|
|
Леонид Сергеев
Вперед, безумцы!
ЗАБРОСЬТЕ ПОДАЛЬШЕ ВАШИ МЕЧТЫ, ПОРА ЕХАТЬ К МОРЮ!
(отчет о строительстве дачи)
На мое пятидесятилетие брат, сияя и отстукивая каблуками чарующие ритмы,
вручил мне сомнительный подарок — удостоверение члена садового товарищества;
заметив мой недоуменный взгляд, пояснил:
— Мы с тобой давно не занимались физическим трудом. Давай-ка построим небольшой
летний домик. Будем выезжать на природу, а то совсем зачахли в городе.
“Соблазнительная идея, — подумал я. — В самом деле, давно пора поделать что-то
руками, уже забыл, как выглядит молоток. Сижу целыми днями за столом — весь
обрюзг от неподвижности”.
В конце зимы, в одно светлое и чистое — прямо-таки стеклянное утро — на машине
брата мы поехали смотреть участок. До товарищества — а его организовали
московские литераторы — было семьдесят километров по Волоколамскому шоссе.
Миновав несколько деревень и лесных массивов, мы въехали в городок Истра; около
монастыря свернули на дорогу, уходящую в равнину, два раза пересекли петляющую
речку, проехали мимо березовой рощи, плотины с незамерзшим водопадом, пустующих
турбаз вдоль во-дохранилища и очутились в поселке.
Что нас сразу поразило, так это множество уже построенных домов. С момента
создания колонии литераторов прошло всего два года, но примерно треть владельцев
уже полностью освоили участки — за изгородями красовались строения с мансардами
и террасами, хозблоки, сараи, душевые. Дома были самые различные: из строевого
леса, с резными наличниками, балконами и верандами — этакие замысловатые терема,
какое-то кокетливое искусство; коттеджи из облицовочного кирпича, с трубами от
каминов; щитовые, наспех сколоченные, отвратительного качества и шлакобетонные —
скупые, жесткие, прочные, как крепости. В одних строениях наблюдался бестолковый
перебор стилей, крикливая безвкусица, в других — революционное стремление к
большим произвольным формам, к некоему превосходству над соседями, и было ясно —
первые принадлежат изощренным индивидуалистам, вторые — людям широких масштабов,
погрязшим в роскоши. Это подтверждали и сопутствующие пристройки: около
разностильных домов наличествовали застекленные парники и туалеты-шалаши,
гигантские дома окружали сауны и бассейны.
Два дома своими художествами вообще не вписывались в общую схему поселка: один —
двухэтажный, белокаменный, с подземным гаражом и колоннадой, другой —
пятигранник с изломанной крышей и башней бастионом — какое-то самодовольное
богатство.
— Ясно, сюда денег вгрохано немерено, — сказал брат, когда мы осмотрели эти два
последних сооружения.
— Дуралеи! Не знают куда девать деньги, — откликнулся я.
На многих участках дома еще были в стадии строительства: стены обшивались
вагонкой, навешивались крыши, складывались печи, шла внутренняя отделка — то
тут, то там виднелись рабочие, слышался визг пилы, удары молотка.
Мы насчитали с десяток участков, напоминавших руины средневековых городов — там
под снегом темнели недостроенные фундаменты, груды кирпича, штабеля теса — и
четыре вообще неосвоенных участка, заросших березами и ельником. Один из этих
участков принадлежал нам.
— Здесь большое поле деятельности, — тяжело вздохнул я.
— Зато подтянем животы, станем стройнее, — хмыкнул брат.
Поселок находился в низине, в окружении смешанного леса; повсюду виднелись
заячьи следы, помет кабанов, меж ветвей мелькали синицы. Было тихо, хлопьями
падал снег, остро пахло хвоей.
От полусонных, еще не отошедших от зимней спячки (и, разумеется, выпивки)
сторожей — двух заморышей с честными физиономиями — мы узнали, что поселок стоит
на торфяном болоте и глубина залегания плотного глинистого грунта на всех
участках разная: в среднем — до полутора метров, а на неосвоенных площадях — в
два раза больше, потому от них уже отказался не один хозяин. Это малоутешающее
сообщение вселило в нас некоторую растерянность, но сторожа бодро заявили:
— Ничего, поставите дом на сваях. Будет стоять, куда он денется. Храм Христа
Спасителя стоял на сваях, а то дом! Платите денежки, рабочие все сделают, как
надо... Само собой, ваш поселок в низине. Деревенские называют это место
“змеиным болотом”. По весне, и правда, попадаются гадюки, растут какие-то черные
грибы... Хорошие участки выделяют крупным начальникам, а вашему брату и эти
сойдут. Болота-то надо осваивать... Весной здесь комарья полно, а летом слепней,
зато вокруг лес. И воздух чистый. Зайцы прыгают по участкам, по вечерам лоси в
окна заглядывают... И водо-хранилище рядом, двадцать минут ходьбы...
Познакомились мы и с некоторыми хозяевами (предположительно — литераторами), с
определенной важностью они ввели нас в курс дела подробнее. Оказалось,
застройщикам дается ссуда в три тысячи рублей, которую следует погасить в
течение десяти лет. Из этой ссуды половина отдается товариществу как первый
взнос (за дорогу и дренажные канавы, которые уже имелись, и за водопровод и
электричество, которые почему-то никак не могли провести). За три года
застройщики обязаны собственными силами или с помощью наемных рабочих расчистить
участок и поставить на нем не больше двух строений (имелся в виду дом и хозблок),
а также по уставу должны посадить определенное количество фруктовых деревьев и
ягодных кустарников.
