|
ДРУГИЕ ПРОЕКТЫ:
|
Василий Огарков. "К Рюрику восходящий род"
Василий Огарков
"К Рюрику восходящий род"
В числе фамилий, представители которых занимали за последние полтора
столетия высокие государственные должности и отличались талантами, на одном
из самых первых мест стоит род Воронцовых, давший нашему отечеству
замечательных деятелей. Достаточно назвать знаменитого президента Российской
Академии княгиню Дашкову (урожденную Воронцову), искусного дипломата Семена
Романовича и деятеля недавно минувшего времени князя Михаила Семеновича,
чтоб видеть, на каких разнообразных поприщах заслуженно прославились
представители помянутой фамилии. Редкая для своего времени образованность,
самостоятельность и энергия, большие таланты и трудолюбие составляли,
передаваясь преемственно, удел многих Воронцовых, а в особенности тех,
которым посвящен наш первый очерк: канцлера Елизаветы Михаила Илларионовича,
его племянников Александра и Семена Романовичей и сына последнего — князя
Михаила Семеновича.
Если мы обратим внимание на условия, при которых приходилось жить и
действовать Воронцовым, то должны признаться, что в атмосфере лести и
угодничества, в раболепной обстановке, окружавшей фаворитов и «случайных»
людей тогдашнего времени, и притом в стране, где «почти не было
общественного мнения» (по выражению из автобиографической записки графа
Александра Воронцова), самостоятельность убеждений и отсутствие льстивой
угодливости составляли, несомненно, редкое и высокое достоинство.
Способность «с улыбкою говорить правду государям», да еще таким, как Павел
1, нельзя не считать доказательством душевной стойкости. А между тем в
братьях Александре и Семене Воронцовых мы несомненно встречаем эти черты
характера, которыми, может быть, в значительной степени объясняются
превратности и неудачи их карьеры: холодное отношение к братьям Екатерины II,
не переваривавшей сурового и стойкого нрава Александра Романовича и, как
известно, тяготившейся Дашковой, а также и суровые меры императора Павла I
по отношению к Семену Романовичу, последствия которых, к счастью, быстро
были заглажены вскоре воцарившимся Александром I.
Бескорыстие, столь редкое в то время, составляло одну из симпатичных сторон
изображаемых нами Воронцовых. И на этом с отрадою отдыхает исторический
обозреватель той эпохи, когда повальная корысть обуяла всех сверху донизу,
когда казенные деньги бесцеремонно смешивались с собственными и грабеж казны
для личного обогащения в той или другой форме был одним из распространенных
явлений.
Но отмеченные выше достоинства героев настоящего очерка не исключали
существования в них недостатков. Некоторые привычки и понятия, всасывающиеся
с молоком матери и упорно поддерживающиеся всем строем окружающей жизни,
провожают человека до могилы. И как нам теперь кажутся несправедливыми и
жестокими многие взгляды и привычки прошлого, так, вероятно, и наши
собственные отношения к окружающим нас явлениям — наш умственный и
нравственный обиход — покажутся потомкам варварскими.
Если мы с этой точки зрения посмотрим на лиц, которым посвящен этот очерк,
то увидим, что, обладая в слабой степени некоторыми из недостатков своего
времени, въевшимися, так сказать, в людей органически, Воронцовы далеко
превосходили современников своими достоинствами. Графы Александр и Семен
Романовичи, как деятели главным образом минувшего столетия, когда в обществе
еще очень робко и пугливо раздавались голоса против крепостного права, не
могли горячо сочувствовать освободительным тенденциям, ссылаясь, между
прочим, и на не подготовленность «раба» к освобождению. Но и они возмущались
многими явлениями крепостничества, и в особенности продажею отдельных
крестьян. А сын Семена Воронцова — князь Михаил Семенович — как в этом, так
и в других вопросах был одним из убежденных членов небольшого передового
кружка людей во время императора Александра I и, как известно, подал в это
царствование вместе с Каразиным и другими записку об освобождении крестьян.
В странах, где благодаря историческим условиям во главе народа поставлены
высшие классы, нельзя не отметить как благоприятное обстоятельство тот факт,
что некоторые представители этих классов сознают свои обязанности по
отношению к обществу и искренно проводят в своей деятельности правило «noblesse
oblige»*. Этот принцип всегда был на виду у лучших представителей рода
Воронцовых.
