|
|
Убийство царской семьи
Император Николай II
в форме
Гусарского Собственного Его
Императорского Величества полка.
1910-1914 гг.
Глава V [ 17 ]
Тобольский дом
Тобольский дом, где жила заключенная царская семья, находился на улице,
получившей после переворота название “улица свободы”. Ранее в нем жил
губернатор.
Это каменный дом в два этажа, с коридорной системой.
Первая комната нижнего этажа справа, если идти по коридору от передней,
занималась дежурным офицером. В соседней с ней — помещалась комнатная девушка
Демидова. Рядом с ее комнатой — комната Жильяра, а далее столовая.
Против комнаты дежурного офицера находилась комната камердинера Чемодурова.
Рядом с ней — буфетная, а далее шли две комнаты, где жили камер-юнгфера
Тутельберг, няня детей Теглева и ее помощница Эрсберг.
Над комнатой Чемодурова шла лестница в верхний этаж. Она выходила в угловую
комнату-кабинет Государя. Рядом с ним был зал. Одна из его дверей выходила в
коридор, также деливший дом на две половины. Первая комната направо, если идти
от зала, служила гостиной. Рядом с ней — спальня Государя и Государыни, а далее
— комната Княжен.
С левой стороны коридора, ближе к передней, была шкафная комната. Соседняя с ней
— спальня Наследника, а далее — уборная и ванная.
Дом был теплый, светлый.
Жизнь семьи в Царском
Первое время, приблизительно месяца 1 1/2, было едва ли не лучшим в
заключении семьи.
Власть была в руках полковника Кобылинского. Местным властям он не подчинялся.
Посланцев же центра не существовало.
Жизнь сразу вошла в спокойное, ровное русло.
В 8 часов 45 минут подавался утренний чай. Государь пил его в своем кабинете
всегда с Ольгой Николаевной; остальные дети — в столовой.
После чая до 11 часов Государь занимался у себя: читал или писал свои дневники.
Затем он шел на воздух и занимался физическим трудом. Обыкновенно он пилил
дрова.
Дети, кроме Ольги Николаевны, до завтрака, с часовым перерывом, занимались
уроками.
В час был завтрак.
Затем Государь и Княжны шли на воздух. К ним приходил несколько позднее и
Наследник, обычно отдыхавший после завтрака по требованию врачей.
Все они обыкновенно пилили дрова. Их общими трудами была выстроена площадка над
оранжереей и лестница. Здесь на площадке, обращенной к солнцу, они любили
сидеть.
От 4 до 5 часов Государь преподавал Наследнику историю.
В 5 часов подавался чай.
После чая Государь проводил обычно время у себя в кабинете. Дети до 8 часов
занимались уроками.
В 8 часов подавался обед.
После обеда семья собиралась вместе. К ней приходили Боткин, Татищев, Долгоруков
и другие. Беседовали, играли. Иногда Государь читал вслух.
В 11 часов подавался чай. Затем все расходились. Наследник ложился спать вскоре
после обеда.
Государыня обычно не покидала своей комнаты до завтрака. В эти часы она или
преподавала у себя некоторые предметы детям, или занималась чтением,
рукоделиями, живописью. Чаще всего она и обедала у себя вместе с Алексеем
Николаевичем: она все время жаловалась на сердце и избегала ходить в столовую,
находившуюся в нижнем этаже. Иногда, оставаясь одна в доме, она играла на
пианино и пела.
Вместе с семьей обедали Гендрикова, Шнейдер, Татищев, Долгоруков, Боткин, Жильяр
и Гиббс. По праздникам приглашался доктор Деревенько и его сын гимназист Коля.
Обед готовил старый царский повар Харитонов. Стол был удовлетворительный. За
завтраком подавались супы, мясо, рыба, сладкое, кофе. Обед состоял из таких же
блюд и фруктов, какие можно было достать в Тобольске.
В сравнении с царскосельской жизнь в Тобольске имела одно преимущество: семья
имела возможность здесь посещать церковь. Всенощные богослужения и в Тобольске
совершались на дому. Литургии же (ранние) совершались для нее в церкви
Благовещения.
Население участливо относилось к заключенным. Когда народ, проходя мимо дома,
видел кого-либо в окнах, он снимал шапки. Многие крестили узников.
Разные лица присылали провизию. Большое участие в жизни семьи принимал
Ивановский женский монастырь.
В Тобольске было спокойнее, чем в Царском. Но это было... сибирское спокойствие.
