Александр ЖУРАВЕЛЬ

Автор

Строение постороннего пространства

XPOHOC

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

ИСТОРИЧЕСКИЕ ОРГАНИЗАЦИИ

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

РЕЛИГИОЗНЫЕ ТЕРМИНЫ

КАРТА САЙТА

Узнается – только вот что? Ответов предложено немало (взгляд Платонова – это взгляд ребенка, взгляд с того света, из другого измерения и др.), однако все они оставляют ощущение неполноты, походят на движение по касательной, по сторонам пространства

С одной стороны – так, с другой – эдак, с третьей – еще как-то. И все вроде верно, да что-то не так. Сколько сторон (стран) в пространстве Платонова? И что получается в результате последовательного обнаружения и наложения все новых сторон его творчества? Так ведь и получается – постороннее по отношению к Платонову пространство, построенное посредством соединения различных посторонних взглядов на цель его мира. Значение приставки “по-” – это именно движение по поверхности и, стало быть, постороннее пространство – это пространство, положенное на поверхность и потому переставшее быть таковым.

В по-стороннем мире про-странство – лишнее, именно потому что оно – про-странство: в нем по самоопределению стороны про-низывают, про-никают, про-ходят друг сквозь друга, в то время как при соединении по-сторонних взглядов, подходов, явлений не может не происходить их отталкивания.

Современные люди живут и мыслят в пространстве, разложенном на стороны. Они пытаются так или иначе сложить ранее разложенное, но эти попытки безуспешны – просто потому, что в основе разложения пространства, положения его на плоскости и обратного сложения разложенных сторон лежит ложь. И здесь нет натяжки: русский язык просто выражает то, что есть, – и ничего больше.

Постороннее пространство очень точно отображается в общепринятой математической модели мира, находящей свое конкретное воплощение во множестве научных теорий, начиная от космогонической концепции расширяющейся Вселенной и кончая изучением каких-нибудь свойств каких-нибудь химических элементов.

В этой модели стороны убегают друг от друга, оставляя после себя пустоту, ничто, нуль (0). А поскольку в действительности пространство все же есть, и мы в этом постоянно убеждаемся, то остается либо признать стороны лишь средством измерения, т.е. фикцией, что либо признать, что нуль каким-то образом постоянно заново порождает разбегающиеся стороны. Нуль тем самым оказывается знаком Бога.

Пространство же, поскольку оно – пространство, содержит в себе иную мировую схематику. Здесь стороны направлены друг на друга, и потому 0 – знак начала – выносится вовне, становясь внешней гранью, шаром, создавая цель пространства, а мера – 1 – переходит в середину. Направленные друг на друга стороны формируют три взаимно перпендикулярные плоскости, так что пространство может быть представлено как строение этих плоскостей. Поскольку одна из трех плоскостей является ведущей, то она уплощает на себя две другие плоскости, разрушая тем самым их цели и порождая разнообразие сущего.

Не берясь осмыслить сейчас все содержание пространства - а это требует переосмыслить всю современную систему знания, - отмечу однако, что последний рисунок представляет собой образ в буквальном смысле слова: "об-" - значит "круг", "оборот", "0" и "-раз" - 1. То есть - .

Отсюда следует, что целое первично по отношению к своим составляющим – вопреки кажущемуся первенству частей. Согласно такому подходу, например, человечество появилось все сразу, и мы, стало быть, сейчас, т.е. в этот час, и рождаемся, и живем, и умираем – одновременно с нашими предками и потомками, а точнее сказать, сами являемся своими и предками, и потомками.

Отсюда вытекает другой необычный вывод: образ точнее выражает суть, нежели понятие, поскольку последнее – порождение плоскости. Это делает неосновательными претензии науки стоять над искусством, считать свои результаты более достоверными, чем произведения искусства. Это заставляет задуматься над тем, как восстановить распавшееся на науку, философию, искусство, религию, мистику – что еще? – человеческое знание.

Андрей Платонов нашел путь, как преобразовать не соединимые обычными способами посторонние итоги человеческого познания в единое знание. Это путь преобразования языка – ибо все названные и неназванные стороны познания так или иначе закрепляются с помощью языка. И дело не в том, чтобы придумывать новые слова или заимствовать их из другого языка. В родном языке все необходимые слова уже есть, надо только услышать их, восстановить их пространство, вернуть им изначальный смысл.

Платонов первым начал целенаправленно заниматься этим, достигая в своих книгах поразительного эффекта: его слова-образы находили замечательное соответствие с действительностью, которую он описывал, из-за чего его “субъективный” взгляд на мир оказался прямо-таки неслыханно достоверным. Я как историк могу подтвердить: архивные документы того времени наполнены голосами платоновских героев – и наоборот. Можно спорить с исследователями, изучающими эпоху, можно ставить под сомнение точность и тонкость взгляда на нее того или иного писателя, но никому не придет в голову спорить с Платоновым: это так – и все. Дело в том, что у ученых и писателей так или иначе есть концепция, которую можно выразить в плоских понятиях. У Платонова же концепции нет – у него есть образы, принципиально не переложимые на плоскость. Отсюда и их космичность.

