Александр ЖУРАВЕЛЬ

Автор

ОТ ГОСУДАРСТВА - К ВОЛОСТИ

XPOHOC

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

ИСТОРИЧЕСКИЕ ОРГАНИЗАЦИИ

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

РЕЛИГИОЗНЫЕ ТЕРМИНЫ

КАРТА САЙТА

Все обычно сводится к возвращению к идеалам Российской империи, заимствованию западного опыта и (или) к тому или иному их сочетанию. И такое скрещивание ужа с ежом никого не смущает: недаром нынешняя, именующая себя демократической власть в качестве герба выбрала себе монархический символ - двуглавого орла со скипетром и державой. Что из этого может получиться, хорошо известно: два метра колючей проволоки, то есть восстановление в России диктатуры, которая отнюдь не будет просвещенной и гуманной, а вновь повторит уже не раз пройденный цикл: власть за счет народа, держа его в бедности и порабощении, осуществит модернизацию экономики, создаст мощные вооруженные силы, при помощи которых примется восстанавливать утраченные ранее внешнеполитические позиции. Затем последуют застой и медленный упадок, пока вновь не возникнет опасность нового развала империи и не начнется новая “перестройка” или новая “смута”. Все это, начиная с XVI века, Россия переживала не раз.

Неужели повторение этого цикла неизбежно и неужели такая перспектива может показаться кому-то заманчивой при том, что нынешний цикл - в отличие от предыдущих - вряд ли достигнет своей “победоносной” фазы, а скорее рухнет на начальной стадии собирания земель? Выход состоит в том, чтобы не ждать такого обрушения, а заранее вырваться из этого порочного идеологического круга и создать новую страну, опирающуюся на совершенно иные основания. Для этого надо выйти за пределы тех времен, когда действовал этот круг и присмотреться внимательнее не к российской государственности, а к древнерусской власти.

Это утверждение кажется странным и неожиданным только на первый взгляд. На самом деле имеется по крайней мере 3 предпосылки, делающие такую постановку вопроса не только возможной, но необходимой. Рассмотрим их более внимательно.

1) Сначала - о довольно давно сложившейся терминологической путанице, которая ныне никем не замечается, но которая на самом деле является важнейшим идеологическим препятствием для осознания теперешнего состояния нашей страны.

Речь идет о термине “государство”, который привычно признается равноценным английскому “state” или французскому “etat” и определяется - выскажусь нейтрально - как “организация власти, управляющей обществом”. Однако на деле “государство” никак не может быть признано ни общим (родовым) понятием, ни эквивалентом названных иностранных слов, поскольку оно является производным от слова “государь” в то время, как последние восходят к латинскому “status”, т.е. “установление, узаконение”.

Словом “государь” в древности именовался “господин, хозяин рабов”, и потому “государство” в изначальном своем значении, соответствующем, впрочем, характеру власти в России XVI-XX вв., есть “власть над рабами”, которая вплоть до XVII в. никак не регламентировалась законами: даже по церковным канонам убийство челядина полного не признавалось “душегубством”, т.е. убийством, а лишь морально осуждалось, в то время, как по древнегреческим законам господину было юридически запрещено убивать своего раба.

Слово “status” предполагает систему власти, основанную на законах и договорах, заставляющую даже диктаторов считаться с собой и действовать с оглядкой на законы. В “государстве” все основано на слове государя, и потому к писаным некогда законам, т.е. к повелениям прежних государей, у рабов, т.е. у населения данного государства, нет должного почтения и уважения.

Исходя из этого, всем политическим силам страны надо определиться - какую именно власть они хотят выстроить: термин “демократическое государство” содержит такое же противоречие в определении, как “горячий холод”, “твердая жидкость” или “живой труп”, а собственно государство может быть только рабовладельческим и никаким иным.

Любая попытка обойти это противоречие, объявить его мнимым или малозначимым означает лишь стремление данной политической силы самой стать очередным государем.

Так что же - не желающие сделать выбор в пользу диктатуры вынуждены обращаться к западным образцам?

Совсем не обязательно. “Государство” и современный западный “state” имеют альтернативу - древнерусскую “власть”, имевшую некогда равноценную полногласную форму “волость”, которая впоследствии превратилась в самостоятельное слово. Если от терминов филологических перейти к политическим, то это означает, что диктатуре и представительной демократии можно предпочесть демократию непосредственную.

“Власть”-“волость” обозначала первоначально не “волость” в современном значении слова, т.е. не “сравнительно небольшую территорию, низшую административную единицу”, и не “власть”, т.е. “способность навязывать свою волю другим”, но прежде всего “сам народ, проживающий на этой земле и выражающий свою волю”. Иначе говоря, “народ”, “земля” и “воля” были в древности не отделимыми друг от друга понятиями, не существовали одно без другого и обозначались словом “волость”[1]

Непонимание этого явления приводит к модернизации истории и переносу понятий, сложившихся в новое и новейшее время на древние эпохи. Одним из проявлений такой модернизации истории является сложившееся в советской историографии 1920-30 годов представление о феодальном характере древнерусского общества.

Согласно этому, изложенному во всех учебниках взгляду сложившееся в IX-X вв. древнерусское государство представляло из себя раннефеодальную монархию. В XII-XIII вв. из-за слабости экономических связей между отдельными землями происходил процесс феодального дробления, при котором ослабление центральной власти сопровождалось углублением феодальных отношений на местах. Однако ввиду того, что крупное частное землевладение, основа феодализма по классическим определениям, в данное время было развито довольно слабо и базировалось на рабском труде, в новейшей историографии утвердилось представление о государственном феодализме: дескать, феодальное государство, будучи верховным земельным собственником, взимая с населения дани и прочие подати, осуществляло тем самым превращение государственных налогов в феодальную ренту-налог.

Такое своеобразное представление, позволяющее любую - в том числе и современную - власть объявить феодальной, было в 1970-х гг. поставлено под сомнение ленинградским историком Игорем Яковлевичем Фрояновым, который в своих работах дал целостную характеристику древнерусского общества как “общинного без первобытности”, как переживающего стадию формирования полисной системы, лучше всего известной по своим древнегреческим и древнеримским образцам, но развитой, как показывают новейшие исследования, отнюдь не только в античном мире[2].

Классические полисы, будучи по территории и по населению сравнительно небольшими образованиями, как раз и характеризуются режимом непосредственной демократии: все должностные лица находились в поле зрения граждан и не могли без их ведома принимать каких-либо ответственных решений. Для обеспечения стабильности политического строя в полисах принимались законы, запрещающие порабощение соплеменников, ограничивающие возможность чрезмерного обогащения одних и обнищания других, а также создавались общественные институты, контролирующие деятельность должностных лиц (народные трибуны в Риме, эфоры в Спарте) или устраняющие потенциально опасных для демократии лиц (остракизм, т.е. изгнание, в Афинах).

Кризис полисной системы наступал по мере того, как полисы расширялись в результате успешных войн, и возможность рядовых граждан контролировать деятельность должностных лиц (полководцев и наместников, управляющих завоеванными землями) чем дальше, тем больше затруднялась.

Поэтому вовсе не случайно, что во всей последующей истории по мере разрастания населения и увеличения размеров “штатов” и государств демократический режим власти осуществлялся лишь в форме представительной демократии, когда население не принимает непосредственных решений, а лишь выбирает своих представителей, которые в идеале должны защищать их интересы в законодательных органах власти, а также иногда выбирает и главу исполнительной власти.

Итак, насколько правомерно отождествлять древнерусские волости с полисами? Здесь имеются две основные проблемы: волости по территории своей значительно обширнее античных полисов; князя и окружающих его бояр привычнее ассоциировать с монархическим режимом власти, нежели с республиканским - недаром волости в литературе обычно именуются “княжествами”.

И в этом нет ничего удивительного: вплоть до самого последнего времени социальная история древней Руси рассматривалась с точки зрения теории классовой борьбы, для которой было жизненно важно противопоставить князя и бояр широкой народной массе, а значит, представить князя - монархом, а древнерусское вече - либо советом бояр, либо неорганизованной сходкой, нужной лишь для того, чтобы народ пошумел и одобрил решения, принятые князем и боярами.

И.Я. Фроянов в своих работах обстоятельно разобрал буквально каждое свидетельство источников, рассказывающих о социальной борьбе в древней Руси, и не нашел ни одного, которое бы однозначно подтверждало обозначенный выше “классовый подход”. Напротив, вся масса имеющегося летописного материала свидетельствует о том, что на протяжении всего древнерусского времени так и не обозначилось сколько-нибудь отчетливо противопоставления “низы - верхи”[3].

Разумеется, княжеская власть несла в себе монархическую тенденцию и вполне могла при определенных условиях стать монархической, но это была именно тенденция, удельный вес которой на протяжении столетий менялся и которая в XII-XIII вв. была существенно более слабой, чем в предшествующее и последующее времена.

