Автор

Маргарита Сосницкая

ВРЕМЯ ОБОРОТНЯ И КАМЕРТОНА

XPOHOС

НОВОСТИ ДОМЕНА

ГОСТЕВАЯ КНИГА

О психологических войнах

Если отталкиваться от знаменитого высказывания фон Клаузевица «война — это продолжение политики другими средствами», то и психологическую войну можно определить как своего рода половецкие набеги или татаро-монгольское нашествие на умы и души современных людей. Нашествие можно заменить вторжением Наполеона или Гитлера в зависимости от хронологического порядка, но сути психологической войны это не меняет.

Советская власть дискредитировала себя террором и лагерями, никто ей не верил, когда она предупреждала о «холодной» войне. Да и какое у нее было право критиковать занозу в чужом глазу, когда из собственного не было вынуто бревно? Но, видимо, это неверие тоже было выпестовано средствами психологической войны, на том этапе называемой «холодной». Это прием отталкивания от обратного. Он является главной темой романа Алексея Позина «Журналист-ская рулетка». Пропаганда ругала западно-американскую модель, лживая коварная пропаганда, а мы к этой модели рвались через колючую проволоку, Берлинскую стену и прочие видимые и невидимые препятствия (см. фильм «Восток—Запад»). И дор­вались. Целые поколения, павшие на фронтах «холодной» войны 1970—1980-х годов, даже если физически остались живы и без увечий, но с чудовищными потерями и с изувеченными судьбами. И в конечном счете никого, кроме себя, винить в этих потерях и заблуждениях нельзя. Ведь советская пропаганда честно предупреждала нас. Пусть эта честность составляла часть, а может, гвоздь программы той жестокой, беспощадной, «холодной» войны, которая велась против нас, наших душ и прямых интересов. И что же теперь, в Международный суд в Гааге подавать за нанесение колоссального морально-гуманитарного ущерба? На кого подавать? На Пентагон? Политбюро? Или Британскую корону? А может, на радиостанцию «Голос Америки» вместе с «Немецкой волной» из Кёльна? Или же подавать в товарищеский суд на собственную глупость и невежество, это поле Куликово всех психологических войн? Почему мы верили Кёльну и Америке больше, чем Москве? И кто будет подавать? Жертвы этой войны? Но ведь жертва, она потому и жертва, что у нее нет больше сил не то что бороться, а чаю себе вскипятить. Для многих та «холодная» война кончилась, только когда американские бомбы стали падать на Белград и Сербию.

Против нашего человека в мире действуют четыре силы. Первая — бюрократическая, вторая — военно-правоохранительная, третья — средств массового одурачивания; все три под правительственной крышей. А четвертая сила — это иноплеменная алчность и жажда наживы. Раньше она проявлялась в половецких набегах, сейчас в арендах наших предприятий иностранными фирмами. И наш оклеветанный, очерненный человек, до недавнего времени прозванный гомо советикусом, должен лично, один в поле воин, противостоять этим гидрам, должен продержаться хоть лет до сорока, чтобы продолжить себя и на свое место поставить того, кто дальше будет им противостоять. Он перестоял батыев; и сейчас он выстоит, наш человек, отстоит и себя и Русь, ибо нет ему равных ни в чем: ни в низости, ни в величии.

Война против него сейчас продолжается всеми средствами: военными — в Чечне; криминогенными — когда в разборках гибнет молодежь от 25 до 30 лет; терактами; уничтожением лучших людей в любом деле; коммерческо-экономическими мерами и, конечно же, психологическими. Причем психологическая война сняла с себя маску и вышла на свет. В печати появились книги вроде «Секреты психологической войны. Цели, задачи, методы, формы, опыт», уж три года как изданной в Минске Крысько и Тарасом. И коль мы поставлены в такие условия, когда спасение утопающих является делом самих утопающих, то дисциплину о методах распознания психологической войны, выявления ее шпионско-разлагательного, подрывного процесса надо, подобно предмету гражданской обороны, безотлагательно вводить в детсадах (вспомните о росте детских самоубийств после мульт­фильма о Покемоне), школах (церковь обвинила «Гарри Поттера» в сатанизме), вузах, гуманитарных и технических, в армии, а на производстве и даже в сельском хозяйстве в порядке политинформации.

