ХРОНОС:
Родственные проекты:
|
Заколдованная
Рассказы
КАК Я СТРОИЛ КАТЕР
Я всегда любил дерево: свежетесанные пахучие бревна рубленой избы,
переложенные колкими клочьями пакли, заборы из горбыля, сараи из широких
сукастых досок, сшитых нахлестом, распиленные чурбаки, поленницы дров, крытые
толем. Мне было приятно трогать и нюхать мебель из темно-красного дерева, цвета
перезрелой вишни, рассматривать изделия из клена с его прекрасной текстурой и
просто держать в руках дубовые чурки, увесистые, точно чугунные отливки.
Но как строительный материал мне больше всего нравилась сосна; ее сливочная,
душистая древесина, разводы с медовыми прожилками смолы; не брусок, а слоеное
пирожное “наполеон”. Я любил обтачивать ножом сырую сосновую баклашку, срезая
длинную спираль стружки, точно шелуху картошки, или строгать сосновые рейки,
прилаживать, подгонять их друг к другу, выпиливать уголки, смазывать казеиновым
клеем, вгонять в мякоть рейки гвозди, высверливать гнезда под шурупы.
Чуть ли не с детства я мечтал иметь столярную мастерскую, ходил по магазинам,
рассматривал инструмент, все прикидывал, что куплю, когда разбогатею. К тридцати
годам, так и не разбогатев, я все же имел собственную комнату в коммунальной
квартире на Светлом проезде. Я еще не был женат и, наверное, именно поэтому мне
пришла в голову прекрасная идея — построить катер. У женатых мужчин полно забот,
и подобные идеи им редко приходят в голову, а если и приходят, жены их рубят на
корню. Как известно, у женщин стойкое дремучее суеверие к подобным идеям.
Надо сказать, что до этого я уже имел кое-какой навык в плотницком и столярном
ремесле: в Казани с отцом строил сарай с сеновалом и пристройками, поставил
террасу, изгородь, сколотил чулан. Так что я был не новичком в этом деле, к тому
же не раз присматривался к работе мастеров по дереву и, поскольку от природы не
совсем болван, кое-что уяснил. Да и нет в ремеслах чудес — есть любовь к
предмету.
Здесь будет уместно выразить первые две благодарности (дальше, по ходу дела, я
все больше убеждался, что постройка катера — это сплошные благодарности, причем
их диапазон огромен: от легкого “спасибо” до крупных денежных вознаграждений).
Прежде всего, матери за то, что от нее ко мне по наследству перешли оптимизм и
взбалмошность. Отцу за то, что привил мне умение все делать своими руками, а
также навыки в разных ремеслах и страсть к путешествиям. Последнее — особенно
ценно. Ведь именно путе-шествия были конечной целью строительства.
Стоит добавить также, что эта великолепная идея втемяшилась мне в голову после
многочисленных плаваний по рекам со своими друзьями. Я подумал: “Какого черта мы
каждый раз ломаем головы над плавсредствами? Клянчим у местных жителей лодки,
покупаем их за приличные суммы с расчетом продать в конце поездки где-нибудь в
низовьях реки и каждый раз просто дарим осоловелым от счастья мальчишкам. Кому
нужны плоскодонные мыльницы с верховьев какой-нибудь Чусовой на широкой
акватории Камы, где в ходу добротные килевые посудины? Пробовали брать напрокат
надувные лодки, но на этих дутиках при слабом течении далеко не уедешь —
барахтаешься на одном месте, как оса в киселе. На них только удить рыбу или
сидеть с красивой девушкой, рвать кувшинки и говорить о любви”.
Вначале я сотворил катер в голове, причем начал с общего впечатления от него; и
даже не от силуэта, а от следа на воде, который он оставлял. “След на воде, —
рассуждал я, — самое главное. В нем все дело. Если за кормой бурные водовороты,
этакое нагроможденье волн — грош цена посудине, — ее обводы никуда не годятся,
она рыскает, а следовательно, и нет ходкости. Уж не говоря о красоте движения.
След на воде должен быть еле различимым, всего лишь легкое волнение, будто
перевитая веревка, не больше. Именно по следу судят о качестве судна, так же как
и о прыгуне в воду — по количеству брызг, которые оставляет его прыжок”. За моим
катером виднелось очень легкое волнение, некая косичка и ровная цепочка
пузырьков.
Затем я принялся за эскизы катера, перебрал бессчетное количество вариантов и
все их, для наглядного сравнения, развешивал на стенах. Разглядывая свою
флотилию, я вносил в эскизы существенные поправки, а некоторые для большей
выразительности разрисовывал речными пейзажами, тем самым приблизил наброски к
сути жизни. Я распалил фантазию не на шутку. Эскизов становилось все больше;
катеру уже стало тесно на реке и он рвался на морской простор; уже появились
необитаемые острова, клады… В какой-то момент я подумал, что неплохо бы устроить
выставку своих произведений, но вовремя вспомнил об изначальной цели, выбрал
лучшую посудину и приступил к детальному проекту.
