|
|
Леонид Сергеев
До встречи на небесах
ЗИМА НА СТАНЦИИ ЗАЙМИЩЕ
Зимой станция Займище становится невидимкой: поезд пронесется, пассажиры
ее и не заметят, разве только два-три окна, еле выглядывающие из-за
сугробов. Без лыж в Займищах и шага не ступишь — сразу утонешь по пояс. На
лыжах мужчины ходят в Юдино на работу, женщины — в васильевский сельмаг,
ученики старших классов — в юдинскую школу (в Займищах только начальная). И
почтальон, и врач приходят в Займище на лыжах.
Первое время для Кати ходьба на лыжах была сплошным мученьем — ее обгоняли
даже шкеты, которые и ходить-то недавно научились, — но к середине зимы она
освоилась на лыжне и местные присвоили ей звание “лыжницы юношеского
разряда”.
Учительствовать в займищенскую школу Катю направили после окончания
Казанского пединститута. Школа представляет собой большую избу с двумя
трубами — в классах стоят печки; их топит дед Архип, он же дает звонок на
урок и с урока. Около печек в классах находятся раздевалки и лыжные стойки
для ребят из Васильево, которые приходят в школу на лыжах. Что Катю больше
всего удивляет — васильевские ребята никогда на занятия не опаздывают, а
свои, которые живут под боком, частенько приходят в класс после звонка.
Особенно сорванец Коля Попов; этот четвероклассник не только постоянно
опаздывает на занятия, но и во время уроков выкидывает разные номера. Как-то
явился в класс, весь увешенный маленькими лампочками: одну повесил за ухо,
другую на руку, третью на шею и, когда Катя вызвала его к доске, замкнул в
кармане батарейку и весь зажегся, как новогодняя елка. Ребята ценят таланты
Попова, и на переменах за ним таскается ватага почитателей. Учится Попов
неплохо, но своими проделками доставляет Кате немало хлопот — ведь на уроке
ребята постоянно ждут его выходок.
Однажды с Поповым случилась неприятная история: из школы он направился к
приятелю в Васильево, но внезапно поднялась метель, мальчишка сбился с
дороги, стал блуждать, а когда выбился из сил, сел под елку и заснул. Его
обнаружил какой-то смышленый васильевский пес, стал покусывать, тянуть за
воротник — Попов очнулся — пес и привел его в деревню. После того случая
районные власти в непогоду выделяют для школьников розвальни и кобылу.
Услышат ребята колокольчик кобылы, выскакивают на улицу и бегут к саням —
спешат занять передние места. К концу занятий розвальни подают к школе
снова.
Катя снимает комнату у Терентия и Клавдии Егоровых; Терентий работает
путевым обходчиком, Клавдия — стрелочницей; детей у них нет и они с первых
дней привязались к молодой учительнице и искренне радуются, когда к ней
заходят ученики, а они заходят к ней чуть ли не ежедневно — за книгами.
Большую часть зимы в Займищах стоит величественно-торжественная тишина.
Утром Катя просыпается и некоторое время нежится в постели — в избе светло,
тихо, на окнах морозные затейливые узоры, в сенях колготится Клавдия, что-то
покрикивает во двор Терентию. В двух часах езды на пригородном — Казань,
родные, подруги, но Катю совершенно не тянет в город; она радуется, что
наконец живет самостоятельно, имеет свою комнату, любимые книги, интересную
работу и что посельчане называют ее уважительно-ласково “наша учителка”.
Вскочив с кровати, Катя надевает халат и валенки и бежит в сени к
рукомойнику; плещет на лицо холодную, стянутую хрупким ледком воду,
обжигается, поеживается, вытирает лицо полотенцем и выходит на обледенелое
скрипучее крыльцо. Утро яркое, звонкое; на сугробах качается пухлый ночной
снег, меж домов, как гирлянды, провисают провода, покрытые мохнатым инеем.