— Рабочие здесь — рвачи те еще! — сказал один из хозяев (по виду — поэт —
растрепанная шевелюра, взгляд отрешенный). — Все из Истры. За кладку фундамента
берут — ого сколько! Лучше наймите студентов шабашников — те и работают быстро,
и делают на совесть, вкупе с точным расчетом.
— Это разорительная затея. Мы будем все делать сами, — не колеблясь заявил брат.
— Нам важен сам процесс строительства, — пояснил я. — Будем приглядываться, как
делают другие. И друзья помогут. Неужели мы вчетвером-впятером не соберем
простой щитовой дом?
— Соберете, конечно, — кивнул другой хозяин (по виду — известный прозаик —
толстозадый, пышноусый, взгляд спокойный, как бы уставший от славы). — Но
учтите, фундамент — первоочередная задача. На вашем участке нужно ставить
асбестоцементные сваи. Это сложно. Морозы прихватят, сваи вылезут из грунта, дом
перекосит. Тут у одного дилетанта-самоучки так случилось. Потом домкратил стены,
выравнивал. А у него сваи всего-то чуть больше метра. А вам нужны
трехметровые... А вообще, конечно, лучше все делать самим. Здесь один воротила,
типа Джека-потрошителя, собрал у троих деньги за фундамент и — с концами...
Несмотря на предстоящие трудности с фундаментом, всю обратную дорогу у нас было
отличное настроение. Во-первых, понравился участок — маленький, всего-то шесть
соток, но мы насчитали сотню тонких березок, двадцать шесть елок, кусты калины и
бузины — и весь этот кусок леса окружал чистейший воздух, которым мы никогда не
дышали в городе. Во-вторых, понравилось расположение поселка и соседство
водохранилища — как известно, спокойствие воды вселяет спокойствие и в душу.
В-третьих, понравилось красивое, не перегруженное транспортом шоссе, и деревни,
в которых на лавках продавались картошка — “синеглазка”, сушеные грибы и разные
соленья... В общем, обзорная поездка вселила в нас немалый оптимизм, в машине я
уже мысленно прикидывал нашу будущую обитель.
В последующие дни мы доставали газеты, где рекламировались сборные щитовые дома,
и книги по строительному делу, советовались с опытными людьми насчет фундаментов
на зыбких почвах. Потом, получив ссуду, поехали в Нахабино на базу
пиломатериалов — выбирать дом и заказывать машину для перевозки.
Мы были уверены, что образцы домов в собранном виде стоят во дворе базы — как,
собственно, и рекламировали газеты — и нам не составит труда обстоятельно
осмотреть их и выбрать то, что нужно: маленький скромный домик с двумя комнатами
— одну для брата с женой, вторую — для меня. Но на базе нас ждала тяжелая,
горькая новость — никаких домов и в помине не было. Заведующий, коротышка парень
с потрепанным одутловатым лицом, отчеканил:
— Щитовые дома завозят раз в квартал. Пять-шесть штук. И выдаем их участникам
войны и по разрешению горсовета.
— А как же вот это? — я протянул парню газету, в которой было объявление о
продаже домов.
— А-а, вранье! — махнул рукой заведующий. — Они вам напишут! У меня на сарае
матерное слово написано, а там лежат дрова.
— Как же быть? — спросил брат. — Посоветуйте что-нибудь.
— Стройте из кирпича. Или купите где-нибудь в деревне рубленую избу, разберите и
перевозите.
— Но мы хотим летний дом.
— Тогда из бруса. Но брус тоже редко бывает. И выдаем его по записи... Вообще-то
у нас есть один щитовой дом, не совсем укомплектованный. Но кое-что мы могли бы
подобрать...
— Подберите, — униженно ухватился я за намек. — Мы отблагодарим.
Парень для приличия немного поупрямился, потом потер ладони:
— Ладно! Идите, оформляйте в кассе.
Так, не глядя на свое будущее жилище (образец ротозейства!), мы купили щитовой
дом, заказали трайлер на ближайшую субботу и, ужасно довольные неожиданным
везеньем, понеслись в город обзванивать друзей, чтобы помогли при погрузке.
— Все-таки я не думал, что с материалами так сложно, — сказал брат по пути к
городу. — Похоже, дачи излечивают не только от болезней, но и от идеализма.
В субботу мы подкатили к базе на двух машинах — брат, я и четверо наших
помощников — наиболее крепких из друзей. Через несколько минут подъехал трайлер,
и шофер, плотный мужик с безразличным взглядом, буркнул:
— Давайте, ребята, по-быстрому. У меня сегодня еще пара ездок.
Заведующий подвел нас к заваленной снегом площадке, где из-под сугробов торчали
псивые от времени щиты.
— Здесь дом. Откапывайте.
Пока мы искали лопаты и лом, откапывали щиты, разделяли скованные льдом доски и
рамы, прошло больше часа. Шофер уже стал нервничать и ворчать, что “вляпался в
историю”. Но главное, по мере того как вырисовывались детали дома, наши лица все
больше вытягивались — пиломатериалы были явно старыми, пролежавшими на земле не
один месяц — какое-то воспоминание о доме.
— Это рухлядь, а не дом, — с тусклым недоумением сказал один друг.
— Надувательство! — бросил другой.
А третий в это время заметил, что в конце базы из железнодорожного вагона
выгружают ослепительно белый свежераспиленный брус.
— Вот из чего надо делать дом, — сказал он. — Пойдемте к за-ведующему, откажемся
от этой чертовни, и пусть на эти деньги отпустят брус.
В воздухе запахло чудом.
