   |
| |
 |
М.А. Ковальчук, А.А. Тесля |
2004 г. |
БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА |
XPOHOCФОРУМ ХРОНОСАБИБЛИОТЕКА ХРОНОСАИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИБИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬСТРАНЫ И ГОСУДАРСТВАИСТОРИЧЕСКИЕ ОРГАНИЗАЦИИРЕЛИГИИ МИРАЭТНОНИМЫСТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫМЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯКАРТА САЙТААВТОРЫ ХРОНОСА |
М.А. Ковальчук, А.А. ТесляЗемельная собственность в России:правовые и исторические аспектыXVIII - первая половина XIX вв.Монография ГЛАВА 1Поземельная собственность государства и феодально-привилегированных сословий3. Землевладение Российской Православной Церкви и ее духовного чинаИдеи об обращении земель церкви в государственную собственность присутствовали в умах российских политиков начиная с образования централизованного Московского государства. Однако, вплоть до «дела Никона» и глубинного ослабления русской православной церкви все подобного рода идеи находили только частичное воплощение, как правило, в ограничении прав церквей и монастыре на увеличение своих земельных фондов. Пойти непосредственно на отъем земель государство не решалось вследствие юридико-философских воззрений на саму сущность церковной собственности, поскольку субъектом последнего права представлялся сам Господь, а секуляризация, соответственно, оказывалась «ограблением Бога», «поруганием Божьего дома». Ситуация переменилась после раскола, когда, по мысли В. В. Розанова, из церкви, признаваемой государством, ушли все те, кто действительно и горячо верил, а остались люди либо к вере нейтральные, либо же воспринимавшие церковь как род службы, получения средств к существованию 137). Даже если и не согласиться с подобным радикальным толкованием, безусловным остается ослабление морального авторитета церкви, вынужденной в ходе событий 2-й половины XVII века беспрестанно обращаться за государственной помощью, допуская и даже требуя его вмешательства во внутрицерковные споры, принимая его как арбитра и тем самым силой факта признавая первенство государства. Уже при Алексее Михайловиче с 1648 года государство взяло под свой контроль церковное хозяйство, организовав Монастырский приказ. Длительная борьба вокруг этого учреждения (ведомая сначала патриархом Никоном, а затем его победителями) выражалась в бесчисленных изменениях круга его полномочий, то ликвидации его, то вновь задействовании. Но явно и жестко государство берет под свой контроль церковь с ее имуществами в правление Петра. Немедленно по смерти последнего патриарха Адриана возрождается Монастырский приказ (указ от 24 января 1701 г.), назначенный помимо патриарших приказов, в рамках общего порядка государственной администрации управлять церковными вотчинами 138). Однако, это не стало простым только восстановлением порядка, заведенного Алексеем Михайловичем, – напротив, по существу это было уже полноценное начало секуляризации церковных имений, поскольку, в отличие от прежнего приказа, только ведавшего церковными землями, для нового учреждения Петром был заведен и новый порядок. Для церковных должностей были назначены оклады, долженствующие уплачиваться с доходов Монастырского приказа, а прочее (т. е. оставшееся по выплате полагавшегося духовенству) полагалось отправлять в государственную казну. Более того, Монастырский приказ стал и распоряжаться церковными имениями, в течение петровского времени переводя вотчины в поместья и раздавая их служилым людям, городам, в разряд дворцовых земель 139), то есть уже и формально изымая эти земли из числа церковных, поступая с ними как полноправный собственник. Вскоре, однако, пошел обратный процесс передачи церковных имений в руки прежних владельцев, так что, по словам А. В. Карташева, «с 1702 г. по 1720 г. … ведомство Монастырского приказа просто опустело» 140). Завершился этот процесс изданием указа 16 октября 1720 года, по которому Монастырский приказ закрывался, а церковные имения (за исключением тех, что были розданы в вечное владение) возвращались тем монастырям, в ведение их архимандритов и игуменов, что владели ими до реформы. На первом заседании Св. Синода, проходившим в присутствии императора, было решено возвратить заведование церковными имуществами и доходами с них в ведение духовных властей (до того управление в административном хаосе