   |
| |
Владимир БЕРЕЗИН |
|
|
РОВЕСНИКИ |
На первую страницуСТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫБИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫБИБЛИОТЕКА ХРОНОСАПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬИСТОРИЧЕСКИЕ ОРГАНИЗАЦИИКАРТА САЙТА |
Чем-то они похожи на две компоненты комплексного числа, а комплексные числа были придуманы в XVI веке. Я не знаю, был ли итальянец Бомбелли первым, кто написал Z=X+IY, или же это сделали другие, безвестные математики. Первая часть таких чисел называется действительной, а другая - мнимой. Причём, в противоречии с языком обывателя ни одна из них не хуже другой. Одну, бывает, соотносят с длиной, а другую с величиной угла... Но это ненужные подробности. Через сто лет после их изобретения Лейбниц писал о комплексных числах как о "прекрасном и чудесном убежище божественного духа, почти амфибии бытия с небытиём". Причина восхищения Лейбница - во взаимном существовании двух компонент. Но разговор не о математике. Разговор о литературе. К сожалению, самым простым путем критика является сравнение стихов, книг и писателей с последующей оценкой. А оценка чаще всего выражается в терминах "лучше" или "хуже". Однако, литература если в чём и похожа на математику, так это в том, что книги и писатели чаще напоминают две компоненты комплексного числа. Сравнение не получается, получается лишь параллельный разговор. Разговор о Париже двадцатых-тридцатых годов, где причудливо переплелись разные нации и разные культуры. Разговор о русской эмиграции, вернее о двух писателях - Газданове и Поплавском. Оба они - рождения 1903 года, это одно поколение, несмотря на то, что Газданов "белым Гайдаром" успел повоевать в Крыму. Газданов жил во Франции, а не в русском Париже. Он говорил на чужом - своём французском языке и чувствовал себя свободно в иной культуре. Литературный слух, чутьё, поставленное ему каким-то безвестным гимназическим учителем - должно быть в Болгарии - позволяло ему ориентироваться и в литературе и в суровом мире парижских заработков. Этот учитель время от времени возникает на страницах его романов - начиная с "Вечера у Клэр". Соотношение прозы Газданова и европейской литературы, зажатой между двумя мировыми войнами, с её эсхатологическим оттенком и предчувствием, только начинает изучаться. Эта литература была написана особым, потерянным поколением. Поколением, почувствовавшим запах тления не со страниц Оскара Уальда, а под Верденом и Маасом. Древним грекам было позволительно плакать прилюдно и по три раза на дню. Романтики могли писать о своём чувстве открыто, и их герои причитали о неразделённой любви, доводя до самоубийства читателей. Безжалостный железный век, век танков и иприта приучил литературу к сдержанности. Страдание должно было подразумеваться, говорить о нём прямо стало неприлично, так же как и рифмовать "кровь" и "любовь". Газданов писатель русской традиции, идущий за Буниным и Шмелевым. Но его отличает от старшего поколения не только то, что он ввел в свои романы французов и американцев в качестве равноправных героев, а иной этический подход. В "Ночных дорогах" он безжалостен, и это не похоже на русскую классику. Однако, многие его герои, несмотря на внешний скептицизм, очень эмоциональны. Это касается и Alter ego автора в "Ночных дорогах". Газданов входит в контекст европейской литературы, его существование в ней равноправно. Такая позиция всегда приводит к обособлению. По крайней мере к обособлению от мира русской эмиграции. В берберовском "Курсиве..." он упоминается лишь однажды, и то при перечислении присутствовавших на чьих-то похоронах. Кругу Ходасевича и Берберовой принадлежал иной человек, иной писатель - Поплавский. Это был тип герметического литератора, замкнутого на узкий круг своих соотечественников. Существует (и тут разговор приводит к современному кинематографу) блестящий фильм Отара Иоселиани "Жил певчий дрозд". Это история музыканта, который существует в двух мирах - мире родственных и дружеских отношений тбилисского горожанина, суеты и калейдоскопичности этих отношений, мира, в котором он каждый раз чуть-чуть не опаздывает на свои несколько тактов - и мира, который заключён в удивительной музыкальной фразе, посещающей героя время от времени. Он погибает, и зритель остаётся перед неразрешимым вопросом - кто он, этот музыкант. Может, человек не выполнивший своего предназначения, упустивший, то, что было дано ему от Бога, или тот человек, присутствие которого в жизни обеспечивает её течение, как необходимая шестеренка в часах обеспечивает работу всего механизма. Герой Иоселиани чем-то похож на Поплавского. Набоков немного брезгливо цитировал его поэтический сборник, "О, Морелла, усни, как ужасны орлиные жизни..."; "Подлетает к подъезду одёр Дон Кихота и надменный Санчо на красном осле". "Чувствуешь сомнение и легкую тошноту. - писал Набоков, - нестерпимая смесь Северянина, Вертинского и Пастернака (худшего Пастернака), и всё это ещё приправлено каким-то ужасным провинциализмом, словно человек живёт безвыездно в том эстонском городке, где отпечатана и прескверно отпечатана его книга... ...