   |
| |
 |
И.И. Толстой о С.Ю. Витте |
1906-1915 гг. |
БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА |
XPOHOCФОРУМ ХРОНОСАНОВОСТИ ХРОНОСАБИБЛИОТЕКА ХРОНОСАИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИБИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫСТРАНЫ И ГОСУДАРСТВАИСТОРИЧЕСКИЕ ОРГАНИЗАЦИИЭТНОНИМЫРЕЛИГИИ МИРАСТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫМЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯКАРТА САЙТААВТОРЫ ХРОНОСА |
И.И. Толстой о С.Ю. Витте
С.Ю. Витте. С. Ю. ВИТТЕ НА СТРАНИЦАХ ДНЕВНИКА И. И. ТОЛСТОГО(1906—1915 гг. ) Публикуемые выдержки из дневника И. И. Толстого так или иначе связаны
с именем С. Ю. Витте и относятся ко времени, когда звезда всесильного в
1892—1903 гг. министра финансов и первого председателя Совета министров
России в октябре 1905 — апреле 1906 г. уже закатилось. 24 апреля 1906 г.
Витте был уволен в отставку и на короткое время вынужден был даже уехать за
границу. - 118 - и обратился к Толстому за помощью. «Хотелось бы оставить будущему
историку описание событий от 17 октября до Думы. Скудны материалы, — сетовал
Витте в своем письме от 10 ноября 1906 г. — Желательно восполнить показания
живых свидетелей, которые видели ход событий более близко. Обратился к
бывшим коллегам, не доставят ли они мне свои воспоминания. Очень бы
одолжили, если бы Вы, дорогой граф, это сделали». Просьба Витте вызвала у
Толстого двойственное отношение. «Хитрая лиса, очевидно, прослышала о моих
мемуарах, и ей не терпится узнать, что я о ней написал. Нахожу совершенно
невозможным удовлетворить его любопытство целиком... », — отметил Толстой в
своем дневнике 20 ноября 1906 г. По распоряжению Толстого для Витте были
скопированы и отправлены ему только четыре главы мемуаров, посвященные
высшей, средней и низшей школам, а также «инородческому вопросу». В письме
от 26 декабря 1906 г. Витте сообщал Толстому, что прочел присланную ему
рукопись с «громадным интересом». «Конечно, собственно для меня будет еще
более интересно прочесть остальную часть Ваших мемуаров, где Вы излагаете
Ваши воспоминания по общему ходу событий, — писал Витте. — К сожалению, по
этому предмету у меня нет никаких материалов; все в канцелярии Совета, а
наиболее важная часть у меня отобрана, когда я уезжал за границу. Поступили
чересчур предусмотрительно. Я постараюсь изложить кое-что по памяти, но я
уже слишком заинтересованное лицо, чтобы мои воспоминания сами по себе могли
считаться объективными. Вот почему мне особенно интересно прочесть Ваши
воспоминания. На положение дел смотрю сумрачно... ». Толстой не внял
настойчивой просьбе Витте и не отправил ему вторую часть своих мемуаров,
пообещав только прочитать и прокомментировать ее при встрече. Однако первое
их после долгого перерыва свидание состоялось только три месяца спустя. Публикацию подготовили Л. И. Толстая и Б. В. Ананьич. № 1 20 февраля 1907 г. Получил от своего бывшего коллеги кн[язя] А. Д. Оболенского1а оттиск статьи, напечатанной им в «Петербургских] ведомостях». На обложке очень милое посвящение: «Гр[афу] И. И. Толстому, в память наших совместных страданий 905—906 годов от автора». Статья честная, симпатичного настроения и заключающая в себе кое-что справедливого, но порядочно все-таки мистическая. Интересна и важна даже она, с моей точки зрения, ввиду существовавших между Оболенским и Витте отношений, того влияния (конечно, его не следует преувеличивать, но все же оно существовало), которое Об[оленский] имел на первого председателя Совета м[ини]стров. № 2 1 апреля 1907 г. (воскресенье) После завтрака съездили к Герасимову 2 и к С. Ю. Витте. Обоих застал дома. <.,. >Витте принял меня очень радушно и расцеловался даже со мною. Рассказал мне, что вернулся из-за границы в Россию только потому, что боялся, как бы отсутствие. его не было истолковано трусостью. Дело в том, как он мне рассказал, что, когда он, после отставки весною 1906 г., был принят государем, его величество обратился к нему с вопросом, не пожелал бы он занять место посла где-либо; на это Витте ответил, что был бы очень рад этому, лишь бы это было посольское место в Европе. Между тем тотчас по приезде за границу он получил письмо от Фредерикса 3, в котором сообщалась воля государя, чтобы он в Россию не возвращался. Он тотчас - 119 - ответил письмом, в котором выражал свое удивление и одновременно послал прошение на имя государя об увольнении его с государственной службы. На это он получил в ответ, что извещение Фредерикса основано на недоразумении и что г[осуда]рь велел ему только передать Витте совет г[осуда]ря отдохнуть хорошенько за границею. После этого Витте стал получать одно за другим целый ряд угрожающих писем, в которых сообщалось, что он приговорен «Союзом русского народа» к смерти. Не сомневаясь, что первое распоряжение, отданное г[осуда]рем, объясняется происками «союзников», имеющих несомненно огромное влияние в Царском Селе, Витте решил вернуться в Россию, чтобы показать, что он не боится. Здесь, в Петербурге, на него посыпался дождь угрожающих писем и было сделано покушение посредством разрывных снарядов, спущенных в трубы дома. Он хочет выдержать здесь до середины мая, а затем уехать опять за границу. Вскоре по приезде в Петербург ему передала одна высокопоставленная дама, что за завтраком им[ператри]ца Александра] Федоровна рассказывала присутствующим, что никогда бы злосчастный манифест 17-го октября (1905 г. ) не был подписан, если б его не подсунул Витте, настоявший, чтобы г [осуда] рь его подписал. По рассказу дамы, г[осуда]рь во время этой речи им [ператри] цы молчал, как бы подтверждая верность слов ее. Тогда Витте решился написать краткую записку с изложением фактической стороны дела. Эту записку он дал мне прочесть. В ней подробно в хронологическом порядке изложен ход переговоров г [осуда]ря с Витте вплоть до 17 октября; из изложения видно, что Витте отговаривал подписывать немедленно манифест (составленный А. Д. Оболенским, бывшим в наше министерство обер-прок [урором] Синода), а советовал утвердить только его всеподданнейший доклад, неоднократно притом предупреждая г[осуда]ря о важности шага и о том, что он, Витте, может ошибаться. Г[осуда)рь, правда, после долгого колебания все же сам решил подписать