Как ни странно, заведующий особенно не стал возражать — видимо, испугался нашей
внушительной компании — шестерых свирепых мужчин! (Понятно, когда дело касается
собственности, в людях просыпается что-то звериное). Да и от сторожа базы мы
узнали, что этот полусгнивший дом пройдоха заведующий уже пытался всучить
десятку покупателей.
Вот так неожиданно на нас свалился нечаянный успех, точнее — баснословная удача
— мы взяли двенадцать кубометров отборного бруса; завалили полный трайлер, так,
что осели рессоры. Прохиндей заведующий замерял брус своеобразно: множил среднюю
длину на высоту и ширину всей укладки. Потом-то, в поселке, нам объяснили, что
при таком подсчете учитываются пустоты между лесоматериалами и скидывается
один-два кубометра. Злодей заведующий, пользуясь нашей неопытностью, этого не
сделал, то есть попросту надул нас рублей на двести. Но мы все равно были
счастливы, хотя и догадывались, что строительство брусового дома связано с
большими жертвами.
Через час мы уже находились в поселке и в ритме легкого бега перетаскивали
драгоценный материал на участок, предварительно расчистив площадку от снега.
Каждый брус таскали по двое, на плечах. Брусья были разные. Одни — пятиметровые
сосновые, сухие, более-менее легкие; другие — еловые, килограммов по восемьдесят
и семь метров длины. Каждый раз, взваливая такой груз, мы вдохновлялись кличем:
— А ну, не сачкуй! Бери потяжелей, тащи подальше!
Но часа через два, перетаскав половину брусьев — штук шестьдесят — по глубокому
снегу, нам стало не до шуток. Мы все давно отвыкли от физической работы и, взяв
слишком бурный темп, почувствовали усталость — между нами даже возникли трения,
мы грубовато покрикивали друг на друга.
— Надо отдохнуть и перекусить, — сказал брат, смахивая пот, — подошел к своей
машине, открыл багажник, и на нас дохнуло кондитерским магазином —
предусмотрительная жена брата снабдила его двумя сумками съестных припасов; там
были бутерброды, печенье, конфеты, яблоки и два термоса сладкого кофе.
Перекусив, мы устроили затяжной перекур, после чего у нас, естественно,
появилось второе дыхание и новые исключительные силы. Понятное дело, сытый
любезней голодного, и мы уже отпускали вполне дружелюбные словечки:
— Насладимся физическим трудом! Найдем путь к сердцу друг друга!..
Уже начало темнеть, когда мы сложили из бруса два внушительных штабеля, накрыли
их рубероидом, который заранее купили на базе, и поехали в город. В машине от
нас, взмокших, разило... — ясное дело, не фиалками. Впрочем, мы проезжали места
и подушистей — кое-где на поля вывозили навоз. В полной темноте подрулили к
моему дому и до полуночи отмечали почин.
Весь март и апрель мы завозили на участок материал. По средам ездили на базу
вдвоем с братом. Приезжали к открытию. Обычно перед воротами уже толпились
застройщики, разные перекупщики и просто ханыги, от них мы получали самую свежую
информацию — что накануне завезли. Отобрав материал, ловили на шоссе попутный
грузовик, договаривались с шофером об оплате и грузили в кузов: кирпич, мешки с
цементом, паклю; затем на багажник машины брата привязывали оконные рамы,
выруливали на шоссе и двигали в сторону поселка.
С каждым приездом на участок, мы отмечали новые запахи: талого снега, ручьев,
набухших почек, болота, гнилушек.
По субботам к нам присоединялись два-три друга, и мы завозили более объемный
материал: груботесанные необрезные и половые доски, шифер, трубы для фундамента.
Только позднее стало ясно, что и с этим материалом нам повезло — с начала лета с
базы исчезло абсолютно все.
Попутно мы с братом закупили слесарный, столярный и садовый инструмент, тачку,
складную лестницу, гвозди, скобы, стекло и прочее. Деньги от ссуды кончились еще
после покупки бруса, и мы полезли в долги, благо у брата нашелся сосед кредитор,
какой-то стоматолог, золотых дел мастер, а у меня приятель — преуспевающий
сценарист.
После того, как мы завезли весь основной материал, наши расходы составили около
семи тысяч рублей, включая вступительный взнос. Наивный первоначальный план —
поставить скромный дешевый домик, превращался в план масштабного строительства
со все возрастающими затратами — и прежде всего потому, что мы достали
дефицитный брус. Завидев наш брус, соседи по участку завистливо поджимали губы,
подозрительно прищуривались:
— И как вам удалось его достать?
Одним казалось, что мы заправилы черного бизнеса и заполучили брус где-то в
архангельских леспромхозах, другие были уверены — мы дельцы крупного разлива и
нам помогли невероятные связи, но все в один голос говорили, что из такого
материала получится отличный зимний дом с печным отоплением. “В самом деле, —
подумал я. — Какого черта строить какой-то курятник?! Приближается старость, а
ее лучше проводить на природе, в комфор-табельном доме”. Я предложил брату
строить дом на порядок выше, чем просто летняя дача — зимний с мансардой и
верандой; брат с готовностью поддержал мой порыв.
— Зимой жить на даче даже лучше, чем летом. Летом поставил палатку в любом месте
у реки, и пожалуйста — отдыхай, а зимой надо теплое жилье, где можно поработать,
покататься на лыжах и отогреться у печки.