Суть состоит в том, что в XII-XIII вв. князь из элемента, противостоящего городской общине и волости в целом, превратился в необходимую составную часть этой волости, без которой невозможно было ее нормальное самоуправление. И дело не только в том, что князь выступал военным руководителем и возглавлял войско во время войны: князь-Рюрикович был необходим в качестве посредника для урегулирования внутриобщинных разногласий

Древнерусские города состояли из концов (городских районов), в которых проживали свои бояре и рядовые горожане, которые стремились провести в общегородские органы власти как можно больше своих представителей. Все это вызывало ожесточенную - вплоть до вооруженных столкновений - внутреннюю борьбу, о которой нам известно в основном по фактам новгородской истории и которая внешне зачастую выглядит как борьба внутрибоярская - поскольку именно бояре возглавляли городские концы. Князь, не принадлежавший ни к одной из внутригородских группировок, выступал естественным арбитром этих споров, что, разумеется, позволяло ему маневрировать и в случае необходимости, опираясь на поддержку одних боярских кланов (= городских концов), расправляться с боярами, руководителями враждебных ему концов. Но, с другой стороны, если все или большинство городских концов объединялись против князя, тому не оставалось ничего иного, как покинуть город. Определяющее слово в решении всех важнейших вопросов всегда оставалось за вечем (народным собранием).

Конечно, такой поворот событий не способствовал укреплению княжеской власти. Напротив, если князю удавалось сглаживать внутриобщинные противоречия и добиваться того, чтобы его решения и решения веча совпадали друг с другом, то добрая память о его княжении создавала своего рода политический капитал не только ему, но и его потомкам. Именно поэтому в 1147 г. киевляне отказали чтимому ими князю Изяславу Мстиславичу выйти в поход против Юрия Владимировича Долгорукого: уважая память о Владимире Мономахе, они не хотели воевать против “Владимирова племени”.

Итак, княжеская власть в волости (княжение) была ограничена народным собранием (вечем), в котором имели право участвовать все свободные граждане данной общины (люди), в том числе и знать (бояре), часть которой служила непосредственно князю, часть оставалась, так сказать, земской и возглавляла более мелкие территориальные образования (концы). Поэтому древнерусские земли не правильно именовать “княжествами” - не только потому, что такой термин не известен древнерусским источникам, но и потому, что не соответствует сути дела.

Территориальное управление обширными древнерусскими землями осуществлялось аналогично вышесказанному. Князь давал в держание своим младшим родственникам и своим боярам отдельные волости, причем младшие князья обычно садились в пригородах, т.е. в прочих городах данной земли (в Новгороде Северском, Курске, Путивле, Трубчевске и пр. - в Черниговской земле; в Торопце, Дорогобуже - в Смоленской; в Луцке, Пересопнице, другом Дорогобуже - в Волынской и т.д.). Факты такого рода и служат одним из важнейших оснований “феодальной” концепции, хотя сама по себе передача “волости” - в древнерусском, а не современном значении этого слова - из рук князя в руки подчиненного ему князя или боярина ничего не меняет по существу: последние остаются лишь посадниками, т.е. исполнителями воли пославшего его князя, и, исполняя общественно необходимые административные и судебные функции, лишь “кормятся” за свет местного населения, с которым вступают в те же отношения, что и в центре посадивший их князь. Вокняжение нового князя влекло за собой в подавляющем большинстве случаев и новое перераспределение волостей - подобно тому, как в современных США со сменой президента меняется практически весь штат администрации, а к прежним “кормлениям” приходят новые люди. Бояр, кому удавалось сменить “хозяина” и сохранить за собой прежнее держание, было сравнительно немного. Но даже если принять за верное, что некоторые волости действительно переходили в наследственное держание и в них развивались феодальные отношения, то это вовсе не означает, что на Руси утвердился феодализм: в это же время интенсивно развивалось и рабовладение, что само по себе не основание для суждений о рабовладельческом характере древнерусского общества. Это говорит лишь об имеющихся в данное время тенденциях развития.

Пригороды обладали точно такой же, как и в центре организацией власти, и потому присланный “сверху” князь или боярин сталкивался с необходимостью считаться с местным вечем и местными традициями и потому не мог безнаказанно злоупотреблять своим служебным положением.

Общий характер взаимодействия между главным (или, как говорили в ту пору, “старейшим”) городом и пригородами определялся следующей летописной формулой: “Новгородци бо изначала и Смолняне и Кыяне и Полочане и вся власти яко ж на думу на веча сходятся; на что же стареишии сдумають, на томь же пригороди стануть”.

Итак, во всех русских “властях” существовала иерархия: решения старейших городов были обязательны для пригородов, т.е. городов младших. То есть решения новгородского веча беспрекословно принимались в Торжке, а “московляне” не смели перечить решениям “старейших” ростовцев и суздальцев.

Однако в экстремальных ситуациях - в летописях описываются по крайней мере 3 таких случая - сами старейшие города проводили общеволостные веча, на которые сходились и представители пригородов, так что мнения последних по крайней мере учитывались при принятии окончательных решений. При этом, имея в виду, что летописи фиксируют обычно только явления экстраординарные, выходящие из ряда вон, нельзя исключать возможность того, что такие общеволостные веча, решавшие вопросы общего плана, происходили регулярно[4].

Тем не менее общим правилом оставался исходный принцип о первенстве старейших городов над пригородами. Сложность состоит в том, что сила и влияние и тех, и других не были величинами постоянными, и потому при определенных обстоятельствах, обычно при поддержке старейшего князя тот или иной пригород добивался равноправия (так Суздаль при Юрии Долгоруком сравнялся с Ростовом) и даже преобладания над городом старейшим (так Владимир при Всеволоде Большое Гнездо возвысился над Ростовом и Суздалем). В ряде случаев это сопровождалось вооруженными столкновениями соперничавших городов, что не удивительно при отсутствии каких-либо правовых регуляторов.

Необходимо еще раз подчеркнуть, что волостной строй древней Руси XII-XIII вв. стадиально соответствовал раннему, а не классическому античному полису. То есть сопоставлять его надо не с афинским полисом времен Перикла, а с архаической Грецией VII-VI вв. до н.э., для которой характерно огромное разнообразие политических форм - от монархии до демократии. Суть социальных конфликтов этого времени состояла в росте имущественной дифференциации, которая проявлялась как в среде аристократии, так и демоса, в результате чего “новые греки” из числа последних либо объединялись в олигархию с богатыми аристократами, либо, наоборот, возглавляли борьбу демоса за социальные и политические права. Другой стороной социального расслоения стало развитие долгового рабства, что превращало граждан в рабов и тем сокращало их численность, а значит, и военную силу полиса.

Успехи демократии в античных полисах обусловлены прежде всего стремлением не допустить ослабления военной мощи, и важнейшими мерами для этого стали недопущение порабощения соплеменников, ограничение допустимых размеров земельной собственности и возложение на богатых общественно значимых расходов (строительство дорог и общественных зданий, содержание флота и т.д.).

Характерным явлением, ускорявшим демократические преобразования в архаической Греции, были тирании, которые устанавливались обычно при поддержке демоса и которые острие своих карательных действий направляли против знати и олигархии, т.е. тех, кто мог покуситься на власть тирана. Разумеется, тираны - тиранам рознь: одни (вроде Писистрата в Афинах)способствовали осуществлению ранее принятых демократических законов, для других демократические одежды были лишь способом утвердить самовластие и создать новую правящую династию, а в крайнем случае просто обогатиться за общественный счет.

Если сопоставить все это с древнерусскими реалиями, то можно обнаружить как сходства, так и различия. Прежде всего на Руси так и не удалось пресечь порабощение соплеменников: холопство,т.е. порабощение людей, успешно развивалось вплоть до XVII в., хотя протесты против этого явственно прозвучали в Киеве уже в 1146 г., при вокняжении Игоря Ольговича. Причина, видимо, состояла в том, что социальная дифференциация на Руси зашла не столь далеко, как в древней Греции: с одной стороны, международная торговля не играла столь существенной роли в накоплении индивидуальных богатств, с другой стороны, фонд пригодных для сельскохозяйственного использования земель не был исчерпан на Руси на протяжении всей средневековой эпохи, и потому земельная собственность играла куда меньшую роль, чем власть над отдельно взятыми волостями вместе с проживающим там населением. Иначе говоря, феодализация древнерусского общества была куда более вероятна, нежели движение по пути античных обществ. Однако до тех пор, пока сохранялась волость в исходном значении этого слова, пока власть как индивидуальная воля не противопоставила себя волости-территории, говорить о феодализме как о свершившемся факте преждевременно.

Важнее другое. В древнерусских волостях так же, как в архаической Греции, проявляли себя различные политические тенденции - монархические, олигархические и демократические.