рассосредотачивалось между множеством правительственных учреждений). Но говорить о возвращении церквам их имуществ на прежнем (допетровском) правовом положении не приходится. Ранее имущества эти были в полной собственности церковных властей, с широтой и свободой обладания ими невиданной во весь период Московской Руси, когда государство постепенно забирало контроль над всеми земельными владениями, обращая их в служилые, т. е. из собственности делаемые наделами, но к церковным имуществам относясь по особому, с точки зрения древнего канонического права, как на вещи, «посвященные Богу», ставшие Его собственностью и находящиеся в сфере не jure humanum, но jure divini. Петровские реформы в отношении церковной собственности, несколько раз менявшие ее статус, с неизбежностью разрушили такой взгляд, приучили и преемников Петра на государственной стезе, и само духовенство, смотреть на церковные имущества как на одну только из разновидностей собственности, отличную от прочих, но только в такой же мере, как и прочие различались между собой. Поскольку основной чертой правовых воззрений на собственность в русском государстве со времен складывания Московского Царства можно признать служилый ее характер, то стирание принципиальной грани между церковными и прочими имуществами вело к распространению общих воззрений и на церковное достояние. И отказ от Монастырского приказа в 1720 году, и возврат ведения церковными имуществами духовному органу – Св. Синоду, уже не мог поколебать изменившегося в существе своем подхода к имуществу церкви. Отныне оно представлялось только как отданное духовным властям для их целей, переданное во владение и пользование – но такое решение не меняло сути дела, предполагало возможность «для пользы» распорядится ими иначе, если каким-то иным образом возможно будет обеспечит материальные потребности церкви. Генеральная политика в направлении секуляризации становится с этого времени отчетливой, проявляющейся через множество отдельных решений, вероятнее всего не связывавшихся между собой даже в умах творцов их, но ведущих в действительности к одному – прекращению церковного землевладения, переводу его в разряд имуществ государственных, по аналогии с тем, как сама церковь во многом сделалась государственным учреждением, а Синод уподоблен одной из коллегий. Итак, ведение имуществами церковными в 1721 году передано было Св. Синоду, но спустя всего пять лет, в 1726 году вновь происходит перемена – по манифесту Екатерины I (от 18 июля) Синод разделялся на два «аппартамента», первому из которых надлежало ведать собственно духовные дела (этим 1-м «аппартаментом» делался прежний Синод), а ко второму переходило ведение административных, хозяйственных и судебных дел («суд и расправа, такде смотрение сборов и экономии и прочее») 141). Составлен второй «аппартамент» был исключительно из лиц светского звания, представляя сугубо государственное учреждение, по существу (а по большей части даже и внешне) выделенное из состава духовного управления 142). В составе второго «аппартамента» Св. Синода была образовна Коллегия Экономии Синодального Правления – преемник созданной в 1723 году при еще нереформированном Св. Синоде Камер-конторы Синодального Правления. В 1738 году Коллегия Экономии была переведена в ведение Сената 143), при котором и оставалась вплоть до 1744 года, когда опять была возвращена Св. Синоду, на сей раз переименованная в Синодальную Канцелярию Экономического правления. Таким образом, из самой частоты перемещений и легкости, с которой они были делаемы, становится ясно, что государство в этот период уже рассматривало церковные имущества как собственные и вопрос был только в приискании надлежащего органа управления. Необходимость прояснения правового положения церковных земель была столь остра, что проект о правовом их переходе в казну был возбужден в своей окончательной форме в 1757 году, в правление наиболее благосклонной к церкви российской государыни – Елизаветы Петровны. Составлены были два проекта указа, переданные, соответственно, на рассмотрение Сената и Синода с предложением им делать конкретные предложения по проведению предполагаемых изменений. Указы, подготовленные при Елизавете, так и остались неподписанными, в том числе и из-за сопротивления Арсения Мициевича, решительно отстаивавшего неприкосновенность церковных имуществ, полагаясь в этом на поддержку Бестужева-Рюмина (как затем оказалось – ошибочно) и Разумовского 144). Петр III уже через два месяца по взошествию на престол, решительным образом приступил к реформе церковных имуществ, подписав 16 февраля 1762 года указ о секуляризации 145), где необходимость преобразований обосновывалось, в частности, ссылкой на планы елизаветинского времени и приводилась лукавая аргументация о необходимости сей меры, дабы «освободить [священнослужителей и монашествующих – А. Т.] от житейских и мирских попечений». Секуляризация производилась силами армии и основными действующими лицами выступали армейские офицеры, долженствующие производить опись церковных имуществ и перевод их в государственный фонд. На практике осуществлялось это таким образом, что уже 15 апреля правительство было вынуждено издать особый указ, запрещавший офицерам врываться в монастырские кельи и частные дома священников для описи находившегося там имущества 146) – из одного этого вполне видно, что реформа обращалась в разграбление как церковного достояния, так и личного имущества лиц духовного звания. Недовольство реформой духовенства поддерживалось еще и обоснованными сомнениями в православии императора, рядом поступков высказавшего пренебрежение высшей церковной иерархии, а равно явно демонстрировавшего сочувствие протестантству. Испытав уже в период «церковной диктатуры» Феофана Прокоповича засилье протестантских взглядов, внедрявшихся как в православное богословствование, так и в отношения государства к церкви, русская церковь была вообще чувствительна к любым движениям подобного духа, а тем более к исходящим от высшего лица в государстве, с надменным пренебрежением к старине, к устоям православия. Таким образом, к сугубо материальному недовольству добавлялся религиозный протест, превращавший вопрос «о вотчинах» в дело правоверия (хотя, разумеется, накал и радикальность такой постановки вопроса не идет ни в какое сравнение со спорами времен Иоанна III и Василия III – иерархия была уже не та, да и власти земельной, действительно своих вотчин уже не было). Ясно, что взошедшая на престол Екатерина II не могла непосредственно продолжить секуляризационную политику своего супруга и, хотя согласная с нею по существу, вернула вопрос на стадию «кабинетного обсуждения», дожидаясь успокоения в обществе. Церковными кругами данные меры были приняты как отказ от прежних государственных устремлений (или они пожелали их таковым образом проинтерпретировать, дабы связать правительство якобы данными им обещаниями). Некоторое время (вплоть до самого конца 1762 года) в «высших сферах» действительно было колебание по указанному вопросу (осторожно против секуляризации высказался, в частности, возвращенный из ссылки бывший канцлер Российской Империи Бестужев-Рюмин), но уже в начале 1763 года была созвана промежуточная комиссия, призванная обсуждать уже не секуляризацию, но вопросы ее проведения. Подавив по преимуществу публицистическое сопротивление южно-русских архиереев, Екатерина к 1764 году сочла наконец сове положение достаточно прочным и 26 февраля был опубликован манифест о секуляризации церковных земель 147), в результате которой государство получило ежегодную прибавку к доходам в размере 1 366 399 руб., при этом определив расходы на содержание церкви в размере 462 868 руб. К 1784 году расходы возросли 540 000 руб., но доходы к тому же времени выросли до 3 647 000 руб 148). Из этих цифр становится ясным, сколь важна была для государства в тот период данная операция, производившаяся в условиях перманентного бюджетного голода, сопровождаемого взрывным ростом расходов. На Украину, первоначально избежавшую секуляризационных мероприятий екатерининского правления, новые общие правила существования православной церкви были распространены в 1786 году, в рамках мероприятий по унификации государственного управления 149). Секуляризация привела к радикальному сокращению числа монашествующих в России и общего числа монастырей, являвшихся до того основными землевладельцами и крупными сельскими хозяевами. Согласно данным, приводимым Б. Мелиоранским, «по штатам 1764 г. из 954 великорусских монастырей упразднены 569, за штатом оставлены 161; к 1801 г. во всей Империи остались всего 452 монастыря (из 1072-х)» 150). Основное значение секуляризации двояко: во-первых, это было существенное расширение государственного земельного фонда 151) и лишение церкви хоть