Вот так, осененный доверием брата, его зажигательными словами, я и начал
проектировать большой дом с двумя комнатами, прихожей и лестницей на второй
этаж. Основные контуры и характеристики жилища я скопировал с подобных домов в
поселке, но внес в них несколько удачных, на мой взгляд, поправок. Ну а разные
крепления и стойки содрал один к одному с работ профессиональных мастеров —
здесь оригинальничать было опасно. Короче, главные требования, которые я
предъявлял к нашей будущей обители, были: простота, удобство и прочность. Без
всяких излишеств и украшательств. Брат оценил мои старания и без колебаний
подписал проект.
В разгар работы над планом дома я позвонил председателю товарищества и спросил,
в каком месте участка можно ставить дом. Председатель, пожилой рассеянный
человек, всю жизнь занимался литературным трудом и был далек от всяких будничных
дел, но выйдя на пенсию, вдруг взвалил на себя ношу организатора. Зачем ему это
понадобилось, я узнал позднее, когда его участок заполонила туча детей и внуков,
и один из его сыновей обронил:
— В творчестве отец всего добился, теперь хочет проявить себя в новом качестве.
Так вот, выслушав меня, председатель сказал:
— Ставьте дом где хотите и как хотите. Это дело вкуса, — и, как бы глубоко
проникая в человеческую душу, добавил: — Разве вы не заметили, у нас в поселке
каждый по своему сходит с ума.
Это было крайне смелое заявление — в то время ходили страшные слухи о комиссиях,
которые шастают по поселкам и при малейшем отклонении от плана, сносят строение
бульдозером. И вдруг такая смелая парадоксальная мысль! Как все парадоксальные
мысли, она, бесспорно, была красивой и ободряющей, зовущей к творческому поиску,
и я отважился на нестандартное решение — ставить дом посреди надела.
Сразу же после майских праздников мы с братом приехали на участок и в
приподнятом состоянии духа осмотрели свои владения. В уже зеленеющих ветвях
распевали соловьи, пахло сохнущим торфом, первой травой. По периметру делянки
меж деревьев лежали строительные материалы, аккуратно накрытые рубероидом и
переложенные палками для вентиляции. Я любовался участком, вдыхал теплый
весенний воздух, слушал соловьев и кукованье кукушки в лесу и перед глазами
вырисовывался дом с островерхой крышей и большими светлыми окнами.
Мы застолбили место под фундамент и начали спиливать деревья, выкорчевывать пни,
вырубать кустарник; было жалко губить березки и елки, но требовалось никак не
меньше тридцати квадратных метров. Когда мы расчистили необходимую площадь и
выкопали канавы под арматуру, появился сосед пенсионер Виктор Петрович,
придирчиво осмотрел нашу работу, нахмурился и сразу определил степень нашей
глупости:
— Чтой-то вы не то делаете. Почему канавы посреди участка? Дом должен стоять в
пяти метрах от улицы.
— Председатель сказал “ставьте где хотите”, — проговорил я. — А ближе к улице у
нас красивые березки, мы хотим их оставить.
— Наш председатель ничего не смыслит, — усмехнулся Виктор Петрович и погрозил
кулаком. — Ему все до фонаря. А я вам ответственно заявляю — приедет приемная
комиссия, у кого дом стоит не по плану, заставят передвигать... Здесь многие
занялись самодеятельностью, это им дорого обойдется. Они еще поплатятся за свое
легкомысленное творчество. Есть четкие установки: дома должны стоять в линию и
не выходить за определенные габариты.
Он назвал цифры и я облегченно вздохнул — мой проект предусматривал даже более
скромные размеры. Но канаву пришлось засыпать и спиливать деревья на новом
месте.
— Небольшая накладка, — сказал брат. — Не вешай нос. Чрезмерные огорчения, да и
радости — не от большого ума. Надо смотреть на жизнь философски, отстраненно. И
в любой ситуации прежде всего стоит улыбнуться — ведь все проходящее. А деревьев
у нас и так больше, чем на всех участках, их все равно придется разрежать, ведь
они будут мешать друг другу, да и дом должен освещаться солнцем, иначе начнет
гнить.
— Откуда ты все это знаешь? — осведомился я, подивившись его компетентности в
этих вопросах.
— Успел прочитать массу литературы, — с гордостью откликнулся брат. — И потом,
что же ты думаешь, я зря прожил сорок два года? Думаешь, ты один умный? Ты
всегда меня недооценивал.
В одну из суббот с помощью двух друзей мы сколотили просторный сарай-времянку и
поставили в нем чугунную печку, потом завезли в сарай инструмент, две тахты и
стулья — вполне приличную мебель, которую кто-то выкинул на помойку (денег на
новую у нас не было, а долги множились). Теперь у нас имелся кров — надежное
укрытие от непогоды, можно было приступать к закладке фундамента.
В следующий выходной день начали бурить грунт и ставить сваи. Сложность
заключалась в том, что через каждые полметра бур упирался в топляк, который
приходилось долбить ломом и топором, приваренным к водопроводной трубе. За три
субботы мы проделали основную черновую работу: пробурили шестнадцать скважин,
установили в них четырехметровые асбестоцементные трубы, связали их арматурой и
сколотили опалубку — некие траншеи из досок. Предстояло самое трудное —
приготовление бетона и заливка его в эти самые траншеи. Для подобной работы
требовались немалые силы и мы с братом собрали всех тех, кто помогал перевозить
брус — тот же состав — и предварительно, в середине недели, завезли к участку
пять самосвалов песка и гравия — целую гору сыпучего материала. Что было удобно
— шоферы, возившие песок и гравий на какие-то промышленные стройки, время от
времени заезжали в поселок и предлагали свой груз — как известно, это в нашем
Отечестве в порядке вещей. Но что было неудобно и странно (об этом не
позаботилось правление товарищества) — так это отсутствие дорог между участками.
