|
ДРУГИЕ ПРОЕКТЫ:
|
"Роман-газета" № 13, 2005
Двойник
Роман
* * *
Кто из нас, случайно оказавшись в аэропорту Шереметьево-2 в тот момент,
когда объявляют регистрацию на рейс до Нью-Йорка, Лондона или Парижа, не
задумывался, как сложилась бы его жизнь, если бы ты, а не этот обычный
человек, так похожий на тебя своей обычностью, в таком же плаще, с таким же
черным кейсом, с такой же свернутой газетой под мышкой, твой двойник, — если
бы ты, а не он, прошел в зал таможенного контроля? Как бессонными ночами
представляется тебе твоя жизнь — та, заграничная, непрожитая, как
представляется она из России, притяжения которой ты преодолеть не решился,
не посмел или не захотел?
А тот, кто решился, посмел, захотел, твой двойник, — как видится ему его
непрожитая жизнь в России, оставшейся под самолетным крылом огнями своих
городов и огромными пустыми пространствами ночной земли?
Часть первая
КОЛЕСО ОБОЗРЕНИЯ
I
Телефонный звонок раздался в шестом часу утра. Мобильник завибрировал,
заскребся в ящике тумбочки, как жук в спичечном коробке. Звонок по этому
телефону означал ЧП. Герман мгновенно проснулся. Он выгреб мобильник из
тумбочки, сунул ноги в тапки и вышел из спальни на балкон, на ходу надевая
белый махровый халат. Ветер подхватил и парусом вздул легкую портьеру.
Герман унял ее и осторожно, чтобы щелчком замка не разбудить жену, плотно
прикрыл дверь.
Светало. В кленах, тронутых предосенней августовской желтизной, лоснились
черные крыши особняков Норд-Йорка, фешенебельного пригорода Торонто, на
пустых газонах светились одинокие садовые фонари. Два рыжих, с черными
подпалинами, жирных енота сидели возле бассейна, впаянного в зелень газона.
Уловив движение на балконе, они поднялись и неторопливо ушли, волоча по
траве хвосты. Вдалеке теснились небоскребы Даунтауна. Городские кварталы,
еще погруженные в ночь, Млечным Путем прорезала бессонная трасса 401-го
хайвея, своими шестнадцатью полосами соединяющая Квебек на востоке и
Британскую Колумбию на западном побережье Канады. С Великих озер тянулись
бледно-розовые перистые облака, ветер нес свежий запах большой воды.
Герман опустился в плетеное кресло возле низкого круглого стола, на котором
со вчерашнего вечера остались неубранными бутылка красного итальянского вина
«Барбареско» урожая 1995 года, два бокала и сигареты. «Мальборо лайт» — его,
«Давидофф слимз» — жены. Тут же, на полу, валялись женские журналы, до
которых Катя всегда была большой охотницей. В Москве это были польская
«Бурда» и привезенные знакомыми «Вог» и «Космополитен», в Канаде — «Стар» и
«Инквайер». С обложки «Инквайера» ослепительно улыбались Деми Мур и Брюс
Уиллис, заголовок обещал захватывающую историю их семейных дрязг.
Мобильник затих, вновь завибрировал. Герман не спешил с ответом. Сначала
нужно было сообразить, что означает этот ранний звонок. Только по самым
важным вопросам могли звонить ему по этому номеру. И только первые лица
компании «Терра», президентом и хозяином которой был Герман Ермаков, могли
звонить в любое время дня и ночи: директора европейского, бразильского и
гонконгского закупочных офисов, генеральный директор украинского
представительства, исполнительный директор московского филиала Шурик
Борщевский. Он скорее всего и звонит. И можно было не сомневаться, что он не
сообщит ничего хорошего.