манифест, находя его нужным, а одобрение всеподданнейшего доклада недостаточным. Свою записку Витте послал Фредериксу, который находится в курсе всего дела, прося его или подтвердить письменно верность изложения фактов, или указать на допущенные ошибки или неточности. Фредерике продержал у себя записку две недели, не ответив ни единого слова. Тогда Витте отправился к ген[ералу] Мосолову * спросить о судьбе записки. Последний, находящийся в курсе всего происходящего при дворе, подтвердил правильность изложения фактической стороны дела и обещал переговорить с Фредериксом. Наконец, только после этого последний сам приехал к Витте и вернул ему записку, причем сообщил ему, что г[осуда]рь внимательно прочел ее, продержав ее у себя целых две недели, и поручил ему, Фредериксу, передать словесно, что его величество признает полную достоверность изложения фактической стороны дела, но не разрешил Фредериксу сообщать об этом письменно Витте. Мне кажется, что весь этот инцидент очень характерен для всех действующих лиц, почему и записываю его. Относительно нынешнего положения Витте говорит, что Гос. дума не способна при нынешнем ее составе к какой-либо законодательной работе. Он считает, что ее придется распустить, так как весь левый состав пользуется ею исключительно в агитационных целях; что он вообще убежден в том, что необходимо выбрать одно из двух: или прекратить на известное время действия «конституции», прибегнув, может быть, даже к диктатуре, или распустить эту Думу, выработать новый избирательный закон, заменив им существующий «нелепый», и на основании этого нового закона созвать новую Думу. Витте утверждает, что роспуск Думы и замену теперешнего министерства новым он считает не только вероятным, но даже предрешенным, и что вопросом является только, когда это будет сделано, то есть через несколько недель или через месяц-два. Он думает, что состав нового министерства будет черносотенным и что в него войдут: премьером Коковцов 5, а затем другими министрами: Шванебах 6, Кривошеин 7, Ширинский-Шихматов 8, Пихно9, может быть, сам Грингмут10. Государь совсем на стороне «истинно-русских людей», императрица тоже, которая влияет на г[осуда]ря в самом ретроградном направлении. Столыпин11, по мнению Витте, честный и прямодушный человек, но ограниченный, взявшийся за задачу, которая ему не по плечу. Его положение, однако, лучше, чем его, Витте, так как, как он теперь убедился, г [осуда] рь никогда ему, Витте, не верил и никогда его не любил, тогда как Столыпину он доверяет настолько, насколько вообще можно говорить о доверии со стороны столь недоверчивой натуры. В характере г[осуда]ря он видит главное несчастье, которое парализует все бывшие и существующие шансы на успех. Мнение Витте сводится к тому, что если б способные и знающие люди, составлявшие кадетскую партию первой Думы, вместо того, чтобы яростно нападать на него, воспользовались случаем, который представился в России в зимнее полугодие 1905—1906 гг., если б они вместо того, чтобы орать и козырять своим радикализмом, засели в 1-й Думе за работу, то они могли бы сделать многое, так как 1-я Дума по своему составу была неизмеримо выше 2-й, состоящей в главной своей части из людей ниже даже среднего уровня. Коренную ошибку членов 1-й Гос. думы - 120 - Витте считает роковою и могущею отсрочить русскую реформу на много лет, если раньше не наступит катастрофы. Записываю все это интереса ради. № 3 8 апреля 1907 г. (воскресенье) Около 5 часов, когда я вернулся домой, я удостоился совершенно неожиданного визита: ко мне приехал (на автомобиле) мой бывший «премьер» С. Ю. Витте. Он просидел у меня целый час, разговаривая о современном положении. Он убежден, что роспуск Гос [ударственной] думы неминуем, думает даже, что последует на днях, так как Дума продолжает, по его мнению, открыто играть в руку революции, не давая себе почти труда скрывать своей агитационной деятельности, выдвигая ее всемерно на первый план и отодвигая законодательные свои функции на задний, особенно в том случае, когда они не могут служить первой цели. До решения аграрного вопроса Дума, по его мнению, не доберется, так как если и окажется способною при существующей разноголосице в ее среде остановиться на каком-либо проекте (непременно крайнем и совершенно практически не осуществимом без глубоких потрясений), ее распустят раньше этого момента. Он думает, что роспуск может осуществиться вполне безопасно и даже не без пользы для страны, но при условии, чтобы он совершился не прежним потайным и трусливым способом, а открыто, при полном сборе Гос. думы, приготовив на всякий случай соответствующую военную силу. Эту мысль Витте я не совсем понимаю и думаю, что в ее возникновении играет не последнюю роль его оскорбленное самолюбие. Относительно другого высказанного им положения о провокационной роли «передовых» органов печати и о их громадной причастности в деле поддержания смуты я не могу с ним не согласиться, но думаю, что и тут его прямолинейное требование самых энергичных репрессий не может считаться практичным. Впрочем, Витте еще более, чем против революционно настроенной печати, обрушивается на «черносотенную» печать, находя, что все эти «Моск[овские] ведомости]», «Знамя русск[ого] народа», «Кремль» и т. п. должны быть немедленно прикрыты. Он настаивает на том, что после целого года размышлений он остается при убеждении, что направление, данное им внутренней политике России, откинув несущественные и детальные ошибки, было в общем верно и могло бы достигнуть, более того, может еще достигнуть намеченной цели — дать стране хороший образ правления. Неудача объясняется недоверием и противодействием его ясному и непонятному разве идиоту плану как слева, так и справа, причем он был лишен всякой поддержки со стороны г [осуда] ря. На роли г[осуда]ря в развивающихся событиях, Витте, как и в первое наше свидание, неделю тому назад, особенно настаивал, считая присущие его характеру качества — отсутствие доверия к кому бы то ни было и неискренность, граничащую с предательством, такими факторами, которые делают тщетными все усилия наладить государственное строительство. Он уверен, что и Столыпин, опирающийся теперь на «доверие» г[осуда]ря, не преминет в свое время, вероятно, весьма не