Юрий НЕЧИПОРЕНКО

ТАИНСТВО ГАЗДАНОВА

На первую страницу

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

ИСТОРИЧЕСКИЕ ОРГАНИЗАЦИИ

КАРТА САЙТА

Нынче, через полвека после этих пеней, явились жанры "магического реализма" и "мистического детектива", сочетающие реальность, вымысел и сведения того рода, которые связывают с эзотерической традицией (речь не идет о "дешевом чтиве" с профанацией представлений, которые требуют особо деликатного обращения в силу своей сокровенности). К "магическому реализму" относят, например, прозу Дино Буццати, классиком жанра "мистических детективов" считается Чарльз Вильямс, член литературного триумвирата Инклинков (куда входили еще Толкин и Льюис). Если рассматривать подобную литературу в целом, то для ее анализа следует развить специальное "мистическое" литературоведение.

Основанием такого анализа может послужить книга Ольги Фрайденберг "Поэтика сюжета". Проза Газданова является традиционной и не претендует на мистику, но по сути традиция, на которую он опирался, связана с глубокой архаикой. А там, где архаика, естественно обнаружить мифологичное сознание со следами мистики и первобытной магии. Не декларацию мистики, претензию на таинства - а саму структуру повествования, организованную по законам мифологичного сознания.

Шествие и пиршество - древние архетипы литературного повествования служат основаниями сюжетов Газданова: герои его, как и сам автор, скитались по ночным улицам, отогревались в кафе, пировали в ресторанах. В ресторанах происходят важные встречи и разговоры, завязываются узлы новелл и романов Газданова. Писатель представлял человеческую жизнь через метафору путешествия и остановки: "История одного путешествия", "Полет", "Ночные дороги", "Пилигримы" - названия романов Газданова убеждают в правомочности подхода к прозе Газданова с позиций мифо-ритуальной поэтики. В этом подходе сюжетом окажется внутреннее развитие чувств, последовательность психических состояний, в которых пребывает автор - и через которые он ведет читателя в своих странствиях, чем-то напоминающих шаманские путешествия.

Искусство имеет истоком древние праздники, которые устраивали жрецы. В Шумере и Вавилоне записи преданий сопровождались замечаниями, под какую музыку и с какими инструментами их надлежало исполнять. Существовало единство предания и обряда, мифа и ритуала. Мистерии Древнего Мира предшестовали мистериям Средних веков, в их основании были инициационные практики. Эти практики лежат и в основании волшебной сказки. Сюжеты этих сказок содержат комбинации определенных элементов. Герой проходил испытания, отправлялся в путешествие, встречался с "волшебным помощником".

Нечто похожее мы видим в прозе Газданова. Герой романа "Вечер у Клер" накануне своего совершеннолетия встречается с дядей - необыкновенным человеком, который говорит ему пророческие слова, что западают в душу героя на всю жизнь. Эти слова в 1930 году звучали крамолой для русской эмиграции. Герой поступает в Белую Армию, пренебрегая словами дяди. Племянник и дядя: само именование этих родственных персонажей в русском языке говорит об их пограничности в смысле родства. "Скажи ка, дядя!" - так можно обратиться и к незнакомому человеку. Что же касается слова "племянник", то уже в самом корне его содержится указание на племя: целое племя может считаться племянниками. Любопытно, что во многих древних культурах именно дяди, братья матери или отца воспитывали детей вместо родителей. Дядька как воспитатель, как тип волшебного помощника, умудренного опытом человека, который помогает герою преодолеть затруднения и выдержать испытания в сказке, сменяется у Газданова дядей - разрушителем иллюзий. Разговор с дядей помогает герою "Вечер у Клер" преодолеть затруднения внутреннего рода, позволяет ему найти ориентиры в жизни. Юный герой идет сражаться на стороне Белой Армии не потому, что он хочет воевать за правду, а потому, что принимает сторону побеждаемых.

