачив бренные тела наши славою небесно»[253].

Но в этом случае, – размышляет далее Донн, – корни болезни не только в теле нашем.

Грех происходит не от тела и не от души, но от их соединения.

 «Нет, еще глубже уходят они: ибо, если помыслим мы о теле, в которое еще не вселилась душа, воистину, будет оно безгрешным; но также и душа безгрешна и чужда проказе греха, доколе не соединилась с телом; грех есть корень и топливо всякой болезни и, равно разрушая тело и душу, происходит не от тела и не от души, но берет над ними власть и пускает корни, как только соединятся те вместе…»[254]

Естественно, Донн говорит о душе бессмертной[255], которая повреждена плодом дерева познания добра и зла. Но именно с этого момента пошел род человеческий, который может накапливать знания. И, следовательно, есть возможность вновь сделать душу бессмертной?

 «…Господи, в силах ли моих сего избежать, могу ли я вовсе избыть грехи, надо мной тяготеющие? Корень и топливо болезни моей есть мой грех – грех, мной совершенный; но и этот грех имеет корень свой и свое топливо – грех первородный; могу ли я совлечь его с себя? Или Ты повелеваешь мне отделить закваску от теста[CCCXI]{3} и соль от вод морских?

Ты хочешь, чтобы искал я смолу горючую и уголь древесный, коими разгорается пламя греха, – и никогда не высек искру и не запалил костер? Этот мир – не что иное, как сложенный для нас костер из сухого хвороста, и мы сами еще и еще раздуваем пламя, будто и без того не горит оно достаточно жарко. И огонь, опаляющий нас, ярче взвивается от неискушенности нашей, во исполнение слов Писания: если прикоснулся человек к чему-нибудь нечистому, но не знал того, то он нечист и виновен[CCCXII]{4} и должен принести жертву (иначе вменен ему будет грех), хотя грех тот совершен по незнанию[CCCXIII]{5}.

Знание есть направляющая сила деяний наших, укрепляющих веру.

Неискушенность – горн, раздувающий жар сих углей; но еще более раздувает пламя греха знание; ибо сказано: они знают праведный суд Божий, знают, что делающие такие дела достойны смерти; однако не только их делают, но и делающих одобряют[CCCXIV]{6}. Сама Природа раздувает жар этих углей, сказано же: по природе мы – чада гнева[CCCXV]{7}. И Закон раздувает его – так апостол Павел учит, что грех берет повод от заповедей Закона[CCCXVI]{8}, ибо многое из совершаемого нами и совершаемо потому, что запретно. Если же мы нарушаем закон, мы грешим; всякий, делающий грех, делает и беззаконие[CCCXVII]{9}; и вот сам грех делается законом в членах наших[CCCXVIII]{10}. Отцы наши вместе с семенем своим передали нам грех, так что каждый из нас – источник мутный и загрязненный, – и как источник извергает из себя воду, мы источаем греховные слабости наши[CCCXIX]{11}…    <…>

…Все, что ни есть в мире сем, служит поводом ко греху: дома ли, в родных пенатах, в странствии ли, в землях пограничных, все сущее – цель греховных помыслов; все, что я есть и что не есть я, – все, чем мог бы я быть, – оказывается углем и хворостом, и смолою горючей, питающими пламя греха – и мехами, раздувающими его. Господи, очистишь ли Ты меня от меня самого, прежде чем даровать мне здоровье души и тела? И когда требуешь Ты, чтобы совлек я с себя человека ветхого[CCCXX]{20}, подразумеваешь ли Ты не одну лишь привычку ко греху, который я множу и множу, но и древнейший из грехов – грех первородный?..»[256]

И здесь Донн выходит, по моему мнению, на пророческую сущность человеческого бытия: – о том, что знание делает нас смертными, лежит вне нашего сознания, но познается нами и может быть применено, например,  предупредить болезнь, и, может быть, излечить ее.

«…Знаю одно: состояние тела моего есть лишь зримое отражение состояния души моей, и в том уже Твоя милость, что могу я познать одно через другое. И хотя ни один анатом не скажет, рассекая тело: вот, здесь таится уголь неугасимый, смола горючая, что питают пламя всякой болезни – вот он, источник недугов телесных, – но может человек обладать знанием своего устроения телесного и телесной наклонности к болезням, и тем может упредить опасность поддаться хвори и слечь в постель. Так же точно, хотя и не можем мы сказать с уверенностью: вот, здесь таится первородный грех, не можем даже сказать что-либо определенное о самой природе его – в том и состоит отличие его от прочих совершаемых нами грехов, не можем никаким усилием сами очиститься от сего греха, – но лишь, пройдя через воды крещения, смываем его с себя, – и лишь тогда способны на него взглянуть и увидеть, что же он есть, – однако предстает он нам уже столь ослабленным, что хотя и сохраняет, как всякий грех, природу свою, но лишается силы своей: имея прежнее имя, лишен довлеющей нам злобы и ярости»[257].

Таким образом, знание добра и зла делают нас постоянными поборниками греха, но это же знание, осознанное нами верой, прошедшей через воды крещения, лишает грех злобы и ярости. И, следовательно, это знание должно быть направляющей силой действия, укрепляющее веру производимое либо рукой, либо словом.

Грех постоянный спутник человеческой жизни.

Но в этом случае, грех есть постоянный спутник человеческой жизни. И Донн, обращаясь к Богу взывает: «Ты никогда не гасил вовсе пламя, сжигающее нас день за днем, так что всегда мог разворошить старые угли[CCCXXI]{27} и облечь нас смертию[CCCXXII]{28}, ибо даже в этих милостях Твоих была лишь отсрочка приговора, произнесенного над телом, коему суждено сойти во прах. И так же поступаешь Ты с душами нашими, всемилостивый Господь, Который при том есть и Господь гнева: Ты никогда не прощал совершенного греха настолько, чтобы раскаявшийся грешник более не впадал в грех…          <…>

…полагать, будто нынешнее милосердие Твое покрывает все мои будущие преступления, что не осталось в душе моей ни смрадной смолы, ни черного угля, питающих пламя греха, – сие помышление противоречило бы всему миропорядку и оскорбляло бы все мироздание…»[258].

Но если это противоречит мирозданию, то тогда только мысль о том, что страдания, перенесенные нами, «могут повториться, вызывает в нас дрожь. И если нам суждено идти, задыхаясь, через пустыни жара, плыть через океаны пота[CCCXXIII]{1}, бодрствовать без сна ночь за ночью – когда кажется, что ночи не будет конца, и стенать дни напролет, когда кажется, что не склонится день сей к вечеру, – словно Природа взбунтовалась и слила воедино день летнего и ночь зимнего солнцестояний, разделенные между собой шестью месяцами – слила в один астрономический день, чья природа нарушает чин Природы, – если суждено нам стоять, как бойцу перед схваткой со старым врагом, и ждать, покуда вернутся врачи, удалившиеся на консилиум, – вернутся, чтобы дать сигнал к бою или отменить поединок, – ждать, не ведая, в какой мере благоприятные симптомы течения болезни повлияют на решение этого жюри, – если суждено нам еще раз пройти тем же путем, и не ведать, каков же будет конец его, то сие состояние, – положение сие, сие бедствие таковы, что в сравнении с ними всякая иная болезнь есть исцеление: сколь бы яростно ни пожирала нас она – несравненно легче вытерпеть приносимые ею муки» [259].

Мы не только жертвы палача, мы сами – палачи.

И если это так, и причина всех наших бед «таится в нас самих», то мы «не только стоим под кровлей рушащегося дома, мы сами обрушиваем ее на себя[CCCXXIV]{2}; мы не только жертвы палача (сие подразумевает вину), мы сами – палачи (а сие подразумевает позор и бесчестие), но горше всего то, что мы – палачи самих себя (а это уже сопряжено с преступлением Господних заповедей и подразумевает повинность в смертном грехе). Так мы утрачиваем даже утешение, бывшее у нас, когда впервые обрушилась на нас болезнь наша, – утешение, к которому подводила нас одна из предшествующих медитаций: говоря – «Увы, сколь жалок человек, сколь подвержен он слабости и недугам», – можно еще было утешаться этой мыслью, ибо разве сие не есть общий удел рода человеческого? – ныне же не остается нам ничего иного, как впасть в смятение, предаться самообвинениям и осуждению собственной неправедности…     <…>

…И тут – со страхом и трепетом великим – в своих медитациях перехожу я от тела к душе, от помышлений о болезни – к помышлениям о грехе, о том преступном легкомыслии, которое стало причиной смятения моего и уязвимости моей для греха, и через него – для нового приступа старой болезни…             <…>

…Покуда болезнь не была нам явлена во всем своем ужасе, мы, если и испытываем перед ней страх, то страх безотчетный, ибо не ведаем, чего бояться.

Страх есть наиболее истощающее и опустошающее из наших переживаний.

Однако страх есть наиболее истощающее и опустошающее из наших переживаний, а потому повторное соскальзывание в отчаянье недуга, который только-только отступился от нас – и который все еще нам угрожает, – есть ближайший повод, неизбежный позыв, чтобы пережить страх»[260].

Но если грех меняет обличья, «из одной личины переселяющийся в другую, но не перестающий от того быть грехом», и мы впадаем в грех, уже однажды преодоленный, но тогда у греха должна быть душа, благодаря которой он стал бессмертным? – задается вопросом Донн. – Душа греха – «неповиновение Тебе; когда один грех умирает во мне, душа его переселяется в следующий. Так умирает наша юность, а с ней и грехи юных лет; иные грехи умирают смертью насильственной, а иные – естественной; бедность, нужда, тюремное заключение, изгнание с родины убивают в нас иные из грехов, другие же умирают, состарившись в нас, когда приходит им срок, и входим мы в возраст иной, которому сей грех уже не свойствен; многообразны пути, которыми изживаем мы способность предаваться тому или иному греху, – но душа греха пребывает при том живой и переселяется в грех новый:..     <…>

…три возраста жизни проводим мы в состоянии греха; и когда истощаются в нас грехи юности, на смену им приходят грехи зрелости, а вослед – грехи старости. Сие переселение грехов, прозреваемое мною в себе, наполняет меня, Господи, страхом, что я вновь поддамся греху; но у меня есть и того большее основание бояться: разве я уже не умножил свой грех и не вернулся к тому состоянию, из которого Ты избавил меня? Господи, почему же столь ненавистен для Тебя грех, совершенный повторно?..         <…>

…Должно быть, ответ в том, что согрешивший и раскаявшийся в прегрешении тем самым положил в душе своей на чаши весов Бога – и Дьявола. И вот он выслушал доводы Господни и Дьяволовы посулы – и вынес приговор в пользу той стороны, которой хочет принадлежать, – приговор, воплотившийся в последующем деянии. И если после того он вновь вернулся ко греху, то значит, судебное решение принято было в пользу Сатаны, грех предпочтен был милости, а Сатана – Господу; и тем самым – попран Господь, и явлено первенство врага Его; выказанное тем презрение язвит Господа глубже, чем неправедность: повторный грех – преступление худшее, нежели даже богохульство[CCCXXV]{15}. И если от Тебя Самого я знаю, сколь ненавистен Тебе повторный грех, есть ли нужда спрашивать, почему он столь опасен и пагубен для меня? Разве нужна иная мера, чтобы сказать, сколь велика опасность, коей подвергается душа моя, когда ведомо мне, сколь недоволен Ты мной, если вторично совершаю я тот же грех? Восходят до небес, нисходят до бездны[CCCXXVI]{16}, – сказано в Писании о валах, что поднимает буря на море, – можно ли точней и страшнее выразить ужас моего положения, коли вторично согрешу я?

Болезнь подняла меня до Тебя, так что смог я пред Тобой принести покаяние, но недуг греха, что вновь одолевает раба Твоего, оторвет и отбросит меня прочь: и бывает для человека конец его хуже начала[CCCXXVII]{17}, – разве не об этом говорит Сын Твой, воплощенное Слово. Началом была для меня болезнь, которая есть воздаяние за мои грехи, – но Сыном сказано: худшее может последовать[CCCXXVIII]{18}, – последовать, если согрешу я вновь.

Ибо если смерть, которая есть конец, хуже болезни, которая была для меня началом, то Ад, который – начало мук неизбывных, хуже, чем этот конец.

Пусть слуга Твой, выделенный Тобой среди слуг Твоих, отрекся от Сына, и тут же повторил отречение[CCCXXIX]{19} – но сие было совершено им прежде, чем он был сокрушен раскаянием, и здесь нет повторного прегрешения. И если бы Ты вновь поставил Адама в Раю, разве вкусил бы он от Дерева вновь? а ангелы, что пали, не прилепились бы они к Тебе, допусти Ты их перед лице Твое? Никогда бы они не согрешили вновь. Если же я согрешу – будет ли положение мое безнадежно? О нет, не безнадежно оно, ибо каково величие Твое, такова и милость[CCCXXX]{20}, – они бесконечны: и Ты, заповедовавший мне прощать брату до семидесяти семи раз[CCCXXXI]{21} – Ты не ограничил Себя в прощении. Если бы смерть была злом сама по себе, – разве воскресил бы Ты тех, кто был Тобой воскрешен, к жизни, – ибо должны они были вновь умереть?

Неспособность удержаться от греха – приговор Бога, а не следствие нашей немощи.

И если бы Твоя милость, явленная нам в прощении, была такова, что повторное прегрешение превышало меру ее, тогда, однажды явленная, она обращалась бы для нас во зло; ибо тогда тот, кому милость Твоя неведома, тот, кто не грешить неспособен, ни за что не желал бы ее познать: если только не сочтем мы, что неспособность удержаться от греха – Твой приговор, а не следствие нашей немощи? Но, Господи – сие говорится мной не затем, чтобы оправдать повторение старых грехов, кое могу провидеть, а лишь затем, чтобы не впасть в отчаянье, если по немощи своей повторно совершу тот же грех»[261].

Таким образом, можно предположить, что Донн познал, что деяния грехов наших, наравне с молитвами, есть приношения наши, прибавляющие «величие и славу» Бога.

Мы можем падать и взлетать в жизни, терпеть кораблекрушения, как апостол Павел, который «трижды терпел кораблекрушение[CCCXXXII]{25}, но был спасен. И сколько бы пески и скалы, высоты и отмели, слава и богатство мира сего и его бедствия[CCCXXXIII]{26} – равно как мои собственные упущения и немощь – ни грозили разлучить меня с Тобой, Господи, да будет со мной милость Твоя, да не нарушу союза брачного, да не потерплю кораблекрушения в вере[CCCXXXIV]{27}, и да будет совесть моя пред Тобою чиста. Да снизойдет на меня неиссякающее Твое милосердие – милосердие, о котором молю Тебя: да не впаду вторично в грех, в котором воистину покаялся перед Тобой и был Тобою прощен»[262].

Некоторые выводы.

Таким образом, во время своих медитаций в течении болезни, Донн в своем исследовании сущности человека приходит к выводу о том, что сама жизнь человеческая есть счастье послужить Господу, увеличивая его Могущество.

Это счастье заключается в том, что идя путями Божьими, можно избежать небытия, которое, в конечном счете, ждет сей мир в результате схлопывания его в центре.

Этот путь человека разделяется на три этапа служения Богу.

Первый этап – первая смерть.

И здесь Донн впервые твердо разделяет смерть человеческую на две составные части: – смерть тела и вознесение души.

«…и пусть назначено телу идти путем плоти, которая есть прах и в прах возвратится[CCCXXXV]{23}, душе назначено идти путем святых»[263].

«Душа его отошла. Куда? Кто видел душу, как нисходит она в тело человеческое и как оставляет его?»[264]

И даже Св. Августин[265], который ни о чем столь много не размышлял, как о природе души, – признается Св. Иерониму[266]: «Пусть исповедание веры будет мне ясным свидетельством, что душа, покидая тело, идет туда, где ждет ее спасение, – и да не заботит меня то, что непостижимы для разума пути, коими нисходит душа в тело мое»[267].

Далее Донн разбирает на примере Адама нисхождения души в тело. Адам, так же как и мы, имел материальное тело, обитая в Едемском саду, и мог жить очень долго, если бы не познал плода от древа познания добра и зла.

«…Адам мог владеть садом Эдемским, возделывать и хранить его[CCCXXXVI]{1} – и покуда пребывал человек в Раю, рента его была не столь высока, не должен был он в поте лица своего добывать хлеб насущный[CCCXXXVII]{2}, но – отказался Адам от Рая. И вот – платим за наше тело, эту ферму, ренту великую, – платим за самих себя, за нашу же ферму, – и не можем с нее  жить…»[268].

Но в этом случае, – размышляет Донн, – корни болезни не только в теле нашем. «Нет, еще глубже уходят они: ибо, если помыслим мы о теле, в которое еще не вселилась душа, воистину, будет оно безгрешным; но также и душа безгрешна и чужда проказе греха, доколе не соединилась с телом; грех есть корень и топливо всякой болезни и, равно разрушая тело и душу, происходит не от тела и не от души, но берет над ними власть и пускает корни, как только соединятся те вместе…»[269]. Именно в этот момент душа так же становиться смертной? Следовательно, суть смертности в познании добра и зла. Но именно с этого момента пошел род человеческий, который только и может накапливать знания, необходимые, прежде всего для увеличения могущества Бога.[270]

Наместником над нами поставлена Природа. Она есть орудие, средство и предмет труда человеческого. Поэтому ее взаимодействие с человеком и состояние указывают человеку верность, направления  пути его развития, – пути Божьего. В этом случае, Знание есть объективность, лежащая вне нашего сознания и дается нам в ощущениях по мере нашего развития.

И, на каком-то этапе накопленные знания могут сделать душу вновь бессмертной, а тело как у Адама? Но это в будущем, а пока, знание добра и зла делают нас постоянными поборниками греха, являясь  направляющей силой деяний наших рук и слов. И только осознанное нами через веру, прошедшую через воды крещения, оно лишает грех злобы и ярости.[271]

Но в этом случае, грех есть постоянный спутник человеческой жизни. А неспособность удержаться от греха – есть приговор Бога, а не следствие нашей немощи.[272]

«Полагать, будто нынешнее милосердие Твое покрывает все мои будущие преступления, что не осталось в душе моей ни смрадной смолы, ни черного угля, питающих пламя греха, – сие помышление противоречило бы всему миропорядку и оскорбляло бы все мироздание…»[273].

Единственное что мы должны усвоить, – каждый может быть «спасен», если только он не повторяет грехи, в которых он уже раскаялся и был прощен Богом.[274] И Спаситель наш в этом, – Иисус Христос[275].

В противном случае естественная смерть человеческая есть конец, хуже любой болезни при жизни человека, поскольку «невиновное тело» человека попадает в «Ад, который – начало мук неизбывных, хуже, чем этот конец…

Если бы смерть была злом сама по себе, – разве воскресил бы Ты тех, кто был Тобой воскрешен, к жизни, – ибо должны они были вновь умереть?»[276]

Второй этап – вторая смерть (Суд Божий).

Итак, для тех, кто будет спасен и после смерти человеческой их тело и душа соединятся, настанет «истинная радость», поскольку они станут ближе к Богу чем сонм бессмертных святых и ангелов, лишенных знания добра и зла. Они вместе с Сыном Божьим, который в последний день примет «на Себя дарованные Ему обязанности Судии[CCCXXXVIII]{33}», на Небесах в Соборе верных Своих – Соборе Святых, воскресших для полноты бытия в облике телесном[CCCXXXIX]{34}, – будут пребывать у престола Бога и готовить Суд Божий. Суд, который может состояться, если грехи человеческие дойдут до того, что Богу придется «уничтожишь самое орудие греха – обольщения мира сего и сам этот мир». Тогда время исчезнет, утоленные вечностью, исчезнут надежды и ожидания, утоленные обладанием, исчезнет конечное, бесконечностью утоленное, и все живущие удостоятся спасения – духовного и телесного, став единой и вечною жертвой Тебе там, где обретешь Ты от человеков радость, а они от Тебя – славу»[277].

Тогда и будет истинная смерть тела.

Третий этап – Окончательная смерть, либо уход от небытия (ничто).

«Природный мир устроен подобно шкатулке с секретом: открываешь ее, а в ней заключена другая; объем Небес носит в себе Землю, Земля носит на себе города, города населены людьми. Так концентрические круги сбегаются к своему центру, и этот центр – распад и разрушение.

Лишь нетварное стремится прочь от центра сего; лишь нетварное, покров невещественный, который мы можем помыслить, хотя и не явлен он нашему взору, – нетварный свет[278](с), эманация света божественного, в котором пребывают Святые Его, в который облачены они, – он единственно не стремится к центру распада, ибо не был сотворен из Небытия, и переход в Небытие не грозит ему.

Всему прочему в мире Небытие довлеет; довлеет даже  ангелам, даже нашим душам: они движутся над теми же полюсами, клонятся к тому же центру.[279]

И не будь они сотворены так, что благодаря Промыслу Божию пребывают бессмертными[280](d), их природа не могла бы противиться притяжению центра, который есть Небытие…»[281].

Путь выхода из небытия, – Путь Божий.

«…У Природы есть Закон естественного права, который гласит «должно в первую очередь заботиться о самосохранении, заботиться о самих себе»[282]. С тем, чтобы как можно дольше, накапливая Знания, следовать путем Божьим, тем самым откладывая день Суда Божьего.

И меткой нам в этом есть посылаемые нам Болезни и Несчастья, поскольку познание невозможно без предваряющей благодати Божьей. И эта благодать «…есть Природа духовно возрожденного человека, а сила  благодати есть крепость Природная…»[283].

И, поэтому познание, соответствующее пути Божьему, «как созвездия тверди небесной, дабы направить корабль помышлений моих к той обители, где пребывает Сын Твой одесную Тебя[CCCXL]{16}»[284]. В этом сущность жизни человеческой, попасть в Вечность, которая есть то, что не имело времени начала, но то, что переживет время и пребудет, когда Времени больше не будет[CCCXLI]{1}. Все остальное есть ложное счастье.[285]

Путеводной нитью на этом пути накопления Знаний, есть страх Господень. Поскольку «Начало мудрости – страх Господень; [доброе разумение у всех, водящихся им; а благоговение к Богу – начало разумения»[CCCXLII]. «Ибо премудрость и знание есть страх пред Господом, и благоугождение Ему – вера и кротость»[CCCXLIII].

И должны мы «научиться бояться Тебя во все дни жизни своей на земле[CCCXLIV]{37}; не только во дни горечи и бедствия следует помнить страх Господень, но и в дни радости и веселия»[286]. «Человек мудрый во всем будет исполнен страха[CCCXLV]{39}».

+ + +

Можно предположить, что исследования Донна о сущности человека были закончены. В начале своей болезни Донн молит Бога о том, чтобы перенести эту болезнь и дать ему еще послужить Ему.

 «Но Господи, Ты Бог в сонме святых[CCCXLVI]{15}, и славословие церковное угодно Тебе; зачем же отзываешь меня от служения? будет ли прах в могиле славить Тебя[CCCXLVII]{16}? Вот он я, на пороге могилы, распластан на одре болезни – кто услышит, как я возношу Тебе хвалу?[287]

Теперь же после того, как ему, в результате его медитаций, была открыла истинная сущность существования нашего мира, и, как мне видится, и полная картина его, Донн чувствует большой груз ответственности, который предстоит нести ему в служении Богу.

 «Ты возобладал надо мной и Одним Тобой стал я одержим – столь одержим, что дерзнул бы в сей миг предать Тебе душу мою, – если только смерть моя в сей миг угодна Тебе. Господь мой, Господь стойкости и постоянства, да пребуду я Твоей волей в нынешнем моем состоянии, да не паду вновь в избытый мной грех – грех, ставший причиной наказания, что судил Ты мне. И, однако, знаю на горестном опыте своем, сколь легко для меня соскользнуть в грех, ставший мне привычным…          <…>

…И сколько бы пески и скалы, высоты и отмели, слава и богатство мира сего и его бедствия[CCCXLVIII]{26} – равно как мои собственные упущения и немощь – ни грозили разлучить меня с Тобой, Господи, да будет со мной милость Твоя, да не нарушу союза брачного, да не потерплю кораблекрушения в вере[CCCXLIX]{27}, и да будет совесть моя пред Тобою чиста. Да снизойдет на меня неиссякающее Твое милосердие – милосердие, о котором молю Тебя: да не впаду вторично в грех, в котором воистину покаялся перед Тобой и был Тобою прощен»[288].

Донн закончил писать «Обращения…» в декабре 1623 года. И тут же, по настоянию друзей, ушла под типографский пресс. Донн еще не настолько оправился от болезни, чтобы выходить из дома, а отпечатанный экземпляр (январь 1624 г.) уже лежал  у  него на столе.

После болезни проповеди Донна обрели законченность, теперь, наконец, исполненный спокойствия своего духа, он полностью отдался служению Господу. В это время он писал: «Возвращаясь после исполнения своего публичного долга, состоящего в хвале Господу и молитве к Нему, я полон неизъяснимым спокойствием духа и готовностью покинуть этот мир».[289][9]

Молодой церковнослужитель, Дэниел Дарнелли, так передал в латинских стихах впечатление от проповеди Донна:

«Я видел, слышал и цепенел всякий раз, когда проповедник
в храме Павла стоял, приковав к себе взоры народа,
облегчая сердца величавой дивностью речи
Нестора (меда любого слаще его было слово).
В день этот он раскрыл пред народом таинство смерти
не избывное, что и представить себе невозможно.
Молча все ловят слова, им дивятся, их вновь повторяют.
Он же, уже изменив и форму и способы речи,
стал говорить о печальных вещах – о судьбе и плачевном
времени смерти: тела обратятся в прах изначальный.
Только и видно, как жалобно стонут, трясутся в рыданьях,
Каплями слезы глаза оросили. Отец наш Небесный
так пожелал изложить предреченное для потрясенных,
чтобы запомнили голос знакомый, божественный разум,
чтобы от слышанных слов о Суде поникли бы толпы
в час, когда он говорит и царит на высоком амвоне»[290].