до смешного беспомощен - иногда даже кажется (насколько все четыре строки в строфе случайны), что это четверо не очень образованных людей сыграли в буриме". Набоков заключает рецензию недвусмысленным советом Поплавскому попробовать себя в прозе. Он и попробовал. В одном из своих романов он писал, что на второй день творения, когда была создана твердь земная, на ней появилась пальма, под пальмой - столик, за которым навеки устроился скучающий русский эмигрант в потёртом костюме. За тридцать три года он успел выпустить несколько поэтических сборников и два романа, большие похожих на соединённые эссе. Газданов писал о Поплавском, что его литературное происхождение чрезвычайно легко определить - "Поплавский неотделим от Эдгара По, Рембо, Бодлера..." Поплавский был известен своими тёмными очками, из-за которых его называли "человеком без взгляда". Сам Газданов писал в "Современных записках" о знаменитом взгляде Поплавского, что от очков не было видно глаз поэта, и оттого его улыбка напоминала доверчивую улыбку слепого. Но однажды тот снял очки, и Газданов увидел, что у него были небольшие глаза, неулыбающиеся, очень чужие и холодные. Эта демоничность, соединённая с молениями и мистикой привлекала к нему молодёжь. Ещё в пятидесятых годах в Париже существовала компания молодых (или уже не очень молодых) людей, для которых, по свидетельству Терапиано: "Поплавский, помимо чисто литературного значения, оставался чуть ли не духовным водителем". В отличие от работника Газданова Поплавскому была чужда иная работа, нежели философские размышления. Об этом сообщал Струве: "...жестокая правда требует отметить и то, что Поплавский, здоровый человек, боксёр "сильный и ловкий спортсмен" не умел и не хотел работать (это отмечал и Бердяев), не мог и не хотел жить в плане реальности. Поплавский успел очень мало. Бердяев вообще писал, что "Поплавский надрывается в этом стремлении к святости... Я не имею в виду активную реакцию на реальность, без которой невозможна борьба, невозможен по-настоящему акт. Тот, кто лишён зоркости в отношении к реальности или связывает её с астральными силами, тот неспособен к акту". Мистик и теософ, человек, поминутно менявший свои убеждения, нечёсаный и не глаженый, он мог часами валяться на кровати. Но, в отличие от классической русской жизни на диване, Поплавский изнурял себя молитвами. До флагелляции дело не дошло, однако дошло до героина. Современный русский язык позволяет сказать о смерти Поплавского одним словом - передозировка. Итак, это была мнимая жизнь за шесть франков в неделю. Ходасевич позднее говорил, что никто не смеет упрекнуть Поплавского за неё. Действительно, нет ничего легче, чем сравнивать выбритого Газданова и небритого Поплавского. Суть заключается в другом, совсем обратном. То внутреннее движение, которое чувствуется в его романах, сила его образов, ворочающихся внутри страниц, дают понятие о силе таланта. Сила эта рассеялась, а не сосредоточилась, как у Газданова. Это два разных подхода, когда один (как, скажем, великий лютеранин Ганс Сакс) выполняет дневной урок, стуча молотком по башмакам на колодке, а потом сочиняет песню, или (как Якоб Бёме) поднимает взгляд к небу и видит в небесах Богородицу; другой же просто ждет озарения, немало не беспокоясь об окружающем мире. Лютеранская любовь к труду как метод существования творца так же правомерна как ожидание чуда на диване. Всё определяется результатом. Поплавского и Газданова отличает многое. Они различны, но составляют одно - ткань времени и литературы, тот мир, в частности парижский, где Хемингуэй спрашивает в книжной лавке Сильвии Бич, в котором часу туда заходит Джойс, где Генри Миллер снимает тех монпарнасских проституток, к которым боялся подойти Поплавский, а герой "Фиесты" садится в газдановское такси. В романе Поплавского "Аполлон Безобразов" есть сцена кутежа в ресторане, где он описывает разговоры шофeров, которых, по всей видимости, презирал. А в "Ночных дорогах" автор бесстрастно описывает развоз шофёрами пьяных русских. И уж не Поплавского ли имеет в виду Газданов, говоря о своих потусторонних русских товарищахe Они существуют совместно, как два зеркальца русской эмиграции, как две её компоненты, как две части комплексного числа - и каждая из них не лучше и не хуже другой.