Все здесь было однообразно. Семья жила в темном мире одних и тех же событий,
одних и тех же интересов. Здесь было скучно. Дом, огороженный двор да небольшой
сад — вот вся территория, доступная семье. Всегда одни и те же люди. Даже в
церкви узники не могли иметь ни с кем общение, так как народ не допускался,
когда там молилась семья.
Физический труд, качели и ледяная гора — это все развлечения, доступные для них.
Чтобы скрасить жизнь, дети усиленно занимались уроками. Им преподавали: Государь
— историю Алексею Николаевичу, Государыня — богословие всем детям и немецкий
язык Татьяне Николаевне. Математику и русский язык преподавала Битнер.
Гендрикова занималась по истории с Татьяной Николаевной. Жильяр и Гиббс
преподавали французский и английский языки.
Иногда ставились домашние пьесы на английском и французском языках. В них
принимали участие дети.
Грусть была у детей, когда они в свободные часы сумерек сидели у окна и на
“улице свободы” видели свободных людей.
То же чувство звучит в некоторых записках Государыни к Гендриковой, когда она
именует в них себя “узницей”.
Наследник отмечает в дневнике 22 ноября 1917 года: “Весь день прошел как вчера и
так же скучно”.
Среди документов царской семьи имеется записка, писанная рукою Шнейдер [ 18 ].
Там записаны отрывочные мысли: “...Расхищают казну и иноплеменники
господствуют... Насильственное пострижение — тяжелая смерть... А на окнах не
легкие узоры, а целые льдины”.
Чьи скорбные думы оставила после себя Шнейдер?
Комиссар Временного Правительства Панкратов и его помощник Никольский
В сентябре месяце в Тобольск прибыл комиссар Панкратов и его помощник
Никольский. Это были посланцы центра.
Полковник Кобылинский показал: “Панкратов привез с собой бумагу за подписью
Керенского, в коей говорилось, что я поступаю в полное подчинение Панкратова и
должен исполнять то, что он мне будет приказывать”.
В показании Керенского значится: “Главным лицом, представлявшим в Тобольске
власть Временного Правительства, был Панкратов, назначенный мною. Затем, по его
ходатайству и по его рекомендации, ему был назначен помощником Никольский, мне
неизвестный”.
Василий Семенович Панкратов имел в своем прошлом весьма солидный багаж, чтобы
оказаться достойным караулить заключенного Царя. Полковник Кобылинский показал:
“Этот Панкратов, как он сам рассказывал, будучи 18 лет, убил в Киеве, защищая
какую-то женщину, какого-то жандарма, был за это судим и заключен в
Шлиссельбургскую крепость, где в одиночном заключении пробыл 15 лет; после этого
он был сослан в Якутскую область, где пробыл 27 лет”.
Помощник его Александр Владимирович Никольский был также в ссылке в Якутской
области за свою принадлежность к партии эсеров, где и сошелся с Панкратовым.
Свидетели характеризуют этих людей и их отношение к царской семье в таких
красках:
Кобылинский: “Панкратов был человек умный, развитой, замечательно мягкий.
Никольский — грубый, бывший семинарист, лишенный воспитания человек, упрямый как
бык: направь его по одному направлению, он и будет ломить, невзирая ни на что”.
Теглева: “Про Панкратова я должна по совести сказать, что он был человек по душе
хороший. Он был социалист и был в ссылке где-то в Сибири. Он был человек добрый
и сердечный. К семье, в особенности к Княжнам, и особенно к Марии Николаевне, он
относился хорошо. Марию Николаевну он любил больше всех. Государь при встречах
разговаривал с ним. Никольский же был груб и непорядочен. Он был
противоположностью Панкратову. Панкратов проявлял заботу о семье, как мог.
Никольский держал себя совсем по-другому, и, не будь около нас Кобылинского, он
бы, пользуясь слабохарактерностью Панкратова, наделал нам много плохого”.
Эрсберг: “Панкратов был хороший, честный, добрый человек. Он хорошо в душе
относился к ним и, как заметно было, жалел их. Особенно он любил Марию
Николаевну.
Однажды она зашибла себе глаз: упала. Он, услыхав об этом, сейчас же прибежал и
заметно беспокоился из-за этого. Так же он относился к болезням Алексея
Николаевича. Он и к Государю относился внимательно. Иногда он приходил к нам и
любил рассказывать Княжнам и Алексею Николаевичу о своей ссылке в Сибири. Они
любили его слушать. Никольский был страшно грубый и недалекий. Он худо относился
не только к ним, но и к нам”.