В поселке проложили только центральную дорогу “Бродвей”, на нее и свалили
материал, а дальше, к участкам, таскали на себе, возили на тележках и тачках.
Хорошо еще, что наш участок прилегал к “Бродвею”, но каково было тем, кто
строился у леса?! Короче, мы с братом три полных дня возили тачки с песком и
гравием. Устали жутко — болели все мышцы, песок был в волосах и во рту, а
гравий, каким-то таинственным образом, набился даже в карманы брюк. От усталости
в голову полезли унылые мысли — я засомневался, сможем ли самостоятельно сделать
фундамент, основу дома.
— Тот, кто сомневается в себе, не уверен, что победит — побеждает, — сказал
брат. — А кто самонадеян, уверен в себе, своей непобедимости, — проигрывает.
— По-моему, как раз наоборот, — буркнул я.
Тем не менее, с каждым днем мы чувствовали, что по-настоящему втягиваемся в
физический труд и подходим к пику формы, когда устанавливаются серьезные
рекорды. Ну а потом наступила сущая пытка — три жаркие злосчастные субботы, о
которых впоследствии мы вспоминали с содроганием. Шесть здоровых мужчин под уже
горячим солнцем, раздевшись догола, отбиваясь от наседавших комаров, точно
заведенные, таскали тяжелейшие ведра с бетоном и выливали его в опалубку. Мы
работали с раннего утра до позднего вечера, почти без перекуров, с недолгим
перерывом на обед — это был ключевой момент строительства. В память о тех
субботниках мы вмонтировали в плотную литую массу фундамента бутылку с запиской
к потомкам, в которой поставили свои имена, с уверенностью, что наше сооружение
простоит сотню лет и потомкам будет небезынтересно узнать, кем являлись их
предки и как они умудрились на болоте поставить такой замечательный фундамент. В
еще большую память о тех днях позднее друзья оставили множество пустых бутылок
на моем балконе.
Надо сказать, что фундамент мы действительно отгрохали на славу — он вызывал
удивление. Ясное дело, удивление бывает разное: восхищенное, неприязненное,
ироничное и прочее, и бывает, удивляется один человек или группа людей, или все,
кто способен удивляться. Так вот, к нашему фундаменту подходили целые оравы
дачников, восторженно причмокивали, отпускали комплименты, а мы деловито
показывали отдельные совершенства закладки, смакуя детали, объясняли что к чему,
напористо рекламировали свой метод заливки бетона. Наш фундамент, как
воодушевляющий пример, приезжали фотографировать из других поселков те, кто еще
только собирался осваивать участки. Слух о нашем необыкновенном фундаменте
прокатился по всей истринской области, и к нам посыпались заманчивые
предложения, но мы скромно отказывались — повторить подобную работу не было сил.
Иногда на наш участок заглядывал деловой, энергичный мужчина с выпученными, как
у мороженого судака, глазами. Его фамилия была Кульдин. Этот Кульдин нас
попросту изводил болтовней. Он явно страдал гигантоманией и собирался строить не
дом, а дворец. То возвещал, что достал двадцать тысяч финских кирпичей, то
показывал на свой участок в конце улицы, где экскаватор копал котлован под
фундамент, то выбегал на дорогу встречать подъемный кран, который должен был
“укладывать бетонные блоки”.
— Болтун, фактуристый дурак, — говорил о нем сосед Виктор Петрович. — Абсолютно
неграмотен и чудовищно груб. Прикатит на своей “Волге”, наорет на рабочих и
уезжает. Сам не знает, чего хочет. То блочный фундамент, то плавающий, то
кирпичный дом, то брусовой. Надоел всем... Здесь ведь литераторов раз-два и
обчелся. Полно тех, кто влез по блату или за взятку, или достал для товарищества
столбы, провод. Есть один полковник — его солдаты выравнивали дорогу... Вот и
огораживают свои усадьбы, ругаются за каждые двадцать сантиметров.
— Чем разнообразней соседи, тем интересней технология отношений, — сказал брат.
— Мне всегда нравились люди, которые не похожи на меня и поступают, и смотрят на
мир не так, как я.
— Ну-ну, — пропыхтел Виктор Петрович. — Посмотрю на вашу технологию. Я-то
руководствуюсь английской поговоркой: “Чем выше забор, тем лучше соседи”.
Дальше уже началась интересная работа — укладка бруса. Мы выпиливали пазы,
высверливали гнезда под штыри, перекладывали связки паклей. За рабочий день
делали по четыре венца, и стены методично росли прямо на глазах; а когда
вставили оконные рамы и дверные косяки, явственно обозначились контуры дома. От
этого промежуточного результата душа приходила в восторг.
Стоял июнь. Кое-кто из наших постоянных помощников был в отпуске, и теперь мы
оставались на участке с ночевкой — благо имели комфортабельный сарай.
На этом этапе строительства комары исчезли, но появились слепни и оводы, в
сравнении с которыми комары — всего лишь докучливые нытики; теперь во время
работы мы отбивались от настоящих вампиров. Случалось, в запарке у нас возникали
горячие перебранки, едкие, зубастые нападки друг на друга и пересуды: каким
образом устанавливать те или иные крепления. Тогда брат, как идейный вождь
нашего клана, и я, как руководитель строи-тельных работ, посылали делегатов к
застройщикам на соседние участки, и потом, сбалансировав опыт мастеров, находили
целесообразное, приемлемое для всех решение.
С наступлением темноты, поужинав (разумеется под “Столичную”, иначе как снять
напряжение?), долго сидели у печки и, вдыхая запах дыма, с невероятным напором
дружелюбия восхваляли друг друга за проделанную за день работу.