В наше «мирное» время идет ожесточенная хитро-коварная война. Под прицелом — мы и особенно наши дети. Будущие в том числе. В упомянутой книге приведены указания к ведению организованной психологической войны древнекитайского фон Клаузевица IV века до н. э. Сунь Цзы. Одно из них гласит: «подстрекайте молодежь против стариков». А вот пара других: «сковывайте волю противника песнями и музыкой», «делайте все возможное, чтобы обесценить традиции ваших врагов и подорвать их веру в своих богов». Книга развенчивает средства и приемы психологической войны разного типа и разных эпох, от Первой мировой (что смягчает вину красноармейцев) до Афганистана и Чечни, от Кореи до США, но не затрагивает тему искусства, в частности, языка и литературы, и культуры вообще. А они тоже сейчас, как никогда прежде, активизировались в штурме и натиске на наши души. Культура, живопись, поэзия, изящная словесность, изначальное назначение которых воспитывать благородство, возвышенные чувства и достойные нравы, в эпоху текущей психологической войны стали орудием разложения этих чувств и нравов, превратились в оборотня.

В последние века полтора самый высокий показатель мастерства и признание таланта — это быть убитым. Вспомните, Александр II, Столыпин, Есенин, Маяковский, Шукшин, Св. Федоров. Одни пали жертвами терактов, другие «самоубийства» — все, как сговорились, кто от срочного инфаркта или аварии. Такие люди сами не умирают. Талькову и Цою тоже не дали допеть. А песни Цоя подростки поют спустя более десяти лет после его гибели. Потому что это песни о безысходности молодого поколения, о том, что «мы все сошли с ума».

Произошла перестановка мест в искусстве андеграунда (в переводе с английского подземелье, подполье). Кто при советской власти был гоним, Прыгов, Сапгир, Кабаков, сейчас стали визитной карточкой официальной культуры и даже порой авторами из школьных учебников. А те, кто тогда был официальной культурой, сейчас оказались в подполье или в полуподполье. Очутился там даже генерал Варенников со своими «Воспоминаниями», которому не дали слова по радио на последней Международной книжной ярмарке в Москве. Хорошо, генерал Варенников никогда не сражался под знаменем Мельпомены, но ведь и многие из ее солдат тоже сидят в подполье. Вы лучше меня знаете их имена. Подозреваю, что и эта перестановка была подготовлена и заранее спланирована «холодной» войной.

Появился термин культуринтервенция. Впрочем, это вчера была культуринтервенция, а сегодня она развернулась в культурагрессию, то есть организованный массовый разбой в интересах его организаторов. Интересы же войны психологической совпадают с интересами войны вооруженной, они всегда одни и те же — это нажива, путем ли грабежа драгоценной утвари в эпохи до изобретения пороха, путем ли создания нового рынка для сбыта средств массового уничтожения.

В журнале «Народное обозрение» была помещена одноименная статья «Культуринтервенция» Н. Марковой. Она описывает признаки новой напасти: демократизацию, секспропаганду, уничтожение табу, подражание, Д-моду (антимоду), манипулирование информацией, к чему можно прибавить десакрализацию (т. е. когда ничего святого) родителей, упоминает демонизацию Англии и моделирование поведения. Иными словами, снова лепят человека нового типа, но уже не по коммунистическим шаблонам, а по меркам прокрустова ложа нынешней демократии, творят такого бритоголового недочеловека зомби с кольцом в носу и черными ногтями. Как в Англии.

Но постепенно закрадывается сомнение, а не подсадная ли утка эта статья, под видом негативных примеров информирующая о них? А сама автор не жертва ли культинтервенции, о которой глаголет? Хочется надеяться, по простоте, а не по умыслу или заданию. Ох уж эта простота — хуже воровства. Вечно она стремится вставить слова непонятные, заморские, чтоб свои лапотники тебя за очень ученого приняли. Такое сплошь и рядом случается с теми, кто от сохи выбился в люди. «Нет, кто уж кулак, тому не разогнуться в ладонь! — писал Гоголь. — А разогни кулаку один или два пальца, выйдет не хуже… Попробуй он слегка верхушек какой-нибудь науки, даст он знать потом, занявши место повиднее, всем тем, кто в самом деле узнали какую-нибудь науку. Да еще, пожалуй, скажет потом: «Дай-ка себя покажу!» Да такое выдумает мудрое постановление, что многим придется солоно… Эх, если бы все кулаки!» Правда, знать переплюнула своих дворовых: она вообще на французских говорила. Но это тема разносторонняя, сложная и отдельная.