Поединок со смертью.

27 марта 1625 года умирает король Иаков I. Донн читает  свою  первую  проповедь королю Карлу I.

Летом 1630 года Донн, приехав в гости к своей дочери Констанс, заболел, и на этот раз болезнь не отступала. У него появляется еще одна возможность отдаться досугу. Понимая, что ему уже больше не выйти из болезни,  Донн начинает свою последнюю работу «Поединок со смертью», где он подводит черту своему исследованию, которое он вел всю свою жизнь.

В конспективно сжатой форме, он раскрывает сущность жизни человека с точки зрения христианской религии. В ней смерть есть постоянный атрибут телесной жизни человека, – есть постоянное стремление материального тела к «возвращению» в «нетелесную» стихию.

Введение.

Уже во Введении Донн ставит врата смерти, в начало и конец телесной жизни, которые являются качественным и количественным мерилом жизненного круга человека. Это круг, в котором тело и душа, отбывая приговор Бога[291], – грешить, тем самым наращивают Могущество Его. А поскольку, душа есть атрибут Бога, то материальность «врат смерти» олицетворяет тело человеческое. И как создателю телености человека они по праву принадлежат Господу Вседержителю[CCCL].

Поэтому «в Его власти открыть нам вход в этот мир и дать нам выход, даже когда мы брошены в зубы к смерти, в челюсти смерти, и к устам воронки, нашей могилы, как к «освобождению от смерти».[292] Бог как создатель и владелец человека не «избавит нас от умирания, но что Он позаботится о нас в час смерти, каким бы ни был этот наш переход».

Но Бог не только создатель и владелец, Он еще и испытатель своего детища, который соединив и связав обе природы в одной, «и придя в наш мир, и воплотясь, не мог ни покинуть этот мир, ни вернуться к Своей славе, кроме как через смерть. Итак, в этом смысле exitus mortis, врата смерти, суть liberatio per mortem, освобождение посредством смерти, через смерть самого Господа нашего, Иисуса Христа. Итак в прочтении этих слов Св. Августином и теми многими великими людьми, кто примкнул к нему. Итак, на каждой из упомянутых трех разделов  мы будем обращаться к этим словам; сначала, как Бог сил, Всемогущий Отец, избавляет служащих Ему от челюстей смерти; затем, как Бог милосердия, всеславный Сын, избавил нас от смерти, приняв на Себя смерть; и наконец (между этими двумя), как Бог покоя, Святой Дух, избавляет нас от всякого смятения заранее своими благословенными запечатлениями, так что, какой бы образ смерти ни был нам предназначен, все же exitus mortis introitus in vitam, наши смертные врата станут входом в вечную жизнь». И эти три раздела послужат доказательством того, что наш Бог – Бог всецелого спасения, потому что Ему, Господу Вседержителю, принадлежат врата смерти[293].

I. Врата смерти, – это освобождение от смерти

Вход в жизнь, – есть исход из смерти.

«Итак, во-первых, мы считаем, что «врата смерти», exitus mortis, – это освобождение от смерти; власть Господа Вседержителя над вратами смерти означает, что во всех смертях и смертельных бедствиях этой жизни мы по справедливости можем надеяться на добрый исход, который даст Он; а все периоды и переходы в нашей жизни суть лишь многочисленные переходы от одной смерти к другой. Само наше рождение, вступление в эту жизнь, – это exitus a morte, исход из смерти; ибо в утробе матери мы мертвы, так как еще не знаем, что мы живем; более, чем это бывает во сне; нет могилы теснее, нет более гиблой тюрьмы, чем станет для нас утроба, если мы останемся там дольше, чем положено нам, или же если мы погибнем в ней до того, как наше время наступит…           <…>

…О самом нашем развитии в утробе Давид говорит: «дивно и страшно устроен я»[CCCLI][5], и «такое знание слишком превосходит меня»[CCCLII][6]; ибо «даже это есть творение Господа, и дивно в наших глазах, Он сотворил нас, а не мы себя», да, не мы сами, и не наши родители. «Твои руки сделали меня и придали мне форму», говорит Иов;[CCCLIII][8] и (как сказано в оригинале) «Ты взял на себя заботы обо мне»; но еще говорит он, «Ты уничтожаешь меня»: хотя я и являюсь шедевром величайшего Мастера (как вообще человек), все же, если Ты не сделаешь для меня большего, если Ты оставишь меня там, где Ты создал меня, последует разрушение. Утроба, которая должна быть домом жизни, станет самой смертью, если Бог оставит нас там.

Закрытие чрева,[CCCLIV][9] – то, чем Бог грозит столь часто, — тяжелее и мучительнее поражает в конце, нежели в начале; не столь страшно бесплодие, как слабость, когда приспеет ребенку родиться, и нет силы родить.[CCCLV][10] Худшее бедствие – пасть вблизи надежды на счастье. Но именно таким неистовым проклятием пророк выразил вершину Божьего гнева: «Дай им, О Господи, что же ты дашь им? Дай им чрево, неспособное разродиться»[CCCLVI][11].

Поэтому, коль скоро мы люди (то есть неодушевленные, начинающие двигаться в чреве), то, хотя мы сами не в состоянии этого сделать, наши родители вправе сказать о нас, «Несчастен этот человек, и кто освободит его из тела смерти?»[CCCLVII][12] Ибо, даже чрево есть тело смерти, если не окажется разрешителя. Кто как не Он сказал Иеремии, «Прежде чем я придал тебе форму, я знал тебя, и прежде, чем ты вышел из чрева, я освятил тебя»[CCCLVIII][13]…  <…>

…мы знаем наверняка, что у Евы не было акушерки, когда она разрешилась Каином; она вполне могла сказать: Possedi virum a Domino, «я получила человека от Господа»[CCCLIX][15]; в полной мере, целиком от Господа: «это Он дал мне способность зачать, Он вселил душу в плод, и я почувствовала его движение», Господь принес в мир того, кому придал движение; не будь всего этого, Ева могла бы сказать: «мое тело было лишь домом смерти», и Domini Domini sunt exitus mortis, во власти Господа Вседержителя врата смерти.

Но далее, этот exitus a morte есть лишь introitus in mortem, эти врата, это разрешение от той, утробной смерти, становятся входом во смерть иную, туда, где мы преданы всем многообразным смертям этого мира…     <…>

…Рождаясь на свет, мы приветствуем собственные похороны плачем, как будто тридцать лет и три года жизни проведены в каторжной тюрьме материнской утробы, и вот закончен наш первый круг. Мы вымаливаем одно крещение за другим в священном таинстве слез; и входим в мир, который длится многие века, но наша жизнь не длится…»[294].

Паломничество вдали от Господа.

Таким образом, появившись в чреве мы покинули обитель Бога[CCCLX], поменяв ее на временное жилье, – чрев матери. Вынужденные покинуть это временное жилье мы остались совсем без жилья: «Сыну Человеческому негде преклонить голову», говорит Он Сам.[CCCLXI][17] Негде? terram dedit filiis hominum, «землю Он отдал сынам человеческим».[CCCLXII][18]

Каким же тогда образом Бог отдал землю сынам человеческим? Он отдал им землю ради тех материалов, которые они добывают из нее; и Он дал им землю для могилы и погребения, чтобы люди возвратились в землю и обратились в нее; но не во владение им. «Здесь нет у нас града постоянного»[CCCLXIII][19]; нет даже дома, который бы пребывал во времени; так и нас нет, нет человека, нет тела, которое бы пребывало вечно…».[295]

Мы лишь странники (паломники) на земле этой и вдали от Господа.[CCCLXIV]

Апостол «мог бы сказать «мертвы»; ибо весь этот мир – только всеобщий погост, только братская могила; жизнь и движение, над которыми величайшие из людей властвуют в нем, – это лишь движение трупов в могилах во время землетрясения. То, что мы называем жизнью, есть лишь hebdomada mortium, неделя смертей, семь времен нашей жизни, потраченных на умирание; семь умираний проходят, и наступает конец. Наше рождение умирает в детстве, и наше детство умирает в юности, и наша юность и оставшийся возраст умирают в свой черед; и самый возраст также умирает, и этим решает все. И выходят все они, – юность из детства, или же зрелый возраст из юности, – не как восстает феникс из пепла другого феникса, прежде умершего, но лишь как оса из падали, или как червь из гнили, или как змея выползает из помета; наша юность хуже нашего детства, а зрелый возраст хуже юности; наша юность алчет и жаждет грехов, каких наше детство не знало, а зрелый возраст сожалеет и досадует, что не может продолжить грехов, совершенных юностью. Но, кроме того, столько смертей, то есть, столько смертельных бедствий сопровождают каждое состояние и каждую часть этой жизни, что сама смерть кажется легче них…   <…>

…И не только нетерпеливые люди Израиля в своем роптании («Почему Бог не захотел, чтобы мы умерли от руки Господа в земле Египта»)[CCCLXV][23], но сам Илия, когда он спасся бегством от Иезавели, «пошел, чтобы спасти свою жизнь», как сказано в этом тексте, под можжевеловым кустом просил смерти, и сказал: «Довольно, теперь, Господи, возьми жизнь мою»[CCCLXVI][24]…  <…>

…Насколько же хуже смерти эта жизнь, которую столько праведных людей готовы были променять на смерть. Но если я вместе со Св. Ап. Павлом, quotidie morimur, умираю ежедневно,[CCCLXVII][27] ибо то, что выпадает мне каждый день, тяжелее смерти, если вместе с Давидом, tota die mortificamur, нас умерщвляет в продолжение всего дня,[CCCLXVIII][28] и не только каждодневно, но ежечасно то, что выпадает нам, и что тяжелее смерти…»

И только «Он может выпустить через врата, избавить меня от множества смертей этого мира, происходящих omni die и tota die смертей ежедневных и ежечасных, с помощью этой единственной смерти, которая окончательно расторгнет душу и тело, и будет концом всему.

Естественная смерть, есть вход во смерть распада и тления.

Но действительно ли это конец всему? Будет ли это отторжение души от тела та последняя смерть, которую должно перенести тело (ибо о духовной смерти мы не ведем здесь речи)? Нет. Хотя это исход из смерти, это и вход во смерть; это был исход из множества смертей нашего мира, но он же становится входом во смерть распада, и гниения, и червоточины, и тления, и рассеяния праха, и в могиле, и из могилы, в которой каждый покойник умирает снова и снова. Только Христос имел особенное право не умирать такой смертью, не знать разложения. Что дало ему эту привилегию? Не Иосифовы смолы и травы, доставленные в громадной пропорции,[CCCLXIX][32] которые, хотя и помогли бы сохранить Его тело от тления и распада долее, чем было нужно, долее трех дней, все же не сохранили бы его навечно. Что же уберегло Его тогда?..»[296].

Проведя всесторонний анализ, Донн вынужден был признать, что причина его нетленности, «тем самым, не в смолах и травах Иосифа; равно и не в безвинности Христа, и в его свободе от первородного греха; равно и не заключается она (нет нужды указывать на это), в единстве двух ипостасей. Причина нетленности Его плоти лучше всего выражена так: Non dabis, «Ты не дашь Святому Твоему видеть тление»[CCCLXX][34]…».

Таким образом, можно предположить, что Донн уже ясно осознает, что Ад это и есть «жизнь» тела человеческого без души в земле.

Нетленность есть промысел и соизволение Бога.

Поэтому нет других причин и оснований искать в таинствах нашей религии, почему Сын Божий избежал тления, «кроме промысла и соизволения Божьего. Сам Христос не спрашивал, сказав лишь Ita est, «пусть будет так, Отче, так как Тебе это угодно»[CCCLXXI][35]. Тело Христа не подверглось разложению, потому что Бог повелел, и этого не должно случиться.

Смиренная душа (только смиренная душа есть верующая душа) предает себя Божьему промыслу, и его обетованиям. Но при этом она предает себя тому Божьему промыслу, и тем обетованиям, которые Он объявил и открыл нам, а не тем, которые мы замыслили внутри себя и представляем себе, хотя бы и на основе некоторой вероятности, некоторого правдоподобия…»[297].

Здесь исследовательский ум Донн, поняв, что для дальнейших исследований «время еще не пришло»[CCCLXXII], отступил от исследования нетленности тела.

Проявление же сие «возможно либо в Слове Божием, либо в явленном исполнении обетования; когда налицо и то и другое, мы имеем самое сильное свидетельство, какое только может быть: поэтому, когда в самом себе я нахожу знаки усыновления, духовного сыновства, заповеданные Словом Божиим; когда я вижу на самом себе действительное исполнение Его благого обетования, если на самом деле я живу в послушании, соблюдая условия, которые свидетельствуют о моем духовном сыновстве, тогда, – до тех пор, пока я вижу эти знаки и так живу, я смело могу полагаться на святую крепость моего усыновления и смиренную неразрушимость его. Христос исполнен решимости в Божием обетовании, потому что Божие обетование было явлено Ему…             <…>

…Ныне то, что было Его исключительной особенностью, – что Его плоть не знала тления, при Его втором пришествии, пришествии для суда, распространится на всех живых, их плоть не увидит тления; поскольку (как говорит апостол, и говорит как тайну, как откровение: «Смотрите, я открою вам тайну: мы все не будем спать»[CCCLXXIII][40], (то есть, пребывать мертвыми в могиле), «но все мы изменимся». В одно мгновение мы будем уничтожены, и в то же самое мгновение собраны воедино, и душа воссоединится с телом; и это воистину будет смерть, и воистину воскресение, но не сон, не распад.

Посмертная смерть Суда Божьего..

Но мы, – те, кто умирает ныне, и те, кто спит смертным сном, мы все должны будем пройти через эту посмертную смерть, увы, через смерть после погребения, через уничтожение после уничтожения, через смерть разложения и гниения, тления и обращения во прах, уничтожения и рассеяния праха, – и в могиле, и из могилы…        <…>

…Эта смерть тления и рассеяния для обыденного сознания – самая непоправимая смерть из всех; и все же Domini Domini sunt exitus mortis, во власти Господа Вседержителя врата смерти, и, воссоединяя пыль в прежнее тело, заново оживляя его той же душой, Он должен в благословенном и славном воскресении дать мне такой исход и из этой смерти, который никогда не приведет ни в какую другую смерть, но утвердит меня в жизни, которая будет длиться, доколе пребудет сам Господь жизни. Так будет и с вами, и это относится к первому смыслу слов «во власти Господа Вседержителя врата смерти», так что, хотя от утробы до могилы, и в самой могиле, мы переходим от смерти к смерти, все же, как говорит Даниил, Господь наш Бог способен спасти нас, и Он нас избавит[CCCLXXIV][48].

II. Господу нашему, а не человеку, дано судить нас при нашей смерти, или заключать о забвении нас Богом, исходя из того, какова она.

«И так мы переходим ко второму пониманию слов «во власти Господа Вседержителя врата смерти», гласящих, что Богу, а не человеку, дано судить нас при нашей смерти, или заключать о забвении нас Богом, исходя из того, какова она.

Оценка деятельности каждого из нас.

Признаки, которые врачи получают, и прогноз, который они дают относительно смерти или выздоровления больного, они получают и дают, исходя из оснований и правил своего искусства. Но у нас нет такого правила, нет такого искусства, чтобы основать на нем прогноз о духовной смерти и проклятии, исходя из такого рода признаков, какие мы можем наблюдать у всякого умирающего человека: того, что мы видим, часто достаточно для печали, но не для отчаяния…».[298]

Рассматривая естественную смерть как исход из множества смертей, в которых мы по приговору Бога «наращивали Могущество Его», естественно предположить, что Бог в момент смерти должен оценить деятельность каждого из нас.

Эта оценка Божья «действует мгновенно, в считанные минуты; зачастую она не заметна никому из находящихся рядом, но только одному тому, кто отходит». Лишь Богу «известно, что это могло сопровождаться опасным отупением и оцепенением, и бесчувствием к настоящему своему положению»[299].

Именно по этой оценке определяется то, каким образом наша телесность, «умирая снова и снова», будет дожидаться «посмертной смерти» при Суде Божьем. В этом наш судья только Бог. Это не зависит от того как мы примем эту смерть.

Живи в добре здесь, и ты будешь жить в добре вечно.

И не нам осуждать того кто принял ее насильственно или как разбойник. «Сам Христос запретил нам Своей собственной смертью делать ложные выводы, так как Его собственная смерть несла в себе такой отпечаток: Он был обесславлен и казнен как злодей, и без сомнения многие из тех, кто присутствовал при Его смерти, считали Его таковым. В Писании совсем мало примеров внезапной смерти праведных людей, (смерть в бою нельзя назвать внезапной); но Бог правит не примерами, а законами; не следует, поэтому делать ложных выводов о внезапной смерти; равно как и о душевном смятении, хотя, возможно, даже сопровождаемом словами неверия в милость Господню…    <…>

…и да будем иметь сдержанную и несамонадеянную уверенность против смерти в смятении и в неверии, но пусть никогда мы не будем делать ложных выводов о людях, которых настигла подобная смерть. Domini, Domini sunt exitus mortis, во власти Господа Вседержителя врата смерти, и Он приял Самсона, который покинул этот мир так, что судить об этом поступке очень нелегко, (рассмотрим ли мы совершившего действие или от действия претерпевших: смерть его собственную или же тех, кого он убил вместе с собой); все же Святой Дух подвигнул Св. Ап. Павла прославить его в своем великом перечне[CCCLXXV][49], и так же делает вся Церковь. Решающим днем является не самый день нашей смерти, но весь ход нашей жизни…  <…>

…Бог не говорит: «Живи в добре, и ты умрешь доброй смертью», доброй, значит – легкой, спокойной смертью; но «живи в добре здесь, и ты будешь жить в добре вечно»[CCCLXXVI]. И раз первая часть фразы хорошо сочетается с последней, то никогда не принимают во внимание, никогда не вслушиваются в то, что содержится между ними в скобках; так веди добрую жизнь здесь, чтобы она перетекла в вечную жизнь, и не думай, какой смертью мы умрем…»[300].

Забота Бога сохранить душу.

А вот и заключительный аккорд истины, которую познал Донн: – Во власти Господа Вседержителя врата смерти, потому что в момент естественной смерти основная «забота Бога о том, чтобы душа осталась в сохранности, какую бы агонию ни выстрадало тело в час смерти»[301].

Таким образом, Богу важно не только оценить, но и сохранить накопленный каждым индивидуумом разум.

III. Врата смерти становятся нашим избавлением через смерть другого, через смерть Христа.

С точки зрения метафизики эта часть самая сложная для понимания, поскольку Донн, что вполне можно допустить, говоря об истинной сущности нашей естественной смерти, не отходит от канонов Библии.

Иисусу, Ему, Спасителю, принадлежат врата смерти.

«Sufferentiam Job audiistis et vidistis finem Domini, говорит Св. Иаков, стих 11.[302][50] «Вы слышали о терпении Иова»[CCCLXXVII], говорит он; все это время вы делали это, ибо в каждом человеке, бедствующем, несчастном человеке, говорит Иов: «Теперь видишь конец Господен», сказал этот апостол; это не та конечная цель, которую Господь назначил Себе (наше спасение), и не та, что Он назначил нам (жизнь в согласии с Ним), но «видишь конец Господен», сказал он; это тот конец, к которому пришел Сам Господь, смерть, причем смерть мучительная и унизительная. Но почему Он умер? И почему такой смертью? Quia Domini Domini sunt exitus mortis (как Св. Августин, толкуя этот текст, отвечает на вопрос), потому что Богу, Господу нашему, принадлежали врата смерти; quid apertius diceretur? – говорит он; «что может быть более очевидным, более явным, чем этот смысл этих слов?» В первой части стиха сказано, «Бог наш – Бог во спасение; Deus salvos faciendi», и он понимает это так: «Бог, который должен нас спасти»; Кто же может быть им, – говорит он, – кроме Иисуса?

И это имя потому было дано Ему, что Он был нам во спасение; Ему, Иисусу, говорит он, Ему, Спасителю, принадлежат врата смерти, nec oportuit cum de hac vita alios exitus habere, quam mortis, придя в жизнь в нашем смертном естестве, Он не мог покинуть его иначе, как через смерть. Ideo dictum (говорит он), «поэтому сказано», Господу Вседержителю принадлежат врата смерти; Ut ostenderetur moriendo nos salvos facturum, чтобы показать, что Его путь спасти нас был – умереть…»[303].

«Умереть, чтобы спасти».

Мне видится, что Донн хочет направить нас к сравнению и анализу двух диалектических формул: «сила Бога обретается за счет слабости[CCCLXXVIII]» и «Умереть, чтобы спасти»[CCCLXXIX].

«И из этого текста Св. Исидор доказывает, что Христос был воистину человеком (что отрицают секты еретиков, столь же многочисленные, как и те, что отрицают, что Он был воистину Богом), потому что Ему, хотя он был Dominus Dominus (как повторено в тексте), Господом Вседержителем, но и перед ним, Господом Вседержителем, стояли врата смерти. Oportuit cum pati, нельзя сказать больше того, что Христос сказал о Себе: «Это Христос должен выстрадать»[CCCLXXX][51]; у него не было другого пути, кроме смерти. Таким образом, эта часть нашей проповеди неизбежно должна быть проповедью о Страстях Христовых…».[304]

И далее Донн рассказывая о страданиях Христа, обращает внимание сравнение его страданий и нашей жизни.

«И как вся Его жизнь была непрерывным страданием, так и весь наш Великий Пост пусть будет непрерывной Страстной Пятницей; но страдальческая жизнь не избавила Христа ни от одного из смертных страданий, которые Он перенес тогда; их не стало меньше от того, что перед тем Он вынес много страданий…».[305]

И во многих страданиях Христа Донн говорит о крови Христа, которая является неизбежным признаком страданий.

«Пролив кровь при обрезании, Христос пролил свою кровь ни каплей меньше в конце, и ваших слез не станет ни каплей меньше тогда, пролей вы несколько слез сейчас.

Поэтому сейчас соблаговолите рассмотреть вместе со мной, как эти врата смерти были во власти Господа Вседержителя.

Странно видеть, что Господь Бог, Господин жизни, способен умереть;..  <…>

…а то, что Он действительно будет умирать – есть уже преувеличение этой чудовищной странности; но, даже приняв и ее, будет сверхпреувеличением этой чудовищной странности, что Бог умрет, и что неизбежно должен умереть; и non exitus (сказал Св. Августин), Господь Вседержитель не знал других врат, кроме врат смерти, и oportuit pati – сказал Сам Христос, – Христос должен был выстрадать все, и Ему надлежало выстрадать...  <…>

…Но ведь, Deus ultionum libere egit (сказано в этом месте), Бог отмщения действует свободно[CCCLXXXI][57]; Он казнит и милует, кого хочет[CCCLXXXII][58]; помилует ли Он себя? Нет, не помилует. Dilectio fortis ut mors[CCCLXXXIII][59], сила любви равна силе смерти; любовь сильнее; она проникает в смерть, куда ее, конечно же, не приглашали. Si possibile (сказал Христос), «если возможно, пусть минует меня чаша сия»[CCCLXXXIV][60]: Его любовь, выраженная прежде в решении, совместном с Отцом, сделала это невозможным. Никакие воды не погасят любовь; Христос прошел через многие; любя, Он принял крещение, но Его любовь не угасла; любя, Он оплакал Иерусалим, но Его любовь не угасла; Он смешал воду с кровью в Своей агонии, но Его любовь не угасла;

Он источал кровь, всю до капли из Своих глаз, и из всех Своих пор; источал ее от побоев и терний; Господу нашему Богу были уготованы кровавые врата смерти; и они показали Его любовь, но не угасили ее.[306][61]

Он не помилует, нет, Он Себя не помилует; не было ничего более свободного, добровольного и независимого, чем смерть Христа; в самом деле, libere egit, Он умер добровольно; но все же, когда мы знаем о завете, который было заключен между Ним и Отцом, мы видим oportuit, некий вид необходимости, лежавшей на Христе: Он должен был выстрадать все…»[307].

Страдания, – ради вечной свободы?!

И далее Донн связывает страдания с необходимостью вечной свободы!? От кого? «С какого же времени идет это обязательство, это oportuit, эта необходимость, с какого момента она началась? Разумеется, это решение, по которому Христос должен был выстрадать все, было извечным; но было ли что-то прежде того, что вечно? – Бесконечная любовь, вечная любовь; соблаговолите вдуматься в это дома, и отнестись серьезно к тому, что какую бы свободу в Христе умереть или не умирать мы ни представили себе, эта необходимость смерти, это решение будет так же вечно, как и свобода; как мало, однако, значения придал Он этой необходимости, этой смерти?..»[308].

И чтобы мы задумывались о личности Христа, Его жизни и смерти, Донн призывает нас не произносить Его имя всуе.

«Но может ли память или упоминание о нашей смерти раздражать и терзать нас, ежедневно говорящих о смерти Христа, – Он был распят, умер и погребен? В наше теперешнее время среди нас есть такие, кто вполне свободно называют смерть, и смерть Господа, но лишь в богопротивных клятвах и в проклятиях. Несчастны люди, о ком впоследствии скажут: они никогда не вспоминали об Иисусе, потому что они слишком часто поминали Его; они услышат, как Иисус скажет им: Nescivi vos, «Я никогда не знал вас»[CCCLXXXV][70], потому что они были слишком бесцеремонны с Ним. Моисей и Илия говорили с Христом о Его смерти только в святом и радостном смысле, как о благости, которая снизойдет на них и на весь мир благодаря ей.

Благо, – размышления о смерти Христа.

