ХРОНОС:
Родственные проекты:
|
Заколдованная
Рассказы
НОВОГОДНИЙ ПОДАРОК
Теперь, когда я стал старым и смотрю на прожитые годы с огромной высоты, так
хотелось бы забыть многие свои слова и поступки. Не тут-то было — они наседают
со все возрастающей силой и я только догадываюсь, какая жестокая расплата ждет
меня на небесах. Вспоминая прошлое, даже и не знаю, чего я сотворил больше —
хорошего или плохого. Правда, недавно припомнился один случай, когда поступил
вполне достойно. Это не было героическим подвигом — всего лишь незначительное
действие — серьезный писатель и не взялся бы за такой сюжет, — но я не писатель,
а просто литератор, и расскажу об этом случае, не заботясь о чистоте жанра —
пусть это будет нечто среднее между рассказом и очерком.
В молодости, после женитьбы, я некоторое время жил у родителей жены — мы ютились
в одной комнате, перегороженной шкафом, да еще в коммуналке. Теща во мне души не
чаяла; единственно в чем меня обвиняла — это в том, что я не умею
«хозяйствовать» (она работала продавщицей в «хозтоварах») и время от времени
рассказывала про «обеспеченных» поклонников, от которых ее дочь «дуреха»
отказалась ради меня «художника голодранца», что было правдой — весь мой капитал
состоял из мольберта и байдарки. А в остальном, повторяю, теща не чаяла во мне
души.
С тестем мне повезло особенно — он был великим молчальником, и у нас сразу
установились тонкие деликатные отношения, построенные на придыханиях тестя:
— Хм!.. Да уж!.. Чего там!..
Меня вполне устраивал этот птичий язык.
Тесть крепко верил в Бога, и домашних и соседей считал грешниками, не достойными
его внимания; если он с ними и говорил, то поучал или клеймил, и все наставления
заканчивал безнадежным вздохом:
— Да, чего уж там!
И дальше адресовал сам себе:
— Слово не воробей — выпустишь, не поймаешь.
Или:
— Слова — серебро, молчанье — золото.
Раза два в неделю мы с тестем выпивали. Исключительно портвейн. Но во время
постов, которые тесть частично соблюдал, переходили на ликер. В трезвости тесть
на умного не тянул, точнее — выглядел угрюмым дураком, но после первого стакана
становился разговорчивым и даже умным. Как-то изрек свою теорию:
— ...Бог все сделал прекрасно на земле, и хотел, чтоб человек стал ему подобным.
Но человек не стал. От человека все зло на земле... И искусство от дьявола.
Лучше Бога все равно не сделаешь.
После второго стакана у тестя начинались отклонения в две стороны: он или
засыпал на стуле, или шел в киоск за «Вечеркой»; по пути проветривался, обретал
второе дыхание и, вернувшись, предлагал мне «освежиться» еще раз.
Соседнюю комнату занимали тихие супруги. Он — какой-то завбазой, — постоянно
хвастался неимоверными «левыми» заработками. Помнится, я устал подсчитывать его
доходы и никак не мог взять в толк, почему он не купит отдельную квартиру. Его
жену — «самую глупую женщину на свете» (выражение тестя) — отличала лень: целыми
днями она лежала на тахте и смотрела телевизор. Ради справедливости следует
отметить — раз в месяц она пекла яблочный пирог и вкладывала в него всю душу.
Известное дело — ленивые люди если уж что делают, то добросовестно.
С завбазой я покуривал на кухне и, бывало, в момент нашего наивысшего кайфа, на
кухне появлялась его жена. Демонстрируя счастливую семейную идиллию, она
обнимала мужа, целовала, а он отмахивался:
— Полно тебе, экая ты смелая!
Она все ластилась, тянула его в комнату:
— Дорогой, пойдем посмотрим телевизор.
— Спасибо! Насмотрелся до тошноты, — бурчал завбазой и, слабо сопротивляясь,
все-таки шел, при этом успевал мне подмигнуть, как бы говоря: «Ничего не
попишешь! Ради мира в семье, пойдешь не только к телевизору!».
В комнате, примыкавшей к кухне, обитало семейство «скандалистов» (выражение
тестя): шофер Виктор, вся фантазия которого упиралась в бутылку водки, его жена
бухгалтер Татьяна, грузная женщина с низким задом, и их сын Вовка, светлоголовый
ушастый второклассник.
В отличие от наших с тестем невинных выпивок, Виктор хлестал водку стаканами —
полными гранеными стаканами (по его понятиям, наливать не полный — неприлично),
и выпивал каждый день после работы во дворе за бойлерной, и каждый раз с новыми
собутыльниками (и где их откапывал?). В подпитии Виктор был безумен; его безумие
проявлялось по-разному: в будние дни на его лице появлялись какие-то
ненормальные гримасы — похоже, они означали отвращение ко всему, что его
окружало. В конце недели он непременно бил жену. Отлупить в пятницу жену — он
считал святым делом.