То, что в сказке имеет характер внешний, вещественно= символический, в прозе Газданова обретает характер внутренний, психологический. Благодаря точно выстроенным повествовательным структурам трогательно выглядят отношения Газданова с читателем. Читатель опускает свой взор в книгу - и душа его уносится далеко - действует магия чтения, от которой читатель впадает в состояние, близкое к упоению, грезам или сну. Увлеченный читатель слепнет и немеет, он теряет представление о времени и пространстве: его ведет поводырь по ландшафтам внутренних состояний, навевая ощущение за ощущением. Но таков любой писатель - скажите вы, причем здесь Газданов? Набоков, который соревновался с Газдановым за пальму первенства среди эмигрантских писателей, пока не дезертировал в другой язык, в иные темы и культуры, будучи уничтоженным в романе "Призрак Александра Вульфа" - Набоков был иным. Англо-русский писатель был наблюдателем, соглядатаем, исследователем - и сохранял с известной брезгливостью дистанцию между собой и читателем: не брал его за руку с тем естественным жестом, с каким зрячий мальчик-поводырь берет своего слепца. Образ автора в прозе Газданова не высокомерен: в "такси" его текстов садятся воры и проститутки, грязные и больные люди - и он не морщится, развозя их по своим местам. У Газданова хватало на них на всех внимания и любви. Набоков рассматривал людей, как мошек под микроскопом, сделав исключение лишь для своего отца в романе "Дар".

Газданов был не только участником кровопролитных сражений, он был свидетелем чудовищных процессов, происходящих в душах людей, лишенных родины. Не случайно первые рассказы его наполнены столь тяжелым материлом, как убийства и помешательства, страдания и смерти. Свидетель отличается от наблюдателя, следователя и соглядатая именно тем, что участвует в происходящем - и рискует стать жертвой или превратиться в обвиняемого. Сколь велик должен быть талант, какими качествами должен обладать писатель, чтобы миазмы жизни не просачивались сквозь его рассказы в душу читателя, а превращались в тот драгоценный фермент, который врачует сердца людей! Роман "Вечер у Клер" имел успех не только в эмиграции: как известно, Горький хлопотал о том, чтобы издать его в СССР. В этом романе, как и в "Белой Гвардии" Булгакова содержится осмысление опыта гражданской войны, так необходимое русскому обществу в период нового жизнестроительства. Мы можем только гадать, что бы произошло, если бы роман был издан на родине писателя в 30-е годы.

До настоящего времени существует несправедливость критиков по отношению к Газданову. Литературная мода прошла мимо него, никаких скандалов и рекламных акций он не совершал. Делал он нечто иное - не то, что обречено на мгновенный успех, а то, что является по сути новационным. Любопытно, что когда Вацлав Михальский предложил роман "Вечер у Клер" в "Новый мир" в 1984 году, там не сочли возможным его опубликовать, похожая история повторилась через несколько лет со Станиславом Никоненко - в этот раз сослались на то, что весь журнальный об ем занят публикациями "Красного колеса"... Так получилось, что Газданов вышел в читательский обиход не через парадные двери "толстых журналов", а просочился через тонкие журналы и газетные публикации - "Советскому воину", "Литературной России", "Студенческому меридиану" и "Независимой газете" выпала честь представлять первые публикации Газданова широкому читателю. Это значит, что литературный эстаблишмент, советская и пост-советская "элита" начисто лишены вкуса: речь шла о публикации одного из лучших романов ХХ века!

Каждый крупный писатель приносит в литературу нечто новое. Новационность Газданова состоит, на наш взгляд, не только в том, что он изумительным образом передал атмосферу Парижа, переживания эмигрантов, дух философии ХХ века. Жизнь вошла в его романы и новеллы сочными кусками именно потому, что Газданов нашел для современной прозы адекватный способ построения. Этот способ условно можно назвать "мистериальным". Слово мистерия в переводе с греческого означает "таинство", за разглашение тайн Элевсинских мистерий в Древней Греции виновного ожидала смертная казнь. Поэтому до сих пор не известно точно, что происходило в мистериях. Сами мистерии имели истоком процедуры инициации. Юноша, вступающий на правах равного в первобытный социум, проходил посвящение, необходимым этапом которого были испытания - он умирал в прежнем качестве и рождался в новом, обретая новый социальный статус.

