№ 1'03

Юрий Сороколетов 

ПЕРВАЯ ОХОТА

НОВОСТИ ДОМЕНА

ГОСТЕВАЯ КНИГА

XPOHOС

Летом сорок девятого года наша семья переехала в подмосковные Подлипки, и мне, семилетнему мальчонке, было очень неуютно здесь. Я долго тосковал по родине. Мне снился Усть-Катав, его деревянные улицы, горный родник у соседского дома с жестяным желобом, торчащим меж больших каменных глыб. В жаркие летние дни он утолял жажду всего живого на нашей улице, и позднее, когда я научился читать и пошел в школу, понятия «источник» и «райский уголок» в моем сознании связывались с ним и только с ним. Тоска по родине — это вовсе не детское чувство, могут возразить мне мудрые люди. Наверно, это справедливо для обычных детей, но не для тех, чье детство совпало с войной. Во всяком случае в семи, восьми, девятилетнем возрасте я его испытал...

В октябре пятидесятого шли сильные дожди. Все канавы и ямы были залиты дождевой водой. Я, промокший и уставший от долгой трудной ходьбы (школа была далеко от дома), возвращался с занятий. Брал давно заготовленную удочку, старый посылочный ящик, одевал плащ, сапоги. Садился на «берегу» канавы и забрасывал удочку в грязную лужу. Проходил час, другой, а я неподвижно сидел на ящике, смотрел на вздрагивающий от дождинок поплавок и грезил усть-катавской рыбкой, живо, до последней мелочи вспоминая все, как было... На крыльцо финского домика выходила мама, тревожно смотрела на меня, вздыхала печально и начинала просить: «Сынок, не надо так, ведь ты же знаешь, тут нет рыбы. Иди домой... пожалуйста!..» «Мама, ну может, клюнет», — молил я, чуть не плача. Покорный судьбе, сматывал удочку, ни разу не побывавшую в деле, и шлепал к крыльцу. Мама обнимала меня, мокрого и продрогшего, молча вела в дом и украдкой смахивала с лица слезу...

Сам не знаю почему, с раннего детства меня тянуло к реке, к лесу. Родители мои — люди весьма рациональные; если в лес — то по делу, если на речку — то с ведрами или с корзиной белья. Я же мог часами сидеть на берегу, смотреть сквозь чистые речные воды на каменистое дно уральской речки Катав (Катав впадает в Юрюзань в черте моего родного города, отсюда и название), наблюдать стайки мелких рыбешек, гуляющих на мелководье. Или, утомившись от сбора дикой, сладкой клубники на склоне горы Шиханки, поросшей лесом, сесть под высоким сосновым стволом, меж могучих корней, прижаться спиной к бугристому от коры стволу и слушать, чувствовать, как шумит ветер в высокой кроне, а дерево передает вздохи и скрипы через ствол и мою спину в детское сознание, возбуждая впечатлительное сердце и заставляя трепетать все мое существо. В этом огромном бесконечном мире я чувствовал себя маленьким. Да и на самом деле я был совсем еще мал. Большие каменные плиты, источенные ветром и «сложенные» самой природой в невысокие скальные стены, создавали ощущение крепости и какого-то природного уюта. По-видимому, это ощущение появлялось оттого, что в щелях между плитами шныряли ящерки. Иногда то там, то сям выпрыгивали серенькие птички, резво что-то склевывали и прятались вновь. А может быть, просто оттого, что каменные плиты мне были давно знакомы — ими выкладывались стены дворов и домов усть-катавских. Речные берега кое-где тоже были выложены ими. И в каменных, береговых стенах, уходящих глубоко в воду, водились раки во множестве. Сколько вилок столовых потонуло у этих стен. Неумело привязанные к длинным палкам бечевкой или просто ниткой, размокшей в воде, они соскальзывали и тонули в самый «разгар» рачьего промысла. Ночью раки вылезают из своих щелей, а «охотники» продвигаются в лодке вдоль стены с зажженной лучиной и колют усатых шипунов. А наколов и подняв над водой, стряхивают в ведро. И это помогало многим семьям спасаться от голода.

В центре Усть-Катава речку перегородила плотина электростанции, питавшая военный завод и город. Часть реки выше плотины называли прудом. На целый километр, как мне казалось тогда, протянулись дамба и плотина. Далеко вверх по реке уходил пруд и заканчивался плавным переходом в русло с пологими берегами и достаточно полноводными старицами, поросшими по краям камышом, кувшинками и травой мелководной. В этом пруду брат научил меня плавать. Бросил в воду и приказал плыть... Я поплыл. И так мне это понравилось, что «из воды уже не вылезал». А через месяц участвовал в «заплыве» через Катав ниже плотины. И было мне тогда от роду всего четыре с половиной года. Вот тогда и пошла по городу слава о моих способностях. Сверстники, наверное, мне завидовали, а родители просто ничего не знали, ведь я «рос на улице»; уходил утром, а возвращался домой вечером. Так жили все послевоенные усть-катавские мальчишки. Но все же следующим летом мама узнала о моих подвигах. Детские тайны недолго хранятся.

Мы жили на улице Братьев Мохначевых в деревянном доме. Широкий двор был вымощен каменными плитами и отделялся от улицы высоким, глухим забором и большими воротами. Несколько улиц вместе с нашей расположились витками по склону Шиханки и отделялись одна от другой огородами. Они смотрелись горными ярусами, если глядеть снизу, где подножие Шиханки плавно переходит в равнину, ограниченную со всех сторон горами.

Модная тогда частушка точно отразила это:

Усть-Катав, Усть-Катав,

Провальная яма,

Не поеду в Усть-Катав,

Дорогая мама!