Татьяна стойко переносила побои — вероятно, считала их некой священной войной,
необходимым ритуалом каждой нормальной семьи. Но иногда она все же выходила из
себя и отправлялась в крестовый поход на мужа: называла его «неотесанным
увальнем», «алкоголиком», а получив за это очередную оплеуху, кричала:
— Убирайся из дома, скотина! — и убегала в ванную.
Минут через десять, немного остыв, она снова заглядывала в комнату и, увидев
спящего мужа, восклицала:
— Ты еще здесь, скотина?! Фьють отсюда!
Эта игра слов, необычная комбинация «скотины» и «фьють» приводила меня в
восторг, но не нравилось, что дикие семейные сцены видит малолетний Вовка.
Случалось, зареванный мальчишка прибегал к нам и теща с моей женой Валентиной
всячески успокаивали его, совали конфеты, а я рисовал ему зверей.
Надо сказать, Виктор временами производил впечатление толкового, башковитого
парня; временами у него даже проскальзывало чувство юмора, естественно,
грубоватого — на свой шоферской манер. Как-то тесть, пропустив стакан портвейна,
сказал Виктору:
— Что ж ты пьешь водку? Ты ж мусульманин! (у шофера мать была татарка.)
— Во-первых, у меня отец русский — Кочетов, — объявил Виктор, состроив свою
ненормальную гримасу. — Во-вторых, в коране написано про вино, про водку ничего
не сказано. И вообще, религия — сказка для взрослых.
Как-то Вовка при отце на кухне ляпнул:
— А наш папка вчера опять был пьяный!
— Я притворялся, — пропыхтел Виктор.
— Нет! — качнул головой Вовка, твердо отстаивая правду. — Ты был пьяный.
— Что ты городишь, чертенок?! — возмутилась Татьяна, явно не желая «выносить сор
из избы», как будто пьянство ее мужа было для нас новостью.
— Тебе уже девять лет и пора научиться отвечать за свои слова, — проговорил
Виктор, завышая требования к сыну. — Иди делай уроки, — он легко шлепнул Вовку
по затылку.
Скандалы и драки в том семействе продолжались до тех пор, пока Виктор не завел
на стороне «тихую собутыльницу» (определение тестя) и стал все реже появляться в
семье; вскоре он вообще перебрался к «собутыльнице», правда, часть получки
приносил Татьяне, а по праздникам дарил Вовке шоколадки.
Однажды накануне Нового года Виктор объявился, передал жене деньги, спросил у
сына «как дела в школе» и направился к выходу, но Вовка схватил его за руку.
— Пап, а Генке вызвали из фирмы «Заря» Деда Мороза со Снегуркой. А мне ты даже
билет на елку не купил.
— Да на кой черт тебе эта елка?! Ты уж взрослый парень, тебе уже не Деда Мороза
надо вызывать, а одну Снегурку, — Виктор ухмыльнулся, довольный своим шоферским
юмором. — Из другой фирмы.
— А зачем? — Вовка вскинул на отца чистые, невинные глаза.
— Спроси у дяди Леши, — Виктор кивнул на меня и, посмеиваясь, удалился.
Долго я выкручивался перед Вовкой, пытаясь объяснить, что его отец имел в виду:
говорил, что Дед Мороз старенький, часто болеет и прочее; что бывает, Снегурке
приходится ездить одной... Вроде убедил мальчишку.
Под Новый год Татьяна затеяла уборку в комнате, Вовка без дела слонялся по
квартире. Мы с тестем приняли по стакану портвейна и мне в голову пришла
замечательная идея.
— Давай-ка устроим Вовке праздник, — сказал я жене. — Сходи купи краски или
пластилин, а я наряжусь Дедом Морозом.
— Чтой-то в тебе взбрыкнуло детство? — хмыкнула теща.
— Ты большой мальчишка, и, наверно, никогда не повзрослеешь, — вздохнул тесть. —
Романтики неплохие люди, но они отгораживаются от действительности (я же говорю,
после первого стакана тесть умнел).
Но жена Валентина поддержала мою замечательную идею — она ждала ребенка и при
случае репетировала роль матери, — а здесь такая затея! С моей подачи она
сходила в магазин, купила краски, добавила к ним печенье, конфеты, все уложила в
пакет и обвязала красивой лентой. Затем намазала мой нос и щеки помадой,
приклеила из ваты бороду и усы, накинула на меня простыню и сзади заколола ее
булавками; на голову я напялил красную кофту жены — сделал что-то вроде шапки;
посмотрел на себя в зеркало и увидел вылитого Деда Мороза.
Под каким-то предлогом Валентина вызвала Вовку на кухню (он все слонялся по
коридору взад-вперед) и я незаметно прошмыгнул на лестничную площадку. Выдержал
паузу и позвонил. И услышал голос жены:
— Вова, открой, пожалуйста!
