Герман Кантемир

КТО СИЛЬНЕЙ?

XPOHOС

НОВОСТИ ДОМЕНА

ГОСТЕВАЯ КНИГА

Поиск идей

Есть вещи, о которых не принято говорить вслух. Есть темы, на которые общественной моралью наложено табу, хотя в них по существу нет ничего неприличного. Вместе с тем наполняющие их идеи лежат в основе тех мифологем, которые определяют мотивы человеческих амбиций и поступков, сам образ жизни человека. А их запретность и табуированность мотивированы тем, что самые заветные и сокровенные мысли, желания и побуждения человеку свойственно держать при себе, в самых интимных уголках души.

Этот круг идей и побуждений, как правило, бывает нажит и нередко выстрадан собственным опытом, но также может быть продуктом заимствований и наблюдений. Он может принимать порой причудливые невротические формы, латентные, или врасти в сознание комплексом убеждений, которым требуется акцентированная внешняя манифестация.

Это круг идей и побуждений, питающих разум и душу человека мифами социал-дарвинистского цикла. Убеждением, что мир устроен так, что в нем only the fittest survives — выживает только сильный, жестокий, ловкий, привлекательный и разумный. А также хитрый, терпеливый и незаметный. И еще убеждением в том, что если он устроен иначе, то в интересах человечества таковым его следует сделать.

Можно с очевидностью утверждать, что суррогаты из социал-дарвинизма во все века активно принимались на вооружение носителями и пропагандистами либерально-реформистских концепций в качестве одного из мощнейших идеологических приемов в борьбе за власть и электорат. «Совкам» и «винтикам» государственно-уравнительной машины противопоставлялся идеал сильного, свободного и рационально мыслящего человека. По сути возрожденческий идеал, но с большим креном в сторону природной витальности.

Перенося это в контекст новейшего времени, «плебсу», «серой и безликой биомассе» коммунистического образца противопоставлялся тип «хомо сапиенса», экономически активного и биологически совершенного.

В этом направлении активно поработали как авторы либеральных концепций, видевшие единственную перспективу в приближении к идеалу демократического типа с его суетливой и мучительной самореализацией через гражданские права, так и убежденные монархисты, селективный метод которых утверждал аристократический образец совершенствования человеческой породы («аристос» значит лучший).

Поскольку и те и другие декларировали принцип частной собственности и видели своего главного врага в коммунистических («плебейских») доктринах, то выступали против оных как союзники. С развалом социалистической системы и принципов коллективизма их мнимый союз распался в классическом соперничестве (описанном еще Плутархом).

Между тем идея физического и нравственного совершенствования человеческого рода была положена в основу христианства, сформировавшего наиболее динамичные культуры и государства на планете, а культ силы и красоты естественным образом существовал и прежде в язычестве во множестве форм. И многие полагают, что человеку в своем развитии уготовано стремиться к абсолюту, к подобию с образом Творца, к его замыслу о человеке. Ибо сказано было, по версии Иоанна Златоуста, Отцом Сыну на пятый день творения: «Сотворим человека по образу нашему и по подобию». И только грех человека, с грустью заметил Василий Великий, исказил красоту этого образа.

На иной неискушенный взгляд, может показаться аксиомой, что вся история Земли и человека пронизана вектором бого(идеало) приближающего развития, вектором эволюции. Однако горький опыт человечества, заключенный в сентенциях вроде той, что «история учит тому, что ничему она не учит» (или что «ничему не учит, а только наказывает за незнание уроков»), сдерживает оптимизм в отношении эволюционных детерминант. И Руссо, и древние до него доказывали, что технологический прогресс, развитие и постижение человеком наук и ремесел отнюдь не способствуют совершенствованию нравов, да равно и физического облика двуногих.

В истории цивилизаций регресс — явление между тем не более редкое, чем противоположное ему. Примитивно устроенные народы нередко подчиняли народы с более высокой культурой, грубая сила одерживала верх над совершенством, нанося урон и культуре, и генофонду порабощаемых. Полчища варваров саранчой сметали ростки высоких культур. К тому же и сами цивилизации старели естественным образом, распадались и обращались в тлен, оставляя потомкам глиняные черепки, остатки бытовой утвари, истлевшие письмена. (В идеальном случае они успевали распространить в своих геополитических окрестностях комплекс государствообразующих, гражданских и эстетических воззрений, которые позволяли унаследовавшим их опыт нести и дальше эстафету созидания совершенного человека.)