Я загорелся проектом по-настоящему: думал о катере даже во сне, и если ночью
приходила на ум ценная находка, не ленился, вскакивал и зарисовывал. Несколько
недель я ходил в библиотеку, листал подшивки журнала “Катера и яхты”, делал
наброски в метро, в трамвае; дома вымерял размеры тахты для лежачих мест в каюте
(я решил построить вместительное судно для дальних путешествий). В конце концов
я спроектировал отличное инже-нерное сооружение — катер пятиметровой длины, с
каютой и кокпитом.
Сейчас все помешались на скорости и острых ощущениях; в наш суетливый век люди
так и стремятся обогнать друг друга. И конечно, все современные катера выходят
на глиссирование, чтобы таскать воднолыжников. А мне эта скорость — ни к чему.
По опыту знаю: тише едешь, больше замечаешь. Потому и спроектировал крепкую
комфортабельную посудину с основными мореходными качествами — остойчивостью и
непотопляемостью.
Вычертив в натуральную величину (на склеенных листах бумаги) рабочие чертежи
шпангоутов, я купил всевозможный инструмент и поехал на стройбазы за материалом.
Я не настраивался на изобилие пиломатериалов, но был уверен, что уж фанеру и
бруски куплю наверняка. Кто бы мог подумать, что я увижу пустые прилавки и
стенды. Совершенно пустые. На базах царила мертвая пустота. Мне объяснили, что
сосновые бруски завозятся крайне редко, а на фанеру запись на полгода вперед;
что гвозди бывают, но невероятных размеров, а шурупы не бывают вообще. Не скрою,
это сообщение повергло меня в уныние. Заметив мой кислый вид, один продавец
посоветовал подъехать к мебельному магазину, сказал:
— Там гарнитуры обивают рейками, их тебе навалят, сколько упрешь!
И действительно, грузчики мебельного магазина за бутылку вина охотно дали мне
огромную связку реек и подсказали, что на улице Кедрова сносят деревянные дома и
там “всего полно”.
На улице Кедрова стоял лязг и грохот; экскаватор и фигуры рабочих скрывала
тяжелая пылевая облачность, зато отчетливо виднелись груды строительного
материала, по ряду объективных признаков — вполне добротного.
Здесь стоит с благодарностью пожать руки рабочим, которые довольно аккуратно
ломали дома, прекрасно понимая, что у них есть возможность прилично заработать —
каждый завал стоил бутылку. А охотников разбирать завалы было хоть отбавляй —
они съехались со всей Москвы. Я появился поздновато, но все же успел отобрать
несколько досок. Нанимать грузовик для доставки столь незначительного груза не
имело смысла, и я позвонил соседу по подъезду Георгию, у которого был старый
“Москвич”.
Поздно вечером мы с Георгием на его машинешке повезли доски через весь город на
Светлый проезд. Доски лежали на крыше колымаги и выступали на два метра перед
машиной и на три — за ней. Георгий, испытывая внутреннее беспокойство, точнее —
полумертвый от страха, все время ворчал, что если нас остановит ГАИ, то у него
отберут права. Я как мог успокаивал своего нервничавшего водителя, но в душе
восхищался его мужеством.
Здесь необходимо поблагодарить милиционера на Ленинском проспекте: он,
молодчина, только отвернулся, видя, как мы перевозим негабаритный груз, да еще
на грохочущем и гремящем драндулете. И сердечно благодарю Георгия, который
все-таки довез доски, а с наступлением лета без всяких условий, только с
предостерегающим наказом “не курить”, разрешил мне собирать посудину в своем
гараже.
Известное дело, наше Отечество славится бесхозяйственностью: на базах ничего
нет, а на стройках гниют тонны материалов. Как-то я подметил (глаз у меня
становился все более наметанным), что рабочие, ремонтирующие продмаг около
нашего дома, выкидывают перегородки стен, на которых есть бруски, годные на
шпангоуты. Не раздумывая, руководствуясь суровой необходимостью, я прибрал их к
рукам.
Теперь у меня был материал для поперечного и продольного набора, оставалось
достать фанеру для обшивки. Стал выспрашивать у соседей, приятелей и знакомых и
совсем незнакомых. Все обещали узнать, но, как правило, при следующей встрече на
мой вопрос: “Узнал?” — недоуменно вскидывали глаза: “Что? Ах да!” — и жаловались
на частичную потерю памяти. Кое-кто говорил, что достанет точно, но после моего
вопроса морщились и усиленно работали мозгами, пытаясь вспомнить мою просьбу.