отдаленное, испытать на собственной шкуре последствия этих качеств царского характера, которых он не знает, будучи человеком сравнительно новым в высшей администрации. У г[осуда]ря самого никакого плана нет, и он думает, что все само собою устроится, применяя те или другие меры к отдельным явлениям и тем помогая разрешению кризиса. Витте думает, что и у Столыпина никакого политического плана нет. Сравнение русской «революции» с «Великою французской» Витте находит ни на чем не основанным, а потому опыт последней совершенно не применим к первой. Он находит, что уклонение вправо сделало в стране быстрые шаги вперед и что опасность самой бесшабашной реакции уже теперь налицо. Особенно он возмущается ролью всероссийского дворянства, лишенного капли политического разума и даже порядочности. Г[осуда]рь легко может войти во временной хотя бы союз с этою кликою, если не вошел уже, и тогда кроме самых постыдных последствий ничего из этого факта не последует. Витте настаивает, что, как бы ни кончилась разруха, финансовое разорение России неминуемо, так как к единственному разумному в настоящее время способу предотвратить крах — сокращению во что бы то ни стало расходного бюджета и экономии правительство не прибегнет. Тут Коковцеву порядочно досталось. Уехал от меня Витте, приглашая бывать у него и очень сердечно. № 4 12 апреля 1907 г. <... >Я решился поехать к С. Ю. Витте завтракать, как он меня приглашал, без зова. Оказалось, что я попал не совсем удачно: приехав в 12 ч. 25 м. (завтракают у него в 1/2 1-го), я оказался -121 - первым, но вместе с тем узнал, что как раз сегодня у Витте завтрак по приглашению. Меня увидали уже сам Витте и его жена, и было поздно возвращаться, так как они стали просить меня остаться. Компания оказалась оригинальная: за столом кроме Витте и его жены оказались французский посол Бомпар 12 с женою, известный французский писатель Леруа-Больё 13 с женою, англо-американский корреспондент Диллон 14, адм[ирал] Дубасов 15 с женою и я. Я сидел за столом между M-me Leroi-Beaulieu и Диллоном. Последний сразу обратился ко мне с вопросом, каково мое мнение относительно политического положения и, в частности, о положении русской школы. Я ему высказал свое мнение относительно безнадежности положения в высшей и средней школе и о том, что считаю единственным практическим средством против укоренившегося беспорядка развитие частной школы. На мой вопрос, как сам Диллон смотрит на наши дела, он сознался, что смотрит пессимистически: на Гос[ударственную] думу, которую он считает замечательно бездарной и способной только на агитаторскую деятельность самого низкого свойства, он никаких надежд не возлагает и считает ее роспуск неминуемым. Столыпин, по его словам, относится к ней с ни на чем не основанным оптимизмом и убаюкивает себя и других надеждой, что с нею можно работать и сделать что-то с ее помощью. Он скоро-де убедится, что кроме вреда и путаницы в понятиях от нее ничего не произойдет. В практических вопросах она способна только толочься на одном месте, а депутаты используют свой иммунитет исключительно для революционных целей, для борьбы с правительством и даже с гражданским обществом. Поэтому Диллон думает, что если Думу не распустят теперь, то должны будут сделать не только из чувства самосохранения, но для прямого блага страны при наступлении летних вакаций. После этого придется издать новый избирательный закон, более приспособленный к ясно обнаружившимся условиям русской жизни, и произвести новые выборы именно по этому новому закону. Относительно аудиенции Головина 16 у государя Диллон говорит, что, хотя теперь все указывают на сияющий и победоносный вид его, но что, когда он выходил из царского кабинета, вид у него был совершенно иной — озабоченный и сконфуженный. Дело в том, что г[осуда]рь, приняв его весьма любезно и усадив, выслушал доклад Головина о ходе занятий Думы, а затем очень внушительно указал, что Дума доселе только много говорит, притом часто такие вещи, которые призваны только еще более волновать страну и возбуждать страсти, тогда как смысл и прямая цель созыва Думы и есть надежда, что через нее удастся успокоить смуту и желание г[осуда]ря, чтобы выборные от населения помогли правительству в трудном деле упорядочения русской жизни и государства. (Во всех «прогрессивных» газетах трубят о приеме Головина как о важной победе Думы над реакцией. ) После завтрака со мною стал опять говорить Диллон и к нам присоединился Дубасов. Последний стал очень энергично поносить Гос [ударственную] думу, находя, что ее давно следовало бы распустить; он рассказывал, что вчера видел петерб[ургского] градоначальника Драчевского 17, жаловавшегося, что повсюду в Петербурге начались опять фабричные забастовки, причем на собрания рабочих приходят депутаты-социалисты, произносят речи и поощряют беспорядки. С ними ничего поделать нельзя, так как прокурор, к которому градоначальник обращался, указал, что он мог бы возбудить против них преследование только по 129 статье, то есть за принадлежность к партии, имеющей целью ниспровергнуть существующий строй. Но как это сделать, когда под состав преступления подходят все члены Думы, принадлежащие к с. -р. партии? Он должен бы привлечь их всех, а этого он не сделает без прямого предписания министра юстиции. Затем как-то перешли на еврейский вопрос. Я сказал, что я сторонник полной эмансипации евреев; тогда Дубасов сделал испуганное лицо и воскликнул: «Я этого не подозревал! Да Вы, я вижу, опасный человек!» Я ответил, что никогда не скрывал своих убеждений и высказывал их в свое время самому государю, причем его величество даже согласился со мною в принципе: В разговор вмешался Диллон и заявил, что он сам раньше держался того же мнения, что и я, но что теперь он убежден в опасности немедленного предоставления всех прав евреям в России: при страшном подъеме всего еврейства, при низком уровне образования и экономическом бессилии русских людей и их разрозненности и неподготовленности к борьбе еврейство все захватит: вся пресса будет в их руках (я заметил, что это уже совершившийся факт, почему бояться его наступления нечего), точно так же и адвокатура (я возразил приблизительно то же) и т. д., но что всего важнее — они скупят массу земли и станут главным