В общих чертах известно, в чем смысл мистерий. Мистерии давали ответ на вызов смерти, проведение мистерий, как и вообще праздников в древности, было необходимым элементом регуляции жизни человека в социуме. Говоря современным языком, речь шла о создании общественного сознания. Праздники придавали жизни смысл. Не случайно после кровавых событий первой мировой войны явились фигуры Карла Юнга и Томаса Манна: первый заговорил об архетипах сознания, второй - о месте писателя в обществе как человека праздничного. Речь шла об осмыслении европейской элитой опыта войны, о реабилитации мифологичного сознания, с которым, как казалось, покончил рациональный Х1Х век. И здесь Газданов внес свою лепту: он обратился к построению прозы вне привычной схемы жесткого сюжета и заранее заданной композиции. Он писал по наитию, он работал на "передовой искусства" - в той его части, которая непосредственно примыкает к жизни. Газданова упрекали за то, что он описал известных людей и реальные события, что он устраивал из жизни перфоманс. Перфоманс - это представление, основанное на импровизации, артистическая провокация, вызов, энергия которого необходима для исследования реальности. В перфомансе, как и в мистерии, есть таинство - здесь нет заранее заданного сценария, программы действий. Перфоманс - это представление "с открытым концом" - сама жизнь должна откликнуться на провокацию и направить действие по-своему. Писателю следует обладать редким чутьем, чтобы под его пером произошло преображение жизни в искусство.

Писатель-диктатор, который занимается "самовыражением", не способен выразить тончайшие душевные переживания: таковые могут попасть только в сеть, раскинутую чутким охотником. Перфоманс - ловчая сеть для тончайших, почти невыразимых, призрачных ощущений. Газданов писал роман "Призрак Александра Вольфа" восемь лет - и сделал четыре варианта конца этого романа. Эта работа - пример изготовления ловчей сети. Как плелись узлы этой сети, можно узнать, следя за развитием вариантов. Такой труд проделала Ольга Орлова в своей работе "Литературный призрак Гайто Газданова".

Перфоманс, представление может устроить один человек - в отличии от мистерии, которая является коллективным делом - каста жрецов дает "водителей ритуала". Перфоманс можно рассматривать как попытку угадать ритуал мистерии: в коллективном бессознательном может храниться память о посвящениях. Инициационные практики вошли в современную светскую культуру в свернутом виде, на поверхности мы видим формы, которые можно считать рудиментами древних обрядов - зачеты, экзамены и защиты, степени и звания, дипломы, аттестаты и прочие свидетельства "зрелости" и "статуса" соискателей... Переживаемые во время мистерий чувства и набор психических состояний могут сохраняться в коллективной памяти культуры в архивированном виде - так в памяти компьютера оператор сохраняет старые программы. Можно распаковать эти программы - и тогда они начнут действовать, работать, вызовут к жизни те сущности, которые в древности именовали духами и демонами, а ныне связывают с тотемическим, культовым, религиозным сознанием. Писатель, который работает с бесплотными художественными образами, касается этих сущностей - перед ним воочию встают картины, слух полнится гомоном гомункулюсов, рожденных его воображением. Из глубины своей души писатель может добыть образы, которые заставят плакать и смеяться миллионы людей, он будет управлять биением их сердец, их дыханием, он даст им энергию волнения и ритм переживаний. Пульсация энергии между словами автора и вниманием адресата даст эмоциональный всплеск - возникнет сочувствие, экстаз, соучастие в таинстве... Перфоманс творца превратится в мистерию для читателя, в таинство, преодолевающее дистанции пространства и времени. Сообщение соединит писателя и читателя, как оно соединяет певца и слушателя, артиста и зрителя. Воодушевленный читатель силой своего внимания и энергией со-творчества придаст слову голос и образ, воплотит в своей душе слова писателя. Мистерия чтения будет доведена до накала священнодействия, произойдет таинство откровения: сокровенное слово откроется душе читателя и дарует ему благодать.