до некоторой степени автономных средств к существованию и, тем самым, поставление ее в полную материальную зависимость от государства; во-вторых, секуляризация ликвидировала обширную область церковного вещного права, ограничив его почти исключительно движимостями (богослужебными предметами), а некоторые специальные канонические положения права собственности отныне имели силу через включение их в общеимперское законодательство и только в меру признания их последним. Тем самым практически исчезла одна из особых правовых сфер российской юридической действительности, а сфера имперского, унифицированного не по нормам, но по источникам, права решительным образом возросла (распространившись к тому же более чем на миллион новых лиц, к XIX веку вошедших в сложившееся quasi-сословие государственных крестьян). После секуляризации церковь была лишена права владеть населенными имениями 152), однако сохранила юридическую возможность обладания и приобретения внове имений ненаселенных. Однако возможности приобретения ненаселенных имений было положено то ограничение, что каждый раз должно было быть получаемо особое высочайшее разрешение, как то установилось в практике в период правления Александра I (ст.ст. 186, 398, 435 т. IX СЗ РИ). Право приобретения движимостей и после секуляризации ничем не ограничивалось в сфере гражданских законов (хотя в сфере внутренней церковной жизни таковые ограничения имелись, в первую очередь действуя через «штаты», по которым и надлежало расходовать выделяемые средства и, таким образом, финансовая и имущественная независимость архиереев была серьезно урезана даже по сравнению с внутрицерковными правилами Кормчей Книги – «Номоканона»). Кроме того, монастыри и архиерейские дома (но не церкви) имели также в ряде случаев право наследования, ограниченное в числе наследодателей, а именно, архиерейские дома в безусловном порядке наследовали священные вещи 153), оставшиеся после архиерея (вне зависимости от того, на собственные ли его средства они были приобретены или нет), а равно и выморочное имущество архиерея, в том случае, если он не оставил духовного завещания. Монастыри же наследовали в трех случаях, причем один из них касался недвижимых имуществ, а именно: во-первых, наследовались оставшиеся после монашествующих властей 154) ризницы (если касательно их не было сделано отдельного духовного распоряжения, но и в этом случае данные вещи не могли выбыть за пределы «духовных мест» 155)); во-вторых, движимые имущества монашествующих безусловно, а выморочные имущества монашествующих властей – при отсутствии духовной; в-третьих, строения внутри монастырей, самими монашествующими на собственном иждивении или светскими вкладчиками построенных (ст. 440 т. IX). Земли, на которых были воздвигнуты церкви, признавались неприкосновенной церковной собственностью, не могущей быть отторгнутой на каком-либо основании и огражденными «от всяких посторонних притязаний» (ст. 446 т. IX). При этом в случае ликвидации прихода и, соответственно, закрытия церкви, принадлежащие ей земли и иные угодья, если таковые были, не «возвращались» прихожанам 156), а передавались той церкви, к каковой причислялись прихожане упраздненной (ст. 448 т. IX). По Своду Законов церковные земли подразделялись на: 1) усадебные, к которым принадлежали места, находившиеся под церквами и собственными домами духовенства, гумна, сады, огороды, и 2) полевые, к которым относились пашни и сенокосы (ст. 400 т. IX). Согласно законам о межевании, полагалось отводить причтам приходских церквей из угодий крестьян от 33 до 99 десятин на каждый причт, смотря по количеству находящихся в пользовании у прихожан земель (ст. 349 Свод Законов Межевых). В тех случаях, когда земля не была отведена, или когда у крестьян на каждую душу приходилось менее 4 десятин земли, там прихожане обязываются назначать причту соразмерное вознаграждение ежегодным взносом денег или продуктов. Каждому архиерейскому дому полагалось 60 дес., монастырю — от 100 до 150 десятин. Землям, уже отведенные или пожертвованные церквам, хотя бы и свыше узаконенной пропорции, полагалось оставаться и впредь неприкосновенною их собственностью, поскольку земли эти переходили в разряд особо охраняемой церковной собственности. В Высоч. утв. 15 ноября 1883 г. мнении Гос. Совета было изъяснено, что земли, отведенные церквам от прихожан для довольствия причтов (п. 2 