контингентом крупных землевладельцев, войдут во все административные учреждения и т. д. и совершиться это может в немного лет. В это время к нам подошел Бомпар (Дубасов во время речи Диллона отошел) и поинтересовался узнать, о чем разговор. Диллон ему сказал, указывая на меня: «Вот граф защищает тезис, что необходимо немедленно предоставить равноправие всем евреям». Бомпар посмотрел на меня очень проницательно и произнес: «Diable, diable! Voilâune une solution bien radicale! Vous croyez véritablement qu'il serait - 122 - possible d'ôter immediatement et sans réserve toutes les restrictions imposées aux Israélites?» * Я ему ответил, что нахожу это единственным верным путем как с теоретической точки зрения, так и по практическим соображениям. «А Вы не боитесь за судьбу Ваших соплеменников, русских крестьян?» Я ответил: «Нет, я думаю, что во-первых, они в состоянии защититься, а затем, что прошла пора вечной над ними опеки, и они могли бы попробовать бороться сами, если такая борьба им действительно предстоит». На это Бомпар мне сказал: «Pourtant, monsieur, ces paysans sont des Russes!» ** Тогда я его спросил: находит ли он положение евреев в черте оседлости терпимым. «Bon Dieu, its ne meurent pas! Us peuvent vivre, ils vivent, et c'est l'essentiel dans ce bas-monde!» *** Вскоре после этого все разошлись. № 5 3 мая 1907 г. Вернувшись из Думы, я нашел у себя записку гр[афа] Витте с просьбою заехать к нему сегодня же. Оказалось, что он очень обеспокоен следующим обстоятельством: Мита Бенкендорф 18 перед отъездом своим за границу в прошлый понедельник, узнав о записке Витте, в которой он изложил для государя историю манифеста 17 октября, посоветовал ему послать записку для прочтения вел[икому] князю Владимиру Александровичу 19. Он это сделал, написав письмо, в к[оторо]м просит записку вернуть ему; не получая ее обратно, он на основании разных дошедших до него слухов боится, как бы в[еликий] князь не сделал из записки нежелательного для него употребления. Вот Витте и просит меня вызволить записку у вел[икого] князя. Я обещал сделать, что могу. Витте продолжает быть в самом отчаянном настроении духа: от политики отстать он не может органически, так сказать, и видит, что дела ему нет. Ругая «жидовскую революцию», он обрушивается на г[осуда]ря и на придворные сферы, возмущаясь ими, на этот раз совершенно искренне. Он говорит, что один из министров, сохранивших с ним добрые отношения (Философов?) 20, говорил ему о возможности и даже желательности возвращения его, Витте, к власти; на это он будто бы ответил: «Государю я служить готов и считаю это своею обязанностью, но с ним служить не согласен, считая это совершенно невозможным». Витте утверждает, что сам г[осуда]рь и им [ператри] ца погрязли в мистицизме, до сих пор занимаются спиритизмом и применяют даже к суждениям о политических вопросах какие-то мистически-религиозные методы, веря в чудеса, в божественное предопределение, в таинственное предназначение тех или иных лиц и имен даже совершить какие-то дела, основать гармонию душ. Проявлениями такого мистицизма он считает отношение, напр[имер], им [ператри] цы к молодой Танеевой21 (ныне Вырубовой), к бракосочетанию Николая Николаевича22 с черногоркой23, которые оба тоже мистически помазаны. Точно так же цари ожидают каких-то чудес от епископа интригана Чичагова, который под именем митрополита Серафима предназначен заменить Антония 24, против которого ведется интрига. Митрополит Серафим предназначен спасти Россию... Вообще он считает и г[осудар]я и им [ператри] цу ненормальными, а потому готов признать, что правительство при существующем характере Николая II не в состоянии будет вывести Россию из настоящего положения, и приходится рассчитывать только на Николу Угодника, т. е. на естественную эволюцию, так как и Г [ос], дума никуда не годна, а потому подлежит разгону. № 6 4 мая 1907 г. Получил приглашение завтракать к вел[икому] кн[язю] Владимиру Александровичу <... > После завтрака я попросил вел[икого] князя уделить мне пару минут и начал говорить о записке Витте. Оказалось, что в[еликий] кн[язь] за час перед завтраком послал ему записку обратно, причем добавил, что совершенно не понимает цели присылки ему записки. По поводу этого мы затеяли политический разговор, причем вел[икий] кн[язь] высказал мнение, что состав Гос. думы совершенно непригоден для серьезной законодательной работы. Я с ним согласился, но настаивал на том, что роспуск ее был бы тактической ошибкой со стороны правительства и что при умении и при условии ____ * Черт возьми! Вот это радикальное решение! Вы в самом деле считаете возможным немедленно и безоговорочно снять все ограничения, которые касаются евреев? (фр. ) ** Однако эти крестьяне ведь русские! (фр. ) ***Боже мой, они же не умирают! Они могут жить, они живы, а это главное на этом свете! (фр. ) - 123 - существования правительственного плана деятельности и такую даже Думу
можно было бы использовать. Я указал на то, что несчастье в неопределенности
политики г[осуда]ря и в отсутствии у него способности довериться людям и что
в этом отношении Александр III был бы более на месте теперь, чем Николай II,
несмотря на то, что именно неверной политике Александра III мы обязаны
настоящею разрухою: Александр] III хоть кому-нибудь доверял, а Ник[олай] II
— никому, сам не имея никакого определенного плана и судя о людях по