Примеры демократической тенденции весьма многочисленны и всегда описывают ситуацию, когда вече принимает решение, противоречащее воле князя, и последний вынужден с этим примириться. Отметим лишь несколько наиболее выразительных свидетельств: 1) в 1147 г. киевляне, узнав об измене черниговских князей и желая помочь своему князю Изяславу Мстиславичу, уже выступившему в поход, вопреки его воле жестоко расправились с постриженным в монахи и потому уже не опасным бывшим его врагом Игорем Ольговичем, избив заодно княжеского брата Владимира Мстиславича, пытавшегося защитить монаха; 2) в 1170 г. галичане, узнав, что их князь Ярослав Осмомысл отослал свою жену Ольгу Юрьевну и намерен жениться на любовнице Настасье, попросту сожгли ее заживо и заставили своего князя поклясться, что он вернет законную жену и будет “имети княгиню вправду”; 3) законный сын его Владимир, севший на княжение вскоре после смерти отца в 1187 г., уже на следующий год бежал оттуда, поскольку галичане, недовольные его развратным поведением, потребовали от него выдать им на расправу его любовницу-попадью (“не хочем кланятися попадьи, а хочем ю убити”); 4) в 1185 г. смоляне, пришедшие на защиту Киевской земли от половецкого нашествия, “изнемогли” и, “сдумавше”, решили вернуться домой, поставив тем самым своего князя Давыда Ростиславича перед свершившимся фактом; 5) в 1212 г. новгородцы, выступившие в поход на Киев, после стычки со своими союзниками-смолянами отказались продолжать его, так что князь Мстислав Удатный после долгих и бесплодных уговоров поцеловал всех (так в летописи!) новгородцев и пошел на Киев с одной лишь своей дружиной. Широкий жест князя растопил лед в сердцах новгородцев: на следующий день они провели новое вече и, выслушав своего красноречивого посадника Твердислава, решили все-таки помочь своему князю.

Тенденции к самовластью также проявляются весьма отчетливо, причем некоторые его черты позволяют определять ее по аналогии с раннегреческой тиранией. Ранее всего эта тенденция проявила себя в будущей Галиции, когда в 20-30-х гг. XII в. Владимир Володаревич изгнал из нее всех своих родственников и стал править единолично. Поскольку сын у него был только один - Ярослав Осмомысл, постольку и тот правил Галицией в одиночку вплоть до своей смерти в 1187 г., хотя так и не стал настоящим самодержцем: достаточно вспомнить эпизод с Настасьей и последующие злоключения его незаконного сына Олега “Настасьича”, не продержавшегося в Галиче и нескольких месяцев после смерти своего отца.

В середине XII в. аналогично Владимиру Володаревичу поступил в Суздальской земле Андрей Юрьевич Боголюбский. Сначала он в 1157 г., заручившись поддержкой ростовского и суздальского веча, ущемил владельческие права своих младших братьев Михаила и Всеволода, а в 1161 г. и вовсе изгнал их вместе с племянниками Ростиславичами из пределов Суздальской земли. При этом Андрей Юрьевич, не желая зависеть от ростовского и суздальского веча, поселился не в одном из старейших городов, как того требовал обычай, а в селе Боголюбово близ Владимира. Его жесткое правление со временем лишило его поддержки даже во Владимире, который и возвысился во многом благодаря Андрею. В итоге в ночь на 30 июня 1174 г. он пал жертвой боярского заговора. Характерна реакция владимирцев и боголюбцев на это известие: они пустились грабить села князя и его дворни в то время, как нагое тело Андрея валялось на огороде. Лишь на третий день грабежи поутихли, а князя отпели в одной из боголюбских церквей.

Самое главное однако состоит в том, что точно так же повел себя в развернувшейся после его смерти усобице его брат Всеволод: опираясь на владимирскую общину, он сокрушил могущество старейших городов - Ростова и Суздаля - и по примеру старшего брата изгнал из Владимирской земли (теперь уже - из Владимирской!) всех своих племянников. Однако в отличие от Андрея Боголюбского, заслужившего своим тираническим правлением всеобщую нелюбовь, Всеволод Большое Гнездо своим правлением завоевал огромный авторитет и последнюю свою волю - передачу своего княжения не старшему сыну Константину, а среднему сыну Юрию - оформил созывом общеволостного веча.

Олигархическая тенденция, носителями которой на Руси выступали бояре, обнаруживает себя преимущественно во время смут, в условиях ослабления княжеской власти. Не случайно активность галицкого боярства резко возросла после пресечения в Галицкой земле в 1199 г. династии Рюриковичей, когда на галицкий стол стали претендовать волынские, черниговские, смоленские, суздальские, а также венгерские и польские родственники Ярослава Осмомысла и его сына Владимира. Апофеозом боярского самовластия стала неудачная попытка боярина Владислава в 1213 г. самому сесть на княжеский стол: это было неслыханным доселе нарушением двухвековой традиции! Характерным знаком изменения в соотношении сил стало требование боярина Судислава, чтобы Мстислав Удатный в 1226 г. уступил галицкое княжение венгерскому королевичу: “не можешь бо держати сам, а бояре не хотять тебе”.

Не столь явственно олигархическая тенденция обозначилась в Новгороде; во всяком случае господствующей она стала уже в монгольское время, когда место князей заняли великокняжеские наместники и когда четко обозначилось противопоставление бояр и “черных людей”.

2) Столь подробное изложение особенностей волостного строя Руси XII-XIII вв. дается для того, чтобы подвести основу к следующему важнейшему утверждению и к последующему историческому экскурсу: и XI-XII вв., и конец XX в. можно охарактеризовать одинаково - как времена постепенного распада империи. Больше в отечественной истории подобных эпох не было: смутное время начала XVII в. характеризуется не распадом державы, а крушением центральной власти; с восстановлением власти в центре произошло почти полное восстановление державы как территориальной единицы, и потому сопоставлять смуту XVII в. возможно с революционной эпохой начала, но никак не конца XX в.

Древнерусская держава сформировалась на протяжении X-XI вв. путем покорения Русью соседних славянских и неславянских народов и обложения их данью. Русью на протяжении всего древнерусского времени, т.е. до монгольского завоевания в 30-40-х гг. XIII в., именовалась сравнительно небольшая территория нынешней Киевской и отчасти Черниговской областей, населенная полянами, так что все прочие подвластные им племена - кривичи, словене, вятичи, дреговичи, волыняне и прочие, были для жителей Руси всего лишь смердами (понятие-аналог древнегреческим “варварам”), т.е. оценивались наряду с рабами. Наибольшего расцвета Русская держава достигла при Владимире Святославиче (978 - 1015) и его сыне Ярославе (1018 - 1053), которые провозгласили себя “царями” и добивались - не вполне успешно - того, чтобы византийские императоры признали их право на этот титул, т.е. признали русских владетелей равными себе.

О том, как непосредственно управлялись в X-XI вв. подвластные русским князьям земли, сведений почти не имеется. Первоначально зависимость подвластных Киеву народов выражалась в основном в уплате фиксированной дани и обязанности участвовать в военных действиях на стороне Руси. Владимир Святославич, начавший осуществлять христианизацию подвластных ему народов, предпринял меры по созданию системы непосредственного управления, рассылая своих многочисленных сыновей в крупнейшие города на подвластной ему земле и создавая тем самым княжения, т.е. правление территориальными образованиями, не вполне совпадавшими с племенными границами. Они управлялись присланными из Киева князьями-посадниками, которые от имени киевского князя, своего отца, осуществляли суд, строили крепости, заселяя их переселенцами из Русской земли, решали текущие вопросы, словом, делали все, чтобы эти земли действительно, а не формально становились составными частями единой державы. О том, что это происходило медленно и очень непросто, свидетельствует “Житие Константина Муромского”, согласно которому Глеб Владимирович, около 1013-15 гг. назначенный княжить в Муроме, на протяжении всего своего княжения - двух лет! - так и не был допущен муромцами в свой город и жил “в 12 поприщах” от Мурома. По всей видимости, горожане считали, что дело местного посадника - лишь получить причитающуюся Киеву дань, а не вмешиваться во внутренние дела муромской общины.

К середине XI в. эта проблема была в основном решена: сыновья Ярослава Владимировича княжили в крупнейших городах, подвластных Руси - в собственно русских городах Чернигове и Переяславле, а также в Новгороде, Турове, Владимире Волынском, Смоленске и некоторых других. На основании имеющихся косвенных данных можно говорить о двух характерных чертах управления местами: с одной стороны, князья были посадниками, т.е. наместниками, представителями киевского князя в данной земле, и в своей деятельности опирались на пришедших с ними из Киева бояр и - шире - на свою дружину; с другой стороны, исчезает ранее существовавшая пропасть между “киянами” и прочими жителями страны. Так уже “Краткая Правда”, сложившаяся в XI в., одинаково определяет виру (штраф за убийство) “русина”, т.е. жителя Руси, и “словенина”, т.е. жителя Новгорода. В своей повседневной деятельности князья-посадники вынуждены были считаться с местными традициями и не портить без особой надобности отношения с местным населением.

И это неудивительно: во всех случаях конфликта князя-посадника с центральной властью он мог рассчитывать на успех только при условии, что его активно поддержит местная община, в чем мог убедиться тот же Ярослав Владимирович, который без активной и добровольной помощи новгородцев ни за что не утвердился бы на киевском столе.