Речи о религии должны вестись не ради любопытства, а ради воспитания…   <…>

…Но Bonum est nobis esse hic, (как сказал Св. Петр)[CCCLXXXVI][71], благо для нас пребывать здесь, в размышлении о Его смерти, и поэтому пронесем наш сосуд, (нашу преданность), несколько шагов по пути, которые прошел Господь Бог в тот день к вратам Своей смерти…          <…>

…Если это время ты провел, благочестиво вверив себя Богу и подчинил Ему свою волю, тогда ты провел время в согласии с Ним. В эти часы и в этих молитвах были Его агония и кровавый пот[CCCLXXXVII][76]. Я хочу надеяться, что ты молился; но не обычной повседневной молитвой, а молитвой с настоящими слезами, творимой в готовности пролить кровь за Его славу, если понадобится; в ней ты пребудешь в согласии с Ним…   <…>

…И вот Сын Божий, который никогда не был одним из нас, но теперь новым путем пришел к нам, приняв нашу природу, предает душу, которую никогда не выпускал из рук Своих Отец, в руки Своего Отца. Передает, как никогда раньше, отпуская ее по собственной доброй воле; и, поскольку Господу Вседержителю принадлежат врата смерти, то, по Своему собственному решению, Он непременно должен умереть; не через раны и рубцы, которые они нанесли Его святому телу, исходит Его душа, но Он сам emisit, Он испустил дух: и как Бог вдохнул душу в первого Адама, так Христос, второй Адам, выдохнул ее в руки Богу. Здесь мы оставляем вас, в этой благословенной зависимости, чтобы вы положились на Него, лежащего на кресте. Здесь, омывшись в купели Его слез, приобщаясь к крови Его ран, ляжешь с миром в Его могилу, до поры, когда Он помилует вас воскресением из мертвых, и вознесением в Царство, которое Он обрел для вас непредставимой ценой Своей нетленной крови. Аминь»[309].

Последняя проповедь.

В декабре Донн написал завещание. В январе 1631 года умерла его мать, которая жила вместе с ним все последние годы. 25 февраля 1631 года, в первую пятницу Великого поста читает последнюю проповедь в королевской часовне Уайтхолла, – «Схватка смерти».

Исаак Уолтон, преданный поклонник Донна, один из его прихожан и автор его известной биографии, так описывает это событие:

«Его назначили читать проповедь в его обычный день, первую пятницу Великого поста; он знал об этом, и вопреки своей болезни подготовился к этому событию, как к долгожданному, твердо решив, что его немощь не должна помешать поездке; поэтому он приехал в Лондон за несколько дней до службы. По его приезде туда, многие из его друзей – те, кто с печалью видел, что болезнь оставила ему не более плоти, чем нужно, чтобы только прикрыть кости, – сомневались, что у него хватит сил, и потому отговаривали его от этого предприятия, уверяя его, что оно может сократить его дни; но он горячо отвергал их просьбы, говоря, что не сомневается в том, что Бог, придававший ему в стольких немощах неожиданную силу, не оставит его и в этом последнем деле, и полагая благословенным намерение совершить этот священный труд. И когда, к удивлению некоторых из присутствовавших, он появился на кафедре, многие из них подумали, что он вышел не проповедовать умерщвление плоти живым голосом, но своим обветшалым телом и умирающим лицом представить смертность ее. И несомненно, многие вспомнили про себя вопрос Иезекииля: «Способны ли эти кости жить?[CCCLXXXVIII] или, способна ли душа заставить язык говорить столько времени, сколько песок в часах будет двигаться к центру, отмеряя час неистраченной жизни этого умирающего человека? – Без сомнения, не может». И все же, после нескольких пауз, когда недомогание прерывало его истовую молитву, сила его устремленности позволила его слабому телу извлечь из памяти предуготовленные размышления, которые были о смерти; текст был: «во власти Господа Вседержителя врата смерти». Многие тогда, видя его слезы, и слыша его слабый и глухой голос, признали, что текст был выбран пророчески, и что доктор Донн прочел проповедь на собственное погребение».[310][10]

Вряд ли можно ошибемся, считая, что в «Поединке со смертью»[311][14] Донн подвел итог своему исследования сущности человека. И помог ему в этом Христос. Своим появлением в телесности человека, страданиями, связанными с испусканием крови, и вынужденной, но добровольной смерти, Он, как Бог, появившийся в нашем мире как Человек, олицетворяет появление инертной материи, находящейся  в состоянии вне-себя-бытии, в телесном или вещественном состоянии[312].

Само появление Христа во время распада Римской империи, и его смерть, предотвратившая этот распад, есть стратегическая линия длительности существования человечества – «в первую очередь заботиться о самосохранении, заботиться о самих себе».

Поэтому в момент нашей естественной смерти, у ворот ее стоит Бог, основная забота Которого, в том, чтобы «душа осталась в сохранности, какую бы агонию ни выстрадало тело в час смерти»[313].  Ибо, как мне представляется, сохраняется наш жизненный интеллект, который и призван повышать Могущество Бога.

И от того успеем ли мы накопить Его Могущество, до того момента, когда нашему реальному пространству-времени наступит момент перехода вновь в Ничто, то накопленный Разум поможет нам либо предотвратить этот процесс, либо «открыть» новое реальное пространство-время, где человечество вновь сможет жить и развиваться далее. Не это ли олицетворяет Христос смертью своей, ради спасения Мира[CCCLXXXIX].

Его жизнь в кровавых страданиях и постоянное умирание человеческого тела, есть постоянный распад инертной материи в нашем мире. Но распад этот предопределен нам божественным приговором, в результате которого мы мыслим и, накапливая интеллект, повышаем Разум Бога. А Разум и есть сила (могущество) в бессилии (слабости). А кровь человеческая, как низкотемпературная плазма, есть источник постоянного распада материи из состояния вне-себя-бытие, в состояние для-себя-бытие на две частицы, которые назовем как «две единичные тождественные индивидуальности»  (ДЕТИ), поскольку различны они только направлением собственного вращения (спина). Это они создают «поле Человека», его ауру, благодаря взаимодействия которого с окружающим его миром рождаются наши чувства и Человека можно приобщить к сознательному микрокосму.[314] «Продлите же это Размышление о сем великом мире, Человеке, настолько, чтобы помыслить, сколь безмерны создания, порожденные этим миром; наши создания –  это наши  мысли, они родились великанами: они простерлись с Востока до Запада, от земли до неба, они не только вмещают в себя Океан и все земли, они охватывают Солнце и Небесную твердь; нет ничего, что не вместила бы моя мысль, нет ничего, что не могла бы она в себя вобрать».[315]

Первая публикация «Поединка со смертью» состоялась через несколько месяцев после смерти Донна.

«За свою жизнь Джон Донну много раз приходилось видеть смерть рядом. В молодости он побывал на войне, трижды был свидетелем лондонских эпидемий чумы. Свою собственную смерть он встретил спокойно. Как пишет Исаак Уолтон, Донн умирал в сознании; последние слова его были: «Да приидет царствие Твое, да будет воля Твоя»; он быстро повторил это несколько раз; затем способность говорить оставила его, он глядел пристально перед собой, ожидая что-то увидеть и, увидев, закрыл глаза. Затем он сложил руки и принял такое положение, что осталось только завернуть его в саван.[316][15]

Латинская эпитафия, составленная им самим, гласит:

Иоганн Донн,
профессор священной теологии,
после разносторонних занятий,
которым он предавался с младых лет
прилежно и небезуспешно,
по внушению и побуждению Духа Святого,
по совету и призыву Короля Иакова,
в год своего Иисуса 1614, на 42 году жизни
принял священный сан.
Возведен в деканы этого собора
27 ноября 1621 года,
низведен смертью в последний день марта 1631 года
здесь, хотя и в виде запавшего праха,
он чает Того, Чье имя Восход.[317][16]

Непосредственно перед смертью он прочел собственную похоронную проповедь и велел создать собственный портрет в саване.

Джон Донн. Фронтиспис Схватка смерти. Martin Droeshout, 1932.
Иллюстрация с сайта nbsp;nbsp;http://aenigma.ru/ 

За три дня до смерти он передал все свои записи своему другу Генри Кингу (тексты и были записаны по его настоянию), впоследствии они попали в руки сына, Джона Донна младшего, и были им опубликованы.

В 1633 г. выходит первое издание стихов Донна под названием «Стихотворения Дж. Д. с приложением элегий на смерть автора». В 1640 г. выходит том проповедей. В качестве предисловия к нему публикуется написанная Исааком Уолтоном «Жизнь доктора богословия Джона Донна» (нов. изд. 1865).

Поэтические произведения Донна в России изданы впервые в 1633 г., полнее в 1650 г. и позже. Новое издание, со включением проповедей и писем, 1839 г.; избранные сочинения изд. в 1840 г.[318].

Источники

1. Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона (ЭС БиЭ), CD: (Р) 2002 IDDK, (С) 2002 Мультмедиа–издательство «Адепт».

2. Большая Советская Энциклопедия (БСЭ), DVD-Soft, ООО «Сигма», г. С–Пб, 2003 г.

3. Сайт Джон Донн: http://www.ipmce.su/~lib/donne.html#0059.

4. Сайт Джон Донн: http://www.luminarium.org/sevenlit/donne/donnebio.htm.

Примечания

1. Джон Донн. Поединок со смертью. Сайт – http://fugatemporis.com/lts/jdonnedd.html.

2. Джон Донн. Обращения к Господу в час нужды и бедствий. Перевод А.Нестерова. Сайт – http://www1.lib.ru/INOOLD/DONN/donn_obr.txt.

3. И. Бродский. Прощанье, запрещающее грусть. Сайт – http://bookz.ru/authors/brodskii-iosif/brodsk/page-13-brodsk.html.

4. Джон Донн. Стихотворения, Английская лирика первой половины XVII века, под общей редакцией А. Н. Горбуновой - М.: Изд-во МГУ, 1989. ISBN 5-211-00181-8. Сайт – http://lib.ru/INOOLD/DONN/donne1_1.txt.

5. Ф. Энгельс. Крестьянская Война в Германии.. Маркс К. и Энгельс Ф., Соч., 2 изд., т. 7.

6. Ф. Энгельс, Положение Англии, Томас Карлейль. «Прошлое и Настоящее». Маркс К. и Энгельс Ф., Соч., 2 изд. Т 1.

7. Джон Донн: Краткая хронология жизни. Сайт –  http://lib.ru/INOOLD/DONN/donne0_4.txt.

8. Life Of Dr. Donne, The By Izaak Walton. Сайт – http://www.mostweb.cc/Classics/Walton/LifeOfDrDonneThe/.html.

9. История зарубежной литературы XVII-XVIII веков, гл. 1.12 – 1.16 Французский театр XVII века. Краткая хронология жизни Джона Донна. Сайт – http://ru.wikibooks.org/wiki/История_зарубежной_литературы_XVII-XVIII_ веков.

10. Антон Нестеров. Циркуль и окружность. К вопросу о датировке «Прощания, запрещающего грусть» Джона Донна. М., Enigma, 2004. Сайт – http://lib.ru/INOOLD/DONN/donne0_3.txt.

11. Jonn Donn. Biatanatos. A modern-spelleng edition, with Introduction and Commentary, by Michael Rudick and M. Pabst Battin. Garland Publishing. inc. New York & London, 1982. Сайт: http://www.philosophy.utah.edu/onlinepublications/.

12. Хорхе Луис Борхес, Биатанатос. Сайт – http://lib.rus.ec/b/98153/read#r10.

13. Джон Донн. Сайт – http://www.nndb.com/people/347/000085092/.

14. Всемирная история. Энциклопедия. 1958 г. Сайт – http://historic.ru/history/index.shtml.

15. Псевдомученик. Сайт – http://www.thefreelibrary.com/Pseudo-Martyr-a018881428.

16. Ignatius gis conclave, (1611) By John Donne. Сайт – http://www.luminarium.org/sevenlit/donne/ignatius.htm.

17. Анатомия мира. Первая годовщина, пер. Д. Щедровицкого. Сайт – Дмитрия Щедровицкого, http://shchedrovitskiy.ru/JohnDonne.php?page=2#55.

18. История дипломатии от древнего мира до наших дней. Сайт – http://www.diphis.ru/#2.

19. Всемирная история. Энциклопедия. Том 4 (1958 год). Сайт – http://historic.ru/history/index.shtml.

20. Врачев В.Г. Энциклопедия философских наук Г.В.Ф. Гегель.  Философия природы. Взгляд из XXI века, Сайт – http://www.hrono.ru/libris/lib_we/vvg00.html.

[I] ...как семь сонливцев, прохрапели... – Согласно легенде во время гонения на христиан в 249 г. семь юношей спрятались от преследования в пещере, где и проспали 187 лет.

[II] ...два полушарья... –  Поэт обыгрывает важнейший мотив стихотворения: герой и его любимая заключают в себе целый мир.

[III] Есть смеси, что на смерть обречены... – Комментаторы видят здесь отзвук суждения Фомы Аквинского: «Разрушение происходит только там, где есть противоположность; ибо возникновение и разрушение происходят из противоположного и в противоположное». 

[IV] Гедонизм или идонизм (от греч. ηδονή – удовольствие) – этическое учение, признающее высшим благом и целью жизни чувственные удовольствия. См.ст. в ЭС БиЭ.

[V] ...непросвещенный век? – Имеется в виду эпоха античности, которая не знала христианского откровения, но тем не менее разработала высокие нравственные критерии.

[VI] ...философов незрячих, но спасенных... чистой жизнью... – Донн придерживался распространенного в ту эпоху мнения, что некоторые из «незрячих», то есть языческих, философов благодаря своим трудам и праведной жизни могли достичь райского блаженства.

[VII] ...как будто верой... – Здесь Донн дерзко обыгрывает учение Лютера о том, что человек обретает спасение только с помощью веры, которая дается ему свыше; переиначивая это учение на свой лад, он утверждает, что человек спасается «чистой жизнью», которая заменяет веру.

[VIII] ...свой дряхлый мир, клонящийся к закату... – Донн отдает здесь дань широко распространенному в XVII в. убеждению о близости конца мира.

[IX] Найти старайся истинную веру. – Донн часто повторял, что «путь ко спасению» открыт во всех христианских вероисповеданиях. Однако поиски истинной веры не принесут плодов, если ищущий будет руководствоваться ложными мотивами.

[X] Гракхи – два брата, знаменитые римские политические деятели II века до Р.Х. Происходили хотя и из плебейского, но уже выдвинувшегося в ряды новой оптиматской аристократии рода Семпрониев. Они примыкали к знатному и просвещенному кружку Сципионов, центру греческих идей и образованности, в котором обсуждались вопросы политического, экономического и социального характера в применении к существующему строю Римской республики.

[XI] Сын у отца спроси... – Ветхозаветная аллюзия: «Вспомни дни древние, помысли о летах прежних родов; спроси отца твоего, и юн возвестит тебе, старцев твоих, и они скажут тебе» (Втор 32, 7).

[XII] Сизиф – в античной мифологии царь Коринфа, которого Зевс подверг жестокому наказанию. В царстве мертвых Сизиф должен был вечно вкатывать на гору огромный камень. Едва Сизиф достигал вершины, как невидимая сила сбрасывала камень вниз и он снова начинал тот же бесцельный труд.

[XIII] Бермуды – Бермудские острова, в северной части Атлантического океана, район, в котором, как считалось, постоянно свирепствовали бури.

[XIV] ...аист – наш тиран... хуже аиста чурбан! – В одной из басен, приписываемых Эзопу, рассказывается о том, что лягушки попросили Зевса даровать им царя и бог–громовержец сбросил в их болото бревно. Лягушкам не понравился такой царь, и они снова обратились с той же просьбой. Разгневавшись, Зевс послал к ним аиста, который и съел их. Донн переиначивает басню: чурбан, неподвижное бревно, которое символизирует штиль, хуже, чем аист – шторм.

[XV] Баязет (Баязид) – персонаж пьесы К. Марло (1564 – 1593) «Тамерлан Великий», турецкий император, которого скифский пастух Тамерлан, взяв в плен, посадил в клетку.

[XVI] ...наголо остриженный Самсон... – Самсон – библейский герой, прославившийся подвигами в борьбе с филистимлянами. Источником его силы были длинные волосы. Когда Далила, возлюбленная Самсона, хитростью остригла его, он потерял силу и филистимляне ослепили его и увели в плен (Суд 13 –14).

[XVII] Как муравьи, что в Риме змейку съели... – Римский историк Светоннй (ок.70 – ок. 140) в книге «О жизни двенадцати цезарей» рассказывает о том, как муравьи съели любимую змею императора Тиберия.

[XVIII] О властелин... Ветхий днями, вечный средь времен! – Бог–отец. Ветхий днями – см. «Видел я, наконец, что поставлены были престолы, и воссел Ветхий днями; одеяние на Нем было бело, как снег, и волосы главы Его - как чистая волна; престол Его - как пламя огня, колеса Его - пылающий огонь» (Дан 7, 9).

[XIX] ...венком лавровым... – Лавровым венком венчали языческих поэтов.

[XX] ...венцом терновым... – Согласно Евангелию воины, надругавшиеся над Христом, надели ему на голову терновый венец. См. «и, сплетши венец из терна, возложили Ему на голову и дали Ему в правую руку трость; и, становясь пред Ним на колени, насмехались над Ним, говоря: радуйся, Царь Иудейский!» (Мф 27, 29).

[XXI] ...покоем без конца... – Новозаветная реминисценция. Имеется в виду упокоение праведных душ в раю. См. «Ибо, кто вошел в покой Его, тот и сам успокоился от дел своих, как и Бог от Своих» (Евр 4, 10).

[XXII] Хитрый враг – сатана.

[XXIII] ...и жил во мне Твой Дух – как в неком храме... – Новозаветная реминисценция: «Разве не знаете, что вы храм Божий, и Дух Божий живет в вас?» (1 Кор 3, 16).

[XXIV] Я – микрокосм... – В эпоху Ренессанса получил широкое распространение древний тезис о соответствий между человеком (малым миром, микрокосмом) и грандиозным миром вселенной (макрокосмом).

[XXV] ...где ангел слит с естественной природой... – Согласно распространенному в то время учению природа человека состоит из четырех естественных стихий и временно соединенной с ними души, неподвластной тлению.

[XXVI] ...но обе части мраку грех запродал... – Имеется в виду первородный грех Адама.

[XXVII] ...открывшие простор и сферы, что превыше небосвода... – Ссылаясь на недавние открытия в астрономии, Донн обращается к ученым, изменившим представления о вселенной. Но вместе с тем он также мог иметь в виду святых, познавших тайны небесного царства.

[XXVIII] ...потоп не повторится... мой мир сгорит... – Новозаветная реминисценция: «вначале словом Божиим небеса и земля составлены из воды и водою: потому тогдашний мир погиб, быв потоплен водою: А нынешние небеса и земля, содержимые тем же Словом, сберегаются огню на день суда и погибели нечестивых человеков» (2 Петр 3, 5 – 7).

[XXIX] С углов Земли... – Новозаветная аллюзия: «И после сего видел я четырех Ангелов, стоящих на четырех углах земли, держащих четыре ветра земли, чтобы не дул ветер ни на землю, ни на море, ни на какое дерево». (Откр 7, 1).

[XXX] ...кого вовек не скроет смерти мгла!.. (в подлиннике: «И вы, кто узрит Бога и не вкусит горечь смерти»). – Новозаветная реминисценция: «Говорю вам тайну: не все мы умрем, но все изменимся вдруг, во мгновение ока, при последней трубе; ибо вострубит, и мертвые воскреснут нетленными, а мы изменимся» (1 Кор 15, 51 – 52).

[XXXI] О, если знанье – верных душ награда... – Души праведников в раю получают дар провидения.

[XXXII] ...дав свой плод... – Имеется в виду плод с древа познания добра и зла, который вкусили Адам и Ева.

[XXXIII] Когда ни дерево... не прокляты... – Только люди, существа, наделенные разумом и свободой выбора, могут навлечь на себя проклятие.

[XXXIV] ...и ты, о смерть, сама умрешь тогда! – Намек на слова из Нового завета: «Последний же враг истребится – смерть» (1 Кор 15, 26).

[XXXV] Иаков, облачившись в козьи кожи... – Как рассказано в библейской Книге Бытия, Иаков, облачившись в шкуры козлят, хитростью выманил благословение своего отца Исаака (Быт 27, 8 – 36).

[XXXVI] ...избрал своими храмами сердца! – Новозаветная аллюзия: «Не знаете ли, что тела ваши суть храм живущего в вас Святаго Духа, Которого имеете вы от Бога, и вы не свои?» (1 Кор 6, 19).

[XXXVII] ...и день субботний... – Имеется в виду суббота как библейский день отдыха, покоя, считавшаяся прообразом покоя праведных в раю.

[XXXVIII] Как, обнаружив кражу, мы должны украденные вещи выкупать... – Согласно законам того времени человек, чьи вещи украли, а затем продали, утрачивал на них право собственности к мог вернуть, только купив их у нового владельца.

[XXXIX] Когда я с ней... расстался... – Имеется в виду церковь, которую он не посещал в студенческие годы и первые годы карьеры.

[XL] ...с ней мечтал быть рядом... – В подлиннике: «Здесь любовь к ней побудила меня искать Тебя, Боже»; тяжелые годы и душевный кризис помогла Донну вернуться в лоно церкви.

[XLI] Свою невесту... – то есть истинную церковь.

[XLII] ...в роскошь риз облачена? – Имеется в виду католическая церковь.

[XLIII] Иль здесь, как и у немцев, сеет страх? – Имеется в виду протестантская церковь.

[XLIV] ...спит... в веках? – Некоторые сектанты учили, что истинная церковь исчезла из мира на 1000 лет.

[XLV] На холме – на горе Мориа, где Соломон построил храм. Иль вне холма? – То есть в Женеве, центре кальвинизма. Иль на семи холмах? – То есть в Риме, стоявшем на семи холмах. Благой Жених – Иисус Христос.

[XLVI] «И сказал Господь [Бог]: не вечно Духу Моему быть пренебрегаемым человеками [сими], потому что они плоть; пусть будут дни их сто двадцать лет» (Быт 6:3).

[XLVII] «И сказал Самсон: умри, душа моя, с Филистимлянами! И уперся всею силою, и обрушился дом на владельцев и на весь народ, бывший в нем. И было умерших, которых умертвил [Самсон] при смерти своей, более, нежели сколько умертвил он в жизни своей» (Суд 16, 30).

[XLVIII] «Как Отец знает Меня, так и Я знаю Отца; и жизнь Мою полагаю за овец» (Ин 10, 15).

[XLIX] Никто не отнимает ее у Меня, но Я Сам отдаю ее. Имею власть отдать ее и власть имею опять принять ее. Сию заповедь получил Я от Отца Моего.

[L] «После того Иисус, зная, что уже все совершилось, да сбудется Писание, говорит: жажду. Тут стоял сосуд, полный уксуса. Воины, напоив уксусом губку и наложив на иссоп, поднесли к устам Его. Когда же Иисус вкусил уксуса, сказал: совершилось! И, преклонив главу, предал дух». (Ин 19, 28 – 30)

[LI] Мафусаил – библейский патриарх, отец Ламеха, дед Ноя; долговечнейший из людей. «Мафусал жил сто восемьдесят семь лет и родил Ламеха. По рождении Ламеха Мафусал жил семьсот восемьдесят два года и родил сынов и дочерей. Всех же дней Мафусала было девятьсот шестьдесят девять лет; и он умер» (Быт. 5, 21 – 27).

[LII] Исход, гл. 15, 1 – 15

[LIII] 8 Ср.: «Есть ли между вами такой человек, который, когда сын его попросит у него хлеба, подал бы ему камень?» (Мф. 7, 9); «Какой из вас отец, когда сын попросит у него хлеба, подаст ему камень? или, когда попросит рыбы, подаст ему змею вместо рыбы?» (Лк 11, 11).

[LIV] День святой Люции, – самый короткий день в году. Можно предположить, что в этот период и произошло их тайное венчание в 1601 году.

[LV] «Выслушай, взывал я, и я буду говорить, и что буду спрашивать у Тебя, объясни мне» (Иов 42, 4).

[LVI] 1 Ср.: «Авраам сказал в ответ вот, я решился говорить Владыке, я, прах и пепел» (Быт 18, 27); «Он бросил меня в грязь, и я стал, как прах и пепел» (Иов 30, 19).

[LVII] 2 Ср.: (Августин. Исповедь. I. 6). «И все-таки позволь мне говорить перед Тобой, Милосердный, мне, «праху и пеплу».

[LVIII] 5 Ср.: «И сказал младший из них отцу: отче! дай мне следующую мне часть имения. И отец разделил им имение. По прошествии немногих дней младший сын, собрав все, пошел в дальнюю сторону и там расточил имение свое, живя Распутно» (Лк 15, 12–13).

[LIX] 6 «Ибо огрубело сердце людей сих и ушами с трудом слышат, и глаза свои сомкнули, да не увидят глазами и не услышат ушами, и не уразумеют сердцем, и да не обратятся, чтобы Я исцелил их» (Мф 13, 15).

[LX] 7 Ср. «Я есмь Альфа и Омега, начало и конец, говорит Господь, Который есть и был и грядет, Вседержитель... Я есмь Альфа и Омега, Первый и Последний» (Откр 1, 8 – 10).

[LXI] 8 «И налили им есть. Но как скоро они стали есть похлебку, то подняли крик и говорили: смерть в котле, человек Божий! И не могли есть» (4 Цар 4, 20).

[LXII] 2 Ср.: «И увидел во сне: вот, лестница стоит на земле, а верх ее касается неба; и вот, Ангелы Божий восходят и нисходят по ней» (Быт 28, 12).

