|
|
СПАРТА: взлет и падение, история и интерпретации
История Древней Греции – неисчерпаемый источник вдохновения мыслителей
во все последующие эпохи. Но только современность направляет это вдохновение
против самой истории, усматривая не аналогии, а смысловые тождества, между
древностью и современностью.
История становится аргументом для оценок современности, а современность
готова оценивать деяния предков, исходя из собственных представлений о
справедливости, нравственности, целесообразности. Чем меньше достоверности в
истории, тем шире простор интерпретаций – политических мифов, фабрикуемым на
основе исторических домыслов. Дискредитировать историю проще, чем
предъявлять претензии действующим правителям. Оскорблять прах давно ушедших
поколений, смеяться над их страданиями, поносить их вождей – любимое дело не
только публицистов, но и тех, кто причисляет себя к профессиональному цеху
ученых.
История Древней Греции – неисчерпаемый источник вдохновения мыслителей во
все последующие эпохи. Но только современность направляет это вдохновение
против самой истории, усматривая не аналогии, а смысловые тождества, между
событиями древности и текущими событиями. Без тени сомнения проводятся
параллели между Афинами и послевоенными США, между
Спартой и гитлеровским
режимом, между законами
Ликурга и правовой системой сталинизма. Чудовищность
этих сопоставлений, разумеется, не имеет ничего общего с наукой, но научные
монографии (не говоря уже о популярных изданиях) пестрят ими.
Беда интерпретаторов истории в том, что они лишены концептуального видения
предмета своих исследований. Они судят историю по законам современности, не
имея на это никаких оснований. Их представления о прошлом служат вовсе не
подтверждению той или иной концепции и доказательству ее применимости к
давним векам истории народов, а убогому морализаторству. Подспудно тем самым
предполагается оправдать историческую науку перед политическими заказчиками,
формирующими свой собственный политический миф за счет дискредитации
исторического мифа, за счет разрушения того культурного стиля, который
выстраивает мировоззрение целых эпох.
История не может игнорировать законы этнического развития, священный
характер и смысл традиций, присущих событиям соответствующих эпох, законы
войны, мира и политической конкуренции, общие для всех эпох. Все это создает
инструментарий исследователя, применимый в рамках возможного «коридора
событий», за пределами которого теряется всякий смысл. Историки без широкого
взгляда философов, соединяющих представления о различных закономерностях
жизни человеческих сообществ, часто выходят за пределы этого «коридора» и
фабрикуют исторические мифы на злобу дня, во славу не истины, но
политической конъюнктуры.
Древняя Греция может служить оселком для того, чтобы поверить различные
конструкции «коридора событий». Длина этого «коридора» такова, что многие
проекты его воссоздания могут быть опровергнуты, поскольку на том или ином
участке не впишутся в этот коридор.
Дорийцы против ахейцев
Множество конфликтов древнегреческой истории заложено в тайне ее начала –
в дорийском завоевании. Что были дорийские племена, почему они столь легко
заняли пространство, освоенное ахейцами – победителями могучей Трои?
Гомер в своем эпосе перечисляет множество городов Лаконии, каждым из которых
правил свой царь, но троянская экспедиция прошла под началом «спартанского»
царя Менелая, на какое-то время объединившего ахейские племена. Позднее
Лакония также будет «страной городов» - в ней будет более сотни городских
поселений. Куда же подевалась доблесть ахейцев, каждый город которых
снарядил несколько кораблей (всего, согласно Гомеру более тысячи кораблей –
явно завышенная цифра) и отряд для покорения Трои? Археологи нашли следы
городов ахейцев, окруженные оборонительными стенами. Позднее спартанцы
откажутся от строительства стен, считая, что лучшая защита спартанских
городов – люди.
Не только Лакония, занятая спартиатами, была до дорийского нашествия (в
микенскую эпоху) густонаселенной страной. Крупными городами были Пилос в
Мессении, Фивы в Беотии, Тиринф в Арголиде. От этой эпохи остались лишь
гомеровские поэмы, микенские черепки да воспоминание о божественном быке –
критском Минотавре. Вместе с людьми в войне цивилизаций сталкивались и боги
– звероморфные боги ахейцев были побеждены антропоморфными богами дорийцев.
Но прежние боги были включены в эпос – без них герои не получили бы
достойных соперников и не превратились бы в богов. Например, Персей не нашел
бы Медузы с головой, увенчанной змеями (при раскопках Амикл в Лаконии
найдена статуя богини микенского периода с головой, оплетенной змеями, -
аналог критского изваяния).
Если от XV века до н. э. сохранились микенские гробницы с богатыми дарами и
изящным оружием, то в XI веке до н.э. от прежней роскоши не осталось и
следа. Как возможен был кризис сразу после триумфального захвата Трои?
Еще один вопрос, на который нужно дать ответ. Что искали дорийцы на
Пелопоннесе – в земле неуютной, испепеленной жарой? Почему им,
кочевникам-скотоводам, понадобилось пройти без остановки более пригодные для
жизни северные территории? Уже сама постановка этого вопроса высвечивает
неочевидную, но весьма вероятную причинную связь между Троянской войной и
дорийским нашествием. Она прослеживается как во времени, так и в
пространстве. Близость по времени двух событий и общее для ахейцев и
дорийцев пространство Пелопоннеса побуждают выдвинуть гипотезу о причинной
связи: экспансия дорийцев была ответом на взятие и разрушение Трои.
Богатства разграбленной Трои, вероятно, стали поводом для раздоров и войн
среди победителей, а затем слабость ахейцев спровоцировала нашествие племен,
знавших о сокровищах Трои и, возможно, ведомых потомками спасшейся троянской
знати. Не случайно столица спартанцев возникла в землях, некогда управляемых
вождем антитроянской коалиции Менелаем. Завоеватели разрушили города ахейцев
с той же жестокостью, с которой была разрушена Троя.
Завоевание Пелопоннеса было не столь стремительным, как кажется через три
сотни веков. Первоначально спартиаты, представлявшие союз трех племен (на
основе их затем образуются территориальные общности – филы): диманы, памфилы,
гиллеи, захватили северную часть долины реки Эврот, расположенную между
двумя горными массивами. Ахейцы постепенно превратились в илотов –
крепостных сельских тружеников. Ахейская знать, разорившая собственную
страну междоусобицами, была добита спартиатами. Остатки отрядов ахейцев,
укрывшиеся в горах, постепенно получили статус периеков («живущих вокруг») –
формально свободных, но лишенных права участвовать в управлении страной и
народных собраниях.
Завершение завоевания долины Эврота стало возможным только после взятия
древней крепости Амиклы в первой половине VIII века до н. э. Теперь новая
знать, поддержанная местным населением, уставшим от войн и разорения прежних
покорителей Трои, смогла установить здесь свои порядки – начался процесс
этнообразования. Но базой спартиатов так и остался север Лаконии, где их
городами стали прежние военные лагеря. Юг страны населяли периеки,
обложенные данью.
Аналогичным образом события развивались в Фессалии, Арголиде, на Крите, в
других странах Греции. Греция и сама была лишь страной, но не государством.
Государствами становились общности, занявшие ландшафтные ниши, пригодные для
хозяйственной жизни и отделенные от соседей естественными преградами.
Десятилетия и столетия обособленного существования превращали некогда единый
народ в родственные, но разные народы. Ландшафт диктовал дорийцам ту же
историю, которую до них здесь же прошли ахейцы.
Сближает спартиатов с троянцами множество признаков. Спарта унаследовала от
Трои гражданина-патриота, воина-солдата. Спартанцы имели внешний вид,
продиктованный традицией – длинные волосы и длинная борода без усов. Такой
облик имели народы Малой Азии, в частности, ассирийцы. Как и ассирийских
царей, спартанцы хоронили своих царей в медовых ваннах, препятствующих
тлению. Спартанцы, как и троянцы не имели большого желания совершать морские
путешествия и завоевания. Троянцы не создали флота, способного отразить
нашествие ахейцев, а спартанцы основали лишь одну заморскую колонию – Тарент.
Характерен облик спартанцев, отличающий их от классических греков,
запечатленных в скульптурных формах. Маски и бронзовые фигурки спартанцев
отражают своеобразное строение лица – выпуклую переносицу с выступанием
носовых костей и горбинкой, уподобляющей нос хищному клюву. Классические
греки имели более изящный и прямой нос и менее выраженное выступание
надбровий. Это обстоятельство побудило некоторых исследователей предполагать
семитское происхождение спартанцев, что не подтверждается никакими доводами.
Подобные же абсурдные умозаключения должны были бы выводить некоторые
племена американских индейцев также от семитов.
Культ Аполлона, принесенный дорийцами на Пелопоннес, надежно фиксируется как
троянский. Даже сами стены Трои считались возведенными Аполлоном. Далее
вглубь Азии этот культ прослеживается в ассиро-вавилонской цивилизации, а
еще ранее – у хеттов, где один из богов именуется Апулунас. На древность
культа указывает его символ – привратный кумир в виде суженного кверху
столба. Лишь со временем дорийские греки начали снабжать столб
антропоморфными (иногда – звероморфными) деталями – ступнями, кистями рук,
изображением головы или лица.
От страны к государству
Завоевание спартиатами долины Эврота сопровождалось формированием сложной
социальной иерархии. Вершину иерархии составляли немногочисленные граждане,
живущие преимущественно в городе Спарта. Они проводили народное собрание,
избирали властителей с различными полномочиями, смещали неудачливых царей.
Они же составляли военное сословие – все дееспособные мужчины входили в
состав войска, а военное воспитание начиналось с детского возраста. Ступенью
ниже располагались свободные жители Лаконии – периеки, не обладающие правами
граждан. Еще ниже стояли илоты – закрепленные за принадлежащими спартиатам
земельными участками местные жители. Переход из одной группы в другую был
практически не возможен.