Обозревая жизнь государственного человека, захватывавшего своею
деятельностью многие сферы народной жизни, невольно сталкиваешься с вопросом
о взаимодействии личности и общества, о степени влияния деятеля на общество
и наоборот. Существуют разные взгляды на этот предмет: одна школа историков
верит в возможность чудес при воздействии со стороны гениальной личности
даже на самое инертное и невежественное общество; другие историки, наоборот,
отводят слишком мало места личности в ходе исторического процесса и видят в
деятеле только что-то вроде аккумулятора, скопившего в себе то, что в
разбросанном виде циркулирует в массе. При таком взгляде на дело, понятно,
личности, в особенности в странах культурных, отводится незначительное
место: она, действуя оригинально, наперекор массе, ничего не поделает со
стихийной силой народа. Но кажется, что подобный взгляд на личность и
общество мог возникнуть только в таких высокообразованных государствах, как
Англия, где масса выросла и развилась в политическом отношении, при целых
столетиях исторического опыта, и сознательно относится к делу. Но вопрос
принимает иную форму для стран малокультурных: здесь влияние личности —
могучей, энергической, облеченной прерогативами власти — на толпу
несомненно, хотя оно сильнее всего может выразиться только отрицательными
результатами.
В самом деле, много ли может сделать вообще добра личность громадной массе,
представляющей результат вековых стихийных влияний? Может ли она, и в
особенности за период времени, обнимаемый человеческой жизнью, улучшить
положение массы и содействовать ее духовному просветлению? Перед
государственным человеком стоит трудная задача улучшения быта целых
миллионов людей, утопающих во мраке: постановка на прочную почву целого
государственного организма и необходимость провидеть его далекое будущее и,
во имя будущего «здоровья» этого организма, производить над ним в настоящем
кровопускания и хирургические операции. Но в человеческой природе слишком
много унаследованных пороков, чтобы она могла быстрыми шагами прийти к
«правде и свету». Достижение этих результатов предполагает известный подвиг
и самовоздержание в интересах «ближнего», а на это люди очень мало склонны.
Так что личность, поставленная высоко и действующая на невежественную толпу,
воспитанную в страхе перед властью, имеет возможность скорее сделать много
зла: опустошить целые страны войною, принять драконовские меры и прочее — но
сомнительно, чтобы она могла воздействовать на массу, инертную к добру, в
смысле следования ее быстрыми шагами к тому нравственному совершенству,
которое должно быть задачею всякого деятеля. Тамерлан в несколько лет мог
превратить целые государства в пустыни, но Генрих IV во всю жизнь не добился
даже скромной «курицы в супе» для своего народа. На наших глазах еще были
страшные бойни, и, может быть, судьба судила присутствовать нам при еще
более ужасающей бойне «наций» за свои интересы, а между тем уже две тысячи
лет назад было сказано Кротким Учителем: «несть эллин и иудей» и
провозглашены другие святые истины, которых до сих пор «не вместили» народы.
Увы, как ни симпатичны теории о быстром пересоздании человечества — сверху
или снизу, теории, привлекающие к себе своею красотою в особенности
страстную и порывистую молодежь, — но истинное достижение добра получается
мучительно медленным путем, способным повергнуть человека в отчаяние. И
благо тем деятелям, которые своею жизнью не прибавляют зла к массе его, — и
так уже угнетающей мир, — а дают людям хотя бы крупицы добра, жатву посева
которых увидят в осязательной форме, может быть, только отдаленные наши
потомки.
Все эти соображения о возможной роли государственных людей в истории нужно
иметь в виду и при оценке деятельности Михаила Семеновича Воронцова,
детству, юношеству и первым шагам которого на общественном поприще мы
посвящаем эту главу.