Катя рассматривает цепочки птичьих следов на снегу, слушает шорох падающих,
точно перья, хлопьев, потом бежит к сараю снимать выстиранное накануне
белье; снег скрипит под ногами, Клавдины валенки тонкие — чувствуется каждая
выемка на дороге — и надела на босу ногу, а жарко. Белье на морозе твердое,
как жесть — еле снимается с веревки; Катя приносит белье в избу, оно
оттаивает — по полу текут ручейки.
В избу входит Терентий, весь в снегу и клубах пара, складывает у печки
мерзлую охапку дров; поленья пахучие, тяжелые, налиты льдом. Терентий
разгибается, протирает запотевшие очки.
— О, барышня наша проснулась! — говорит и строгает лучины “елкой”,
затапливая печь; вначале дым стелется к потолку, ест глаза, потом печь
растапливается, гудит, в избе становится тепло.
Катя одевается, завтракает и спешит в школу.
По вечерам у Егоровых уютно: потрескивают дрова в печи, шипит самовар,
тикают ходики. Пронесется товарняк — стекла задребезжат, промчится скорый —
за окном мелькнет цепочка огней. По вечерам Катя проверяет тетрадки
учеников, читает книги, слушает радиоприемник. Бывает, Терентий с Клавдией
приглашают ее выпить медовухи. Клавдия выпьет, раскраснеется, начнет
рассказывать Кате о своем житье-бытье, о том, как до замужества жила в Юдино,
как работала на кожевенной фабрике, ходила в кино, на танцы...
— А здесь только обметаю стрелки да поднимаю шлагбаум, — вздыхает Клавдия. —
Я и забыла, когда в городе была, наряжалась. Хожу вон в дохе
латаной-перелатаной, даже собаки на меня лают — принимают незнамо за кого...
Терентий пьет молча, сосредоточенно, смакуя каждый глоток, медленно
закусывает, время от времени поправляет очки и шмыгает носом — явно
чувствует себя неловко — получается, он испортил жизнь жене, перетащив ее
сюда, в захолустье. Только когда Катя похвалит медовуху, морщины на его лице
разглаживаются.
— Пчелы это работяги, — говорит Терентий. — У меня, барышня, всего три улья,
ты видела, а сколько я в прошлом году меда собрал?! Два ведра. Если б не мои
пчелы, урожай в садах был бы в два раза меньше. Мои пчелки вкалывают... Ты
давай, пей медовуху-то, не стесняйся. Это ж лучше всякого лекарства. Можно
всю жизнь одну медовуху пить и не брать в рот никакой другой пищи, все одно
будешь здоров.
В прошлом году в декабре два дня кружила метель: всю станцию завалила
снегом, засыпала тропы, занесла калитки, залепила окна, замуровала двери.
Потом пурга стихла, появилось солнце, оттаяли стволы сосен, по макушкам
елей, осыпая снег, запрыгали белки. Целый день посельчане откапывали проходы
к калиткам, сараям, колодцам; железнодорожники расчищали линию.
После той метели Катя предложила ученикам устроить лыжный поход в Юдино; в
воскресенье утром уложила в рюкзак бутерброды и термос с горячим чаем,
натерла лыжи стеариновой свечкой, чтобы не было подлипа — так ее научили
ребята, и подошла к школе — месту сбора лыжников. Признанный школьный лидер
Коля Попов уж выстроил ребят в цепочку, сам встал во главе группы, а Кате
отвел важную роль замыкающей.
Лыжня петляла в лесу, среди деревьев и кустов с огромными рыхлыми наносами,
среди глубоких скрипучих сугробов с отпечатками лап лесных обитателей. День
был солнечный, от деревьев падали длинные тени; то тут, то там рушились
отяжелевшие снежные шапки, поднимая дымные облака, и по всему лесу
прокатывалось: “П-ффф!” А когда лыжники задевали кусты, заснеженные ветки
пружинили, и с них текли водопады холодных искрящихся иголок.
— Зимний лес — самое красивое на свете! — восклицала Катя и юные лыжники
отвечали ей бурным ликованием.