ст. 400 т. IX по Изд. 1876), не подлежат отчуждению. Частные изъятия из этого правила допускаются лишь в особо уважительных случаях, когда продажа или обмен такой земли или части оной представляют существенные для церкви выгоды. Отчуждение церковных земель производилось, как уже было сказано, с особого каждый раз Высочайшего соизволения, а вырученная от продажи церковных земель сумма должна была обращаться исключительно на приобретение государственных процентных бумаг или на покупку другой земли, взамен проданной. Особые ограничения были установлены и касательно отдачи церковных земель в арендное держание. Последнее допускалось только в том случае, если 1) полевые земли сдаются на срок не более одного года и не иначе, как по письменному домашнему условию и 2) оброчные статьи (дома, лавки, мельницы, рыбные ловли и т. п.) отдаются в аренду с торгов по формальным условиям на срок не более 12 лет, с утверждения епархиального начальства 157). С 1810 года тяжбы о церковных имуществах было велено рассматривать как тяжбы об имуществе казны и, таким образом, через процессуальные положения, на церковные имущества были распространены способы защиты имуществ государственных. Было также запрещено отчуждение церковных имений без ведома Сената 158). + + + Рассмотрев изменения в правах поземельного владения Российской Православной Церкви, теперь надобно остановиться на поземельных правах, коими обладал русско-православный духовный чин. Православное духовенство в строгом смысле слова сословием не являлось – так же, как и личное дворянство, оно не обладало корпоративными правами и не было наследственным, но кроме того оно не было также и пожизненным. Таким образом, с формальной точки зрения мы должны согласиться с выводом Н. М. Коркунова, исключившего духовенства из числа сословий Российской Империи и определявшего, что «особые права духовенства не составляют прав сословных, а суть особые преимущества, присвоенные духовному сану и им обусловленные» 159). Однако, хотя такой вывод, безусловно, верен с позиций догматической юриспруденции, однако de facto русскому духовенству – в особенности в XVIII веке – была присуща фактическая наследственность, а в ряде случаев таковой статус был и законодательно закреплен. В полном виде сословность духовенства в России формируется в 20-е годы XVIII века, когда после определения церковных штатов и разрешения вопроса о том, кого из лиц духовного происхождения писать в подушной оклад и кого оставлять свободными от податного состояния, духовенство приобретает законодательно закрепленную замкнутость. Одним из основных средств такового разбора духовенства стало образование – согласно указу 1708 года предписано было «поповым и дьяконовым детям учиться в школах греческих и латинских; а которые в тех школах учиться не хотят, и их в попы и дьяконы на отцовы места [выд. нами – Авт.] никуда не посвящать, и в подьячие и в иные ни в какие чины, кроме служилого, принимать не велено» 160). По Духовному Регламенту 161) получение школьного образования стало непременным требованием ко вступавшим в священники или монашескую степень, за нарушение которого Регламент грозил наказанием по определению Духовного коллегиума (Разд. Дела епсиков, гл. О епископах, п. 9, 10). Подобный образовательный ценз по существу стал основанием сословного статуса русского духовенства, поскольку, хотя по вынужденности правительство и допускало обучение в церковных школах и семинариях лиц дворянского звания, но «строго следило за тем, чтобы это обучение не повлекло со стороны учеников-дворян избрания самой службы духовной» 162). Еще раньше был запрещен переход из сословия городских торговых и ремесленных людей 163), а ревизия 1718 – 1722 гг. замкнула и крестьянство. Тем самым если и не всякий сын лица духовного звания оставался в отцовском сословии, то прибор в духовенство людей со стороны был запрещен, а тем самым и обращен в наследственное достояние, защищенное образовательным цензом. К тому же надобно прибавить, что образование сделалось и обязанностью духовенства – в гл. О домах училищных Духовного Регламента сказано: «О учениках сие рассуждение: должны вси протопопы и богатшичи и инии священницы детеи своих присылать в Академию. Можно тоеж указать и градским лучшым приказным людем, а дворянах, как собственная воля будет царского величества» (п. 14). Здесь правда в качестве еще одной возможной