Ввиду однообразия не привожу показаний других свидетелей.
Однако дело было не в личных свойствах Панкратова и Никольского. Они были
представителями власти. Чем они были для семьи в этом отношении?
Свидетели показали:
Жильяр: “Они (Панкратов и Никольский) были главными распорядителями нашей жизни,
и им был подчинен полковник Кобылинский... Они принесли нам вред бессознательно:
своим обращением с нашими стрелками они их разложили”.
Кобылинский: “Панкратов сам лично не был способен причинить сознательно зло
кому-либо из царской семьи, но тем не менее выходило, что эти люди ей его
причиняли. Это они делали как партийные люди. Совершенно не зная жизни, они,
самые подлинные эсеры, хотели, чтобы все были эсерами, и начали приводить в свою
веру солдат. Они завели школу, где учили солдат грамоте, преподавая им разные
хорошие предметы, но после каждого урока понемногу они освещали солдатам
политические вопросы. Это была проповедь эсеровской программы. Солдаты слушали и
переваривали по-своему. Эта проповедь эсеровской программы делала солдат,
благодаря их темноте, большевиками”.
То же самое говорят все другие свидетели.
Сердце Царя скорбело, когда он наблюдал, что новая власть стала проделывать над
русскими солдатами. Здесь лежал источник той иронии, с которой Государь
относился к Панкратову, дав ему прозвище “маленький человек”: Панкратов был
невысокого роста.
Кроме пропаганды были и другие причины, разлагавшие солдат. Когда отряд уходил
из Царского в Тобольск, Керенский обещал солдатам всякие льготы: улучшенное
вещевое довольствие по петроградским ставкам, суточные деньги. Условия эти не
соблюдались, суточные деньги совсем не выдавались. Это сильно злобило солдат и
способствовало развитию среди них большевистских настроений.
Пребывание в Тобольске Панкратова и Никольского продолжалось довольно долго: они
пережили власть Временного Правительства, оставаясь комиссарами и после
большевистского переворота. Их выгнали сами солдаты, обольшевичившиеся в
громадной массе. Это произошло 9 февраля 1918 года.
Тобольский отряд. Солдаты и офицеры. Полковник Кобылинский
Комиссар Макаров, доставивший царскую семью в Тобольск, прислал ей из
Царского вино “сен-рафаэль”. Им пользовались как лекарством.
Когда Никольский увидел ящики с вином, он собственноручно вскрыл их и перебил
топором все бутылки. Эрсберг показала: “Его даже солдаты ругали за это идиотом”.
Детям скучно было в доме. Хотелось на воздух. Невесело было и во дворе, закрытом
высоким забором. Тянуло посмотреть на улицу, на свободных людей. Никольский
заметил это и решил пресечь такое нарушение правил. “Взрослый человек, —
показывает Теглева, — Никольский имел глупость и терпение долго из окна своей
комнаты наблюдать за Алексеем Николаевичем и, увидев, что он выглянул через
забор, поднял целую историю”. “Он, — показывает Кобылинский, — прибежал на
место, разнес солдата и в резкой форме сделал замечание Алексею Николаевичу.
Мальчик обиделся на это и жаловался мне, что Никольский “кричал” на него. Я
тогда же потребовал от Панкратова, чтобы он унял усердие не по разуму
Никольского... Когда они (Панкратов и Никольский) приехали и ознакомились с
нашими порядками, Никольский сразу же заявил мне: “Как это у вас так свободно
уходят, приходят? Так нельзя. Так могут и чужого человека впустить. Надо их всех
снять”. Я стал его отговаривать от этого, так как часовые и без того прекрасно
всех знают. Никольский ответил мне: “А нас, бывало, заставляли сниматься и в
профиль и в лицо! Так надо же и их (прислугу и свиту) снять”.
Не разум носителя власти руководил Никольским, а чувство тупой злобы и
бессмысленной мести. Он хотел мстить и в злобе не разбирал, что мстит не Царю
даже, а свите и прислуге.
Наглядное поведение Никольского развращало солдат: они тоже мстили. Первое, на
что устремилось их внимание, были качели для детей. Они стали покрывать доску
качелей отвратительными по цинизму надписями.
Как в Царском под влиянием Домодзянца, так здесь под влиянием Никольского
солдаты перестали отвечать на приветствия Государя. Однажды он поздоровался с
солдатом: “Здорово, стрелок” — и получил в ответ: “Я не стрелок. Я — товарищ”.