Чтобы не ставить их в неловкое положение, я помогал им, напоминал про фанеру.
“Ну как же! — они всплескивали руками. — Узнавал, конечно, старик! Еще как
узнавал. Но глухо”.
Что и говорить, разучились у нас люди держать слово. И главное, я не тянул их за
язык, сказали бы сразу, что достать не смогут; так нет — все как один обещают,
даже те, кто ничего не петрит в фанере. И вдруг человек, на которого я меньше
всего рассчитывал, научный сотрудник НИИ, человек, далекий от всяких
практических дел, мой старый приятель Александр, просто сказал:
— Наверное, я достану.
Я и заикнулся-то ему вскользь — но надо же! На другое утро звонит:
— Тебе удобно встретиться со мной через часик? Поедем за фанерой.
Через час мы сидели в кабинете у завхоза НИИ.
— Ну, молодой человек, чем могу вам помочь? Десять листов фанеры? И все? И не
стыдно вам отрывать меня ради такого пустяка? Фанера вам будет. Как бы из
отходов. Напишите заявление. А вы мне билеты в театр. Идет?
Билеты обещал достать сосед по квартире Костя, но с условием, что я принесу ему
вырезку из говядины ко дню рождения. Я пришел к мяснику в нашем магазине,
отозвал его в сторону, начал объяснять суть дела. Мясник меня перебил:
— Все будет, но притащи хороший детектив.
Книгу я купил на толкучке около букинистического магазина; отнес ее мяснику, тот
моментально из закутка принес вырезку, которую я вручил Косте; на следующий день
Костя достал билеты; еще через день я получил фанеру. Пройдя эту цепочку, я
понял, что у нас можно достать все. Ну а старине Александру — наиогромнейшая
благодарность. Будь моя воля, я дал бы ему орден.
Следующая благодарность, и тоже немалая, — моему другу, аспиранту Борису,
который в каком-то загородном магазине “по великому блату” выбил два огромных
пакета шурупов и пакет казеинового клея и без колебаний, вроде второстепенной
добродетели, отдал мне свою спецодежду. Я оценил его королевство и тут же
назначил боцманом в будущую команду катера.
В начале зимы, получив на работе отпуск, я вытащил из своей четырнадцатиметровой
комнаты шкаф в коридор, расстелил на полу чертежи и начал делать шпангоутные
рамы (в дальнейшем катер вытеснил из комнаты и книжный шкаф, и стол, и стулья —
осталась одна тахта). Ежедневно я вставал в шесть утра и работал до позднего
вечера, и с первых дней взял бешеный темп — работал без перерыва и обеда и,
естественно, страшно уставал. Это и понятно, работа была не из легких. Вечером
попью чайку, перекурю — и трупом на тахту. Иногда не было сил разобрать постель,
и спал прямо на инструменте. Потом все же до меня дошло, что так можно
сломаться, и я стал обедать в кафе “Весна”, недалеко от дома.
К Новому году я сделал все шпангоуты, сделал добротно, крепко, с любовью. Устал
жутко, и, что самое обидное — мне никто не помогал. Бывало, звонит кто-нибудь из
приятелей и спрашивает:
— Что делаешь?
— Катер, — отвечаю.
— Что? Катер? О! Это замечательно!
— Приехал бы помочь, — говорю.
— О чем речь! В воскресенье прикачу! Я люблю физическую работу.
Но никто не приезжал. Обидно было до чертиков, ведь я не себе одному делал такую
махину. Я для них, приятелей, старался; даже распределил должности в будущей
команде.
Пол в комнате я порядком извозил, стол попортил, все завалил ворохом стружек и
кучами опилок — каждый день выносил по ведру, но они все равно проникали в
коридор, в ванную, в комнаты к соседям. Квартира напоминала лесозаготовку, да
еще запах клея, стук и визгливое вращение дрели! Соседи ходили насупившись,
временами грозились заявить в милицию. “У нас тут лодки делают разные
сумасшедшие, — говорили по телефону. — Всю квартиру захламили. Жить стало
совершенно невыносимо”. Иногда по телефону звонила моя девушка Елена:
— ...Все твои приятели пишут кандидатские, чего-то добиваются, а ты делаешь себе
игрушку.
Друзьям она жаловалась с явно меркантильными нотами:
— Этот катер сожрал все его деньги (она сильно преувеличивала). Это не катер, а
какой-то ледокол! Ноги моей на нем не будет!
Когда я сообщил ей, что собираюсь присвоить катеру ее имя, она стала ворчать на
тон ниже. (Я допустил промашку — женские имена даются яхтам, но никак не катерам
— впоследствии это сыграло свою роль).
