Анатолий Жуков

ОБОЧИНА И МАГИСТРАЛЬ

XPOHOС

НОВОСТИ ДОМЕНА

ГОСТЕВАЯ КНИГА

Издано в "Советском писателе"

М. С. Сосницкая

Наш дом на чужбине случайной,

Где мирен изгнанника сон,

Как ветром, как морем, как тайной,

Россией всегда окружен.

 

Владимир Набоков

Читать ее интересно и беспокойно. Маргарита Сосницкая думает скоро, пишет крупно, жизненные трудности видит отчетливо, на глобус взлетает легко. Это было понятно уже по ранним ее публикациям в журнале «Слово».

И вот первый на родине сборник прозы «Записки на обочине», выпущенный недавно «Советским писателем». Здесь более двадцати рассказов разной художественной емкости — и обещанные в названии «записки», и живущие рядом произведения, которые энергично вырываются с жизненной обочины на магистраль.

Сборник радушно открывает доброе писательское напутствие Арсения Ларионова и краткое вступление автора о женской доле вообще и ее творческой судьбе в частности. Надо сразу сказать, что творчество М. Сосницкой не поддается разделению по половому признаку — женская проза, мужская… И не- случайное замечание А. Ларионова о том, что ее сборник художественно отличается от произведений коллег-писательниц, подтверждает это. Если убрать с обложки имя автора, то и не узнаешь, мужчина пишет или женщина.

Маргарита Сосницкая родом из Луганской области, окончила Литературный институт в Москве, но вот уже около двух десятков лет живет в Милане, преподает русский язык и литературу в университете, участвует в местной культурной и литературной жизни. И первая книга прозы вышла у нее на итальянском языке больше десяти лет назад, печатается она в энциклопедических сборниках, в университетских изданиях, в разных коллективных сборниках, а три года назад стала лауреатом литературной премии «Ambiente» — итальянской, разумеется.

Но вот прочитал я первый на родине прозаический ее сборник, превосходный по художественной емкости и размашистости, увидел современную жизнь русских, итальянцев и французов, прочитал бретонскую и норвежскую легенды и удивился: почти в каждом рассказе чувствуешь русский взгляд на ту жизнь, человека, проблему, к какой бы стране они ни относились. Причем в легком, «проходном» рассказе, приключенческом, детективном или типа художественного этюда, эскиза, это ощущение малозаметно, зато в художественно полнокровном, крупном, «магистральном», таком, как, например, «Не для протокола», «Житие», «Притча» и др., ты знаешь твердо: пишет настоящий русский писатель, болеющий за весь мир.

Узнаваемость эта облегчается еще и от реалистической полноты и убедительности жизненных картин, от того, что выверенная ее проза покоится, как древняя наша земля, на трех китах: природе, человеке, обществе, их взаимоотношениях, их зависимости друг от друга. Они сообщают этому художественному сплаву цельность и убедительность. Причем всегда чувствуешь, что автор — горожанка, потому что живой природы у нее почти нет, она растворена в человеке, в обстановке.

Вот для примера небольшой и простенький вроде бы рассказ «Боренька». Природа и общество зеркально отражены здесь в школьных картинках и сценках на уроке биологии, где выставлены «пластмассовые овощи, черепа неандертальца, заспиртованные в колбах змеи, гербарии и прочие останки. На стендах же висели таблицы с формулами ДНК РНК и видами эмбриона млекопитающих в разных стадиях развития. Вдоль стены — аквариумы с водорослями и всевозможными рыбками. Возле них за последней партой сидели Галя и Лида».

Вот эти-то две школьницы и есть героини рассказа, живые, разноликие, разнохарактерные наши современницы, хотя они еще переживают период взросления, стадию созревания и пробуждения их женской природы, когда она еще только определяется и ей внове и жажда мужского внимания (пока одноклассников), и необходимость любви, и оглядчивость, практический жизненный расчет, порой наивный. Тринадцатилетний школьник Боренька, которого они вдохновенно целуют попеременно, для них в туманной перспективе если не муж, то будущий ребенок.