Значение местных общин стало существенно возрастать во второй половине XI в., после смерти Ярослава Владимировича, когда власть была поделена между тремя его сыновьями - Изяславом, Святославом и Всеволодом. Последовавшие вслед за этим усобицы - сначала между Ярославичами, затем между их сыновьями вполне показали, что местные общины способны играть в них самостоятельную роль: не просто поставлять воинскую силу по требованию того или иного князя, но и прямо вмешиваться во внутренние дела князей.

Хрестоматийным примером этого рода является ответ новгородцев киевскому князю Святополку Изяславичу, желавшему по праву старейшего посадить в Новгороде своего сына Ярослава вместо Мстислава, сына Владимира Мономаха: “не хочем Святополка ни сына его; аще ли 2 главе имееть сын твои, а то пошли и, [а] сего ны далъ Всеволодъ, а въскормили есмы собе князь, а ты еси шелъ от насъ”. Немыслимая ранее “наглость” новгородцев, готовых пойти на конфликт с киевским князем, имеет одну вполне конкретную причину: новгородцы по договору с Мстиславом и его отцом Владимиром Мономахом получили право учредить собственное посадничество, т.е. орган власти, наряду с князем-посадником участвующий в управлении Новгородом. Считаться с этим договором другие князья были не обязаны, а потому новгородцам не оставалось ничего иного, как стремиться как можно сильнее привязать к себе именно этого князя, сделать так, чтобы он и его потомки и впредь продолжали бы править Новгородской землей.

И здесь на примере Новгорода мы подходим к одной очень важной подробности: в течение всей истории Киевской Руси ни Новгород, ни Смоленск, ни Галич, на какая-либо иная земля, входившая в состав древней Руси, никогда не стремилась добиться независимости от Киева; все они признавали верховенство Киева и киевского князя, однако не были согласны со своим статусом и стремились добиться самостоятельности, так сказать, в рамках своей компетенции, т.е. права решать свои внутренние дела без вмешательства из Киева, самостоятельно урегулировать свои отношения с соседями.

Для этого они прежде всего стремились превратить институт княжеской власти в один из элементов внутреннего самоуправления и для этого обзавестись собственными княжескими династиями, т.е. добиться того, чтобы князья не покидали больше своего княжения, а передавали его своим потомкам.

В ряде случаев этого удавалось добиться: в Полоцке, Галиче, Рязани действительно возникли местные династии, которые не делали серьезных попыток покинуть свои стольные города и вмешиваться в борьбу за Киев. Тяжелее пришлось Чернигову, Переяславлю, Смоленску, Суздалю, Владимиру Волынскому, чьи князья на протяжении XII-XIII вв. вели неустанную борьбу за Киев, вовлекая свои земли в тяжелые и не нужные им усобицы. Еще хуже пришлось самому Киеву, а также Новгороду, в которых так и не утвердилось какой-либо одной династии, поскольку их княжения стали яблоком раздора для борющихся за первенство на Руси князей.

В итоге влияние Киева и киевского князя становилось все более иллюзорным, а сила и влияние местных городских общин - все значимее. Уже в середине XII в. пребывание конкретных князей на княжеском столе целиком зависело от воли местного веча и никак не контролировалось киевским князем.

Наиболее своеобразное положение возникло в Новгороде: новгородцы, оставшиеся без собственной княжеской династии, провозгласили взамен “вольность в князьях”, что послужило основой для представлений об особой демократичности новгородских порядков по сравнению с другими волостями. Однако на самом деле и они не могли “седети без князя” и все равно приглашали к себе на княжение какого-нибудь Рюриковича. Этот “какой-нибудь Рюрикович” в подавляющем большинстве случаев оказывался родственником (братом, сыном или на худой конец племянником) сидящего в данный момент на киевском, а затем владимирском столе князя. То есть новгородцы на протяжении всей истории своей “независимости” - вплоть до ликвидации Новгородской земли как самостоятельной единицы Иваном III в конце XV в. - всегда следовали политической конъюнктуре и призывали и изгоняли князей в зависимости от того, кто занимал в данный момент великокняжеский стол. Тем самым в политическом отношении Новгород в большей мере, чем какая-либо другая волость, находился в зависимости от ситуации в центре.

По состоянию имеющихся в нашем распоряжении источников нет возможности в точности установить, в чем конкретно выражалась зависимость волостей от Киева и киевского князя. Фактом однако остается то, что даже в период наибольшего упадка столичного города и падения авторитета сидящего там князя местные общины все равно осознавали себя частью единого целого и не делали сознательных попыток выйти за его рамки. Не случайно, что иностранцы всех их - и новгородцев, и галичан - именовали русскими, хотя многие из них - напомню - себя таковыми не считали. Разорвало это единство монгольское нашествие и последовавшие вслед за ним разделы территории Киевской Руси между Золотой Ордой, Литвой и Польшей.

Словом, если перевести древнерусские реалии на современный политический жаргон, то оказывается, что в первой половине XII в. на Руси происходил плавный, постепенный переход от империи к федерации, при котором, с одной стороны, ослаблялась центральная власть и усиливались регионы, с другой стороны, и в центре, и на местах стремительно происходила демократизация общества, когда рядовые граждане, активно участвуя в народных собраниях (вече), оказывали существенное, а иногда и решающее влияние на ход политических событий, ставя князей и бояр перед свершившимся фактом.

Особую роль в древнерусской истории сыграла княжеская династия, которую обычно именуют Рюриковичами[5]. С одной стороны, во многом благодаря им и сложилось то социально-политическое и культурное единство, которое современные историки называют “Киевской Русью”: не случайно, что на огромном пространстве от Галича и Перемышля (ныне г. Пшемысль в Польше) до Суздаля и Рязани князьями могли стать только представители этого рода. С другой стороны, именно они стали основными разрушителями Киевской Руси, поскольку не смогли выработать механизмов смены власти, что привело к непрерывно длящимся усобицам с 30-х гг. XII в. до самого монгольского нашествия.

В древней Руси боролись между собой два принципа наследования - “по старейшинству” и “по отчине”. Согласно первому, старейший в роде, т.е. старший представитель старшего поколения имел право занять и более престижное княжение. Но нередко оказывалось так, что он по своему возрасту оказывались младше, чем кто-либо из представителей следующего поколения. Это вызывало спор “молодого” по возрасту, но “старейшего” по иерархии дяди со “старейшим” по возрасту, но “младшим” по системе родства племянником. Конфликт решался чаще всего в зависимости от того, какой военной силой располагал (= на какую волость опирался) в данный момент каждый из противоборствующих князей. Зачастую это приводило к тому, что представители старейших родов и их потомки вынуждены были довольствоваться малым[6].

На Любечском съезде князей 1096 г. был выдвинут “отчинный” принцип, требующий, чтобы князья правили лишь в землях, оставленных им их отцами. В идеале такой способ наследования должен был остановить коловращение князей и сохранить за ними те княжения, которые они занимали в данный момент, однако положение лишь усугубилось: не прошло и нескольких дней по завершении съезда, как с ведома киевского князя Святополка Изяславича был вероломно ослеплен теребовльский князь Василий Ростиславич, что развязало руки всем прочим русским князьям. В итоге этот принцип, в целом соответствующий нормальному монархическому способу наследования власти, стал лишь дополнительным юридическим основанием для княжеского произвола: потомки князя, захватившего княжение в нарушение принципа старейшинства, могли объявить его своей отчиной и не отдавать его после смерти своего отца своим “старейшим” родственникам.

А поскольку Рюриковичи чем дальше, тем больше размножались, постольку те же самые по содержанию усобицы начинали возникать и внутри отдельных русских земель. Они лишь усиливали ненависть Рюриковичей друг к другу и расшатывали былое единство Киевской Руси, что привело в конце концов к тому, что русские князья оказались не способными объединиться перед лицом монгольского нашествия, причем некоторые из них не только не вели никакой борьбы с завоевателями, но пошли на прямое сотрудничество с ними. Во многом из-за этого, т.е. из-за отсутствия политической воли к сопротивлению, огромная страна - в отличие, например, от маленькой Венгрии, подвергшейся не менее опустошительному нашествию - так быстро и легко подпала под власть монгольских ханов.

Аналогичную и столь же неблаговидную роль в недавнем распаде СССР сыграла КПСС, этот коллективный Рюрикович нашего времени, которая, подобно средневековым временам, утратила единое руководство и, разбившись на несколько кланов, стала вести междоусобную борьбу за власть и богатства. Любопытно, что в истории XII в. находится даже аналог Б. Ельцину - князь-изгой Иван Ростиславич Берладник, изгнанный своим дядей Владимиром Володаревичем из Галицкой земли, но в отличие от современного изгоя так и не сумевший несмотря на поддержку народа вернуться на свое княжение.

Нарисованная здесь картина выглядит довольно безрадостной. Если продолжить это сопоставление, то приходится ожидать усиления грызни внутри партхозактива, переставшего именовать себя Коммунистической партией, но сохранившего свою власть, дальнейший распад Российской федерации, иностранную интервенцию и в достаточно отдаленном будущем - новое возрождение имперского государства.

Однако на самом деле эта аналогия не столь печальна. Социально-политический строй древней Руси содержал в себе черты, которые оказались не развитыми и не востребованными в рамках действительности XII-XIII вв., но которые могут развиться именно сейчас и задать совершенно иное направление в движении нашей страны в будущее.