Война и ее деятели, опустошающие целые страны и истребляющие массы
народа, до сих пор еще имеют более вдохновенных певцов и поэтов, чем
скромное мирное преуспеяние страны, способной только медленным шагом
двигаться к лучшему будущему. Как всякое грандиозное стихийное бедствие,
война и ее окруженные ореолом герои, гром пушек, вопли погибающих людей и
зарево пожаров сильнее врезаются в память народа, слагающего про них яркие и
многочисленные песни. А медленная работа мирного деятеля, черепашьим шагом
идущего к далекой, но верно намеченной цели, по самому свойству своему
неспособной к быстрому осуществлению, не получает такого яркого отпечатка в
народной фантазии и не создает обширного эпоса, как разрушительная работа
завоевателя.
Плоды мирной деятельности чаще всего обнаруживаются гораздо позже, а военные
действия имеют непосредственный результат. В самом деле, снятие с народа
некоторых тягостей, уничтожение какой-нибудь пошлины на хлеб или соль не
может идти по своей импозантности в сравнение с картиною яркого побоища
Аустерлица — с его целым корпусом войск, провалившимся в этой битве под лед,
— побоища, которое через долгие годы будет еще трубить о славе Наполеона.
Обширный Новороссийский край и Бессарабия, отвоеванная в последнюю войну у
Турции, были почти пустынны. Громадная страна, омываемая волнами Черного и
Азовского морей, Днепром, Днестром и Бугом, — страна, богатая произведениями
природы, обладавшая могучими силами земли и ждавшая мирного нашествия
«рыцарей труда», была дана Михаилу Семеновичу Воронцову. Недавно возникшая
«южная красавица» Одесса, обязанная своим первоначальным развитием герцогу
Ришелье, полюбившему свою новую родину, была еще маленьким городком, и ей
суждено было расцвесть при Воронцове. Чудная «Таврида», благословенный
Крымский полуостров, способный наводнить, по плодородию своей почвы, всю
Европу виноградным вином, отличался первобытною культурою этого драгоценного
растения. Торговля еще только зарождалась, отсутствовало мало-мальски
хорошее морское сообщение, и в громадной стране, богатой дарами природы,
едва только мелькали, как оазисы, людские поселения.
Привлечение поселенцев в благодатный край, пригреваемый лучами теплого
южного солнца и омываемый глубоким морем, стало одною из главных забот
Воронцова. Население Бессарабии, насчитывающее не более половины миллиона
жителей до Воронцова, значительно возросло при нем. Граф исходатайствовал
многочисленные льготы для переселенцев, привлекавшие последних в пустынную
страну. Появились швейцарские колонии, приняты десятки тысяч эмигриро вавших
из Турции болгар, — трудолюбивое население, способствовавшее быстрому
экономическому росту края. Южный берег Крыма, теперь цветущий сад, обязан
своим процветанием деятельному генерал-губернатору.
Не было почти ни одной отрасли государственного хозяйства, которой бы ни
коснулась рука нового правителя, снабженного громадными полномочиями и
развивавшего обширную деятельность. В чем другом, но в необычайном
трудолюбии не могли отказать Воронцову даже его недоброжелатели: в этом
отношении он не изменился до глубокой старости, приобретя привычку к
постоянному труду еще с детства в Англии, где, как и в Америке, «время —
деньги». Но, уделяя время важным заботам о вверенном ему крае, граф не
забывал ни литературы, ни искусств: он обратил внимание на обилие
классических памятников, находимых в раскопках, а его собственные обширные
библиотеки ломились под тяжестью собранных книжных сокровищ. Основание
учебных заведений составляло одну из усердных забот графа. Кроме
общеобразовательных школ в разных местах края были основаны вызывавшиеся
нашими развившимися сношениями с востоком школы и цехи для подготовки
моряков и школа восточных языков в Одессе.
Еще ранее назначения в начальники нового края Воронцов построил впервые в
своем имении на Днепре пароход, и эта новинка, только недавно появившаяся в
Европе, была, конечно, совершенною редкостью в России. Вероятно, это
«чудовище обло и озорно» немало производило сначала сенсации у скромных
приднепровских обывателей. Обратив внимание на глубокие и удобные для
морских сообщений воды Черного моря, граф уже в 1828 году основал срочное
пароходство между Одессою и Крымом; рейсы совершал коммерческий пароход
«Одесса». А в 1833 году Михаилом Семеновичем было основано на акциях
общество пароходства между Одессою и Константинополем. Это было только
начало развившегося вскоре судоходства и обширной морской деятельности.