С конца VIII века до н. э. Спарта переживает расцвет, который трудно
объяснить, если отмести возможность восстановления некоей традиции. Спарта
становится первым городом Эллады – городом поэзии и музыки, городом досуга и
пышных праздников, обеспеченных трудом «податных сословий». Можно
предположить, что все это – плод деятельности троянской знати, пронесшей
через века свою традицию, а также результат возвращения богатств, некогда
вывезенных из Трои. Собственно дорийским был лишь праздник в честь Аполлона
Карнейского, представлявший собой имитацию военных упражнений и жизни
военного лагеря. Аполлон к тому времени уже стал антропоморфным богом, но
его образ ассоциировался с овном и волком – скотоводческими символами. В
звероморфном пантеоне микенских греков имени Аполлона не было. В дорийской
же диалекте имя этого бога звучало как Apellon – сходно с названием
народного собрания apellia. В честь Аполлона дорийцы возводили колонны
(гермы), увенчанные головой барана.
Спарта стала центром искусств всей Эллады. Здесь происходили состязания
певцов и поэтов, создаются музыкальные школы, возникает хоровое искусство,
развиваются танцы, идет интенсивное строительство и создаются выдающиеся
архитектурные сооружения. В Спарту стекаются таланты и их поклонники.
Спартанцы преуспевают также на Олимпийских играх. До середины VI века до н.
э. Спарта – страна роскоши, муз и досуга.
Классическая Спарта возникает как государство в результате масштабного
кризиса, в котором погибает прежняя роскошь и рождается Большой стиль.
Прежние замашки завоевателей, почивающих на лаврах, Спарта оставляет другим
государствам Эллады. Весь спартанский бомонд постепенно перемещается в
Афины. А спартанцам не до праздников и досуга. Прекращается строительство,
уплощается керамика, исчезают товары чужеземцев, почти полностью пропадает
интерес к олимпийским подвигам. Главным делом Спарты становится война.
Большой стиль складывается системой спартанского воспитания, образом
поведения спартанского воина и спартанской системой власти.
Историки, легко зафиксировавшие эту перемену, разительно разделившую раннюю
и классическую Спарту, указывают лишь на одну причину перемен – на войны с
Мессенией, которые считаются однозначно захватническими, хотя во множестве
эпизодов можно проследить, что амбиции мессенцев были ничуть не слабее
амбиций спартанцев.
Мессения – стана, во многом сходная с Лаконией. Те же горы, обрамляющие
плодородную долину, тот же выход к морю. Ландшафт диктовал ту же социальную
организацию, что и в Лаконии. Что же различало две страны настолько, чтобы
превратить их в непримиримых антагонистов? Можно предположить несколько
причин – случайных и закономерных. Случайность в том, что из двух стран
первенствовать, играть роль столицы могла лишь одна. Спарта оказалась
несколько ближе к остальному эллинскому миру. Закономерное возвышение Спарты
связано, как мы предположили, с сокровищами Трои. Полтора-два столетия эти
сокровища обеспечивали Спарте роль центра Эллады. Но как только Спарта
оказалась по соседству с зоной военных действий, «капиталы» перекочевали в
другие города. Оставшимся в Спарте «капиталом» была племенная гордость и
сложившаяся иерархия – социальный порядок, в котором аристократией являлся
целый народ - спартиаты. «Бегство капиталов» требовало обеспечения
социального порядка новыми источниками доходов.
Соседняя Мессения оказалась богатой провинцией, благоденствующей в тени
своего могущественного соседа. Населена Мессения была одним из дорийских
племен, доминирующих над остальными жителями страны точно так же, как
спартиаты доминировали в Лаконии. Но периферийное положение не приносило
мессенским дорийцам никакой славы, а переход от кочевого скотоводства к
земледелию не был подкреплен смягчающими этот период условиями, которые
имелись в Спарте. К тому же Мессения, по всей вероятности, приняла ахейскую
знать, бежавшую из Лаконии. Именно поэтому Мессения не имела целостного
управления, будучи разделенной на отдельные общины.
Мессения росла численно, а ахейская знать мечтала о реванше. Рано или
поздно, ее племенные вожди должны были соблазниться сокровищами Спарты.
Признание соседей врагами вполне соответствовало векам разделенного
существования – две страны существенно разошлись по языку и образу жизни.
Этнический кризис Спарты, сменивший ее облик, был наверняка связан с
разложением элиты – большая ее часть почувствовала себя «гражданами мира» и
легко сменила отечество, бежав в Афины. Другая часть, восстановила древние
обычаи, произведя реформы, в дальнейшем приписанные великому реформатору
Ликургу, чья личность носит легендарный характер. Это спасло Спарту от
покорения соседями и позволило образовать новый государственный порядок и
новые источники доходов. Не Спарта была источником войны, а война
сформировала Спарту в том классическом облике, который мы знаем. В условиях
опасности была создан совершенный государственный и военный механизм,
успешно работавший еще три века. Источник опасности – Мессения – стал
источником ресурсов, необходимых для поддержания этого механизма. Завоевание
Мессении дало Спарте то, что теперь мы назвали бы «ресурсной базой».
Дорийские греки в Мессении превратились в илотов и периеков, позволив
аристократии Спарты увеличиться численно и создать более крупную армию.
Миф о беззащитной и мирной Мессении противоречит фактам истории. Жестокость
мессенцев по отношению к спартанцам была не меньшей, чем спартанцев в
отношении мессенцев. Но жестокость приписывалась именно спартанцам.
Очевидно, из страха перед победоносной Спартой. Конкурирующие со Спартой
Афины создавали свой политический миф, попрекая спартанцев тем, что видели у
себя под носом, но не желали признавать как факт жизни собственного
отечества.
История Мессенских войн, излагаемая историками вслед за Павсанием,
откровенно необъективна и представляет спартанцев сущими извергами. При этом
описанные Павсанием события отделены от него шестью веками. Даже основной
источник, которым пользовался Павсаний, – сочинения Мирона Приенского –
вызывали у него самого большие сомнения в их правдивости и были откровенно
антиспартанскими.
Двадцать лет первой Мессенской войны отмечены взаимными военными
экспедициями спартанцев и мессенцев. Они грабили и разоряли территорию
противника. При этом даже крупные сражения собирали с обеих сторон всего
несколько сотен воинов. Штурмовать крепости спартанцы и мессенцы не умели,
ограничиваясь лишь изматывающими осадами, утомлявшими обе стороны. О тяжести
войны для спартанцев говорит легенда о том, что всех, уклонившихся от войны,
спартанцы отдали в рабство, а родившихся в период войны детей назвали «парфениями»
(сыновьями дев) и лишили права дележа земель Мессении после победы над ней.
Позднее они как изгнанники создали спартанскую колонию в Таренте.
В результате войны Спарте отошла примыкающая к ее территории часть долины
реки Памис с плодородными землями. Население этой территории получило
статус, близкий к илотам и периекам. В этом исходе нет никакой избыточной
жестокости, ничего необычного. Все эмоциональные оценки, повторяемые
современными историками, наследуют политические интриги, отраженные в
писаниях Павсания, а также призваны поправить историю с целью более успешных
исторических аналогий с политическими режимами ХХ века. Политике нужен
символизм, а историки оправдывают в глазах власти свои изыскания, поставляя
символы в руки столь же недобросовестных политиков, оправдывающих свои
деяния «исторической правдой».
Вторая Мессенская война, разразившаяся через полвека, с разной степенью
интенсивности шла почти семьдесят лет. На стороне мессенцев выступали
Аркадия и Аргос. Спартанцам пришлось оборонять свою родовую территорию. На
грани катастрофы спартанцы впервые выстроились в фалангу. Поражения
сменились победами, Аркадия и Аргос были нейтрализованы успешной
дипломатией, и мессенцы снова отступили в горы и приморские области. Легенда
о свирепости спартанцев разбивалась об их неизменную практику - щадить
врага, бегущего с поля боя.
Фаланга возникла, скорее всего, сама собой – из «мужских сообществ».
Вынужденно на поле боя вышла элита спартанского общества, под напором врага
ставшая плечом к плечу и дисциплинированная смертельной опасностью. Новая
тактика, потом широко распространенная в других греческих государствах,
быстро дала преимущество перед численно превосходящим, но неорганизованным и
плохо обученным противником.
Ужас войны, страх перед возможным поражением кардинально изменил Спарту –
элита окончательно отказалась от привилегий и стала частью сообщества равных
– единого военного лагеря, всегда готового к войне и беспрерывно ведущего
карательные операции в неспокойной Мессении.
Символизм исторической памяти затмевает реальные событие и отвергает
закономерности, более заметные при отсутствии запроса на осовременивание
древности. Если не проводить сомнительных аналогий между историей и
современностью, Спарта не будет выглядеть в качестве жестокого агрессора и
оккупанта. Она будет эффективной аристократией или даже политией – системой
государственного устройства, совмещающего монархические, аристократические и
демократические черты. Действительно, страной правили цари (два одновременно
– подобно римским консулам), геронты (совет старейшин) и народное собрание.
Процветание ранней Спарты могло смениться либо ее завоеванием, например
Мессенией, либо мобилизацией. Спарта предпочла стать государством, преодолев
свой племенной ландшафт и получив ресурсы для содержания такой власти,
которая соединила спартиатов общим делом вне зависимости от достатка и
социального положения. Этим делом стала война.
Спарта стала единственным территориальным государством в Элладе,
распространив свою власть не только на ближайшие к своей столице земли.
Прочие города-государства контролировали лишь незначительные территории, а
избыточное население «сбрасывали» в колонии по всему Средиземноморью. И
только война соединяла это пестрое сообщество в нестойкие коалиции. Рыхлые,
скандальные демократии неизменно сменялись деспотиями и тираниями. Лишь
Спарта устойчиво удерживала аристократический режим правления.
Почему же Спарта не смогла объединить Элладу? Сказались, конечно же, внешние
факторы, но фундаментальной причиной было отсутствие имперских принципов –
стратегии поглощения элиты противника и создания общегреческой аристократии.