категории пополнения духовенства указаны приказные люди, но и это сословие было замкнуто в сам год выхода Духовного Регламента - тем самым единственный остававшийся внешний источник был перекрыт 164). Вторым по важности событием для сословного статуса духовенства в те же годы стало решение вопроса о включении духовенства в податное звание. Первоначально Сенатом планировалось исключить из податных списков только одних священнослужителей лично, а весь церковный люд и детей их включить в переписи. Священному Синоду после более чем двухлетней борьбы удалось добиться более благоприятного для духовенства решения – в 1722 году была постановлена свобода от подушного оклада для всех штатных и действительно служащих духовных лиц вместе с их детьми, но под условием обязательного обучения последних. В случае же необучения или ленивой учебы детей духовенства предписывалось заносить в подушной оклад 165). Тем самым приобрел необычайную значимость штат и над духовенством нависла постоянная – преследовавшая его весь XVIII век – угроза «разборов» и обращение в тяглецов. Особенно любопытным для нас моментом в положении духовного сословия является следствие фактической наследственности духовного звания – рассмотрение самих конкретных должностей (а не звания) как семейного имущества, переходящего по наследству согласно с общим русским наследственным порядком, а также полагание церквей и церковных земель на праве личной собственности принадлежащими соответствующим священникам. П. В. Знаменский писал: «По смерти отца, служившего священником, поступал на его место старший сын, бывший при отце дьяконом, а на его место определялся в дьяконы следующий брат, служивший дьячком. Дьячковское место занимал третий брат, бывший прежде пономарем. Если недоставало на все места братьев, вакантное место замещалось сыном старшего брата или только зачислялось за ним, если он еще не дорос, и т. п.» 166). В случае же, если не все должности при церкви занимали члены одного семейства, тогда действовал общий принцип, согласно которому сын не должен был подняться выше степени своего отца 167). Подобная ситуация сложилась, по всей видимости, к середине XVII столетия и продолжала оставаться реальностью на протяжении большей части века XVIII-го. Так, на церковном соборе 1667 года было постановлено в отношении поповских детей: «яко да будут достойны в восприятии священства и наследницы [выд. нами – Авт.] по них церкви и церковному месту». А. В. Карташев писал, что «по писцовым книгам XVI – XVII века обычно значатся на приходе: первый священник отец, второй – его сын. Причетники: отец и сын. Иногда весь причт – одно семейство» 168). То, что церковные земли полагались собственностью священников, ясно становиться из сохранившихся договоров кандидатов в священники со своими прихожанами. В них не только прямо говориться о владении приходской землей не только пожизненно, а и потомственно, но также и о праве продать или заложить эти земли с возведенными на них строениями. Право это распространялось далее и на само церковное строение, но здесь уже встретило сопротивление со стороны собора 1667 года, запретившего такое положение как антиканоническое, однако на практике и этот запрет повсеместно нарушался 169). Реформа духовенства, произведенная Петром I, стремилась утвердить в первую очередь начало образования, преимущество его перед наследованием – чтобы кандидат, получивший образование в духовной школе, имел преимущество перед неученым, хотя бы и имевшим прежние наследственные права на приход 170). Новое законодательство не имело целью разрушить существующие имущественные права свящества, указывая только, что при несоблюдении образовательного ценза наследники лишались своего права на занятие духовной должности. Однако и этот принцип провести в жизнь оказалось довольно сложно. В 1718 году был издан указ, по котором священнослужители не должны были иметь при церквах своих домов, но должны были жить в церковных, каковые и переходили бы к их преемникам за даром, вместе с местом 171). Связано это было с тем, что новопоставленным кандидатам негде было жить по прибытии на место, поскольку дома духовенства и церковные службы принадлежали им на праве собственности, а потому подлежали выкупу – по недостатку средств у новопоставленных невозможному. Указ этот неоднократно подтверждался и в 1722 году был распространен также и на дома