[LXIII] 6 Ср.: «Я поставил тебя отцом многих народов пред Богом, Которому он поверил, животворящим мертвых и называющим несуществующее, как существующее» (Рим 4, 17).

[LXIV] 7 Ср.: «...взгляните и посмотрите, есть ли болезнь, как моя болезнь, какая постигла меня, какую наслал на меня Господь в день пламенного гнева Своего?» (Плач 1, 12).

[LXV] 8 Ср.: «Вот, Я расплавил тебя, но не как серебро; испытал тебя в горниле страдания» (Ис 48, 10). См. также: «Как в горнило кладут вместе серебро, и медь, и железо, и свинец, и олово, чтобы раздуть на них огонь и расплавить; так Я во гневе Моем и в ярости Моей соберу, и положу, и расплавлю вас. Соберу вас и дохну на вас огнем негодования Моего, и расплавитесь среди него. Как серебро расплавляется в горниле, так расплавитесь и вы среди него, и узнаете, что Я, Господь, напил ярость Мою на вас» (Иез 22, 20 – 23).

[LXVI] 9 Ср.: «Надо мною прошла ярость Твоя, устрашения Твои сокрушили меня» (Пс 87, 17).

[LXVII] 10 «Я пролился, как вода; все кости мои рассыпались; сердце мое сделалось, как воск, растаяло посреди внутренности моей» (Пс 21, 15).

[LXVIII] 11 Ср.: «И сказал Господь [Бог]: не вечно Духу Моему быть пренебрегаемым человеками [сими], потому что они плоть; пусть будут дни их сто двадцать лет» (Быт 6, 3).

[LXIX] 12 Ср.: «...сыны ваши будут кочевать в пустыне сорок лет, и будут нести наказание за блудодейство ваше, доколе не погибнут все тела ваши в пустыне» (Чис 14, 33).

[LXX] 23 Там же.

[LXXI] 24 Ср.: «Господь увидел, что он идет смотреть, и воззвал к нему Бог из среды куста, и сказал Моисей! Моисей! Он сказал: вот я, (Господи)!» (Исх 3, 4).

[LXXII] 25 Ср.: «...и одели Его в багряницу, и, сплетши терновый венец, возложили на Него» (Мк 15, 17).

[LXXIII] 1 Ср.: «И создал Господь Бог человека из праха земного, и вдунул в лице его дыхание жизни, и стал человек душею живою» (Быт 2, 7).

[LXXIV] 2 «Но Иисус сказал: пустите детей и не препятствуйте им приходить ко Мне, ибо таковых есть Царство Небесное» (Мф 19, 14).

[LXXV] 3 Ср.: «А я сказал: о, Господи Боже! я не умею говорить, ибо я еще молод» (Иер 1, 6).

[LXXVI] 17 «Но усмиряю и порабощаю тело мое, дабы, проповедуя другим, самому не остаться недостойным» (1 Кор 9, 27).

[LXXVII] 18 Ср.: «Тогда Ангел Господень взял его за темя и, подняв его за волосы головы его, поставил его в Вавилоне над рвом силою духа своего» (Дан 14, 36).

[LXXVIII] 19 «Когда они шли и дорогою разговаривали, вдруг явилась колесница огненная и кони огненные, и разлучили их обоих, и понесся Илия в вихре на небо» (4 Цар 2, 11).

[LXXIX] 20 Ср.: «И, отойдя немного, пал на лице Свое, молился и говорил: Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия; впрочем не как Я хочу, но как Ты» (Мф 26, 39).

[LXXX] 21 Ср.: «И когда Я вознесен буду от земли, всех привлеку к Себе. Сие говорил Он, давая разуметь, какою смертью Он умрет» (Ин 12, 32 – 33).

[LXXXI] 22 Ср.: «Иисус говорит ей: не прикасайся ко Мне, ибо Я еще не восшел к Отцу Моему; а иди к братьям Моим и скажи им: восхожу к Отцу Моему и Отцу вашему, и к Богу Моему и Богу вашему» (Ин 20, 17).

[LXXXII] Косвенная аллюзия на эпизод из Евангелия от Иоанна: «Был болен некто Лазарь из Вифании, из селения, где жили Мария и Марфа, сестра ее. Мария же, которой брат Лазарь был болен, была та, которая помазала Господа миром и отерла ноги Его волосами своими. Сестры послали сказать Ему: Господи! вот, кого Ты любишь, болен. Иисус, услышав то, сказал: эта болезнь не к смерти, но к славе Божией, да прославится через нее Сын Божий» (Ин 1, 1 – 4), так же как на истории об исцелениях, упоминаемые в «Увещевании» из Третьей Триады. Ср.: Мф 8, 5 – 13; Лк 7, 2 – 10.

[LXXXIII] «Но я к Вседержителю хотел бы говорить и желал бы состязаться с Богом» (Иов 13, 3).

[LXXXIV] Ср.: «И сделался Аса болен ногами на тридцать девятом году царствования своего, и болезнь его поднялась до верхних частей тела; но он в болезни своей взыскал не Господа, а врачей» (2 Пар. 16, 12).

[LXXXV] «12 У потока по берегам его, с той и другой стороны, будут расти всякие дерева, доставляющие пищу: листья их не будут увядать, и плоды на них не будут истощаться; каждый месяц будут созревать новые, потому что вода для них течет из святилища; плоды их будут употребляемы в пищу, а листья на врачевание» (Иез. 47, 12).

[LXXXVI] «Иисус, увидев его лежащего и узнав, что он лежит уже долгое время, говорит ему: хочешь ли быть здоров? Больной отвечал Ему: так, Господи; но не имею человека, который опустил бы меня в купальню, когда возмутится вода; когда же я прихожу, другой уже сходит прежде меня» (Ин. 5, 6 – 7).

[LXXXVII] «Разве нет бальзама в Галааде? разве нет там врача? Отчего же нет исцеления дщери народа моего?» (Иер.  8, 22).

[LXXXVIII] «Оставь греховную жизнь и исправь руки твои, и от всякого греха очисти сердце» (Сир. 38, 10).

[LXXXIX] «И ходил Иисус по всей Галилее, уча в синагогах их и проповедуя Евангелие Царствия, и исцеляя всякую болезнь и всякую немощь в людях» (Мф. 4, 23).

[XC] «И весь народ искал прикасаться к Нему, потому что от Него исходила сила и исцеляла всех» (Лк. 6, 19).

[XCI] «Если в субботу принимает человек обрезание, чтобы не был нарушен закон Моисеев, - на Меня ли негодуете за то, что Я всего человека исцелил в субботу?» (Ин. 7, 23).

[XCII] «И сказал Давид Амессаю: созови ко мне Иудеев в течение трех дней и сам явись сюда. И пошел Амессай созвать Иудеев, но промедлил более назначенного ему времени» (2 Цар. 20, 5).

[XCIII] «Но когда перейдете Иордан и поселитесь на земле, которую Господь, Бог ваш, дает вам в удел, и когда Он успокоит вас от всех врагов ваших, окружающих вас, и будете жить безопасно, тогда, какое место изберет Господь, Бог ваш, чтобы пребывать имени Его там, туда приносите всё, что я заповедую вам [сегодня]: всесожжения ваши и жертвы ваши, десятины ваши и возношение рук ваших, и все, избранное по обетам вашим, что вы обещали Господу [Богу вашему]; и веселитесь пред Господом, Богом вашим, вы и сыны ваши, и дочери ваши, и рабы ваши, и рабыни ваши, и левит, который посреди жилищ ваших, ибо нет ему части и удела с вами. Берегись приносить всесожжения твои на всяком месте, которое ты увидишь; но на том только месте, которое изберет Господь [Бог твой] в одном из колен твоих, приноси всесожжения твои и делай все, что заповедую тебе [сегодня]» (Вт. 12, 10 – 14).

[XCIV] Ср.: «И Ангел, которого я видел стоящим на море и на земле, поднял руку свою к небу и клялся Живущим во веки веков, Который сотворил небо и все, что на нем, землю и все, что на ней, и море и все, что в нем, что времени уже не будет» (Откр. 10, 5 – 6).

[XCV] 1 Ср.: «В доме Отца Моего обителей много. А если бы не так, Я сказал бы вам: Я иду приготовить место вам» (Ин 14, 2).

[XCVI] 2 Ср.: «И увидел Бог все, что Он создал, и вот, хорошо весьма. И был вечер, и было утро: день шестой» (Быт 1. 31).

[XCVII] 3 Ср.: «И сказал Господь Бог: не хорошо быть человеку одному; сотворим ему помощника, соответственного ему» (Быт 2, 18).

[XCVIII] 4 Ср.: «И нарек человек имена всем скотам и птицам небесным и всем зверям полевым; но для человека не нашлось помощника, подобного ему... И создал Господь Бог из ребра, взятого у человека, жену, и привел ее к человеку. И сказал человек вот, это кость от костей моих и плоть от плоти моей; она будет называться женою, ибо взята от мужа [своего]» (Быт 2, 20–23).

[XCIX] 5 Ср.; «И благословил их Бог, говоря: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте воды в морях, и птицы да размножаются на земле» (Быт 1, 22).

[C] 16 «Я топтал точило один, и из народов никого не было со Мною; и Я топтал их во гневе Моем и попирал их в ярости Моей; кровь их брызгала на ризы Мои, и Я запятнал все одеяние Свое» (Ис 63, 3).

[CI] 21 «Моисей один пусть приблизится к Господу, а они пусть не приближаются, и народ пусть не восходит с ним» (Исх 24, 2).

[CII] 22 «И остался Иаков один. И боролся Некто с ним до появления зари; и, увидев, что не одолевает его, коснулся состава бедра его и повредил состав бедра у Иакова, когда он боролся с Ним» (Быт 32, 24 – 25).

[CIII] 23 «И потом сказал Он: лица Моего не можно тебе увидеть, потому что человек не может увидеть Меня и остаться в живых» (Исх 33, 20) и: И нарек Иаков имя месту тому: Пенуэл; ибо, говорил он, я видел Бога лицем к лицу, и сохранилась душа моя» (Быт 32, 30

[CIV] ). 24 Ср.: «Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицем к лицу; теперь знаю я отчасти, а тогда познаю, подобно как я познан» (1 Кор 13, 12).

[CV] 25 «Верный друг – врачевство для жизни, и боящиеся Господа найдут его» (Сир 6, 16).

[CVI] 33 Ср.: «И Я даю им жизнь вечную, и не погибнут вовек; и никто не похитит их из руки Моей» (Ин 10, 28).

[CVII] 34 Ср.: «Иисус, возгласив громким голосом, сказал: Отче! в руки Твои предаю дух Мой. И, сие сказав, испустил дух» (Лк 23, 4).

[CVIII] 1 Ср.: «Но Ты все расположил мерою, числом и весом». (Прем 11, 21)

[CIX] 4 Ср.: Господа Саваофа – Его чтите свято, и Он – страх ваш, и Он – трепет ваш! (Ис 8, 13); «Служите Господу со страхом и радуйтесь [пред Ним] с трепетом» (Пс 2, 11).

[CX] 12 Ср.: «Для чего бояться мне во дни бедствия, когда беззаконие путей моих окружит меня?» (Пс 48, 6).

[CXI] 13 «Не бойся смертного приговора: вспомни о предках твоих и потомках. Это приговор от Господа над всякою плотью» (Сир 41, 5).

[CXII] 17 «Уразумеешь страх Господень и найдешь познание о Боге» (Притч 2, 5).

[CXIII] 18 Ср.: «Кто верил Господу – и был постыжен? или иго пребывал в страхе Его – и был оставлен? или кто взывал к Нему, и Он презрел его?» (Сир 2, 10).

[CXIV] 19 «Церкви же по всей Иудее, Галилее и Самарии были в покое, назидаясь и ходя в страхе Господнем; и, при утешении от Святаго Духа, умножались» (Деян 9, 31).

[CXV] 20 «Он сказал голос Твой я услышал в раю, и убоялся, потому что я наг, и скрылся» (Быт 3, 10).

[CXVI] 25 «И настанут безопасные времена твои, изобилие спасения, мудрости и ведения; страх Господень будет сокровищем твоим» (Ис 33, 6).

[CXVII] 26 «И говорит им: что вы так боязливы, маловерные? Потом, встав, запретил ветрам и морю, и сделалась великая тишина» (Мф 8, 26).

[CXVIII] 27 «Итак провозгласи вслух народа и скажи: «кто боязлив и робок, тот пусть возвратится и пойдет назад с горы Галаада». И возвратилось народа двадцать две тысячи, а десять тысяч осталось» (Суд 7, 3).

[CXIX] 28 «Боязливых же и неверных, и скверных и убийц, и любодеев и чародеев, и идолослужителей и всех лжецов участь в озере, горящем огнем и серою. Это смерть вторая» (Откр 21, 8).

[CXX] 34 «Начало мудрости – страх Господень; разум верный у всех, исполняющих заповеди Его. Хвала Ему пребудет вовек» (Пс 110, 10).

[CXXI] 35 «Начало мудрости – страх Господень; [доброе разумение у всех, водящихся им; а благоговение к Богу – начало разумения;] глупцы только презирают мудрость и наставление» (Притч 1, 7), ср.  также «Корень премудрости – бояться Господа, а ветви ее – долгоденствие» (Сир 1, 20).

[CXXII] 36 «Ибо премудрость и знание есть страх пред Господом, и благоугождение Ему – вера и кротость» (Сир 1, 27).

[CXXIII] 37 «О том дне, когда ты стоял пред Господом, Богом твоим, при Хориве, [в день собрания,] и когда сказал Господь мне собери ко Мне народ и Я возвещу им слова Мои, из которых они научатся бояться Меня во все дни жизни своей на земле и научат сыновей своих» (Втор 4, 10).

[CXXIV] 38 «Верою Ной, получив откровение о том, что еще не было видимо, благоговея приготовил ковчег для спасения дома своего; ею осудил он (весь) мир, и сделался наследником праведности по вере» (Ев 11, 7).

[CXXV] 39 «Человек мудрый во всем будет осторожен, и во дни грехов удержится от беспечности» (Сир 18, 27).

[CXXVI] 40 Ср.: «Господь будет судить народ Свой. Страшно впасть в руки Бога живого!» (Евр 10, 30 – 31).

[CXXVII] 47 Ср.: «Отложить прежний образ жизни ветхого человека, истлевающего в обольстительных похотях, а обновиться духом ума вашего и облечься в нового человека, созданного по Богу, в праведности и святости истины» (Еф 4, 22 – 24).

[CXXVIII] 26 Ср., – «Вот, все они ничто, ничтожны и дела их; ветер и пустота истуканы их» (Ис 41, 29).

[CXXIX] 1 Ср.: «В полдень Илия стал смеяться над ними и говорил кричите громким голосом, ибо он бог; может быть, он задумался, или занят чем-либо, или в дороге, а может быть, и спит, так он проснется!» (3 Цар 18, 27).

[CXXX] 4 «Кто уразумел дух Господа, и был советником у Него и учил Его?» (Ис. 40, 13).

[CXXXI] 5 «Ибо младенец родился нам – Сын дан нам; владычество на раменах Его, и нарекут имя Ему: Чудный, Советник, Бог крепкий, Отец вечности, Князь мира». (Ис 9, 6).

[CXXXII] 6 «И почиет на нем Дух Господень, дух премудрости и разума, дух совета и крепости, дух ведения и благочестия». (Ис 11, 2).

[CXXXIII] 7 «И сказал Бог сотворим человека по образу Нашему [и] по подобию Нашему, и да владычествуют они над рыбами морскими, и над птицами небесными, [и над зверями,] и над скотом, и над всею землею, и над всеми гадами, пресмыкающимися по земле» (Быт 1, 26).

[CXXXIV] 8 «Если я согрешил, то что я сделаю Тебе, страж человеков! Зачем Ты поставил меня противником Себе, так что я стал самому себе в тягость?» (Иов 7, 20).

[CXXXV] 14 Ср.: «Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицем к лицу; теперь знаю я отчасти, а тогда познаю, подобно как я познан» (1 Кор 13, 13).

[CXXXVI] 15 «И поют новую песнь, говоря достоин Ты взять книгу и снять с нее печати, ибо Ты был заклан, и Кровию Своею искупил нас Богу из всякого колена и языка, и народа и племени» (Откр 5, 9).

[CXXXVII] 3 Ср.: «А нынешние небеса и земля, содержимые тем же  Словом, сберегаются огню на день суда и погибели нечестивых человеков» (2 Петр 3, 7).

[CXXXVIII] 4 Ср.: «И взял Ангел кадильницу, и наполнил ее огнем с жертвенника, и поверг на землю: и произошли голоса и громы, и молнии и землетрясение» (Откр 8, 5).

[CXXXIX] 5 Ср.: «Четвертый Ангел вострубил, и поражена была третья часть солнца и третья часть луны и третья часть звезд, так что затмилась третья часть их, и третья часть дня не светла была – так, как и ночи» (Откр 8, 12).

[CXL] ...землю огнь спалит... – Восходящее к Новому завету представление о том что мир погибнет от огня, было широко распространено в XVII в. («А нынешние небеса и земля, содержимые тем же Словом, сберегаются огню на день суда и погибели нечестивых человеков» – 2 Петр, 3, 7)

[CXLI] 40 Ср.: «Господь будет судить народ Свой. Страшно впасть в руки Бога живого!» (Евр 10, 30 – 31).

[CXLII] 8 Ср.: «И сказал Господь Бог змею: за то, что ты сделал это, проклят ты пред всеми скотами и пред всеми зверями полевыми; ты будешь ходить на чреве твоем, и будешь есть прах во все дни жизни твоей» (Быт. 3, 14).

[CXLIII] 9 Ср.: «Змей был хитрее всех зверей полевых, которых создал Господь Бог. И сказал змей жене подлинно ли сказал Бог не ешьте ни от какого дерева в раю? И сказала жена змею плоды с дерев мы можем есть, только плодов дерева, которое среди рая, сказал Бог, не ешьте их и не прикасайтесь к ним, чтобы вам не умереть. И сказал змей жене: нет, не умрете, но знает Бог, что в день, в который вы вкусите их, откроются глаза ваши, и вы будете, как боги, знающие добро и зло» (Быт 3, 1 – 5).

[CXLIV] 13 Ср.: «Если же делаю то, чего не хочу, уже не я делаю то, но живущий во мне грех» (Рим 7. 20).

[CXLV] 14 «Иисус отвечал им: не двенадцать ли вас избрал Я? но один из вас диавол» (Ин 6, 70).

[CXLVI] 15 «Кто усмотрит погрешности свои? От тайных моих очисти меня» (Пс 18, 13).

[CXLVII] 17 «Ибо ты надеялась на злодейство твое, говорила: «никто не видит меня». Мудрость твоя и знание твое – они сбили тебя с пути; и ты говорила в сердце твоем: «я, и никто кроме меня»» (Ис 47, 10).

[CXLVIII] 18 Ср. «И нет твари, сокровенной от Него, но все обнажено и открыто перед очами Его: Ему дадим отчет» (Ев 4, 13).

[CXLIX] 19 «И сказал [Господь]: что ты сделал? голос крови брата твоего вопиет ко Мне от земли» (Быт 4, 10).

[CL] 20 «Небо откроет беззаконие его, и земля восстанет против него» (Иов 20, 27).

[CLI] 21 Ср.: «Ибо тварь, служа Тебе, Творцу, устремляется к наказанию нечестивых и утихает для благодеяния верующим в Тебя" (Прем 16, 24).

[CLII] 22 «Даже и в мыслях твоих не злословь царя, и в спальной комнате твоей не злословь богатого; потому что птица небесная может перенести слово твое, и крылатая – пересказать речь твою» (Еккл 10, 20). 

[CLIII] 23 «И услышали голос Господа Бога, ходящего в раю во время прохлады дня; и скрылся Адам и жена его от лица Господа Бога между деревьями рая» (Быт 3, 8).

[CLIV] 24 «Ибо всякое дело Бог приведет на суд, и все тайное, хорошо ли оно, или худо» (Еккл 12, 14).

[CLV] 25 «Итак не бойтесь их, ибо нет ничего сокровенного, что не открылось бы, и тайного, что не было бы узнано» (Мф 10, 26).

[CLVI] 27 Ср.: «Все предано Мне Отцем Моим, и никто не знает Сына, кроме Отца; и Отца не знает никто, кроме Сына, и кому Сын хочет открыть» (Мф 11, 27).

[CLVII] 28 Ср.: «О дне же том и часе никто не знает, ни Ангелы небесные, а только Отец Мой один» (Мф 24, 36).

[CLVIII]  29 Ср.: «Препояшь ныне чресла твои, как муж Я буду спрашивать тебя, и ты объясняй Мне: где был ты, когда Я полагал основания земли? Скажи, если знаешь. Кто положил меру ей, если знаешь? или кто протягивал по ней вервь? На чем утверждены основания ее, или кто положил краеугольный камень ее...» и т.д. (Иов 40, 3 – 41).

[CLIX] 30 Ср.: «И низвержен был великий дракон, древний змий, называемый диаволом и сатаною, обольщающий всю вселенную, низвержен на землю, и ангелы его низвержены с ним» (Откр 12, 9).

[CLX] 31 Ср. «И сказал Господь Моисею: сделай себе [медного] змея и выставь его на знамя, и [если ужалит змей какого-либо человека], ужаленный, взглянув на него, останется жив» (Чис 21, 8).

[CLXI] 32 Ср.: «И один из старцев сказал мне: не плачь; вот, лев от колена Иудина, корень Давидов, победил, и может раскрыть сию книг) и снять семь печатей ее» (Откр 5, 5).

[CLXII] 33 Ср.: «Трезвитесь, бодрствуйте, потому что противник ваш диавол ходит, как рыкающий лев, ища, кого поглотить» (1 Пет 1, 5).

[CLXIII] 34 Ср.: «Вот, Я посылаю вас, как овец среди волков: итак будьте мудры, как змии, и просты, как голуби» (Мф 10, 16).

[CLXIV] 35 Ср.: «Голубь возвратился к нему в вечернее время, и вот, свежий масличный лист во рту у него, и Ной узнал, что вода сошла с земли» (Быт 8, 11).

[CLXV] 36 Ср: «Господь – защита моя, и Бог мой – твердыня убежища моего, и обратит на них беззаконие их, и злодейством их истребит их, истребит их Господь Бог наш» (Пс 93, 22 – 23).

[CLXVI] 1 Ср.: «И уразумеют все церкви, что Я есмь испытующий сердца и внутренности; и воздам каждому из вас по делам вашим» (Откр 2, 23).

[CLXVII] 3 Ср.: «Не было во всем Израиле мужчины столь красивого, как Авессалом, и столько хвалимого, как он; от подошвы ног до верха головы его не было у него недостатка. Когда он стриг голову свою, – а он стриг ее каждый год, потому что она отягощала его, – то волоса с головы его весили двести сиклей по весу царскому» (2 Цар 14, 24 – 25).

[CLXVIII] 4 «Сын мой! отдай сердце твое мне, и глаза твои да наблюдают пути мои» (Прит 23, 26).

[CLXIX] 5 «И сказал Господь сатане обратил ли ты внимание твое на раба Моего Иова? ибо нет такого, как он, на земле: человек непорочный, справедливый, богобоязненный и удаляющийся от зла» (Иов 1, 8).

[CLXX] 6 «Лукаво сердце человеческое более всего и крайне испорчено; кто узнает его?» (Иер 17, 9).

[CLXXI] 7 «Я, Господь, проникаю сердце и испытываю внутренности, чтобы воздать каждому по пути его и по плодам дел его» (Иер 17, 9).

[CLXXII] 8 «И увидел Господь [Бог], что велико развращение человеков на земле, и что все мысли и помышления сердца их были зло во всякое время» (Быт 6, 5).

[CLXXIII] 9 «Ибо вот Он, Который образует горы, и творит ветер, и объявляет человеку намерения его, утренний свет обращает в мрак, и шествует превыше земли; Господь Бог Саваоф – имя Ему» (Ам 4, 13).

[CLXXIV] 10 «Но теперь не устоять царствованию твоему; Господь найдет Себе мужа по сердцу Своему, и повелит ему Господь быть вождем народа Своего, так как ты не исполнил того, что было поведено тебе Господом» (1 Цар 13, 14).

[CLXXV] 11 «И дам вам пастырей по сердцу Моему, которые будут пасти вас с знанием и благоразумием» (Иер 3, 15).

[CLXXVI] 27 «При всякой молитве, при всяком прошении, какое будет от какого-либо человека во всем народе Твоем Израиле, когда они почувствуют бедствие в сердце своем и прострут руки свои к храму сему» (3 Цар 8, 38).

[CLXXVII] 28 «И мир Божий, который превыше всякого ума, соблюдет сердца ваши и помышления ваши во Христе Иисусе» (Фил 4, 7).

[CLXXVIII] 29 Ср.: «В доме Отца Моего обителей много. А если бы не так, Я сказал бы вам: Я иду приготовить место вам» (Ин 14, 2).

[CLXXIX] 3 Ср.: «Ибо от величия красоты созданий сравнительно познается Виновник бытия их» (Прем 13, 5).

[CLXXX] 5 Ср.: «Вы, которые не знаете, что случится завтра: ибо что такое жизнь ваша? пар, являющийся на малое время, а потом исчезающий» (Иак 4, 14).

[CLXXXI] 9 «Она есть дыхание силы Божией и чистое излияние славы Вседержителя посему ничто оскверненное не войдет в нее» (Прем 7, 25).

[CLXXXII] 11 «И покажу знамения на небе и на земле: кровь и огонь и столпы дыма» (Иоил 2, 30).

[CLXXXIII] 12 «И покажу чудеса на небе вверху и знамения на земле внизу, кровь и огонь и курение дыма» (Деян 2, 19).