Перфоманс с погружением в глубины психики может и плохо кончиться: на дне души обитают те психические феномены, которые связывают с инфернальными сущностями. В статье "Заметки об Эдгаре По, Гоголе и Мопассане" Газданов назвал этих писателей представителями "Искусства Фантастического". По Газданову, они жили на грани безумия - и сумели преодолеть, во-первых, "сопротивление непосредственного существование в мире определенных понятий и нормальных человеческих представлений", и во-вторых, чувство страха от общения с миром "малоизученным". Первое дает творческий импульс, второе - возможность его реализовать.

В романе "Эвелина и ее друзья" Газданов дает описание "центра действия": "всякая последовательность эпизодов или фактов в жизни одного человека или нескольких людей имеет чаще всего какой-то определенный и центральный момент... главная его особенность состояла в том, что от него, если представить себе систему графического изображения, линии отходили и назад, и вперед... этот центральный момент был самым главным, каким-то мгновенным соединением тех разрушительных сил, вне действия которых трудно себе представить человеческое существование."

Центром действия "Вечера у Клер" является встреча влюбленных, торжество любви. Это фокус романа, через который преломляются все сюжетные линии, где обретают смысл все события. Забытье, самозабенное счастье удовлетворенной любви... Этого Газданову не могли простить критики. Как после ужаса войны, после страданий можно писать о счастье? Где конфликты и мучения, куда делась раскаленная совесть писателя, которая должна клеймить каждый его образ, ставить тавро "сделано в эмиграции", метить всякую мысль русского в изгнании? А фирменное для кухни русской литературы Х1Х века блюдо сострадания, забота о малых мира сего, социальных низах общества, которая, подобно бесплатному супу в страннопримном доме, должно согревать читателей? Где обязательный ассортимент русской эмигрантщины, где суп со слезой ребенка и песня с тоской ямщика? В негодовании писал Вейдле в "Русских записках" по поводу "Истории одного путешествия": "Хорошо быть молодым, здоровым, богатым и иметь под рукой ту самую женщину, которая сможет дать наибольшее удовлетворение"; это думают с большой силой все газдановские герои и мы им сочувствуем, но это их слишком уравнивает между собой. Правда, есть люди хорошие и плохие, те, которые вообще нравятся автору и те, которые вообще не нравятся. Оспаривать это трудно, но никаких глубоких конфликтов, никакой заботы о человеке извлечь нельзя". "В жизни Газданов ощущает с большой силой чувственную радость и чувственную грусть, но совесть у него подслеповата."

Газданов не боится радоваться жизни - он раздражает старших товарищей своим оптимизмом. Товарищи требуют глубоких конфликтов и заботы о человеке - а он им навязывает радость и любовь. Где происходит этот спор? В СССР или в эмиграции? Не законодатели ли соц. реализма клеймят в прессе буржуазного индивидуалиста, отщепенца Газданова? Нет, это законодатели реакционного идеализма и консерватизма: все светочи критической мысли требуют от писателя следовать мертвой традиции. Традиции, которая завела не только литературу, но и все русское общество в тупик. Для того, чтобы выйти из этого тупика, Газданову пришлось совершить взлом традиции на такой глубине, которая и не снилась господам критикам, он нашел конфликт глубже "социалистических" и "монархических" - он обратился впрямую к инициационным практикам, наследуемым в традиции волшебной сказки. Любопытно, что в то же время, когда Газданов совершал свои художественные открытия в эмиграции, в России Владимир Пропп и Ольга Фрайденберг совершили открытия литературоведческие - относительно тех же практик.

Большинство романов Газданова имеет следующий сюжет: молодой герой встречается с умудренным человеком, Учителем с большой буквы - и отправляется в путешествие. Этот сюжет ложится как нельзя лучше в теорию Проппа: герой проходит инициацию, ему ставят задачу - и он отправляется "в тридевятое царство". Учитель Газданова - не жрец и не шаман, писатель аппелирует к современности, его Учитель - мудрец, преподаватель, слова которого полны философского смысла, они представляют собой отклик на вызов времени.