На Новый год у всех стояли наряженные елки, а у меня посреди комнаты — каркас
кокпита. К подоконнику, где я набивал себя кефиром и колбасой, приходилось
пролезать по табуреткам, на ночь к тахте — проползать под каркасом. Но втайне я
радовался: наконец-то осуществилась моя мечта — заиметь столярную мастерскую.
В начале января, весь в синяках и мозолях, с перебинтованными пальцами, я вышел
на работу и обрушил на сослуживцев рассказы о своем деревянном детище. Вначале
меня слушали, потом отворачивались, при повторной встрече без оглядки бежали.
Самым неожиданным оказалось то, что каркас я сколотил нерасчетливо. Как ни
прикидывал, ни замерял оконную раму — думал вытащить секцию через окно (благо
первый этаж), — рама не выставилась, и каркас пришлось частично разобрать.
С первыми теплыми весенними днями я перетащил обе секции катера в гараж Георгия,
причем, пока нес, прохожие останавливались и обалдело смотрели мне в след, не в
силах понять, что за сооружение покоится на моих плечах, а из окон выглядывали
ротозеи и, оживленно судача, отпускали колкости в мой адрес.
Вокруг гаража еще лежал снег, но уже можно было работать без перчаток. На свежем
воздухе у меня открылось второе дыхание. К тому же, я уже прошел определенный
рубеж, уже обозначались контуры будущей посудины, и это придавало мне
дополнительные силы. Десять дней перед работой и после нее я пилил и строгал
доски для стрингеров. Скуловые стрингера надлежало выгибать, вымачивать в
кипятке, для чего на пустыре за гаражом я разводил костер.
Одному работать было тяжеловато, а порой и просто невозможно — все время
требовалось что-то поддержать, где-то нажать. Приходилось выдумывать сложные
устройства (крепления, распорки) для совершенно простецкого соединения. Иногда
эти конструкции рушились, и, стиснув зубы, я пытался быстро их восстановить,
хватал материалы, лежащие под рукой, но, оттого что спешил, все получалось
шатким и, конечно, не выдерживало нагрузок. В спешке, как известно, хорошего
мало. Тогда я брал себя в руки, убеждал, что неудачи — только барьеры в пути,
что ими-то и проверяется человек, и уже спокойно, неторопливо устанавливал
надежную конструкцию.
Бывало, просил помочь каких-нибудь прохожих или зевак, глазеющих на мое
сооружение. Как правило, прохожие убыстряли шаг, а зеваки, спохватившись,
бормотали, что куда-то опаздывают. Но находились и бескорыстные помощники. О них
расскажу с особым удовольствием и, конечно, отпущу им очередные благодарности.
Как только я перебазировался в гараж, около меня стал вертеться инженер Ваня. По
утрам, прогуливаясь с красавицей колли, он непременно заглядывал в гараж и своим
присутствием скрашивал мое одиночество. Нередко Ваню осеняла инженерная мысль, и
он давал полезные указания: что как прибить, а однажды сообщил, где валяются
нужные вещи. За все это его и благодарю, но немного прохладно: все-таки и я
помогал ему коротать время; ко всему в гараже Ваня имел возможность
потренировать свои инженерные мозги.
Стоит поблагодарить соседа по гаражу, механика и замечательного парня Олега,
который шесть лет строил сконструированную им же машину и превратил свой гараж в
самую интересную мастерскую, которую я когда-либо видел. Его благодарю за
бесценные вещи: рулон стеклоткани и бидон эпоксидной смолы, которые он продал
мне за ту же стоимость, что и купил.
Благодарю также другого соседа по гаражу, шофера такси и опытного судостроителя
Владимира, за пример постройки катера (он держал его в Водниках) и за поручни,
которые он заказал от моего имени токарю в таксопарке, так что утопающим есть за
что хвататься на моем судне. Кроме всего прочего, большое спасибо Володе за
прекрасный обед перед гаражами, ну и, конечно, за покладистый характер и твердую
уверенность в непотопляемости моей посудины. За это — особенно! Горячая
моральная поддержка мне была как нельзя кстати.
Иногда Володя рассказывал мне разные истории из жизни знаменитых водомоторников
— в частности, о каком-то своем приятеле, который строил яхту из цемента, но,
когда спустил ее на воду, она на три метра осела, и только десять сантиметров
маячили над водой. Приятель чудак назвал цементное корыто “Гитлер” и разбил его
кувалдой. Расправившись с яхтой, он приобрел списанную посудину метров двадцати
с двигателем от самосвала, в его машинном отделении можно было играть в
пинг-понг. На посудине имелись две каюты, а что находилось в носовой части,
никто не знал — туда было трудно добраться. Этот Володин приятель явно страдал
гигантоманией — собирался удлинить судно и ставить двигатель от танка.