[CLXXXIV] 16 Ср.: «И низвержен был великий дракон, древний змий, называемый диаволом и сатаною, обольщающий всю вселенную, низвержен на землю, и ангелы его низвержены с ним» (Откр 12, 7).

[CLXXXV] 17 Ср.: «и Дух Святый нисшел на Него в телесном виде, как голубь, и был глас с небес, глаголющий: Ты Сын Мой Возлюбленный; в Тебе Мое благоволение!» (Лк 3, 22).

[CLXXXVI] 18 Ср: «Вы примете силу, когда сойдет на вас Дух Святый; и будете Мне свидетелями в Иерусалиме и во всей Иудее и Самарии и даже до края земли» (Деян 1, 8).

[CLXXXVII] 19 Ср.: «И внезапно сделался шум с неба, как бы от несущегося сильного ветра, и наполнил весь дом, где они находились. И явились им разделяющиеся языки, как бы огненные, и почили по одному на каждом из них. И исполнились все Духа Святаго, и начали говорить на иных языках, как Дух давал им провещевать» (Деян 2, 2 – 4).

[CLXXXVIII] 13 Ср.: «Если же делаю то, чего не хочу, уже не я делаю то, но живущий во мне грех» (Рим 7. 20).

[CLXXXIX] 1 Ср.: «Женщина, когда рождает, терпит скорбь, потому что пришел час ее; но когда родит младенца, уже не помнит скорби от радости, потому что родился человек в мир» (Ин 16, 21).

[CXC] 3 «Вся ты прекрасна, возлюбленная моя, и пятна нет на тебе» (Песн 4, 7).

[CXCI] 4 «А других страхом спасайте, исторгая из огня, обличайте же со страхом, гнушаясь даже одеждою, которая осквернена плотью» (Иуд 1, 23).

[CXCII] 5 Ср. – «Всякая плоть, как одежда, ветшает; ибо от века – определение: «смертью умрешь» (Сир 14, 18).

[CXCIII] 6 «Хотя бы я омылся и снежною водою и совершенно очистил руки мои, то и тогда Ты погрузишь меня в грязь, и возгнушаются мною одежды мои» (Иов 9, 30 – 31).

[CXCIV] 7 «Ибо никто никогда не имел ненависти к своей плоти, но питает и греет ее, как и Господь Церковь» (Еф 5, 29).

[CXCV] Иов 11, 14 – 19

[CXCVI] 14 Ср.: «Ибо жизнь наша – прохождение тени, и нет нам возврата от смерти: ибо положена печать, и никто не возвращается» (Прем 2, 5).

[CXCVII] 15 Ср.: «Он прежде сказал о воскресении Христа, что не оставлена душа Его в аде, и плоть Его не видела тления» (Деян 2, 31).

[CXCVIII] 1 Ср.: «И клялся Живущим во веки веков, Который сотворил небо и все, что на нем, землю и все, что на ней, и море и все, что в нем, что времени уже не будет» (Откр 10, 6).

[CXCIX] 2 «Видел я, наконец, что поставлены были престолы, и воссел Ветхий днями; одеяние на Нем было бело, как снег, и волосы главы Его – как чистая волна; престол Его – как пламя огня, колеса Его – пылающий огонь» (Дан 7, 9).

[CC] 3 «Наконец, выйдя около одиннадцатого часа, он нашел других, стоящих праздно, и говорит им: что вы стоите здесь целый день праздно?» (Мф 20, 6).

[CCI] 4 «Итак не заботьтесь о завтрашнем дне, ибо завтрашний сам будет заботиться о своем: довольно для каждого дня своей заботы» (Мф 6, 34).

[CCII] 27 «Одно то не должно быть сокрыто от вас, возлюбленные, что у Господа один день, как тысяча лет, и тысяча лет, как один день» (2 Пет 3, 8).

[CCIII] 28 Ср.: «Ибо если бы мы судили сами себя, то не были бы судимы.» (1 Кор 11, 31).

[CCIV] 29 Ср. «И был вечер, и было утро: день один» (Быт 1, 5). Далее в рассказе о Творении формула эта повторяется вновь и вновь.

[CCV] 30 Ср.: «Во тьме восходит свет правым; благ он и милосерд и праведен» (Пс 111, 4).

[CCVI] 31 «О, смерть! как горько воспоминание о тебе доя человека, который спокойно живет в своих владениях, для человека, который ничем не озабочен и во всем счастлив и еще в силах принимать пищу» (Сир 41, 1 – 2).

[CCVII] 32 Ср. «Отложить прежний образ жизни ветхого человека, истлевающего в обольстительных похотях, а обновиться духом ума вашего и облечься в нового человека, созданного по Богу, в праведности и святости истины» (Еф 4. 22 – 24).

[CCVIII] 33 Ср.: «Слава и величие пред лицем их, могущество и радость на месте [святом] Его» (1 Пар 16, 27).

[CCIX] 1 Ср.: «А от дерева познания добра и зла не ешь от него, ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрешь» (Быт 2, 12).

[CCX] 2 Ср.: «И клялся Живущим во веки веков, Который сотворил небо и все, что на нем, землю и все, что на ней, и море и все, что в нем, что времени уже не будет» (Откр 10, 3).

[CCXI] 5 «Напрасно вы рано встаете, поздно просиживаете, едите хлеб печали, тогда как возлюбленному Своему Он дает сон» (Пс 126, 2).

[CCXII] 6 Ср.: «Положи меня, как печать, на сердце твое, как перстень, на руку твою: ибо крепка, как смерть, любовь; люта, как преисподняя, ревность; стрелы ее – стрелы огненные; она пламень весьма сильный» (Песн 8, 6.).

[CCXIII] 11 «Когда я обратил сердце мое на то, чтобы постигнуть мудрость и обозреть дела, которые делаются на земле, и среди которых человек ни днем, ни ночью не знает сна, – тогда я увидел все дела Божий и нашел, что человек не может постигнуть дел, которые делаются под солнцем» (Еккл 8, 16 – 17).

[CCXIV] 12 «Потому что они не заснут, если не сделают зла; пропадает сон у них, если они не доведут кого до падения» (Притч 4, 16).

[CCXV] 13 «Сладок сон трудящегося, мало ли, много ли он съест; но пресыщение богатого не дает ему уснуть» (Еккл 5, 11).

[CCXVI] 16 «И приходит к ученикам и находит их спящими, и говорит Петру: так ли не могли вы один час бодрствовать со Мною?» (Мф 26, 40).

[CCXVII] 19 «Посему сказано: «встань, спящий, и воскресни из мертвых, и осветит тебя Христос» (Еф 5, 14).

[CCXVIII] 20 «Итак, не будем спать, как и прочие, но будем бодрствовать и трезвиться» (1 Фес 5, 6).

[CCXIX] 21 Ср.: «И многие из спящих в прахе земли пробудятся, одни для жизни вечной, другие на вечное поругание и посрамление» (Дан 12, 2).

[CCXX] 23 «А комната, которая лицом к северу, для священников, бодрствующих на страже жертвенника: это сыны Садока, которые одни из сынов Левия приближаются к Господу, чтобы служить Ему» (Иез 40, 46); «Так говорит Господь Саваоф: если ты будешь ходить по Моим путям и если будешь на страже Моей, то будешь судить дом Мой и наблюдать за дворами Моими. Я дам тебе ходить между сими, стоящими здесь» (Зах 3, 7); «Ефрем – страж подле Бога моего; пророк – сеть птицелова на всех путях его; соблазн в доме Бога его» (Ос 9, 8).

[CCXXI] 25 См. прим. 19.

[CCXXII] 26 «Потому что Бог определил нас не на гнев, но к получению спасения через Господа нашего Иисуса Христа, умершего за нас, чтобы мы, бодрствуем ли, или спим, жили вместе с Ним» (1 Фес 5, 10).

[CCXXIII] 27 Ср. прим. 5.

[CCXXIV] 28 Ср.: «Вспомни, что ты принял и слышал, и храни и покайся. Если же не будешь бодрствовать, то Я найду на тебя, как тать, и ты не узнаешь, в который час найду на тебя» (Отер 3, 3).

[CCXXV] 29 Ср.: «Ибо ревность по доме Твоем снедает меня, и злословия злословящих Тебя падают на меня» (Пс 68, 10).

[CCXXVI] 1 «Сделай себе две серебряные трубы, чеканные сделай их, чтобы они служили тебе для созывания общества и для снятия станов» (Чис 10, 2).

[CCXXVII] 2 «По подолу ее сделай яблоки из нитей голубого, яхонтового, пурпурового и червленого цвета [и из крученого виссона], вокруг по подолу ее; [такого вида яблоки и] позвонки золотые между ними кругом: золотой позвонок и яблоко, золотой позвонок и яблоко, по подолу верхней ризы кругом; она будет на Аароне в служении, дабы слышен был от него звук, когда он будет входить во святилище пред лице Господне и когда будет выходить, чтобы ему не умереть» (Исх 28, 33 – 34).

[CCXXVIII] 3 Ср.: «И пошлет Ангелов Своих с трубою громогласною, и соберут избранных Его от четырех ветров, от края небес до края их» (Мф 24, 31).

[CCXXIX] 2 Ср: «Потому что Бог, повелевший из тьмы воссиять свету, озарил наши сердца, дабы просветить нас познанием славы Божией в лице Иисуса Христа» (2 Кор 4, 6).

[CCXXX] 5 «Вот благословение, которым Моисей, человек Божий, благословил сынов Израилевых пред смертью своею» (Втор 33, 1).

[CCXXXI] 9 Ср.: «В доме Отца Моего обителей много. А если бы не так, Я сказал бы вам: Я иду приготовить место вам. И когда пойду и приготовлю вам место, приду опять и возьму вас к Себе, чтобы и вы были, где Я» (Ин 14, 2 – 3).

[CCXXXII] 10 Ср.: «И придут они, и будут торжествовать на высотах Сиона; и стекутся к благостыне Господа, к пшенице и вину и елею; к агнцам и юлам; и душа их будет как напоенный водою сад, и они не будут уже более томиться» (Иер 31, 12).

[CCXXXIII] 11 Ср.: «И иду избавить его от руки Египтян и вывести его из земли сей [и ввести его] в землю хорошую и пространную, где течет молоко и мед, в землю Хананеев, Хеттеев, Аморреев, Ферезеев, [Гергесеев,] Евеев и Иевусеев» (Исх 3, 8).

[CCXXXIV] 12 Ср.: «Веселое сердце делает лице веселым, а при сердечной скорби дух унывает» (Прит 15, 13).

[CCXXXV] 17 Ср.: «Ибо возмездие за грех – смерть, а дар Божий – жизнь вечная во Христе Иисусе, Господе нашем» (Рим 6, 23).

[CCXXXVI] 18 Ср.: «Какой же плод вы имели тогда? Такие дела, каких ныне сами стыдитесь, потому что конец их – смерть» (Рим 6, 21).

[CCXXXVII] 19 Ср.: «Подошел и получивший один талант и сказал: господин! Я знал тебя, что ты человек жестокий, жнешь, где не сеял, и собираешь, где не рассыпал, и, убоявшись, пошел и скрыл талант твой в земле; ют тебе твое. Господин же его сказал ему в ответ лукавый раб и ленивый! ты знал, что я жну, где не сеял, и собираю, где не рассыпал... итак, возьмите у него талант и дайте имеющему десять талантов... а негодного раба выбросьте во тьму внешнюю: там будет плач и скрежет зубов. Сказав сие, возгласил: кто имеет уши слышать, да слышит!» (Мф 25, 24 – 30).

[CCXXXVIII] 20 Ср.: «Иисус, возгласив громким голосим, сказал: Отче! В руки Твои предаю дух Мой. И, сие сказав, испустил дух» (Лк 43, 26).

[CCXXXIX] 23 Ср.: «В поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят, ибо прах ты и в прах возвратишься» (Быт 3, 19).

[CCXL] 2 Ср.: «Вспомни, что Ты, как глину, обделал меня, и в прах обращаешь меня?» (Иов 10, 9).

[CCXLI] 3 Ср.: «И в поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят, ибо прах ты и в прах возвратишься» (Быт 3, 19).

[CCXLII] 5 Ср.: «Отец, терзающийся горькою скорбью о рано умершем сыне, сделав изображение его, как уже мертвого человека, затем стал почитать его, как бога, и передал подвластным тайны и жертвоприношения» (Прем 14, 15).

[CCXLIII] 6 «Ибо вымысл идолов – начало блуда, и изобретение их – растление жизни... Они вошли в мир по человеческому тщеславию, и потому близкий сужден им юнец» (Прем 14, 12 – 14).

[CCXLIV] 7 Ср.: «Потом утвердившийся временем этот нечестивый обычай соблюдаем был, как закон, и по повелениям властителей изваяние почитаемо было, как божество» (Прем 14, 16).

[CCXLV] 8 «Но более жалки те, и надежды их – на бездушных, которые называют богами дела рук человеческих, золото и серебро, изделия художества, изображения животных, или негодный камень, дело давней руки» (Прем 13, 10).

[CCXLVI] 9 «И о здоровье взывает к немощному, о жизни просит мертвое, о помощи умоляет совершенно неспособное, о путешествии – не могущее ступить» (Прем 13, 18).

[CCXLVII] 10 «И когда скажут вам: обратитесь к вызывателям умерших и к чародеям, к шептунам и чревовещателям, – тогда отвечайте: не должен ли народ обращаться к своему Богу? спрашивают ли мертвых о живых?» (Ис 8, 19).

[CCXLVIII] 11 Ср.: «И ни к какому умершему не должен он приступать: даже прикосновением к умершему отцу своему и матери своей он не должен осквернять себя» (Лев 21, 11).

[CCXLIX] 12 Ср.: «Учитель! Моисей сказал если кто умрет, не имея детей, то брат его пусть возьмет за себя жену его и восстановит семя брату своему.» (Мф 22, 24).

[CCL] 13 «Да живет Рувим и да не умирает, и [Симеон] да не будет малочислен!» (Втор 33, 6).

[CCLI] 14 "Тогда скажу: не буду пасти вас: умирающая – пусть умирает, и гибнущая – пусть гибнет, а остающиеся пусть едят плоть одна другой» (Зах 11, 9).

[CCLII] 15 «Таковые бывают соблазном на ваших вечерях любви; пиршествуя с вами, без страха утучняют себя. Это безводные облака, носимые ветром; осенние деревья, бесплодные, дважды умершие, исторгнутые» (Иуд 12).

[CCLIII] 16 Ср.: «И смерть и ад повержены в озеро огненное. Это смерть вторая» (Откр 20, 14).

[CCLIV] Иуд 11 – 13.

[CCLV] 21 «И Ангелу Сардинской церкви напиши: так говорит Имеющий семь духов Божиих и семь звезд знаю твои дела; ты носишь имя, будто жив, но ты мертв. Бодрствуй и утверждай прочее близкое к смерти; ибо Я не нахожу, чтобы дела твои были совершенны пред Богом Моим» (Откр 3, 1 – 2).

[CCLVI] 22 Ср.: «Бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть в искушение: дух бодр, плоть же немощна» (Мф 26, 41

[CCLVII] ). 23 «Господь сказал ему: мир тебе, не бойся, не умрешь» (Суд б, 23).

[CCLVIII] 24 «И сними с Аарона одежды его, и облеки в них Елеазара, сына его, и пусть Аарон отойдет и умрет там» (Чис 20, 26).

[CCLIX] 25 Ср.: «Боязливых же и неверных, и скверных и убийц, и любодеев и чародеев, и идолослужителей и всех лжецов участь в озере, горящем огнем и серою. Это смерть вторая» (Откр 21, 8).

[CCLX] 30 Ср.: «А о воскресении мертвых не читали ли вы реченного вам Богом: Я Бог Авраама, и Бог Исаака, и Бог Иакова? Бог не есть Бог мертвых, но живых» (Мф 22, 31 – 32).

[CCLXI] 33 Ср.: «Ибо Отец и не судит никого, но весь суд отдал Сыну» (Ин 5, 22).

[CCLXII] 34 Ср.: «Если же Дух Того, Кто воскресил из мертвых Иисуса, живет в вас, то Воскресивший Христа из мертвых оживит и ваши смертные тела Духом Своим, живущим в вас» (Рим 8, 11).

[CCLXIII] 35 Ср.: «Смерть! где твое жало? ад! где твоя победа? Жало же смерти – грех; а сила греха – закон» (1 Кор 15, 55 – 56).

[CCLXIV] 2 Ср.: «Итак, Господи мой, Господи! Ты Бог, и слова Твои непреложны, и Ты возвестил рабу Твоему такое благо!» (2 Цар 7, 28).

[CCLXV] 3 Ср.: «Знаю человека во Христе, который назад тому четырнадцать лет (в теле ли – не знаю, вне ли тела – не знаю: Бог знает) восхищен был до третьего неба. И знаю о таком человеке (только не знаю – в теле, или вне тела: Бог знает), что он был восхищен в рай и слышал неизреченные слова, которых человеку нельзя пересказать» (2 Кор 12, 2 – 4).

[CCLXVI] 4 Ср.: «Я питал вас молоком, а не твердою пищею, ибо вы были еще не в силах, да и теперь не в силах, потому что вы еще плотские. Ибо если между вами зависть, споры и разногласия, то не плотские ли вы? и не по человеческому ли обычаю попутаете?» (1 Кор 3, 2 – 3).

[CCLXVII] 6 Ср.: «Когда Петр еще продолжал эту речь, Дух Святый сошел на всех, слушавших слово. И верующие из обрезанных, пришедшие с Петром, изумились, что дар Святаго Духа излился и на язычников, ибо слышали их говорящих языками и величающих Бога. Тогда Петр сказал: кто может запретить креститься водою тем, которые, как и мы, получили Святаго Духа?» (Деян 10, 44 – 47).

[CCLXVIII] 7 Ср.: «Иисус сказал ему. – Я есмь путь и истина и жизнь; никто не приходит к Отцу, как только через Меня» (Ин 14, 6).

[CCLXIX] 8 Ср.: «Опять говорил Иисус к народа и сказал им: Я свет миру; кто последует за Мною, тот не будет ходить во тьме, но будет иметь свет жизни» (Ин 8, 12).

[CCLXX] 9 Ср.: «Итак, опять Иисус сказал им: истинно, истинно говорю вам, что Я дверь овцам» (Ин 10, 7).

[CCLXXI] 10 Ср.: «Я есмь лоза, а вы ветви; кто пребывает во Мне, и Я в нем, тот приносит много плода; ибо без Меня не можете делать ничего» (Ин 15, 5).

[CCLXXII] 11 Ср.: «Я хлеб живый, сшедший с небес; ядущий хлеб сей будет жить вовек; хлеб же, который Я дам, есть Плоть Моя, которую Я отдам за жизнь мира» (Ин 6, 51).

[CCLXXIII] 25 «Плавающие по морю рассказывают об опасностях на нем, и мы дивимся тому, что слышим ушами нашими: ибо там необычайные и чудные дела, разнообразие всяких животных, роды чудовищ» (Сир 43, 26 – 27).

[CCLXXIV] 26 Ср.: «Говорящий сам от себя ищет славы себе; а Кто ищет славы Пославшему Его, Тот истинен, и нет неправды в Нем» (Ин 7, 18).

[CCLXXV] 27 «Многое можем мы сказать, и однако же не постигнем Его, и конец слов: Он есть все» (Сир 43, 29).

[CCLXXVI] 31 «Войдя в одну лодку, которая была Симонова, Он просил его отплыть несколько от берега и, сев, учил народ из лодки» (Лк 5, 3).

[CCLXXVII] 32 «И сказал: «не бойся, Павел! тебе должно предстать пред кесаря, и вот, Бог даровал тебе всех плывущих с тобою»» (Деян 27, 24).

[CCLXXVIII] 36 «И умерла третья часть одушевленных тварей, живущих в море, и третья часть судов погибла» (Откр 8, 9).

[CCLXXIX] 37 «Они хотели принять Его в лодку; и тотчас лодка пристала к берегу, куда плыли» (Ин 6, 21).

[CCLXXX] 39 Ср.: «Я полагаю радугу Мою в облаке, чтоб она была знамением [вечного] завета между Мною и между землею» (Быт 9, 13 – 14).

[CCLXXXI] 40 «Господь же шел пред ними днем в столпе облачном, показывая им путь, а ночью в столпе огненном, светя им, дабы идти им и днем и ночью» (Исх 13, 21).

[CCLXXXII] 41 «И когда говорил Аарон ко всему обществу сынов Израилевых, то они оглянулись к пустыне, и вот, слава Господня явилась в облаке» (Исх 16, 10).

[CCLXXXIII] 45 Ср.: «Длина притвора – в двадцать локтей, а ширина – в одиннадцать локтей, и всходят в него по десяти ступеням; и были подпоры у столбов, одна с одной стороны, а другая с другой» (Иез 40, 49).

[CCLXXXIV] 46 Ср.: «И увидел во сне: вот, лестница стоит на земле, а верх ее касается неба; и вот, Ангелы Божий восходят и нисходят по ней» (Быт 28, 12).

[CCLXXXV] 47 Ср.: «И услышали голос Господа Бога, ходящего в раю во время прохлады дня; и скрылся Адам и жена его от лица Господа Бога между деревьями рая» (Быт 3, 8).

[CCLXXXVI] 48 Ср.: «И сказал Господь: вопль Содомский и Гоморрский, велик он, и грех их, тяжел он весьма; сойду и посмотрю, точно ли они поступают так, каков вопль на них, восходящий ко Мне, или нет, узнаю. И обратились мужи оттуда и пошли в Содом; Авраам же еще стоял пред лицем Господа» (Быт 18, 20 – 22).

[CCLXXXVII] 49 Ср.: «Одно то не должно быть сокрыто от вас, возлюбленные, что у Господа один день, как тысяча лет, и тысяча лет, как один день» (2 Пет 3, 8).

[CCLXXXVIII] 2 Ср.: «Но Господь сказал мне: довольно для тебя благодати Моей, ибо сила Моя совершается в немощи. И потому я гораздо охотнее буду хвалиться своими немощами, чтобы обитала во мне сила Христова» (2 Кор 12, 9).

[CCLXXXIX] 1 Ср.: «Отец любит Сына и все дал в руку Его» (Ин 3, 35).

[CCXC] 2 Ср.: «Но Господь сказал мне: довольно для тебя благодати Моей, ибо сила Моя совершается в немощи. И потому я гораздо охотнее буду хвалиться своими немощами, чтобы обитала во мне сила Христова» (2 Кор 12, 9).

[CCXCI] 3 Ср.: «Видите ли, что человек оправдывается делами, а не верою только?» (Иак 2, 24).

[CCXCII] 4 «Кто наблюдает ветер, тому не сеять; и кто смотрит на облака, тому не жать» (Еккл 11, 4).

[CCXCIII] 5 «Ленивая рука делает бедным, а рука прилежных обогащает» (Притч 10, 4).

[CCXCIV] 6 Ср.: «Скажешь ли: «вот, мы не знали этого»? А Испытующий сердца разве не знает? Наблюдающий над душею твоею знает это, и воздаст человеку по делам его» (Притч 24, 12); «Если бы мы забыли имя Бога нашего и простерли руки наши к богу чужому, то-то не взыскал ли бы сего Бог? Ибо Он знает тайны сердца» (Пс 43, 21 – 22).

[CCXCV] 7 «Кто взойдет на гору Господню, или кто станет на святом месте Его? Тот, у которого руки неповинны и сердце чисто, кто не клялся душею своею напрасно и не божился ложно [ближнему своему)» (Пс 23, 3 – 4).

[CCXCVI] 8 «Ибо Моисей сказал [им]: сегодня посвятите руки ваши Господу, каждый в сыне своем и брате своем, да ниспошлет Он вам сегодня благословение» (Исх 32, 29).

[CCXCVII] 10 «И исполнил Аарон и сыны его все, что повелел Господь чрез Моисея» (Лев 8, 36); ср.: «И не дам впредь выступить ноге Израиля из земли сей, которую Я укрепил за отцами их, если только они будут стараться исполнять все, что Я заповедал им, по всему закону и уставам и повелениям, данным рукою Моисея» (2 Пар 33, 8).

[CCXCVIII] 1 Ср.: «И сказал Господь Бог: не хорошо быть человеку одному; сотворим ему помощника, соответственного ему» (Быт 2, 18).

[CCXCIX] 12 «Отче! прославь имя Твое. Тогда пришел с неба глас: и прославил и еще прославлю. Народ, стоявший и слышавший то, говорил это гром; а другие говорили: Ангел говорил Ему. Иисус на это сказал: не для Меня был глас сей, но для народа» (Ин 12, 28 – 30).

[CCC] 13 «А около девятого часа возопил Иисус громким голосом: Или. Или! Лама савахфани? То есть: Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?» (Мф 27, 46); «Иисус же, опять возопив громким голосом, испустил дух» (Мф 27, 50).

[CCCI] 14 Ср.: «Он сказал: я глас вопиющего в пустыне: исправьте путь Господу, как сказал пророк Исайя» (Ин 1, 23).

[CCCII] 15 «Слова сии изрек Господь ко всему собранию вашему на горе из среды огня, облака и мрака [и бури) громогласно, и более не говорил, и написал их на двух каменных скрижалях, и дал их мне» (Втор 5, 22).

[CCCIII] 16 «Возгремел с небес Господь, и Всевышний дал глас Свой» (2 Цар 22, 14).

[CCCIV] 17 «Царства земные! пойте Богу, воспевайте Господа, шествующего на небесах небес от века. Вот, Он дает гласу Своему глас силы» (Пс 67, 33 – 34).

