Конец

Тридцатого января приказ за подписью Гиммлера кладет конец моей карьере командира диверсионного отряда. На меня возлагается задача сформировать из моих «особых частей» плацдарм на восточном берегу Одера, близ Шведта, и удержаться там во что бы то ни стало, чтобы позволить подготовить последующее наступление, которое начнется с этого плацдарма.

После невероятных сложностей мне удается набрать достаточное количество частей, впрочем весьма разношерстных, чтобы твердо занять назначенные позиции. Удается также установить минимум артиллерии и в особенности несколько поднять боевой дух солдат. Это разгром — верный, непоправимый, неизбежный. Разумеется, о наступлении даже не пойдет и речи. Став командиром дивизии, я тщетно пытаюсь ограниченными, но беспрестанными ударами помешать развертыванию боевых порядков советских армий, которые готовятся нанести нам последний удар. Вскоре плацдарм оказывается всего лишь островком в бурном потоке миллионов беженцев и тысяч беглецов в военной форме. Но мы пока держимся, во всяком случае до 28 февраля, когда приказ Фюрера вызывает меня в Берлин. С болью в сердце я прощаюсь со своими «особыми частями», которых уже больше никогда не увижу.

В последующие месяцы обвал военного сопротивления Германии только нарастает. Не буду здесь останавливаться на сумятице, упадке духа, ужасных сценах, которые происходят повсюду, это болезненные воспоминания, которые я совсем не хочу ворошить. 10 апреля 1945 года я оказываюсь в Австрии, в почти окруженной Вене. В то утро немецкое радио объявляет:

— Берлин останется нашим, Вена будет освобождена!

Несколько минут спустя на площадь в центре Берлина упадет первый русский снаряд. В Вене я хорошо вижу, что все потеряно. Мой родной город уже оккупирован советскими солдатами, за исключением нескольких районов, которые еще держатся чудом.

Тридцатого апреля — в этот день я ухожу с небольшим отрядом в сторону Альп — к нам приходит известие о смерти Адольфа Гитлера. Решительно это конец.

Шестого мая адмирал Дениц, глава нового немецкого правительства, объявляет о прекращении военных действий. Начиная с этого дня всякие передвижения войск запрещены. Но я уже принял решение укрыться вместе с людьми и офицерами, которые у меня еще остаются, в Альпах, в районе Тауэрна. Разумеется, пресловутый «баварский опорный район», последняя крепость последних приверженцев, не существует, — впрочем, он никогда и не существовал, кроме как на бумаге.

И вот мы — Радль, Хунке, три солдата и я — устроились в небольшой избушке над долиной Радштаттской. Мы знаем, что это местечко только что занято американской частью. Поскольку я полагаю, что американская секретная служба меня разыскивает, то предупреждаю этих военных письмом, что через несколько дней сдамся. Пока же мне хотелось бы насладиться глубоким покоем, который царит в этой местности. Ответа нет…

Но не могу же я до бесконечности сидеть в этой хижине! Снова посылаю письмо в американскую часть с просьбой, чтобы они согласились 15 мая предоставить в мое распоряжение машину, на которой я, смог бы поехать в Зальцбург. Мы намереваемся явиться в штаб американской дивизии, расквартированной в этом городе, и сдаться в плен.

Пополудни 15 мая мы прибываем в Зальцбург. Сначала никому до нас нет дела. Поскольку мы настаиваем, то нас перевозят в соседний городишко, где нашу сдачу соглашается принять командир батальона. Переводчик прежде всего требует мой револьвер. Затем мне приходится вывернуть карманы, меня обыскивают…

Теперь уже война и в самом деле для нас закончилась. Я считаю, что, подобно многим другим, честно выполнил свой долг: мои люди вели жестокие бои на всех фронтах, и все это — чтобы испытать разгром. Теперь будь что будет — я всего лишь пленный