Но больше всех благодарю мать, которая каждое воскресенье привозила в гараж
обед: кастрюлю с супом, завернутую в шерстяную кофту. Мы усаживались на ящики
из-под овощей, я принимался за суп, а мать начинала расхваливать мое сооружение.
Она ни минуту не сомневалась, что я построю отличный катер, и жалела, что отец
не дожил до этих дней.
— Вот уж кто тебе помогал бы! — вздыхала она и предавалась воспоминаниям о нашей
бывшей семье.
А друзья и приятели все не приезжали, все не удосуживались мне помочь. Некоторые
из них, правда, звонили, проявляли жгучую заинтересованность строительством и,
поддерживая мой гаснущий время от времени энтузиазм, подробно рассказывали, как
кто-то из их сотрудников плавал на катерах. Должен прямо сказать — злость
переполняла меня, хотелось все забросить, но меня уже заело, я должен был
доказать ей, жизни, что МОГУ. Могу сделать что-то стоящее. Дело упиралось в
принцип. “И потом, — рассуждал я, — в каждом деле главное — довести работу до
конца”.
В ходе постройки катера мне приходилось много времени тратить на разъезды по
магазинам в поисках необходимого материала. В “Детском мире” купил дюралевые
трубки, в магазине “Инструмент” — ручки и петли, в “Спорттоварах” —
дистанционное управление и якоря. На эти приобретения ухлопал все отпускные
деньги.
В те дни я ежедневно что-то таскал в портфеле и карманах: проволоку, гайки,
болты и все такое. Куда ни иду — смотрю под ноги; собирал всякую всячину — авось
пригодится, прямо барахольщиком стал. Каждый раз, завидев меня с оттопыренными
карманами, сосед Георгий тревожился за судьбу гаража и к наказу “не курить”
добавлял “не захламлять”.
— Все для дела, самый минимум, — успокаивал я своего благодетеля и в знак высшей
признательности приглашал в будущее плавание почетным пассажиром.
В конце марта каркас катера был готов, и я начал обшивать его фанерой. Это уже
была более-менее интересная работа. По-прежнему тяжелая, приходилось по сотне
шурупов вворачивать в один квадратный метр обшивки, но под вечер наступала
какая-то приятная усталость — и потому, что я уже втянулся в размеренный труд,
окреп, стал двужильным, и потому, что с каждым куском обшивки катер приобретал
все более законченный вид.
Во время передышек я представлял первое плавание, укомплектовывал команду;
разных приятелей трепачей твердо решил не брать (к сожалению, я оказался
мягкотелым), дома перед сном просматривал атлас, намечал маршруты будущих
путешествий…
А по ночам видел сны: я пересекаю океан и подплываю к какой-нибудь земле, вроде
Северной Америки, где в заливах качаются белоснежные катера и яхты, подавляющие
своей роскошью; где на берегу стеклянные здания, широкие автобаны, эстакады —
высочайший уровень прогресса, от которой захватывало дух. Мое утлое, потрепанное
океаном суденышко подходит к берегу. Меня встречают улыбками, цветами, отводят
для отдыха в особняк, говорят, что я герой — в одиночку построил катер! — и что
такие таланты они умеют ценить. Я нахожусь среди людей, которые много работают и
интересно проводят свободное время; они сказочно богаты, им ничего не надо, у
них все есть... Но странное дело — меня почему-то тянет на Светлый проезд, где
мальчишки давно побили все фонари, где вдоль гаражей бегают замызганные
дворняги, где в поисках элементарных вещей я трачу половину жизни. Меня тянет к
приятелям трепачам, к матери...
Я просыпался в своей захламленной комнате и с приподнятым настроением спешил в
гараж, а вечером, вдрызг разбитый, снова брал атлас и вновь видел ослепительные
сны.
В первых числах апреля я занялся внутренней отделкой катера: в кокпите делал
сиденья вдоль бортов и место для рулевого, а в каюте — дверь с круглым
иллюминатором, два спальных места и стол, который откидываясь, становился
дополнительным лежаком. Теперь я мог посидеть в каюте за столом, перекусить,
прилечь отдохнуть. Из каюты уже четко просматривались океанские просторы. Во
всяком случае, когда я ложился на лежак и через ил-люминатор смотрел в небо,
явственно ощущалось покачивание, слышался шум волн, крики чаек.
Почувствовав окончание строительства, стали наведываться друзья. Первыми в
воскресенье прикатили врачи Александр и Валерий. Видимо, они наконец вспомнили о
своем прямом предназначении, о милосердии, которое обязаны проявлять к
нуждающимся в помощи. Осмотрев судно, они нашли его “вполне гигиеничным с
медицинской точки зрения” и в один голос заявили:
— Нам нравится, что ты человек с размахом. И правильно! Чего чирикать, строить
какие-то лодчонки! Строить — так пароход, ковчег, чтоб было жизненное
пространство, то есть санитарные нормы.