Нечего и говорить, что помянутое обстоятельство отразилось благоприятно на
развитии богатого края. На пустынных берегах Азовского моря были основаны
города Ейск и Бердянск (1835 год). Много забот было посвящено Керчи и другим
более или менее важным пунктам Азовского и Черного морей.
Это старание поднять экономические силы страны и заботы о развитии в ней
торговых сношений составляли в графе черту, приобретенную за его
продолжительное пребывание в классической стране «торгашей» — Англии. Эта же
черта деятельности Воронцова послужила основанием и для названия графа «полукупцом»
в знаменитой эпиграмме Пушкина.
Граф помимо этого тратил большие личные средства на выписку опытных
садовников и виноделов из-за границы, поставивших эти отрасли хозяйства в
обширном крае на рациональную почву. Граф выписывал из Франции и Германии
виноградные лозы, которые и раздавались даром желающим. Если когда-нибудь
случится, что Крым, Кавказ и Бессарабия будут снабжать своими винами всю
Европу, перещеголяв в этом отношении классическую страну виноделия —
Францию, то прочный фундамент этому делу был положен несомненно Воронцовым.
Не было забыто развитие шелководства и марены, а богатые пастбища с сочною и
густою травою являлись великолепным кормом для стад, и Воронцов первый
положил основание тонкорунному овцеводству в подчиненной ему стране. Не
забудем сказать также, что по инициативе графа начата разработка и
знаменитых Грушевских залежей превосходного антрацита. Все эти мирные
заслуги деятеля были оценены по достоинству еще Александром I,
путешествовавшим по южному краю и видевшим заботы графа: перед смертью
императора Воронцов был произведен в «полные» генералы. Не забудем сказать,
что в течение нескольких лет перед тем граф не принимал участия в делах по
причине господства аракчеевщины.
Граф объезжал по нескольку раз в год громадную страну, следя за всем и везде
проявляя свою инициативу. Южный берег Крыма, не имевший дорог до Воронцова,
стал удобопроезжаем. Граф часто посещал этот чудный уголок, купил там
большие пространства земли и завел образцовые виноградники. В Алупке в 1837
году закончилась постройка дворца, расположенного в полутропическом саду
террасами, спускающимися к морю, которое с шумом дробит свои волны о
красивые берега Алупки. Этот уголок был местом отдыха для Воронцова, куда он
приезжал почти каждый год после своих одесских и кавказских трудов. Обо всем
заботился граф, это была деятельность, не похожая на заботы щедринских
градоправителей, считавших необходимым увековечить память о себе фонарными
столбами и рассадкою тощих ветел на улицах, а дело глубоко сознательное и
живое. Но судьба и здесь отрывала Воронцова от мирных забот к шуму битв и к
тяжелым сценам войны. Кроме того, и самый благословенный Новороссийский край
не избежал испытаний. Затем и на долю самого Воронцова, могущественного и,
казалось, застрахованного от земных бедствий человека, выпадали тяжелые
личные удары.
Обратимся к созидательной деятельности старого кавказского наместника.
По-прежнему он берег солдат и, будучи тверд в расправе с врагами, не щадил и
своих русских, жестоко обращавшихся и обижавших людей, сломивших своею
грудью шамилевские твердыни. В этих случаях Воронцов был неумолим, и многие
при нем поплатились за покушение на солдатский паек и за слишком вольное
обращение со шпицрутенами. Известно, между прочим, громкое дело
флигель-адъютанта Ко-пьева, сначала бывшего любимцем Воронцова.
Во время приема депутации в Прочном Окопе, при объезде подведомственного
Воронцову края, князь заметил, что жители разделились на две части, причем
оказалось, что большая кучка состояла из раскольников, которые рассказали о
претерпеваемых притеснениях. У князя задрожали губы от волнения, и он тут же
приказал отпереть молельню и дозволил богослужение. Этот эпизод
характеризует веротерпимость князя, не совсем даже согласовывавшуюся с
тогдашними законами. Рассказывают, что на представления .об этом своих
сослуживцев князь отвечал:
— Если бы нужно было здесь исполнение законов, то государь не меня бы
прислал, а свод законов!