церковнослужителей 172), однако осуществление его было многократно задерживаемо по нехватке средств также и у духовного ведомства, не способного выделить суммы, достаточные для обзаведения прицерковным жильем всего наличного духовенства. Феофилакт Лопатинский в 1721 году писал: «…по тому указу [1718 г. – Авт.] били челом… некоторые школьники о определении их на … порожжии церковные места, и с великою трудностью, волокитою и иждивением доступили их и доселе во всегдашнем опасении и доселе во всегдашнем опасении отказу и перемены от своих мест пребывают неизвестны. Причина сему: обычай прежний о наследии церквей, продажею и куплею стяжаемом, нерассмотрительное введенный, и непокорство прихожан, которые по сродству знаемости и по своим прихотям избирают себе священников и диаконов и мест священнических и диаконских нарочно не хотят откупати из церковных денег, будто нет таковых денег… что, видя, прочие школьники не смеют и бить челом на вышеозначенные места, чтоб им не вдавать себе в лишние трудности и бедства» 173). В 1723 году Синод, в ответ на запрос московской дикастерии, постановил ставить священников на опустевшие места, не дожидаясь, пока наследники умерших священников достигнут положенного возраста. Однако в ответ на следующие вопросы – а именно, о выкупе у прежних владельцев церковных строений, Синод не внес перемен в сложившееся положение, но только положил оплату производить не по прежним купчим, но по новой оценке, хотя сутью проблемы была именно нехватка средств на выкуп 174). Тем самым, при формальном закреплении новых правил, еще в течение длительного времени сохранялся прежний наследственный порядок занятия церковных должностей, поскольку у сторонних кандидатов отсутствовали реальные возможности осуществить принадлежавшие им права, вследствие чего они и отказывались от пустых притязаний. П. В. Знаменский писал о ситуации, сложившейся в это время: «вместо уничтожения владельческих отношений наследников к церковным местам, пришлось, напротив, даже утвердить их, признать официально, что лишить наследника его наследственного места в пользу более достойного кандидата можно не иначе, как откупив это место по оценке» 175). Постепенно, однако, новые принципы проникали в сложившуюся систему – если во множестве случаев осуществлять новые начала не получалось или получалось не вполне, тем не менее общий курс не менялся и на протяжении 20-х – 60-х годов XVIII века принципы, положенные в основание реформы, вновь и вновь продолжали направлять каждодневную политику в отношении духовенства. Здесь невозможно назвать единственный акт, существенным образом изменивший положение – речь идет о множестве частных решений, в большой степени и такие фискальные меры, как разборы духовенства, проводившиеся с особой жестокостью в правление Анны Иоанновны 176), что заставили практически все духовное сословие принять новые принципы организации, духовную школу и распределение должностей через нее. Церковная реформа Петра в конечном счете разрушила наследственность отдельных приходов, в то же время твердо – вплоть до реформ 60-х гг. XIX века – обратив духовное звание в наследственное, из которого можно было выйти, но войти в которое не было практически никакой возможности. Примечания137) Розанов, В.В. Психология русского раскола/ В.В. Розанов // Сочинения, в 2-х тт. Т. 1 – М.: «Правда», 1990. – С. 48 – 55. 138) Карташев, А.В. Указ. соч. Т. II. – С. 328 – 329. 139) Там же. – С. 441. 140) Там же. – С. 442. 141) Попов, М. Изгнанный правды ради. Жизнь святителя Арсения (Мациевича)/ М. Попов – М.: изд-во Московского подворья Свято-Троице Сергиевой Лавры, 2001. – С. 80. 142) Карташев, А.В. Указ. соч. Т. II – С. 380 – 381. Св. Синод боролся со вторым «аппартаментом», стремясь перевести его в подчиненное себе положение, сообщался с ним «указами», а не «ведениями», как следовало бы обращаться к административному учреждению равного уровня и настоял на том, чтобы второй «аппартамент» был размещен в Москве, а не в Петербурге, через что делался как бы «провинциальным» учреждением и, наконец, добился того, что члены второго «аппартамента» назначались из ведомства Св. Синода [Попов, М. Указ. соч. – С. 81]. 143) В управлении духовных властей после этого перехода (1738 г.) остались только те вотчины, что по разбору 1711 года были «определены» на содержание духовенства и церковных людей; заведование же прочими перешло в руки светских чинов. «Заопределенные» вотчины были возвращены в духовное ведение в 1741 году. 144) Карташев, А.