Постепенно статья Н. Марковой, человека из РАН, начинает казаться диагнозом именно из-за числа нерусских слов, над которыми надо помозговать, чтобы расшифровать. Пожалуй, иностранцу это удалось бы легче: «девиантность приводит к девиантности» — из трех слов два иностранных. Девиантность — отклонение. Но о том, что скоро русский язык не потребуется переводить на иностранные, в «Литературной России» опубликована статья «Урезание языка» Г. Злобина. Он живет в Америке, а за границей язык воистину становится последним оплотом национального лица человека, поэтому сильнее травмируют и бросаются в глаза всякие опыты над этим оплотом. Во Франции уже давно принят закон, запрещающий в официальной речи употреблять английские термины. Почему бы России не последовать этому примеру? Ведь у нас так любят моду из Парижа. Закон, объявляющий наш язык заповедной зоной, где всякое браконьерство, устное, а тем более письменное, на исконные слова и замена их, живых, здравствующих, родных и привычных, на космополитные, и карающий это административно-моральными мерами — от штрафов до позорного столба, такой закон надо ввести немедленно, ибо «промедление смерти подобно», решительно, без всякого предательского кокетства с либерализмом, которое равноценно отказу ампутировать ногу, зараженную гангреной.

Но увы, во всех отраслях вводятся новые словообразования, в основном англо-латинского разлива. Порой, ч… ногу сломит со всякими мерчеиндайзерами, плоттерами, рэйвами, необихевиоризмами, делинквентостью (немного преступностью, немного приблатненностью), ну маркетолога кое-как можно раскусить — нечто среднее между маркитанткой и болтологом. А иногда не о чем жалеть. Пусть французскую «афишу» заменили французским же «анонсом». Было чужое слово и стало чужое слово. Произошла замена. Но не подмена, как в случае самоубийства и суицида. Беда, что суицидов в жизни стало больше, чем было самоубийств. Только вот писателю надо быть чутким и сведующим в заменах и знать, какое из слов надо употреблять в зависимости от периода, когда разворачиваются действия его повествования. Но появление в нашем быту нулевого этажа на месте первого — это уже холуйство за рамками филологии.

Потихоньку ведется подкоп под кириллицу. Мало того, что убрали «фиту», «i», «ять» и «еръ», теперь начинают вытеснять букву «у»… по техническим причинам. Видите ли, на клавиатурах компьютеров «у» часто пишется как «и» греческое, то есть игрек. А если к шквалу иностранной лексики и покушению на алфавит, с таким чувством и знанием описанному Г. Злотиным, еще прибавить и опыт болгар, под турками лишившихся падежей, то в самом деле изучать русский язык для понимания иностранцам отпадет надобность.

Когда шли обсуждения вероятности очередной реформы языка, в Институт русского языка им. А.С. Пушкина приходило множество писем. И допускалась единственная реформа — это возвращение «ять» и «еръ». На самом деле это возвращение уже началось. Под видом стилизации ретро. Сколько реклам и названий появилось с твердым знаком на конце. Он ставится также с целью показать, что фирма начала свое существование еще при царе-батюшке. Водку производил СмирновЪ, а мороженое «Русский холодЪ». Да и в среде писателей некоторые в частном порядке не пишут иначе, как по старой грамматике. Более того, г-н Злотин прислал из Лос-Анджелеса в «Лит. Россию» свою статью в старой орфографии, требующей и знания упраздненных правил, и соответствующей технологии в печатании. А это уже не частный порядок. А как бы возопил Акакий Акакиевич, сей страстный жрец завитков и вензелей на письме, если бы ему попался современный текст? За Акакием Акакиевичем надо прозревать Николая Васильевича Гоголя. Ведь кому-то мешали завитки на письме. «Еръ» — она как брошь на платье. Можно обойтись и без броши. Особенно на одежде заключенного. Действительно, зачем она нужна? Но почему-то английская корона с песней приобретала украшения императрицы Марии Федоровны на аукционах, пущенные с молотка, и не считала, что они ей не нужны, наоборот, пользовалась оказией. Сколько нашей крови было пролито, чтобы создать эту оказию. А нам почему-то украшения и броши не нужны на платьях, не нужны «ять» и «еръ» на письме. А ведь денег от Международного валютного фонда не надо, чтобы их вернуть, а только немного здравого смысла в здоровом теле. Попробуйте писать с «ять» и «еръ», а потом без. И вы увидите, что без — это дурной вкус. Общипанная курица. Или двуглавый орел без перьев. Реформа языка, существовавшего без реформ со времен Петра Первого, на основании декрета Совета Народных Комиссаров от 10 октября 1918 года и постановления Академии наук от 11 мая 1917 года была произведена по одиннадцати пунктам. И только благодаря «Не пой, красавица, при мне» мы догадывались, что оне (с «ять» на конце) — это множественное число местоимения «она». А потом еще было «одне» в соответственном склонении по всем падежам. Остальное все было стерто с нашей памяти. Можно только удивиться тому, что русская классика после этой реформы двоечников выжила. Гарсиа Лорка говорил, что если убрать все, из чего делается поэзия, а что-то останется, то это что-то и есть поэзия. Русская классика прошла через это испытание. Она сохранилась, несмотря на реформу — акт политический, а не гуманитарно-филологический. Учебники русского языка даже спустя пятнадцать лет после этой экзекуции, которую большевики провели, как только захватили банки и телеграфы, давали сведения о прежней орфографии из практических соображений: все дореволюционные книги были написаны и изданы по ней и все русское зарубежье продолжало писать и печататься также по ней.