сплетням и разным № 7 8 мая 1907 г. Завтракал у вел[икого] кн[язя] Владимира Александровича. На завтраке присутствовали (в том порядке, как сидели за круглым столом): Владимир] Ал[ександрович], графиня Витте, я, князь М. М. Голицын28, вел[икий] кн[язь] Андрей Влад[имирович] 29, адъютант Кнорринг и С. Ю. Витте (по правую руку вел[икого] кн[язя] Владимира] Александровича). Говорили о делах политических. Витте рассказал, что заговор был составлен против г[осуда]ря, вел[икого] кн[язя] Николая] Ник[олаеви]ча и Столыпина. Раскрыты, по-видимому, все нити. Центром где хранились бомбы и документы, оказалась квартира воспитателя Александровского лицея Эмме31, женатого на бывшей курсистке. Были попытки вовлечь в заговор солдат, были выписаны из Швейцарии опытные анархисты. Витте ужасно взвинтил себя, говоря обо всем этом, и дошел до того, что требовал повешения заговорщиков на столбах электрического трамвая, поставленных на Невском просп[екте]: «Повесить их там и пусть висят, пока не подгниют». По поводу этого он стал развивать теорию, что он решительный сторонник смертной казни, находит военно-полевые суды учреждением ужасным, так как при них нет никаких гарантий того, чтобы уничтожались главные виновники революционных преступлений, казнятся же всегда второстепенные исполнители, а иногда даже почти невинные люди. «Но если раз решились ввести такой институт, то следовало, по его словам, действовать с непреклонною энергией, сделать многое другое: запретить все газеты, левее „Нового времени”, прогнать со службы массу подозрительных лиц, закрыть учебные заведения и т. д.; одним словом, хотя бы на 3-4 месяца нагнать такого страха, чтобы пикнуть не смели... » За завтраком его слушали молча, хотя он ясно мог заметить общее неодобрение. Когда он уехал, вел[икий] кн[язь] Андрей Владимирович] обратился ко мне: «Однако, какую необычайную энергию проявил Ваш бывший премьер на словах! Почему же он не действовал так, когда власть была в его руках?» Услыхав замечание сына, вел[икий] кн[язь] Вл[адимир] Александрович] ничего не сказал, но засмеялся. Днем я встретил на улицах Петербурга без всякой охраны самого вел[икого] кн[язя] Вл[адимира] Ал[ександровича] и, что меня очень удивило, П. Н. Дурново32, прогуливавшегося с дочерью по Невскому пр. № 8 1 января 1908 г. Кондаков 33 мне пишет: «<... > в петербургских настроениях, по-видимому, больше равнодушия, чем надежд и ожиданий <... > В известном клубе (Моховая, 6) 34 сходятся партия центра Гос. совета с умеренными и правыми октябристами Думы и пробуют сговориться на том, чтобы когда пойдут в Думе обсуждения главных вопросов, то чтобы иметь предварительно совещания, вырабатывать заранее определенное решение и на том стоять, или проводя свой взгляд, по крайней мере, не давая другим проводить их взгляды... вчера слышу, что эту корпорацию приписывают самому Витте, который намерен этим путем доставить будто бы преобладание кадетам и левым октябристам... За неимением других интересов, ругают Столыпина и всех других министров без исключения, а Кауфмана 35 — в особенности». - 124 - № 9 17 марта 1908 г. <... > в 4 1/2 часа отправился к С. Ю. Витте. Он оказался дома и принял меня с распростертыми объятиями. Посидел у него с 1/2 часа. Рассказал мне, между прочим, что г[осуда]рь считает, что русская разруха кончилась, и приписывает это своей твердости, считая, что он, Витте, его обманул. Г[осуда]рь считает и Портсмутский договор ошибкою, так как, по его мнению, мы, в сущности, уже победили японцев, и только мир помешал доказать эту победу ясно. Что касается революции, то он считает, что ее совсем, в сущности, не было, а что теперь все обстоит благополучно. № 10 25 марта 1908 г. (Благовещение) <... > В мое отсутствие заезжал ко мне С. Ю. Витте и оставил записку:
«Мне нужно Вас видеть. № 11 15 мая 1908 г. Перед обедом заходил ко мне Алексей Оболенский. Между прочим, весьма неодобрительно отзывался о способе действий и суждений Витте в Госуд [арственном] совете. Председателя Гос [ударственного] совета Акимова 36 он откровенно обозвал круглым дураком. № 12 14 апреля 1908 г. Около 4-х часов ко мне заехал граф Витте. Посидел он у меня не больше 1/4 часа и пригласил завтракать к себе в воскресенье, «чтобы поговорить о российских делах». Я обещал придти. Из того, что высказал, примечательно разве мнение о Столыпине: «Что ж, что он честный и смелый, коли дурак? Нельзя же вести всю политику большой страны, будучи человеком ограниченным и не имея никакого плана!» № 13 19 апреля 1908 г. (Воскресенье) К 12 1/2 часам отправился завтракать к Витте. За завтраком, надо отметить, отличным, нас было четверо — хозяин с женою, М. А. Стахович 37 и я. Витте с места карьером пустился в политический разговор. Он резко нападает на бессистемность и коварность правительства, причем о Столыпине выразился, что он или дурак, или подлец. По-видимому, В [итте] склоняется к последнему определению: «Говорили в свое время, что Шварца 38 назначили помимо его воли! А после этого Кривошеина, Рухлова 39, Лукьянова 40 тоже назначили помимо его воли? Что за вздор!.. Говорят, что теперь он уйдет, если то-то и то-то решат или сделают! Никогда он не уйдет, если его не прогонят, и пойдет на всякие уступки!.. » Что больше всего возмущает Витте — это октябристы, центр: «Это не партия с какой-либо программою, а оппортунисты самой низкой пробы, с карьеристическими тенденциями. Я предпочитаю им черносотенцев и социал-демократов: эти хоть знают, чего хотят и имеют программу!.. » Октябристы доведут Россию, по мнению Витте, до новой революции, в которой может быть сметена сама династия. Стахович оспаривал точку зрения В [итте], находя октябристов самыми обычными оппортунистами, какие существуют во всех парламентах. Главное зло он видит не в них, а в личности самого государя, в его психике, в том, что он, не разбирая средств, желает поддержать во что бы то ни стало абсолютизм против растущего сознания всей нации и о невозможности продолжения существующего режима. Но и Стахович убежден, что наступит катастрофа, причем, может быть, роковую роль для монархии сыграет военный элемент, на который она теперь главным - 125 - образом, если не исключительно, опирается. Оба они, и В[итте], и С[тахович] показались мне излишне нервны, бессознательно, может быть, раздувающими неприятные им факты. Я лично смотрю на дело несколько иначе: думаю, что политика правительства и поддерживающего его большинства Государственной] думы бессистемна и приведет рано или поздно к краху, но думаю, что до его наступления произойдут еще различные явления, могущие оттянуть его наступление. Думаю, что России придется еще пройти через период сугубой реакции и что только доведенная до отчаяния страна встряхнет все это, что ей мешает нормально развиваться. Ускорить наступление такого момента может экономическое разорение, возможность которого мною не отрицается. Уехал я от Витте после 2-х часов. № 14 23 мая 1909 г. В 10 ч. поехал в наемной карете к памятнику 41. № 15 11 декабря 1909 г. Вернулся домой только к 6 часам. Не успел закурить, как ко мне приехал С. Ю. Витте. Просидел у меня с полчаса. Имеет довольно