Франк ГЁБЛЕР

ПЕРЕЧИТЫВАЕМ ЗАНОВО

На первую страницу

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

ИСТОРИЧЕСКИЕ ОРГАНИЗАЦИИ

КАРТА САЙТА

Время и воспоминания в романе Гайто Газданова "Вечер у Клэр"

Статья немецкого литературоведа, директора Института славистики Университета в Майнце, профессора, доктора Франка Гёблера публикуется с любезного согласия автора и редакции газеты “Литература”, где был опубликован адаптированный вариант этой статьи (электронная версия: ). С надеждой на дальнейшее развивающееся сотрудничество. Г. Красухин.

“Время и воспоминание” - тема знаменитой работы Ганса Роберта Яусса “В поисках утраченного времени” (1). То, что эта тема также является центральной и для Гайто Газданова, по крайней мере, для его первого романа, можно предположить, прочитав рецензии на “Вечер у Клэр”, содержащие немало отсылок к французскому автору. Публикация прустовского романа в это время (1930) была закончена, и книга успела приобрести всеобщую известность.

Газданов, по собственному признанию, не был знаком с произведением Пруста, когда писал “Вечер у Клэр”, (2) так что сравненивая два романа по структурным и тематическим параметрам, надо исключить вопрос о возможном влиянии. Поэтому сомнительны некоторые предположения об образцах подражания молодого автора, которые высказывались в рецензиях того времени; сравнения с Прустом в них часто поверхностны, а критерии нечетки. Убедительны разве что указания на возможные аналогии и на значимость темы как таковой.

Подробного исследования темы “Время и воспоминание у Газданова” до сих пор ещё не существует. Хотя автор является одним из самых интересных прозаиков молодого поколения эмигрантов в Париже тридцатых годов, специальная литература о Гайто Газданове исчерпывается монографией Ласло Динеша, впервые открывающей для литературоведения самого автора. Кроме того, существует лишь несколько статей, предисловий и комментариев к изданиям произведений Газданова, да ещё газетные статьи и рецензии, большая часть которых относится ко времени, предшествующему Второй мировой войне (3).

Поиск аналогий между Прустом и Газдановым почти неизбежно приводит к интерпретации Пруста Гансом Робертом Яуссом, которая - даже если сравнение этих очень разных авторов и не является целью анализа - оперирует понятиями и критериями, представляющими интерес для анализа романа Газданова. Исходными параметрами являются ситуативный контекст и временная структура, в которых обнаруживает себя специфическая временная концепция романа.

“Вечер у Клэр” - роман от первого лица, в котором отсутствуют традиционные вводные пассажи (автобиография, переписка и т.п.), создающие эффект реальности. Повествование от первого лица не носит характер дневниковых заметок, более того, никак тематически не выстроено, текст не содержит в себе указания на значение и функцию описания. Рамки повествования обозначены вступительной частью, где рассказчик - очевидно, русский эмигрант в Париже - наносит визит своей знакомой Клэр, в то время как муж её в отъезде; та сначала не выходит из дома из-за болезни, а под конец становится возлюбленной рассказчика.

В названный вечер рассказчик начинает вспоминать о детских и отроческих переживаниях и впечатлениях, описание которых и составляет основную часть романа, открывающую нам, помимо прочего, предысторию связи с Клэр. При этом Газданов смешивает вымышленное с настоящими фактами своей биографии, что, однако, не позволяет объявить роман в узком смысле автобиографическим (4).

Из двух вышеназванных ипостасей лирического героя ("я" - рассказчик и "я" - объект воспоминаний) можно вывести третью. Ведь повествование ведется не в момент описываемых событий, а принадлежит к более позднему времени, которое не уточняется ни хронологически, ни ситуативно. Ясно только то, что встреча с Клэр, как сюжетное обрамление романа, и вытекающая из этой встречи цепь воспоминаний представляются автором событиями прошлого. О воспоминаниях всё время говорится в прошедшем времени, при этом зачастую используется временное наречие “теперь”, отсылающее нас к моменту действия обрамляющего повествования (5). Одновременность фабулы рассказа и воспоминаний, как у Пруста (6), упразднена.

В то время как временное построение сюжетного обрамления подчиняется хронологии, для реминисценций в романе характерны многочисленные анахронизмы, а также повторы, которые прерывают повествование всевозможными размышлениями из сферы воспоминаний. Господствующим является временное наречие “однажды”, с помощью которого рассказчик избегает точных временных обозначений, а также установления приблизительной хронологии событий.

