ХРОНОС:
Родственные проекты:
|
Валерик
Валерик - сражения 11 июля и 30 октября 1840
г. русских отрядов с горцами в ходе
Кавказской войны 1817—1864 годов.
Валерик - речка в Чечне (приток Сунжи), в
районе которой 11 июля и 30 октября 1840 г.
произошли сражения русских отрядов под
командованием генералов А.В. Галафеева,
а затем П.Х. Граббе с войсками горцев под
командованием имама Шамиля. В боях на
этой «речке смерти» Шамиль потерпел
поражение. Его войска были вынуждены
покинуть Чечню и отойти в Аварию. Кстати,
в обоих сражениях на Валерике
участвовал поручик Тенгинского
пехотного полка
М.Ю. Лермонтов.
Знаменитый поэт воспел это сражение в
известном стихотворении «Валерик».
В отзыве о действиях Лермонтова в бою 11
июля отмечалось: «Офицер этот, несмотря
ни на какие опасности, исполнял
возложенное на него поручение с
отменным мужеством и хладнокровием и с
первыми рядами храбрейших солдат
ворвался в неприятельские завалы». За
мужество, проявленное в сражении при
Валерике, Лермонтов был представлен к
ордену Владимира 4-й степени. Правда, он
не получил эту награду, поскольку был
вычеркнут из итогового списка
награжденных императором Николаем I,
который питал сильную неприязнь к
опальному поэту.
Использованы материалы кн.: Николай
Шефов. Битвы России. Военно-историческая
библиотека. М., 2002.
Михаил Лермонтов
Валерик
Я к вам пишу случайно; право
Не знаю как и для чего.
Я потерял уж это
право.
И что скажу вам? — ничего!
Что помню вас? — но, боже правый,
Вы
это знаете давно;
И вам, конечно, всё равно.
И знать вам также нету
нужды,
Где я? что я? в какой глуши?
Душою мы друг другу чужды,
Да вряд
ли есть родство души.
Страницы прошлого читая,
Их по порядку разбирая
Теперь остынувшим умом,
Разуверяюсь я во всем.
Смешно же сердцем
лицемерить
Перед собою столько лет;
Добро б еще морочить свет!
Да и
притом что пользы верить
Тому, чего уж больше нет?..
Безумно ждать любви
заочной?
В наш век все чувства лишь на срок;
Но я вас помню — да и точно,
Я вас никак забыть не мог!
Во-первых потому, что много,
И долго,
долго вас любил,
Потом страданьем и тревогой
За дни блаженства заплатил;
Потом в раскаяньи бесплодном
Влачил я цепь тяжелых лет;
И размышлением
холодным
Убил последний жизни цвет.
С людьми сближаясь осторожно,
Забыл
я шум младых проказ,
Любовь, поэзию, — но вас
Забыть мне было невозможно.
И к мысли этой я привык,
Мой крест несу я без роптанья:
То иль
другое наказанье?
Не всё ль одно. Я жизнь постиг;
Судьбе как турок иль
татарин
За всё я ровно благодарен;
У бога счастья не прошу
И молча зло
переношу.
Быть может, небеса востока
Меня с ученьем их пророка
Невольно
сблизили. Притом
И жизнь всечасно кочевая,
Труды, заботы ночь и днем,
Всё, размышлению мешая,
Приводит в первобытный вид
Больную душу: сердце
спит,
Простора нет воображенью ...
И нет работы голове...
Зато лежишь в
густой траве,
И дремлешь под широкой тенью
Чинар иль виноградных лоз,
Кругом белеются палатки;
Казачьи тощие лошадки
Стоят рядком, повеся
нос;
У медных пушек спит прислуга,
Едва дымятся фитили;
Попарно цепь
стоит вдали;
Штыки горят под солнцем юга.
Вот разговор о старине
В
палатке ближней слышен мне;
Как при Ермолове ходили
В Чечню, в Аварию, к
горам;
Как там дрались, как мы их били,
Как доставалося и нам;
И вижу я
неподалеку
У речки, следуя пророку,
Мирной татарин свой намаз
Творит,
не подымая глаз;
А вот кружком сидят другие.
Люблю я цвет их желтых лиц,
Подобный цвету наговиц,
Их шапки, рукава худые,
Их темный и лукавый взор
И их гортанный разговор.
Чу — дальний выстрел! прожужжала
Шальная пуля...
славный звук...
Вот крик — и снова всё вокруг
Затихло... но жара уж
спа́ла,
Ведут коней на водопой,
Зашевелилася пехота;
Вот проскакал
один, другой!
Шум, говор. Где вторая рота?
Что, вьючить? — что же капитан?
Повозки выдвигайте живо!
Савельич! Ой ли — Дай огниво! —
Подъем ударил
барабан —
Гудит музыка полковая;
Между колоннами въезжая,
Звенят
орудья. Генерал
Вперед со свитой поскакал...
Рассыпались в
широком поле,
Как пчелы, с гиком казаки;
Уж показалися значки
Там на
опушке — два, и боле.
А вот в чалме один мюрид
В черкеске красной ездит
важно,
Конь светло-серый весь кипит,
Он машет, кличет — где отважный?
Кто выдет с ним на смертный бой!..
Сейчас, смотрите: в шапке черной
Казак
пустился гребенской;
Винтовку выхватил проворно,
Уж близко... выстрел...