В доме по соседству жил молодой парень — Чапай. На фронт его не взяли. Он был хром. А еще он ходил на охоту, но каждый раз возвращался пустым. По этой причине он старался вернуться, когда стемнеет. Однажды днем, проходя мимо его ворот, в полуоткрытую калитку я увидел Чапая, держащего в руках переломленную одностволку. Он картинно отставил свою больную ногу и что-то высматривал в стволе. Я тронул калитку, и она скрипнула. Он резко повернулся ко мне, подозвал, указал пальцем в патронник и, как равному, дал заглянуть в ствол. «Сколько колец видишь?» — спросил. Зеркально чистый ствол сиял, как елочная игрушка, и никаких колец я в нем не увидел. Он хмыкнул и, снова уставившись в ствол, стал рассказывать, что ружье у него замечательное, но живит; трижды стрелял сидячих уток и трижды подранки уходили. Если бы, говорит, стрелять можно было на воде, тогда другое дело! Я смотрел на него и старался понять, что значит «живит» и почему нельзя стрелять на воде. Наконец он оторвался от своих «колец» и посмотрел на меня озабоченно. «Эх, если бы была собака, чтобы уток доставала из воды», — скорее подумал вслух, чем сказал. В небе послышались крики галок, и большая стая появилась над крышей дома. Он выхватил из кармана металлический патрон, сунул в ствол, захлопнул его и, вскинув ружье, прицелился. Грохнул выстрел. Стая с криком шарахнулась в сторону и полетела прочь, а одна галка, надломив крыло, заскользила вниз и упала в огород. Мы бросились за ней. Она лежала на грядке, тело ее еще вздрагивало, из клюва капала кровь. Сосед спокойно поднял ее и также спокойно сказал: «Да, вроде и не живит?» Мне, конечно же, было жаль птаху, и я неотрывно смотрел на нее, а Чапай переломил ружье, вытащил гильзу, и на меня пахнуло запахом жженого пороха. В сознании моем пронеслось: «Как на фронте». Теперь я брату мог сказать, что нюхал порох...

Следующим утром, с надеждой быть замеченным, я прохаживался у соседских окон. И Чапай появился в воротах с рюкзаком за спиной и ружьем на плече. Явно собрался на охоту. Он был таким серьезным и неприступным, что я даже не посмел попросить его взять меня с собой. Не проронив ни слова, он важно заковылял по улице, ни разу не оглянувшись. Как загипнотизированный, я последовал за ним на почтительном расстоянии. Прошли улицу, миновали сквер и вышли к дамбе. Он обернулся, посмотрел на меня, постоял, подумал и пошел дальше. Я почувствовал, что он не прочь взять меня в это небезопасное дело, но уж очень я мал. Так мы и шли берегом пруда, выложенным плитами. А там, где деревянные лестницы спускались к воде, каменные стены разрывались, образуя крохотные заливчики с маленькими пирсами и лодками, приятно пахнущими смолой. У одной из лестниц он остановился, присел на ступеньку, достал кисет, газету, патрон с фитилем и кремнем. Свернул цигарку, высек кресалом огонь и закурил. Я подошел к нему и остановился. Он посмотрел на меня и сказал: «Ну, вот что. Я тебя не звал и с собой не брал. Сам пошел. Если мешать не будешь, ступай, но если помешаешь... во!» И поднес к моему носу кулак.

Последние городские дома остались позади, а мы все шли и шли по прибрежной дороге. Пруд перешел в широкую, тихую речку. Дорога обогнула холм, показались крыши домов башкир-ской деревни. Так далеко я еще ни разу не ходил. Чапай свернул с дороги к берегу и, взяв ружье наперевес, взвел курок. Сердце мое затрепетало. Охотник на ходу повернулся ко мне и сделал жест, чтобы я остановился, а сам, пригнувшись, стал подкрадываться к камышам. Вот он припал на колени и пополз. Я тоже присел на корточки, всерьез думая, что это поможет делу. Он вплотную подполз к береговой кромке, поросшей мелким кустарником и травой. Осторожно раздвинул нижние его ветви и начал плавно просовывать вперед ствол. Приложился и прицелился. Какая-то тайна скрывалась за порослью, и он ее видел. «Эх, хоть бы краешком глаза узреть!..» Грохнул выстрел! Дымное облако поплыло над камышом. Но Чапай не встал, перезарядил ружье и выстрелил еще раз! Потом вскочил, хлопнул радостно себя по коленям и махнул мне. Я полетел к нему, забыв про усталость. Охотник обнял меня за плечи и ткнул пальцем в ближнюю кромку камышей, окаймляющую речной заливчик. На гладкой водной поверхности я увидел светло-серое утиное брюшко и две розовые лапки. Чапай ничего мне не объясняет. И так все понятно. Он достал из рюкзака длинную веревку, привязал меня за пояс. Я бросился в воду, и тут же из камышей, чуть подальше трофея, с криком сорвались утки. Я остановился, виновато глядя на соседа, но он засмеялся, погрозил уткам вслед. Я поплыл к желанной добыче. Подплыл, а как ее взять, не знаю. Чапай кричит: «Бери за клюв». Я отплевываюсь, хватаю зубами не очень-то и твердый утиный клюв. По-собачьи поплыл назад. Сосед натягивал веревку, помогая мне...

Домой возвращались вместе. Чапай гордо вышагивал с добычей. Я плелся чуть сзади усталый и счастливый. Наверное, вот так чувствует себя молодая легавая после первой удачной охоты. Самое яркое, что врезалось мне в память на всю жизнь — это запах дичи. Дикая утка пахнет водой и ветром!

Юрий Сороколетов (г. Королев)

WEB-редактор Вячеслав Румянцев