|
|
Андрей Савельев
РУССКОЕ СЕРДЦЕ МИХАИЛА МЕНЬШИКОВА
Предисловие к сборнику статей, подготовленному
издательством "Книжный мир"
Михаил Осипович Меньшиков
– прирожденный талант, владевший русским словом, как никто в его
время. Его публицистика – страшное оружие против бесовщины революции и
бюрократического застоя («для националиста одинаково противны бумажная
метафизика бюрократии и книжная метафизика революции»). Это оружие, не
востребованное в должной мере столетие назад, до сего времени остается
острым и пригодным для схватки. Это оружие привлекало к личности его
обладателя крупнейших русских писателей – Чехова, Лескова, Л.Толстого,
И.Бунина; глав русских правительств – Витте и Столыпина.
Для Меньшикова звание публициста не унизительно, как оно унижает пишущих
людей сегодня. Меньшиков был блестяще образован, разносторонен, эрудирован.
Он виртуозно владел словом, обладал уникальным литературным слогом. Ничего
общего с нынешними публицистами, соревнующимися в гнусностях, Михаил
Меньшиков не имеет, отличаясь еще одной чертой, которая полностью исчезла из
современной журналистики – понятием о чести. Как флотский офицер,
посвятивший морскому делу свою молодость, он был воспитан истинным
аристократом.
В своей страстности Меньшиков может показаться односторонним, избыточно
озабоченным еврейским вопросом, всюду мыслящим еврейскую крамолу и еврейский
стиль мысли. Межу тем, ярость и страсть Меньшикова более чем оправданы. Он
видел, как нигилизм охватывает Россию – как в бешенстве революционного
движения, так и в том, что русское большинство лишается средств к
существованию инородческой и прямо иностранной буржуазией, ростовщиками и
спекулянтами. Разве не стоит простить век спустя некоторый перехлест? В нем
лишь страсть борьбы за Отечество и ясное видение скорого краха!
Все перехлесты меркнут перед фактом: Михаил Меньшиков был расстрелян
большевиками в сентябре 1918 году «за сопротивление советской власти». Банду
убийц, вершившую суд, возглавляли недоучившиеся студенты Гильфонт и Давидсон,
комиссары Якобсон и Губа. Сиротами остались шестеро малолетних детей и
безутешная вдова – семья, обобранная революционным сбродом, доведенная до
нищеты, убитая горем. Большевистская печать сладострастно сообщила о
расстреле «черносотенного публициста». В местном большевистском суде был
кощунственно вывешен портрет Михаила Меньшикова с простреленным лбом и
сердцем – куда загоняли пули по живому телу.
Перед арестом публицист спросил: «Это что, месть?». «Да, месть за ваши
статьи», - ответили ему убийцы, подтвердив тем самым полную правоту
публициста во всех его «перехлестах». Гнусная казнь покрыла имя Михаила
Меньшикова, известное всей читающей публике России, забвением на долгие
десятилетия. Сегодня его публицистика вновь обретает своего читателя,
предоставляя России шанс оздоровления и преодоления новой смуты.
Какого бы вопроса ни касался Михаил Меньшиков, все они содержат прямую
аналогию с нашим временем. То же предчувствие краха и радость любого
мало-мальски заметного национального успеха мы чувствуем и теперь. То же
быстро укоренившееся скабрезное веселье, тот же потоп преступности, на
который нравственное чувство уже устало откликаться, то же засилье
иностранщины, тот же «херем», налагаемый на всякого защитника русских
интересов, тот же суд, стоящий на страже жульнических правил и договоров,
тот же всероссийский кабак, топящий народ в пьянстве. Та же подмена
образования барской книжностью, та же подмена лекарств подлыми подделками,
та же «приватизация» национального достояния, те же огромные внешние долги
при невероятном богатстве страны, тот же «стабилизационный фонд» -
размещение государственных средств в банках потенциального противника. В
летописи последних лет Империи без труда угадывается современная хроника
России - те же болезни власти и общества, те же надежды и утраты.