Спарта оставалась этнократией, пользуясь всеми преимуществами этого режима.
Но этот же режим был ограничен в возможностях охвата человеческих ресурсов.
Война создала классическую Спарту, но война ее и погубила – как только
Спарте была противопоставлена более многочисленная и столь же
профессиональная армия. Технология «изготовления» спартанского солдата рано
или поздно должна была перейти к другим сообществам. Тем не менее, этот
процесс продолжался столетия. В конец концов спартанская «технология»
оказалась в руках римлян – их родственников от троянского корня.
Священный закон, священная кровь
Страсть древних историков к сюжетному мышлению и фольклорным зарисовкам
позволяет достаточно хорошо восстановить государственный порядок Спарты.
Законы Ликурга, ставшие для спартанцев священными, приписываются
богоподобному историческому персонажу. Вместе с тем, связанные с его жизнью
сюжеты сплошь фантастические, а имя может быть переведено как «волчья
отвага». Зевс в шкуре волка почитался в соседней Аркадии, где противники
Спарты практиковали свои кровавые ритуалы, требующие человеческих жертв –
явно архаический дорийский культ. Публичное убийство толпой царя Аркадии
Аристократа за сочувствие спартанцам и надругательство над его телом (оно
было вышвырнуто на спартанскую территорию без погребения) – также элемент
древнего культа, отождествлявшего царя с чужаком и при случае превращавшего
находящегося на социальной дистанции правителя в «козла отпущения».
Приверженность к культовым законам Ликурга стала для спартанцев поводом для
пренебрежения к иностранцам и тщательному соблюдению принципа эндогамии.
Чистота закона связывалась с чистотой крови. Спартанцы стремились сохранить
тот тип человека, который был способен оборонить их отечество. Ощущение «богоизбранности»
было непременным условием мобилизации перед лицом смертельной опасности
завоевания соседями - потомками дорийцев, уже не чувствовавшими никаких
обязательств перед соплеменниками.
Писаных законов Спарта не желала иметь, понимая священное только как устное
предание, которое каждое поколения учило назубок, перенимая его у старших. В
дошедшем до нас предании, записанном более поздними авторами, очень много
неясного – в том числе и в эпитетах богов и топонимах, связанных с
проведением народных собраний. Вероятнее всего, топонимы были почерпнуты из
древнейших времен до завоевания Пелопоннеса и превратились в подобие
священных имен, а имена Зевса и Афины были интерпретациями дорийских богов,
осуществленным теми же поздними авторами (по атрибутам, сходным с
антропоморфными образами, - так поступали древние историки с богами других
народов, например, скифов).
Спарту напрасно упрекают в «античном коммунизме». При всей уравнительности в
жизни самих спартанцев, она означала лишь унификацию функций в весьма
разнообразном обществе. Илоты, периеки, мессенцы – их статусы были весьма
разнообразны. Среди спартиатов существовала иерархия, сплачивающая армию, а
также властная иерархия с разнообразием функций царей, геронтов, эфоров,
жрецов, всадников, чиновников. Каждый спартанец, приобретая определенную
функцию, распространял ее воздействие на весь круг своего общения. Спартанцы
унифицировали свою жизнь лишь по части материального достатка, места в строю
и воспитания солдат с детского возраста.
Вся критика спартанского строя вплоть до современности направлена на факт
отсутствия роскоши и праздности. Как будто военный лагерь может допускать
нечто подобное!
Равенство в дисциплине возмущает современных радетелей «прав человека» до
такой степени, что в Спарте они готовы видеть прообраз фашизма и
тоталитаризма. Им не по душе, что спартанцы собрали все ресурсы ради
организации защиты себя, своей страны, своих родовых алтарей. Не по душе им,
что спартанцы держали занесенный меч над головой рабов и илотов, готовых
поднять восстание и смести всю жизнь спартиатов как историческую пыль. Ну
что ж, это выбор тех, кто его сделал и настойчиво предлагает своему народу.
Но спартанцы сделали другой выбор, и потому остались в истории. Другие
народы, менее щепетильные к своей безопасности, сошли на нет еще до того,
как их могли заметить историки. Наверняка те, кто последует советам
хулителей Спарты, исчезнут так же бесследно, как и многие другие народы, не
обнаружившие способностей к самозащите.
Настоящая Спарта вовсе не была тоталитарной. Своих царей она смещала не
только за неуспешное управление войсками, но и просто потому, что в
определенный день падающая звезда указывала им на необходимость такого шага.
Геронтами избирались действительно достойнейшие из достойных. Причем
голосовали именно голосом, и результаты голосования невозможно было
подделать. Но на войне никаких голосований не было – подчинение полководцам
и командирам было беспрекословным. Армия в каком-то смысле всегда
«тоталитарна».
Военное воспитание спартанских мальчиков свидетельствует также не о
тоталитаризме, а о профессионализации – с детства в мальчиках воспитывали
будущих воинов, способных терпеть голод и холод, преодолевать боль и страх,
подчиняться дисциплине. С семи лет воспитанием защитников отечества
занималось государство, а родители лишь изредка навещали своих детей. Эта
практика была уникальной для Древней Греции, а потому у врагов Спарты
вызывала особенное неприятие. Вместе с тем, в спартанских военных школах
воспитывалось множество детей знатных иностранцев, оказывавших услуги
Спарте. Со спартанцами военному делу учились дети периеков и мофиаки
(внебрачные дети аристократии), приобретавшие в будущем статус адъютантов
при воинах-спартанцах, а также статус полноправных граждан за доблесть в
бою.
Прямо противоречит концепции «тоталитарности» Спарты статус спартанских
женщин, которые слыли самими красивыми в Элладе. Но они же слыли и самыми
независимыми. Если афинянки выходили замуж с 14 лет и жили при муже как
безгласные затворницы, то спартанки выходили замуж в 18-25 лет, без
стеснения могли вступить в разговор с мужчинами и перечить мужьям. Власть
женщины-матери над своими уже взрослыми детьми в Спарте была столь же
непререкаемой, как и власть государства. Мифы о том, что «лаконяне очень
плохо стерегут своих жен», можно отнести лишь на счет враждебной пропаганды.
При этом надо понимать, что некоторые формы группового брака в античности не
считались прелюбодеянием.
Социальная иерархия Спарты представляла собой спартанское общество,
составлявшее примерно 20-30 тыс. человек (из них 3-5 тыс. граждан – мужчин,
имеющих право голоса на народном собрании), 40-60 тыс. лично свободных
периеков и до 200 тыс. илотов. Понятно, что восстания илотов должны были
жестоко подавляться. Иначе все иерархия рухнула бы. Ясно также, что жизнь
илотов не была столь тяжкой – им не приходилось содержать многочисленную и
алчную знать.
Особенно раздражают критиков Спарты вездесущие и жестокие спартанские эфоры.
Как раздражают их, вероятно, неподкупные и решительные прокуроры. Коллегия
из пяти эфоров-прокуроров, сменяемых ежегодно и независимых от царской
власти, вызывает обличительный пафос наших современников, предполагающих,
вероятно, что в обществе должна быть такая свобода, которая позволяла бы
нарушать законы хотя бы иногда. Например, изменять интересам народа и
действовать в пользу иностранных государств. Когда сочувствие историков
обращается к правительству изменников и разорителей собственной страны, они
должны больше всего ненавидеть именно спартанских эфоров.
Есть ли у древнего общества свое достоинство, чтобы иметь аналог «ока
государева» - государственное око, следящее за соблюдением священного
закона? Критики Спарты считают, что нет. Спартанцы считали, что да. И
удерживали государство от распада сотнями лет, опровергая своих критиков,
позволивших себе через две с половиной тысячи лет поносить систему
управления, доказавшую свою эффективность. Институт эфоров наблюдался и в
других государствах Эллады, свидетельствуя о древнем происхождении и,
вероятно, всеобщности этого института для дорийских племен до их прихода на
земли ахейцев.
Закон запрещал спартанцам заниматься торговлей и ремеслами. В
действительности речь шла о тех видах деятельности, которые обеспечивали
роскошь. Сами спартанцы занимались военным делом. Ремесла и торговля,
необходимые для продолжения сельского производства, вне всяких сомнений,
были распространены среди илотов и периеков. Насколько же страсть к
политическим мифам затмевает историкам глаза, когда они говорят о том, что в
Спарте наблюдался упадок ремесел и торговли! Упадок касался только предметов
роскоши. Все практичные изделия, производимые в Спарте, славились по всей
Греции – оружие, обувь, одежда, керамика, мебель. Но все это Спарта
производила, прежде всего, для внутренних целей. Внутренняя торговля имела
преимущество перед внешней. Вторжения чужих интересов на свою территорию
Спарта не допускала, будучи полноценным суверенным государством.
Спарту обличают за то, что часть населения имела привилегии, занимаясь
совершенно «непродуктивным» делом – войной. В качестве мысленного
эксперимента предлагают лишить спартанцев всего, что давали им илоты, и
убедиться в том, что спартанцы умерли бы с голоду. Обратный эксперимент,
когда илотов лишили бы военной защиты спартанцев, почему-то не приходит в
голову творцам исторических мифов. Они не могут понять, что при таком
«раскладе» илоты тут же затеяли бы распри, и немедленно были бы завоеваны
новыми господами – скорее всего, еще более жестокими. Если же спартанцы
почему-либо лишились илотов, то они завоевали бы себе новое пространство,
населенное земледельцами, а вовсе не умерли бы с голоду.
Страшным обычаем Спарты была «криптея», возникший, вероятно, после
изнурительной Второй Мессенской войны – своеобразная инициация юношей,
которые ночами собирались в небольшие группы и охотились на илотов, убивая
их кинжалами. Достоверных данных об этом обычае нет. Рассказы о нем больше
похожи на слухи, скупо и противоречиво упомянутые в нескольких античных
источниках. Наиболее достоверной их интерпретацией является описание событий
последней фазы Мессенской войны – карательных экспедиций спартанцев в
неспокойные местности Мессении, предпринимаемых малыми отрядами.