Более упрощенное разделение края в административном отношении, основание
большого количества учебных заведений не только русских, но и магометанских,
триангуляция края, улучшение путей сообщения, пароходство по Риону и Куре,
межевание, основание театра, библиотек, фабрик и заводов, улучшение
виноградарства и прочее — вот некоторые из черт созидательной деятельности
Воронцова на Кавказе. Храбрые батальоны, сражавшиеся с врагом, в мирное
время являлись у Воронцова культурными работниками.
Инициатор пароходства по Черному морю, князь Воронцов учредил срочное
пароходство и на Каспийском. На основанные им благотворительные учреждения в
крае и вообще на цели благотворения пошли его собственные сотни тысяч.
Газета «Кавказ», кавказский музей, оздоровление и обустройство грязного
Тифлиса, общество сельского хозяйства — на все это хватало внимания князя,
постоянно отвлекаемого военными событиями. Трудно перечислить все то, что
сделано, помимо военной сферы, князем. Само собою ясно, что внимание такого
деятельного, просвещенного человека, считавшего мирную работу могучим
рычагом для прогресса общества, должно было захватывать все стороны жизни
этого общества.
Были, конечно, большие промахи, были люди, эксплуатировавшие даже
дальновидного князя, были жестокости, требовавшиеся роковым ходом событий и
нуждами того могучего государственного организма, которому призван был
служить князь и ради здоровья которого считалось необходимым производить
ампутации и кровопускания. Есть, конечно, разные взгляды на служение
государству, но, по крайней мере, свое дело князь делал бескорыстно,
убежденный в его полезности.
Постоянные труды и разъезды по нездоровой местности сломили старика. В J851
году, сопровождая отряд на реку Белую, князь заболел лихорадкою, которая
окончательно подорвала его силы и заставила подумать об отдыхе.
Надвигалась Крымская война. Положение наше на Кавказе было трудное:
обнаженным границам государства угрожали две турецкие армии, а между тем все
наши войска находились в действии против Шамиля. Усталый деятель сложил
оружие и уступил место другим. Время перед его уходом было ознаменовано
победами наших войск над турками — при Башкадыкларе и Ахалцыхе, а также
знаменитым Аннибаловским походом князя Аргутинского через главный кавказский
хребет, спасшим нас от опасного нашествия Шамиля.
Четвертого марта 1854 года, после девятилетнего наместничества, уезжал князь
из Тифлиса. Хотя он уезжал в отпуск, но многие уже знали, что он не
возвратится в Тифлис. Надломленное здоровье требовало окончательного отдыха
от дел, и в том же 1854 году Михаил Семенович был уволен с должности
наместника.
В 1856 году, в коронацию покойного государя, Воронцову, имевшему уже титул
«светлейшего», были оказаны высокие почести: он был произведен в
генерал-фельдмаршалы. Шестого ноября того же года князя не стало: он
скончался в Одессе, где и похоронен в Преображенском соборе.
В Одессе в 1863 году, а в Тифлисе в 1867-м, в этих двух центрах его
неутомимой деятельности, Воронцову поставлены памятники.
Так кончилась эта бурная и во многих своих подробностях славная жизнь.
Воронцов достиг всего, чего только может добиться человек на земле: славы,
почестей и богатства. Но был ли он счастлив? Давали ли его душе
удовлетворение эти внешние атрибуты счастья? Неизвестно — «чужая душа
потемки». Но, может быть, сознание того, что он исполнял свой долг, часто
страшно тяжелый, и по мере сил и понимания старался быть справедливым — это
сознание давало известное нравственное удовлетворение покойному
фельдмаршалу.
Среди интересных персонажей прошлого века, между блестящими сподвижниками
Екатерины II, способствовавшими ее воцарению и прославившими ее правление
громкими подвигами, совершенно особенное место принадлежит Екатерине
Романовне Дашковой. В лице знаменитой княгини женщина выступает в активной
роли на политической арене и в течение долгого времени является
руководительницей науки на родине. И то, и другое не могут не представляться
исключительным явлением по отношению к тогдашнему полуневежественному
обществу, где не только женщины, но и мужчины были обделены образованием и
где общественная деятельность предоставлялась лишь незначительному кружку
лиц. Внимание наблюдателя невольно останавливается на этой молодой,
обладавшей огромным по тому времени образованием женщине, маленькой и
довольно невзрачной по виду, но способной своими умственными качествами и
изумительной энергией заткнуть за пояс многих окружавших ее блестящих,
раззолоченных и видных царедворцев.