Взгляд Меньшикова потому яснее, чем наш, что в его время еще не произошло
смешения народов, вред которого он предвидел. Чужеродные элементы во власти
Меньшикову были ясны пофамильно. Помеченные родовыми именами люди достаточно
отражали своим поведением и другие родовые признаки. Это теперь под любым
именем может скрываться любой типаж. А тогда «еврейство» принадлежало только
евреям, а слово «полужидкость» относилось к малочисленным либеральным
политическим персонажам, предававшим свое русское естество. «Все г-да эти
обрезанцы и обновленцы не подозревают, конечно, что больны, а в этом-то и
вся разгадка. Они больны омертвением сердца, которое у них потеряло такт и
разучилось биться вместе с пульсом родной земли». Теперь вырождение через
смешение запутало идентификации, усложнило становление отношений доверия,
убило имя как знак «своего» или «чужого». «Непримиримые с нашей народностью,
чужеземцы проникли в самую глубину общественных тканей, в сердце и мозг
страны, и внесли и вносят этим самые тяжелые расстройства». Все это требует
лечения национального самосознания и национального организма ради воплощения
идеала, народного духа – «природа, вошедшая в вечный тип свой, ощущает
бессмертие не в будущем, а в настоящем».
Опасность вырождения и уничтожения ведущего слоя для России теперь только
развивается далее, а прежние времена говорят нам о трагических уроках
подобного развития. Меньшиков напоминает нам об этом. В XVI веке была
истреблена древненациональная знать – боярство, бывшее носителем истинного
народного духа, обладателя державного инстинкта и исторического сознания. В
результате Смуты «венец Мономаха, отнятый у потомства Святого Владимира,
стал гулять по татарским и польским головам». «Срезали русский правящий
класс – и нашествия хлынули с трех сторон. Пришлось захолустным мещанам да
черной сотне спасать Россию». Но нашествие инородцев продолжилось мирным
путем. И выход был найден Петром Великим. По его замыслу и дворянин, и
пахарь были скованы до гроба государственной работой. Никто не мог быть
паразитом. Раскрепощение дворянства превратило вчерашний служилый слой в
нахлебников и подготовило раскрепощение бесов мятежа.
Распространение образования вместе с праздностью привело к небрежению
древними профессиями – пахаря, воина, священника. Отсюда либеральные
воззрения, обломовщина, безделье помещиков, пацифизм генералов, безверие
священства. За ними в народе распространяется недоверие к ведущим слоям,
атеизм и сатанизм. Утрата лидерской функции разлагающихся сословий приводит
к военным неудачам, хаотизации хозяйственной жизни, духовному оскудению.
Меньшиков вместе с прозорливейшими русскими мыслителями указывал на
нашествие нигилизма. «Глубоко обмещанившееся общество, утратившее все
рыцарственное, все сильное, все двигавшее на подвиг, непременно должно было
сделаться добычей чужих идей, ибо утратило свои. Если народ безрассудно
растратил древнее богатство духа, то непременно тянется к чужому богатству и
делается рабом его». Рабство интернационализма подорвало силы русского
народа, его способность к сопротивлению. «Отнимите религиозную и
государственную культуры, предоставьте народу кабаки и притоны, - будьте
уверены, он предпочтет их храмам и школам». «Народу-нигилисту, соблазненному
и одураченному врагами, - что ему остается, как не пьянство и разбой?»
Надежда Меньшикова была на дремлющие силы народа, наша – на новые поколения,
вспоминающие русскую гордость, не желающие ходить под ярмом чужой власти. А
пока: «Над всем эти, точно взбесившимся вавилонским людом, как жалкие
пугала, никого уже не пугающие, высятся построенные прадедами купола и
колокольни забытых «сорока сороков» московских».
Неприятие настоящего социального устройства – естество православного
мировоззрения. Но ненависть к настоящему и поиск совершенства в туманном
будущем – это нигилизм, мания величия, поднимающая неуча в его собственных
глазах и сообщающая ему убежденность в праве надругаться над миром, который
лежит во зле, но все же чает добра. «Мы переживаем постыдные годы бунта, где
народные отбросы в союзе с инородцами терроризируют власть, срывают
парламент, лишают возможности культурного законоустройства, предают трудовую
часть нации разгрому и грабежу». О чем эти строки 1907 года? Да о нас – о
том, что сейчас творится в России! А творится все то же, что и сто лет назад
– торжество подлости, убивающее жизнь народа. Негодяи, враги России и
русского народа теперь могут ходить в галстуках и говорить правильно
построенные фразы. Но это ничего не меняет.
О власти и праве Меньшиков пишет: власть обязана бороться с преступностью
всей силой врученного ей историей права. Что же делает власть, призывая на
голову народа революцию? Она оправдывает преступление, и выдумывает такое
право, в котором вчерашние преступники больше уже не преступники, а чуть ли
не образец для подражания!