Другой элемент мифа о кровожадной Спарте – рассказ фракийца Фукидида (ок.
460 – ок. 400 до н.э.) об уничтожении в 424 г. до н. э. двух тысяч наиболее
крепких илотов. Якобы, это было сделано в период военных неудач в качестве
превентивной меры против возможного восстания. Достоверно известно, что
спартанцы готовы были дать свободу илотам, поступающим на военную службу.
Множество илотов выразили готовность к такой трансформации своего
социального статуса. Но еще большее количество бежало в захваченный
афинянами Пилос. Исчезновение принятых на военную службу илотов было
истолковано некоторыми античными историками как убийство. Надуманность этой
версии очевидна, поскольку илоты традиционно участвовали в войне спартанцев
в качестве поваров, строителей, санитаров – выполняли всю сопутствующую
войне работу, не связанную с участием в сражениях. Зачастую илоты
использовались как легковооруженная пехота, а в сложных для Спарты в
условиях из илотов набирали пополнения тяжеловооруженной пехоты - гоплитов.
«Исчезновение» призванных на службу илотов состоялось только потому, что
теперь они стали полноправными спартанцами. А кто не захотел воевать –
бежали к их врагам. Миф об убийстве илотов был, вероятно, пропагандистской
акцией афинян, пугавших население Мессении выдуманным коварством спартанцев.
Фукидид для роли пропагандиста подходил как никто другой: он был изгнан из
Фракции за нерасторопность в организации сопротивления спартанскому отряду
Брасида, а потом был видным афинским политиком. Его рассказ не вяжется с
тем, что отряд того же Брасида был набран исключительно из илотов и состоял
из 700 воинов. После возвращения из похода все они получили свободу и
получили земли для поселения в Лепрее. В дальнейшем Спарта широко
использовала в войне илотов и тех из них, кто уже получил свободу.
Численность освобожденных илотов в Пелопонесской войне оценивается в две
тысячи, а после войны их число возросло как минимум до трех тысяч.
Об истинном положении илотов говорит событие III века до н.э. Царь
Клеомен III предложил богатым илотам покупать себе свободу за огромную сумму - пять
мин (примерно 2 кг. серебра). На призыв откликнулось шесть тысяч человек.
Можно представить себе достаток илотов, учитывая возникшее имущественное
расслоение между ними, а также зафиксировать тот факт, что спартанцы не
мешали илотам богатеть, требуя от них лишь часть урожая. Нельзя забывать
также, что десятки тысяч илотов были «домашними рабами» и жили относительно
сытно и свободно рядом со спартиатами.
Кровожадный обычай, приписанный спартанцам – убийство младенцев, рожденных
слабыми или уродливыми. Их, якобы, сбрасывали со скалы. Бесспорно, такой
обычай существовал в глубокой древности, когда выхаживать и кормить
инвалидов не было никакой возможности. Свидетельства Плутарха о том, что
этот обычай распространен в Спарте, при тщательном изучении оказались лишь
предположением, отнесенным к очень давним временам. Кроме того, сам Плутарх
рассказывает о хромом царе Спарты Агесилае, который в детстве почему-то не
был сброшен в попасть. Более достоверным является свидетельство об
общегреческой традиции подкидышей, которая практиковалась также и в Спарте.
Впечатляющих историков и интерпретаторов сцен со сбрасыванием детей со скалы
у спартанцев надежно никто не зафиксировал.
Великолепное изобретение спартанцев – железные деньги, которые невозможно
было превращать в сокровища или менять на иностранную монету. Иностранец в
Спарте, каким бы капиталом он ни обладал, не мог ничего купить – ни товар,
ни благосклонность властителей. Деньги в виде металлических прутков весом по
625 грамм, которые не годились для перековки и переплавки, невозможно было
спрятать или накопить. За накопление золота и серебра полагалась смертная
казнь. Спартанцы также установили «драконовский» обменный курс серебра к
железу – 1 к 1200. Соответственно, крупные сделки могли быть только
публичными, поскольку деньги пришлось бы возить подводами. А в этом случае
пришлось бы объясниться, откуда они взялись. Такими деньгами невозможно было
брать взятки. Теряет также смысл воровство и грабеж – много денег невозможно
ни сохранить, ни унести. «Прозрачность» финансовой системы и ее
обособленность избавили Спарту также от коррупции и мздоимства.
Спарта была поражена «монетизацией» только после того, как рассыпалась ее
традиция. Тогда геронты стали брать мзду за свои «услуги», а солдаты
предпочитали становиться наемниками в чужих армиях – оказывать военные
«услуги». Когда государство строится на бизнес-услугах, оно быстро
разрушается – патриотизм как безвозмездный дар Отечеству обесценивается.
Возможно, это не так заметно населению, привычно ругающему правительство. Но
это хорошо заметно добросовестным историкам. Крах государства тем ближе, чем
меньше в государстве чего-то сходного со спартанским духом и чем больше в
нем платных услуг.
Фермопилы. Битва продолжается
Необоснованность оценок греко-персидских войск порой не может не
поражать. Более глубокий взгляд на события показывает, что война происходила
между спартано-афинской коалицией и греко-персидским союзом. Большинство
греческих городов без боя принимало власть персов и становилось на их
сторону. На суше персам противостояли преимущественно спартанцы и их
союзники, на море – афинские корабли и корабли их союзников.
Спартанцы не торопились откликнуться на мольбы о помощи со стороны афинян,
ожидавших вторжения персов. Помнили «демократическое» изгнание своего отряда
из Афин и вряд ли могли простить афинянам авантюру, втянувшую Элладу в войну
с могущественным противником – попытку воевать в Малой Азии. Персы,
приплывшие в Грецию на кораблях, были разбиты при Марафоне в 490 году до н.
э. Но так, что не могли не отомстить. Афиняне, потеряв всего 192 воина
устроили самую настоящую резню персов, не успевших подготовиться к битве –
их погибло более 6 тысяч. Афинские «демократы» пленных не брали.
Армия Ксеркса, пришедшая в Грецию сушей, была огромной – 150-100 тыс.
опытных воинов. Греки, разобщенные внутренними конфликтами и изменами не
могли противопоставить этой массе серьезной силы. Персы без сражений заняли
или подчинили себе почти всю Грецию. Что персов можно остановить, показали
только Фермопилы (490 год до н. э.) – подвиг спартанцев, прославленный в
веках. Этот подвиг в порядке общей ревизии истории в угоду текущей
политической конъюнктуре подвергся дискредитации в ХХ веке. Вероятно, потому
что подвиг Фермопил принадлежит «тоталитарному режиму».
Действительно, историки почти забыли, что в Фермопилах готовились к
сражению, помимо 300 спартанцев, еще и несколько тысяч воинов союзников и
спартанских периеков. Но их забыли и сами греки. Потому что сражаться
насмерть готовы были только спартанцы во главе с царем Леонидом. Остальная
армия буквально разбежалась, рассеялась еще до битвы. Когда отряд по главе
со спартанцами, перегородивший Фермопильское ущелье, был обойден персами по
тропе, указанной предателем, войска Ксеркса могли остановить, но не
остановили греки, не верившие в возможность победы и боявшиеся смерти. Они
предпочли смерти бегство. Спартанцы не боялись смерти, они боялись позора.
Многие историки считают, что Леонид проявил бессмысленное упорство, не
оставив свою позицию и погубив свой отряд. Это злонамеренные размышления.
Без Фермопил падение Эллады было неизбежным. Леонид, действительно, не
отступил, даже когда защита позиции потеряла смысл – персы обошли ее с тыла.
Но спартанцы смогли нанести врагу очень чувствительный урон, а грекам
придали мужества. Разъяренный Ксеркс потребовал найти на поле, усеянном
трупами его воинов, тело Леонида, отрубить ему голову и насадить на кол.
Современные историки, вероятно, полагают, что Ксерксу было не от чего так
волноваться. Греки же, наверняка, преисполнились веры в победу, чтобы
разгромить персидский флот при Саламине, чтобы вновь собрать рассеянную
армию и разбить персов на суше.
И здесь вновь проафинские настроения расставляют современные акценты в
древней истории. Победа при Саламине (480 год до н. э.) полностью
приписывается афинянам. При том что флотом командовал спартанец, а флот
греков только примерно наполовину состоял из афинских кораблей. Другая
половина принадлежала союзникам Спарты, потребовавшим, чтобы именно
спартанский флотоводец взял на себя руководство. Историки же приписывают
военную победу на море афинянину Фемистоклу, известному больше своими
пламенными речами и успехами в строительстве кораблей. Кроме того, о второй
морской победе под руководством спартанцев упоминают лишь вскользь. Но
именно эта победа у берегов Малой Азии закрепила господство греков на море.
На суше афиняне не могли ничего противопоставить персам. Они за год дважды
отдавали город на разграбление, не желая сопротивляться и призывая в
защитники своего отечества спартанцев. Спартанцы же, не видя мужества среди
афинян, спасали Элладу, построив стену на Истмийском перешейке и
сосредоточив там все свои силы – 5 тыс. спартиатов, столько же периеков и
несколько десятков тысяч илотов-строителей. К ним присоединились 8 тыс.
афинян, и около 10 тыс. воинов других союзников. При Платеях это войско
столкнулось с превосходящей его армией персидского военачальника Мардония
(479 год до н. э.). Персы были разбиты только благодаря невиданной стойкости
и выучке спартанской фаланги, которая сдержала и разгромила лучшие силы
персов, а также таланту спартанского полководца
Павсания. Афиняне едва не
побежали от союзных персам македонцев, а войска прочих полисов с трудом
устояли под ударами малоазийских союзников персов.
Решающий вклад спартанцев в победу над персами историками забыт только в
силу того, что плодами победы в первую очередь воспользовались Афины.