В. Указ. соч. Т. II – С. 458. 145) ПСЗ РИ Собр. 1. № 11441. 146) ПСЗ РИ Собр. 1. № 11503. 147) ПСЗ РИ Собр. 1. № 12060. 148) Мадариага, И.де. Указ. соч. – С. 199. 149) ПСЗ РИ Собр. 1. № 16374, 16375. 150) Христианство. Энциклопедический словарь, в 3-х тт. Под ред. С. С. Аверинцева. Т. 2 – М.: «Большая российская энциклопедия», 1995. – С. 542. 151) По результатам секуляризации в государственный земельный фонд поступило 8,6 млн. десятин земли, при этом также некоторые земельные держания (порядка 1,5 млн. десятин) остались в обладании церкви [Русское православие: вехи истории. Под ред. А. И. Клибанова – М.: Политиздат, 1989. – С. 548]. 152) В качестве санкции за обхождение общего запрета на владение населенными имениями, равно приобретенными куплею или полученными в дар или в вечный поминок было положено «безденежное», т. е. без компенсации отобрание их в казну (ст. 439 Т. IX СЗ РИ, офиц. издание 1899 года). 153) Вещи священные, по определению, даваемому проф. А. С. Павловым (и каковым мы воспользуемся в отсутствие легальной дефиниции), есть «все предметы, специально назначенные для употребления во время богослужения и для совершения религиозных актов» [Павлов, А.С. Указ. соч. – С. 316], т. е. сам факт использования той или иной вещи при совершении религиозного обряда не обращает ее в священную вещь – она должна быть для того особо назначена либо изначальной природой, либо решением ее владельца – т. н. «освященные вещи». 154) Монашествующие власти – архиереи, архимандриты и проч. (ст. 1025 т. X ч. 1). 155) Запрет на выбытие священных вещей, принадлежащих монашествующим властям, за пределы духовных мест и, как следствие обще направленности запрета, ограничение свободы завещания названных лиц – установлен указом от 1 октября 1831 года (ПСЗ РИ Собр. 2. № 4844). Указом от 29 июня 1859 года данный запрет был смягчен разрешением монашествующим властям распоряжаться такового рода предметами по духовным в пользу иных монашествующих лиц, а не токомо учреждений (ПСЗ РИ Собр. 2. № 34693). 156) «Возвращались» - термин Свода Законов, поскольку церкви как правило возводились на общинной земли (в других случаях – частнособственнической) и как правило без особой процедуры передачи земли в собственность церкви – потому и землю, на которой она располагалась, можно было рассматривать как находящуюся только во владении и пользовании церкви, но остающейся в собственности лиц (или наследников их), что отвели земли. Соответственно, положение ст. 448 т. IX СЗ РИ надлежит рассматривать именно как противопоставление (легальное разъяснение) такому возможному толкованию, сохраняющее термин, совершенно несогласный со смыслом нормы. 157) Высоч. утв. прав. о местн. сред. содер. духовенства, § 10 — 11. 158) Кондаков, Ю.Е. Государство и православная церковь в России: эволюция отношений в первой половине XIX века/ Ю.Е. Кондаков - СПб.: изд-во РНБ, 2003. – С. 217. 159) Коркунов, Н. М. Указ. соч. Т. I. – С. 262. 160) ПСЗ РИ Собр. 1. № 2186. См. также № 2308. 161) Духовный Регламент, 14 февраля 1721 г. // Законодательство Петра I – С. 540 – 603. 162) Знаменский, П.В. Духовные школы в России до реформы 1808 года/ П.В. Знаменский - СПб. «Летний сад», 2001. – С. 58. 163) ПСЗ РИ Собр. 1. № 1674; 2220. 164) ПСЗ РИ Собр. 1. № 3845. 165) Знаменский, П.В. Указ. соч. – С. 85. 166) Знаменский, П.В. Приходское духовенство в России со времени реформы Петра/ П.В. Знаменский – Казань, 1873. // Цит. по Милюков, П.Н. Очерки по истории русской культуры, в 3-х тт. Т. II, ч. 1/ П.Н. Милюков – М.: «Труд», «Прогресс» - «Культура», 1995. – С. 161. 167) Там же. 168) Карташев, А.В. Указ. соч. Т. II – С. 503. 169) Там же. 170) ПСПиР. № 90, 118. 171) ПСЗ РИ Собр. 1. № 3171; 3175. 172) ПСЗ РИ Собр. 1. № 4120. ПСПиР № 876. 173) Цит. по Знаменский, П.В. Указ. соч. – С. 88. 174) ПСПиР № 1044. 175) Знаменский, П.В. Указ. соч. – С. 90. 176) Там же. – С. 294 – 301.
М.А. Ковальчук, А.А. Тесля Земельная собственность в России: правовые и исторические аспекты XVIII - первая половина XIX вв. Монография. Хабаровск: Изд-во ДВГУПС, 2004. Здесь читайте:Андрей Тесля (авторская страница).
|
|
БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА |
|
Проект ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,на следующих доменах:
|