Группа компаний «Терра» поставляла в Россию и страны Западной Европы
сильнодействующие препараты для психиатрических клиник производства
канадского фармацевтического концерна «Апотекс», продавала в Японии и
Австралии обувь из Гонконга, но основой ее деятельности был обувной бизнес в
России и на Украине. Сеть из ста фирменных магазинов «Терры» работала в
двадцати четырех крупных российских городах, сорок пять магазинов торговали
на Украине. Из двухсот пятидесяти миллионов пар обуви, которые каждый год
покупали в России, каждая двадцатая пара была поставлена компанией «Терра»
или сшита по разработкам ее дизайнеров на фабриках «Обукс» в Курске, «Ленвест»
в Санкт-Петербурге и «Финскор» в Выборге. Это был серьезный бизнес с годовым
оборотом свыше ста миллионов долларов. И, как всякий серьезный бизнес, он
был подвержен влиянию множества факторов.
Герман очень внимательно следил за событиями в России и в мире, оценивая их
двояко — по тому воздействию, какое они оказывали на его жизнь и жизнь его
семьи, и по влиянию на его бизнес. Оценки эти редко когда совпадали. Кризис
в Косово и натовские бомбардировки Югославии, вызвавшие в России всплеск
антиамериканских настроений, которые Ермаков вполне разделял, для его
бизнеса имели последствием лишь то, что из числа поставщиков выпала
Македония, где шили очень качественную и недорогую обувь. Чудовищный теракт
11 сентября 2001 года в Нью-Йорке, заставивший содрогнуться весь мир, и
захват чеченскими террористами московского Театрального центра на Дубровке,
потрясший всех инфернальным безумием, на делах компании не отразились никак,
с этой точки зрения их будто и не было. Единственный раз, когда обрушившаяся
на Россию финансовая катастрофа едва не стала катастрофой и для компании «Терра»,
был дефолт 1998 года. Рубль обесценился в четыре раза, и без того небогатым
людям стало не до обновок. И лишь теперь, через пять лет, покупательная
способность российского рынка вышла на прежний уровень.
Что могло быть сейчас?
Военная операция США в Ираке грозила вызвать падение мировых цен на нефть.
Для экономики России и всего российского бизнеса это стало бы очень тяжелым
испытанием. Но пока пессимистические прогнозы не сбывались, нефтепромыслы
Ирака оказались почти полностью разрушенными, для их восстановления
потребуются годы и вложения в десятки миллиардов долларов.
Эпидемия атипичной пневмонии с эпицентром в Китае стала для компании «Терра»,
как это ни парадоксально, фактором положительным. Основными конкурентами «Терры»
были не аналогичные российские компании «М Shoes» или «TJ Collection», а
мелкие торговцы, реализующие дешевую и, как правило, низкого качества обувь,
доставленную в Россию «челноками». Они ввозили в Россию больше половины всей
обуви, не тратясь при этом ни на таможенную пошлину, ни на акцизные сборы,
ни на налог на добавленную стоимость, утяжелявшие розничную цену почти в три
раза. И поскольку очень большая масса товара шла с Дальнего Востока,
санитарные кордоны на границе России с Китаем сократили поток «челноков»,
что естественно оживило торговлю в фирменных магазинах «Терры».
Наибольшими неприятностями грозила, пожалуй, лишь набирающая обороты
кампания по выборам в Государственную Думу России. Стремление сохранить
уютные думские кресла вполне могло спровоцировать народных избранников на
популистские меры вроде повышения таможенных пошлин на импорт обуви под
лозунгом защиты отечественных производителей. Пошлины на ввоз иномарок уже
подняли. И что? «Волги» и «Жигули» стали лучше? Стали дороже.
Что могло быть еще? Да все что угодно, начиная со стихийного бедствия,
форсмажорного постановления кабинета министров, затрагивающего интересы
компании, банкротства сотрудничающего с «Террой» банка и заканчивая
внезапной проверкой налоговиков, таможенников или оперативников из
плодящихся, как поганки, силовых контор, часто надолго парализующих работу
региональных подразделений. Обо всех осложнениях Борщевский всегда спешил
сообщить Ермакову первым и делал это не без тайного удовольствия, особенно
когда сам был ни при чем, а он всегда был ни при чем.
Ну и какую же пакость Шурик приготовил на этот раз?
Герман нажал на мобильнике кнопку ответа:
— Слушаю.
— Ермаков? — прозвучал мужской голос. — Здорово, Ермаков, как жизнь молодая?