Афиняне получили львиную долю захваченных у персов богатств не только по
праву наиболее пострадавших, но и в силу уравнительных принципов, которые
исповедали спартанцы. Численность спартанцев в сравнении с общей
численностью греческого войска была незначительной. Кроме того, Афины стали
главным сборщиком компенсацией с тех, кто поддержал персов. За пределами
Пелопоннеса афиняне не встречали никакого соперничества, а Спарта не
стремилась присвоить себе чужое. В Спарте продолжали оберегать свой образ
жизни, не пожалев даже великого Павсания, когда он стал претендовать на роль
тирана. Павсаний смог скрыться только в святилище, где жизнь его была
неприкосновенной. Там он и умер от голода, снискав среди врагов Спарты образ
мученика.
Что касается афинского героя побед над персами
Фемистокла, несправедливо
принявшего славу победителя при Саламине, то был изгнан из Афин и жил а
Аргосе, примкнув к планам Павсания. После раскрытия тиранического заговора
Фемистокл бежал в Персию, став слугой персидского царя
Артаксеркса,
доверившего ему управление тремя греческими городами Малой Азии.
Образованию мощного Афинского союза способствовал природный катаклизм –
разрушительное землетрясение в Спарте в 464 году. Мессения тут же восстала,
что стоило жизни трем сотням спартанцев (существенный ущерб, сравнимый с
тем, который был нанесен спартанцам персами!). Расчет на помощь афинян не
оправдался – присланные Афинами войска пришлось отправить назад. «Демократы»
сочувствовали восставшим и едва не присоединились к ним. Этот эпизод
окончательно расстроил отношения между Афинами и Спартой. Сторонники
спартанцев были изгнаны из Афин, был также заключен союз с противниками
Спарты в Аргосе.
Было ли противостояние двух систем?
Почему Спарте так долго и относительно успешно противостояли Афины? Чем
афинская система, столь отличная от спартанской, обеспечивала свою
конкурентоспособность? В конце концов, именно афиняне разгромили персов под
Марафоном, не раз наносили поражения спартанцам и находили в себе сила
оправиться от поражений. В военном отношении они оказались достаточно
мужественны, чтобы выстроиться в фалангу и победить. Они оказались
настойчивы и восстановили разрушенных Афин. В политическом отношении они
оказались достаточно талантливы, чтобы преобразовать антиперсидский морской
союз в Афинский союз, направленный против Спарты. Кроме того, Афины после
победы над персами стали центром культурной жизни всей Греции, столицей
Эллады, а не только одной Аттики – своей суверенной территории. Здесь
роскошь и демократия были ярким антиподом всему, что было священным законом
в Спарте. Но почему Афины все же не устояли перед Спартой? Почему закат
Эллады произошел вместе с закатом Спарты?
В Афинах не было этнической иерархии – десятикратного преобладания илотов
над гражданами. Афинских граждан вместе с чадами и домочадцами было около
100 тыс. Примерно столько же было рабов. Метеки составляли 25-50 тыс.
человек. Казалось бы, Афины могут быть прославлены как страна, где
уравнительные тенденции были куда сильнее спартанских. Но нет, историки
предпочитают миф об уравниловке как раз в Спарте. Другой миф – о том, что
жители Афин и Аттики в целом давали народу больше свободы, чем в Спарте. Но
этот миф опровергается вышеприведенными данными. Нагрузка на «податные
сословия» в Афинах была многократно большей, чем в Спарте. Без превращения
других стран в данников, Афины никогда не могли бы обеспечивать свою
праздность. Это обстоятельство было тайной до тех пор, пока Афины не взялись
всерьез воевать и заключать не только закулисные, но и открытые военные
союзы. Союзники быстро поняли, во сколько им обходится афинская демократия.
Многое о порядках Афин и Спарты говорит различная «культура пития». Афиняне
практиковали обычай пускать чашу по кругу, в котором шло негласное
соревнование в размерах глотка и меры в числе глотков не придерживались.
Спартанцы пили только из своих сосудов, наполняемых не больше нормы. Поэтому
в Спарте не было места пьянству, сквернословию, застольным неприличиям и
потасовкам. Спартанские ежедневные совместные трапезы-сисситии были фактором
сплочения, средством обмена мнениями о государственных делах, средством
сближения поколений. Ничего подобного славная афинская традиция не знала. С
тех по и по сей день историки считают сисситии лишь проявлением грубости
нравов. А они были проявлением и поддержанием воинского братства, клубом
граждан, школой общения.
Реформы Солона в Афинах, столь прославленные теми же историками, в ряде
значимых черт повторяли спартанские порядки. Эти реформы были
уравнительными, но почему-то, в отличие от уравнительных порядков Спарты,
считаются верхом государственной мудрости. Солон всего-то и успел списать
долги обедневших граждан. Но за это был изгнан противниками подобных мер.
Его дело продолжил Писистрат – вождь бедных афинян, насильно отнявший у
богачей излишки земли и наделивший ею свободных крестьян. Он же ввел
подоходный налог. Таким образом, «уравниловка», спасла Афины от гражданской
войны и обеспечила «золотой век» подъема афинского хозяйства и культуры. Под
властью «тирана» Писистрата. Попытка спартанцев отстранить от власти
настоящего тирана Афин Гиппия закончилась бегством последнего в Персию к
царю Дарию. (Куда же еще податься выдающемуся афинскому гражданину!) При
этом спартанцы, пользующиеся в тот период огромным влиянием в эллинском
мире, не стали навязывать Афинам своего ставленника. Афиняне же вновь
затеяли вражду меж собой, разделившись на партии, и довели дело до
охлократии – власти толпы, черни. Вождь охлоса Клисфен, опасаясь
«спартанской партии» в Афинах, присягнул персидскому царю, изъявив ему свою
полную покорность. Впоследствии персы пришли вооруженным путем
восстанавливать власть над принадлежащими им заморскими территориями. В
конце концов, спартанский отряд покинул Афины, и там надолго установилась
проперсидская «демократия» - нечто, прославляемое современными историками
как идеал, к которому, вероятно, стремятся также и покровительствующие им
политические силы.
Изначально Афинская республика возвысилась вместе с успехами в торговле. И
эти успехи затмили рассудок афинянам. Они решили выступить против своего
патрона - персидского царя, поддержав авантюриста и тирана Милета Аристагора.
Подчиненные персам малоазийские города греков Аристагор подстрекал к бунту,
а в Элладе пытался найти себе поддержку. Откликнулись на авантюру только
афиняне, а спартанцы предпочли не вступать с войной в страну, где от города
до города три месяца пути. Афиняне же не искали солидарности с близкой
Спартой, предпочитая отправиться за море защищать интересы тамошних
колонистов, заодно обеспечив себе преимущества в заморской торговле.
Десяток афинских кораблей высадил тогда в Малой Азии небольшой отряд,
который, не встречая сопротивления, дошел до Сард (столицы подчиненного
персам Лидийского царства) и сжег их вместе с храмом Кибелы. Персы запомнили
это, и в отместку, вторгшись в Элладу, сжигали греческие святилища.
Кончилась авантюра афинской демократии гибельно. Собрав огромную армию,
персы вернули себе все города, включая Милет, который был полностью разрушен
(494 год до н. э.), а его жители переселены на далекую чужбину – в долину
реки Тигр. Сами же афиняне «демократически» запретили у себя на родине
трагедию «Взятие Милета», чтобы не напоминать о своем позорном бегстве.
Спасла Элладу от немедленного вторжения персов только случайность – буря,
погубившая персидский флот. Потом Элладу от персов спасала преимущественно
Спарта. Афины же заставили Элладу расплачиваться за свои авантюры.
Спарта демонстрировала успешное государственное строительство, уберегаясь
как от бунта черни, так и от тирании – самых распространенных «болезней»
греческих городов-государств. Статус большинства ее жителей был вполне
достойным – периеки были вольными хлебопашцами, могли владеть землей,
занимались ремеслами и торговлей, а также флотоводством, важным также и в
военных делах. Их права в сравнении со спартиатами были усечены, но при этом
периеки не несли тягот военной службы. Илоты вовсе не были рабами, пользуясь
автономией в собственных делах. В Спарте не было рабства афинского типа, не
было бесправных метеков-чужестранцев, не было домашнего рабства женщин. До
времени упадка не было и того чудовищного социального расслоения, которое, в
конце концов, погубило Древнюю Грецию, а в Афинах считалось нормой.
Историки много слов потратили на доказательство воинственности и жестокости
Спарты. Вместе с тем, история Пелопоннесского союза во главе со Спартой
говорит об обратном. Союз создавался и укреплялся главным образом
дипломатическими усилиями. При этом Спарта заботилась не о том, чтобы
поживиться за счет союзников, а лишь о том, чтобы во главе союзных городов
стояли лояльные к Спарте правители. Именно Спарта стала избавителем
множества греческих городов от тирании. К Спарте взывали как к защитнику
справедливости. И если народ находил в себе силы, чтобы восстать против
тирана, Спарта поддерживала народ. Греки называли Спарту «заступницей
Эллады».
Когда в Афинах бушевала чернь и предпринимались авантюристические
экспедиции, Спарта боролась за внутреннюю стабильность и внешнеполитический
престиж. Жестокий поход царя Клеомена против соседнего Аргоса был осужден
спартанцами, а его попытка установить тиранию сразу пресечена - царь был
казнен. Если Афины просто сбросили персидских послов со скалы, то спартанцы
сожалели об аналогичной вспышке ярости: взамен утопленных в колодце
персидских послов они направили царю Ксерксу двух высокородных добровольцев,
готовых к любой казни. (Надо отдать должное Ксерксу, который отказался от
мести.) В то же время, в отличие от Афин, Спарта не собиралась присягать
персам. Царь Демарат, склонявший спартанцев с союзу с персами, был изгнан.
Афинский морской союз, созданный на волне общегреческого энтузиазма после
побед над персами, лег на них тяжким бременем. С союзных государств Афины
собирали средства на «общее дело», неизменно приносившее прибыль афинянам.