Слово, ставшее образом – не эпитетом, не метафорой или прочим тропом – именно образом, есть истина. И на этом могут сойтись и наука, и религия, и философия, и искусство.

Язык, которым мы пользуемся, – плоский. Мы практически нее придаем значения приставкам, суффиксам, корню, хотя пространство слова задается именно строением этих трех значимых частей слова, каждая из которых находится в различных плоскостях пространства, что и придает слову единственное уникальное значение. Слова-образы имеют каждое свою цель и свой раз, они просто разные слова. Синонимами, антонимами и прочим они делаются при положении их на плоскость – подобно тому, как делаются на плоскости пересекающимися прямые, в пространстве не имеющие точек соприкосновения. Слова, сложенные на плоскость, становятся сложными по значению, обрастают оттенками и дополнительными смыслами, все равно не способными восполнить утраченную цель. Значение, которое и сделало слово словом, становится в один ряд с прочими, а то и вовсе утрачивается, как это произошло, например, со словами “век” и “цель”, взамен которых придумали “вечность” и “цельность”.

Плоские слова нуждаются во внешних определениях. Слова-образы всегда исчерпывающе сами себя определяют. В них всегда ясно выражены и действие, и состояние, и “субъект”, и “предикат”. Стоит только услышать это, и слово станет удивительно емким и многое может поведать и о времени, и о себе.

К образу непостороннего платоновского пространства, к нулю с палочкой, я пришел вполне самостоятельно – сначала увидел это, изучая основания математики, а потом прямо услышал слово “образ”. К этому времени у меня уже было небольшое собрание слов-”тавтологий”.

И здесь позволю привести еще несколько слов, которые могут прояснить, что сулит выход из постороннего пространства.

Сначала – уже упоминавшаяся “цель”, которая есть не только стремление, но и предмет устремления. А если цель – это цель, целью человека не может быть стремление к славе, богатству, карьере и т.д. Однако что есть человек? Человек – это человек. Смысл этого слова станет яснее, если принять по внимание, что в древнерусском языке “ц” и “ч” характеризовали разные диалекты, но по значению были равноценными. И тогда “человек” прозвучит как “цель века”, как “целый век”, т.е. целая вечность. Стало быть, человек, став целым, достигнет вечности.

А таковым человек сейчас конечно же не является – не является хотя бы потому, что он всегда либо мужчина, либо женщина, т.е. пол, половинка, часть. И потому распавшиеся половинки человека, его части так стремятся воссоединиться в счастье[1]. Именно в счастье – цель человека[2], именно в счастье нам суждено вочеловечиться, перейдя от жизни теперешней к жизни новой.

Речь идет не о загробной жизни – другом веке. Еще так называемые первобытные люди ясно различали, реально жили и соприкасались с двумя взаимно перпендикулярными временами, которые историки называют сакральным (или стоячим) и профанным (текущим, историческим, тем, что у нас на часах). В первом жили вечно молодые бессмертные боги и великие герои, во втором – простые смертные. Живое чувство первого времени – века – у людей почти стерлось, но именно почти. Оно сохраняется в людях до сих пор: у кого в образе Бога, у кого – в смутных идеальных порывах. Движение в историческом времени – это именно движение в постороннем пространстве, дробящем нашу жизнь на прошлое, настоящее и будущее. Но в историческом времени создаются условия для восстановления пространства и тем самым движения человечества по перпендикуляру – к счастью. Детали такого перехода мне еще не вполне ясны, и потому я благоразумно умолкаю.

И в заключение приведу строчки Б. Пастернака:

Они совершенно созвучны всему вышесказанному. Не правда ли?

18 июля 1990

[1] Вопреки общераспространенному мнению, индийская “нирвана”, означающая “угасание, затухание”, – понятие, вовсе не близкое русскому “счастью”. Напротив, их различие как раз и показывает глубочайшее различие русской и индийской культур. Счастье не есть ни в коей мере угасание, оно – именно деяние, деяние в этой жизни для жизни последующей, которая будет тем более деянием, что цель человечества целого – преобразовать Землю в звезду. Кроме того, считается, что нирваны должна достигнуть в одиночку душа, прошедшая длинный ряд перерождений. Добиться счастья в одиночку невозможно по определению. Поскольку в этом времени люди в лучшем случае на краткий срок прикасаются к счастью, то оно как состояние осуществится всем человечеством.

[2] Сравните: целоваться – целовать себя – становится целым. То есть строение русского языка таково, что целующиеся воспринимаются как один человек.

СТАТЬИ

© А.В. Журавель, 2002

редактор Вячеслав Румянцев

06.01.2003