Принцип организации повествовательных дискурсов, на первый взгляд производящих впечатление принужденно-ассоциативных, можно разгадать, только отказавшись от линеарного принципа развития сюжета, свойственного для подобного рода ретроспективных романов. Динеш говорит о “свободно-эпизодическом, вольном повествовании” и об “очевидном отсутствии сюжета, как абсолютном структурообразующем принципе”,однако его определение структуры романа, как путешествия “в глубины памяти” (7), является не вполне точным. Очевидно, что лирический герой романа, чьё имя Николай (это сообщается достаточно поздно), разделяет свою жизнь на периоды, которые предстают в виде замкнутых статичных миров, вращающихся вокруг определенного центра, “точки кристаллизации”, как высказался Яусс в связи с Прустом. У Газданова эти фазы следующие: а) раннее детство б) время, проведенное в кадетском корпусе в) гимназия (в этот период происходит знакомство Николая с Клэр) и д) гражданская война. Модель “univers partikuliers" (8) угадывается не только по отсутствию линейной цепи событий внутри периодов, но также по уникальной атмосфере каждого из “миров”, совершенно отличных друг от друга. Последнее развито настолько, что подчас читатель с появлением вновь введенного персонажа неожиданно оказывается в совсем другом времени. Здесь, определенно, имеет место осознанная стратегия воздействия на читателя, так как рассказчик сам говорит о том, что способен силою собственных воспоминаний полностью переместиться в нужный отрезок времени, совершенно затмив все предшествовавшее и последующее:

“Было в моих воспоминаниях всегда нечто невыразимо сладостное: я точно не видел и не знал всего, что со мной случилось после того момента, который я воскрешал: и я оказывался попеременно то кадетом, то школьником, то солдатом и только им, всё остальное переставало существовать. Я привыкал жить в прошедшей действительности, восстановленной моим воображением” (С. 50).

Таким образом, структурообразующими являются не “спонтанные воспоминания” (“memoire involontaire”), так высоко оцененные у Пруста, а воспоминания как осознанный акт. И каждый из отрезков жизни, воплощённых посредством этого акта, вращается вокруг определенного тематического центра: в первом периоде это отец, точнее - смерть отца, которая упоминается в самом начале, а позднее обрисовывается более подробно. Во втором периоде это общая атмосфера кадетского корпуса, которую рассказчик передаёт в картине “тяжелого каменного сна” (С. 70). В третьем, гимназическом периоде в действие вступает Клэр, образующая центр этого отрезка, но в конце снова отступающая на задний план. Что касается переживаний периода гражданской войны, то бронепоезд, на котором служит Николай, выступает ярким олицетворением мотива “постоянного отъезда”(С. 136) склонности к переменам и “переломам” (С. 95), тяги к познанию нового. (Добровольное вступление в Белую гвардию в данном контексте не имеет никаких политических и патриотических мотивов, а продиктовано исключительно желанием “узнать, что такое война” /С. 111/).

Внутри этих отрезков находятся, в свою очередь, более мелкие тематические комплексы, вокруг которых расположены различные отрывочные воспоминания. Например, мир фантазий мореходца, куда старается перенестись маленький Николай, затем двойная жизнь, которую он ведет в школьные годы: дома - милый, послушный ребенок, в школе непокорный бунтарь; и, наконец, в отрывке о гражданской войне целый эпизод на тему “трусость”.

В романе нет деления на главы, и поначалу, из-за неопределенной временной структуры, он создаёт впечатление неоформленности. Тем не менее, в нём есть своеобразная ось симметрии, которая делит роман на две части, явно отличающиеся друг от друга принципом изложения. В событиях, происходивших до встречи с Клэр, на первый план, без сомнения, выступает субъект воспоминаний - его переживания, чувства и фантазии. Во второй части, охватывающей воспоминания периода гражданской войны, субъект отступает на задний план: здесь значимыми представляются, прежде всего, многочисленные персонажи, которых встречает Николай и различные социальные или антропологические типы. Выводы Динеша о романе в целом (со ссылкой на рецензию А. Савельева /9/) - “основной смысл не в историях и эпизодах как таковых, а в том, как они воздействуют на рассказчика и в реакции рассказчика на них” (10) - справедливы лишь отчасти. Почти как в романах путешествий эпохи Просвещения, Газданов со второй половины романа вплетает в мотив путешествия экскурсы в определенные сферы современной жизни - даже даже если они не создают полную картину этого времени. Но ведь это не первая и, тем более, не единственная задача произведения.