Судьба княгини Дашковой замечательна во многих отношениях: на ее долю выпали
блестящие успехи в молодости и горькие испытания в старости. Она играла
видную роль в первоначальной истории Екатерины II и испытала опалу и
изгнание при ее преемнике. Исповедуя самые передовые идеи о воспитании, она
должна была горько разочароваться от результатов применения своих принципов
к собственным же детям — и это дало ей немало тяжелых минут. Но она
переносила несчастья со стойкостью, которая была преобладающей чертой ее
характера, хотя глубокая потребность любви и привязанности жила в ее суровом
сердце.
Княгиня Дашкова по рождению принадлежала к самому высшему кругу общества.
Она была дочерью графа Романа Илларионовича и племянницей великого канцлера
Михаила Илларионовича Воронцова. Ее братья Александр Романович (бывший
канцлером при Александре 1) и Семен Романович, наш посланник в Англии,
прославились как талантливые и стойкие государственные деятели. С ребяческих
лет ее окружали блеск, роскошь и угодничество. И недюжинность натуры княгини
Дашковой сказывается, может
быть, уже в том обстоятельстве, что она не удовлетворилась только внешним
блеском своего положения и сопряженными с ним шумными, но пустыми успехами в
«свете», чем вполне удовлетворялось большинство женщин ее круга, но нашла в
своей душе силу лелеять более горделивые и серьезные планы.
Печаль гордой княгини должна была еще более усилиться оттого, что со
смертью сына у нее была отнята надежда на продолжение мужского потомства:
род князей Дашковых пресекся... Как известно, по просьбе княгини, фамилия
Дашковых перешла, вместе со многими родовыми богатствами, к племяннику
Екатерины Романовны — графу И. И. Воронцову.
Смерть сына примирила свекровь с невесткой, которая вскоре прибыла в
Троицкое. Старая и молодая Дашковы встретились трогательно: обнимаясь, они
рыдали. Свекровь постаралась обеспечить будущность невестки. Но простушка
вдова, старавшаяся чрезмерной внимательностью понравиться свекрови, не могла
удовлетворить тонкой натуры Дашковой, и все симпатии последней были на
стороне чуткой и образованной Мэри Вильмот. Любовь свою и нежность к этой
девушке она проявляла в целом ряде действий. Она устраивала для нее
праздники, прогулки, дарила ей очень ценные вещи, между прочим и тот
знаменитый веер, который когда-то подарила Дашковой покойная Екатерина II,
будучи еще великой княгиней. Дашкова постаралась обеспечить мисс Вильмот и
более прочным образом, переведя на ее имя в Англию пять тысяч фунтов
стерлингов, а это было все-таки довольно большой жертвой для расчетливой
княгини, несмотря на ее богатство. Она, кроме того, поручала свою гостью
вниманию императрицы Марии Федоровны.
Старшая мисс Вильмот, скучая по Англии, уехала от Дашковой в 1807 году и
увезла с собой копию мемуаров княгини. Младшая сестра тоже томилась по
родине, но не хотела покинуть старого друга, испытавшего столько утрат и
заметно уже приближавшегося к закату. Но вскоре между Россией и Англией была
объявлена война, и англичане спешили брать паспорта и выезжать на родину.
Однако мисс Мэри могла окончательно распроститься с Троицким и его
обитателями не ранее осени 1808 года, и то с разными приключениями и
осложнениями; но непременно обещала свидеться со своей «русской матерью»
(как она звала княгиню), лишь только мир будет заключен. Однако им уже не
суждено было больше свидеться.
Переписка с уехавшим другом стала единственной отрадой покинутой старухи.