Ночи были теплые; громко кричали лягушки в канавах, сквозь щели сарая тянули
многослойные запахи: распиленной древесины, стружки, смолы, грибов-сыроежек,
папоротника — эти запахи смешивались с табачным дымом и дымом из печки, и
получался дурманящий букет — во всяком случае, спали мы крепко.
Днем во время перекуров наведывались к соседям. У нашего непосредственного
соседа Виктора Петровича дом был в полном сборе: брусовой, с обширной террасой,
на которой виднелась плетеная мебель, и добела выскобленным крыльцом, обсаженным
бело-розовыми гладиолусами.
— Этот дом мне обошелся в копеечку, — сообщал Виктор Петрович. В него вложил все
свои сбережения и сбережения покойной жены. Мечтал иметь дачу — хорошую
мещанскую добродетель, думал — дети с внуками будут отдыхать. А они внуков
устроили в лагерь, сами укатили в Ригу, а я превратил дачу в склад ненужных
вещей. И ковыряюсь здесь один, пропади она пропадом, эта дача... Вам вот что
скажу — плюньте на это дело. Пока молоды, на кой черт вам дача?
— У нас тоже мечты — поработать руками, — сказал брат.
— Забросьте подальше ваши мечты, пора ехать к морю, ведь наступило лето! Чего
дышать цементом, опилками?! Море — вот достойная мечта для молодых людей!
— Но мы далеко не молодые, — вставил я.
— Молодые! Чертовски молодые! — резко бросил Виктор Петрович и я, в самом деле,
почувствовал, что сбросил десяток лет.
Через улицу с нами соседствовали два интеллигентных научных сотрудника. Они,
вроде нас, ставили дом своими силами. Жили в палатке, готовили обед на паяльной
лампе, работали как проклятые, с восхода до заката солнца.
— Мы творческие люди, — говорили “интеллигенты”. — Дача нам нужна для уединения,
спокойной плодотворной работы, как душевное прибежище. А место здесь — лучше
нельзя придумать. Такое место мы искали давно.
— Искали болото, комаров? — вставил кто-то из нашей компании.
— Болото осушим. Сопротивление среды заставляет художника преодолевать
трудности, закаляет дух. А комары?! Все животные имеют право на жизнь, даже те,
кого не хочется ласкать...
Интеллигенты, герои духа, говорили все правильно, как по учебнику, тем не менее
вселили в нас определенный заряд оптимизма.
Около леса строился редактор какого-то еженедельника, мужчина моего возраста.
Приветливый, веселый, он всегда встречал нас как закадычных приятелей: угощал
чаем, включал магнитофон “для хорошего настроения” и доверительно сообщал, что
дача ему нужна как воздух, что на ней будет собирать друзей.
— Я, видите ли, компанейский человек и люблю общество, — говорил он. — У меня
много знакомых, но в городе, сами понимаете, по-настоящему не покутишь. А здесь
есть где порезвиться... Делай что хочешь, хоть стой на голове... И никто за
тобой не следит, и разговоры не подслушивает.
Часто по воскресеньям на электричке приезжали жены наших друзей, а к неженатым —
приятельницы. Я думал, женщины просто проявят заинтересованность нашей работой,
в крайнем случае примут снисходительное участие в строительстве и будут
досаждать дурацкими комментариями и подзуживаниями, но они сразу вошли в
тонкость дела и продемонстрировали прямо-таки бурную деятельность: азартно
запихивали паклю в пазы, с невероятным рвением что-то поддерживали, подносили,
при этом некоторые из них обна-ружили недюжинные таланты и организаторские
способности, гораздо большие, чем их мужья и поклонники. Но, конечно, главное —
они всегда привозили с собой свежие овощи и готовили потрясающие обеды, ну а
участок благоухал от запахов духов, точно парфюмерная фабрика, после чего их
заметное участие в строительстве становилось еще заметнее.
Только жена брата ни разу не появилась на участке. Еще зимой, когда брат
заикнулся про дачу, она сказала, что всю юность прожила за городом и у нее
аллергия на всякую загородную жизнь. Забегая вперед, скажу — свое принципиальное
неучастие в строительстве она все же нарушила когда мы наполовину собрали дом;
она решила “нанести визит вежливости”, но внезапно влюбилась в участок и с таким
горением взялась его обустраивать, что брат испугался и мне шепнул:
— Как бы она не забросила свою основную работу. Она очень увлекающийся человек.
В полдень мы всей командой отправлялись купаться на водохранилище. С погодой нам
повезло — за весь июнь не было ни одной капли дождя. За июнь мы полностью
сложили стены дома и сколотили каркас мансарды, и за этот месяц все похудели,
загорели, выглядели поджарыми, помолодевшими, хотя и вступили в ряды бородатых и
длинноволосых. Работа на свежем воздухе, под жгучим солнцем, стала для нас
лучшим отдыхом. Мы излечились от всяких радикулитов, бронхитов, головных болей и
грустных мыслей. Ясное дело, наши тела покрылись ссадинами, порезами, синяками,
поскольку мы не очень-то заботились о мерах предосторожности, но все эти шрамы
женщины рассматривали как ордена и их восхищенные взгляды были лучшим
вознаграждением за наши, можно сказать, добровольные страдания.
Теперь, возвращаясь в город, мы проезжали мимо деревень, в которых на табуретах
продавались цветы — вдоль дороги устраивались настоящие выставки — машины катили
словно в оранжереях, среди всевозможных ароматов.