Глядя на роман в целом, возникает вопрос: какова функция его структуры или выражаясь проще, в чем смысл воспоминаний? Если посмотреть, в каком временном контексте создаётся роман - литературы русской эмиграции первой волны - очевидно, что воспоминание является в ней основным мотивом. При этом следует обратить внимание не только на обилие мемуаров, но, к примеру, на произведения Ивана Шмелева, воссоздающего утраченный мир тесно связанной с верой жизни русского народа, или многочисленные автобиографические романы, среди которых наиболее значительный -“Жизнь Арсеньева” Бунина.

В основном развитие событий в этих произведениях протекает под воздействием двух полюсов напряжения - ностальгии и отрыва от родной почвы. В художественных (в отличие от документальных) произведениях доминирует попытка ретроспективного толкования, которая структурно соотносима с приемами традиционной сюжетной прозы.

Для определения романа Газданова скорее подходит понятие бессюжетной прозы, теоретически описанной русскими формалистами и практически воплощенной близкими им Серапионовыми братьями или, к примеру, самим Виктором Шкловским в его более или менее автобиографической прозе (“Сентиментальное путешествие”, “Zoo, или письма не о любви”). Хотя у Газданова есть сюжетно оформленные элементы, и даже в большом количестве, все они играют роль эпизодическую и не отражают общей структуры романа.

Впрочем, произведение соотносится с формализмом также в другом, возможно, более важном аспекте, поскольку “новое зрение” (11), служащее для формалистов главным критерием художественности, находит отражение и в романе Газданова: это связано с “видением нового”, поиском неизвестного, со своего рода сенсуалистическим принципом. Именно эта направленность на поиск или, выражаясь языком формалистов, “желание увидеть новое”, благодаря структуре романа эстетически исполнимо.

Теперь стоит обратить внимание на связь этой структуры с названием романа и заключенной в самом названии любовной интриги Николай - Клэр. Разъяснение этому дает эпиграф, предваряющий роман. Он взят из письма Татьяны к Онегину в третьей главе романа Пушкина: “Вся жизнь моя была залогом // Свиданья верного с тобой”. Встреча Николая с Клэр, на которую указывает эпиграф, происходит примерно в середине первой части романа, и описание её подготовлено экскурсом рассказчика, под конец перефразирующего эпиграф (С. 83).

Весной 1917 года Николай - в это время ему тринадцать или четырнадцать лет - знакомится на гимнастической площадке с восемнадцатилетней Клэр, дочерью богатого французского купца, по роду деятельности жившего какое-то время в России. Николай посещает Клэр несколько раз, но после того, как мать оскорбляет его, он прекращает визиты и не видится с девушкой в течение четырех месяцев. Осенью он случайно встречает её и узнаёт, что за это время она успела выйти замуж. Но, кажется, она не придает большого значения супружеству, поскольку тут же сообщает Николаю о том, что муж в отъезде и делает ему приглашение, в котором угадывается недвусмысленный сексуальный подтекст. Николай настолько ошеломлён, что спешит попрощаться с Клэр и снова встречает её лишь десять лет спустя в Париже.

Эти десять лет он определяет, как время ожидания Клэр. Обстоятельства последней встречи в России повторяются в настоящем (в рамочном повествовании, от которого идёт отчет прошлого), только итог другой - Клэр действительно становится возлюбленной Николая.

На первый взгляд, можно увидеть в этом свершение, конец ожиданию и поиску, то, что наполняет смыслом фрагментарные события жизни. Неверность этого вывода доказывают размышления Николая в первую ночь, проведённую с Клэр: “Теперь я жалел о том, что уже не могу больше мечтать о Клэр, как я мечтал всегда и что пройдёт еще много времени пока я создам себе иной её образ и он опять станет в ином смысле столь же недостижимым для меня, сколь недостижимым было до сих пор это тело, эти волосы, эти светло-синие облака” (С. 46).

Это место напоминает об известном толковании мифа о Дон Жуане, представленном в русской литературе, к примеру, драматической поэме Алексея Толстого. В ней всякий раз после достижения цели соблазнитель испытывает разочарование, заставляющее его искать новую жертву для своего искусства обольщения. Связь эта, должно быть, неслучайна, поскольку с первых же страниц образ Дон Жуана вводится в роман в связи с одним из второстепенных персонажей.