Если сравнивать современное человечество с герасимовскими реконструкциями образов наших древних пращуров, то прогресс вроде бы налицо. Но с другой стороны, если хорошенько оглядеться, то можно констатировать, что и среди окружающих нас типажей немало найдется таких, у кого узок, мал или скошен лоб, велики надбровные дуги, сильно выступают скулы, нет подбородка или присутствуют иные дефекты внешности, не позволяющие причислить их к аполлоническому типу. Как немало и людей с невысоким «Ай-Кью». Следовательно, сравнительная антропология не дает сколь либо достоверных критериев.

Более того, по утверждениям ученых, кроманьонцы, праисторическое племя, жившее за много тысячелетий до нас с вами, были исключительно высокорослой и прекрасноликой расой. Были, но исчезли.

Вместе с тем неразумно оставлять без внимания знаменитый «принцип Дана» (Джеймс Дан — 1813—1895), принцип цефализации — непрерывного развития человеческого мозга, а возможно, и внешнего облика. Как не следует пренебрегать и утверждением Вернадского: «Прогресс организмов шел непрерывно и не может поэтому остановиться на человеке. Человек не есть венец творения».

Но не применимы ли их выводы скорее к глубинной исторической развертке в масштабе антропологических эпох, чем к новейшему времени? Среди сторонников социал-дарвинизма есть, в частности, и мнения, что естественный отбор и борьба за существование практически не являются детерминантой развития человеческой расы с появлением бензинового двигателя и изобретением пенициллина. Научно-технический прогресс и особенно успехи медицины обеспечили ситуацию, когда выживают не только самые-самые, но и все остальные… И таким образом интенсивное воспроизводство «дефективных» и «неполноценных» и есть основная причина современных проблем общества.

Если брать по гамбургскому счету, то антропоэстетику, видение человеком самого себя, всегда образовывали два главных культа — Аполлонов и Христов. Героический и плебейский — культ выживания. Разделение происходило по инстинкту самосохранения. В первом доминировала героика самопожертвования, отсекавшая низменное в человеке и стремившаяся возвысить его образ, во втором на первый план холодной рептилией выползал сам этот инстинкт самосохранения со множеством адаптационных рефлексов.

И в этой связи велико было значение различных религий и культов, формировавших не только кумиров, но и ориентиры саморазвития. Трудно переоценить значение христианства в его попытке подвигнуть человека к мысли о совершенном. Но прошли века — и вот уже идее христианского гуманизма здорово досталось от Ницше, который, горя желанием обновить человеческий дух и породу, приписывал культу Христа увод общественного сознания от прямых и очевидных ценностей, ханжество, лицемерие и т. д. — иначе то, что будто бы давало сохраниться всему слабому, больному и нежизнеспособному. Одно, рождаясь из другого, образовывало противоположности, и всегда казалось, что именно сегодняшний плод истории — самый разумный и удачный.

Ницшеанство не было всего лишь декларацией. История знает немало попыток воплотить эту идею, попыток «помочь» ей в исполнении нелегкой миссии совершенствования человеческой породы. Так, знаменитый Дракула, которого англичанин Стокер взял себе героем, если обратиться к первоисточнику (русской летописи XV века — «Сказанию о Дракуле-воеводе»), прославился тем, что задолго до Гитлера собирал больных, уродов и калек и зверски уничтожал их.

Идеи естественного отбора чрезвычайно распространены как в сознательном, так и в подсознательном бытовании. И Анти-Будде, жестокому Нибелунгу, героике могущества всегда, увы, найдется место в исканиях человеком самого себя.

Есть, безусловно, есть он, этот богоприближающий потенциал саморазвития. Как минимум в виде потребности. В человеке жива эта потребность — идти за совершенным, отсюда и мысль, что «мир» красотою спасется», и в кумиры он себе выбирает лучших, а не посредственных. И нередко это происходит от интимного осознания собственных несовершенств, вплоть до впадения в «комплекс неполноценности».