Кобылинский показывает: “Государь надел черкеску, на которой у него был кинжал.
Увидели это солдаты и подняли целую историю: “Их надо обыскать. У них есть
оружие”. Кое-как удалось мне уговорить эту потерявшую всякий стыд ватагу, что не
надо производить обыск. Пошел я сам просить Государя отдать мне кинжал, объяснив
ему о происшедшем. Государь передал кинжал”.
Провожая старых солдат, выражавших чувства преданности семье, Государь и
Государыня поднялись на ледяную гору во дворе, чтобы через забор видеть их
отъезд. Оставшиеся солдаты ночью срыли гору.
Во время литургии в первый день Рождества диакон Евдокимов, по приказанию
священника Васильева, провозгласил за молебном многолетие Императору по старой
формуле. Это вызвало бурю в солдатской среде. Солдаты вынесли постановление
убить священника, и епископ Гермоген был вынужден удалить его временно в
монастырь. В конце концов злоба их пала на семью. Они постановили запретить
царской семье посещать церковь: пусть молятся дома в присутствии и под
наблюдением солдат. С трудом Кобылинскому удалось вырвать решение, чтобы семья
посещала церковь в двунадесятые праздники.
В дневнике графини Гендриковой значится: 27 января: “В церкви не были; солдаты
постановили пускать в церковь только по двунадесятым праздникам”; 15 февраля:
“Солдатский комитет не позволил им и сегодня пойти в церковь”; 17 февраля:
“Вчера и сегодня службы дома”.
Присутствовал за домашним богослужением в роли контролера солдат Дорофеев.
Священник упомянул в молитве Святую Царицу Александру. По невежеству Дорофеев не
понял смысла молитвы и поднял большой скандал. Едва его умиротворил полковник
Кобылинский.
Без всякого видимого повода солдаты выселили свиту и прислугу, живших в
отдельном доме купца Корнилова, и поселили всех с царской семьей, стеснив ее
удобства.
Долго обсуждали они вопрос о снятии погон офицерами. Вынесли решение и
потребовали через Кобылинского, чтобы снял погоны и Государь. Понимая, как
оскорбительно будет для него это требование, Кобылинский долго боролся с
солдатами, грозя им и английским королем и германским императором. Солдаты
стояли на своем и грозили Государю насилием. Кобылинский вынужден был обратиться
к нему через Татищева. Государь подчинился насилию и снял погоны.
Рядом с этими прискорбными фактами данные следствия устанавливают, однако, и
иные.
В Царском едва намечалось деление офицерского и солдатского настроения к Царю и
его семье. В Тобольске оно выразилось резко.
Я не могу назвать ни одного имени из офицерской среды, с которым бы связывалось
что-нибудь худое для семьи.
Наряду с солдатами, отравлявшими жизнь в Тобольске, были солдаты, питавшие
совсем иные чувства к Царю и его семье.
Свидетели показывают:
Теглева: “Все они (солдаты) разделялись на две партии. Одна партия относилась к
семье хорошо, другая худо. С этими Кобылинскому приходилось туго. Когда дежурили
хорошие солдаты, Государь ходил к ним в их караульное помещение, где помещались
дежурные солдаты, разговаривал с ними и играл в шашки. Ходил туда к ним и
Алексей Николаевич, и Княжны тоже ходили с Государем”.
Эрсберг: “Многие солдаты из нашего караула относились к ним хорошо. Такие жалели
и на словах, и на деле семью. Помню, особенно хорошо к ним относился солдат 1-го
полка стрелок... Он весьма старался, от души старался устроить в доме как лучше
для них, когда мы приводили его в порядок”.
Этот стрелок, когда ему истек срок службы, не желал уходить от семьи. Он хотел
остаться в составе охраны, считая “своим долгом” остаться служить Царю. Ему не
позволили этого сделать другие солдаты.
Стараясь не показывать воочию своих чувств, некоторые солдаты тайком пробирались
в кабинет Царя и там давали простор им. Кобылинский показывает: “Когда солдаты,
хорошие, настоящие солдаты уходили из Тобольска, они тихонько ходили к нему (к
Государю) наверх (в его кабинет) и прощались, целовались с ним”.
Много злостного мне приходилось слышать о полковнике Кобылинском: ставленник
Керенского, тюремщик, погубивший царскую семью. Скажу о нем, как его роль
устанавливается следствием.