Учитель из романа "Призрак Александра Вольфа" обращается к ученикам: "Вы начинаете жить и вам придется участвовать в том, что называется борьба за существование. Грубо говоря, есть три ее вида: борьба на поражение, борьба на уничтожение и борьба на соглашение. Вы молоды и полны сил, и вас, конечно, притягивает именно первый вид. Но помните всегда, что самый гуманный и самый выгодный вид - это борьба на соглашение. И если вы из этого сделаете принцип своей жизни, то это будет значить, что та культура, которую мы старались вам передать, не прошла бесследно, и вы стали настоящими гражданами мира..."

Гражданский мир противостоит гражданской войне, "мир" понимается в значении спокойствия, необходимого для жизнестроительства, как общее согласие - результат "борьбы на соглашение". Но не все в этом мире хотят поддерживать согласие, герой Газданова должен быть готов ко встрече с противником, который борется на уничтожение, сеет смерть. И здесь мы касаемся самого уникального свойство Газданова - мужества. Никто из писателей его поколения не выказывает мужества столь естественно и легко, как Газданов. Мужество его заключается и в том, как он работает с таким тяжелым материалом, как смерть.

Перефразируя известные пушкинские слова, можно сказать, что Газданов разъял саму смерть - и ее алгебру поверил гармонией. Насильственная смерть - это процесс: вслед за ранением начинают развиваться процессы деградации - и заживления. Рана тела и травма души начинают жить далее по своим законам: физическая смерть и смерть духовная могут рассовмещаться. Бывает, что организм справляется с ранами физическими - но человек умирает от психической травмы. Эмигранты - люди глубоко травмированные, они пытаются забыться порой в наркотическом опьянении, не в силах противостоять процессам, развивающимся в их душах, они порой неосознанно стремятся к смерти, становятся одержимыми демонами разрушения. Такой человек превращается в фантом, призрак, сеющий на своем пути несчастье и смерть: задача призрака - забрать с собой в могилу живых людей.

Динамику такого преображения Газданов показал в романе "Призрак Александра Вольфа". Роман начинается и заканчивается выстрелом. Стреляет один и тот же человек - и убивает в одного и того же. Но смерть не приходит мгновенно, не охватывает его сразу, целиком - она поселяется в человеке и постепенно отнимает его душу. Этот человек, запрограммированный на смерть, продолжает жить и служить поселившемуся в нем демону. Демон стремится к воплощению, результатом которого является полная, окончательная смерть.

Между двумя выстрелами заключено все действие романа. То, что представляется в начале случайным, оказывается закономерным. Газданов показывает процесс умирания, отсрочка конца позволяет взглянуть в нутро этого действия, увидеть его суть. Оба героя переживают опыт смерти: один, как убийца, другой - как убитый. Эти переживания преображают их - но не сбивают, а лишь упрочивают каждого на своем пути. Один продолжает идти путем зла, другой - путем добра. Но их роли парадоксально перепутаны: зло творит убитый, добро - убийца. Убийца - защитник, он защищает свою жизнь и любовь от опасного маньяка, от человека, обуреваемого жаждой смерти. Психоаналитик бы поставил диагноз "некрофилия" этому несчастному.

Эрик Фромм писал о некрофилии Гитлера, роман Газданова создавался во время второй мировой войны и подспудные токи войны, напряжение массового смертельного насилия, борьбы на уничтожение, пронизывают роман. Газданов обладает даром преображения самого тяжелого материала: соприкасаясь с насилием, он сам не заражается его флюидами, не получает никакого удовольствия от изображения сцен насилия и, тем более, не сообщает это изращенное удовольствие читателю, что делает его романы произведениями высшей художественной пробы (и выгодно отличает от писаний нынешних модных авторов, которые, используют свое писательство как сеансы психоанализа, по сути же лечатся, выводят наружу свои комплексы и страхи). Газданов описывает героев криминального мира, сохраняя дистанцию между своим сознанием и их образом мысли - захлестнувшая же ныне российское общество волна криминализации сознания не миновала ни писателей, ни режиссеров.