Меньшиков говорит, казалось бы, об очевидном – о различии между политическим
и гражданским равноправием. Право само по себе делает людей неравными,
воздавая поровну лишь равным и в идентичных ситуациях. В этом смысле и
следует понимать равенство перед законом. Но сам закон, тем более в
политической сфере, обязан делать людей неравными – одним отдавать власть,
других этой власти лишать. В системе власти наделение полномочиями
происходит вовсе не волей судов, а волей должностных лиц или по воле
избирателей. Удивительно, что и через сто лет после Меньшикова мы все еще
слышим либеральные выдумки на сей счет. И оттого строки публициста начала ХХ
века оказываются особенно актуальными.
Как не принять представлений о различном вкладе народов в создании
российского государства? В современной России находятся лица, стремящиеся
доказать, что Россия создавалась каким-то союзом народов, что вклад в
державное строительство имеется у многих национальностей. Но любому
здравомыслящему человеку известно, что русский вклад в русское государство
является решающим. В то время как многие народы, находящиеся сегодня под
сенью российской государственности, воевали с русскими и стремились к
разрушению России. Если польский и финский вопрос, современные Меньшикову,
перестали быть актуальными сегодня, то кавказский, татарский, еврейский и
прочие «вопросы» обострились донельзя. Инородческая интеллигенция
доказывает, что Россия возможна только ее изволением, якобы, отражающим
чаяния соответствующих народов, без которого русские не имеют никаких прав
на свою землю.
Меньшиков возмущался тем же, что мы имеем в России сегодня, – не просто
равными, а явно преимущественными правами инородцев в сравнении с русским
большинством. И в прежние времена, отмечает Меньшиков, господствующий
русских народ «секли все, кому не лень», а в отношении инородцев телесные
наказания были запрещены. Малым народам всегда доставляли земельные наделы и
трепетно относились к их вере. Русским колонистам выделяли в Поволжье, в
Крыму, на Кавказе несравненно меньшие земли, чем инородцам. Русский
крестьянин был привязан паспортным режимом к месту постоянного жительства
сильнее, чем еврей в черте оседлости, которая никогда для него не была
существенным препятствием.
Но самое страшное неравенство возникает вследствие засилья инородцев в
органах власти и в ведущих хозяйственных отраслях. Сегодня, как и во времена
Меньшикова, спайка инородцев создает из них всевозможные анклавы, радеющие
прежде всего о своих правах и попирающие тем самым права русского
большинства. Как и во времена Меньшикова, инородческие преимущества очевидны
в захвате ими торговли, добычи энергетического сырья, банковской сфере. Не
говоря уже о вот уже столетнем преимуществе нерусских в средствах
информации, театре, музыке, медицине, образовании, науке. Дело, разумеется
не в таланте нерусских и не в тупости и неспособности русских. Инородцы
«проталкиваются менее благородными, но более стойкими качествами –
пронырством, цепкостью, страшной поддержкой друг друга и бойкотом всего
русского. В том-то и беда, что чужая посредственность вытесняет гений
ослабевшего племени и низкое чужое в их лице владычествует над своим
высоким».
Меньшиков не устает повторять: государство есть господство. Чье же
господство? Понимая современность как становление наций, он провозглашает:
это господство нации. В России государствообразующей нацией являются
русские. Следовательно, государство Российское есть русское господство.
«Национальное господство не есть какая-нибудь роскошь, а нравственная
необходимость, первое условие жизни. Господство есть совершенство, развитие
всех народных достоинств до полноты развития. Отказываемся от господства –
стало быть, отказываемся от идеала расы, от того величия, которым природа
увенчала все, имеющее жизнь в себе». «Всякое племя есть царь и если не хочет
властвовать, то оно раб, и хамская его доля им заслужена вместе с
проклятьем, что оно несет в себе».
Русские всю свою историю не желали быть рабами, не сдавались даже необоримой
силе. Но вдруг в начале ХХ века (или несколько ранее) обнаруживается, что
русские должны сдаваться без сопротивления тем, кто имеет только силу
наглости и требует преимуществ над русскими на русской же земле! «Ни с того,
ни с сего делить добытые царственные права с покоренными народами – что же
тут разумного, скажите на милость?» - вопрошает Михаил Меньшиков. «И
справедливо ли давать одни и те же права строителям русского государства и
разрушителям его?» «Крик инородцев о равноправии не есть требование
гражданского равенства. Это требование тех исторических позиций, которые мы
завоевали для себя».