Это был не Борщевский. Звонил Сергей Круглов по кличке Хват, в конце 80-х и
начале 90-х годов лидер одной из самых сильных преступных группировок
Москвы, сформированной из бывших спортсменов. Круглов и сам был спортсменом,
чемпионом Москвы и серебряным призером московской Олимпиады 1980 года по
классической борьбе. Позже какое-то время работал старшим тренером
заводского спортклуба в Текстильщиках, но быстро сообразил, что рвущаяся
наружу энергия молодых, физически крепких парней, не обремененных нормами
социалистической морали и не имеющих никаких жизненных перспектив, кроме
перспективы из-за пьяной драки загреметь в лагерь, достойна лучшего
применения.
Хват оказался талантливым организатором с тонким политическим чутьем. Его
команда крышевала кооператоров и частные магазины в Текстильщиках и
Кузьминках, контролировала торговлю автомобилями в Южном порту. Даже в те
времена, когда тон в Москве задавали уголовные авторитеты, «синяки», как их
называли из-за наколок, с Хватом считались самые крупные московские воры в
законе, хотя сам он «законником» не был и не топтал зону ни дня. Умело играя
на антагонизме между уголовными авторитетами славянской ориентации и
выходцами с Кавказа, «лаврушниками», он возглавил борьбу «славян» против
засилья «черных» и всячески демонстрировал свою приверженность «воровскому
закону» — «понятиям», не допускающим «беспредела», к которому были склонны «лаврушники»
и «отморозки».
Со временем он внедрился в легальный бизнес, скупил на чековых аукционах
несколько гостиниц, крупный ликерно-водочный завод, создал свой банк.
Конкуренции не боялся: одних запугивали, неуступчивые попадали в
автомобильные катастрофы или становились жертвами обкуренных наркоманов.
Очень умело задействовал он и свою былую спортивную славу, возглавил Совет
ветеранов спорта. Коммерческие структуры, созданные под его крышей, были
освобождены от налогов и таможенных пошлин. Он водил дружбу с известными
политиками и деятелями шоу-бизнеса, был постоянным участником
правительственных приемов и художественно-артистических тусовок, часто
мелькал в телевизоре. На пасхальных богослужениях в храме Христа Спасителя
непременно стоял со свечкой неподалеку от президента Ельцина и мэра Лужкова.
А однажды Герман столкнулся с ним в Венской опере на ежегодном
благотворительном балу, который канцлер Австрии давал для политической и
деловой элиты Европы.
Хват был давним бельмом на глазу московского МУРа и личной головной болью
майора Василия Николаевича Демина, с которым Герман познакомился еще в
школе, мальчишкой. Это знакомство, с годами переросшее в дружбу, он очень
ценил и остро переживал за неудачи старшего друга. Ну никак не удавалось
Демину посадить Хвата. Его подручные получали по десять лет и через полгода
оказывались на свободе. Лишь однажды Демин был близок к успеху — в ноябре
1996 года, когда подковерная борьба за многомиллионный контракт на
беспошлинную поставку в Россию лекарств закончилась взрывом на московском
кладбище, от которого погибли президент и коммерческий директор Российского
фонда инвалидов войны в Афганистане.
Контракт получила одна из коммерческих структур Круглова, а в организации
взрыва обвинили прежнего руководителя фонда, безногого полковника в
отставке, тоже «афганца». Демин был уверен, что на него «перевели стрелку».
Молодой следователь Мосгорпрокуратуры, руководивший оперативно-следственной
бригадой, сначала дал добро на разработку Хвата, но затем эту линию
следствия приказал прекратить. Демин с приказом не согласился, и его вывели
из состава бригады. Следствие успешно продолжилось и завершилось передачей
дела в суд. Московский окружной военный суд вынес оправдательный приговор,
полковник был освобожден из-под стражи в зале суда. Через некоторое время он
погиб в автокатастрофе.
Демин скрипел зубами и повторял: «Бог не фраер, Герман, я тебе говорю — Он
не фраер! Он долго терпит, но больно бьет!» Надеяться на то, что
долготерпение Господа не бесконечно, — только это и оставалось одному из
самых опытных сыщиков Москвы.