Газданов как-то написал, что "правильное моральное отношение" - залог художественного творчества. Газданов заостряет мысль Льва Толстого, он находит ядро традиции русской литературы, в которой основой творчества является изначальное этико-эстетическое единство. Газданова роднит с Толстым страсть к перфомансам (известно, что Лев Николаевич доверял дневнику интимные переживания - а потом публиковал его в общедоступном журнале) и особое отношение к смерти.

К герою новеллы "Превращение" приходит смерть - но он не умирает, а лишь преждевременно старится. Смерть отбирает лет двадцать жизни - и уходит. Он рассказывает об этом визите: "И почему вы думаете, - презрительно спросил он, что она - женщина? Смерть - мужчина". Мы получаем свидетельство из первых рук. Смерть - мужчина. Пришел смерть и отобрал жизнь. Или ее кусок. Сколько унес. Смена пола смерти сопровождается в "Призраке Александра Вольфа" и сменой возраста. Теперь это юноша. Смерть для зла - добро. В смерти ценности претерпеввают инверсию. Инверсия, смена пола и возраста - правила магических обрядов. Смерть для "миста" - участника мистерии необходима, без нее он не воспринимает жизнь. Это как чан с кипящим молоком, который омолаживает доброго сказочного героя и уничтожает злого. Тот, кто помнит о смерти, иначе воспринимает жизнь: ярче и интенсивней. Так чудом исцелившийся смертельно больной полон радости, он воспринимает жизнь всеми фибрами души. Это нынче все вещи известные, доведенные до массового читателя трудами пропагандиста мистики Кастанеды и Ко. Но ощущение радости жизни, упоительного счастья бытия, которое обусловлено мужеством воина и способностью не на минуту не терять из виду свою смерть Газданов передал гораздо более художественно, чем Кастанеды - и задолго до него.

Для понимания глубины традиции, в которой работал Газданов, можно привлечь "Сказание о Гильгамеше" - древнейшее литературное произведение, датируемое П тысячелетием до нашей эры. Симпотоматично, что в нем идет речь об освоении представления о человеческой смертности. Этот шаманский миф связан с инициацией и несет в себе следы древних мистерий. В нем мы находим концепты любви и дружбы, а также путешествие, сражение, утрату и отчаяние, выпавшее на долю главного героя. Крепость духа и достоинство, моральные ориентиры и тщета человеческих усилий - даже простое перечисление концептов и событий "Сказания" демонстрирует близость круга его тем и тех вопросов, которыми был занят Газданов.

Порой кажется, что писатель импровизировал, не ведая, куда заведет его перо. Газданов устроил литературный перфоманс, растянутый на восемь лет: пока "Призрак" не вышел в свет, он под пером писателя преображался. Из двойника автора он превратился в его антипода. По наблюдениям Ольги Орловой, вначале это "призрак с человеческим лицом". Потом фигура эта становится все более инфернальной. Газданов сообщает призраку худшие черты - он наркоман, и эгоист, и мерзавец. Вызывая призрак, Газданов его заговаривает, "записывает" все более черными красками, демонизирует, пока герою не остается ничего иного, как уничтожить это исчадье ада.

Герои "Призрака" в начале романа обмениваются выстрелами - и оба оказываются травмированы: пуля застревает в его теле одного из них, воспоминание об убийстве - в памяти другого. Потом они обмениваются женщиной: она переходит из рук в руки и прочно "застревает" в сердце обоих. Герою приходиться опять стрелять, чтобы защитить возлюбленную от опасности - соперник хочет убить ее, не желая признать за ней право на выбор своей судьбы.