Меньшиков вовсе не впадает в расизм. Он говорит о совершенно необрусевших
инородцах. Вопроса к обрусевшим нет – они не нуждаются в равноправии,
получая его по мере слияния с русским племенем. Он обращает внимание на
инородцев, которые выпячивают свою нерусскость, требуют особых привилегий
именно к нерусскости и вовсе не желают натурализоваться. Очевидно, что это
есть политическая нелояльность к русскому большинству и русскому естеству
России. В ответ русский национализм говорит: «Не посягая на национальность
покоренных племен в их этнографической черте, мы должны отстаивать с крайней
строгостью нашу национальность – в нашей этнографической черте…: какое бы
племя ни имело высокую честь находиться в державном подчинении России, оно
должно в имперских вопросах уступать имперскому народу, как часть – целому».
Национализм Меньшикова, по его собственному определению, древнейший – тот,
что был у русского народа в период его становления. И это самоопределение
пригодно для нынешних русских поколений, когда досужие интеллигенты
принялись делить национализм на «имперский» и «этно» (в формулировке
противников Меньшикова – «зоологичный»). Как в ответ этой празднопишушей
публике Меньшиков заявляет: «Национализм с христианской точки зрения как
развитие в себе наивысшей человечности, есть поиск наилучшего. Евангелием не
запрещено ни одному народу оставаться тем, что он есть, ибо этого запретить
нельзя». С антропологической точки зрения, национализм есть не захват и
насилие, а честное разграничение, предполагающее на своей родовой территории
вытеснение или усвоение инонациональных элементов. «Природа создала не одну,
а разные национальности. Сентиментально смешивать их и притворяться, будто
все они сливаются в одну, есть безумие и грех против природы».
Ранее сословия были трудовыми профессиями, корпорациями продуктивно живущих
подданных Империи. В трудовых корпорациях жила массовая душа, единодушие,
общее понимание. «Вместо того чтобы одряхлевшим сословиям помочь расслоиться
наново и выделить из себя лучшие элементы, оберегая их совершенство как
зеницу ока, наше правительство умышленно сбивало всмятку все сословия, все
культуры, всякую чистоту и нечистоту, и затем удивляется, что смесь потеряла
свои древние сцепления и приобрела взрывчатые свойства». Родилось
внесословное разночинье интеллигенции – слоя с дурным образованием, но
страстью к философствованию и вздорным социальным идеям. Или даже с
недурственным образованием, но совершенно беспочвенным и пораженным
следовать только чужому и чуждому русским умозрению, но не русской жизни.
«Цинический демократизм не признает родства», а потому его политические
воззрения предполагают лишь представительство интересов действующих
эгоизмов, а не прошлых и будущих поколений. Попадая во власть такие
«демократы» относятся к России с хладнокровностью наемников.
Вековая кристаллизация массового создания создает прочную основу общежития,
но сближение народов и культур подрывает уверенность в единственности
социального идеала, путает массовое сознание, пробуждает хаос частных
мнений. И вперед выходят бездарности, судящие вкривь и вкось. «Отсебятина
стала казаться откровением». Индивидуальный разум, поправший авторитет,
становится радикален во всем, потому что ни с чем не связан. Он становится
«логической машинкой», которой ничего не жаль.
Родовой принцип, который исповедует Меньшиков, говорит о природной связи
выдвиженцев из русских родов с интересами русского государства. Ее можно
либо отстаивать, либо предать. Иного варианта для русского человека быть не
может. Инородчество в русской среде – следствие механизации сознания,
опрощения представлений о жизни, природе, человеке.
Иностранцы и инородцы в системе власти могут в более или менее спокойные
времена быть даже большими патриотами, чем сами русские. И это факт истории
– «обрусевшие немцы лучшие у нас патриоты». Но что до случая? Случай может
востребовать исключительных черт характера, особого напряжения чувства долга
и любви к Отечеству. Хватит ли на это иностранцев и инородцев, что были
аккуратными и исполнительными чиновниками? Меньшиков говорил: не хватит.
