Александр СВАЛОВ

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

XPOHOC

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ОРГАНИЗАЦИИ

ЭТНОНИМЫ

РЕЛИГИИ МИРА

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ

КАРТА САЙТА

АВТОРЫ ХРОНОСА

Александр СВАЛОВ, профессор

Экономический большевизм:

его проявления были разные, но родовые черты неизменными

Согласитесь, большевики власть брали не для того, чтобы рябчиков жевать да терема на Рублевском шоссе возводить. Их самая большая стройка вдохновляла: социализм – счастливый дом для всех, и ради нее они шли на невиданные дотоле новации в экономике.

Причем, и это, по-моему, весьма важно, все эксперименты, конкретные шаги разных лет вписываются в экономический большевизм. Для него, прежде всего, характерно главенство политики над экономикой, политики, которую, в свою очередь, во многом обуславливали идеологические постулаты, которые фетишам сродни. О недопустимости частной собственности. О «народном хозяйстве», которое напоминало бы одну фабрику, работающую на строго плановой основе. О мелкобуржуазности крестьянства и ведущей роли рабочего класса в созидании социализма… Экономику всегда пеленал политико-идеологический кокон. Другая примечательная черта – партийная директивность, она, а не рынок, чуждый большевикам, определяла приоритеты, темпы развития, показатели разного свойства. При этом экономику не только направляли, но и погоняли, уплотняя историческое время. И еще одну черту выделю: готовность не считаться со средствами, ресурсами. В самом деле: не крохоборничать же ради великих целей, и пострадать, потерпеть во имя будущего не грех…
Родовые черты большевизма в экономике формировались и укоренялись в первое десятилетие советской власти, во времена «военного коммунизма» и в эпоху нэпа. Каково было отношение самих большевиков к этим двум этапам в развитии страны, ее экономики? И здесь, для ответа, я бы предложил такое двоякое по своим оценкам прочтение аббревиатуры нэп: нормальная и ненормальная экономическая политика.
Так вот, большевики именно «военный коммунизм» понимали как политику нормальную, прямо вытекающую из идеологических установок. И отнюдь не только гражданской войной и разорением она объяснялась. Вполне сознательно ударами молота вбивали социалистическое будущее в настоящее. Ускоренно национализировали предприятия, вплоть до мелких. Вводили всеобщую трудовую повинность. Сворачивали рынок, стремясь преодолеть товарно-денежные отношения и наладить продуктообмен, ибо так предписывает марксизм. И вот уже эквивалентом обесцененных денег выступает бутылка водки или керосина, фунт соли или аршин ситца… В 1920 году из всех потребляемых рабочими в городах продуктов лишь 7% приобретались за деньги, остальные – в форме трудпайков или за счет натурального обмена на «черных рынках», больших и маленьких Сухаревских и Сенных площадях. В деревнях за изъятый по продразверстке хлеб зачастую вообще ничего не получали. Замечу: строить светлое будущее в настоящем помогали и многие экономисты. К примеру, разработали математические формы движения каждого (!) продукта от одного предприятия к другому и от производителя к потребителю. Представляете, какие объемы научных изысков? А С.Г.Струмилин, бывший меньшевик и будущий академик, тоже отличился: выдвинул новую единицу времени – труды для натурального учета затрат при производстве любого продукта, и даже капитал предлагал измерять в этих самых трудах. Не забудем также, что именно при «военном коммунизме» начало выстраиваться жесткое централизованное управление экономикой, именно тогда зарождалась советская бюрократия.

К 1921 году Россия была страной-инвалидом. «Военный коммунизм» лишь усугубил трудности, выпавшие на ее долю. Писатель Евг. Замятин обобщал: «разрушено все, что было, – и все, что можно». Недовольство политикой большевиков проявлялось повсеместно. (Знаменитый Кронштадский мятеж марта 21-го лишь наиболее яркий эпизод). Власть большевики действительно могли потерять. Но обратим внимание читателя на то, с какой неохотой, с какими оговорками большевики, включая Ленина, поворачивали к нэпу. В последующие годы практически все большевики оценивали нэп как маневр, как политику временную, ненормальную, несоциалистическую. Да, именно так – ненормальная экономическая политика – предлагаю я дополнительно прочитывать известную аббревиатуру. Изначально нэп был обречен на умирание, ибо не отвечал идеологии большевизма, ибо столь противоречивая политика в принципе не может быть «всерьез и надолго». Показательно в этой связи резюме Е.С.Варги, еще одного будущего советского академика: «Во всех новых случаях пролетарской диктатуры… военный коммунизм будет правилом, а нэп – исключением» (Правда, 14 июня 1928).

Во времена горбачевской перестройки, завершающего ее этапа, нэп прославляли, и не много не мало как некую закономерность. И опять-таки по причинам идеологического порядка. Рецепты подыскивали, чтобы продлить жизнь умирающему социализму, отсюда и незаслуженный «культ» нэпа.

Не будем перечислять нэповские новации. О продналоге, товарных биржах и биржах труда, частниках-«нэпмачах» (да, в ходу был и такой термин) и прочем, все знают, хотя бы по литературе и кинофильмам. Важнее отметить, что нэп стал лишь своеобразной формой проявления экономического большевизма. Государство, ведомое партией, занимало «командные высоты». Оно продолжало быть основным субъектом хозяйствования (2/3 промышленной продукции производилось на госпредприятиях). Рынок «планировали»; «зоны свободы» для «трестовиков» и частников разного толка жестко регулировались, и не случайно, что в свое будущее они не верили, предпочитая «красиво жить», пока живется. Единоличное крестьянство по прежнему оценивалось как мелкобуржуазная сила; ему, среди прочего, пеняли, что 75% хлеба оно же само и проедает. Идеологические постулаты, определявшие приоритет политики над экономикой, были непоколебимы. Более того, именно при нэпе марксизм стал моноидеологией. При нэпе прекратилась деятельность в России остатков оппозиционных социалистических партий, при нем отправлялись за рубежи «философские пароходы», учреждался присной памяти Главлит и отменялась автономия вузов.

Да, благодаря нэпу к 1925 году восстановили (хотя и не полностью) экономику. Главным итогом нэпа, однако, было укрепление власти большевиков. Не будем поэтому удивляться, что уже со второй половины 1926 начался «обратный отсчет» времени нэпа. Не будем удивляться последовавшему вскоре ускоренному и всестороннему продвижению к социализму, торжеству нормальной экономической политики в большевистском ее понимании.

Что касается уроков, вытекающих из экономического большевизма, то они, по-моему, вполне очевидны. Экономика, и это доказывает опыт истории, отвергает рано или поздно любой политико-идеологический диктат. Она болезненна к катаклизмам, к насилию над собой. Об этом важно помнить, поскольку, увы, и сегодня часть реформаторов в России явно больна ударничеством «капиталистического большевизма». Снова жаждут «завтра» побыстрее превратить в «сегодня». Большевики (по крайней мере, в их первом поколении) искренне хотели этого для народа, у новых идеологов-благодетелях о себе, «любимых», главная забота. И еще об одном. В России традиционно государство, его институты были весомой силой, что доказала и советская эпоха. Вопрос не о силе, а о роли сильного государства, в том числе на экономическом поле. Надеяться пока рано, а вот помечтать можно: о России, отказавшейся от экспериментов в истории, от «великих скачков», о России, где власть не стреножит экономику, а создает оптимальные условия для ее развития, для вовлечения всего активного населения в экономическую жизнь.

Статья предоставлена для публикации автором.

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

 Проект ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,

на 2-х доменах: www.hrono.ru и www.hronos.km.ru,

редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании давайте ссылку на ХРОНОС