бодрый вид; ничего интересного от него не услыхал, но ругал ругательски Столыпина и всю политику правительства, а также и октябристов, которых считает флюгерами. Согласен со мною, что узконационалистическая политика и преследование инородцев — капитальнейшая ошибка, долженствующая привести к роковым последствиям. В ней он всецело винит Столыпина, примкнувшего, по его мнению, к этому течению единственно из соображений личной карьеры, ради утверждения своего положения. № 16 20 апреля 1910 г. В 9 1/2 часов ко мне пришел Дав [ид] Гинцбург. Рассказал мне, что у него на днях был с визитом С. Ю. Витте, и хотя говорил больше о банковских делах, но Гинцбург думает, что он приезжал неспроста. Предлагает мне поехать вместе к Витте поговорить с ним об инородческом вопросе. Я согласился, хотя и выразил искреннее сомнение, чтобы разговор с сим хитрецом и классическим эгоистом повел к каким-либо практическим результатам. Есть, однако, одно соображение, могущее быть принятым во внимание: Витте, явно подкапывающийся под Столыпина, которого он ненавидит, как человек умный, может быть, почувствовал, что ультранационализм, на котором выезжает теперь наш маленький Бисмарк 44, окажется для него подводным камнем, на который он напорется. Если это так, то Витте, может быть, думает предпринять кампанию, выставив более широкие империалистические принципы, т. е. такие, которые объединяют русских и инородцев под общим девизом реальных интересов общего Отечества, а потому и ищет поддержки и союза в кругах еврейских. Если это так, то при уме Витте и его осведомленности в «сферах» разговор с ним может получить и реальное значение. - 126 - № 17 23 апреля 1910 г. Вернулся домой около 4 часов. Вскоре пришел Илья Гинцбург45, а вслед за
ним Давид Гинцбург. Последний заехал за мною, чтобы вместе отправиться к
Витте. Дело в том, что Давид вообразил, что Витте с ним заигрывает и вздумал
использовать его в интересах «равноправия». Поэтому он обратился к нему с
просьбою принять его вместе со мною (?). Приехав к С[ергею] Ю[льеви]чу, мы
были тотчас приняты. На вопрос о том, чем он может служить, Давид затянул
длинную «иеремиаду» о том, что времена тяжелые и что именно в такие тяжелые
времена следует соединиться всем благородным и благомыслящим людям для
борьбы со злом. Витте выслушал и совершенно основательно заявил, что,
соглашаясь в общем с характеристикою времени, не видит никаких намеков на
практический выход из положения, не видит, чтобы Гинцбург предлагал
что-либо, за что можно было бы ухватиться. Затем Витте интересно изложил в
кратком резюме свое «credo». Революция 1905 года ясно обнаружила свою
слабость, незначительность живых сил, которыми обладала, и низкий уровень
политического умения и культурности вообще. Вместо того, чтобы поддержать
своевременно правительство, воспользоваться представившимся случаем делать
широкий шаг на пути политического и общественного прогресса, передовое
общество с к[а]д[е]тами во главе, получив синицу в руки, стало требовать
журавля в небе и выпустило синицу из рук. - 127 - № 18 8 января 1911 г. <... > Около 3 часов пришел ко мне С. Ю. Витте, услыхавший, что я нездоров. Просидел у меня с полчаса. Ругал Столыпина дураком, но ничего интересного не сообщил. № 19 27 апреля 1911 г. В 5 1/2 часов ко мне приехал с визитом редкий гость: сам гр[аф] С. Ю. Витте. Ругает он Столыпина и дураком, и наглецом, говорит, что и себя окончательно скомпрометировал, и Россию ведет черт знает куда; тем не менее он останется у власти и, по мнению Витте, от него избавить Россию может только случай: какое-нибудь автомобильное несчастье или случайная болезнь и т. п. Ему так нравится власть, что он за нее цепляется всеми средствами, а г[осуда]рь ничего не видит и не в состоянии понять, в какую пропасть его влекут вместе с Россиею. № 20 8 января 1912 г. (Воскресенье) <... > После завтрака поехал к С. Ю. Витте, у которого пробыл около 3/4 часа. Говорили «по душе». Он того мнения, что теперь делается «черт знает, что», ведут страну к революции, к[отора]я может разразиться и даже, вероятно, разразится неожиданно и раньше, чем он думает или ожидает. Он совершенно возмущен новыми назначениями в Госу[дарственный] совет и называет, напр[имер], Алексея Бобринского46 просто мазуриком и проходимцем в политике, способным на всякие измены и предательства. Вообще, Государственный] совет настолько сдвинулся в сторону крайней реакции, настолько игнорирует реальные потребности жизни государства, что ему, Витте, противно туда ходить и временами совестно входить в состав этого учреждения<... > В разговоре я упомянул о болезни моей жены, и Витте самым горячим образом стал предостерегать, во-первых, против познаний петербургских врачей, а во-вторых, против берлинских знаменитостей, которые, по его словам, хотя и знающие люди, но бездушнейшие формалисты и самые наглые эксплуататоры. № 21 13 декабря 1912 г. Около 1/2 5-го приехал ко мне С. Ю. Витте, просидел у меня минут 20 и рассказал кое-что интересное: так, предсказывает, что мир, к[оторы]й будет заключен на Балканах, не будет прочным и не разрешит ближне-восточного вопроса, благодаря бездарному руководительству нашей политикой Сазонова47, причем г[осуда]рь поддерживает его миролюбие, будучи побуждаем Григорием Распутиным («называл Льва Толстого — сумасшедшим преступником за проповедь мира, а Распутину поверил!»). Самое возмутительное, по мнению Витте, что Сазонов подчеркивает перед австрийцами, что мы ни за что не будем воевать! Благодаря неумелой защите наших и славянских интересов на конференции послов в Лондоне (где мы играем жалкую роль второстепенной державы), Сербия и Болгария уже теперь враждебно к нам настроены. Возмущается Витте последними назначениями в Гос[ударственный] совет («исключительно дурачье, отличенное только за крайнее черносотенство или подхалимство!»). Про Коковцева говорит, что он готов на все, лишь бы не потерять место «премьера» («Уйду, только когда меня прогонит г [осуда] рь. »). Удивляется, как Кассо 48 до сих пор не подстрелили или, по крайней мере, не избили: «ведь только Столыпин мог откопать такого мерзавца!». Кассо, однако, persona gratissima* у г[осуда]ря, к[оторы]й скорее расстался бы со всеми другими министрами, чем с ним («De gustibus non est