Всем было выгодно освободить Эгейское море и морских сражений между
конкурирующими городами, выгодно было беспрепятственно торговать. Но
наибольшую выгоду за счет спокойствия на морских коммуникациях получали
именно Афины. Союзная казна была перенесена в Афины и расходовалась «на
общие нужды». Среди таковых были «столичные функции», забиравшие огромные
средства на украшение Афин новыми зданиями, на укрепление столицы союза
мощными стенами. За счет союзной казны были построены Длинные стены,
соединившие Афины с портом Пирей. Помимо финансовой зависимости, афиняне
укрепляли свой союз и другими средствами. Для принуждения союзников к
лояльности афиняне создавали на их землях колонии – как в землях варваров.
Пелопонесская война была развязана Афинами, чего бы там ни говорили
современные историки и древние пропагандисты идеалов афинского «открытого
общества». Господство на море, созданное силами всей Эллады и обеспечившее
свободу торговли в обширном регионе, было использовано афинянами для
торговой войны против Коринфа и торгового бойкота поддержавшей коринфян
Мегары. Спарта вынуждена была поддержать своих союзников и потребовала
отменить морскую блокаду и распустить Афинский морской союз. В ответ Афины
выдвинули требования вовсе не к содержанию союзных отношений, а прямо к
изменению государственной традиции Спарты – предложили спартанцам дать
независимость городам периеков, а также изгнать всех причастных к
умерщвлению Павсания, готовившего мятеж. Изнурительная война началась в 431
году и продолжалась 27 лет.
Планы Афин опирались на завышенную оценку влияния ее морских сил,
превосходящих силы Спарты и их союзников вдвое или втрое. Афиняне помнили
также морские победы над персами, приписывая их полностью только себе.
Сухопутный театр военных действий Афины, укрытые за мощными стенами, не
интересовал. Здесь спартанцы, создавшие вместе с союзниками армию
численностью около 60 тыс. человек, не знали препятствий. В результате
спартанцы подошли к Афинам, перенаселенным сбежавшими из сельских районов
жителями. В 200-тысячном городе началась чума, унесшая треть жизней.
Спартанцы, опасаясь чумы, отступили и впредь убивали всех перебежчиков,
охраняя себя от заразы. Спасла Афины от полного краха случайность. Буря
занесла ее корабли к порту Пилос в Мессении, который оказался незащищенным.
Захват этой стратегической точки позволил афинянам собрать со всей Мессении
беглых илотов (надо сказать их было совсем немного) и угрожать
непосредственно территории Спарты. Пытаясь блокировать Пилос с моря,
спартанцы заняли небольшой остров Сфактерию и сами попали в ловушку. Их в
свою очередь блокировали морские подкрепления афинян. С военной точки зрения
Пилос с 14-тысячным населением не был опасен Спарте. Потеря гарнизона
Сфактерии численностью 420 человек также не была бы для Спарты катастрофой.
Но возник повод, чтобы развязать узел, прекратив войну. Спартанцы обратились
с таким предложением к афинянам. Но афиняне, руководимые вождем толпы
демагогом Клеоном, отвергли мир и союзное управление Элладой. Гарнизон
Сфактерии, измученный голодом, был пленен, около 120 спартиатов вместе с
другими пленными были доставлены в Афины.
Унижение Спарты пошатнуло Пелопонесский союз, но спартанцы нашли успешную
ответную стратегию – нанесли удар по союзникам Афин. Армия талантливого
полководца Брастида, совершив глубокий рейд, вступила во Фракию и Халкидику.
При этом, чтобы сохранить спартанцев, в тяжелую пехоту впервые были
зачислены илоты, готовые сражаться за Спарту, а также были привлечены силы
наемников. Слабость Афинского союза тут же дала о себе знать. Брастида на
севере Греции встречали как освободителя. Попытка афинян во главе с Клеоном
остановить спартанцев в открытом сражении кончилась для них позорным
бегством и огромными потерями. Правда, среди семи погибших в бою спартанцев
оказался и Брастид. Афинский союз рассыпался, и Спарте удалось склонить
противника к перемирию, к которому Спарта стремилась даже ценой собственного
престижа. Союзники Спарты хотели продолжения войны, и спартанцы, чтобы
усмирить их и не допустить продолжения широкомасштабной войны даже пошли на
союз с афинянами.
Окончательно самоуничтожение Афин произошло в результате авантюрной
экспедиции на Сицилию. Амбиции, не удовлетворенные в войне со Спартой,
афиняне попытались реализовать в другом месте. В 415 году 25 тыс. афинян и
их союзников были переброшены на Сицилию, мечтая завоевать богатые Сиракузы.
Затем, к ним не раз прибывали подкрепления. Спартанский полководец Гилипп,
руководивший обороной Сиракуз, сумел измотать афинян, затем блокировал и
уничтожил афинский флот и, в конце концов, полностью погубил афинскую армию
вторжения – более 40 тыс. человек и около 200 кораблей. Афины опустошили
свою казну и потеряли основные силы армии.
Хваленые историками афинские граждане многократно демонстрировали
пренебрежение к своему отечеству. Мы уже упоминали среди перебежчиков к
персам Фемистокла. После катастрофы на Сицилии к спартанцам перебрался один
из афинских горе-стратегов Алкивиад, тщательно проинструктировавший врагов
Афин, как окончательно расправиться с ними. Потом он попытается искать
счастья на службе персидскому царю и, в конце концов, вернется в Афины.
Такая переменчивость настолько изумила персов, что он решили помочь деньгами
Спарте, строившей свой флот в противовес афинскому. Спарте же, изнуренной
войной, пришлось отказаться от прав на греческие города в Малой Азии.
Древние трактовки и несостоявшаяся империя
Сочинения Плутарха с его сравнительными жизнеописаниями – кладезь для
интерпретаторов истории. Плутарх, создавший литературные портреты участников
Второй пелопонесской войны (415-404 годы до н. э.) через три столетия,
пересказывал ученика Аристотеля Теофраста, жившего в период упадка Афин
после поражения в войне со Спартой. Теофраст вряд ли мог быть
беспристрастен, наблюдая с детства угасание Афин, проигравших Пелопонесскую
войну. Антиспартанский настрой, переданный от Теофраста Плутарху, отразился
на описании личности выдающегося спартанского государственного деятеля и
флотоводца Лисандра.
В новой войне Спарта, принципиально не создававшая накоплений, вынуждена
была опираться на персидские деньги, чтобы противостоять флоту Афинского
союза. Спартанский флот был создан в греческих городах Малой Азии. Лисандру,
занявшему пост наварха (адмирала), в 407 году удалось отбросить казавшийся
непобедимым афинский флот от главной базы спартанского флота в Эфесе. В у
мыса Нотий афинским флотом командовал авантюрист Алкивиад, вновь принятый в
Афинах и вновь оказавшийся среди противников Спарты. Лисандр переиграл
лучший афинский флот, воспользовавшись отлучкой Алкивиада и внезапностью
атаки из-за прибрежных островов.
Лисандру пришлось оставить свой пост, поскольку по законам Спарты полагалось
сменять флотоводца ежегодно. Это было своеобразное средство против возможной
узурпации власти удачливым полководцем, но также и способ отстранения
неудачника от руководства армией. Спартиаты вновь призвали Лисандра спасать
положение, когда его преемник Калликратид проиграл сражение у острова Лесбос,
потеряв 77 триер и потопив только 25 триер противника. Уловка состояла в
том, что Лисандр был фактическим руководителем, не имея формального статуса
наварха. Добиться этого ему удалось весьма жестким ходом. Остаток взятых у
персов денег он вернул, считая, что взял их под личное поручительство.
Калликратид не смог получить их вновь.
Война вынудила Спарту ввести принцип единоначалия. В полной мере его удалось
реализовать именно Лисандру. Война же дала ему возможность отстроить систему
управления союзными городами, в которой угадывались очертания будущей
могучей державы. Перенесение противостояния Спарты и Афин на море позволило
спартанцам признать новые принципы управления, которых они не хотели видеть
на своей территории.
Лисандр сочетал в себе таланты полководца и дипломата. Персы, склонные
обезопасить себя от авантюристических походов афинян, не прочь были создать
последним проблемы со стороны Спарты. Но только Лисандр добился, чтобы
благосклонность персов воплотилась в нечто реальное. Многоопытный Лисандр
своими беседами очаровал персидского принца Кира Младшего, командовавшего
персидскими армиями в Малой Азии, и склонил его к соучастию в антиафинских
военных планах. Кир был заинтересован в личных отношениях с Лисандром и
показал, что не даст персидских денег никому, кроме Лисандра. Калликратид
персидских денег не получил. Позднее Кир использовал 10-тысячный греческий
отряд в борьбе за трон, но в битве со своим братом Артаксерксом на подходе к
Вавилону был убит (401 г. до н.э.).
Впечатляющим дипломатическим успехом Лисандра был съезд олигархических
партий союзных Спарте городов, который удалось собрать в Эфесе. На съезде
была выработана не только общая стратегия борьбы с демократами (для этого
создавались тайные общества), но и оговорен общий порядок правления – во
главе каждого города должна была стать группа из десяти человек (декархия),
пользующаяся неограниченной властью. Этот порядок должен был уничтожить не
только демократические партии, но и умеренную олигархию – то есть, положить
начало созданию новой, общегреческой аристократии.
Лисандр начал мобилизацию сил Пелопонесского союза, наводя у союзников
порядок, хитростью и силой подавляя выступления охлоса и поддерживая
аристократию. В Милеете он несколько раз использовал войска для примирения
демократических и аристократических «партий», создавая преимущество
последней. Освобожденные от афинян города получали правителей-гармостов,
опирающиеся на спартанские гарнизоны. Гармосты подчинялись только эфорам.
Лисандр добился, чтобы функции гармостов были не только военными, но и
политическими. Аристотель писал, что в этот период власть наварха,
объединившая военную и политическую функции, больше всего приближалась к
царской.