Во всяком случае, речь у Газданова не идет о поиске идеала любви или женской красоты, скорее, о реализации возможности, представление о которой является важнейшим жизненным стимулом. Могут ли такие представления всё время быть связаны с одними тем же человеком, кажется сомнительным; даже если рассказчик делает попытку показать обратное.

Будущее их отношений остаётся пока открытым, и представление о Клэр, как о смысле жизни, таким образом, превращается в сомнительную фантазию, что в свою очередь ставит под вопрос предполагаемое телеологическое обоснование цепочки воспоминаний.

Эпиграф также оказывается вовсе не однозначным, если рассмотреть его в контексте романа Пушкина. Хотя сама цитата предполагает одно толкование, тем не менее, просвещённый читатель знает, что объяснение в любви Татьяны Евгению встречено монологом о собственной неспособности любить, так что чувство Татьяны обречено; читатель также знает об иронии рассказчика, который именует письмо Татьяны “умильным вздором”, наперед открывая сущность её любовных мечтаний, как чистой иллюзии (12).

Рассказчик, таким образом, переворачивает собственную метафорику, сообщая о цели своего жизненного пути и, в то же время, ставя ее под сомнение; он переворачивает метафорику также в структурном отношении, разрушая её концентрической формой воспоминаний, что противоречит линейному развитию - к романам о становлении личности “Вечер у Клэр” ни в коем случае не относится.

Таким образом, ясно, чем не является процесс воспоминаний у Газданова: он не является воссозданием собственной жизни главного героя, начиная с конца (жизнь его, к тому же, ещё не завершена), это не попытка удостовериться в тождественности самому себе. Он не является также “спасением прошлого ценой будущего”, как в романе Пруста. У Пруста утраченное время может быть вновь завоевано, стоит лишь поместить его в “мастерскую памяти”. Для Марселя, как автора “Поисков”, в будущем есть только “смерть, у которой пишущий неустанно должен отвоевать свой труд”(13). У Николая же, напротив, есть будущее; он и впредь будет встречать мир всё с той же жаждой нового, поддерживающей его жизненную силу.

Потому смысл воспоминаний для него совсем не тот, что для многих эмигрантов старшего поколения, это не жалоба об экспатриации, потери идиллического единства места и времени. Бахтин описывает “идиллический хронотоп в романе” “единством места, где протекает общий жизненный процесс”. “Этот пространственный микрокосм ограничен и самодостаточен”. Хотя Бахтин ссылается на другие тексты, в ХХ веке тематику литературы изгнания также нередко определяет потерянный идеал, близкий описанному Бахтиным идиллическому хронотопу. Цель же повествования Газданова в “Вечере у Клэр” - изобразить аспекты этих миров, обладающих самоценностью и показать, как лирический герой и в будущем - где бы он ни был - будет искать их и находить.

В первом романе Набокова “Машенька” возникает та же проблема, только с несколько измененным акцентом. Набоков, как и потом Газданов, связывает свои эпизодические воспоминания (в данном случае из берлинского изгнания) с историей юношеской любви. В “Машеньке” рассказывается о том, как главный персонаж, Ганин после эмиграции оказался в состоянии некого духовного паралича. Он выходит из него, освобождаясь с помощью воспоминаний от собственного прошлого и принимая под конец решение никогда не встречаться больше со своей возлюбленной, которая тоже является частью прошлого.

Николай не должен решаться на подобный шаг по двум причинам: во-первых, для него - как становится ясно - эти разные миры, в сущности, равноценны, независимо от географического положения, во-вторых, Клэр для него не родина и не прошлое, а прямая противоположность этому - другое/новое и будущее.

Рассказчик приводит размышление общего характера, имеющее для романа центральное значение: “Я всегда бессознательно стремился к неизвестному, в котором надеялся найти новые возможности и новые страны; мне казалось, что от прикосновения с неизвестным вдруг воскреснет и появится в более чистом виде всё важное, все мои знания, и силы, и желание понять еще нечто новое” (С.97).

Таким образом, Клэр становится символом, символом поиска, познания мира, то есть самой жизнью для Николая. Поэтому не важно, что в обрамляющем повествовании прежнее представление о недосягаемой Клэр разрушено, важно, что оно силой фантазии в другом качестве может быть снова воссоздано.