«То, что подвигает людей на великие решения, - поэзия своего родства с
народом, религия преданий, древних как земля, - все это едва ли вспыхнет у
человека, плохо понимающего русский язык и часто совсем не понимающего
русское чувство». История показала, что засилье нерусского элемента во
власти, действительно, в революционную эпоху лишило власть чувства
исторического интереса России. «Дух расы» во власти молчал, когда вопль
гибнущей Империи взывал о подвиге. Молчит этот дух и в современном
российском правительстве, исторгшем из себя все русское.
Русские обязаны защищать свой род, обязаны преодолеть нахлынувшее равнодушие
к его судьбе: «Подобно другим великим народам, русское племя есть слишком
дорогой продукт природы, чтобы сделаться жертвой мелких народностей. Но
чтобы не сделаться их жертвой, нужно с ними вести упорную борьбу, притом на
всех поприщах мирной жизни». Не умиротворением, не братанием с инородцами
должны спасаться русские, а борьбой! Пусть инородцы, готовые стать русскими,
раскрывают нам объятия, и мы ответим им тем же, если поверим в их
искренность.
Ни Меньшиков, ни современные русские националисты не призывают к ненависти,
но только к видению факта ожесточения народов, факта будущей или уже идущей
борьбы. Русских хотят ослепить, втолковывая им необходимость иметь чувство
вины за, якобы, нанесенные другим народам обиды. Наступая на русских и
поставив под вопрос их существование, иные радетели равноправия народов
хотят, чтобы мы отказались от сопротивления и безвольно дали себя
уничтожить. Русский национализм пробуждает в русских чувство опасности,
которое ясно показывает: либо русские станут нацией, либо их существование в
истории будет прекращено в самые ближайшие годы.
Национализм Меньшикова нов и для нас, открывая вновь антропологию как науку,
а вместе с ней – и племенное чувство. «В том-то и горе России, в том наше
глубокое несчастье, что даже у государственных людей русских иссяк – и часто
досуха – этот основной родник политического сознания – чувство народности».
Оттого и следует вернуть и обновить древний национализм – национализм
чувства, а не рассуждения, национализм массы, а не «просвещенных кругов». «С
величайшей страстью древние люди отстаивали все элементы национального
чувства: единство крови, единство языка, единство веры, единство быта и
управления. Они не только не боялись увлечься, но наоборот, увлекались
национальным чувством, доводя его до возможного напряжения. Если бы тогда не
чувствовали искренно, до предела чувств, то и не дошли бы до роскошного
развития религии, философии, науки и искусства. Если бы национальное чувство
не окружили культом, торжественным и священным, то не было бы ни нации, ни
государства». Русский национализм – кровь и страсть, как на заре истории.
Чувство кровного родства и страсть к господству. Рассуждение – лишь то, что
оформляет чувство, следует ему как верной подсказке природы.
Михаил Меньшиков не был сусальным монархистом, которые до сих пор
встречаются в русском обществе, разыгрывая из себя придворную знать.
Меньшиков был выразителем новой волны национального самосознания, которая в
триаде «Православие. Самодержавие. Народность» особенно внимательно
относилась к последнему элементу. России и русским предстояло стать
современной нацией. А значит, народность должна была стать активным
элементом в державном и духовном строительстве, должна была осознать себя
как нацию. Народность, выраженная в национализме, должна поднять увядающее
самодержавие и слабеющее православие. Самодержавие необходимо укрепить как
несменяемую стражу, «соблюдающую волю не только живого, случайного
поколения, но и вою невидимого родного человечества, отошедшего и
грядущего». При этом помнить о государствостроительной миссии православия в
ранние века русской истории, о том, что православие «вместе с твердой
бытовой властью дало душе простонародья отпечаток той философской прелести,
которая восхищает весь мир на народных типах» - подняло русскую народность.
И теперь народностью надо стать третей точкой опоры русской жизни.
Инструментом народного самосознания Меньшиков считал парламент, горячо
приветствуя образование Государственной Думы. В то же время, публицист сразу
увидел все пороки новорожденного народного представительства и проклял как «жидо-кадетов»,
так и октябристов-конституционалистов. Его оценки этих политических
направлений, как показала история, были самыми правильными. При этом
Меньшиков воздерживался от критики монархических и клерикальных организаций,
лишь с горечью замечая беспрерывную грызню между ними.