3) Смена тысячелетий от рождества Христова, которую можно считать чисто условной и ничего не значащей вехой, сопровождается однако крупнейшими техническими, технологическими и - шире - научными открытиями, которые способны внести более радикальные изменения в жизнь человечества, нежели это случилось на рубеже XIX-XX веков.

Эти открытия в значительной мере остаются не известными обществу, поскольку составляют собой государственную тайну. Важнейшими из них являются три направления - генетика, психоэнергетика и информатика. При этом если первое направление проявит себя как фактор политики в несколько более отдаленном от нас будущем, то последние два способны активно действовать уже сейчас.

Как всякие крупные научные открытия, достижения в области психоэнергетики и компьютерной техники являются оружием обоюдоострым, и крайне важно, в чьих конкретно руках они окажутся. В руках разного рода фюреров и инженеров Гариных массовое воздействие на подсознание людей - прежде всего посредством телевидения и Интернета - способно в принципе создать такое “единство вождя и народа”, такую систему контроля и шпионажа за собственным народом, которые и не снились Гитлеру со Сталиным. То есть ситуация, многократно описанная в фантастических романах, при которой горстка “сверхчеловеков” управляет безропотным “быдлом”, вполне может осуществиться уже в XXI в. - если общество не осознает этой опасности и не сумеет защитить себя от власть имущих.

Это же самое оружие можно обратить и против власти - не с тем, чтобы зомбировать и их. Речь прежде всего состоит в том, чтобы сделать достижения психоэнергетики и компьютерных технологий средством контроля за должностными лицами - контроля открытого и гласного, с четко разработанными процедурами, соблюдать которые и подчиняться которому обязан всякий вступающий во власть - от главы районной администрации до президента. При этом необходимо принять законодательные и технические меры по защите частной жизни граждан от тайного контроля посредством новейших технических и психоэнергетических средств.

Помимо этого ныне началось реальное осуществление того, о чем мечтали западные социал-демократы 100 лет назад - постепенное объединение Европы в единое целое - по терминологии столетней давности - в Соединенные Штаты Европы. Логическим завершением начатых в 1991 г. преобразований рано или поздно должно стать формирование единого правительства, единой армии, единой внешней и внутренней политики. Очевидно, что для осуществления этих задач недостаточно и невозможно механически перенести политические правила игры, действующих в рамках отдельно взятых “штатов”, а необходимо выработать совершенно новые принципы взаимоотношений стран и народов. Эти принципы должны быть достаточно жесткими, чтобы союз не развалился, и достаточно мягкими, чтобы каждая из стран, вошедших в объединение, могла сохранить своеобразие и не чувствовала бы себя ущемленной.

Это порождает совершенно новый тип державности[7], не виданный еще на свете, - тип наднациональной державы. Ее нельзя путать с империей, которая представляет собой национальное государство или “штат”, распространившие свое господство на другие народы и навязавшие им собственные принципы организации власти.

Это означает, что ныне завершается эпоха национальных держав и наступает время более крупных политических образований. Именно поэтому апеллирование к позднему средневековью и новому времени, когда происходило становление национальных государств и “штатов”, совершенно бесплодно. Для поисков аналогий необходимо обращаться к более древним временам: применительно к Западной Европе - к опыту Священной Римской империи, глава которой избирался на съездах крупнейших владетелей державы.

Нетрудно понять, что создание единой европейской державы вызовет ответную цепную реакцию и приведет к образованию подобных объединений и в других точках земного шара - у арабов, тюрков, латиноамериканцев, стран Юго-Восточной Азии. И, разумеется, пространство бывшего СССР не может миновать чаша сия.

Более того, ситуация ныне такова, что нам, наследникам СССР, нельзя медлить в деле объединения наших стран в одно целое, иначе вновь возникающие политические объединения обязательно постараются, воспользовавшись благоприятной для них обстановкой, отхватить от стран “СНГ” вообще и от России в частности куски пожирнее: Европа - привлечь к себе Украину, Грузию и Армению, тюрки - Азербайджан, Северный Кавказ, Среднюю Азию и даже Поволжье.

Эти два основных фактора так же, как исторические сопоставления, подводят к одному и тому же выводу: ныне наступает совершенно иная эпоха, для которой будут характерны совершенно новые режимы власти, нежели применявшиеся в течение нескольких последних столетий, и потому оценивать параметры политического будущего с точки зрения настоящего совершенно не правильно.

Перед Вами - именно параметры будущего, а не конкретная политическая программа под ближайшие выборы. Это не может осуществиться одномоментно, а займет достаточно длительное время.

Суть состоит в переходе от государства к волости, т.е. к такой организации власти, при которой все должностные лица должны находиться под жесточайшим контролем со стороны общества: буквально каждый шаг ответственного лица должен быть известен рядовым и не рядовым гражданам, так что всякое нарушение в процедуре принятия решений, а также всякая попытка утаить от общества конкретный способ принятия конкретного решения должны влечь за собой своего рода остракизм - немедленное отстранение от власти с пожизненным запретом занимать впредь ответственные должности, с лишением на это время рабочего стажа, а значит, и права на персональную пенсию. Если же обнаружатся нарушения законов или факты коррупции, то виновное лицо должно предстать перед очень жестоким - с точки зрения законодательства - судом.

Прежние формы власти - как отечественное государство, так и западный штат - строились на противопоставлении власти и общества. При этом если в государстве власть была полностью не подконтрольна обществу и сама стремилась как можно жестче его контролировать, то в штате власть ограничена рядом формальных процедур, которые позволяют осуществлять частичный взаимоконтроль противоборствующих начал, хотя на самом деле принятие ключевых решений в обоих формах властвования происходит в неофициальной обстановке и лишь затем оформляется соответствующим образом. Это и создает почву для коррупции, подорвать которую или по крайней мере свести к минимуму должен режим непосредственной демократии.

Важнейшую роль должно сыграть введение в оборот понятия “коррупционной ситуации”, возникновение которой должно иметь своим последствием немедленный остракизм. Коррупционная ситуация включает в себя всякую возможность (именно еще возможность, а не действительность!), когда должностное лицо способно использовать свое нерабочее время (точнее, время, когда он не находится на рабочем месте) для получения информации от официальных и неофициальных лиц, которая может иметь прямое или косвенное отношение к принимаемым им официальным решениям.

Это означает, что чиновники среднего и высшего ранга - от глав районных администраций до президента - должны примириться с тем, что, вступая во власть, они лишаются права на обычную частную жизнь. Контроль за ними должен осуществляться специально созданным для этого институтом цензоров, задача которых следить за исполнением процедуры, но не за содержанием деятельности должностных лиц.

Чиновник и все его совершеннолетние близкие родственники обязаны объявить круг своих личных и политических друзей и союзников, из числа которых он вправе набрать себе команду, но которые с той поры лишаются права прямо или косвенно отстаивать интересы каких-либо политических и экономических групп. Объявленный список проверяется ФСБ или другой аналогичной структурой на предмет его полноты и связей указанных лиц с криминальным миром и иностранной агентурой.

Все обозначенные выше лица к моменту вступления чиновника в должность обязаны закрыть все имеющиеся у них счета в частных и иностранных финансовых организациях, перевести все средства в Федеральный банк и публично объявить их величину. С той поры все открывающиеся еще где-либо финансовые счета должны переходить в доход государства, причем открытие таких счетов с ведома чиновников и его родственников должно считаться должностным преступлением и караться остракизмом и отдачей под суд[8]. В течение 20 лет после завершения службы чиновник и его родня не имеет права перемещать средств из Федерального банка и открывать новых счетов еще где бы то ни было. Приобретение всякой более или менее значительной собственности должно осуществляться на протяжении всей службы и последующего 20-летия только через Федеральный банк.

Чиновники высшего ранга - губернаторы и все столичные руководители (президент и руководители его администрации, члены правительства, руководство Генеральной прокуратуры и Федерального банка, члены Верховного суда) обязаны проживать в официальных резиденциях, посетители которых в рабочее и нерабочее время должны регистрироваться с указанием времени прихода и ухода. Точно так же должна контролироваться телефонная и электронная связь: чиновник и члены его семьи имеют право пользоваться только официальными, т.е. подконтрольными цензорам, средствами связи; при этом соединение с чиновником должно осуществляться только после регистрации имени и координат корреспондента (его адреса и места, откуда он звонил).

Члены Федерального собрания[9] должны быть подвергнуты точно такому же контролю и также на время исполнения своих обязанностей должны проживать совместно в специально выстроенном для них городском квартале. Все их передвижения, все их посетители, все их средства связи подлежат контролю, регистрации и обнародованию.

То же самое касается всех обозначенных выше лиц, проживающих в частных домах. Любая попытка уклониться от такого контроля - основание для остракизма.