Хват был очень серьезным и очень опасным человеком. Его звонок означал
наезд. Герман сразу понял, откуда дует ветер, но обнаруживать своего
понимания не спешил.
— С кем я разговариваю? — спросил он сухо, неприязненно, как всегда
разговаривал с незнакомыми и малоприятными людьми, что создало ему репутацию
человека холодного, замкнутого, не склонного к проявлениям чувств.
— Не узнал? — удивился Хват.
— Нет. Я еще не проснулся.
— А вспомни, с кем у тебя была однажды стрелка на Таганке. Вспомни, вспомни!
— весело посоветовал Хват. — Погода была — хуже не придумаешь: снег, дождь,
мои пацаны на крыше закоченели. Ты понял, какие пацаны? Да, с «винторезами».
Ну, проснулся?
— Привет, Хват. Если я скажу, что рад тебя слышать, ты, наверное, не
поверишь?
— Кому Хват, а кому Сергей Анатольевич. Не поверю, Ермаков. Нет, не поверю.
— И зря. Ты просто не представляешь, какая у нас тут тоска по родине. Любая
весточка из России заставляет трепетать сердце.
— Как?
— Ностальгия. Если ты понимаешь, что я этим хочу сказать.
— Шутишь? Это хорошо, когда человек шутит. Я люблю, когда люди шутят. Это
значит, что они в порядке. А человек в порядке умеет ценить жизнь. Правильно
я говорю?
— Что за дела? — поторопил Герман.
— Дела у прокурора, а у нас — так, делишки. — Голос Хвата поскучнел, как у
человека, вынужденного говорить вещи неприятные, но, к сожалению,
необходимые. — Огорчил ты меня, Ермаков. Долги-то нужно платить. Иначе
получается беспредел. А это нехорошо, очень нехорошо, не по понятиям.
— Кому я должен? — полюбопытствовал Герман. — Сколько?
— А сам не знаешь? Два «лимона» ты должен. Два «лимона» «зеленых».
— Кому?
— А ты подумай.
— Так мы ни о чем не договоримся. Я многим должен. Так что тебе лучше
сказать, за кого ты хлопочешь. А вдруг отдам не тому?
— Опять шутишь? Не прибедняйся. Ты богатый человек, это все знают.
— Мы по-разному понимаем богатство. В России богатым считается тот, у кого
есть счет в банке. Здесь, в Канаде, — тот, у кого есть кредитная линия в
банке.
У меня есть. Так кому же я должен?
— Нашему общему другу.
— Ивану Кузнецову? — уточнил Ермаков.
— Это ты сказал, а не я. Очень он расстроен, прямо лица на нем нет. А ведь
ты его знаешь. Страшный человек, если его довести. Ни перед чем не
остановится. И от него не спрячешься даже в Африке у слона в жопе. Тебе это
надо?
— Это он так сказал?
— Да нет, это в Москве так говорят. Типа шутки. Я, как мог, успокоил его:
разберемся, Герман разумный человек, у него жена, дети, зачем ему эти
проблемы? Правильно я говорю?
— Правильно.
— Значит, закрыли тему? Так я ему и скажу. Ты только не тяни. Пары недель
тебе хватит?
— Вполне.
— Вот и договорились. Будь здоров, Ермаков.
— Будь здоров, Сергей Анатольевич.
Наезд. Надо же. Наезд наглый, бандитский.
Иван Кузнецов.
Эх, Ваня, Ваня. Не выдержал, прокололся. Ну, посмотрим, кому придется
прятаться у африканского слона в жопе.
Герман набрал номер Московского регионального управления по борьбе с
организованной преступностью. Дожидаясь соединения, представил мрачное
многоэтажное здание на Шаболовке, узкий и длинный, как пенал, кабинет Демина
на четвертом этаже и самого Демина — щуплого, лысоватого, с круглым
простодушным лицом, в заурядном костюме и немодном, плохо повязанном
галстуке, похожего на бухгалтера или снабженца, но никак не на начальника
одного из оперативных подразделений РУБОП.