легкий дым...
Эй вы, станичники, за ним...
Что? ранен!.. — Ничего,
безделка...
И завязалась перестрелка...
Но в этих сшибках удалых
Забавы много, толку мало;
Прохладным вечером, бывало,
Мы любовалися на
них,
Без кровожадного волненья,
Как на трагический балет;
Зато видал я
представленья,
Каких у вас на сцене нет...
Раз — это было под Гихами,
Мы проходили темный лес;
Огнем дыша, пылал над нами
Лазурно-яркий свод
небес.
Нам был обещан бой жестокий.
Из гор Ичкерии далекой
Уже в Чечню
на братний зов
Толпы стекались удальцов.
Над допотопными лесами
Мелькали маяки кругом;
И дым их то вился столпом,
То расстилался
облаками;
И оживилися леса;
Скликались дико голоса
Под их зелеными
шатрами.
Едва лишь выбрался обоз
В поляну, дело началось;
Чу! в
арьергард орудья просят;
Вот ружья из кустов [вы]носят,
Вот тащат за ноги
людей
И кличут громко лекарей;
А вот и слева, из опушки,
Вдруг с гиком
кинулись на пушки;
И градом пуль с вершин дерев
Отряд осыпан. Впереди же
Всё тихо — там между кустов
Бежал поток. Подходим ближе.
Пустили несколько
гранат;
Еще подвинулись; молчат;
Но вот над бревнами завала
Ружье как
будто заблистало;
Потом мелькнуло шапки две;
И вновь всё спряталось в
траве.
То было грозное молчанье,
Не долго длилося оно,
Но <в> этом
странном ожиданье
Забилось сердце не одно.
Вдруг залп... глядим: лежат
рядами
Что нужды? здешние полки
Народ испытанный... В штыки,
Дружнее!
раздалось за нами.
Кровь загорелася в груди!
Все офицеры впереди...
Верхом помчался на завалы
Кто не успел спрыгнуть с коня...
Ура — и
смолкло. — Вон кинжалы,
В приклады! — и пошла резня.
И два часа в струях
потока
Бой длился. Резались жестоко
Как звери, молча, с грудью грудь,
Ручей телами запрудили.
Хотел воды я зачерпнуть...
(И зной и битва утомили
Меня), но мутная волна
Была тепла, была красна.
На берегу, под тенью
дуба,
Пройдя завалов первый ряд,
Стоял кружок. Один солдат
Был на
коленах; мрачно, грубо
Казалось выраженье лиц,
Но слезы капали с ресниц,
Покрытых пылью... на шинели,
Спиною к дереву, лежал
Их капитан. Он умирал;
В груди его едва чернели
Две ранки; кровь его чуть-чуть
Сочилась. Но
высоко грудь
И трудно подымалась, взоры
Бродили страшно, он шептал...
Спасите, братцы. — Тащат в горы.
Постойте — ранен генерал...
Не слышат...
Долго он стонал,
Но всё слабей и понемногу
Затих и душу отдал богу;
На
ружья опершись, кругом
Стояли усачи седые...
И тихо плакали... потом
Его остатки боевые
Накрыли бережно плащом
И понесли. Тоской томимый
Им
вслед смотрел <я> недвижимый.
Меж тем товарищей, друзей
Со вздохом возле
называли;
Но не нашел в душе моей
Я сожаленья, ни печали.
Уже затихло
всё; тела
Стащили в кучу; кровь текла
Струею дымной по каменьям,
Ее
тяжелым испареньем
Был полон воздух. Генерал
Сидел в тени на барабане
И
донесенья принимал.
Окрестный лес, как бы в тумане,
Синел в дыму
пороховом.
А там вдали грядой нестройной,
Но вечно гордой и спокойной,
Тянулись горы — и Казбек
Сверкал главой остроконечной.
И с грустью тайной
и сердечной
Я думал: жалкий человек.
Чего он хочет!.. небо ясно,
Под
небом места много всем,
Но беспрестанно и напрасно
Один враждует он —
зачем?
Галуб прервал мое мечтанье,
Ударив по плечу; он был
Кунак мой: я
его спросил,
Как месту этому названье?
Он отвечал мне: Валерик,
А
перевесть на ваш язык,
Так будет речка смерти: верно,
Дано старинными
людьми.
— А сколько их дралось примерно
Сегодня? — Тысяч до семи.
— А
много горцы потеряли?
— Как знать? — зачем вы не считали!
Да! будет,
кто-то тут сказал,
Им в память этот день кровавый!
Чеченец посмотрел
лукаво
И головою покачал.
Но я боюся вам наскучить,
В забавах
света вам смешны
Тревоги дикие войны;
Свой ум вы не привыкли мучить
Тяжелой думой о конце;
На вашем молодом лице
Следов заботы и печали
Не
отыскать, и вы едва ли
Вблизи когда-нибудь видали,
Как умирают. Дай вам
бог
И не видать: иных тревог
Довольно есть. В самозабвеньи
Не лучше ль
кончить жизни путь?
И беспробудным сном заснуть
С мечтой о близком
пробужденьи?
Теперь прощайте: если вас
Мой безыскусственный рассказ
Развеселит, займет хоть малость,
Я буду счастлив. А не так? —
Простите мне его как шалость
И тихо молвите: чудак!..
|