Евгений Степанович Кобылинский — офицер Лейб-Гвардии Петроградского полка.
Участник европейской войны, он был ранен в боях под Лодзью. Раненый, он вернулся
на фронт и в боях под Гутой Старой был сильно контужен. Снова он вернулся на
фронт, но контузия повлекла за собой острый нефрит, и он потерял боеспособность.
В его исключительно трудном положении он до конца проявил исключительную
преданность Царю.
Свидетели показывают:
Теглева: “Кобылинскому приходилось туго. Он однажды потерял надежду справиться с
ними (с солдатами) и заявил Государю об этом. Государь просил его остаться, и он
остался. Я должна сказать про него, что он явно был на стороне Августейшей
Семьи, делал для нее все, что мог хорошее, и всячески боролся с хулиганскими
проявлениями солдатского настроения”.
Эрсберг: “В высшей степени хорошо, душевно относился к ним Кобылинский. Он их
любил, и они все хорошо относились к нему. Он был весьма предупредителен к ним и
заботился о них. Но ему было очень тяжело ладить с распущенными солдатами и
приходилось быть весьма осмотрительным. Он, однако, проявлял большой такт. Не
будь около них Кобылинского, я уверена, много худого они могли бы пережить при
ином человеке”.
Денежный вопрос
Для трагической судьбы царской семьи большое значение имел денежный вопрос.
Князь Львов показал: “Разрешался (Правительством) также вопрос о средствах,
принадлежавших царской семье. Семья, конечно, должна была жить на свои личные
средства. Правительство должно было нести лишь те расходы, которые вызывались
его собственными мероприятиями по адресу семьи”.
Логическая несообразность такой точки зрения очевидна.
Императору, как бывшему главе России, приличествовал известный образ жизни.
Создать и поддерживать уклад этой жизни было обязанностью Временного
Правительства, так как оно лишило Царя свободы.
Предложение покинуть царскую семью создало тяжелое состояние для всех тех, кто
был действительно предан им и кто в своей совести считал унизительным для
человеческого достоинства бросить царскую семью в тяжелую для нее минуту.
Мог ли Царь содержать всех этих лиц?
Князь Львов показал: “Их личные средства были выяснены. Они оказались
небольшими. В одном из заграничных банков, считая все средства семьи, оказалось
14 миллионов рублей. Больше ничего у них не было”.
Керенский показал: “Их личные средства по сравнению с тем, как говорили,
оказались невелики. У них оказалось всего в Англии и в Германии не свыше 14
миллионов рублей”.
Фактически и эти деньги были недоступны для царской семьи. Она жила на средства
Правительства.
В Царском недостатка в денежных средствах не было. В Тобольске же положение
стало хуже: Временное Правительство как бы забыло о семье и не посылало
пополнений ни на содержание семьи, ни на содержание отряда. Кобылинский
показывает: “Деньги уходили, а пополнений мы не получали. Пришлось жить в
кредит. Я писал по этому поводу генерал-лейтенанту Аничкову, заведовавшему
хозяйством гофмаршальской части, но результатов никаких не было. Наконец, повар
Харитонов стал мне говорить, что больше “не верят”, что скоро и отпускать в
кредит больше не будут”.
В конце концов Кобылинский был вынужден пойти по городу и просить денег на
содержание Царя и его семьи. Он достал их под вексель за своей личной подписью,
Татищева и Долгорукова. “Я просил, — показывает Кобылинский, — Татищева и
Долгорукова молчать о займе и не говорить об этом ни Государю, ни кому-либо из
Августейшей Семьи”.
Когда Керенский отправлял семью в Тобольск, он говорил Кобылинскому: “Не
забывайте, что это бывший Император. Его семья ни в чем не должна нуждаться”.
Почему слово его разошлось с делом?
Он показал при допросе: “Конечно, Временное Правительство принимало на себя
содержание самой царской семьи и всех, кто разделял с ней заключение. О том, что
они терпели в Тобольске нужду в деньгах, мне никто не докладывал”.
В показании Кобылинского значится: “...Все эти истории были мне тяжелы. Это была
не жизнь, а сущий ад. Нервы были натянуты до последней крайности. Тяжело ведь
было искать и выпрашивать деньги на содержание царской семьи. И вот, когда
солдаты вынесли постановление о снятии нами, офицерами, погон, я не выдержал. Я
понял, что больше нет у меня власти, и почувствовал полное свое бессилие. Я
пошел в дом и попросил Теглеву доложить Государю, что мне нужно его видеть.