В Юдино остановились в клубе кожевенной фабрики, отдохнули, съели Катины
припасы, сходили в районный музей и к вечеру на пригородном вернулись в
Займище.
Перед прошлым Новым годом Терентий сообщил Кате, что скоро в Займище
прибудет строительный отряд прокладывать вторую колею из Юдино. Через
несколько дней по дороге в школу Катя увидела на запасном пути вагоны с
окнами и железными трубами, из которых курчавился дым. Вокруг вагонов
мужчины пилили дрова, сколачивали ступени, женщины развешивали белье, ребята
расчищали снег.
Строители начали валить лес: первая бригада пилила деревья, обдирала стволы
и грузила на двухосную платформу, потом дрезина увозила их в Юдино. Из
ветвей и щепы жгли костры. За пильщиками шла вторая бригада, которая
возводила насыпь, укладывала шпалы, прибивала костылями рельсы.
В школе появились новички — дети строителей; местные ребята встретили их
настороженно, а Коля Попов и вовсе грубо: девчонок обозвал “воображалами”, а
мальчишек “болванчиками на колесах”. Кате пришлось их примирять: после
занятий пригласила к себе, разговорила, нашла общие увлечения и под конец
сказала:
— ... Есть поверье: если перед Новым годом выкинешь из дома старую вещь,
какую-нибудь рухлядь, то в Новом году приобретешь новую. Давайте сейчас,
перед праздником, выбросим все свои обиды, чтобы в Новом году приобрести
дружбу. И вообще, на такой маленькой станции люди не должны ссориться или
завидовать друг другу. Давайте лучше что-нибудь вместе споем.
В Новый год дед Архип принес в школу промерзшую, съежившуюся елку, и классы
наполнились запахом хвои. Елка отогрелась, распушилась, ее нарядили
самодельными игрушками. Катя поздравила ребят с праздником и каждому
подарила по коробке цветных карандашей, которые заранее купила в Юдино.
Кате двадцать два года и ученики считают ее взрослой, многознающей, они и не
догадываются, что по сути она еще совсем девчонка, что она, как и они,
каждый Новый год ждет волшебства, надеется, что праздник принесет ей что-то
необыкновенное, что-то такое, что изменит ее жизнь. Но праздник приходит и
уходит, а ничего в ее судьбе не меняется.
Только прошлый Новый год отличался от предыдущих. Вечером в школе собрались
взрослые: и посельчане, и строители; кто-то принес проигрыватель с
пластинками, и в разгар застолья устроили танцы. Среди строителей был
парень, машинист дрезины, высокий, светловолосый, он все время улыбался и
что-то напевал. Его звали Геннадий. Он тепло и просто заговорил с Катей:
— А вы, Катя, как я понял, здесь учительствуете? Не возьмете к себе еще
одного, довольно способного ученика, а то у меня математика того, хромает? Я
машинист дрезины и мне, понимаете, без математики никак нельзя.
— Возьму с удовольствием, — улыбнулась Катя. — Только вы не уместитесь за
партой.
— Я буду сидеть на полу, а ребятам скажем, что я второгодник.
— Хорошо, — кивнула Катя.
— А я слышал, Катя, в какой-то стране есть клубы, где людей подбирают друг
другу по наклонностям. Ну, к примеру, я хочу подучить математику, но умею
играть на гитаре, а кто-то знает математику, но хочет выучиться игре на
гитаре. Понимаете, такое сотрудничество дает отличные результаты.
— Наверное, — согласилась Катя. — Значит, вы научите меня играть на гитаре?
— Да нет, — засмеялся Геннадий. — Я ее только осваиваю.
— Тогда научите меня водить дрезину.
— Это пожалуйста. А пока поучите меня танцевать, а то я и танцую неважно. —
Он дружески обнял Катю, и они вышли на середину класса.