ГАЗДАНОВ И МАССОВАЯ ЛИТЕРАТУРА
I Иногда считается, что части газдановских романов свойственна утрата вкуса. Что эстетический компас выверенный в "Ночных дорогах" сбоит в иных текстах, что в газдановских романах появлялся нестерпимый привкус Ремарка. Этот привкус, рассуждает наблюдатель, тем более нестерпим, чем более замечателен его русский язык, плавность течения сюжета. Привкус Ремарка был особенно заметен в СССР в шестидесятые годы. Один из созданных Геннадием Шпаликовым двадцатилетних героев говорит: "Я, видимо, был должен приехать к тебе в тумане на гоночном автомобиле, и всё это называется Эрих Мария Ремарк...". То, что образованные люди зовут хронотопом: автомобиль с открытым верхом, поездка на юг Франции, перечисление пищи съеденной в маленьких ресторанчиках и исстрадавшиеся женщины - слишком прочно связаны с сентиментальным немцем. Для большинства романов Гайто Газданова характерна интрига, та черта, которая связывается с понятием "занимательность". В литературе (как и в жизни) основными компонентами интриги являются криминальный мотив и мотив мелодрамы. Оборотной стороной сюжета становится то, что либидо и мортидо идут рука о руку. Уникальность Газданова в том, что им, помимо того, что называется "высокой литературы", создан ряд высококачественных беллетристических произведений. В своей книге о Газданове Ласло Динеш
пишет: "В то время как многие из великих
прозаиков западной литературы не были
беллетристами, в России хорошая поза была
синонимична хорошей беллетристике" Теперь же мы привыкли к той литературной ситуации, в которой существует огромное пространство между элитарной высокой литературой и массовой литературой низкого качества. Поэтому неправомочен упрёк в "недостаточной художественности" некоторых романов Газданова – они просто построены по другим законам, и, живут в их рамках.
II Говоря о мелодраматическом эффекте позы Газданова, нужно прежде всего договориться о терминах. Понятия жанра и стиля - загадочны. Они теряются в современном мире, где криво повешенный на спинку стула пиджак уже является предметом искусства. Концепт-арт, придя из живописи, получает огромное распространение фронту. Текст, фрагмент текста, череда букв становится произведением, самодостаточным артефактом. Понятия жанра и стиля загадочны всегда, не только в нынешнее неспокойное время, а на протяжении всей истории культуры. Но мы говорим о литературе. Эпос, лирика, драма, античный роман, готический роман, чёрный роман, собственно роман, повесть или новелла, рассказ - все эти термины, повторяясь, перекрывая друг друга, в сущности ничего не объясняют. Их слишком много. Тема дробится и множится, говорящие используют эмоции вместо аргументов. Для привлечения внимания школьников учителя незатейливо объявляют "Преступление и наказание" - детективом. И, положа руку на сердце - почему бы нет, они имеют на это формальное право. В обсуждении проблемы мы коснулись детектива. Считается, что детектив - непременная часть массовой культуры. Впрочем, массовая культура - тоже нечто неопределённое до конца. Детектив может быть интеллектуальным, образовательным, мистическим, может превратится в боевик, криминальный роман, плутовской роман или милицейский, роман приключений. У русской литературы, иногда называемой классической, с детективом отношения сложные - на протяжении веков (по крайней мере, двух) было принято считать его второсортным жанром. Корней Чуковский в начале века ужасался тиражам Ната Пинкертона, Иван Семёнов сравнивал чтение детективных выпусков с приобщением к курению. А ведь на самом деле понятие видов начиная с Ламарка не есть предмет этики. Обвал переводных детективов на русский рынок в последние десять лет показал, что это - особая культура. Особая культура чтения, потребления, производства детективной продукции, особая система взаимоотношений с нелитературной культурой - кино, телевидением, например. Это - часть жизни. Но вслед за детективом, в его тени к русскому читателю пришёл и иной вид литературы. Иногда его