В июле занялись вторым этажом — мы торопились навесить крышу, опасались капризов
погоды, но дни по-прежнему стояли абсолютно безоблачные и жаркие. Вообще лето
было как по заказу. Только однажды, и именно в тот момент, когда мы прибили на
крыше последний лист шифера, послышались отголоски грома и, словно для проверки
нашей работы, сверху рухнул короткий ливень.
Крыша придала полноту и целостность всему строению, она как бы венчала наш
трехмесячный труд. Теперь все чаще мы откладывали работу, отходили от участка на
некоторое расстояние и с гордостью рассматривали свое творение — это было
зрелище, способное взволновать любого — во всяком случае, у подружек наших
приятелей оно вызывало священный трепет.
Иногда я думал, что дачи — своего рода игрушки взрослых людей, что с годами
человек, достигая определенного возрастного пика, идет назад — как бы живет в
зеркальном отражении прошлого — в пятьдесят лет ощущает прилив сил
тридцатилетнего, после пятидесяти влюбляется как в юности — а почему и нет?
Затем, точно подросток, заново открывает мир (смотрит на привычные вещи
по-новому), и под старость окончательно впадает в детство. Такое положение вещей
меня вполне устраивало — особенно предстоящие годы и связанные с ними
романтические приключения.
Теперь каждый раз, возвращаясь в город, меня угнетали стены холостяцкой квартиры
— я чувствовал себя страдальцем, замурованным в железобетонную коробку, —
какие-то невидимые силы тянули в лесной поселок, в дом, наполненный солнцем,
сверкающий широкими окнами, пахнущий стружкой и смолой. Случалось, звонил
кто-нибудь из приятелей и спрашивал: “Куда пропал?”. Я начинал подробно
рассказывать, но приятель перебивал:
— Участок, дача, — это звучит слишком респектабельно, это не для тебя. На кой
черт тебе эта дача?! Сколько ты собираешься жить?! Время ведь безжалостно. И
вообще, что за собственнические интересы?! Вот так многие — начинают жить с
думой обо всем человечестве, а заканчивают дачами, “Жигулями”!
Я оправдывал свое грехопадение, объяснял, что люблю строить, что-то делать
руками, хочу проверить себя, доказать, что могу...
— С дачами одна морока, — не унимался приятель. — Кончится работа, начнется
ремонт. Известное дело — отец строит, сын живет, внук ремонтирует. Но тебе-то и
жить там не придется — ухлопаешь на нее последние годы, а ремонтировать некому,
ведь ни у тебя, ни у брата нет наследников.
— Мне главное — построить, — стойко повторял я, прекрасно понимая, что мой довод
неубедителен.
До конца июля мы настелили полы, сколотили внутренние перегородки и лестницу на
второй этаж. Потом снаружи стены пропитали олифой, сделали крыльцо и во входную
дверь вставили замок. Дом был готов, и выглядел не просто красиво, а потрясающе,
неким совершенством, хотя это слово звучит неуместно — это уж я хватил чересчур.
С другой стороны — почему чересчур?! Ведь совершенные вещи существуют в глазах
зрителей, а в моих глазах наш дом именно таким и был.
На новоселье один из друзей притащил разборный стол, другой — табуретки, третий
— раскладушку и матрац, четвертый — посуду; мы с братом перенесли из сарая
мебель — обе тахты и стулья, и дом принял вполне обжитой вид. О сложной
комбинации запахов внутри дома не говорю — в нем стоял особый древесный дух. Всю
ночь мы сидели под керосиновой лампой и произносили тосты в собственную честь и,
понятно, словесных красот не жалели.
Ну а за август сделали хозблок, туалет и душ — это уже для нас, закаленных, было
разминкой, хотя порой работали до темноты, пока виднелась шляпка гвоздя. Таким
образом, дом мы построили, участок более-менее освоили, но странное дело — после
этого и для меня и для брата загородная обитель потеряла всякий интерес; цель
была достигнута, впечатлений получено предостаточно, все запахи какие можно —
впитали, душа требовала успокоения. Брат заявил:
— Все-таки от долгого физического труда немного тупеешь. Мне уже снятся всякие
пазы, баклашки, отвесы. Я соскучился по умственной работе.
А я подумал: “Еще только сентябрь, не поздно съездить к морю, застану бархатный
сезон”, — и укатил на неделю в Крым.
Я думал — может, друзья переберутся на нашу дачу или хотя бы станут на ней
проводить выходные дни. Не тут-то было. Их уже настолько охватила строительная
лихорадка, что они тоже где-то выбили участки и начали завозить материал, и,
разумеется, рассчитывали на нашу с братом бескорыстную помощь. Вот так и
получилось, что до следующего года мы с братом все свободное время проводили на
участках друзей, а свою дачу больше не видели. И на следующий год побывали на
ней всего дважды: первый раз, когда проложили водопровод, второй — когда провели
электричество. За это время в поселке произошли занимательные и грустные
события.
“Интеллигенты” неожиданно для всех продали свой дом и, по слухам, прилично
обогатились. Перед продажей в их парнике красовались огромные красные помидоры.
Такой урожай на торфянике выглядел сказкой.
— Вот хозяева, так хозяева, — охали и ахали дачники.
— Японская рассада, — посмеивались интеллигенты.
Но с их отъездом выяснилось, что помидоры им прислали родственники из Саратова и
они просто привязали овощи “ради забавы”.
Редактор еженедельника обнес участок глухим забором и разводил в парниках
клубнику на продажу; никто из знакомых к нему не приезжал.
Деловой, энергичный Кульдин так ничего и не построил — в его котловане,
заполненном водой, плавали караси.