В любом обществе и при любой социально-экономической формации есть и честолюбцы, не реализовавшие лидерских задатков, есть, увы, люди с ограниченными физическими возможностями, нередко клянущие жизнь, есть обиженные судьбой бедолаги и многие-многие иные, что либо испытывают психические диссонансы, либо эстетствуют, либо томятся поиском идеала. Все они глубоко переживают контрасты между идеалом и реальностью. И любая риторика, взыскующая «сильного» и «совершенного», бальзамом проливается на их израненные души. Но ее невероятная обманная двоякость заключается еще и в том, что одновременно она упрочивает и веру в это «сильное» и «совершенное» у тех, кто не сомневается в своих достоинствах, кто считает, что, будучи наделенным ими сполна, имеет право исповедовать успех и мораль избранных.

И очень часто между тем случается, что эта глубоко интимная потребность человека умело используется теми корпорациями, что стремятся оправдать свое паразитическое доминирующее положение.

Практически все стремящиеся к господству классы и корпорации начинают с того, что пытаются убедить нетвердые души в том, что именно в союзе с ними и будет реализован этот идеал саморазвития, что именно с ними оно станет совершеннее.

Любая неразумная эпоха всегда пытается чисто виталистической аргументацией отринуть существующую. Мотивируя это тем, что та стара, слаба и всячески несостоятельна идейно, как выжившая из ума старуха. Начинается, правда, чаще всего с диссидентства физически слабых, но упорных духом. Все начинается с попытки отстоять права «мыслящего меньшинства». Раскачав устои общества, эти слабые» далее включают в действие чисто силовые аргументы и заимствованные силовые ресурсы. (Не будем ссылаться на диалектику превращения революции в террор, речь об ином — психологическом.)

Итак, новая власть простыми и доступными народу образами внедряет в массы чисто ницшеанский культ силы, языческих стихий и мистического гедонизма. Пусть мы порочны — но мы сильны и витальны. Идите с нами, если не хотите оказаться среди слабаков. Попутно вовлекается теодиция эпохи первоначального накопления капитала, оправдания бесчестия, захватов собственности, пролития крови и слез.

И разве не этому мы были свидетелями в постперестроечные годы?

При этом совершенно игнорируются взгляды, доказывающие, что диалектика витального имеет очень сложную, многообразно-интегрированную природу. В деле совершенствования человеческой расы работают абсолютно иные законы — биологические, законы таинства, и форсировать и их природу иными внешними обстоятельствами не представляется возможным. И вот что важно: фаза накопления генофонда совершается природой в условиях длительного поступательного и стабильного социального развития. И не случайно — шкала заметных эволюционных изменений берет за единицу исчисления целые геологические и антропологические эпохи. Скачки и насильственные изменения рождали мутантов.

Ничто не свидетельствует в пользу того, что самые циничные в оправдании своего рыночного динамизма социально-экономические формации благоприятствуют созданию более совершенного человека и более совершенных отношений между людьми. Напротив, даже культ языческой героики ниспровержения прежних устоев и установлений сменяется культом анархически-низменного и преступного. Толстой еще писал, что если к власти допустить жизненные элементы, то очень скоро их сменят элементы уголовные.

Бытовой социал-дарвинизм часто лежит в оправдании чьих-либо преступных действий или намерений. Он пытается навязать массам убеждение в том, что конфликтность, в т. ч. и социальная, — неизбежная составляющая человеческого существования, прямой результат несовершенства природы человека. Что идеального строя нет, потому что нет идеальных людей.

Всякий, кто пытается изменить ход истории, пытается убедить людей, что на его стороне сила и харизма.

Очень жаль, что совершенно упускается из виду, что пропагандистское обеспечение Ельцина и Путина всегда делало ставку прежде всего на мифы социал-дарвинистского характера. И не столько даже на запугивание силой, сколько на культ силы и харизмы. Призвало в ряды пропагандистов выдающихся спортсменов, таких как А. Карелин, изображало левых как безнадежно консервативную и слабую часть общества, а попытки защитить интересы страны и народа презентовались в контексте «стадного коллективизма».

Но давайте обратимся к истории — разве не с мифа о могущем новом племени людей большевики пытались утвердить свою власть? Ведь и Ленин писал: «Сила доказывает себя только победой в борьбе».

Вспомним кустодиевского «Большевика». Исполин с сердитыми глазами шагает по городу, переступая через дома. Он так велик, что дома ему просто по колено.