В трубке раздалось:
— Дежурный слушает.
— Соедините меня с полковником Деминым. Это Ермаков, из Канады.
— Полковника Демина у нас нет. Есть генерал Демин.
— Да ну? — оживился Герман. — Давно он стал генералом?
— Месяц назад.
— Тогда соедините меня с генералом Деминым.
— Секунду, узнаю. Говорите.
— Здравия желаю, ваше превосходительство, — сказал Герман, услышав в трубке
озабоченное и от этого словно бы раздраженное: «Демин. Слушаю». — Мои
поздравления. А кто это мне говорил, что до генерала ему как до луны?
— Ты, Герман? Откуда звонишь?
— Из Торонто.
— А слышно, как из соседнего автомата. Ты по делу или так? Выкладывай, а то
у меня люди.
— По делу. Круглов, он же Хват, помните такого? Чем он сейчас занимается?
— Да все тем же. Бандит остается бандитом, как бы он ни назывался.
— Как он называется?
— Президент Фонда социальной справедливости.
— Это тот, что на Крутицкой набережной?
— Ну! — буркнул Демин. — Не удивлюсь, если станет депутатом Госдумы.
Удивлюсь, если не станет. Что у тебя с ним за дела?
— Бизнес, Василий Николаевич.
— Какой, к черту, бизнес с бандюгой? Зря ты с ним связываешься. Помощь
нужна?
— Пока нет.
— Если что — дай знать.
— Спасибо, господин генерал. С меня бутылка.
— Две, — поправил Демин.
— Ладно, две, — со вздохом согласился Герман. — А кто мне только что
советовал не связываться с бандитами?
Герман летал в Москву не реже раза в месяц и расписание знал наизусть.
Сегодня прямых рейсов из Торонто в Москву не было. Был из Монреаля, рейс
«Аэрофлота». Вылет в пятнадцать десять. Если поторопиться, можно успеть. Во
сколько же он будет в Москве? Девять часов в воздухе. Плюс восемь часов
разницы в поясном времени. Значит, в Шереметьево он будет в восемь утра по
московскому времени. Час езды до Москвы — девять. Полный рабочий день
впереди. Нормально.
Выходя с балкона, Герман с удивлением заметил, что дверь приоткрыта, ветер
раздувает портьеру. Странно. Он хорошо помнил, что плотно, на защелку,
прикрыл балконную дверь.
В спальне было уже светло. Катя спала, натянув на голову одеяло. На ковре,
посередине спальни, валялась ее домашняя босоножка на высоком каблуке, с
пушистым белым помпоном. Тоже странно. Когда он выходил, ее туфли стояли
возле кровати.
Но некогда было над этим раздумывать. Пятьсот с лишним километров до
Монреаля, без малого семь часов езды с остановкой на заправку и чашку кофе.
Герман оделся, на столе в гостиной оставил для Кати записку, что уезжает на
несколько дней. Перед тем как выйти из дома, поднялся в мансарду, где были
комнаты ребят и их спальни. Илья спал, уткнувшись лбом в подушку, будто
бодая ее. Ленчик жарко разметался на кровати. Илья был в Германа, высокий,
смуглый, с черными, сросшимися на переносице бровями. Ленчик пошел в Катю —
темно-русый, с нежной кожей, с золотистым, как персик, пушком на щеках и
руках. В его спальне стоял мирный запах парного молока.
«Герман разумный человек, у него жена, дети...»
Герман поспешно вышел из спальни, словно боясь, что опалившее его бешенство
проникнет в мирный сон сыновей.
Он вывел из гаража «БМВ» и выехал по начавшим оживать улицам на 401-й хайвей.
Приоткрытая балконная дверь. Босоножка на середине ковра.
Подслушивала? Но зачем?
Странность была неприятная, царапающая. Ника
кого объяснения ей Герман не нашел и постарался переключиться мыслями на то,
что ему предстояло сделать в Москве.
— Но не очень-то получалось.
Здесь читайте:
Живов Вадим
Львович (р. 1963), начинающий прозаик
|