Но если здесь среда обитания человека близка к норме, то в рассказе «Адская машинка» показан резкий сбой. Глубокой ночью у городского дома вдруг заревел автосигнал противоугонного устройства, и едва заснувший после трудной рейса шофер другой машины заполошно вскакивает, нервно ждет тишины, но пронзительный сигнал не умолкает, что-то там замкнуло, что ли, шофер выбегает на улицу и, плохо соображая со сна, своим грузовиком давит ревущее авто, лишь бы избавиться от бедственно сумасшедшей сирены.

Эти и еще некоторые острые историйки («Ночной сторож», «Бомба», «Вчерашние ангелы», «Любимец фортуны», «Яблоки», «Мама») — классические «чеховские» рассказы, только еще энергичней, стремительней, лаконичней.

Но вот трагический рассказ «Смерть и снег», где не только показана трудная судьба двух русских женщин, но и выстраиваются мнения о жизни и смерти в историческом времени, где взаимодействуют жизнь и литература, где незримо спорят Сенека, Достоевский и Федоров, — этот рассказ уже магистральный. Как и итальянский «В утешение», где богатая и защищенная Катилина Буттафа, в жажде острых ощущений, провоцирует нарушение уличного движения и садится на несколько дней в тюрьму. Тесная камера и две отбойные соседки — воровка и убийца — быстро охлаждают ее праздное любопытство. Сопоставлены два разных мира, причем разнополюсных, враждебных.

Превосходно написаны и такие «магистральные» рассказы, как «Матери-одиночки», «Третья библиотека», «Змеиная кожа» и «Сказка» — все они на темы любви, семьи и брака, во всех в центре стоят настоящими героинями современные женщины, но рядом с ними, хотя и на вторых ролях, деятельные мужчины.

Но есть и прекрасные рассказы о лидерах мужчинах, причем написаны так, как мог бы написать только талантливый писатель-мужчина. Это уже упоминавшиеся блестящие, безупречные рассказы «Не для протокола» — энергичный, плотный, стремительного действия рассказ о хирурге; «Житие» — крупный поэтический рассказ о «богомазе» Серафиме и княжне Гайворонцевой, их любви и жизни, русская мечта-сказка; «Немой поединок» — о тропических особенностях взаимоотношений мужа и жены; «Он герой» — о бывшем «афганце», который после тяжелого ранения восемь лет жил под болью, а когда освободился от нее, повесился.

И еще хочется упомянуть о двух легендах и притче, очень оригинальных, русских по духу, хотя обе легенды на иностранном материале.

Бретонская легенда — о том, как бедная 13-летняя Милен на спор переночевала в кладбищенском склепе, получила за это эскудо и отдала его священнику на молебен за того, кто мается на том свете больше, чем Милен на этом. И, конечно же, после молебна девочка встретилась с душой древнего старца, который более 300 лет не мог получить отпущения грехов, пока девочка не заказала этот молебен.

А норвежская легенда о любви и верности рыбацкой супружеской четы, которые после смерти встречаются на берегу моря и, обнявшись, уплывают на сказочном корабле за земные пределы, похожа на русскую былину.

Но если в обеих этих легендах слышен поэтический русский мотив о самоотверженности, любви и верности, то «Притча» — веселая и лукавая русская сатира о том, как в деревне Похрюшково вырыли артезианский колодец, откуда забил фонтан не воды, а водки, изумив не только русских, но и другие близкие и дальние народы.

Превосходная книга, прекрасная еще и тем, что написана хорошим, чистым русским языком, отточенным большой поэтической практикой талантливой писательницы. Но рассказ о ее стихах требует отдельного разговора, а пока хочется поздравить русского читателя с новым нашим прозаиком, даровитым, многотемным, изобретательным, преданным родной нашей России и ее великой литературе.

Ноябрь 2002

Анатолий ЖУКОВ 

© ЖУРНАЛ "СЛОВО", 2003

WEB-редактор Вячеслав Румянцев