Хорошо бы эти наблюдения надоумили какое-то расторопное издательство выпустить учебники старой орфографии. Можно было бы смело заключить пари, что они будут разлетаться. Ну да наверняка эта мысль уже пришла в какую-нибудь светлую издательскую голову. Ведь современный русский язык нуждается не в реформе, а в защите, спасении и реставрации. Писатели в первую очередь должны поднять за это голос, потому что язык — это их орудие труда, при помощи которого они добывают свой хлеб насущный.

Литература в старые добрые времена по отношению к языку выполняла функцию камертона. Современный литературный язык был «настроен» дарованием и творчеством Пушкина, предыдущая эпоха подготавливала для этого инструмент — язык. Пушкин, естественно, не мог оставаться глухим к новшествам. Он стал нашим камертоном. Он обладал абсолютным слухом, чувством меры и чутьем к слову. Его дар был той золотой серединой, которая невозможна без совестливости:

…панталоны, фрак, жилет,

Всех этих слов на русском нет;

А вижу я, винюсь пред вами,

Что уж и так мой бедный слог

Пестреть гораздо б меньше мог

Иноплеменными словами.

В Италии аналогичным камертоном был Данте Алигьери. Он, будучи флорентийцем, сумел возвести самый богатый из диалектов на полуострове, родной тосканский, на престол литературного языка, который действует поныне с XIII века.

Академик В.Г. Костомаров в своей лекции «Состояние изучения русского языка сегодня», прочитанной на семинаре для преподавателей соответствующего профиля 24 июня 2002 года в Институте русского языка им. А.С. Пушкина, изложил эту же мысль. Отследив изменения в языке, он сказал, что приводить его в порядок — задача писателей. Наша с вами задача, господа писатели. Ученый даже такого высокого ранга, как В.Г. Костомаров, по-своему сверхчеловек, не берется за это. У Данте-поэта, однако, были научные труды о языке («Convivio», «De vulgari eloquentia»), не на пустом же месте он стал «демиургом» и «отцом итальянского языка». Академик Костомаров напоминает кардинала Мартини, а когда кардинал Мартини выходит на площадь к своей пастве, площадь наполняется аплодисментами. Но почему ученый не берется за настройку разлаженного рояля — русского языка? Потому что наука не создает законов, а изучает их. А художник — творческое начало. Он может влиять на законы в искусстве. И трижды надо подумать, какая на писателей (или на писателя?) ложится ответственность за каждое слово, которое не вырубишь топором. Никто не виновен в том, что он не Байрон, но зато с каждого спросится, если он вместо вероисповедание напишет конфессия, а вместо законно — легитимно. Не надо путать нормальную речь с научными терминами. Поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан.

Однако, увы и ах, именно литература еще на заре советской власти превратилась в оборотня и занялась подменой идеалов (вспомните сказку о Кибальчише достославного дедушки Егора Гайдара). Кибальчиш ведь сражался за свою землю, готов умереть за нее, подобно трем богатырям, но в руке он сжимает не крестик, а кроваво-красную звезду Бафомета. Ту, что мы видим на знамени Соединенных Штатов или Европейского Сообщества — меняется цвет, но не форма и не содержание. Сказка пишется для детей, чтобы с нежного возраста привить понятия о Добре и зле. Гайдар же учит умирать за зло, как за Добро. Народная мудрость на этот случай предупреждает: «Дьявол он оборотень». Рядится в одежды Добра, распознать его — закавыка, потому-то русские и сильны задним умом.