Засучив рукава куртки, Александр усердно вкрутил штук сорок шурупов и некоторое
время, проявляя полную несостоятельность, шпаклевал борта и днище. Валерий
притащил резиновые перчатки и до темноты довольно профессионально оклеивал катер
стеклотканью. Разумеется, за это им тоже — мои искренние благодарности.
За врачами последовали оператор телевидения Анатолий и журналист Роберт. Первый
раз десять обещал приехать, но не мог выбраться из дома. Его доводы были один
смехотворней другого: то выяснял отношения с женой, то слушал музыку. И вот
наконец выбрался и несколько часов пилил фанеру для палубы. Второй, Роберт, тоже
много раз обещал и, собственно, однажды почти приехал, но, как объяснил позднее,
около самого гаража вспомнил про неотложное дело. В конце концов неважно, что за
полгода он так и не приехал, главное — собирался, а готовность к подвигу равна
подвигу. Посему и благодарю их обоих, не очень тепло, но все же. Забегая вперед,
скажу, что на пробное плавание они прибежали первыми. И чтобы до конца быть
откровенным, добавлю маленькую подробность — Роберт искренне раскаялся, что не
помогал, и сразу стал на голову выше других, ведь признание своих ошибок чего-то
стоит.
Ну и под конец рассыплю еще несколько благодарностей: мальчишкам из ближайших
домов, которые после уроков с огромным энтузиазмом гоняли по улицам и собирали
для меня куски пенопласта и резиновые трубки; малярам из троллейбусного парка,
которые налили мне целое ведро водостойкой пентофталевой краски и показали, где
стоят разбитые троллейбусы, с которых можно снять резиновые уплотнители; и,
конечно, синоптикам — они ни разу не ошиблись в прогнозах — всю весну погодка
стояла точно по моему заказу.
После покраски катер выглядел красиво, очень красиво. Весь корпус —
ярко-красный, каюта — ослепительно белая. Мать сшила тент для кокпита и два
спасательных пояса, которые я набил пенопластом. Тент мать отвезла в мастерскую
для пропитки. Как это у нас принято, пропитывали целый месяц, но в первый же
дождь сквозь него лило словно через рыболовную сеть. Само собой, работникам
мастерской от меня не благодарность, а проклятия.
Наступило лето, в выходные дни все спешили за город, на пляж, а я в гараж —
доводить оснастку. Елене надоело мое строительство; некоторое время она пилила
меня по телефону с удвоенной силой, потом перестала звонить, а узнав, что я
присвоил катеру устрашающее название “Бармалей”, вообще порвала со мной и
укатила на юг к морю. Я не очень переживал, поскольку считал, что женщина должна
жить жизнью мужчины и разделять его увлечения. “Ладно, друзья, — рассуждал я, —
но она-то, кукла, могла бы разок приехать. Ради любопытства хотя бы”. И если
раньше я подумывал о будущем с Еленой, то за время строительства от этой мысли
отказался. Так что основная моя благодарность — катеру. Он спас меня, не иначе.
Я утонул бы в пучине брака, он же вывел меня на свободную холостяцкую воду.
Катер приобретал все более оснащенный вид. У старьевщика я выпросил сломанную
раскладушку и сделал каркас для тента, затем несколько метров стеклоткани
обменял у одного гаражника на оргстекло, обрезал его лобзиком и вставил в
иллюминаторы.
Я был прямо влюблен в свою посудину: ходил, поглаживал, смотрел со стороны,
фотографировал; частенько не задвигал катер в гараж и оставался в нем ночевать,
чтобы не мотаться взад-вперед, и уже в снах совершал плавания в реальной
обстановке.
Соседям и приятелям я только и говорил о катере — все разговоры начинал и
заканчивал им. И гордился шрамами на руках — то и дело закатывал рукава рубашки.
Кстати, в конце строительства в меня влюбились две девушки, которые до этого
относились ко мне прохладно. Несколько раз они звонили, и соседи объясняли: “Он
в гараже”. Желание уличить меня в обмане приводило их к месту строительства. Они
приезжали в юбках “банан”, в широкополых шляпах, с легкими сумками через плечо.
С нежными улыбками они смотрели на меня, чумазого, в порезах и ссадинах. Я
ничего не говорил, только смахну пот, перекурю и снова строгаю, кручу, верчу. А
они не уходят, все стоят и смотрят.
— Приятно смотреть, как мужчина работает, — говорят. — Тебе поесть принести? Или
попить? Или сигарет? — И все не отрываясь смотрят с открытой влюбленностью, с
готовностью на все.