[CCCV] 18 «Глас Господень над водами; Бог славы возгремел, Господь над водами многими. Глас Господа силен, глас Господа величествен. Глас Господа сокрушает кедры; Господь сокрушает кедры Ливанские и заставляет их скакать подобно тельцу, Ливан и Сирпон, подобно молодому единорогу. Глас Господа высекает пламень огня. Глас Господа потрясает пустыню; потрясает Господь пустыню Кадес. Глас Господа разрешает от бремени ланей и обнажает леса; и во храме Его все возвещает о Его славе» (Пс 28, 3 – 9).

[CCCVI] 19 «Истинно, истинно говорю вам: наступает время, и настало уже, когда мертвые услышат глас Сына Божия и, услышав, оживут» (Ин 5, 25).

[CCCVII] 20 «Я обратился, чтобы увидеть, чей голос, говоривший со мною; и обратившись, увидел семь золотых светильников» (Откр 1, 12).

[CCCVIII] 21 «Он стал, – но я не распознал вида его, – только облик был пред глазами моими; тихое веяние, – и я слышу голос» (Иов 4, 16).

[CCCIX] 1 Ср.: «И взял Господь Бог человека, [которого создал,] и поселил его в саду Едемском, чтобы возделывать его и хранить его» (Быт 2, 15).

[CCCX] 2 Ср.: «Проклята земля за тебя; со скорбью будешь питаться от нее во все дни жизни твоей; терния и волчцы произрастит она тебе; и будешь питаться полевою травою; в поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят, ибо прах ты и в прах возвратишься» (Быт 3, 17 – 20).

[CCCXI] 3 Ср.: «Нечем вам хвалиться. Разве не знаете, что малая закваска квасит все тесто? Итак очистите старую закваску, чтобы быть вам новым тестом, так как вы бесквасны, ибо Пасха наша, Христос, заклан за нас» (1 Кор 5, 6 – 7); «Малая закваска заквашивает все тесто» (Тал 5, 9).

[CCCXII] 4 «Или если прикоснется к чему-нибудь нечистому, или к трупу зверя нечистого, или к трупу скота нечистого, или к трупу гада нечистого, но не знал того, то он нечист и виновен» (Лев 5, 6).

[CCCXIII] 5 «То, если по недосмотру общества сделана ошибка, пусть все общество принесет одного молодого вола [без порока] во всесожжение, в приятное благоухание Господу, с хлебным приношением и возлиянием его, по уставу, и одного козла в жертву за грех» (Чис 15, 24).

[CCCXIV] 6 «Они знают праведный суд Божий, что делающие такие дела достойны смерти; однако не только их делают, но и делающих одобряют" (Рим 1, 32).

[CCCXV] 7 «Между которыми и мы все жили некогда по нашим плотским похотям, исполняя желания плоти и помыслов, и были по природе чадами гнева, как и прочие» (Еф 2, 3).

[CCCXVI] 8 Ср.: «Но грех, взяв повод от заповеди, произвел во мне всякое пожелание: ибо без закона грех мертв» (Рим 7, 8).

[CCCXVII] 9 «Всякий, делающий грех, делает и беззаконие; и грех есть беззаконие» (1 Ин 3, 4).

[CCCXVIII] 10 «Но в членах моих вижу иной закон, противоборствующий закону ума моего и делающий меня пленником закона греховного, находящегося в членах моих» (Рим 7, 23).

[CCCXIX] 11 «Как источник извергает из себя воду, так он источает из себя зло: в нем слышно насилие и грабительство, пред лицем Моим всегда обиды и раны» (Иер 6, 7).

[CCCXX] 20 «Отложить прежний образ жизни ветхого человека, истлевающего в обольстительных похотях» (Еф 4, 22); ср.: «Не говорите лжи друг другу, совлекшись ветхого человека с делами его и облекшись в нового, который обновляется в познании по образу Создавшего его» (Кол 3, 9 – 10).

[CCCXXI] 27 Ср.: «Не разжигай углей грешника, чтобы не сгореть от пламени огня его» (Сир 8, 13); «От искры огня умножаются угли, и человек грешный строит козни на кровь» (Сир 11, 32).

[CCCXXII] 28 Ср.: «Ибо мы, находясь в этой хижине, воздыхаем под бременем, потому что не хотим совлечься, но облечься, чтобы смертное поглощено было жизнью» (2 Кор 5, 4).

[CCCXXIII] 1 Аллюзия на исход через пустыню и исход семейства Лота из Содома [ср.: «И встал Авраам рано утром (и пошел] на место, где стоял пред лицем Господа, и посмотрел к Содому и Гоморре и на все пространство окрестности и увидел: вот, дым поднимается с земли, как дым из печи» (Быт 19, 27 – 28)] и на Потоп.

[CCCXXIV] 2 Ср.: «И сдвинул Самсон с места два средних столба, на которых утвержден был дом, упершись в них, в один правою рукою своею, а в другой левою. И сказал Самсон: умри, душа моя, с Филистимлянами! И уперся всею силою, и обрушился дом на владельцев и на весь народ, бывший в нем. И было умерших, которых умертвил [Самсон] при смерти своей, более, нежели сколько умертвил он в жизни своей» (Суд 16, 29 – 30).

[CCCXXV] 15 Ср.: Тертуллиан. О покаянии, 5: «Немалый грех против Господа совершает, далее, тот, кто, отрекшись в покаянии от завистника Божьего – дьявола и тем самым покорив его Богу, вновь своим падением его возвышает и делает себя предметом его радости, так что лукавый, вновь возвратив свою добычу, ликует наперекор Богу. Страшно даже вымолвить, но для назидания необходимо: он предпочитает Богу дьявола! Насколько может судить тот, кто познал их обоих, делает сравнение и в итоге признает лучшим того, кому по размышлении пожелал вновь принадлежать. Таким образом, кто через покаяние в грехах совершил угодное Богу, тот через другое покаяние – о своем покаянии – совершает угодное дьяволу, и будет тем более ненавистен Богу, чем угоднее Его враг» (Перев. И. Маханькова – Тертуллиан. Избранные сочинения. М., 1994.С. 311.).

[CCCXXVI] 16 «Восходят до небес, нисходят до бездны; душа их истаевает в бедствии» (Пс 106, 26).

[CCCXXVII] 17 «Тогда идет и берет с собою семь других духов, злейших себя, и, войдя, живут там; и бывает для человека того последнее хуже первого. Так будет и с этим злым родом» (Мф 12, 45).

[CCCXXVIII] 18 «Потом Иисус встретил его в храме и сказал ему: вот, ты выздоровел; не греши больше, чтобы не случилось с тобою чего хуже» (Ин 5, 14).

[CCCXXIX] 19 «Он опять отрекся. Спустя немного, стоявшие тут опять стали говорить Петру: точно ты из них; ибо ты Галилеянин, и наречие твое сходно» (Мк 14, 70).

[CCCXXX] 20 «Впадем в руки Господа, а не в руки людей; ибо, какою величие Его, такова и милость Его» (Сир 2, 18).

[CCCXXXI] 21 Ср.: «Тогда Петр приступил к Нему и сказал: Господи! сколько раз прощать брату моему, согрешающему против меня? до семи ли раз? Иисус говорит ему: не говорю тебе: до семи раз, но до седмижды семидесяти раз» (Мф 18, 21 – 22).

[CCCXXXII] 25 Ср.: «Три раза меня били палками, однажды камнями побивали, три раза я терпел кораблекрушение, ночь и день пробыл во глубине морской» (2 Кор 11, 25).

[CCCXXXIII] 26 Ср.: «Ибо я уверен, что ни смерть, ни жизнь, ни Ангелы, ни Начала, ни Сапы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем» (Рим 8, 39).

[CCCXXXIV] 27 Ср.: «Имея веру и добрую совесть, которую некоторые отвергнув, потерпели кораблекрушение в вере». (1 Тим 1, 19).

[CCCXXXV] 23 Ср.: «В поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят, ибо прах ты и в прах возвратишься» (Быт 3, 19).

[CCCXXXVI] 1 Ср.: «И взял Господь Бог человека, [которого создал,] и поселил его в саду Едемском, чтобы возделывать его и хранить его» (Быт 2, 15).

[CCCXXXVII] 2 Ср.: «Проклята земля за тебя; со скорбью будешь питаться от нее во все дни жизни твоей; терния и волчцы произрастит она тебе; и будешь питаться полевою травою; в поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят, ибо прах ты и в прах возвратишься» (Быт 3, 17 – 20).

[CCCXXXVIII] 33 Ср.: «Ибо Отец и не судит никого, но весь суд отдал Сыну» (Ин 5, 22).

[CCCXXXIX] 34 Ср.: «Если же Дух Того, Кто воскресил из мертвых Иисуса, живет в вас, то Воскресивший Христа из мертвых оживит и ваши смертные тела Духом Своим, живущим в вас» (Рим 8, 11).

[CCCXL] 16 Ср. Символ веры, ст. 6: «И возшедшаго на Небеса и седяща одесную Отца».

[CCCXLI] 1 Ср.: «И клялся Живущим во веки веков, Который сотворил небо и все, что на нем, землю и все, что на ней, и море и все, что в нем, что времени уже не будет» (Откр 10, 6).

[CCCXLII] «Начало мудрости - страх Господень; [доброе разумение у всех, водящихся им; а благоговение к Богу - начало разумения;] глупцы только презирают мудрость и наставление» (Притч 1, 7).

[CCCXLIII]  «ибо премудрость и знание есть страх пред Господом, и благоугождение Ему - вера и кротость» (Сир 1, 27).

[CCCXLIV] 37 «О том дне, когда ты стоял пред Господом, Богом твоим, при Хориве, [в день собрания,] и когда сказал Господь мне собери ко Мне народ и Я возвещу им слова Мои, из которых они научатся бояться Меня во все дни жизни своей на земле и научат сыновей своих» (Втор 4, 10).

[CCCXLV] 39 «Человек мудрый во всем будет осторожен, и во дни грехов удержится от беспечности» (Сир 18, 27).

[CCCXLVI] 15 Ср.: «Страшен Бог в великом сонме святых, страшен Он для всех окружающих Его» (Пс 88. 8).

[CCCXLVII] 16 Ср.: «...что пользы в крови моей, когда я сойду в могилу? будет ли прах славить Тебя?» (Пс 29, 10).

[CCCXLVIII] 26 Ср.: «Ибо я уверен, что ни смерть, ни жизнь, ни Ангелы, ни Начала, ни Сапы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем» (Рим 8, 39).

[CCCXLIX] 27 Ср.: «Имея веру и добрую совесть, которую некоторые отвергнув, потерпели кораблекрушение в вере». (1 Тим 1, 19).

[CCCL] «И создал Господь Бог человека из праха земного» (Быт 2, 7).

[CCCLI] «Ибо Ты устроил внутренности мои и соткал меня во чреве матери моей. Славлю Тебя, потому что я дивно устроен» (Пс 138, 14).

[CCCLII] «Еще нет слова на языке моем, – Ты, Господи, уже знаешь его совершенно. Сзади и спереди Ты объемлешь меня, и полагаешь на мне руку Твою. Дивно для меня ведение [Твое], – высоко, не могу постигнуть его!» (Пс 138, 4 – 6).

[CCCLIII] «Твои руки трудились надо мною и образовали всего меня кругом» (Иов 10, 8).

[CCCLIV] 9 «Заключил чрево их» (Быт. 16, 2; 20,18; 1 Цар 1,5; Ис 66,9).

[CCCLV] «так говорит Езекия: день скорби и наказания и посрамления день сей, ибо младенцы дошли до отверстия утробы матерней, а силы нет родить» (Ис 37, 3).

[CCCLVI] «Дай им, Господи: что Ты дашь им? дай им утробу нерождающую и сухие сосцы» (Ос 9, 14).

[CCCLVII] «Ибо по внутреннему человеку нахожу удовольствие в законе Божием; но в членах моих вижу иной закон, противоборствующий закону ума моего и делающий меня пленником закона греховного, находящегося в членах моих. Бедный я человек! кто избавит меня от сего тела смерти? (Рим 7, 22 – 24).

[CCCLVIII] «прежде нежели Я образовал тебя во чреве, Я познал тебя, и прежде нежели ты вышел из утробы, Я освятил тебя: пророком для народов поставил тебя» (Иер 1, 5)..

[CCCLIX] «Адам познал Еву, жену свою; и она зачала, и родила Каина, и сказала: приобрела я человека от Господа» (Быт 4, 1).

[CCCLX] Ср. «В доме Отца Моего обителей много» (Ин 14, 2).

[CCCLXI] «Увидев же Иисус вокруг Себя множество народа, велел [ученикам] отплыть на другую сторону. Тогда один книжник, подойдя, сказал Ему: Учитель! я пойду за Тобою, куда бы Ты ни пошел. И говорит ему Иисус: лисицы имеют норы и птицы небесные - гнезда, а Сын Человеческий не имеет, где приклонить голову» (Мф 8, 18 – 20).

[CCCLXII] «Небо – небо Господу, а землю Он дал сынам человеческим» (Пс 113, 24).

[CCCLXIII] «ибо не имеем здесь постоянного града, но ищем будущего» (Евр 13, 14).

[CCCLXIV] Ср. «Все сии умерли в вере, не получив обетований, а только издали видели оные, и радовались, и говорили о себе, что они странники и пришельцы на земле; ибо те, которые так говорят, показывают, что они ищут отечества» (Евр 11, 13 – 14).

[CCCLXV] «и сказали им сыны Израилевы: о, если бы мы умерли от руки Господней в земле Египетской» (Исх 16, 3).

[CCCLXVI] «А сам отошел в пустыню на день пути и, придя, сел под можжевеловым кустом, и просил смерти себе и сказал: довольно уже, Господи; возьми душу мою, ибо я не лучше отцов моих» (3 Цар 19, 4).

[CCCLXVII] «Для чего и мы ежечасно подвергаемся бедствиям? Я каждый день умираю» (1 Кор 15, 30 – 31).

[CCCLXVIII] «Но за Тебя умерщвляют нас всякий день, считают нас за овец, обреченных на заклание» (Пс 43, 23).

[CCCLXIX] «После сего Иосиф из Аримафеи - ученик Иисуса, но тайный из страха от Иудеев, - просил Пилата, чтобы снять тело Иисуса; и Пилат позволил. Он пошел и снял тело Иисуса. Пришел также и Никодим, - приходивший прежде к Иисусу ночью, - и принес состав из смирны и алоя, литр около ста» (Ин 19, 38 – 39).

[CCCLXX] «Ты не оставишь души моей в аде и не дашь святому Твоему увидеть тление» (Пс 15, 10).

[CCCLXXI] «И, отойдя немного, пал на лице Свое, молился и говорил: Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия; впрочем не как Я хочу, но как Ты» (Мф 26, 39).

[CCCLXXII] «потому что для всякой вещи есть свое время и устав» (Еккл 8, 6).

[CCCLXXIII] «Говорю вам тайну: не все мы умрем, но все изменимся вдруг, во мгновение ока, при последней трубе; ибо вострубит, и мертвые воскреснут нетленными, а мы изменимся. Ибо тленному сему надлежит облечься в нетление, и смертному сему облечься в бессмертие. Когда же тленное сие облечется в нетление и смертное сие облечется в бессмертие, тогда сбудется слово написанное: «поглощена смерть победою» (1 Кор 15, 51 – 54).

[CCCLXXIV] «Бог наш, Которому мы служим, силен спасти нас от печи, раскаленной огнем, и от руки твоей, царь, избавит» (Дан 3, 17).

[CCCLXXV] «Недостанет мне времени, чтобы повествовать о Гедеоне, о Вараке, о Самсоне и Иеффае, о Давиде, Самуиле и (других) пророках, которые верою побеждали царства, творили правду, получали обетования, заграждали уста львов, угашали силу огня, избегали острия меча, укреплялись от немощи, были крепки на войне, прогоняли полки чужих; жены получали умерших своих воскресшими; иные же замучены были, не приняв освобождения, дабы получить лучшее воскресение; другие испытали поругания и побои, а также узы и темницу, были побиваемы камнями, перепиливаемы, подвергаемы пытке, умирали от меча, скитались в милотях и козьих кожах, терпя недостатки, скорби, озлобления; те, которых весь мир не был достоин, скитались по пустыням и горам, по пещерам и ущельям земли. И все сии, свидетельствованные в вере, не получили обещанного, потому что Бог предусмотрел о нас нечто лучшее, дабы они не без нас достигли совершенства» (Евр 11, 32 – 40).

[CCCLXXVI] Ср. «чтобы они благодетельствовали, богатели добрыми делами, были щедры и общительны, собирая себе сокровище, доброе основание для будущего, чтобы достигнуть вечной жизни». (1 Тим 6, 18 – 19).

[CCCLXXVII] «Вот, мы ублажаем тех, которые терпели. Вы слышали о терпении Иова и видели конец оного от Господа, ибо Господь весьма милосерд и сострадателен» (Иов 5 11).

[CCCLXXVIII] 2 Ср.: «Но Господь сказал мне: довольно для тебя благодати Моей, ибо сила Моя совершается в немощи. И потому я гораздо охотнее буду хвалиться своими немощами, чтобы обитала во мне сила Христова» (2 Кор 12, 9).

[CCCLXXIX] Ср. «И если кто услышит Мои слова и не поверит, Я не сужу его, ибо Я пришел не судить мир, но спасти мир» (Ин 12, 47).

[CCCLXXX] «Не так ли надлежало пострадать Христу и войти в славу Свою?» (Лк 24, 26).

[CCCLXXXI] 57 Пс. 94, 1 (В Синодальном переводе Пс 93, 1, но там этих слов нет).

[CCCLXXXII] «Итак, кого хочет, милует; а кого хочет, ожесточает» (Рим 9, 18).

[CCCLXXXIII] Ср. «Положи меня, как печать, на сердце твое, как перстень, на руку твою: ибо крепка, как смерть, любовь; люта, как преисподняя, ревность; стрелы ее - стрелы огненные; она пламень весьма сильный» (Песн 8, 6).

[CCCLXXXIV] «и говорил: Авва Отче! всё возможно Тебе; пронеси чашу сию мимо Меня;» (Мк 14, 36).

[CCCLXXXV] «Многие скажут Мне в тот день: Господи! Господи! не от Твоего ли имени мы пророчествовали? и не Твоим ли именем бесов изгоняли? и не Твоим ли именем многие чудеса творили? И тогда объявлю им: Я никогда не знал вас; отойдите от Меня, делающие беззаконие» (Мф 7, 22 – 23).

[CCCLXXXVI] Ср. «При сем Петр сказал Иисусу: Господи! хорошо нам здесь быть…» (Мф 17, 4).

[CCCLXXXVII] «И, находясь в борении, прилежнее молился, и был пот Его, как капли крови, падающие на землю» (Лк 22, 44).

[CCCLXXXVIII] «И сказал мне: сын человеческий! оживут ли кости сии?» (Иез 37, 4).

[CCCLXXXIX] Ср. «И если кто услышит Мои слова и не поверит, Я не сужу его, ибо Я пришел не судить мир, но спасти мир» (Ин 12, 47).

[1] Джонсон, Бенжамин (обычно называемый Бен Д., Jonson) – личный друг и драматический противник Шекспира (1574 – 1637). (См. ст. Джонсон, Бенжамин, в ЭС БиЭ и сайт – http://www.hrono.ru/biograf/bio_d/dzhonsonb.php).

[2] Л –9, Французский театр XVII века.

[3] Л – 4, «Ничто», Перевод Д. В. Щедровицкого

[4] Л – 4, Джон Донн. Стихотворения.

[5] Л – 5, стр. 360 – 361.

[6] Л – 6, стр. 578 – 579.

[7] 4 J. Donne, Pseudo-Martyr, 1610, «Advertisement to the Reader».

[8] Л – 1. Джон Донн. Поединок со смертью. Биография.

[9] Л – 7. Джон Донн: Краткая хронология жизни.

[10] Л – 8. Life Of Dr. Donne, The By Izaak Walton.

[11] Там же.

[12] Там же.

[13] Роберт Беллармин (Bellarmino, Bellarmine), Роберто Франческо Ромоло Беллармино (4 октября 1542, Монтепульчано – 17 сентября 1621, Рим) – учёный–иезуит, богослов–полемист, кардинал и Великий Инквизитор Католической Церкви, писатель и гуманист. Главный обвинитель в процессе Дж. Бруно, руководитель первого процесса над Галилеем в 1613–1616 годах. Канонизирован в 1930 году, объявлен Доктором Католической Церкви в 1931 году. Память отмечается 17 сентября. См. сайт –  http://chronology.org.ru/newwiki/Беллармин,_Роберт.  Здесь читайте биографическую статью про Беллармина.

[14] Л – 8. Life Of Dr. Donne, The By Izaak Walton.

[15] Маньеризм (итальянское manierismo, от maniera — манера, стиль) течение в европейском искусстве 16 века, отражающее кризис гуманистической культуры Высокого Возрождения. Основным эстетическим критерием Маньеризма становится не следование природе, а субъективная «внутренняя идея» художественного образа, рождающаяся в душе художника. Маньеристы искажали заложенное в них гармоничное начало, культивируя представления об эфемерности мира и шаткости человеческой судьбы, находящейся во власти иррациональных сил. В элитарном, ориентирующемся на знатока искусстве Маньеризма возродились и отдельные черты средневековой, придворно-рыцарской культуры. Ярче всего Марьенизм проявился в Италии. Для итальянского маньеризма 1520-х гг. (Понтормо, Пармиджанино, Джулио Романо) характерны драматическая острота образов, трагизм мировосприятия, усложненность и преувеличенная экспрессия поз и мотивов движения, удлиненность пропорций фигур, колористические и светотеневые диссонансы. Особую роль в произведениях играет виртуозная нервная линия, нередко приобретающая самостоятельное значение. См. сайты: http://dic.academic.ru/dic.nsf/bse/106536/Маньеризм и http://visaginart.nm.ru/ART/man.htm.

[16] Л – 4, «С добрым утром», перевод Г. М. Кружкова.

[17] Л – 4, «Алхимия любви», перевод Г. М. Кружкова.

[18] Л – 12. Хорхе Луис Борхес, Биатанатос.

[19] Л – 4. «На раздевание возлюбленной», перевод Г.М. Кружкова.

[20] Л – 4, Сатира I, перевод Б. В. Томашевского

[21] Л – 4, Сатира III, перевод Г. М. Кружкова

[22] Брук (Brooke) Кристофер лорд Fulke-Greville (1554 – 07.02.1628) – английский государственный деятель и писатель, Сын Роберта Брука, богатого купца и олдермен из –Йорка, который был два раза лорд-мэр этого города. Он и его брат Самуэль Брук, обучались Тринити-колледжа в Кембридже. После этого он изучал право в Линкольн-Инн. При Елизавете и Иакове I занимал различные высшие должности. Незадолго до Рождества 1601 году он и его брат стал свидетелями тайного брака Донн с дочерью сэра Джорджа. После открытия тайны Донн и два брата были заключены в тюрьму. После освобождения, Роберт преподавал в Линкольн-Инн, где стал старшиной, а в 1614 году стал настоятелем часовни. Здесь он познакомился со многими литераторами, среди которых были Джон Селден , Бен Джонсон , Майкл Дрейтон , и Джон Дэвис Херефорд,. Уильям Браун. Он жил в собственном доме в Друри-Лейн , Лондон, и унаследовал от своего отца дома в Йорке, а также другое имущество, там и в Эссексе. Брук написал две трагедии, несколько дидактических стихотворений (о монархии, религии), много сонетов и биографию своего друга Филиппа Сиднея. Собрание его сочинений издано Гросартом (4 т., Лонд., 1871). Умерщвлен в 1628 г. и похоронен в Санкт-Эндрю, Holborn, См. ЭС БиЭ.

[23] Эссекс, Роберт (старший) (Devereux граф Essex, 1567 – 1601) – фаворит королевы Елизаветы. Начал службу при дворе, в 1585 г. отличился в походе в Голландию. В 1589 г. он временно разошелся с королевой и против ее желания участвовал в походе в Португалию Норриса и Дрейка. По возвращении королева вновь вернула ему свое расположение, хотя тайный его брак с дочерью Фрэнсиса Вальсингхэма вызвал ее сильный гнев. В 1591 г. он сражался в войсках французского короля Генриха IV и в 1596 г. отличился при взятии Кадикса. По возвращении Елизавета с ним поссорилась и публично дала ему пощечину. В 1599 г. Эссекс был назначен ирландским наместником, с поручением усмирить вспыхнувшее там восстание. Эссекс заключил с ирландцами невыгодное для английского правительства перемирие. Елизавета предала его суду звездной палаты. Эссекс пытался поднять против Елизаветы восстание в Лондоне, но был арестован, осужден и после долгих колебаний королевы казнен 25 февраля 1601 г. См. статью в ЭС БиЭ.

[24] Л – 13. Джон Донн.

[25] Л – 14. Том 4. Глава XII. Начало капиталистического развития Англии.

[26] Л – 4, Шторм, перевод Г.М. Кружкова.

[27] Л – 4, Штиль, перевод Г.М. Кружкова.

[28] Эджертон (Sir Thomas Egerton, baron Ellesmere, viscount Brackley) – английский государственный деятель (1540 – 1617). Получив большую известность в качестве адвоката, защищал интересы короны в важнейших процессах того времени и был назначен лордом-хранителем печати. Участвовал в переговорах с Голландией и Данией и обыкновенно передавал послания королевы парламенту. Друг Эссекса, он был одним из немногих свидетелей той сцены, когда Эссекс оскорбил королеву, а Елизавета дала ему пощечину; но, когда Эссекс стал открыто готовиться к возмущению, Эджертон оказался на стороне правительства и играл видную роль в процессе, окончившемся казнью Эссекса. После вступления на престол Иакова I Эджертон сумел заслужить расположение нового монарха. Он был назначен лордом-канцлером и получил титулы барона Ellesmere и виконта Brackley (последний его враги переделали в Break-law –  нарушитель законов). В борьбе парламента с королем он стоял на стороне короля. Он много содействовал устройству отношений между Англией и Шотландией в 1606 – 07 гг. в желательном для короля направлении. См. ст. в ЭС БиЭ.