Решающее морское сражение Второй пелопоннесской войны состоялось осенью 405
года у берегов Фракии. Афинский флот был сосредоточен в Эгоспотамах близ
Сеста, служившего продовольственной базой. Алквид пытался убедить афинских
стратегов перевести флот в гавань Сеста, но его не послушали – вероятно, из
чувства презрения за прежние предательства и проигранное сражение. Корабли
афинян попытались вызвать спартанцев на сражение близ захваченного
последними Лампаска. Но Лисандр не принял вызова, сохранив выгодное
положение в гавани. Афиняне отвели свои 180 триер к прежней стоянке в
Эгоспотамах. Этот эпизод повторялся четыре дня подряд. Спартанцы не
принимали бой, и афиняне потеряли бдительность. Разведка Лисандра донесла о
том, что экипажи афинян разбредаются по берегу. Дисциплина в
«демократическом» войске была низкой. На пятый день 170 кораблей Лисандра
внезапно атаковали афинский флот, расположившийся на стоянке. Панику
наделало также сухопутное наступление спартанского отряда. Менее часа
понадобилось, чтобы не просто разбить, а захватить афинский флот. Лишь 9
триер успели скрыться, остальные вместе с 3 тыс. пленных попали в руки
Лисандра.
Плутарх пишет, что Лисандр присудил казнить всех пленных, включая стратега
Филокла. Спросив, какую бы Филокл сам выбрал себе казнь, Лисандр получил в
ответ предложение победителю самому творить над пленником то, что он сам
претерпел бы при поражении. Этот эпизод домысливается Плутархом (вслед за
Теофрастом) и превращается в зверскую казнь всех плененных афинян. На самом
деле казнь Филокла имела совершенно иной смысл. Дело в том, что этот
афинский стратег стал известен после того, как убедил народное собрание Афин
постановить, что пленным спартанцам надо отрубать большой палец на правой
руке, чтобы лишать их способности пользоваться оружием или веслом. За это
Лисандр и казнил Филокла. Что же касается других пленных, то вряд ли они
были казнены. Для этого не было никаких оснований – ни ярости после трудного
сражения, ни политической целесообразности. Стратегия Лисандра была не
кровожадной, а коварной. На заключительном этапе войны она состояла в том,
чтобы согнать афинян в Афины из всех других греческих городов. Афины,
которые спартанцы не умели штурмовать, просто не выдержали этого наплыва
беженцев. Скорее всего, среди них были и пленники Лисандра, убивать которых
не было никакого резона (кроме того, это запрещалось и спартанской
традицией), а кормить их должны были Афины. Блокированный с моря город был
не в силах терпеть голод. Афиняне капитулировали. Спартанцы не позволили
своим союзникам сравнять Афины с землей, срыв лишь Длинные стены,
соединявшие Афины с портом Пиреем, и сохранив побежденным всего 12 кораблей.
Лисандра возбуждала не кровь поверженных врагов, а перспектива
неограниченной власти в Спарте. Военный триумф дожжен был повергнуть
традицию. Тем более что при финансовой поддержке Персии Лисандр приобрел
огромную силу и влияние не только в родной Спарте, но и во всей Греции. В
зависимых от Спарты городах-государствах его поддерживала местная олигархия,
аристократические круги в лице недавних противников афинской демократии. На
Самосее уже были учреждены культовые празднества – Лисандрий, воздвигались
алтари и приносились жертвы как богу. Победи Лисандр уже сильно
деградировавшую спартанскую традицию, и Спарта из города-государства могла
превратиться в империю, в которой родилась бы новая великая традиция.
Лисандр, как стало известно после его смерти, планировал заменить
наследственный принцип царской власти выборным и включить в круг
претендентов всех спартиатов. Однако амбиции прославленного стратега,
получившего слишком большую власть, вскоре стали вызывать недовольство самих
спартанцев – преимущественно тех, кто наблюдал за войной издалека и считал
неизменность традиции залогом безопасности своего положения.
В 403 году для Спарты сложилась опасная ситуация. «Тридцать тиранов»
(формально – тридцать правителей) Афин – ставленников Спарты – дважды
разгромил в битвах демократ Фрасибул, известный своими морскими победами над
спартанцами. Тираны были изгнаны из Афин. Тогда Лисандр был назначен
гармостом Афин, получил сухопутное войско и сто талантов ссуды для поддержки
афинского населения. Хаос партийной борьбы в Афинах обещал быструю победу.
Но в Спарте также назревал хаос – власть перешла в руки противников Лисандра,
старавшихся не допустить его дальнейшего возвышения. В Афины во главе войска
отправился царь Павсаний (еще один спартанец с именем, которое не раз
встречается в спартанской истории), выступивший в роли примирителя, имея при
этом явные симпатии к афинским демократам. Коллегия эфоров, осуществлявшая
уже вполне олигархическое правление в спартанском государстве, отстранила
Лисандра от командования армией и флотом. Многие его выдвиженцы были
обвинены в разного рода нарушениях и даже казнены (как гармост Самоса Форак).
Довольно скоро в эллинском мире у Спарты появились новые сильные противники
в лице Коринфа и Фив. Началась тяжелая для нее Коринфская война (395-387
годы до н. э.), и коллегия эфоров вновь поручила Лисандру возглавить
спартанскую армию. В Спарте на него возлагали большие надежды, которым не
суждено было сбыться. В самом начале Коринфской войны, в 395 году, герой
погиб в сражении с беотийцами, встретив смерть с оружием в руках. Сторонники
Лисандра не простили задержки на марше армии Павсания, которая стоила жизни
прославленному полководцу. По возвращении в Спарту царь был осужден и
приговорен к казни. Власти дали Павсанию бежать в Тегею, где он занялся
мемуарами, которые до потомков не дошли. Известно лишь, что он сочинил
трактат против законов Ликурга и эфоров. Демократический заговор Павсания
был разгромлен, но система управления, созданная Лисандром, рухнула. Царь
Агесилай пытался вновь собрать то, что ушло из под влияния Спарты после
Лисандра, но внутреннюю жизнь Лаконии реформировать не рискнул.
Что касается афинян, то, оставленные наедине со своим поражением, они
учредили вовсе не демократию, а олигархию. Одна олигархическая партия
сменяла у власти другую, афиняне отчаянно сражались теперь уже меж собой.
Изгнанники всех периодов, образуя политические коалиции, развязывали войны,
и спартанцам приходилось силой останавливать кровопролитие. Крах олигархии,
погибшей в уличных беспорядках, стоил жизни философу Сократу, приговоренному
новыми «демократами» к смерти.
Спарта в условиях войны начала отходить от законов, ставших стержнем их
жизни. Армию приходилось на три четверти формировать из периеков, союзников
удавалось держать в узде, только навязывая им тиранические режимы и свои
гарнизоны – бесцеремонные и жестокие. Спартанцы, заразившись авантюризмом от
афинян, объявили войну Персии, стремясь одновременно списать огромные долги
и вернуть себе города Малой Азии. Персы воспользовались недовольством
спартанской гегемонией и щедро финансировали антиспартанскую оппозицию в
Элладе. Агесилай с войском едва успел вернуться из Азии, чтобы предотвратить
полный разгром Спарты. Тем временем спартанский флот был разбит персами, а
афиняне на персидские деньги восстановили Длинные стены. Теперь уже
персидский царь Артаксеркс II диктовал грекам условия, принуждая их к миру и
рассматривая Элладу как периферию своей империи.
В середине VII века до н.э. Спарта – самое мощное государство Эллады, Афины
– ничем не примечательный городок. Через два века Афины – Цюрих и Лас-Вегас
эллинского мира, конкурент Спарты в борьбе за лидерство в Элладе. Проходит
еще два века, и весь греческий мир клонится к закату под чужой властью, в
которой от былого величия Спарты и Афин остались одни воспоминания.
Демографический тупик и крах традиции
В начале V века число спартиатов, обязанных служить в армии, составляло
около 8-10 тысяч, в битве при Платеях участвовало 5 тыс. спартиатов. К концу
века численность спартиатов сократилась до 4-5 тыс. В момент битвы при
Левктрах (371 год до н. э.) в Спарте было не более 2400 полноправных
граждан. Аристотель пишет, что в его время Спарта не могла выставить и
тысячи гоплитов.
К началу IV века выделилась узкая прослойка гомеев («равных»), в руках
которой сосредоточилось реальное владение землей и средствами, достаточными
для оплаты участия в сисситиях. «Верхи» спартанского общества составляли
ничтожную долю от всей совокупности свободных жителей Спарты.
Экстремальные условия длительной войны породили военное братство спартанцев,
в котором нивелировались социальные статусы. Помимо статусов мирного времени
многие незнатные спартанцы получали статус гармостов-правителей в
захваченных или союзных городах. Прекращение войны означало, что военная
аристократия разрушается и возвращается расслоение мирного времени.
К 398 году историки относят заговор Кидона – одного из тех, кого в Спарте
относили к гипомейонам («младшим» или «опустившимся»), то есть, не имевшим
возможности платить взнос за сисситии, но спартиатам по происхождению. Такой
статус позволял заниматься государственными делами или служить в наемниках,
но не участвовать в народном собрании. «Опустившимися» порой оказывались
потомки весьма видных спартиатов. Среди заговорщиков было немало бывших
сторонников Лисандра, который и сам имел сомнительное, с точки зрения
имущественного положения семьи, происхождение. Определенные виды на участие
в заговоре имели и полноправные граждане – об этом свидетельствует владение
заговорщиками личным оружием. Заговор свидетельствовал о необходимости и
возможности прихода к власти новой аристократии. К заговорщикам, вероятно,
примыкали и получившие личную свободу за военные заслуги «новые граждане» (неодамоды),
имевшие положение между илотами и гипомейонами. В послевоенное время они
утратили свой статус, и Аристотель и другие античные авторы не отличал их от
илотов. Это также косвенно свидетельствует о том, что положение илотов было
не столь бесправным, их личная свобода была ущемлена лишь необходимостью
обрабатывать землю и платить спартиатам налог. После войны неодамоды в
значительной части стали также гражданами мессенских городов и наемников в
городах спартанских союзников.