Разлад во власти – причина неустройств в государстве. Этой проблеме
Меньшиков посвятил множество статей. Он говорил, что различие основных
мнений естественно в парламенте, но является верхом нелепости в правящем
кругу. Меньшиков рекомендует «подбор согласных людей», готовых сообразовать
свою деятельность с «общей политической верой» - то есть, не представлять
корпорации, а быть единой и единственной в государственном аппарате
корпорацией, «символ веры» которой – служение народу. Но нет, парламент
насыщается людьми явно нелояльными к России и ее историческому пути.
Инородчество путает цели народного представительства. «Парламент есть храм
национального законодательства; как в храме, тут должно быть одно
национальное исповедание, одна политическая вера. Как в храме признается
один Господь, так в парламенте один господин – свой народ и одно господство
– свое собственное».
Нет, не стал парламент храмом служения народу… Разнообразие вер и
разнообразие мнений – вот что было в буйствующем дореволюционном парламенте.
В сегодняшнем российском парламенте разнообразие почти исчерпано - наступило
почти не потревоженное единство в безверии и подчинении внешней воле, не
связанной с волей народа. В прежнем парламенте была схватка за русскую
государственность: «Вступив в эру народного представительства, народ русский
снова начинает свое историческое состязание с теми народностями, которые
когда-то оспаривали у нас первенство». Сегодня даже это состязание покинуло
парламент. В нем нет представительства русского народа, а есть только
коалиция антигосударственных и антирусских крамол. Поэтому русским придется
бороться за народное представительство как таковое, не надеясь, что в
парламенте уже есть их защитники.
«Пусть читатель подумает, в каком положении очутится Россия, если в минуту
серьезных испытаний представительство народное окажется подмененным? Что
будет, если Земский собор наш (как следует называть обе законодательные
палаты) окажется собранием разных инородческих групп…?» Меньшиков мог
видеть, что будет, что стало - в мятеже февралистов и крахе Империи в 1917
году. Мы видим то же столетие спустя. И хоть говорят нам правящие, что мы в
безопасности, многие видят ясно: Россию настигает пагуба.
Корни бунта Меньшиков различает в самом правительстве, которое по этой
причине не может вырвать и корни бунта в обществе. А в обществе они
созревают, поскольку праздные сословия не призваны к труду и живут,
очевидно, не служа, но получая огромные средства под растрату. Праздность
вползает из общества в народное представительство, работу которого осложняет
также правительственный диктат. Но уж если созвали парламент, то дайте ему
работать без давления бюрократии! Дайте парламенту истинно народное
представительство, не навязывайте его как фикцию! Парламент без
представительства трудовых (сословных) корпораций не будет в помощь власти!
Не был он таковым ни при Меньшикове, не стал и теперь. Ни тогда, ни сейчас
народное представительство не состоялось, не избавилось от диктата
чиновника, не сбросило с себя дурман инородчества. Парламент был и оказался
вновь через сто лет гнездом заговора против России и русского народа. И
каков же урок? «В русский парламент должны выбираться, прежде всего, русские
люди, не подданные только, а и преданные России, словом – ее родные дети».
России нужен русский парламент или не нужно никакого.
Что же есть общество, если парламент, будто бы взятый от плоти и крови этого
общества, инороден русской природе и русской истории? Тогда то, что мы
называем «общество», руководимо самыми превратными мнениями. Ибо под
общественным мнением чаще всего следует понимать «кошачий концерт
озлобленных еврейчиков, заполнивших печать». Общества, таким образом, нет.
Русский народ, всегда рассчитывавший на государство, не заметил, как уступил
его чужим людям. Теперь, чтобы вернуть государство себе, русским приходится
создавать «вторую природу» - русское общество, соединенное в преданности
России и основанное на русской «племенной природе».
Русским националистам еще предстоит стать силой, разрешив меж собой
противоречия и преодолев дрязги. Мы должны помнить и слышать слова Михаила
Меньшикова, которые обращались к современникам, но теперь обращены и к нам:
«Помните, господа, сердце не отдыхает! Если хотите быть сердцем своего
народа, если хотите двигать его горячей кровью, - двигайтесь, не отдыхайте!»
«Имейте мужество и веру в свое дело, пробудите в себе гордость великого
племени, которое создало наше царство, и задайтесь целью вернуть себе
господство в нем. Соединяйтесь, пока не поздно, и отвоевывайте Россию!»
Текст перепечатывается с сайта Андрея Савельева -
http://savelev.ru/article/show/?id=423&t=1
Здесь читайте:
Меньшиков Михаил
Осипович (1859-1918), русский мыслитель.
|