disputandum» **). На мое указание, что следует ожидать крупных беспорядков в феврале в связи с празднованием 300-летия дома Романовах, Витте сообщил, что вел[икий] кн[язь] Николай Михайлович] собирается уехать на это время, так как «уверен, что будет катавасия, о какой и не гадают... » ___ * Желательнейшая личность (ит. ) ** О вкусах не спорят (лат. ) - 128 - № 22 12 мая 1913 г. (Воскресенье) <... > Был редкий посетитель — С. Ю. Витте; он, между прочим, советовал мне идти в гор[одские] головы. № 23 27 июня 1913 г. <... > Получил телеграмму от С. Ю. Витте из-за границы след[ующего] содержания: «Suis vraiment très heureux pour Petersbourg qu'elle a reçu comme maire un si éminent et exclusivement digne homme d'êtat; mille sincèrcs amitiés. Comte Witte» *. Должен сознаться, что был тронут его отношением ко мне. № 24 15 декабря 1913 г. (Воскресенье) Около 1/2 5-го ко мне приехал гр[аф] С. Ю. Витте, просидевший у меня почти с час. Вид у него довольно здоровый, хотя жалуется на недомогание. Ничего интересного мне не сообщил: обычный плач относительно хода дел в России. Вообще он мало говорил и больше меня слушал. № 25 28 февраля 1915 г. Сегодня рано утром умер С. Ю. Витте, проболев всего 36 часов, кто говорит — от воспаления среднего уха и менингита, кто — от рака предстательной железы (?). В его лице сошла со сцены одна из самых крупных исторических личностей нашего времени. Человек он был несомненно талантливый и недюжинного, хотя, мне кажется, неглубокого ума. За ним остаются крупные заслуги: 1) введение золотой валюты, упрочившей наше денежное хозяйство; 2) удачное заключение мира с Японией, причем он высказал талант истого дипломата, и 3) сдвиг России с положения абсолютистической автократии на путь конституционной монархии. Удачно и смело проведенная им казенная продажа алкоголя, хотя и не прибавила листьев к его лавровому венку, дала, однако, возможность провести в нужную минуту с молниеносною быстротою народное отрезвление: результат, им самим несомненно непредвиденный в этой форме, хотя он всегда с самого начала подчеркивал, что монополия продажи спиртных напитков даст в руки правительства абсолютную власть регулировать потребление водки. Крупнейшими недостатками покойного были сильно развитое самомнение и бешеное честолюбие. Благодаря этим сторонам его личности, он часто фальшивил, подлаживался к течениям и угождал и нашим, и вашим. Это, в свою очередь, оттолкнуло от него почти всех и не дало заслужить широкой популярности, которая с 1906 года прогрессивно падала, достигнув ко дню его смерти нуля. Сам Витте думал, что он ведет тонкую политику и не мог понять, почему к нему относятся с недоверием. Отсутствие власти и ответственной работы было для него хуже казни. № 26 2 марта 1915 г. С утра облекся в мундир и отправился на вынос и похороны Витте.
Вспоминается мое первое знакомство с ним. В 1895 году у Витте, бывшего тогда
м[ини]стром финансов, возникла «блестящая» мысль: приспособить здание
Публичной библиотеки к помещению Фондовой биржи, а саму библиотеку перевести
в недавно приобретенный от принцев Мекленбургских Михайловский дворец. Во
флигеля этого же дворца предполагалось перевести электротехнический институт
и один из департаментов м[инистер]ства финансов. Бывший тогда министром нар
[одного] просв[ещения] Делянов 49, боявшийся всесильного еще м[ини]стра
финансов, выразил согласие, а за ним согласился и директор библиотеки Аф[анасий]
Бычков30. Протестовал энергично покойный В. В. Стасов 51, который приехал ко
мне с просьбою воздействовать на вел[икого] кн[язя] Владимира Александровича
в смысле защиты библиотеки от разгрома. Так как вслед за смертью императора]
Александра III не умолкали - 129 - разговоры в Акад[емии] художеств о желательности основания Русского музея искусства его имени, то я и предложил Стасову утилизировать эту мысль и просить о передаче Михайл[овского] дворца под Музей им. Александра III. Я устроил ему свидание с вел[иким] кн[язем] Владимиром Алекс[андровичем], на к[оторо]го его рассказ об опасности перевода библиотеки в новое, неприспособленное здание, произвел сильное впечатление. Вел[икий] князь поручил мне составить записку о желательности организовать музей в здании дворца и сам свез эту записку г[осуда]рю. Я в свою очередь переговорил с вел[иким] кн[язем] Георгием Михайловичем] 52 о желательности принятия им должности управляющего музеем. Все эти хлопоты увенчались полным успехом. Витте узнал, конечно, о моем участии во всем этом деле и при первой со мною встрече высказал свои чувства. Эта встреча состоялась по поводу увенчавшихся успехом хлопот моих о назначении ежегодного ассигнования из казны 50 000 р. в распоряжение Академии художеств на субсидирование провинциальных художественных училищ. Так как сумма эта была ассигнована тоже по моей записке, доложенной Витте г[осуда]рю по просьбе Владимира Ал[ександрови]ча, то вел[икий] князь просил меня лично съездить к Витте поблагодарить его. Витте заставил меня ждать в приемной l1/2 часа и был настолько груб со мною в кабинете (он мне сказал, что не понимает, зачем я пришел к нему, и что, вероятно, у меня много свободного времени, если могу тратить его столь непроизводительно в приемных), что я вышел от него, не поклонившись и не говоря ни слова. Я вновь с ним встретился гораздо позже, когда он пригласил меня в состав комиссии по сооружению памятника Алекс [андру] III на Знаменской площади. Тут он нуждался во мне и был очаровательно со мною любезен. Наконец, мы встретились в Совете м[ини]стров, где в течение 6 м[еся]цев между нами не произошло ни одного серьезного конфликта, если не считать моего возмущения, когда он подал в отставку, не предупредив ни одного из м[ини] строе, накануне открытия 1-ой Государственной думы. Я приехал сегодня к самому выносу и шел за гробом вплоть до угла Садовой и Невского. Тут я сел в автомобиль и поехал в Думу, чтобы посмотреть входящие и сделать нужные распоряжения. К 11 '/4 я приехал в Александро-Невск[ую] лавру и простоял всю обедню и отпевание, совершенные епископом Гдовским Вениамином в сослужении десяти протоиереев. Народу была масса, в том числе весь, кажется, состав Совета министров. Я уехал в 3/4 2-го, к концу отпевания, причем довез до его квартиры Макс[има] Макс [имовича] Ковалевского 53. Примечания 1 Более подробную характеристику воспоминаний и дневника см.: Толстая Л. И. Воспоминания И. И. Толстого как исторический источник//Вспомогательные исторические дисциплины. Т. XIX. Л., 1987; ее же. Дневник и воспоминания петербургского городского головы И. И. Толстого. 