По доносу заговорщики были схвачены и убиты. Аристотель указывал на эту
историю в качестве примера гибельности отстранения от управления
государством сильных и деятельных людей – то есть, говоря языком,
приближенным к современности, об опасности вырождения этнократии
(сбалансированные социальные функции) в этноолигархию.
Послевоенный кризис Спарты был связан с невозможность соединить материальные
выгоды от победной кампании и старые законы, не позволявшие обратить золото
и серебро во владение землей. Спарта считалась богатейшей страной, сравнимой
с Персией. Эфоры сняли запрет на владение серебряной и золотой монеты,
оставив, правда, лишь за государством право на ее использование. Спартанцы
сохраняли свои богатства в союзных городах, либо в качестве вкладов в
храмах, а также тайно прятали их дома. Огромные состояния лежали мертвым
грузом, большая часть спартанцев нищенствовала или вынуждена была служить
наемниками. Попытка разрешить это противоречие кончилась плачевно.
Около 400 г. до н.э. по инициативе эфора Эпитадея была проведена реформа:
теперь каждый мог передать свое имущество (включая землю) кому угодно. Но
как только земля была пущена в оборот, резкое расслоение общества разорвало
прежнюю солидарность военного сословия спартиатов, разделив их на бедных и
богатых. По свидетельству Плутарха, число спартиатов к тому времени
уменьшилось до 700, лишь около 100 из них владело землей, а все прочие
потомки спартиатов превратились в чернь. Формально с потерей земельного
надела спартанец лишался гражданских прав.
Злую шутку со Спартой сыграла победа. Богатство, которое должно было вернуть
в Лаконию благословенные времена архаики и верховенство над всей Элладой,
сыграло обратную роль. Военное сословие, созданное традицией, не
превратилось во властителей, полководцы не смогли возвыситься над царями,
этнический симбиоз воинов и земледельцев распался. Новая военная
аристократия в Спарте проиграла старой в ключевой исторический момент.
Победа выскользнула из рук Спарты, не дав времени превратить
города-государства в единую державу. Потом старая аристократия все равно
пала, но пала и Спарта.
Этническая революция за этническим кризисом
Этнический кризис Спарты возник по двум причинам. Во-первых, за сотни лет
действия законов Ликурга накапливалось имущественное расслоение – возник
целый слой «опустившихся». Таковыми называли спартанцев, не способных
оплачивать участие в совместным трапезах-сисситиях. Они автоматически
лишались права участия в народных собраниях. К концу III века основные
богатства Спарты сосредоточились в руках нескольких сотен богатеев.
Требовалась новая уравнительная реформа, но в тот период сильного
реформатора в Спарте не появилось, да и вся социальная иерархия расшаталась
беспрерывными войнами – распалось спартанское военное братство, властные
институты были поражены коррупцией. Во-вторых, жесточайшее соперничество с
Афинами и их союзниками резко уменьшило число спартиатов – военные потери не
восполнялись достаточной рождаемостью. Правящий слой начал истончаться,
военное сословие размывалось все большим призывом на службу периеков и
илотов, которые не могли быть полностью лояльными к древним законам. Уже в
начале IV века спартиатов, допущенных к сисситиям, было 1,5-2 тыс. человек.
Многие из них покинули страну, в которой уже не соблюдали законы отцов.
Многие искали себе счастья в качестве наемников в других странах.
Война сделала спартанцев богатыми, а богатство разрушило традицию. В
сочетании с резким уменьшением численности это вело Спарту к неизбежному
краху. В незначительном сражении при Левктрах, где спартанскую армию
разгромил талантливый фиванский полководец Эпаминонд, погибло 400 спартиатов
из 700. Но эти потери были настоящей катастрофой для малолюдной Спарты.
Собирая всех врагов Спарты по пути к ее границам, Эпаминонд образовал армию
численностью в 70 тыс. человек, которой спартанцы не могли противопоставить
ничего существенного. Спарта была разорена и разграблена, была потеряна
Мессения – главный источник хозяйственной стабильности Спарты.
Опасаясь возвышения Фив, афиняне стали инициаторами союзной войны против
них, но затем и сами были разбиты своими бывшими союзниками. Так катилась в
пропасть Древняя Греция. В 338 году до н.э. греки были покорены Македонией и
не смогли воссоздать сильного государства, пока сама Македония не
надорвалась от своих побед и от имперской ноши, возложенной на нее
Александром Великим.
Спарта еще пыталась спастись, вводя меры по повышению рождаемости.
Многодетных отцов освобождали от военной службы, для холостяков изобретались
унизительные ритуалы. Но этнический кризис был налицо. Восстановить свои
завоевания Спарта могла только установив новую этническую солидарность –
среди всех потомков дорийцев, включив в аристократию все воинство,
независимо от происхождения. И найдя переход от городов-государств и союзных
отношений между ними к новой форме государственности, которой они должны
были научиться у персов – управлению территориями через наместников,
замещающих во всех общегосударственных делах народные собрания. Империи и
царства создавали громадные армии, с которыми города-государства бороться
были не в силах. Этнический кризис мог быть побежден только этнической
революцией – спартанцы могли лишь дать жизнь новому народу, стать его
прародителями.
Первая (уже запоздалая) попытка этнической революции была предпринята в
середине III в до н. э. царем Агисом IV. Он стремился повернуть время вспять
и объявил о восстановлении законов Ликурга. В число спартиатов должны были
попасть достойные периеки и иностранцы, пожелавшие стать гражданами Спарты,
долги должны были быть списаны, а земельные наделы вновь переделены – как в
ранний период спартанской государственности. Царь пожертвовал на общее дело
все свои земли, все свое богатство. Долговые обязательства были сожжены,
передел земли начался, но противники Агиса подвергли его суду за неудачный
поход и казнили. Народ, так и не поверивший в возможность земельного
передела, не вступился за царя-реформатора.
Вслед за Агисом провести реформы попытался царь Клеомен III. Он перебил
коррумпированных эфоров и устранил этот институт, а 80 богатых
землевладельцев изгнал из Спарты. Клеомен насильно возродил сисситии и
государственное воспитание детей. 4 тысячи периеков получили полные права и
были зачислены в гоплиты. За выкуп получили свободу 6 тысяч илотов, которые
также были призваны на военную службу. Достаточная по численности армия
подчинила себе всю восточную часть Пелопоннеса. Но Спарте не суждено было
вновь объединить Грецию. В 221 году спартанцы были полностью разбиты армией
городов Ахейского союза (новой коалиции городов, возникшей в 251 г. до н.э.
или несколько ранее) и подоспевших им на помощь македонян. Лакония была
оккупирована, реформы отменены. Клеомен и его ближайшие соратники кончили
свою жизнь в далекой Александрии, бросившись на мечи.
Последнюю отчаянную попытку возродить Спарту предпринял тиран Набис. Он
освобождал рабов без всяких условий, женил их на дочерях господ, отнимал
имущество у богатых, изгонял неугодных, давал убежище любому сброду,
бежавшему из других городов Греции. Долги вновь были списаны, а земли
переделены. Спартанской элиты больше не существовало, остались лишь жители
разоренной Спарты, социальная и этническая иерархии исчезли, государственное
управление свелось к произволу тирана. Но несколько возросло военное и
политическое могущество Спарты. Набис захватил Аргос и начал там аналогичные
уравнительные реформы. Управу против нового возвышения Спарты греческие
города нашли в лице могучего Рима. В 195 году до н. э. 50-тысячная
греко-римская армия разгромила 15-тысячную армию Спарты. Пришло время
мировой Империи, в котором Спарта была безнадежно опоздавшим претендентом на
роль лидера.
Ахейский союз оказался успешным объединением с двойным гражданством (каждого
города и общесоюзным) и единоначалием ежегодно избираемого стратега.
Успешная дипломатия, напоминавшая действия Лисандра, позволила союзу успешно
противостоять Спарте, Македонии, Риму. Только в 146 г до н.э. после 3-й
Пунической войны союз был разгромлен римлянами. Вместе с остальными городами
Ахейского союза Спарта утратила независимость и стала провинциальным
городком Римской Империи – безнадежно бедным и неприметным.
С высоты нагромоздившихся после крушения Спарты веков легко бросать камни
в несостоявшихся спасителей отечества и расценивать все их действия как
продиктованные природной кровожадностью. В действительности, последние
правители Спарты не были исчадьем ада и стремились только к восстановлению
прежней славы и прежней мощи государства. Их реформы не удались по многим
причинам, но направление реформ было угадано совершенно верно. Будь рядом с
увядающей Спартой сокровищница, подобная той, что ахейцы вывезли из Трои,
она была бы завоевана и история началась бы с новой страницы. Проживи
Александр Великий дольше, и спартанцы могли стать лучшими македонянами –
опорой Империи, с которой Риму было бы справиться непросто. Задержись
история некоторое время в создании Римской Империи, и Спарта могла бы стать
основой для общегреческого государства. Увы, историческое время Спарты
закончилось, как незримо заканчивается оно и у многих современных народов,
чьи правители перестают чувствовать пульс времени и утрачивают способность
находить себе союзников и оборонять свою страну от врагов.
Статья предоставлена для публикации в ХРОНОСе автором.
Оригинал расположен по адресу
http://www.savelev.ru/article/show/?id=398&t=1
Здесь читайте:
Спарта (Лакедемон) -
античное государство.
Тесля Андрей. Государство и право
архаической Спарты (IX – VI вв.).
Бикерман Э. Хронология
древнего мира. Ближний Восток и античность.
Издательство "Наука", Главная редакция
восточной литературы, Москва, 1975 г.
Греция в IV веке до н.э.
(хронологическая таблица). Греция до н.э.
(хронологическая таблица). Исторические лица Греции (биографический
указатель за все века).
Карты:
Древняя Греция
Греческая колонизация в VIII-VI вв. до н.э.
|