Но в подмене первых лет советской власти все-таки угадывался стиль, хотя и она выполняла свое задание на фронтах психологической войны. Литература тогда стала инженером человеческих душ, никак не меньше. Сейчас определенная ее часть, увы, ведет ту же подрывную работу, но уже в духе нашего времени. Во-первых, какая определенная часть? Те, кто из искусства сделали свой бизнес, кого природа обделила талантом. Они с пеной у рта употребляют всякие темные экшены и пролонгации в разговоре и думают, что их принимают за умных. Кто? Иностранцы, которым они хотят нравиться? Но именно им, особенно англоговорящим, они смешны в первую голову: произношение хромает, а этого не прощают. Вы догадались, что речь идет о всяких сорокиных, иудушках с губами в блевотине, которыми они целуют Литературу. В. Бондаренко называет их деятельность «окаянством» и «вампирством», — единственное, в чем с ним не поспоришь. Иудушки далеко не безобидны. На одном вечере на критика Ю. Нечипоренко было совершено нападение палкой за то, что он не одобрил акцию топором рубить иконы. (Как это напоминает конфискацию церковной утвари по приказу Ленина.) Ни о каком плюрализме речи нет. Это все демагогия под видом демократии.

Это антиискусство, контрискусство, враг искусства, оборотень в маске искусства разлагает вкусы молодежи, дискредитирует само искусство, производит «размыкание культурных норм и барьеров» (из «Культуринтервенции»), подрывает «веру подростка в святость печатного слова» (там же), оно привлекает на себя внимание тем, что позволяет себе недозволенное в местах, для того не предназначенных. Ну, кто не оглянется на голую девку, если она взберется на обеденный стол, накрытый белой скатертью, уставленный хорошей посудой и столовым серебром, да еще, — увы, но факт искусства-оборотня, — справит там какую-нибудь нужду? И скажет: что естественно, то не безобразно — философия антиискусства. Каждый оглянется, но не каждому это понравится. А цель анти-искусства — чтоб понравилось. Вот оно и мутит души прежде всего отроков, элементов неустойчивых по малолетству. Превращает их в мутантов. И в наркопотребителей. Во все это должен бы вникнуть министр культуры, ныне г-н Швыдкой. Что же творится в его ведомстве? Почему он ищет оправдания нынешнему иудушке (В. Сорокину) после того, как прокуратура возбудила против того дело за распространение порнографии под видом литературы? И если министр культуры (или антикультуры?) это допускает, то, значит, потворствует.

Подростки быстро становятся переростками. Почва из-под ног у них выбита, на родителей с их мнениями они плевали, смотрите пункт из древнекитай-ского философа, они находят убежище в наркотиках, но за них надо платить. Вот мы и дошли до главной задачи и цели антиискусства как одного из видов психологической войны — формирование наркопотребителей. С какой целью? Чтобы наркоолигархи набивали себе карманы. Для этого им не жалко кому-нибудь из своих апостолов иудушек кинуть кость в виде международной премии — ведь это все с лихвой окупится в самые кратчайшие сроки.

Сейчас нет отдельно литературы, отдельно языка, музыки и отдельно олигархов, занятых своей наживой. Самой доходной ее статьей оказались наши души, особенного молодняка. Все СМИ обрабатывают их в нужном русле. Иными словами, оболванивают и одурачивают. А дурак — хуже злодея. И кто начинает колоться, совершает злодейство против своих родителей, страны в исконном смысле, истории, здоровья, генетики — у него рождаются уроды. Народ, совершающий геноцид самого себя, — что может быть более злодейским? Происходящее в языке и литературе творится во всех отраслях и сферах государства. Чтобы защитить их, надо было не разваливать Союз, а создавать инфраструктуру, защищающую наш народ от… нашего народа. Есениных от сорокиных. Легостаевых от деомитов. Иисусов от иуд.

Воистину сейчас на новом витке пришел час, когда «в Россию можно только верить». Ибо «…преступно думать, что родина умерла», писал Михаил Булгаков в не менее сладком 1919 году. Но «мы будем завоевывать собственные столицы. И мы завоюем их».

Италия

Январь 2003

© ЖУРНАЛ "СЛОВО", 2003

WEB-редактор Вячеслав Румянцев