1913—1916 гг. //Там же. Т. XXII. Л., 1991. С. 117—130. 1а Оболенский А. Д., кн., обер-прокурор Св. Синода (1909—1911), член Государственного совета. 2 Герасимов О. П., товарищ министра народного просвещения (1905—1906). 3 Фредерикс В. Б., бар., министр Двора и уделов (1897—1917). 4 Мосолов А. Н., член Государственного совета. 5 Коковцов В. Н.; гр., министр финансов (1904—1914), председатель Совета министров (1911 — 1914). 6 Шванебах П. X., государственный контролер, член Государственного совета (с 1908). 7 Кривошеий А. В., гофмейстер, статс-секретарь, главноуправляющий землеустройством и земледелием (1908—1915), член Государственного совета. 8 Ширинский-Шихматов А. А., кн., гофмейстер, обер-прокурор Св. Синода (1906), член Государственного совета (с 1907). 9 Пихно Д. И., профессор Киевского университета, член Государственного совета (1907—1913). 10 Грингмут В. А., реакционный публицист, редактор «Московских ведомостей» (1897—1907). 11 Столыпин П. А., министр внутренних дел (1906—1911), председатель Совета министров (1907—1911). 12 Бомпар Луи Морис, французский политический деятель, дипломат, посол в Петербурге (1902—1908) и Константинополе (1904—1914). 13 Леруа-Больё Анатоль, французский писатель-публицист. 14 Диллон Эмиль Жозеф, английский корреспондент газеты «Дейли телеграф». 15 Дубасов Ф. В., генерал-адъютант, адмирал, член Государственного совета, московский генерал-губернатор (1905—1906). 16 Головин Ф. А., кадет, председатель II Думы. 17 Драчевский Д. В., генерал-майор, петербургский градоначальник. 18 Бенкендорф Д. А., член правления общества Владикавказской ж. д. 19 Владимир Александрович, вел. кн., третий сын Александра II, главнокомандующий войсками гвардии и Петербургского военного округа, член Государственного совета, президент Академии художеств. - 130 - 20 Философов Д. А., шталмейстер, министр торговли и промышленности (1906—1907), член Государственного совета. 21 Танеева (Вырубова) А. А., фрейлина императрицы Александры Федоровны (1904—1917), близкий друг царской семьи. 22 Николай Николаевич, вел. кн., старший сын вел. кн. Николая Николаевича, командующий войсками гвардии Петербургского военного округа, верховный главнокомандующий во время первой мировой войны. 23 Супруга вел. кн. Николая Николаевича, черногорская княжна Анастасия Николаевна (Стина), дочь черногорского князя Николая Негоша. 24 Антоний, архиепископ (А. П. Храповицкий), член Государственного совета от монашествующего духовенства (1906). 25 Гинцбург Д. Г., бар., ориенталист, соредактор «Еврейской энциклопедии». 26 Лопухин А. А., директор Департамента полиции (1903—1905), эстляндский губернатор (1905). 27 Витте Матильда Ивановна, жена С. Ю. Витте. 28 Голицын М. М., кн., генерал-лейтенант, исполняющий обязанности заведующего двора ее императорского высочества Марии Павловны (1910). 29 Андрей Владимирович, вел. кн., сын вел, кн. Владимира Александровича, флигель-адъютант, полковник. 30 Кнорринг В. Р., полковник лейб-гвардии кавалерийского полка, адъютант вел. кн. Владимира Александровича. 31 Эмме К. Г., воспитатель Александровского лицея (1906—1907). 32 Дурново П. Н., министр внутренних дел (1905—1906), член Государственного совета. 33 Кондаков Н. П., историк искусства, византинист, академик (1898), профессор Петербургского университета. 34 Клуб умеренных и правых. 35 Фон Кауфман П. М., гофмейстер, министр народного просвещения (1906—1908), член Государственного совета. 36 Акимов М. Г., министр юстиции (1905—1906), председатель Государственного совета (1907—1914). 37 Стахович М. А., камергер, депутат I и II Дум (октябрист), помещик Орловской губернии, член Государственного совета. 38 Шварц А. Н., филолог, министр народного просвещения (1908—1910). 39 Рухлов С. В., министр путей сообщения (1909—1915), член Государственного совета. 40 Лукьянов С. М., сенатор, товарищ министра народного просвещения (1902—1905), обер-прокурор Св. Синода (1909—1911), член Государственного совета. 41 Памятник Александру III на Знаменской пл. работы скульптора П. Трубецкого. 42 Мария Федоровна, вдовствующая императрица, жена Александра III. 43 Толстой И. И., сын И. И. Толстого. 44 Бисмарк Отто фон Шёнхаузен (1815—1898), князь, первый рейхсканцлер Германской империи в 1871—1890 гг. 45 Гинцбург И. Я., скульптор, академик, ученик М. М. Антокольского. 46 Бобринский А. А., гр., председатель Совета объединенного дворянства (1906—1917). 47 Сазонов С. Д., министр иностранных дел (1910—1916). 48 Кассо Л. А., министр народного просвещения (1910—1914), юрист, профессор Дерптского, Харьковского и Московского университетов. 49 Делянов И. Д., гр., министр народного просвещения (1882—1897). 51 Бычков А. Ф., историк и археограф, академик, директор С. -Петербургской Публичной библиотеки (1862—1892). 51 Стасов В. В., русский художественный и музыкальный критик, почетный академик. 52 Георгий Михайлович, вел. кн., нумизмат. 53 Ковалевский М. М., известный ученый правовед, историк и публицист, профессор Московского университета; член Государственного совета (1908). - 131 - С.Ю. Витте на страницах дневника И.И. Толстого (1906-1915 гг.). Составители Л. И. Толстая, Б. В. Ананьич (Санкт-Петербург) Отечественная история / РАН. Ин-т рос. истории. - М.: Наука, 1992. - N 3. - 224 с. Здесь читайте:(1849-1915), председатель Совета министров.Витте С.Ю. Воспоминания. Детство. Царствование Александра II и Александра III – (1849-1894). Изд. Слово, 1923 г. Протокол допроса С. Петрова, причастного к делу о покушении на С.Ю. Витте Письмо П.А. Столыпина графу С.Ю. Витте, 7 марта 1907 г. Письмо П.А. Столыпина графу С.Ю. Витте, 24 сентября 1908 г. Письмо П.А. Столыпина графу С.Ю. Витте, 11 февраля 1909 г. Письмо П.А. Столыпина графу С.Ю. Витте, 4 мая 1909 г. Письмо П.А. Столыпина графу С.Ю. Витте, декабрь 1910 г.
|
|
БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА |
|
Проект ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,на следующих доменах:
|