называют "женским романом". Иногда про него говорят, что это "сентиментальный роман" или "любовный роман". Можно употребить и слово "мелодрама". И опять все определения неточны. Они, как любая система измерения, неточны, и напоминают тришкин кафтан. Преуспевая в определении одного параметра, эти термины катастрофически беспомощны в другом. Каждый по отдельности они не сообщают ничего о том, что ограничивает этот жанр, что отделяет его от других, схожих. Сентиментализм, скажем, объемлет Стерна, "Новую Элоизу" Руссо, "Страдания юного Вертера" Гёте, Ричардсона и Карамзина. Женский роман - что этоe Роман для женщинe Роман о женщинахe Или же всякое произведение, написанное писателем женского полаe Без комментария это непонятно. А ведь у обсуждаемого, нет не жанра, а типа литературы, есть существенные особенности, которых не имеет даже, скажем, детектив. Тема почти необъятна. Поэтому мы говорим лишь о частном явлении. Введем особое понятие - ЛАВБУРГЕР. Лавбургер есть литературное произведение определённого объёма - чаще десять-пятнадцать или же тридцать листов) и жёсткой сюжетной конструкции, в основе которой лежит рассказ о любви. Название хорошее, эстетически непротиворечивое. Непротиворечиво оно потому, что образовано от известного гастрономического продукта, подобно веджетебургерам, чикенбургерам и проч. Бояться его иностранного вида не стоит - ведь стилистика этой литературы действительно заимствована. Семантика термина непротиворечива тоже. Чтобы её пояснить, и, заодно, отвлечься от схематического изложения материала, я расскажу следующую историю. Я расскажу историю о "Макдональдсе". Мало кто обращает внимание на то, что официально "Макдональдс" называется - ресторан быстрого питания. Для москвича (или, как гласит традиционная формула) - гостя столицы он давно уже не диковинка. Несколько лет он замещал в массовом сознании и практике просто ресторан и кафе. Ничего порочного в быстрой еде нет, это не издержка, а черта городского образа жизни. Однако, быстрая еда требует быстрого приготовления, норматива и регламента. Вот из Солнцева идут в центр Москвы тяжело гружёные замороженными булочками фуры, вот картошка, которую, в металлической сетке, на строго определённое время опускают в кипящее масло, вот дозаторы всего - напитков, мороженого, специй и мыла в туалете. А вот создатели гамбургеров и чизбургеров, одетые в разноцветные - но отмеченные печатью субординации формы. Технологическая операция, которую выполняет ка каждый из них, точна и проста, а сами творцы взаимозаменяемы. Это фордовский конвейер в пищевой индустрии. Он красив и беспорочен. Сравнение с автомобилями неслучайно – Газданов, для которого машина была средством к существованию многие годы предельно внимательно относился к любой своей работе, в том числе механической. Он соблюдал технологию работы – какой бы она не была. Теперь вернёмся к литературе, а именно к лавбургерам, вернёмся к анализу. Дело в том, что создание лавбургеров - производство, серьёзное и расчётливое, с маркетингом и продвижением товара на рынок, с законами, неотличимыми от производства иной классической продукции. Нарушение технологии в нём губительно. А это нарушение - не только отсутствие хеппи-энда, например, создаёт ситуацию сравнимую с той, в которой окажется посетитель "Макдональдса", обнаружив в середине чизбургера еловую шишку. В каком-то смысле лавбургер стремится (к такому стремлению его вынуждают законы спроса) к почти ритуальному совершенству. Совершенство лавбургера напоминает совершенство автомобиля. Существует элитарная модель, перспективная, антикварная, псевдоантикварная - модель под старину. Наличествует снайперски-точно сделанный бестселлер и блестяще сделанная серия, из которой невозможно выделить отдельную книгу. Иногда главное в ней - репутация издательства, а иногда - имя автора. Но это тема отдельного разговора. Сформулируем те основные положения теории лавбургера, которые мы рассмотрели. Во-первых: жёсткая конструкция, о которой мы уже упоминали. Во-вторых: особое положение в России, экзотичность для русского читателя успокоительного гедонизма этой литературы. Как и в случае с традиционной продукцией "Макдональдса", в лавбургере нет изначального порока. Он был необходим цивилизации, и цивилизация создала его, так же, как она создала средства коммуникации, радио и телевизор. Описан следующий случай: Горький спорил с кем-то о понятности фразы "Религия - опиум для народа". Спорщики обратились к красноармейцу, стоящему на часах и спросили его, что такое, по его мнению, опиум. - Известное дело, ответил красноармеец. - Это лекарство. История эта похожа на притчу, и в ней много завязок. Неприятно ханжество, с которым унижают технологию - в области, касающейся автомобильного конвейера, оно изжито. С другой стороны печальна участь человека питающегося исключительно быстро, разогретыми булочками и кофе исключительно в пластиковых стаканчиках. Собственно, буфер именно с этим типом литературы представляют собой романы Газданова – вернее, те из них, что считаются иногда уныло-сентиментальными. Именно те, в которых находят привкус мелодрамы. Действительно, в них присутствуют непременные компоненты масскультурной мелодрамы. Это и гармоничность персонажей. Идеальные герои, присутствующие во многих романах. Такие, как идеальные герои и идеальные отношения рассказчика и его друзей в "Эвелине и её друзьях". Женский роман с его спокойным течением. Случайность развязок и сведение концов через автомобильные аварии и внезапные исцеления. И самое главное – практически каждое произведение Газданова имеет счастливую развязку.
III Для Газданова автобиографичность, связана с тем временем, когда изгнание привело два с половиной миллиона соотечественников из князи в грязь – в нужду зарубежной жизни. Но был ещё один писатель, которого уместно привести в ряду тех, что были переделаны, превращены эпохой. Это Аркадий Гайдар. Всего на год старше Газданова, он четырнадцати лет пошёл добровольцем в Красную армию (Газданов попадает на войну так же в 1919 году – вполне добровольно). Надо сказать, что после Первой мировой войны отношение к убийству стало несколько иным. Это заметно во всей европейской культуре. Однако российская история продлила состояние войны ещё на несколько лет и кардинально преобразовала культурный и социальный опыт. В одном из самых известных рассказов Гайдара есть следующий пассаж: "- Это белые. И тотчас погас костёр, лязгнули расхваченные винтовки, а изменник Каплаухов тайно разорвал партийный билет. - Это беженцы... И тогда всем стало так радостно и смешно,
что, наскоро расстреляв проклятого Каплаухова,
вздули они яркие костры и весело пили чай, угощая
хлебом беженских мальчишек и девочек, которые
смотрели на них огромными доверчивыми
глазами" Убийство превращается в некий абстрактный акт, подобный многочисленным смертям хармсовских персонажей. Вообще, военный опыт, опыт участия в разрешённом убийстве особым образом трансформируется в прозе не только Гайдара, но и Газданова. Смерти в его романах почти ритуальны и отдают привкусом архаичного мировоззрения. Это тем более заметно при выверенном стиле описания. Судьба и метод работы писателя подводят к следующему суждению – он относится к любому своему тексту ответственно, не поддаваясь эйфории, и тщательно отделывая даже "коммерческие" работы. Итак, два фактора – мелодраматическая занимательность и криминальная интрига делают романы Газданова, ранее считавшиеся случайными в его творчестве, к сожалению уникальным опытом качественной беллетристики. ПРИМЕЧАНИЯ.
1 - Ласло Диенеш. Гайто Газданов. Владикавкакз, Сев.кавказ институт гуманитарных исследований.,1995, с. 27. 2 - Аркадий Гайдар. т 2, М. 1955. |
ВСЕ ПРОЕКТЫ:Русская жизньМОЛОКОБЕЛЬСКXPOHOCФЛОРЕНСКИЙНАУКАРОССИЯМГУСЛОВОГЕОСИНХРОНИЯПАМПАСЫГАЗДАНОВПЛАТОНОВ |
|
|
СТАТЬИ |
|
Председатель Общества друзей Гайто Газданова -Юрий Дмитриевич Нечипоренкоредактор Вячеслав Румянцев 01.07.2002 |
Два молодых писателя, два ровесника,
выделяются среди круга русско-парижских
литераторов.
1