Исследование временной структуры показало, что в романе различимы три временных уровня: уровень повествования, уровень воспоминания как процесса и воспоминаний-событий. В пределах последнего уровня господствует неоформленная, на первый взгляд, анахрония, которая, однако, - о чём свидетельствует более точный анализ, - основана на концентрической модели повествования, занявшей место традиционной линейной модели с причинными связями и поступательным развитием сюжета. Структурный же принцип бессюжетности оказался обусловлен концепцией “нового видения”, сходной с теорией русских формалистов. Структурное (но лишь имплицитное) расшатывание телеологической повествовательной модели, характерной для традиционного романа о становлении личности, подтверждается ироничным использованием цитаты из Пушкина в качестве эпиграфа к роману, в то время как цель, к которой казалось бы направлена жизнь, оказывается сомнительной фантазией. Но свое непосредственное значение фраза “Вся жизнь моя была залогом// Свиданья верного с тобой” вновь обретает, когда Клэр становится символом поиска, так что встреча с Клэр означает новую встречу с неизведанным.

Здесь может возникнуть вопрос о значении воспоминаний в поэтике Газданова. В самом романе нет отступлений, посвященных размышлениям на эту тему - то, что мы встречаем у Пруста. И “Вечер у Клэр” - это ни в коем случае не роман воспоминаний, плодом которых он сам и является, не “роман о романе” (14). Роман, скорее, показывает, что жизнь порождает искусство: воспоминание - инструмент познания жизни с тем, чтобы она смогла стать искусством (15). Второй компонент - воображение - оказывается в итоге составляющей первого. Поскольку фантазии Николая - часть его духовной жизни и, словно события внешней жизни, воспринимаются им как нечто пережитое. Когда рассказчик, на уровне предмета воспоминаний, всё время говорит о воспоминании-процессе как части духовной деятельности ребенка и юноши Николая, в этом можно усмотреть, с одной стороны, указание на предрасположенность к сочинительству, а с другой стороны - и это еще важнее - на то, что не изгнание является поводом для воспоминаний с целью подведения итогов, как у многих эмигрантов. Роман Газданова не об утраченном времени, не о возвращении потерянного путем претворения в искусство, он повествует о самой жизни, которая вечно меняется, заставляя меняться и лирического героя, так что персонаж - и это похоже на отсылку к “основополагающему нововведению” Пруста (Линк-Геер) - больше не изображается как нечто цельное, но как “совокупность отдельных ипостасей” (16).

Итак, воспоминание не служит возвращением потерянного “я”, но являет собой борьбу против смерти, по сути дела приравненной рассказчиком Газданова к забвению.

К подобному толкованию рассказчик, очевидно, приходит лишь после последней встречи с Клэр. Для ранних жизненных стадий характерно, пожалуй, перманентное осознание смерти, что иногда выражалось в снах о собственном конце. Школьник Николай считает это еще от отца унаследованной слабостью: самое смелое бесстрашие, на его взгляд, не способно противостоять могуществу смерти.

К выводу, что воспоминания так же определяют жизнь, как тяга к неизвестному, рассказчик приходит только после “вечера у Клэр”.

В контексте всей прозы Газданова этот первый роман наиболее экспериментален в структурном отношении. В “Ночных дорогах” (17), повествующих о приключениях парижского таксиста (этот роман также отчасти автобиографичен), уже намечается традиционная модель повествования, и эта тенденция усиливается вплоть до поздних произведений детективного характера (18). От временной концепции первого романа осталось лишь представление о том, что жизнь не может быть предопределена, и человек, вечно меняющийся, способен входить во все новые жизненные фазы, совершенно непохожие на предыдущие. Нередко у подобных выводов ярко выраженный оптимистичный оттенок, так как “перемены” - не что иное, как возможность освобождения от состояния оцепенения (19). Но в поздних романах эта концепция отразилась на структуре совсем не так, как в “Вечере у Клэр”. Было ли возвращение к сюжетной прозе уступкой консервативным вкусам большинства эмиграции или художественно мотивированным превращением литературной концепции - этот вопрос так и останется открытым.

 ПРИМЕЧАНИЯ

1. Jau? H. R. Zeit und Erinnerung in Marcel Prousts „A la recherche du temps perdu". Ein Beitrag zur Theorie des Romans (1955). Frankfurt am Main, 1986.

2. См.: L. Dienes, Russian Literature in Exile. The Life and Work of Gajto Gazdanov, Munchen 1982 (Slavistische Beitrage, Bd.154), S.70.