Позднее я постоянно носил с собой фотографию катера. Многие носят снимки жены,
детей, дачи, собаки... Я носил фотографию катера и при каждом удобном случае
хвастался своим детищем. Случалось, сидел где-нибудь в кафе с красивой девушкой
и, желая ей понравиться, изо всех сил рассказывал, какой я, в сущности,
замечательный, но почему-то слова девушку не убеждали и, чем красочней я
расписывал себя, тем больше ее глаза недоверчиво сужались. Тогда я доставал
фотографию катера и подробно описывал строительство. И лицо девушки светлело.
Заметив магическое действие фотографии, я перестал рассказывать о себе, сразу
начинал с постройки катера. А позднее при знакомстве и вообще ничего не
рассказывал, просто доставал фотографию и говорил:
— Я сделал.
И девушки сразу влюблялись в меня, честное слово.
Находились и насмешники, вроде соседа по квартире Кости.
— Зачем ты его строишь?! Лучше заработай деньги и покупай себе хоть фрегат.
Как я мог ему объяснить, что купить и сделать своими руками — разные вещи.
Впрочем, в наше время люди не очень-то утруждают себя ручным трудом (я имею в
виду домашние поделки, техническое изобретательство). Большинство стремиться
заполучить готовенькое, желательно импортное. Поточный вещизм вытесняет не
только народные промыслы, но и губит смекалку, любовное отношение к изделию.
Впрочем, это отдельная тема.
Уже заканчивался июнь, а я все оснащал посудину. Как-то в полдень иду по
оживленной Пушкинской улице. На уровне третьего этажа маляры красят дом. Я
подергал свисающую с люльки веревку (прекрасный канат для якорей).
— Чего тебе? — спросили маляры. — Веревку? Сколько метров? Пятнадцать? Бери
тридцать!
Я киваю, они с невероятной готовностью бросают кисти, спускаются на люльке,
отматывают и отмеряют веревку прямо на глазах у прохожих.
— Зайдемте в подъезд. Неловко, — говорю.
— Ерунда! Пусть смотрят, может, еще кому надо.
В июле, закончив все доработки и доделки, я одолжил у приятелей деньги и купил
подвесной мотор “Вихрь”. Катер был готов. Я победил, построил огромное судно в
одиночку! И заявляю со всей серьезностью: это — лучшее из всего, что я сделал за
свою жизнь.
Мой “Бармалей” не может похвастаться особым изяществом, но крепок, как
броненосец, и вместителен. При близком рассмотрении кое-где на обшивке виднеются
аляповые складки стеклоткани, несколько коряво выглядят откидные иллюминаторы,
но я вложил в катер всю душу, и он дорог мне гораздо больше всяких элегантных
пластиковых судов.
На этом история не кончилась. Предстояло зарегистрировать катер, получить
номерные знаки, пройти техосмотр. Два месяца я ходил на курсы судоводителей —
изучал судоходную обстановку, звуковые и световые сигналы, створные и ходовые
знаки, пестрые и свальные бакены, вехи, буи. Все это было скучновато, вот только
лоция мне нравилась — она напоминала некую поэму о природе и придавала занятиям
романтический уклон.
В нашей группе в основном занимались заядлые водомоторники, но были и случайные
люди, вроде той дамы, которая не знала, куда деть деньги, и купила польскую
яхту, но после первых же двух занятий заявила:
— Вот еще! Буду сюда ходить, изучать разную чепуху! Оштрафуют — отдам штраф.
Прическа у меня дороже стоит.
Такая была у нас дамочка. И был тип похлеще ее, который имел моторную лодку и
занимался браконьерством, да еще меня подбивал на это подлое дело, подбивал с
исключительным упорством.
— С твоим катером у нас будут неограниченные возможности, — говорил. —
Неограниченные пространства и неограниченные возможности. С твоим катером можно
творить чудеса. Здорово погреть руки.
Разумеется, я твердо отвергал его гнусные предложения.
И вот наступил торжественный день спуска “Бармалея” на воду. На это событие
съехались все друзья и приятели, пришли гаражники, высыпали соседи. Примчались
даже те, кого я вообще видел в первый раз (похоже, слух о моем катере
распространился довольно широко). Таксист судостроитель Володя выкатил из своего
гаража лафетник, и десятки добровольных помощников помогли нам затащить на него
мое полутонное сооружение. Под восторженные крики мальчишек, мы пересекли
железнодорожное полотно и очутились у озера.
День выдался солнечным, и собралось невероятное количество зевак. Перед спуском
я разогнал уток, крякающих у берега, приличествующим тоном сказал небольшую речь
и кокнул бутылку шампанского о борт катера. И надо же! Сделал это нескладно —
появилась пробоина, и, к моему великому позору, пробное плавание пришлось
отложить.