Вспомним А. Блока:

Да, скифы мы, да, азиаты мы

С раскосыми и жадными глазами.

Сколько в этих словах пассионарного напора, динамизма, стремления отторгнуть своей несокрушимой жаждой жизни все стареющее и отжившее свой век.

И в этой связи исключительно важно понять, что сила и харизма не имеют абсолютного имманентного значения. Это — инструмент. Важно, в чьих руках он находится.

Помню, в самом начале 90-х ехал поездом в одном из южных направлений. В купе была еще женщина и какой-то челнок или кооператор. Он был мордаст и шкафоподобен, внешне крупнее меня. Зашла беседа о политике, и он стал давить габаритами, доказывая преимущества новой власти. Возможно, дошло бы и до кулаков, если бы к нам не подсел еще один пассажир. Это был отставной полковник ВДВ, двухметровый атлет с чертами античного грека.

«Так что ты имеешь против коммунизма?» — тихо спросил он нашего соседа и буквально придавил его аргументами, так что тот вскоре понял, что не прав.

Впрочем, и кулачное право в век пороха и атомного оружия давно уже не представляется вполне убедительным. Только стремление познать, а не взять силой, обеспечивает лидерство в современном мире. Поэтому любая разумная нация стремится выдвинуть на передний план своих приоритетов науку. Во Франции, начиная с моралистов и далее, мастера слова неустанно писали изречения, возвеличивающие разум, приоритеты науки и научный метод познания. Писали, что народ, забывший о значении науки, неизбежно остается на задворках истории.

Единство силы и разума — вот подлинный приоритет, к которому должно стремиться человечество. Кажется, Куняев сказал: добро должно быть с кулаками. Возможно, сказано не очень поэтично, однако верно. Добро без способности утвердить себя так же неприглядно, как и сила, лишенная разума. И если ты считаешь, что добро и разум на твоей стороне, сделай все возможное, чтобы привлечь на свою сторону и силу. Непросто вырвать этот инструмент из нечестных рук, но для того, кто хочет вернуть свои права, свою часть социального пирога, иного пути нет.

Поэтому в обеспечение социальных приоритетов исключительно важно показать их «силовую» и «харизматическую» составляющую. Политтехнологи власти потратили немало усилий на то, чтобы представить левые доктрины как «субпродукт истории». Тогда как с Володи Путина снимают медно-блестящие доспехи громовержца только в дни траура. Во все остальные дни он боец. Да и сами слова «силовик», «силовые структуры» самой своей семантикой призваны активным образом воздействовать на электорат.

У власти, безусловно, изощренный арсенал методов воздействия на мозги — есть оружие, начиная от мифологемного и вплоть до телепсихотропного. (К тому же власть всегда готова прибегнуть к своему излюбленному приему — подобно тому что происходило во власти в Древнем Риме, она всегда готова провозгласить «отечество в опасности». («Не выберете нас — будет гражданская война» и т. п.) Именно поэтому силы, стоящие за социальные приоритеты, должны располагать не менее эффективными аргументами. Чтобы быть способной оказать противодействие, обновленной левой идее надо и выглядеть привлекательно. Ведь встречают-то по одежке…

Недавно слышал от знакомого «дальнобойщика» в деревенской баньке: Москва разворотливых любит. Сказано — и баста. И никакими долгими рассуждениями этот миф не одолеть. Он просто парализует своим лаконизмом. Доходчиво, убедительно и верно — как малосольный огурчик под водочку. Только, как известно, каждому мудрому изречению соответствует противоположное по смыслу и при этом не менее мудрое. Нужно только уметь засолить этот огурчик.

Сегодня популярны жесткие, «маскулярные» и даже «мускулярные» методы убеждения, но кому как не пролетариату и крестьянству, черпающим силу от земли и тяжелого металла, взять эти методы на вооружение? И кому как не социально-ориентированной интеллигенции оснастить этот союз новым образом мысли? Пусть, оставаясь гуманистической по содержанию, левая идея станет спортивной и привлекательной по форме. Не власть и не олигархи сильны (те хитроумны, а эти всего лишь циничны). Сильна, прекрасна и справедлива прежде всего идея гуманизма, коллективного усилия в стремлении к Абсолюту.

© ЖУРНАЛ "СЛОВО", 2003

WEB-редактор Вячеслав Румянцев