3. Динеш приводит, по крайней мере, 258 названий; при этом в большинстве случаев речь идет лишь об упоминаниях Газданова. Непосредственно “Вечеру у Клэр” посвящены следующие рецензии: Оцуп Н. “Гайто Газданов”. “Вечер у Клэр” // Числа 1 (1930); Осоргин М. “Вечер у Клэр” // Последние новости. 6.2.1930; Адамович Г. Литературная неделя. “Вечер у Клэр” Г. Газданова. // Иллюстрированная Россия. 8.3.1930; Зайцев Б. “Вечер у Клэр” Г. Газданова //Россия и славянство. 22.3.1930; Слоним М. Литературный дневник. Воля России. № 5/6 (1930). Вейдле В. Русская литература в иммиграции. Новая проза // Возрождение. 19.7.1930. Ссылка на Пруста сначала появляется у Осоргина и впоследствии повторяется большинством рецензентов.

4. Два важных этапа детства и юности, включенные Газдановым в роман, - гимназия в Харькове и кадетский корпус в Полтаве- присутствуют и в романе с заведомо вымышленными событиями (ср. комментарии к роману Газданова “Пилигримы” // Другие берега. № 1 (1992). С. 112), но, что характерно, без обозначения конкретного места действия.

5. Напр.: “В моей памяти возникал” (С. 144); “Теперь я вспоминал” (С. 94 и С. 128) и т. д. Цитаты из романа приводятся по изданию: Газданов Г. Собр. соч. в 3 т. Т. 1. М.: Согласие 1996).

6. Ср. Link-Heer U. Prousts „A la recherche du temps perdu" und die Form der Autobiographie. Zum Verhaltnis fiktionaler und pragmatischer Erzahltexte, Amsterdam 1988 (Beihefte zu Poetica, Heft 18), S.326.

9. Савельев А. Г. Газданов. “Вечер у Клэр” // Руль. 2.4.1930

10. Динеш Л. Цит. изд. С.74.

11. Ср. Р. Лахман “Остранение и новое видение у Виктора Шкловского”, Поэтика 3, 1970, С. 226-249

12. Своеобразная взаимосвязь между двумя этими произведениями обнаруживается в роли, отведенной французскому языку в обеих любовных историях: Татьяна пишет объяснение в любви на французском языке, и Евгений неверно понимает это как признак банальной поверхностности, слишком хорошо знакомой ему по петербургской жизни. - Николай прекращает общение с Клэр после того, как её мать в его присутствии пренебрежительно отозвалась о появлении и внешнем виде гостя - на французском языке, ошибочно полагая, что тот не понимает, и показывая тем самым недостаток собственной культуры. В обоих случаях разрыв происходит по причине того, что мужчины противостоит требованиям приличий, которых онт не принимают. И Евгений и Николай совершают ошибку, приписывая эти требования своим женским визави.

13. Яусс Г. Цит. изд. С.360.

14. Яусс Г. Цит. изд. С.282. Для Яусса фабула “Поисков”, раскрученная с конца, представляется “генезисом произведения искусства”, разъяснившим “доселе неведомые связи” между духовными переживаниями лирического “я”” (Марселя) (Там же. С..274)

15. В романе Набокова “Машенька” воспоминания Ганина изображены так, что представляются чуть ли не выдумкой, то есть продуктом фантазии или же творческого воображения Ганина.

16. Линк-Геер У. Цит. изд. С. 329.

17. “Ночные дороги” впервые опубликованы в “Современных записках”. №№ 67-70 (1939-1940). Публикация не была завершена из-за начала войны, и полностью роман вышел только в 1952 году отдельной книгой в Нью-Йорке.

18. Например: “История одного путешествия”. Paris, 1938; также: “Возвращение Будды” // Новый журнал. №№ 22 (1949), 23 (1950).

19. Ср., например: “Эвелина и ее друзья” // Новый журнал №№ 92 (1968), 94-97 (1969), 98-101 (1970), 102, 104-105 (1971).

Адрес первой публикации статьи:  http://lit.1september.ru/2001/45/2.htm

ВСЕ ПРОЕКТЫ:

Русская жизнь

XPOHOC

ФЛОРЕНСКИЙ

НАУКА

РОССИЯ

МГУ

СЛОВО

ГЕОСИНХРОНИЯ

ПАМПАСЫ

МОЛОКО

ГАЗДАНОВ

ПЛАТОНОВ

СТАТЬИ

Председатель Общества друзей Гайто Газданова -

Юрий Дмитриевич Нечипоренко

редактор Вячеслав Румянцев 01.07.2002