На следующий день я заделал пробоину и, ясное дело, был благоразумнее —
предложил уже сильно поредевшей компании распить шампанское за столом.
После крещения катера меня стали атаковывать совершенно незнакомые люди. Они
прямо-таки рвались в путешествие, готовы были плыть куда угодно и на любой срок.
С меньшим пылом, но все же собирались плавать те, кто обещал помочь в
строительстве. Те, кто помогал, то есть знал о катере не понаслышке, скептически
относились к этой затее (видно, помнили о своей недоброкачественной работе и
считали плавание небезопасным).
Я же был против плавания вообще. За полгода каждодневного строительства,
изнурительных мытарств в поисках материала катер мне осточертел. Как все вспомню
— сразу плохо себя чувствую. Да и мысленно я уже давно все проплавал, даже
побывал в Америке. Короче, я слишком долго делал свое судно — и перегорел. “Все
знают, что у меня есть катер, — рассуждал я. — Вот он — стоит в гараже —
новенький, покрашенный, каюта сверкает иллюминаторами, на бортах надпись — “Бармалей”.
Любой может приехать, посмотреть. А плавать — это так сложно. Надо как-то
довезти посудину до реки, доставать бензин, возиться с мотором”. Ко всему,
неожиданно для самого себя, я увлекся полетами и уже подумывал о постройке
самолета. “Что мне стоит? — размышлял я. — Ведь теперь могу все достать”.
В какой-то момент друзья все же уговорили меня проплыть на катере до Оки и,
“если он не развалится (именно так они и выразились), — дунуть и дальше,
поплавать по притоку великой реки”. Понятно, я был уверен в непотопляемости
своей посудины и на их жалящие уколы ответил усмешкой. Мы уже закупали продукты,
как вдруг вышел указ, запрещающий маломерному флоту плавать в подмосковном
бассейне. Какие-то умники решили, что рыбаки и туристы чрезмерно загрязняют
воду, хотя каждому первокласснику ясно — сотня “комариных” посудин приносит
вреда меньше, чем одна самоходная биржа, за которой тянется шлейф мазута.
Пришлось отправлять катер до Оки на барже. То плавание — отдельная захватывающая
история, которая тянет на роман.
Сделаю скачок вперед и расскажу о дальнейшей судьбе самого катера.
Осенью сосед Георгий зашел ко мне и строго сказал:
— Ты долго испытывал мое терпение, но оно не беспредельное. На зиму в гараж я
поставлю машину, так что потрудись убрать своего “Водолея”, или “Злодея”, как он
там.
Долго я гадал, куда деть катер. В разгар моих гаданий к соседу Косте приехали
погостить молодожены волжане.
— Послушай! — сказал мне Костя. — Эти молодожены живут в Кимрах, у самой воды, и
готовы купить твой катер. Сколько ты хочешь за него?
Я начал прикидывать затраты, и у меня закружилась голова от астрономической
суммы; потом вспомнил свой титанический труд, который вообще не измерить
никакими деньгами. Но главное — катер был для меня почти родным детищем, чуть ли
не живым существом...
— Знаешь что, — сказал я Косте. — Я им просто его подарю. Пусть катаются. Но
чтоб берегли... И если я надумаю поплавать и приеду, чтоб не морщились... В
любое время...
С этим условием я и отгрохал молодоженам свадебный подарок.
Когда грузовик увозил моего “Бармалея”, я испытывал чувство расставания с
близким другом. Прямо слезы наворачивались в глаза.
...Спустя лет десять я приехал в Кимры, просто чтобы посмотреть на катер, дать
на нем круг по Волжской акватории. Адрес, который когда-то оставили молодожены,
привел меня на окраину городка, но дом я не нашел.
— Здесь давно дома сломали, — объяснила какая-то старушка. — А жильцам дали
квартиры в центре.
Я решил спуститься к реке и пройти вдоль мола; хотел разыскать “Бармалея” среди
“комариного” флота, качающегося на воде. Но не сделал и десяти шагов, как в
стороне увидел что-то до жути знакомое...
Он лежал на боку, разбитый, засыпанный песком, из его рваной обшивки, точно
ребра, торчали шпангоуты; на еле сохранившейся надписи кто-то мазутом приписал
начальные буквы, чтоб вышло “Дуралей”. Было непонятно, кому это предназначалось:
мне, как создателю судна, или моему погибшему детищу. Я подошел к останкам
катера, и боль пронзила мое сердце. Эта боль не отпускала меня долгие годы. Я
ощущаю ее до сих пор.
Леонид Сергеев. Заколдованная. Повести и рассказы. М., 2005.
|