А Виктору Петровичу не повезло — он надорвался и получил инфаркт, и, пока лежал
в больнице, его дом сгорел; электропроводку прогрызли мыши, и, когда дали ток,
произошло замыкание. Сухой дом вспыхнул как факел и полностью сгорел за полчаса.
А наши березы почернели от копоти.
На этом рассказ о строительстве дачи можно закончить, но необходимо выразить
благодарность друзьям помощникам:
Инженеру Доменову, неутомимому истребителю крепких напитков. Его определенные
задатки в строительном деле пошли нам на пользу. Жаль, что его невзыскательный
вкус и ошибочные, исключающие друг друга предложения доставляли немало хлопот
его напарникам по работе. И его редкий характер, необычная сущность — сочетание
капризности с изнеженностью — не прибавляли нам радости. В дополнение к этому,
по вечерам он, расслабившись, слишком много нудел о своем предстоящем разводе с
женой — эта волнующая история, проникновенное излияние с трагическим уклоном, не
скрашивало наше пребывание на участке. Хотя, по некоторым сведениям, Доменов
просто создавал легенду о себе, чтобы его мелковатая роль в строительстве
покрупнела.
Физику Вирко, который за всю жизнь не забил ни одного гвоздя (два раза пробовал
— отбил пальцы), но во время строительства проявил высокие человеческие качества
— благородство и порядочность (в некотором роде), брался за самую тяжелую работу
(кроме заколачивания гвоздей) и, в отличие от Доменова, делал это не только
когда на него глазели женщины. В опасностях обострялась его восприимчивость, но
он не терял чувства меры — сам никогда не рисковал, но любил смотреть, как
рискуют другие — и не терял чувства юмора — его юмор (без пошлости и циничных
острот) работал безотказно, а его выдержка и обходительность сглаживали
разногласия, то и дело возникающие в нашем клане. Только при закладке фундамента
Вирко дал маху. Когда-то он неудачно шабашничал и, используя свой болезненный
опыт, осмелился заявить:
— На таком фундаменте дом завалится, как пить дать. Возмездие не заставит себя
ждать. Конечно, можно стены подпереть балками — это даже будет оригинально.
Всяким ротозеям скажем, что так и задумали. Что-то вроде башни в Пизе.
К счастью, его мрачные пророчества не подтвердились.
Гидрологу Куклеву. Этот ярый противник всякой привязанности к земле, все-таки
смилостивился нам помочь и по-настоящему трудился на участке, и, кажется,
впоследствии изменил свои искаженные представления о застройщиках. Только
напрасно он постоянно бахвалился мускулатурой и, что совсем отвратительно,
мгновенно забрасывал работу, стоило появиться на улице какой-нибудь дачнице; как
правило, до конца дня его больше не видели. Эти его пристрастия к женскому полу
оказались настолько живучи, что не помогали никакие уговоры и угрозы. Возможно,
он прикидывался ловеласом, чтобы увильнуть от работы, возможно, им и был.
Инженеру Зайцеву, который, несмотря на уважительные причины — огромную занятость
на работе и в семье — несколько раз приезжал на стройку и не рассматривал это
как подвиг. Сторонник непререкаемой власти, он не признавал “всякие
интеллигентные штучки” (компромиссы), сразу присвоил себе полномочия прораба и
дал нам понять, что быть его учеником почетно. Зайцев зычно отдавал команды,
которые мы не всегда выполняли — чаще поступали наоборот, но он не рассматривал
это как удар по самолюбию, поскольку убежден в своей исключительности — считает
себя великим человеком, а великий человек, естественно, и должен быть
великодушным. Правда, иногда Зайцев вставал в артистическую позу и произносил
странные слова:
— Чтой-то вы не тем тоном со мной разговариваете, не радуетесь общению со мной?!
Понятно, в этих словах сквозила мания величия. И все же главное — своими
руководящими словами (“Проверь отвесом!.. Держи угол наклона!.. Не забывай про
технику безопасности! Техника безопасности — святое!”) и безудержной активностью
Зайцев задавал энергетический ритм работе, подстегивал других и никому не
позволял отлынивать. Кстати, именно благодаря Зайцеву мы и заполучили брус.
Именно он заметил, как брус выгружали из вагонов и настоял, чтобы заведующий
отпустил нам высококачественный материал. Помнится, заведующий выслушал
пламенную речь нашего друга и раздраженно спросил:
— Да кто у вас, в конце концов, хозяин?
— Хозяин у нас дурак! Решаю все я, а на него только оформляем, — Зайцев показал
на меня и остальные друзья активно закивали.
Заведующий шмыгнул носом и выписал брус.
Что и говорить, Зайцев настоящий друг... В свой последний визит, когда уже
заканчивались отделочные работы, он водрузил на крыльце российский флаг (с
простыню) и сказал:
— Ну а теперь продайте дом и на вырученные деньги купите яхту, благо
водохранилище под боком. Покупателя вам найду.
— Неплохая мысль, — брат вопросительно посмотрел на меня. Потом перевел взгляд
на наше сооружение и погрустнел.
Дача действительно нам не нужна, но мы слишком много вложили в нее сил, слишком
добросовестно ее делали, слишком много внесли в нее находок, собственных
строительных законов — ведь от незнания всегда открываешь новое, уходишь от схем
— короче, мы вложили в дачу душу, и она дорога нам, как лучшее из всего, что мы
сделали своими руками, как деревянный памятник самим себе.
Здесь читайте:
Леонид Сергеев. Заколдованная. Повести и рассказы. М., 2005.
Леонид Сергеев. До встречи на небесах. Повести и рассказы.
М., 2005.
Леонид Сергеев. Мои собаки. Повести. М., 2006.
|