Все это необходимо для того, чтобы все решения - за исключением экстремальных ситуаций - принимались только на рабочем месте, а всякая попытка обойти это становилась очевидной при простом анализе сферы неофициальных контактов чиновника и его ближайшего окружения. То есть, проще говоря, власти должно быть запрещено делать все то, что она делает сейчас. Ситуация, когда предприниматель Б., желающий “пробить” нужное ему решение, знакомится с дочерью должностного лица, а вскоре после этого получает нужный результат, есть достаточное основание для остракизма этого чиновника, отмены его решения и наложения на предпринимателя очень крупного штрафа или более тяжелого наказания. При этом совершенно неважно, о чем на самом деле шел неофициальный разговор - о живописи или о нефти и вручалась ли чиновнику взятка или нет. Разумеется, иметь друзей должностным лицам не возбраняется, но друзья их должны быть бескорыстными и не совершать во время исполнения другом высоких полномочий стремительных карьер и не развивать внезапно бурной предпринимательской деятельности. Малейшие признаки обратного - есть основание для остракизма.

В этом случае чиновники и члены их семейств сами будут избегать сомнительных знакомств и следить за тем, чтобы их неофициальные контакты с кем бы то ни было не стали основанием для преждевременного ухода с должности. Однако необходимо разработать меры по защите должностных лиц от провокаций, поскольку такие попытки обязательно будут предприниматься.

Все решения, принятые ответственным руководителем, все документы, им подписанные, так же, как и точный график его рабочего дня с указанием его местонахождения и всех принимаемых им лиц подлежит немедленному сканированию и размещению в Интернете. Любая задержка или попытка исказить подлинный документ или подлинную информацию о руководителе - основание для остракизма и отдачи под суд.

Все помещенные в Интернете официальные материалы подлежат копированию на CD (DVD)-диски и хранению в архивах и должны быть доступны всем гражданам без всяких ограничений.

Разумеется, это не должно касаться документов, относящихся к сфере федеральной безопасности. Для контроля над этой сферой необходим совет старейшин (сенат), избираемый пожизненно всеобщим голосованием из числа достигших пенсионного возраста крупных деятелей науки и культуры.

Чиновникам среднего и высшего ранга, безупречно выполняющим свой долг, должна выплачиваться высокая заработная плата и установлен подобный армейскому срок выслуги в 25 лет, после чего они могут оставить службу и выйти на пенсию, размер которой также должен быть достаточно высоким.

Надзор за деятельностью чиновничества надлежит возложить на институт цензоров, которые должны избираться всеобщим голосованием на несколько лет, причем нельзя занимать непрерывно эту должность по 2 и более срока. В каждом регионе цензоров должно быть нечетное количество - для коллегиального принятия решений по остракизму. При выборах каждая из партий вправе выдвинуть на пост цензора в данном регионе лишь одного кандидата. Цензоры не должны объединяться в какую-либо одну всероссийскую организацию и на местах действовать совершенно самостоятельно.

Уже на стадии выборов все кандидаты должны быть тщательно проверены ФСБ и прокуратурой на предмет связей с иностранной агентурой и криминальным миром. Они не должны иметь деловых контактов с иностранными финансовыми организациями и фондами и не иметь счетов в иностранных и частных банках. В остальном способ их существования аналогичен существованию контролируемых ими чиновников, только контроль за самими цензорами осуществляет прокуратура.

На первых порах, а, возможно, и навсегда полезно установить порядок, при котором избранные цензоры работали бы не по месту избрания, а в других волостях или в центре, что должно определяться жребием на публичной церемонии уже после утверждения итогов выборов. В этом случае попытки “купить” цензоров заранее или провести в цензоры своего “блатного” кандидата не будут иметь смысла: зачем это делать, если не известно, где он станет работать - во Владивостоке или в Твери?

При условии, что они будут проживать в отдельных от прочих местных чиновников резиденциях, иметь присланную из центра, т.е. не зависимую от последних охрану, свой собственный штат работников и при этом принимать ответственные решения коллегиально, есть надежда, что фактов коррупции в среде цензоров будет очень немного.

Для пресечения злоупотреблений и коррупции в армии и МВД цензоры должны избираться из числа отслуживших 25 лет офицеров (чином не выше полковника) и прапорщиков. Цензорами органов прокуратуры и ФСБ должны быть бывшие юристы, также проработавшие четверть века в официальных юридических структурах.

То есть контроль за должностными лицами всех уровней должен быть перекрестным, и вне его не должно оставаться ни одно ответственное лицо. Цензоров на всю страну понадобится не больше 800-1000 человек (+5000-6000 помощников и обслуживающего персонала), что является не самой тяжелой платой за преимущества порядка, при котором власть станет действительно прозрачной и подконтрольной обществу.

На это стоит обратить особое внимание: 5-7 цензоров на одну теперешнюю область - очень немного, если принять во внимание весь оборот документации, осуществляющийся в области в единицу времени. Смысл в том состоит, что у цензоров наверняка найдется достаточно большое число добровольных помощников из числа отдельных граждан, местных средств массовой информации и оппозиционных партий, которые также, пользуясь публикациями в Интернете, будут указывать на замеченные ими нарушения. К тому же главная задача цензоров - надзор за процедурой принятия решений, а это легко формализовать, т.е. разработать компьютерные программы, которые сами будут вылавливать такие нарушения и нуждающиеся в углубленном изучении спорные ситуации.

Более конкретная разработка законной процедуры принятия решений и подлежащих наказанию остракизмом потенциально коррупционных действий нуждается в углубленной экспертном анализе правовой и технической сторон дела, а также в изучении практики современной власти. Особое внимание должно быть уделено возможностям уклонения от процедуры методами техническими и юридическими, а также средствам защиты от внешнего - электронного и обычного, в форме провокаций - вмешательства в деятельность чиновников и контрольных органов.

Итак, суть предлагаемой системы контроля состоит в том, что она должна замыкаться на политически активных гражданах страны, на всемерном расширении их числа, а не основываться только на взаимоконтроле различных отраслей власти (исполнительной, законодательной, судебной, прессы), как это существует при системе представительной демократии. Недостаток последней состоит в том, что она вовсе не исключает возникновения нескольких “междусобойчиков” (типа масонских лож), которые способны неофициально, минуя всякие легальные каналы, принимать ответственные решения и лишь затем, через все подконтрольные им четыре власти проводить их в жизнь. Если эти несколько кланов договорятся между собой, им ничего не стоит достаточно быстро и легко объединить западные демократические республики в одно большое государство под эгидой США, общественное мнение которых, как показал недавний опыт югославской войны и как давно отмечали многие внимательные наблюдатели, управляется властью куда лучше, чем это удалось добиться в СССР советской власти. В этой связи активно происходящие в последние годы слияния крупнейших западных телерадиокомпаний и переход их под контроль всего лишь нескольких финансово-промышленных групп вовсе не случаен.

Точно так же не эффективной оказалась модель разделения властей и в отечественных условиях. Разумеется, можно сказать, что эта модель оказалась не осуществленной в действительности, поскольку ее в самом зародыше задушили как возникшие еще в советское время, так и самые новейшие коррупционные связи. Но именно поэтому не стоит надеяться, что коррупцию удастся победить путем простого усовершенствования современной политической системы, путем добавления в нее каких-то новых элементов (того же института цензоров).

Современная власть, если не пойдет на решительное, радикальное свое переустройство, не в столь уж отдаленном будущем рухнет под собственной тяжестью, как рушились в свое время все деспотические режимы, не желавшие реформироваться - вовремя, всерьез и до конца, а лишь имитировавшие реформы. Если это осуществится, на повестку дня встанет вопрос о политическом строе страны, но тогда уже вопрос будет стоять не о западной демократии и монархии, как сейчас, а о волости и диктатуре, которую воплотит собой какой-нибудь новоявленный Наполеон. Чем же кончают наполеоны - хорошо известно: после моря крови страна вынуждена будет вернуться на круги своя, т.е. начать движение к осуществлению волостного строя.

Другой важнейшей частью преобразований должно стать преобразование Российской федерации. Нынешняя форма, доставшаяся в наследство от СССР, по многим своим параметрам не удовлетворительна, о чем говорилось и писалось многократно. Для того, чтобы найти наиболее приемлемый вариант, необходимо учесть как положительный, так и негативный опыт волостного строя древней Руси.

Обращение к древнерусскому опыту имеет еще одно очень важное идеологическое следствие: он является общим для трех ныне независимых славянских республик и потому может стать почвой для их объединения не на основе имперской - под главенством России, - а федеративной. Это особенно существенно для Украины: у тамошних “самостийников” будет выбита из-под ног самая опора их “самостийности”: выступать против наиболее древней основы своей державности, против страны, в которой Киев признавался “матерью городов русских”, даже им будет очень тяжело, тем более что идеализированный ими “сечевой строй” запорожского казачества [10], будучи к тому же более поздним по времени, оказывается всего лишь ухудшенной, анархической копией древнерусского волостного строя.