Открыв дверь, Вовка онемел: разинул рот, его глаза расширились до невероятных
размеров.
— Здесь живет мальчик Вова Кочетов? — густым басом произнес я.
Потрясенный Вовка еле шевельнул губами:
— Это я.
— Ты хорошо учишься?
Вовка только и смог кивнуть, и все смотрит на меня снизу вверх
ошеломленно-восторженно.
— Молодец! Вот тебе подарок! (на большее у меня не хватило фантазии, к тому же,
я боялся перестараться и выдать себя голосом).
Протянув Вовке подарочный пакет, я стал ждать, когда он закроет дверь, поскольку
сам повернуться не мог — простыня еле держалась на булавках.
Но Вовка не шевелился, словно обмороженный; он был в шоке — все смотрел на меня,
распахнув глаза и разинув рот, даже побледнел от прилива чувств.
— Может у тебя есть какие желания? — выдавил я, надеясь, что Вовка попросит
какую-нибудь заводную машинку, которую я ему позднее «пришлю», но он вдруг
сглотнул и тихо сказал:
— Дед Мороз, сделай так, чтобы папка снова жил с нами.
Мне только и оставалось пробормотать «постараюсь», после чего я толкнул дверь и
когда она захлопнулась, послышался душераздирающий вопль:
— Мама! Ко мне Дед Мороз приходил!
Как мы договорились заранее, Валентина пошла за Вовкой в их комнату — как бы
рассмотреть подарок, а я бесшумно открыл дверь и проскользнул в нашу комнату;
быстро снял маскарадные атрибуты, стер с лица «грим», лег на тахту и уткнулся в
книгу.
— Ну вот, теперь можешь подрабатывать на елках, — усмехнулась теща. — Все лучше,
чем малевать картинки.
Тесть лишь вздохнул:
— Да уж!
Через пару минут к нам влетел торжествующий, покрасневший Вовка.
— Дядь Леш! Ко мне только что Дед Мороз приходил! Вот подарок!
— Очень хорошо, — стараясь быть невозмутимым, сонно протянул я. — А что ж ты не
пригласил его к нам?
Я давал понять, что все это время безмятежно лежал на тахте и вполне мог бы
побеседовать с Дедом Морозом. Чтобы придать еще большую реальность случившемуся
и откреститься от бородатого гостя, спросил:
— А он какой?.. Высокий или маленький, тонкий или толстый?
Теща с тестем одновременно хмыкнули, но надо им отдать должное — не выдали меня.
— Высокий! — горячо выпалил Вовка, высоко поднимая руки и привставая на
цыпочках. — Выше вас!..
Это мне понравилось больше всего — какое же сильное потрясение испытал
мальчишка, если я даже стал выше ростом!
На секунду Вовка замешкался и вдруг понесся к входной двери.
— Может, он еще не ушел?!
Вовка оглядел лестницу, снова вбежал к нам и пробормотал:
— Куда же он так быстро делся?
— Наверняка пошел к другим ребятам. Ты же у него не один. Ему, знаешь сколько,
ребят надо обойти! — я уткнулся в книгу.
— Побегу к Славке! Может и к нему приходил! — Вовка вновь ринулся на лестничную
площадку.
Славка жил этажом выше, и через две-три минуты Вовка вернулся — растерянный,
встревоженный.
— А к Славке не приходил. Почему только ко мне?
— Возможно, еще зайдет, — спокойно откликнулся я. — И потом, может, Славка
учится плохо?
В этот момент щелкнул замок входной двери и в коридор вошел вдрызг пьяный
Виктор. Вовка бросился к отцу:
— Пап! Ко мне Дед Мороз приходил!
— Да ладно... врать-то, — отмахнулся Виктор.
— Правда, правда! Спроси у кого хочешь! Щас подарок покажу!
Вовка сбегал за подарком.
— Вот!
Виктор скорчил «ненормальную» гримасу и стал шарить по карманам.
Вовка обратился к моей жене:
— Теть Валь, скажите папке! Он не верит!
— Да, приходил, — с серьезным видом подтвердила моя жена. — Я даже его немного
видела.
Вовка хотел призвать на помощь мать, но передумал.
— Хватит меня дурачить! — буркнул Виктор. — Небось Лешка нарядился, — он сунул
сыну шоколадку и зигзагом направился к двери. — Ты, Вовка, дуралей! Взрослый
парень, а веришь в сказки!
Вовка остался в коридоре, сжимая подарок. Его взгляд метался от отца к
Валентине, от входной двери к нашей комнате; в нем шла страшная борьба между
верой и сомнением. Он заглянул в нашу комнату — его лицо вновь стало белым, как
маска.
— Дядь Леш, а ты никуда не уходил?
— Никуда, Вовка! — сказал я, глядя ему прямо в глаза, твердо зная, что никто
никогда не заставит меня признаться в обмане, даже если на меня наведут
пистолет.
Леонид Сергеев. Заколдованная. Повести и рассказы. М., 2005.
|