Государь принял меня в ее комнате. Я сказал ему: “Ваше Величество, власть
выскальзывает из моих рук. С нас сняли погоны. Я не могу больше Вам быть
полезным. Если Вы мне разрешите, я хочу уйти. Нервы у меня совершенно
растрепались. Я больше не могу”. Государь обнял меня одной рукой. На глаза у
него навернулись слезы. Он сказал мне: “Евгений Степанович, от себя, жены и
детей я Вас прошу остаться. Вы видите, что мы все терпим. Надо и Вам потерпеть”.
Потом он обнял меня, и мы поцеловались. Я остался и решил терпеть”.
Первые меры большевиков по адресу семьи
Большевики еще более ухудшили денежный вопрос. Это было самой первой их
мерой.
23 февраля 1918 года полковник Кобылинский получил от комиссара по Министерству
Двора Карелина телеграмму. В ней говорилось, что “у народа нет средств содержать
царскую семью”. Она должна жить на свои средства. Советская же власть дает ей
квартиру, отопление, освещение и солдатский паек.
В то же время запрещалось тратить из своих средств больше 600 рублей в месяц на
человека.
Это все ухудшало жизнь. Со стола исчезли кофе, сливки, масло. Стол вообще стал
хуже, скуднее. Испытывали нужду в сахаре. Были уволены 10 служащих.
12 апреля от пика пришло письменное распоряжение об аресте Татищева,
Долгорукова, Гендриковой и Шнейдер.
Но солдаты пошли дальше. Они самовольно арестовали всех лиц, бывших при семье,
не исключая и прислуги. В это время они и поселили их в губернаторском доме.
Только один англичанин Гиббс упорно боролся за свою свободу и настоял на своем.
Примечания:
17) Кроме указанных выше судебных доказательств я пользуюсь в освещении
тобольского периода показаниями свидетелей: учительницы детей К. М. Битнер,
офицера отряда Н. А. Мунделя и записями в дневнике графини А. В. Гендриковой.
Битнер и Мундель были допрошены мною в г. Ишиме — первая 4 августа, а второй 6
августа 1919 года. Дневник графини Гендриковой был обнаружен в здании Уральского
областного Совета 4 сентября 1918 года товарищем прокурора Н. И. Остроумовым.
18) Эта записка, относящаяся к тобольскому периоду заключения царской семьи,
обнаружена в числе других документов товарищем прокурора Н. И. Остроумовым 4
сентября 1918 года в здании Уральского областного совета в г. Екатеринбурге.
Вернуться к оглавлению
Далее читайте:
Соколов Николай
Алексеевич (1880-1924), следователь по делу об
убийстве Царской Семьи.
Николай II
Александрович (биографические материалы).
Александра Федоровна, императрица (1872-1918),
урожденная Алиса-Виктория-Елена-Луиза-Беатриса Гессен-Дармштадтская.
Все Романовы, биографический указатель.
Судьба лиц императорской
фамилии после революции 1917—1918 г. (Справка к 1 июля 1953 г.).
Романовы после Николая I
(генеалогическая таблица)
Вильтон Роберт. Последние дни
Романовых. Берлин, 1923.
| Пока ты император большой-пребольшой империи, то тебя окружают залы
- большие с высокими потоками. Привратники распахивают перед тобой
высокие двустворчатые двери с блестящими бронзовыми рукоятками. Когда же
ты становишься просто гражданином - таким же, как миллионы других
граждан, то ты оказываешься не в залах, а в комнатах. Дом, в который
поселили семью императора, состоял из таких вот комнат. Такова жизнь
миллионов простых граждан. Конечно, хорошо бы гражданину иметь свой
частный дом. Ну, хотя бы свою отдельную квартиру. Но иногда -
определенный период жизни - человеку необходима всего лишь комната.
Кто-то расклеивает по столбам и по стенкам стоящих на улицах аппаратов,
служащих для приема пустых алюминиевых банок, бумажки с объявлением о
том, что такой-то очень достойный гражданин снимет комнату. Но для
такого способа съема комнаты необходимо время и, честно говоря, большое
желание к такого рода занятию, как расклейка объявлений. Но есть и
другой способ съема квартиры. Есть специальные фирмы, которые в этом
деле могут помочь. Например,
Сландо - аренда комнат без
посредников. Эта услуга полезна тебе в том случае, если нет смысла
снимать целую квартиру. Предпочтительнее аренда комнат в Москве без
посредников и без промедлений. |
|