Не имеется серьезных идеологических препятствий и для вхождения в федерацию неславянских народов, примером чего опять-таки может служить древнерусская история: при образовании земель - отчасти под воздействием Киева, отчасти стихийно - в одно целое сплавлялись как славянские, так и балтские, финно-угорские, тюркские племена. При этом древнерусские волости не стремились подвластные им племена подчинять своему идеологическому влиянию, т.е. не старались русифицировать и христианизировать, а ограничивались лишь взиманием дани. Именно благодаря этой беспечности из-под контроля Полоцка вышли в начале XIII в. латышские племена: немцы, поселившиеся в низовьях Западной Двины и сначала исправно платившие дань Полоцку, провели крещение местных племен по католическому обряду и, укрепившись, вышли из его подчинения.

Подобным образом управляла Русью и Золотая Орда: приняв в середине XIII в. ислам, ордынские ханы не делали серьезных попыток утвердить эту веру на Руси. Более того, для русских, постоянно проживавших в ордынской столице, - в большинстве своем рабов, в 1261 г. была создана сарайская епархия. Этот прецедент и должен стать опорой для установления подобающих отношений между представителями разных религиозных конфессий.

То есть при наличии доброй воли все большие и малые по численности народы могут сохранить свою культурно-национальную автономию без ущерба для целостности федерации. Однако при нынешнем национально-государственном устройстве РФ, которое осталось практически неизменным со времен СССР, большинство национальных образований не имеет реальных экономических условий для нормального существования и потому является лишь питательной почвой для политического сепаратизма.

И в этом отношении опыт волостного строя древней Руси (центр - города - пригороды) более приемлем, нежели опыт советский или имперский. Для этого необходимо укрупнение основных административных единиц: вместо областей и национальных республик центр должен иметь дело с волостями, которые следует создать из нескольких соседних областей и республик, причем главным критерием должен быть не национальный состав этих образований, а их экономическая состоятельность. При этом все волости должны быть равны в своих правах и обязанностях перед центром: бывшие “доноры” должны сами обеспечивать входящие в ту же волость убыточные области и республики и способствовать их подъему. При этом экономические правила игры должны быть изменены так, чтобы волости действительно имели возможности получать доход с имеющихся в их пределах природных богатств и предприятий. В тех случаях, когда это оказывается не достаточным, на богатые волости должна возлагаться обязанность помогать волостям бедным: например, Москва или Урал могут помогать Чукотке и Камчатке, а не центр - посредством изъятых у Москвы и Урала средств. В этом случае это скорее примет форму вложения капитала в тамошнюю экономику, а не станет простой дотацией, которую в очередной раз проедят и разворуют.

Ключевым вопросом целостности любых федераций является вопрос о контроле над природными богатствами, находящимися на территории отдельно взятых волостей. Утрата центром контроля за ними равносильна распаду федерации; сосредоточение всех экономических рычагов в руках центра также означает ее гибель. Между этими крайностями возможен компромисс. Центр (или что то же самое - федерация в целом) должен быть объявлен собственником наиболее значительных из имеющихся в стране природных богатств и в соответствии с этим получать с них определенную законодательно и пересматриваемую каждые 5-10 лет на основании объективных экономических показателей ренту. Право собственности позволит центру осуществлять федеральные программы развития экономики, по охране природы и пр., объявлять вето на оперативные действия местных властей, если они противоречат интересам федеральной безопасности. Между тем собственно налоговые поступления с предприятий, разрабатывающих данные природные богатства, должны поступать в волостные бюджеты. Конкретное соотношение между рентой и местными налогами должны определяться решениями Думы, исходя из общих потребностей федерации и волостей, объективных экономических показателей, а не переговорами центра с данной конкретной волостью, которая неизбежно будет стремиться получить для себя односторонние преимущества. В дальнейшем это соотношение может изменяться Думой, исходя из объективных показателей (например, истощения месторождения или крайне неблагоприятной экономической ситуации на мировом рынке), но никак не центральной исполнительной властью или самими волостями.

Наряду с этим оперативный контроль над оборонными предприятиями, а также системами энергетики, транспорта и коммуникаций, т.е. сферами, касающимися федеральной безопасности, также должен оставаться в руках центра, хотя волостям и в этих случаях должно быть законодательно гарантировано справедливое распределение налогов.

Если по отношению к центру все волости должны быть совершенно равными и не иметь с центром особых договоров, как это имеется сейчас, то внутри волостей должны учитываться все местные особенности, включая соотношение экономических и социальных сил и национальные взаимоотношения. Именно из этого надо исходить при конструировании системы власти в каждой отдельно взятой волости, и здесь не может быть какой-то одной системы мер: в одних волостях действительно сложатся отношения по принципу “город - пригороды”, в других - возникнет равенство двух-трех местных центров, в третьих - например, на Кавказе и в Европейской России - свои федерации, которые должны выработать свои собственные механизмы принятия решения, которые не противоречили бы центральным и при этом были эффективными.

Здесь важно лишь предусмотреть 3 фактора: 1) глава исполнительной власти должен избираться путем всеобщего прямого голосования - во избежание возникновения местных олигархий или местных Рюриковичей; 2) в случае возникновения непримиримых внутриволостных противоречий и невозможности принять в требуемый центром срок необходимого решения последний имеет право вмешаться во волостные дела, выступить арбитром для враждующих сторон и самостоятельно принимать решения до урегулирования конфликта; 3) необходимо предусмотреть в волостных конституциях (учредительных актах) возможность изменения в процедуре принятия решений вследствие вновь возникших экономических и социально-политических обстоятельств; этим правом возможно пользоваться по истечении 20-25 лет.

Я сознательно не углубляюсь в эту требующую тщательной экспертной проработки тему и ограничусь лишь примерной, очень приблизительной раскладкой волостей: 1) Москва, 2) Север (Мурманск, Карелия, Архангельск, Коми), 3) Северо-Запад (Петербург, Новгород, Псков), 3 и 4) 2 центральные волости от Вологды до Ростова, 5) Волга (от Нижнего Новгорода до Астрахани, включая все национальные республики), возможно деление Поволжья надвое, 6) Кавказ (Краснодар, Ставрополь, все горские республики), 7) Урал (включая Пермь, Уфу и Оренбург), 7) Западная Сибирь (Тюмень, Омск), 8) Южная Сибирь (Новосибирск, Томск, Кемерово, Барнаул), 9) Восточная Сибирь (Красноярск, Иркутск), 10) Забайкалье (Улан-Удэ, Чита, Благовещенск), 11) Приморье (Хабаровск, Владивосток, Сахалин, Курилы), 12) Северо-Восток (Якутия, Магадан, Камчатка).

В компетенцию центра должны входить внешняя политика и безопасность державы (т.е. оборона, разведка, борьба с преступностью и шпионажем, оборонная промышленность и определенные области науки), а также формирование общих направлений развития экономики, финансов, права, культуры, образования и науки, выходить за рамки которых волостям не позволительно. Важнейшей функцией центра, как уже отмечалось выше, должно стать урегулирование внутриволостных споров, которых на первых порах будет немало.

При этом крайне важно - вспомним печальный опыт древней Руси, - чтобы центр был сильным и сплоченным, имел четко отработанный механизм смены власти, не позволяющий осуществить ни узурпацию власти, ни складывание столичной олигархии, ни превращение центральной власти во власть чисто символическую.

Глава федерации (президент) и его заместитель (вице-президент) должны избираться всеобщим прямым голосованием и сами руководить созданным президентом кабинетом министров. То есть сосуществование администрации президента (бывшего аппарата ЦК КПСС) и правительства, которые существовали в условиях, когда центр сосредоточил в своих руках всю полноту экономической и политической власти, в нормальной федерации, в которой экономическая жизнь страны должна осуществляться в волостях, а не управляться из центра, попросту излишне.

При указанном подходе центральная власть должна производить на порядок меньше указов и законов, чем это делается сейчас. Значительная часть правительственных решений общего порядка (международные договора, вопросы войны и мира, вопросы бюджетной и финансовой политики, концептуальные решения по отдельным сторонам экономической и социальной политики, сферы культуры, права, образования и науки) должна либо утверждаться в законодательном органе власти (Думе), либо в случае необходимости отвергаться им двумя третями голосов. Для сохранения равновесия между исполнительной и законодательной властями право обжаловать решения президента следует передать не непосредственно Думе, а вышеназванному совету старейшин (сенату), призванному следить за действиями властей в сфере федеральной безопасности.

И в данном случае я не буду здесь углубляться в детали, касающиеся устройства Думы и конкретной величины ее полномочий. Более важным представляется вопрос о том, как должна она избираться. Ныне в этом отношении принято апеллировать к западному опыту, и с этой точки зрения задачей России оказывается формирование политических партий, т.е. организаций, стремящихся занять то или иное место во власти путем участия в выборах. Наилучшим способом выборов для них является голосование не за лица, а за партийные списки. При этом не учитывается историческая особенность России: в ней почти вся политическая жизнь в имперское и советское времена была сосредоточена в столице, и именно там оседала и оседает поныне почти вся желающая участвовать в живой политике публика - не только бывшие премьеры, но и депутаты всех прежних Дум и Верховных Советов. То есть в современных условиях голосование за списки политических партий - это в подавляющем большинстве случаев голосование за довольно узкую политическую касту, сформировавшуюся в основном из бывших членов КПСС, “перестроившихся” и не “перестроившихся”, чаще нью-москвичей, т.е. бывших провинциалов, вспоминающих о своей родине только накануне выборов и затем благополучно о ней забывающих. Депутатство, к сожалению, становится пожизненной профессией для слишком многих деятелей, а непомерно высокие зарплаты и привилегии, которые депутаты сами себя наделили, делают участие в политической жизни самоцелью, превращая его сплошь и рядом в очень дорогое для граждан страны и очень дешевое по существу удовольствие.