«Что мне сказать, милое мое дитя, — пишет княгиня осенью 1809 года, — чтоб
не огорчить вас? Я тоскую, очень тоскую; слезы текут ручьем, и время никак
не может помирить меня с мыслью о вашем отсутствии. Я стараюсь рассеять
себя: построила мост, насажала несколько сот деревьев и кустов в своем саду;
но все это только на минуту развлекает мои мысли, и я снова начинаю
грустить...», «И как все переменилось в Троицком! — пишет она спустя
несколько дней. — Театр закрыт, и после вас не было ни одного представления;
фортепьяно молчит, и даже сенные девушки перестали петь песни. Все жалеет о
вас и все сочувствует моему унынию. Но к чему я говорю об этом? Вы окружены
родными, которых любите и которые вас обожают; ваши дни исполнены
радостей... Пусть мне одной суждено страдать! Зная, что вы счастливы, я не
хочу жаловаться»...
Кроткой, трогательной грустью веет от этих страниц... В них вылилась вся
жажда тихой, сердечной привязанности, вся тоска старческого одиночества!
Впереди уже нет радостей и интересов — они в прошлом; в будущем —
безнадежная тоска и... могила!
Последнее письмо к «милой Мэри» было написано Дашковой за два месяца до ее
кончины дрожащей рукой. Оно оканчивалось трогательными словами: «Прощай, мое
милое дитя! Да будет над вами благословение Господне!»
Княгиня еще ранее, в ожидании кончины, сделала распоряжения, которые и тут
указывали на ее деловитость. Она привела в порядок свой естественный
кабинет, собранный большей частью во время путешествий по Европе, и подарила
его Московскому университету. На память о себе она отправила многим лицам
разные вещи — несколько редкостей императору и двум императрицам, от которых
получила дружеские письма. В ожидании смерти она составила и свое духовное
завещание, в котором предусмотрела много практических вопросов. Так, в
письме к душеприказчикам она просила на погребение пригласить только двух
священников с духовником. «Дать им по усмотрению, но не более 200 руб. всем,
а тело погребсти в Троицком». Указанным в духовной девкам, служившим при
ней, княгиня давала отпускные «вечно на волю» и с награждением годовым
жалованьем. Дочь свою Щербинину она лишила наследства, назначив ей лишь
ежегодные, довольно скромные денежные выдачи. «А как по запальчивости нрава
дочери моей Настасьи Михайловны Щербининой, — откровенно объяснялось в
завещании, — изъявлявшей противу меня не только непочтение, но и позволявшей
себе наносить мне в течение нескольких месяцев огорчения и досады, — то я от
всего движимого и недвижимого имения моего ее отрешаю!»
В декабре Дашкова, уже больная и слабая, переехала в Москву. 4 января 1810
года она скончалась и похоронена в церкви села Троицкого. Ее мемуары, с
приложением писем Екатерины II, были изданы в переводе на английский в 1840
году в Лондоне мисс Вильмот (в замужестве Бредфорд) — верным и непоколебимым
другом покойной. Может быть, эта стойкость в высокой оценке Дашковой со
стороны такой симпатичной и прекрасной особы, как издательница мемуаров,
является доказательством нравственной и умственной силы княгини, а также и
мягких сторон ее личности, которые ускользали от других наблюдателей.
Во всяком случае, образ княгини отмечен печатью несомненного ума и жаждой
более возвышенных наслаждений, которая является обыкновенно уделом только
избранных натур.
Здесь читайте:
Воронцовы
- дворянский род (генеалогическая таблица)
Воронцов
Александр Романович (1741-1805), государственный
деятель, дипломат.
Воронцов Михаил
Илларионович (1714-1767), дипломат, граф.
государственный канцлер
Воронцов Михаил
Семенович (1782-1856)
Воронцов Роман
Илларионович (1707-1783), граф, генерал-аншеф
Воронцов Семен Романович
(1744 - 1832), граф.
Воронцова Анна Карловна
(1722-1775), графиня.
Воронцова
Елизавета Ксаверьевна (1792-1880), графиня.
Воронцова Елизавета Романовна
(1739-1792), графиня, фрейлина.
Воронцова Марья Артемьевна
(1725-1792), графиня.
Дашкова (урожденная
Воронцова) Екатерина
Романовна (1743 или 1744 - 1810), общественный и
культурный деятель.
|