[29] 5 Л – 1. О поэзии Джона Донна в контексте эпохи см. А. Н. Горбунов, Джон Донн и английская поэзия XVI – XVII вв., М., 1993 ; С. А. Макуренкова, Джон Данн: поэтика и риторика, М., 1994.

[30] Иаков I (Яков) (James). (19.06.1566 г. Эдинбург – 27.03.1625 г. Тиболдс-Парк) – король Англии.  С 1567 года шотландский король под именем Иаков VI. С 1603 года первый из династии Стюартов на английском престоле под именем Иаков I. См. ЭС БиЭ и сайт – http://www.hrono.ru/biograf/bio_ya/yakov1.html.

[31] 6 Л – 1. Цит. по : A.J. Smith, Donne's Reputation, in: John Donne: Essays in Celebration, London, 1972, p.2.

[32] Анн Донн (урожд. Мор) (1584 – 1617). Сайт –

http://www.findagrave.com/cgi-bin/fg.cgi?page=gr&GRid=20076.  

[33] Л – 8. Life Of Dr. Donne, The By Izaak Walton.

[34] Джордж Герберт (03.04.1593 г. Монтгомери, Уэльсе – 01.03.1633 г. Бемертон, Солсбери), пятый сын Ричарда и Ньюпорте Магдален Герберт. Джордж получил образование в Вестминстерском Колледже Школы и Троицы, Кембридже. Его первые два сонета, посланные его матери в 1610, утверждали, что любовь к Богу – более достойный предмет для стиха чем любовь к женщине. Его первые стихи, которые будут изданы, в 1612, были двумя мемориальными стихами на латыни на смерти Принца Генри, прямого наследника престола. После получения степень с различием (B.A. в 1613 и M.A. в 1616), Герберт был избран главным товарищем Троицы, в 1618 он был назначен лектором риторике в Кембридже, и в 1620 он был избран общественным оратором (до 1628). В 1624 и 1625, Герберт был избран в Парламенте. В 1627 мать Герберта умерла; ее похоронная проповедь была поставлена Донном. В 1629, Герберт женился на кузине своего отчима Джейн Дэнверс. Это давало ему возможность достигнуть высокого политического поста, но вместо этого бросил его светские амбиции, посвятив себя служению Англиканской церкви. С 1630 и до конца его жизни он был ректором в Bemerton около Солсбери. Здесь на стал известен как «Святой г. Герберт».  вокруг сельской местности за эти три года перед его смертью потребления 1 марта 1633. Именно ему читатели конца двадцатого века обязаны знакомством с поэзией Донна как «высший Метафизический поэтом». См. сайт – http://www.luminarium.org/sevenlit/herbert/herbbio.htm. В ХРОНОСе подробнее читайте ст. Герберт Джордж.

[35] Люси, Графиня Бедфорд (Харрингтон) (1581 – 1627). Люси Харрингтон интересна как подруга первых лет Элизабет Стюарт в Combe Abbey. Воспитанная в Аббатстве, она, прежде чем познать вопросы о заботе государства, познала печаль и горе. Уже молодой, она показала свою любовь к великолепию, роскоши и расходам богемной жизни. В театрах масок Королевы Энн, которому она покровительствовала, ни кто не появлялся с большим блеском чем Люси Харрингтон. Никакое значительное театрализованное представление или пирушка не проходили без нее. Внезапная смерть ее брата, друга и компаньона Принца Генри, на которого  возлагала надежда Англия, сделало ее самой богатой невестой. А когда она стала невестой Графа Бедфорда, она была одной из самых богатых наследниц королевства. Ее чрезвычайной щедрости, ее либеральности обязаны многие научные исследования, поэты, для которых она была щедрой патронессой. Сэр Thomas Roe, знаменитый английский посол, собравший очень много сокровищ за границей, обязан ей средствами для создания прекрасного музея, каталог которого он послал ей, приложив к нему свою диссертацию по нумизматике на латинском языке. Невозможно перечесть все ее благодетельные дела. Нет ничего удивительного в том, что «Королева Богемии» – щедрая леди, была темой очень многих благодарных поэтов. Она продолжала переписываться с ними до конца своей жизни. В ХРОНОСе подробнее читайте ст. Бедфорд, Люси Харрингтон.

[36] Л – 8, Life Of Dr. Donne, The By Izaak Walton.

[37] Томас Мортон (Thomas Morton) (1564 – 1659), английский епископ и государственный деятель. Сайт – http://www.hrono.ru/biograf/bio_m/mortont.php.

[38] Л – 13. Джон Донн.

[39] Пороховой заговор – неудавшееся покушение католиков на жизнь английского короля Иакова I Стюарта, открытое 5 ноября 1605 г. Когда Иаков вступил на англ. престол, католики рассчитывали на его поддержку, так как он покровительствовал им, будучи шотландским королем, и обещал им терпимость и гражданское равноправие. Король не сдержал своих обещаний, и партия католиков, руководимая иезуитами, решила его убить. План заговорщиков заключался в том, чтобы взорвать порохом здание парламента в день открытия сессии и погубить, таким образом, короля, его сына и важнейших сановников. План заговора сделался известным. Заговор был открыт. Все вожаки заговора были казнены. В течение нескольких веков день порохового заговора был народным праздником: сооружалось чучело, которое в этот день в особой процессии возилось по улицам с песнями и затем торжественно сжигалось. См. ст. в ЭС БиЭ.

[40] Л –9, Французский театр XVII века.

[41] Л – 4, «la Corona», Венок, перевод Д. В. Щедровицкого.

[42] Л – 4, «Сонет I», перевод Д. В. Щедровицкого.

[43] Там же, Сонеты I, II, III.

[44] Дон Иниго Лопец де Рекальдо Loyola – (23.10.1491 – 1556) основатель иезуитского ордена. Составленные им «Exercitia Spiritualia» (О медитации) представляют собою сочетание молитвы и само испытания, воображаемой беседы с Богом и святыми. В первую неделю упражнений следовало просить милостыню, во вторую – представить себе образ и жизнь Христа, в третью – историю страстей Христовых, в четвертую – воскресение Христово. За этим следовали три ступени очищения: первая ступень – размышление о прошлых грехах, вторая – созерцание Христа, третья – сближение с Богом. Дойдя до 3-й ступени, кающийся произносил молитву: все в Боге, все от Бога, все возвращается к Богу. Последнее слово Exercitia – безусловное подчинение римской церкви; их цель – обратить человека, поступающего в орден, в автомата, убить в нем всякую индивидуальность. Нравственность обращалась в механизм; люди подпадали под власть какого-то нравственного гипнотизма. См. статью Лойола в ЭС БиЭ..

[45] Там же Сонеты IV и V.

[46] Там же Сонет VI.

[47] Там же Сонет VII.

[48] То же Сонет VIII.

[49] То же Сонет IX.

[50] То же Сонет Х.

[51] То же Сонет XI.

[52] То же Сонет XII.

[53] То же Сонет XIII.

[54] То же Сонет XIV.

[55] То же Сонет XV.

[56] То же Сонет XVII.

[57] То же Сонет XVIII.

[58] То же Сонет XIX.

[59] «A Declaration of that Paradoxe or Thesis, that Selfe-homicide is not so naturally Sinne, that it may never be otherwise. Wherein the Nature, and the extent of all those Lawes, which seems to be violated by this Act, are diligently surveyed». Л – 11, стр. XCVIII – XCIX.

[60] Л – 12. Хорхе Луис Борхес, Биатанатос.

[61] 5 Речь идет о трактате Амвросия Медиоланского, посвященном семи дням творения и комментирующим первую главу книги Бытие.

[62] 6 квиетисты – апологеты мистически-созерцательного познания Бога, отвергающие мысли об активном богостроительстве и безразличные к собственному спасению. Оформились в секту к середине XVII в.

[63] 7 в конце (англ.).

[64] Л – 12. Хорхе Луис Борхес, Биатанатос.

[65] «Donne, however, although he was at this time become deeply serious on religious matters, did not think himself fitted for the clerical life». Л – 13.

[66] Л – 15. Псевдомученик. Сайт – http://www.thefreelibrary.com/Pseudo-Martyr-a018881428.

[67] Павел V (Камилло Боргезе, 1552 – 1621) – изучал юриспруденцию и философию; в 1596 г. был назначен кардиналом. В 1605 г., после бурного конклава, неожиданно избран был в папы благодаря своему предполагаемому слабому характеру. Но он немедленно доказал ошибочность этого предположения. Суровый, властолюбивый и непреклонный фанатик, он вел ожесточенную борьбу с ересями и Реформацией и отстаивал прерогативы папской власти, не останавливаясь ни перед какими крайними мерами. См. ЭС БиЭ.

[68] Л – 17, Анатомия мира.

[69] Роберт Друри (Robert Drury) из Hargrave, Suffolk (1574 – 1615), дочь Элизабет Друри (1595 – 1610). Сайт – http://freepages.genealogy.rootsweb.ancestry.com/~wjhonson//Royals/ GED2WEB/people/p000009m.htm.  

[70] Л – 17. Анатомия мира, «Первая годовщина».

[71] Откровения Ансельма Кентерберийского. Новое Откровение, познания Истины. Сайт – http://www.hrono.ru/biograf/bio_a/anselm.php.

[72] «I saw all the channels in the bowels of the Earth». См. Л – 16, Ignatius his conclave.

[73] ««И ушел Каин от лица Божия и вселился в землю» (Быт. 4:16), и Филон, который добавляет: – «Итак, ты не оставил землю и не скрылся от Сущего, но отвернулся от Него и нашел прибежище в земле, смертной области». См. В. Врачев, Филон Александрийский – отец христианства, гл. Так куда же ушел Каин? Сайт –

http://www.hrono.ru/biograf/bio_f/filon.php.

[74] Л – 4, Сатира III, перевод Г. М. Кружкова

[75] Л – 4, Джон Донн. Стихотворения, Введение.

[76] Л – 4, Джон Донн. Стихотворения, Введение.

[77] Уолтон Исак (Walton Izaak) (09.08.1593 г. Стаффорд, Стаффордшир – 15.12.1683 г. Винчестер, Гэмпшир). Английский биограф и автор «Умелый Рыболов, или Отдых Умозрительного Человека» (1653), одной из наиболее часто переиздаваемых книг в английской литературе. В ХРОНОСе подробнее читайте ст. Уолтон Исак.

[78] Мария Медичи (1573 – 1642) – королева французская, дочь вел. герц. Франциска I Тосканского, в 1600 г. вышла замуж за Генриха IV Французского. См. статью в ЭС БиЭ.

[79] Л – 10. Антон Нестеров. Циркуль и окружность.

[80] Л – 3. И. Бродский. Прощанье, запрещающее грусть.

[81] 7 Л – 1. J. Donne, Letters to Severall Persons of Honour, 1651, p. 50 – 51, 48. (Цит. по : Bald R.C. John Donne: A Life, Oxford, 1970, p. 230).

[82] Л – 8. Life Of Dr. Donne, The By Izaak Walton.

[83] Роберт Карр, 1-ый Граф Сомерсета, (1587 – 17 июля 1645), был шотландский политический деятель, и фаворит английского Короля Иакова I. Сайт –

http://en.wikipedia.org/wiki/Robert_Carr,_1st_Earl_of_Somerset.

[84] Л – 2. ч. 1, Триада VIII, Увещевание, прим. «i».

[85] g Возможно, намек на Джона Кинга, епископа Лондонского, рукоположившего Донна в сан священника. Джон Кинг был весьма близок с Донном – хотя больше тот общался с его сыном, поэтом Генри Кингом, а перед смертью даже назначил последнего своим душеприказчиком.

[86] h Донн принял сан под давлением и по настоянию Иакова I, в первый раз заговорившего с ним об этом еще в 1610 г., и позже неоднократно к этой теме возвращавшегося, покуда 23 января 1615 г. Донн не принял рукоположения.

[87] j Видимо, Донн здесь апеллирует также и к астрологической символике: Скорпион символизирует одержимость страстями и жажду власти, тогда как Рыбы – всепрощение, жертвенность и всеобъемлющую любовь.

[88] Л – 2. ч. 1, Триада VIII, Увещевание.

[89] Чербери, Герберт Чербери (Herbert Cherbury) Эдуард, (03.03.1583 г., Эйтон-на-Северне, Уэльс, –20.08.1648 г., Лондон) – лорд, английский философ, поэт и политический деятель, посол во Франции.

[90] Л – 4, Джон Донн. Стихотворения, Страстная пятница. Перевод Д.В. Щедровицкого.

[91] Л – 13, Джон Донн.

[92] Л – 8. Life Of Dr. Donne, The By Izaak Walton.

[93] Л – 8. Life Of Dr. Donne, The By Izaak Walton.

[94] Приход в Англии (Parish). – Значение низшего административного округа и самой мелкой самоуправляющейся единицы церковный Приход получает в Англии с начала XVI в. Реформация и последовавшее за ней уничтожение монастырей, которые до тех пор прокармливали безземельных бедняков, поставили на очередь вопрос об общественном призрении. Оно было приурочено к приходам, которые в большинстве случаев совпадали с селом (township). В приходском собрании (vestry) в XVI в. принимают участие все плательщики налога на бедных; но затем обнаруживается стремление сосредоточить власть в руках тесных комиссий (select vestries), членами которых считаются церковные старосты и надзиратели за бедными, а также наиболее зажиточные домохозяева; пополняются эти комиссии путем кооптации. Исполнительным органом прихода приходский совет. Председатель совета – священник; церковные старосты, выбираемые из местных богачей, – его члены. См. ст. в ЭС БиЭ.

[95] Л – 8. Life Of Dr. Donne, The By Izaak Walton.

[96] Призрение общественное — может быть определено как культурная форма благотворительности. Первичная форма последней есть подаяние милостыни нищему, встречающееся в самые отдаленные времена, например уже в эпоху, описываемую Гомером, и впоследствии возведенное в религиозную обязанность. От милостыни общественное призрение отличается организацией, мотивами и целями. Организация в общественном призрении проявляется двояким способом: по отношению к получающим помощь и к оказывающим ее. Милостыня по существу своему не поддается организации; она подается тому, кто протягивает руку, хотя бы он мог эту руку приложить и к труду; общественное же призрение простирает свою помощь на тех только, кто не в состоянии себя призреть и не делает из своей нужды промысла. Знаменитый закон Елизаветы (1601 г.) дал приходам право взимать в пользу общественного презрения особый налог для бедных (poor-rate) соразмерно с доходом каждого владельца недвижимого имущества, находившегося в пределах прихода. См. ст. в ЭС БиЭ.

[97] Л – 4. Джон Донн, «Вечерня в день святой Люции, самый короткий день в году». Перевод Д. В. Щедровицкого. Большинство исследователей считает, что, скорее всего, «Вечерня» посвящена памяти жены поэта.

[98] Л – 13, Джон Донн.

Дочь: Констанс Донн (род. 1603)

Сын: Джон Донн III (1604 – 1662)

Сын: Джордж Донн (род. 1605)

Дочь: Мэри Донн (1611 – 1614)

Сын: Николас Донн (1613 – 1614)

Дочь: Маргарет Донн (род. 1615)

Дочь: Элизабет Донн (род. 1616) 

[99] Ришелье (Bichelieu) Арман Жан дю Плесси (du Plessis) (05.09.1585, Париж, –  04.12. 1642, там же), французский государственный деятель, сторонник абсолютизма, кардинал (с 1622). См. ЭС БиЭ и Сайт – http://www.hrono.ru/biograf/bio_r/rishele.html.

[100] Л – 18. Раздел третий. Дипломатия в новое время (XVI – XVIII века), глава первая  Общая характеристика дипломатии и дипломатических органов в XVI – XVIII веках, «Государственный интерес» как принцип политики».

[101] См. статью «Подкова в карман и счастье тоже?» на сайте –

http://happysvadba.ru/text.php?rid=5&pid=1&sid=395.

[102] Л – 19. Глава IX. Возвышение феодально-абсолютистской Франции. 3. Торжество абсолютной монархии во Франции. Франция при Ришелье.

[103] Л – 19. Глава X. Испания в XVI – первой половине XVII в.. 2. Начало упадка Испании. Внешняя политика испанского абсолютизма в начале XVII в. Испания и Тридцатилетняя война.

[104] Л –7. Джон Донн: Краткая хронология жизни.

[105] Л – 2. Введение.

[106] Там же. Сноска {a} Букв.: «болезни, ползущей, как змея» – далее этот образ обыгрывается в «Увещевании».

[107] Там же. Отметим,  что  именно  это  качество  ряд   исследователей   считают отличительной чертой школы поэтов-метафизиков.  Так,  Джозеф  Энтони  Маццео пишет: «Для поэтов-метафизиков поэтический образ был ценен не в  силу того, можно или нет представить его зримо, – он не имел ничего  общего со своим «физическим наполнением. В нем ценился сам характер связи, устанавливаемой между явлениями». – Mazzeo Jozeph Antony. A Critique of Some Modern Theories of Metaphisical poetry / Clements Arthur  L.  (ed.).  John  Donne¶s  Poetry. N.Y., London. 1991. P. 175.

[108] Там же. Partrige A.C. John Donne: Language and Style. London, 1978. P. 201.

[109] Там же. Подробнее см.: Donne John. Devotions upon emergency  ocassions...  V.1. Salzburg, 1975. S. XXXII – XXXIV.

[110] Л – 2. Гл. 1. Медитация, сн. {a} Сквозная метафора донновского текста, когда больной и лечащий врач уподобляются гарнизону осажденной крепости, а болезни – нападающим, была своего рода "бродячим образом" столетия, сродни "кораблю дураков". Смерть часто изображалась как черный рыцарь с косой, скачущий на коне – что само по себе поддерживало метафору "борения со смертью" как "боя или поединка" (см.:Нестеров А.В. Теология сквозной метафоры. К вопросу о целостной интерпретации «Сонета XIV» из цикла «Благочестивые сонеты» / Anglistica. Сборник статей по литературе и культуре Великобритании. Вып. 8. М. – Тамбов, 2000. С. 50–61.) С другой стороны, слово «Stationes» в заглавии латинского стихотворения, предваряющего «Обращения к Господу...», имеет несколько значений, в том числе – «караул, стража, отряд в карауле, расположение войска». Последним наблюдением мы обязаны И. Ковалевой.

[111] Л – 2. Гл. 1. Медитация.

[112] Там же. Прим. {c} Ср. у Донна в «Священных сонетах», V: (см. наст. работу, гл. Священные сонеты).

[113] Там же. Прим.{d} Ср.: «Зараза, разлитая в воздухе, когда гаснет на небосводе пылавшая в ночи комета, ядовитые испарения, подымающиеся из земных низин, пагубные сочетания аспектов неблагоприятных планет, влажное марево, что встает над болотами и топями, едва пригреет солнце, жар. повисающий в воздухе, когда дневное светило печет слишком сильно. .. – в первую очередь являются причиной наших телесных недугов, разрушающих организм, вследствие чего и сами наши души претерпевают ущерб» (Walkington Thomas. The optic Glass of Humors. London, 1607. sig. Civ).

[114] Л – 2. Гл. 1. Медитация.

[115] Там же. Увещевание.

[116] Там же. Молитва. Прим. {f} Определение Бога как «шара, центр которого везде, а окружность нигде» наиболее известно благодаря Николаю Кузанскому, однако этот же образ можно встретить и у Генриха Сузо в «Житии», в анонимной немецкой «Песни о Троице», у Майстера Экхарта, со ссылкой на Гермеса Трисмегиста. Интереснее то, что именно Кузанец утверждает: бесконечная линия «была бы кругом, и она была бы шаром» («Об ученом незнании». I, 15) – таким образом, и философ из Кузы, и Донн проводят совершенно сходное сближение прямой и окружности.

[117] Там же. Гл. 1. Молитва.

[118] Там же. Гл. 2. Медитация. Прим. {d} Донн исходит из Птолемеевой системы мира, в которой планеты и звезды движутся вокруг неподвижной Земли. При этом сфера звезд расположена дальше от Земли, и потому вращается быстрее.

[119] Там же. Гл. 2. Медитация.

[120] Там же. Прим. {с} В алхимии «кальцинацией» называюсь прокаливание субстанции до получения абсолютно сухого остатка. Ср. также: «И будут народы, как горящая известь, как срубленный терновник, будут сожжены в огне» (Ис. 33, 12).

[121] Там же. Гл. 2. Медитация.

[122] Там же. Увещевание. Прим. {e} Ср.: Дж. Донн, «Мощи»:

Когда мою могилу вскрыть

Придут, чтоб гостя подселить

(Могилы, женщинам под стать

Со многими готовы спать)...

(пер. Д. Щедровицкого):

Ср. также сцену на кладбище у Шекспира в «Гамлете», акт V, сцена I.

[123] Там же. Гл. 2. Увещевание.

[124] Там же. Молитва. Прим. {f} Отсылка к католической молитве: «Agnus Dei, qui tollis peccata mundi, miserere nobis» (Агнец Божий, Ты, Кто принял на Себя грехи мира, помилуй нас).

[125] Там же. Гл. 2. Молитва

[126] Там же. Гл. 3. Медитация. Прим. {a}. Это представление об особом строении человеческого тела как знака избранности человека среди прочих созданий, восходящее еще к античным мыслителям, активно разрабатывалось в патристике, но получило новое звучание в эпоху Возрождения. Укажем, для сравнения, на трактат Джаноццо Манетти «О достоинстве и превосходстве человека» (1453?): «Вся фигура человека так пряма и стройна, что в то время, как все другие существа склонены и пригнуты к земле, человек кажется единственным господином, царем и повелителем над всеми ними, властвующим, царствующим и повелевающим во Вселенной по всей справедливости» (Пер. Н. Ревякина).

[127] Там же. Гл. 3. Медитация.

[128] Там же. Гл. 3. Увещевание.

[129] Там же. Гл. 4. Медитация. Прим. {a}. Представление о человеке как микрокосме – малом подобии большого Универсума, восходящее еще к Демокриту и платоновскому «Тимею», окончательно оформилось под пером Парацельса, писавшего: «Различие между всем Мирозданием и микрокосмом состоит лишь в том, что человек изваян и создан в форме, образе, очертаниях и элементах несколько отличных от тех, что присущи Вселенной: земле в человеке соответствует плоть, воде – кровь, пламени – телесный жар, а воздуху – бальзам». А так как человек оживлен Святым  Духом, «он есть микрокосм не только в силу формы своей или элементов, из коих создано его тело, но в силу всех данных ему сил и способностей, делающих его подобным миру великому».

[130] Там же. Прим. {b}. В оригинале стоит слово «diminutive». В геральдике это – малая фигура, повторяющаяся в поле герба и своими очертаниями и ориентацией соответствующая некой большой фигуре. Феодальная метафорика, отталкивающаяся от отношений вассала  и  сюзерена, является «сквозной» для всего текста «Обращений к Господу в час нужды и бедствий».

[131] Там же. Прим. {c}. Ср. у Уолтера Рэли в «Истории мира». «Однако интереснее привести один пассаж из «Истории мира» Рэли, который почти параллелен донновским рассуждениям из «Медитации IV». Рэли пишет: «Чему уподобим мы человека? Кровь, что течет в теле его по венам, повторяющим своими очертаниями древесную крону, можно сравнить с водами, что разносятся по поверхности земли ручьями и реками, дыхание его подобно ветру, тепло его тела – тому жару, что заперт в глубинах земли... волосы на  теле, придающие ему очарование или портящие его, подобны траве, покрывающей кожу земли... глаза наши подобны двум источникам света, коими являются луна и солнце, юность наша – цветам весны, длящейся столь недолго, цветам, коим суждено иссохнуть под жарким летним солнцем и быть сметенными в небытие натиском зимы...».

[132] Там же. Гл. 4. Медитация.

[133] Там же. Гл. 4. Увещевания.

[134] Там же. Молитва.{e} «Семерица включает в себя душу и тело: тройственные силы души: разум, гнев и похоть, – и четыре первоначала телесных, связывая душу и плоть. [Соотносится с числом 12, ибо 3 + 4 = 7, а 3 х 4 = 12. – А.Н.] Посредством Троицы семерица участвует в Божественной сути, а посредством четверицы – в мире дольнем. Семерица соотносится с Сатурном, означающим седьмое тысячелетие, когда Зверь будет связан. Семерица означает полноту Божественных тайн. Семерицу справедливо называют самым действенным из чисел... Семерица заключает в себе семь дней недели, семь планет, семь плеяд, семь веков мира, семь возрастов человека, семью свободными и столькими же механическими и запрещенными искусствами, семью цветами, семью металлами, семью отверстиями во главе человека, семью пучками нервов...» (La Philosophie occulte ou la Magie de Henri Cornellie Agrippa, Divisee en Trois Livres. Paris, 1910. II, Ch. Х. P. 245 – 255).

[135] Там же. Гл. 4. Молитва.

[136] Там же. Гл. 5. Медитация. Прим.{с} Согласно легенде о Фениксе, эта фантастическая птица, умирающая и восстающая из пепла – одна во всем мире. Так, Агриппа Неттесгеймский говорит, что «среди птиц солнечной является птица Феникс, которая существует в единственном числе в своем виде и есть царь птиц» (Three Books of Occult Philosophy, written by Henry Cornelius Agrippa of Nettesheim. St. Paul, MN, 2000. Book I, Ch. XXIII. P. 76).