Прежде чем подражать Западу, надо добиться того, чтобы доступ к участию в политической жизни был доступен не только столичным жителям, но и прочим гражданам страны, чтобы в ней существовал не один, а примерно два десятка политических центров. Именно там должны проходить предварительную политическую обкатку люди, желающие стать депутатами общеволостной Думы, и именно там они обязаны доказать - жителям своей волости - свою деловую и политическую состоятельность.

Конкретные мои предложения таковы: 1) в выборах во все законодательные органы власти в центре и на местах должны участвовать лица, а не партии; 2) правом участия в выборах в общеволостную Думу обладают лишь лица, отработавшие депутатами в волостях - на областном, республиканском или волостном уровнях; кандидаты в общеволостную Думу обязаны представить информацию избирателям (по установленной форме) о своей деятельности в местной Думе; 3) депутатом местной Думы может стать лишь человек, проживающий в данной области или республике или покинувший ее не позднее, чем за 10 лет до начала предвыборной компании; 4) для постоянного обновления Думы следует запретить депутатам любого уровня занимать место в одной и той же Думе более 2 сроков подряд; движение вверх и вниз не возбраняется; желающие участвовать в работе Думы того же уровня должны обязательно пропустить один срок; 5) чиновники, занимающие выборные должности на местах, а также высшие должностные лица державы, назначенные и выбранные, имеют право участвовать в избирательных кампаниях только по истечении срока своих полномочий; к выборам в общеволостную Думу должны допускаться высшие чиновники областного, республиканского и волостного уровня, но при этом они, как, впрочем, и столичные чиновники обязаны представить отчет по установленной форме о своей деятельности на ответственном посту.

При таком подходе существенно изменится назначение политических партий: из машин, штампующих депутатов, они превратятся в объединения единомышленников, желающих осуществить конкретные политические идеи и умеющих добиваться конкретных результатов. Уж во всяком случае болтунов, проходимцев и разного рода политических клоунов станет существенно меньше.

Наконец, существует еще одно радикальное средство перенести политическую жизнь из центра на места - перенести столицу из Москвы в какое-либо другое место. Помимо вполне ясного идеологического подтекста - новая страна должна иметь новую столицу, свободную от политического, идеологического и даже эмоционального наследия тяжких времен - эта мера способна резко ослабить влияние московской элиты, которая вынуждена будет пробиваться в Думу и во власть через пределы Московской области[11], а значит, не сможет больше занимать в высших эшелонах власти столь значительный удельный вес, как сейчас. Это прекратит отток интеллектуальных сил из провинции в столицу и при этом пойдет на пользу самой Москве: она останется ведущим финансовым и культурным центром страны, но в нее станет куда в меньшей степени стекаться и всякого рода сброд - как политический, так и обыкновенный.

Вопрос о выборе места для новой столицы очень непрост. При его решении надо исходить из перспектив грядущей консолидации и постепенного объединения стран бывшего СССР. Исходя из возможности вхождения в новую страну среднеазитских и кавказских республик, предпочтительным оказывается какой-либо из волжских городов (Самара или Саратов). Если же конкретный ход событий – прежде всего при неумелой политике самой России - разведет эти страны в другие стороны, то необходимо делать ставку на объединение трех славянских республик, тогда предпочтительным с географической и транспортной точек зрения оказывается Брянск. Впрочем, поскольку в любом случае предстоит строительство правительственного комплекса, постольку более правильным может быть выбор в качестве столицы и более мелкого населенного пункта, равноудаленного от всех бывших республик СССР и удачно расположенного.

В заключение важно подчеркнуть две вещи. Во-первых, Россия не должна прямо вовлекать прочие страны в свои преобразования; она должна своим примером убедить в преимуществе такого политического устройства, и только тогда, когда аналогичные процессы начнутся и в других странах “СНГ”, можно будет начать объединение. Во-вторых, законодательное оформление нового политического устройства должно осуществить специально созванное Конституционное собрание, непременным условием вхождения в которое должен стать полный отказ всех его депутатов от всякой политической деятельности - по крайней мере на 15 лет или даже пожизненно. Нынешние как исполнительная, так и законодательная власти, если им доверить такое ответственное дело, быстро превратят это начинание в бессмысленный фарс.

Предлагаемый план преобразований вряд ли получится осуществить очень скоро. Чиновничество, склонное к коррупции, нечистые на руку предприниматели и преступные организации постараются сделать все возможное, чтобы он остался лишь на бумаге: сначала его постараются просто проигнорировать, а когда о нем все же станет известно достаточно широко, его объявят утопией и бредом или в лучшем случае чем-то любопытным, но которое нельзя воплотить в действительности.

Все это уже неоднократно бывало: человечество в целом живет очень не оптимально - оно выбирает себе не лучших учителей и правителей, не замечает многих замечательных научных открытий, бездумно расточает природные богатства, существуя по принципу “после нас - хоть потоп”. Но сейчас наступила смена эпох, а в такое время и небывалое бывает.

12.07 - 3.09.1999

[1] “Соидеся вся волость новгородская - пльсковичи, ладожане, роушане, корела, ижера, вожане”; “мы есмы волная князя прияли к собе и крест целовали на всем, а си яко не свою волость творита”; “ходи Ярослав ратию на Цьрниговескоую волость с новгородци и со всею властью своею на Михаила” (Словарь древнерусского языка (XI-XIV вв.). Т.1. М.,1988. С.444-445, 469-470). Ср.: “половци же услышаша всю Рускую землю идущу, бежаша за Дон..” (Воскресенская летопись. Рязань, 1998. С. 138). См. также летописную цитату на с. 4, по буквальному смыслу которой новгородцы, киевляне, смоляне, полочане сами являются “властями”.

[2] Представленный здесь взгляд, совпадая в основных чертах с концепцией И.Я. Фроянова, не во всем с ней согласуется, так как учитывает и мои собственные изыскания в древнерусской истории. В частности, именно поэтому представленные здесь древнерусские датировки в ряде случаев отличаются от традиционных.

[3] Такое противопоставление впервые фиксируется при описании переписи населения 1258 г., произведенной татарами в Новгороде при поддержке Александра Невского: летопись сообщает, что все “черные люди” выступали против переписи и готовы были биться за “святую Софию”, т.е. за вольность Новгорода от татар, в то время как бояре были за допущение в Новгород татарских “численников”. Воспользовавшись этим расколом, Александр Ярославич сумел провести на вече нужное ему решение и произвел запись новгородцев в “число”.

[4] Т.е. применительно к советскому времени, летописи зафиксировали бы знаменательные XX и XXII съезды КПСС, но не “заметили” бы XXI, XXIII и прочих “брежневских” съездов.

[5] Впрочем, как следует из “Слова о законе и благодати” митрополита Илариона, жившие в середине XI в. князья не знали, что они – Рюриковичи, и вели свое происхождение от "древнего Игоря" (ум. в 945 г.).

[6] Так полоцкие и галицкие князья были “старее” всех прочих Рюриковичей, однако в борьбе за киевский стол не участвовали.

[7] Здесь и далее я предпочитаю использовать слова “держава”, “державность” в качестве общего, родового понятия, т.е. там, где обычно принято употреблять слова “государство”, “государственность”, – по изложенным выше причинам. Его следует отличать от “самодержавия“, которое означает, что носителем державности, власти выступает одно лицо – монарх или тиран: то есть в державе власть не равна народу; власть кто-то “держит”, но не обязательно самодержец. “Штат” выступает аналогом западных терминов, восходящих к латинскому “status”, и точнее всего соответствует прежнему “демократическому государству”. Вообще же теоретический разбор понятий – особая и вполне самостоятельная тема.

[8] Необходимо принять закон, общий или касающийся должностных лиц, при котором исключается возможность анонимного перевода финансовых средств на чужие счета.

[9] Я не разбираю здесь вопрос об оптимальном строении и полномочиях Федерального собрания и в дальнейшем для краткости называю его Думой.

[10] Я здесь говорю именно об идеале, а не о живой практике Запорожской Сечи, которая, как небо от земли, отличается от идеала.

[11] Ее, учитывая скопившийся экономический и людской потенциал, следует выделить в отдельную волость. Говоря о московской элите, необходимо еще раз подчеркнуть, что собственно москвичи составляют в ней незначительное меньшинство. Но коль скоро большинство Растиньяков советского и перестроечного времени уже прочно пустило в ней корни, то целесообразно не “воевать” с этой братией в Москве, а лишить ее возможности баллотироваться на своей “исторической родине” или где попало.

СТАТЬИ

© А.В. Журавель, 2002

редактор Вячеслав Румянцев

06.01.2003