Расходились под утро, когда уже начало светать. Выйдя из школы, Геннадий
взял Катю под руку, и они направились в сторону ее дома. Было тихо, в
неподвижном морозном воздухе плавали снежинки, под ногами поскрипывала
свежая пороша. Катя улыбалась, все еще ощущая приятное праздничное волнение;
после танцев ей стало жарко, она расстегнула пальто и, запрокинув голову,
глубоко вдыхала холодный воздух. Геннадий что-то рассказывал, но Катя с
трудом вникала в его слова, только слышала его голос и радостно улыбалась —
ей было необыкновенно хорошо оттого, что рядом с ней шел этот большой и
веселый мужчина.
Они подошли к ее дому и некоторое время молча постояли у изгороди. Потом
Геннадий сказал:
— До свиданья, Катя! Еще раз с Новым годом! — и, поцеловав ее в щеку,
направился в сторону своего вагона.
Катя долго не могла уснуть — вспоминала каждую подробность вечера и торопила
время, чтобы поскорее наступил новый день, когда сможет увидеть Геннадия.
Но на следующий день они не встретились, и еще несколько дней Геннадий не
появлялся на станции.
Школьники заметили — с их “учителкой” что-то происходит: она рассеянно
слушала, сбивчиво рассказывала, то и дело посматривала в окно на вагоны
строителей, а заслышав рокот дрезины, выбегала на улицу. Катя видела —
ребята обо всем догадываются: на переменах девчонки косились на нее, хитро
улыбались, шушукались, а Попов прямо ей в лицо усмехался. Катя краснела,
опускала голову и спешила скрыться за дверью учительской.
Они встретились случайно, когда Катя возвращалась из школы, а Геннадий сошел
с пригородного. Как и в новогоднюю ночь, Геннадий весело поздоровался,
сказал, что ездил в город за инструментом и шутливо спросил:
— Ну, когда мы займемся математикой?
Катя была не в силах что-либо ответить, только улыбнулась и пожала плечами.
Геннадий понял ее состояние.
— Понимаете, Катя, — серьезно начал он, — нас ведь все время посылают то на
одну стройку, то на другую, все время новые места, новые впечатления. Я
непоседа... Года два назад попробовал осесть на одной станции, обзавестись
семьей... Не по мне это... А на дрезине мы обязательно прокатимся, как
только закончим ветку...
Горький комок подступил к горлу Кати, она повернулась и побежала домой.
Через месяц строители все чаще стали поговаривать о предстоящем отъезде;
разбирали террасы, сжигали всякий хлам, и однажды утром Катя увидела, что
вагоны с полотна исчезли. В тот день в классе было тихо, даже Коля Попов
ничем не развлекал ребят и, как казалось Кате, смотрел на нее с жалостью.
Впервые за всю зиму Кате стало тоскливо в Займищах, ее потянуло в город, к
родным и подругам. Кто-то из учеников поднял руку, о чем-то спросил, но Катя
ничего не слышала, смотрела на пустынную запасную колею, и ее глаза
наполнялись слезами.
В конце февраля в воздухе почувствовалось приближение весны: в тени снег
темнел и оседал, а на солнцепеке уже во всю плавились дырявые снежные корки.
Иногда по вечерам налетала пурга и крутила снеговороты по закостенелому
насту, но днем уже по стеклам ползла слепящая рябь, и пол становился желтым
от солнца.
В марте с крыш закапало и в лужах появились льдинки, как битое стекло. Коля
Попов притащил в школу маленького снеговика и предложил запихнуть его в
школьный погреб.
— Простоит до следующей зимы или не простоит? — спросил он Катю.
Катя только улыбнулась.
А потом наступило лето и на Займище со всех сторон стал наседать лес, и
снова станция превратилась в невидимку: поезд проносился, пассажиры ее и не
замечали, разве только два-три окна, мелькнувшие в листве.
Здесь читайте:
Леонид Сергеев. Заколдованная. Повести и рассказы. М., 2005.
Леонид Сергеев. Вперед, безумцы!. Повести и рассказы.
М., 2005.
Леонид Сергеев. Мои собаки. Повести. М., 2006.
|