[137] Там же. Прим.{d} Это утверждение Донна имеет и политический подтекст. Феникс был одним из символов королевы Елизаветы I. в частности, в елизаветинское царствование чеканили монету с изображением Феникса и девизом: «Sola Phoenix», а в 1603 г. была отчеканена памятная медаль с профилем Елизаветы на аверсе и изображением Феникса на реверсе – над головой Феникса был помещен вензель королевы, а внизу шла надпись: «Unica Phoenix». Донн весьма болезненно относился к покойной королеве, так как личная воля Ее Величества на многие годы закрыла ему возможности для карьеры.

[138] Там же. Прим.{e} В этом пассаже сказывается юридическое образование, полученное Донном в Линкольнз инн.

[139] Там же. Гл. 5. Медитация.

[140] Там же. Гл. 5. Увещевания. Прим. {f} Ср. у Шекспира в «Гамлете», теми же словами, акт I, сцена 5: «The time is out of joint» – в переводе М. Лозинского: «Век расшатался».

[141] Там же. Гл. 5. Увещевания.

[142] Там же. Гл. 5. Молитва.

[143] Там же. Гл. 6. Медитация. Прим. {с} На многих средневековых эмблемах мы можем встретить изображение руки Провидения, выходящей из облаков и держащей циркуль, очерчивающий окружность на поверхности земли. Девиз этой эмблемы – «Lahore et Constantia» («Трудом и постоянством», при этом «постоянство» можно понять и как «твердость»). В основе своей этот эмблематический образ восходит к уже указанному нами стиху Прем 11, 21 и к Притч 8, 27 – 29: «Когда Он уготовлял небеса, я была там Когда Он проводил круговую черту по лицу бездны, когда утверждал вверху облака, когда укреплял источники бездны, когда давал морю устав, чтобы воды не переступали пределов его, когда полагал основания земли». Этот образ циркуля встречается у Донна в стихотворении «Прощание, запрещающее грусть». Подробнее см. статью Нестерова  «Циркуль и окружность...» в настоящем издании.

[144] Там же. Прим. {d} Во времена Донна считалось, что особый туман, появляющийся в морозном воздухе, – провозвестник чумы, если не сам источник заразы.

[145] Там же. Гл. 6. Медитация.

[146] Там же. Гл. 6. Увещевания.

[147] Там же.

[148] Там же. Гл. 6. Молитва.

[149] Там же. Гл. 7. Молитва.

[150] Там же. Гл. 8. Медитация.

[151] Там же. Гл. 8. Медитация.

[152] Там же. Гл. 8. Увещевания. Прим. {e}. Плакилла или Флакилла (ум. 385)  – императрица, чьи благочестивые деяния известны, в первую очередь, благодаря надгробной речи, написанной Григорием Нисским.

[153] Там же. Гл. 8. Увещевания. Прим. {f}. Феодосий Великий (346 – 395) – император Римской империи, последний, при котором она была единой.

[154] Там же. Гл. 8. Увещевания.

[155] Там же. Гл. 9. Медитация. Прим. {а}. Косвенная отсылка к спорам «реалистов» и «номиналистов».

[156] Там же. Гл. 9. Медитация. Прим. {b} Имеется в виду так называемое «искусство памяти», основанное на запечатлении в памяти неких «образов» и «мест», изобретенное, согласно легенде, греком Симонидом и практиковавшееся со времен Античности вплоть до Возрождения. Отчасти к нему восходят и современные мнемотехники.

[157] Там же. Гл. 9. Медитация.

[158] f То есть, читая Книгу природы, познавая мир, человек через тварь познает Творца.

[159] Там же. Гл. 9. Увещевания.

[160] Там же. Гл. 10. Медитация. Прим. {c}. Концепция божественного света была разработана св. Григорием Паламой. В частности, Палама пишет: «Этот свет – сверхприродный и сверхъестественный и отличается от всего сущего в мире, – просто бытие в собственном смысле, таинственно вобравшее в себя всякое бытие. Всегда видеть эту бесконечность не дано ни одному человеку, ни всем людям вместе. Но не видя ее, человек понимает, что это он сам бессилен видеть, потому что не пришел в согласие с Духом через совершенную чистоту, а не то что виденное им прекратилось» (пер. В. Вениаминова). Палама Григорий. Триады в защиту священнобезмолвствующих. М., 1995. С. 83 – 84.

[161] Врачев В.Г. Энциклопедия философских наук Г.В.Ф. Гегель.  Философия природы. Взгляд из XXI века, § 268, разд. Движение идеальных единичных частей материи; Тяжесть. Сайт – http://www.hrono.ru/libris/lib_we/vvg00.html.

[162] Л –2. Гл. 10. Медитация. Прим.{d}. У Августина в трактате «О книге Бытия» (Кн. VII) сказано о душе: «Она сотворена из ничего; она бессмертна по некоторому образу своей жизни, которую не может ни в коем случае потерять, однако по некоторой своей изменяемости, в силу которой она справедливо может быть названа лучше или хуже, она может быть справедливо названа и смертной, ибо истинное бессмертие имеет только Тот, о ком сказано: «Единый имеющий бессмертие» (1 Тим 6, 16)» (Августин Блаженный. Творения. Т. 2. СПб.. 1998. С. 496. пер. не указан.). Ср.: «Любящие Господа, ненавидьте зло! Он хранит души святых Своих» (Пс 96, 10).

[163] Там же. Прим.{e}. Представление о гибели мира в огне восходит еще к стоикам. Сопряжение в одном образе жара, мучающего больного, и конца света в пламени пожара встречается у Донна в стихотворении «Лихорадка».

[164] Там же. Гл. 10. Медитация.

[165] Л – 4. Дж. Донн. Лихорадка. Перевод Г. М. Кружкова

[166] Л – 2, Гл. 10. Медитация. Прим.{h}. В астрологических альманахах содержался прогноз погоды на каждый день года, предсказывалось, насколько  год  будет  урожайным, помечались «счастливые» и «несчастливые» дни. Обычно альманахи содержали также эфемериды – таблицы положения небесных тел на небосклоне, необходимые для составления гороскопов.

[167] Там же. Прим.{i}. Кометы и блуждающие звезды – метеоры – в эпоху Донна считались «испарениями» земли, поднимающимися под действием солнца ввысь от сферы земли. Там их движение предопределялось влиянием сферы огня – и, таким образом, тайна этого движения сокрыта от обитателей дольнего мира.

[168] Там же. Гл. 10. Медитация.

[169] Там же. Гл. 10. Увещевания. Прим. {k} Донн ссылается в данном случае на проповедь, произнесенную св. Григорием Назианзином (329 – 389) на похоронах его сестры, св. Горгонии (ок. 326 – 372). (См. Funeral Orations of St. Gregory Nazianzen and St. Ambrose / The farthers of the Church Series. Vol 22. New York, 1953. P 113). В ней Назианзин упоминает о том, что, будучи больной, Горгония отправилась в церковь, положила голову на алтарь и отказывалась уйти, покуда Бог не исцелит ее.

[170] Там же. Гл. 10. Увещевания. Прим. {l} Августин. Против Пелагиан, IV, 6.

[171] Там же. Гл. 10. Увещевания.

[172] Там же. Гл. 10. Молитва.

[173] Там же. Прим. {p}. Учение Церкви говорит о двух видах благодати – предваряющей благодати и благодати оправдывающей. Предваряющая благодать доставляет человеку познание божественной истины и указывает повеления, необходимые и нужные для спасения.

[174] Там же. Гл. 10. Молитва.

[175] Там же. Гл. 11. Медитация. Прим. {a}. Здесь можно заметить отзвуки платонических представлений о том, что знание возможно лишь по отношению к бытию, а то, что не обладает бытием, постигается лишь мнением.

[176] Там же. Прим. {b}. Донн оперирует здесь схоластическими  категориями. Посредством категорий «сущность» и «существование», «действие», «движение» Фома Аквинский доказывал, что разумная душа через некоторые свои способности, отличающие ее от души животной и растительной, может непосредственно постигать Бога, а значит, соучаствуя в Его бессмертии, бессмертна сама.

[177] Там же. Прим. {e}. Напомним, что в  основе английского законодательства лежит прецедентное право. И сам характер многих аллюзий в «Обращениях к Господу...» не в последнюю очередь связан с тем отпечатком мышления, основанного именно на прецедентном праве, которое наложило на Донна полученное им в Линкольнз инн юридическое образование.

[178] Там же. Прим. {f}. Мое и твое (лат.).

[179] Там же. Гл. 11. Медитация.

[180] Там же. Прим. {g}. Известен отзыв Иакова I о стихах Донна: «Они, как мир Божий, превыше всякого разумения». И то, что Донн оканчивает это увещевание библейским стихом, что, в принципе, нехарактерно для структуры «Обращений в час нужды и бедствий...», в контексте всей XI части, с ее разработкой мотивов власти монарха и власти Бога, может быть весьма преднамеренным жестом.

[181] Там же. Гл. 11. Увещивания.

[182] Там же. Гл. 11. Молитва.

[183] Там же. Гл. 12. Медитация. Прим. {a}. Речь идет о том, что в Воплощении Христос обладает двумя природами – и божественной, и человеческой.

[184] Там же. Гл. 12. Медитация.

[185] Там же. Гл. 9. Увещивания.

[186] Там же. Гл. 12. Медитация.

[187] Там же. Гл. 12. Увещивания.

[188] Там же.

[189] Там же. Гл. 13. Медитация.

[190] Там же. Гл. 13. Медитация.

[191] Там же. Гл. 13. Увещивания.

[192] Там же..

[193] Там же..

[194] Там же. Гл. 14. Медитация. Прим. {a}. Ср. мотив «именования болезней» в «Медитации IX».

[195] Там же. Прим. {b}. Ср. у Бл. Августина: «А как могут быть эти два времени, прошлое и будущее, когда прошлого уже нет, а будущего еще нет? И если бы настоящее всегда оставалось настоящим и не уходило в прошлое, то это было бы уже не время, а вечность; настоящее оказывается временем только потому, что оно уходит в прошлое» (Исповедь, кн. XI, гл. XIV) (пер. А.А. Столярова).

[196] Там же. Прим. {c}. Восприятие жизни как поединка с Фортуной было «общим местом» эпохи во времена Донна. Само слово «Фортуна» одновременно означало и богатство, и процветание, и счастливый случай, и благо. Жизнь человека подчинялась вращению «Колеса Фортуны», все время возносящего вверх одних и низвергающего других.

[197] Там же. Гл. 14. Медитация.

[198] Там же. Гл. 14. Увещивания. Прим. {е} Кульминация – самое высокое положение планеты над горизонтом – в традиционной астрологии считалась моментом наиболее сильного влияния этой планеты. Некоторые системы астрологии полагают, что это – точка, которую планета занимала в момент сотворения мира. Многочисленные астрологические аллюзии в этом «Увещевании" связаны с тем, что в ту эпоху методы астрологического прогнозирования широко применялись в лечении различных недугов, и врачи, пользовавшие Донна, очевидно, составили и медико-астрологический прогноз течения его болезни.

[199] Там же. Прим. {f} Момент остановки планеты в ее видимом движении относительно неподвижных звезд, когда происходит смена прямого движения планеты на ретроградное.

[200] Там же. Гл. 14. Увещивания.

[201] Там же. Гл. 5. Увещивания.

[202] Там же. Гл. 14. Увещивания. Прим. {o}. Косвенная аллюзия на «Божественную комедию» Данте.

[203] Там же. Гл. 14. Увещивания.

[204] Там же. Гл. 15. Медитация.

[205] Там же. Гл. 15. Увещивания.

[206] Там же. Гл. 15. Молитва.

[207] Там же. Гл. 16. Медитация.Прим. {a}. Иероним Магий, он же Джероламо Магги (1523 – 1572), состоял на службе у венецианцев в качестве военного инженера. Когда турки взяли кипрский город Фамагусту, он попал в плен, где и написал, «чтобы не впасть в отчаянье», как сказано в предисловии, трактат «De Tintinnabulis» («О колокольном звоне»).

[208] Там же. Прим. {b}. Об этом упоминает в труде «De Campanis» («О колоколах») Анджело Рочча, епископ Тагасты (1545 – 1620).

[209] Там же. Прим. {c}. Триады с XVI по XVIII посвящены колокольному звону по умершему. Согласно «Уставу Англиканской церкви», «когда уходит человек из жизни, следует звонить в колокола... И когда отошел умирающий (если таков был исход), должно ударить в колокол, но не более, чем один раз, и звон этот должен быть звоном кратким, потом же звонят перед погребением тела и еще после, когда свершилось погребение». Донн в XVI триаде говорит о погребальном звоне, а в XVII и XVIII возвращается к звону на исход души и звону, сообщающему о том, что один из членов общины усоп.

[210] Там же. Прим. {d}. На соборе Нотр-Дам в Антверпене, который Донну довелось видеть во время его путешествий, – тридцать три колокола.

[211] Там же. Гл. 16. Медитация.

[212] Там же. Гл. 16. Увещивания. Прим. {e}. Учение Церкви подразделяет добродетели на естественные и богословские. К первым относятся благоразумие, справедливость, умеренность, мужество, ко вторым – вера, надежда, любовь.

[213] Там же. Гл. 16. Увещивания.

[214] Там же. Гл. 17. Медитация. Прим.{а}. Ср.: Данте. Рай XXXIII. 85 – 87:

 Я видел – в этой книге сокровенной

 Любовь как книгу некую сплела

 То, что разлистано по всей вселенной:

 Суть и случайность, связь их и дела,

 Все – слитое столь дивно для сознанья,

 Что речь моя как сумерки тускла.

 (пер. М. Лозинского)

[215] Там же. Прим.{b}. Эти слова Донна цитируются чаще всего, ибо они получили «вторую жизнь» к качестве эпиграфа к роману Э. Хемингуэя «По ком звонит колокол», известном в России в переводе Е. Калашниковой и Н. Волжиной.

[216] Там же. Гл. 17. Медитация.

[217] Там же. Гл. 11. Медитация.

[218] Там же. Гл. 17. Увещивания.

[219] Там же.

[220] Там же. Гл. 17. Молитва.

[221] Там же.

[222] Там же. Гл. 18. Медитация.

[223] Августин Блаженный (Augustinus Sanctus) Аврелий (354 – 430), христианский теолог и церковный деятель, главный представитель западной патристики. Епископ г. Гиппон (Северная Африка); родоначальник христианской философии истории (сочинения «О граде божием»); «земному граду» – государству противопоставлял мистически понимаемый «божий град» – церковь. Развил учение о благодати и предопределении. Глубиной психологического анализа отличается автобиографическая «Исповедь», изображающая становление личности. См. статью в ЭС БиЭ и сайт –

http://hrono.info/biograf/bio_a/avgustin_blaz.php.

[224] Иероним Евсевий – св. Иероним, один из Св. Отцов католической церкви (347 – 420), переводчик Библии на латинский язык («Вульгата»). Иероним перевел на латынь и продолжил «Хроники», начатые греческим историком Евсевием из Цезарей (ок. 265 – ок. 340). См. статью в ЭС БиЭ и сайт – http://hrono.info/biograf/bio_i/ieronim.html.

[225] Там же, гл. 18. Медитация.

[226] Л – 2, гл. 18. Медитация. Прим. {d}. Ср. православное «Последование об усопших»: «Господи, упокой душу усопшаго раба Твоего в месте светле, в месте злачне, в месте покойне, отнюдуже отбеже болезнь, печаль и воздыхание».

[227] Там же, гл. 18. Медитация.

[228] Там же. Прим. {e}. См. прим. «е» к «Увещеванию II».

[229] Там же, гл. 18. Медитация.

[230] Там же. Гл. 17. Увещивания. Прим. {f}. Так, когда любимец императора Адриана (76 – 138) Антиной утонул (в 130 г.) в Ниле, ему по повелению императора были установлены почести как богу: сооружен храм, изваяны статуи, отчеканены монеты, где он изображался с атрибутикой Диониса. Кроме того, в честь него был основан город Антинополь (выражаем признательность И. Ковалевой за это уточнение).

[231] Там же. Гл. 18. Увещивания.

[232] Там же.

[233] См. данную работу, прим. 73.

[234] Там же. Гл. 18. Увещивания.

[235] Там же. Гл. 18. Молитва.

[236] Там же, гл. 19. Медитация.

[237] Там же. Гл. 19. Увещивания. Прим. {b}. Донн намеренно сопрягает здесь образы, связанные с искусством красноречия и с искусством ведения военных действий.

[238] Там же. Прим.{d}. Аллюзия не только на Ноев ковчег, но и на представление о Церкви как корабле. Последний образ был чрезвычайно популярен в эмблематике той эпохи.

[239] Там же. Гл. 19. Увещивания.

[240] Там же. Гл. 19. Молитва.

[241] Там же, гл. 20. Медитация.

[242] Там же, гл. 20. Медитация. Прим. {a}. В ренессанссной эмблематике сжатая в кулак ладонь символизировала логику, вытянутая рука – риторику.

[243] Там же, Прим. {b} Речь идет о символике родовых гербов, в поле которых часто встречается изображение руки.

[244] Там же, гл. 20. Медитация.

[245] Там же. Гл. 20. Увещивания.

[246] Там же, Прим. {c}. Царь Соломон, которому атрибутируется авторство «Притч» и «Книги Екклезиаста».

[247] Там же. Гл. 20. Увещивания. Прим. {d}. Образ циркуля – центральный в знаменитом стихотворении Донна «Прощание, запрещающее грусть» (Cм. наст. работу, гл. «Прощание, запрещающее грусть»).

[248] Там же, гл. 21. Медитация. Прим. {а}. В астрологии «блуждающими звездами» называют планеты. Следует подчеркнуть, что вся система образов данной медитации связана с астрологией.

[249] Там же, Прим. {b}. В геоцентрической системе мира сложное движение планет, наблюдаемое на небосклоне, объяснялось тем, что оно порождено комбинацией нескольких движений: каждая планета движется по малому кругу – эпициклу, центр которого, в свою очередь, равномерно движется по кругу большего диаметра – деференту.

[250] Там же. гл. 21. Медитация.

[251] Там же. Гл. 21. Увещивания.

[252] Там же, гл. 22. Медитация.

[253] Там же.

[254] Там же. Гл. 22. Увещивания.

[255] Там же, гл. 18. Медитация.

[256] Там же. Гл. 22. Увещивания.

[257] Там же.

[258] Там же. Гл. 22. Молитва.

[259] Там же, гл. 23. Медитация.

[260] Там же.

[261] Там же. Гл. 23. Увещивания.

[262] Там же. Гл. 23. Молитва.

[263] Там же. Гл. 17. Молитва.

[264] Там же. Гл. 18. Медитация.

[265] Августин Блаженный (Augustinus Sanctus) Аврелий (354 – 430), христианский теолог и церковный деятель, главный представитель западной патристики. Епископ г. Гиппон (Северная Африка); родоначальник христианской философии истории (сочинения «О граде божием»); «земному граду» – государству противопоставлял мистически понимаемый «божий град» – церковь. Развил учение о благодати и предопределении. Глубиной психологического анализа отличается автобиографическая «Исповедь», изображающая становление личности. См. статью в ЭС БиЭ и сайт –

http://hrono.info/biograf/bio_a/avgustin_blaz.php.

[266] Иероним Евсевий – св. Иероним, один из Св. Отцов католической церкви (347 – 420), переводчик Библии на латинский язык («Вульгата»). Иероним перевел на латынь и продолжил «Хроники», начатые греческим историком Евсевием из Цезарей (ок. 265 – ок. 340). См. статью в ЭС БиЭ и сайт – http://hrono.info/biograf/bio_i/ieronim.html.

[267] Там же, гл. 18. Медитация.

[268] Там же. гл. 22. Медитация.

[269] Там же. Гл. 22. Увещивания.

[270] Там же. Гл. 23. Молитва.

[271] Там же. Гл. 22. Увещивания.

[272] Там же. Гл. 23. Увещивания.

[273] Там же. Гл. 22. Молитва.

[274] Там же. Гл. 23. Молитва.

[275] Там же. Гл. 6. Молитва.

[276] Там же. Гл. 23. Увещевания.

[277] Там же. Гл. 18. Молитва.

[278] Там же. Гл. 10. Медитация. Прим. {c}. Концепция божественного света была разработана св. Григорием Паламой. В частности, Палама пишет: «Этот свет – сверхприродный и сверхъестественный и отличается от всего сущего в мире, – просто бытие в собственном смысле, таинственно вобравшее в себя всякое бытие. Всегда видеть эту бесконечность не дано ни одному человеку, ни всем людям вместе. Но не видя ее, человек понимает, что это он сам бессилен видеть, потому что не пришел в согласие с Духом через совершенную чистоту, а не то что виденное им прекратилось» (пер. В. Вениаминова). Палама Григорий. Триады в защиту священнобезмолвствующих. М., 1995. С. 83 – 84.

[279] Л – 20. § 268, разд. Движение идеальных единичных частей материи; Тяжесть.

[280] Л –2. Гл. 10. Медитация. Прим.{d}. У Августина в трактате «О книге Бытия» (Кн. VII) сказано о душе: «Она сотворена из ничего; она бессмертна по некоторому образу своей жизни, которую не может ни в коем случае потерять, однако по некоторой своей изменяемости, в силу которой она справедливо может быть названа лучше или хуже, она может быть справедливо названа и смертной, ибо истинное бессмертие имеет только Тот, о ком сказано: «Единый имеющий бессмертие» (1 Тим 6, 16)» (Августин Блаженный. Творения. Т. 2. СПб.. 1998. С. 496. пер. не указан.). Ср.: «Любящие Господа, ненавидьте зло! Он хранит души святых Своих» (Пс 96, 10).

[281] Там же. Гл. 10. Медитация.

[282] Там же. Гл. 11. Медитация.

[283] Там же. Гл. 13. Увещивания.

[284] Там же.

[285] Там же. Гл. 14. Медитация.

[286] Там же. Гл. 6. Увещивания.

[287] Там же. Гл. 3. Увещивания.

[288] Там же. Гл. 23. Молитва.

[289] 9 Л – 1. Ibid., p. 62. Эта элегия была присоединена к изданию Донновских стихов, в новое время опубликована в классическом собрании The Poems of John Donne, ed. H. J. C. Grierson. 2 vols. Oxford, 1912.

[290] Л – 1. Цит. по: Bald., op. cit., 408. Перевод Н.Н. Казанского.

[291] Л – 2. Гл. 23, Увещевание.

[292] Л – 1. Введение.

[293] Там же.

[294] Там же. Гл. 1.

[295] Там же.

[296] Там же.

[297] Там же.

[298] Там же. Гл. 2.

[299] Там же.

[300] Там же.

[301] Там же.

[302] Там же. Гл. 3, прим {50}. «Стих 11» – так у Донна (Иаков 5, 11). В синодальном переводе: «Вы слышали о терпении Иова и видели конец оного от Господа, ибо Господь весьма милосерд и сострадателен». В толковании данного места Донн следует блаженному Августину. Православная традиция понимает это место не как слова о смерти и прославлении Господа, а, основываясь на второй половине стиха, как относящиеся непосредственно к Иову (дарованная Господом награда за его терпение), добавляя указательное местоимение «оного». Обратим внимание, что и в латинском, и в греческом тексте употреблен родительный падеж без предлога: finem Domini, to telon kyriu. Напомним, что и латинское finis, и греческое to telon, и английское the end (употребленное здесь у Донна) означают и «конец» и «цель».

[303] Там же. Гл. 3.

[304] Там же.

[305] Там же.

[306] Там же. Прим. [61].  «Никакие воды не погасят любовь» (Песн. 8, 7) – в оригинале «many waters quench not love», где quench означает и «гасить, тушить», и «утолять». Какое значение здесь правильнее? В английском присутствуют оба. Далее, в том же абзаце, где идет перечисление, – «любя, Он принял крещение, но Его любовь не угасла ; любя, Он оплакал Иерусалим, но Его любовь не угасла», и т.д., в английском тексте каждый раз стоит: but his love determined not there. To determine имеет в том числе и специфическое значение юридического термина «истекать» (о сроке аренды и т.д.), которое используется в этом месте; речь идет о том, что вплоть до распятия жажда не утоляется, любовь не гаснет и срок не истек. В тексте оригинала, с помощью двух слов, достигнута тройная образность.

[307] Там же. Гл. 3.

[308] Там же.

[309] Там же.

[310] 10 Л – 1. Walton, Lives. Цит. по: The Complete Poetry and Selected Prose of John Donne. N.Y., 1941, p. 390 – 427.

[311] 14 Л – 1. Само название, «Death’s Duel», по-видимому, не принадлежит Донну. Проповедь была внесена в издательский регистр 30 сентября 1631 г. Название книги в этой записи отсутствовало, но выше, в записи за 13 июня, числится «книга W. C. [поэта Уолтера Кольмана] под названием Поединок со смертью». Она вышла, – вероятно, позже проповеди, – под названием La Dance Macabre, or Death's Duell; на последней странице Кольман поместил стихотворную «Авторскую Апологию названия этой книги, вредоносно перенесенного Роджером Мачиллом на Проповедь Доктора Донна». Мачилл был публикатором проповеди.

[312] Л – 20. § 263 – 264. Инертная материя.

[313] Л – 1. Гл. 2.

[314] Ср. там же. Заключение, § 271.

[315] Л – 2. Гл. 4. Медитация.

[316] 15 Л – 1. Пересказанный здесь фрагмент жизнеописания Донна (Walton, Lives) приведен в: Bald, op. cit., p. 530.

[317] 16 Л – 1. Цит. по: Bald, op. cit., p. 534. Перевод Н. Н. Казанского.

[318] По ЭС БиЭ.

ХРОНОС: ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ В ИНТЕРНЕТЕ

ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,

Редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании давайте ссылку на ХРОНОС