Образ автора притягателен - это человек, к которому хочется прислушиваться, с которым хочется общаться. Здесь - единство жизни самого писателя и того образа, который он создает. Современники вспоминали, что к Газданову тянулись люди. Он сохранял в эмиграции достоинство и крепость духа, общение с ним было багодатным. Можно говорить о чарах Газданова. Герои его мужественны, и так описать мужество может только человек, сам им обладающий, имеющий опыт поступков того рода, которых зовут "мужскими". Современники вспоминают, что Газданов был первым, кто предпринимал решительные действия в эмиграции. Когда многие эмигранты колебались, он пошел на занятие тяжелым физическим трудом (во Франции того требовали законы - это позволило получить гражданство, окончить Сорбонну...)

Газданов прекрасно передает ощущение сплоченности, дружеской солидарности, юношеского романтизма - в "Товарище Брак" и ранних рассказах. В целом проза Газданова полна проникновенных страниц - но иногда возникает ощущение "пробуксовки", перегрузки текста рассуждениями. Нам представляется, что определенная искусность - и искусственность этих рассуждений может быть связана с опытом общения Газданова с масонами (в одно из парижских "братств" его ввел Осоргин, и Газданов достиг к концу жизни высокой степени посвящения). Заметим, что Ржевский, современник Газданова писал о том, что понятия видимого и сущего были центральными для понимания Газданова как личности и как художника. Потеря тончайших соответствий между темпом введения в читательское сознание суждений и образов, наличие "неровных" мест в прозе Газданова, на наш взгляд, никак не умаляет ее достоинств: писателя следует оценивать по высшим его достижениям. Определенные сбои режима чтения, неровности ритма - естественная плата за интуитивный поиск оптимального ритуала общения с читателем. Перфоманс, основанный на импровизации, не гарантирует регулярного успеха - но дает тексту уникальное ощущение свободы и непредсказуемости, драгоценное чувство непреднамеренности.

Газданов является тем редким типом автора-собеседника, о котором говорил Мандельштам, как о писателе будущего. Чтение как сотворчество становится уделом немногих - но только такое чтение можно признать истинным, прочее же вытеснит кино и телевидение. Это чтение возвращает нас к истокам искусства, в глубины веков, когда не было разделения на исполнителей и слушателей, все присутствующие были участниками праздничного мифо-ритуального действия, придающего жизни смысл. Проза Газданова несет в себе отголоски этой древней праздничности, которая сейчас становится вновь актуальной.

Россия до последних лет не была готова воспринять Газданова. Для этого ей следовало пережить опыт прижизненной смерти - опыт того рода, который послужил основанием развития дарования писателя. Сходный опыт переживали посвященные, "мисты" во времена древних мистерий. Сейчас, когда Российская империя, сохранившаяся в 1917 году в форме СССР, переживает кризис, умирает и возрождается в новых формах, общество готовится воспринять мистериальное по сути творчество Газданова.

Гражданская война всколыхнула в глубинах коллективного бессознательного нации дремавшие в нем силы. Нарушение заповедей, убийства священников и разрушение церквей обосновывались законами Революции, которая (при ссылках ее апологетов на Науку и Прогресс) играла роль кумира, требующего кровавых жертвоприношений. Лопнула тонкая пленка цивилизации: люди убивали друг друга и видели ад на земле. Газданов пережил опыт этого ада. В октябре 1917 года он был тринадцатилетним отроком, его совершеннолетие совпало с разгаром войны на юге России. В южнорусских степях произошла инициация Газданова-воина. Позже писатель утверждал, что только случай определил его выбор - он мог оказаться и на стороне Красной Армии. Верно, здесь речь идет о пушкинском понимании случая - как бога-изобретателя. Благодаря этому богу Россия обрела Газданова-писателя.

ВСЕ ПРОЕКТЫ:

Русская жизнь

МОЛОКО

БЕЛЬСК

XPOHOC

ФЛОРЕНСКИЙ

НАУКА

РОССИЯ

МГУ

СЛОВО

ГЕОСИНХРОНИЯ

ПАМПАСЫ

ГАЗДАНОВ

ПЛАТОНОВ

СТАТЬИ

Председатель Общества друзей Гайто Газданова -

Юрий Дмитриевич Нечипоренко

редактор Вячеслав Румянцев 01.07.2002