ХРОНОС:
Родственные проекты:
|
Заколдованная
Рассказы
СМЕЕТСЯ И ПЛАЧЕТ
Весной в том поселке на пригорках острая, как иголки, трава, на стволах
деревьев желтый мох, над платформой клубится пар, вдоль железнодорожной колеи
меж камней бегут чистые весенние воды, а в воздухе круглосуточный гомон птиц.
Обычно Андрей приезжает в поселок в марте, когда с крыш еще сползают глыбы снега
и в водостоках грохочут сосульки. Хозяйка сдает ему веранду, на которой, кроме
стола, лавки и раскладушки, на случай заморозков, имеется железная печурка с
почерневшей от сажи трубой, но веранда бревенчатая, с двойными застекленными
рамами, тепло держит хорошо, и топить печурку Андрею не приходится.
До поселка пятнадцать минут езды на пригородном поезде от станции метро “Войковская”,
так что после работы Андрей добирается до своего пристанища быстрее многих
сослуживцев, живущих в центре города.
— Я нервный, врачи советуют жить на природе, — объясняет Андрей приятелям свое
добровольное затворничество.
Кто-кто, а приятели знают, как у него “шалят нервы”, какой он раздражительный и
болезненно подозрительный — на себе не раз испытывали его “закидоны”, потому и
посмеиваются:
— Таких, как ты, успокаивает не природа, а женитьба.
В том поселке среди однотипных домов попадаются и необычные строения — сплошь из
балконов, террас и веранд — и ясно — владельцы этих дач стремятся уйти от
стереотипов. И среди посельчан немало оригиналов, для которого покататься на
велосипеде или почитать книгу в гамаке важнее всяких грядок. А около платформы
на столбах рядом с объявлениями о “купле-продаже” вдруг прочитаешь нечто
прекрасное: “Ну, кто смелый? Кто возьмет на себя хозяйство: большой дом, восемь
соток земли, троих детей и блондинку средних лет с хорошим характером?!”.
Так получилось, что в прошлом году Андрей выбрался в поселок только в середине
мая и не застал раннего пробуждения природы, но все равно время было
замечательное: цвела черемуха, в садах распевали соловьи, дачники уже вовсю
работали на участках. Лишь соседний участок, как всегда, пустовал. Он
принадлежал известному писателю и был одним из самых обширных в поселке, с
высоченными, разлапистыми елями, за которыми виднелся строгий двухэтажный
особняк — “холодный дом”, как его называла хозяйка Андрея. Летом время от
времени писатель наведывался на дачу. Он приезжал на старомодном “ЗИМе”, ставил
машину в гараж, отпирал входную дверь, и несколько дней из дома доносился
беспрерывный стук машинки и хриплый кашель.
Писатель был пожилым человеком, худощавым и по-юношески изящным; по неясным
слухам, с женой он разошелся и жил один в большой квартире в районе Садового
кольца. Говорили также, что он болен какой-то неизлечимой болезнью. Андрей
прожил в поселке два летних сезона, но видел знаменитого соседа всего несколько
раз, а разговаривал с ним и вовсе однажды. Как-то Андрей ремонтировал хозяйскую
изгородь; только прибил рейки, как рухнул сгнивший столб. Некоторое время
незадачливый плотник в растерянности соображал, что делать дальше; вдруг слышит,
его окликает писатель:
— Молодой человек! — и машет рукой, стоя около калитки. — У меня за гаражом
лежат столбы, из них можно что-нибудь подобрать, — и, когда Андрей подошел,
ободряюще, с улыбкой добавил: — Главное — не раскисать от неудач. Человек ведь и
проверяется в минуты неудач, горьких испытаний.
Он помог Андрею выбрать столб и подробно, со знанием дела, объяснил, как его
следует обтесать, обмазать дегтем и утрамбовать в яме битым кирпичом.
В прошлом году, в конце мая, писатель неожиданно приехал на участок с молодой
брюнеткой. На вид ей было чуть больше двадцати лет, держалась она чересчур
свободно: с беззаботным смехом выскочила из машины, пронеслась по участку, точно
измеряя владения, которые ей нежданно-негаданно достались, потом подбежала к
писателю и с чарующей улыбкой, открыто и безбоязненно обняла и поцеловала его.
Вбежав в дом, она распахнула настежь окна и, явно давая писателю понять, что она
усердная хозяйка, а не какая-нибудь легкомысленная бездельница, стала наводить в
комнатах порядок. С веранды Андрей отлично видел эту деятельность: она двигала
мебель, снимала занавески, мыла посуду, при этом то громко пела, то заразительно
смеялась и все время посматривала на себя в зеркало.
— Небось, уверена, что она картинка — глаз не оторвешь, — усмехнулся Андрей.
Сложена она, действительно, была неплохо и лицо имела довольно привлекательное —
словом, на взгляд Андрея, выглядела смазливой девицей, но не больше. А вот ее
поведение вызывало у него неприязнь — он считал, что новоиспеченная хозяйка вела
себя чересчур показно, что ее веселье — всего лишь ловкое притворство. В тот
день прошел первый теплый дождь, и она, мокрая и развеселая, танцевала перед
домом — шлепала в ботах по лужам, выписывала некие водяные знаки, предварительно
запустив на террасе магнитофон. А писатель наблюдал за ее танцами из окна и,
радостно улыбаясь, аплодировал.
— Как можно представить весну без майского дождя?! — она широко раскидывала
руки, готовая обнять весь участок, и непрерывно смеялась.
Девица слишком изображала переполненную счастьем и, по понятиям Андрея, за этим
виделся определенный расчет.
В полдень они обедали на террасе, и опять брюнетка корчила из себя внимательную,
заботливую хозяйку. Повязав яркий передник, пританцовывающей походкой, картинно
накрывала на стол, все время что-то подавала писателю, что-то пододвигала к нему
— казалось, готова ползать за ним на животе и носить в зубах его тапочки. Она
без умолку болтала — прямо не закрывала рот и беззастенчиво показывала себя,
уверенная, что красивей и добро-сердечней, чем она, женщин не бывает. Похоже,
это же она внушала и писателю. Обычно невозмутимый и сдержанный, рядом с ней он
испытывал состояние лихорадочного возбуждения: не отрываясь любовался ею, с
наивной бесхитростностью внимал ее словам.
После обеда они гуляли по поселку; вначале шли взявшись за руки, потом в
обнимку, причем она так и висла на нем, — можно было подумать: любит без памяти,
не ест и не спит без него, и будет ему верна до последнего вздоха.
Они выглядели смешно, нелепо: он — седой, лысеющий, в темном костюме, и она —
юная, легкая, в открытом коротком платье. В этом контрасте было что-то
противоестественное, не зря посельчане посылали вдогонку писателю косые,
осуждающие взгляды — по их нравственным меркам, он вел себя вызывающе и глупо.
Демонстрируя свое легкомысленное знакомство, он игнорировал общественные устои
поселка. Некоторые сочувствовали писателю, говорили, что этот приступ поздней
любви непременно закончится печально — молодая любовница доконает его. Но к
вечеру пришли достоверные сведения, что брюнетка вовсе не любовница, а новая
жена и что посельчане являются свидетелями не какого-то легковесного
приключения, а медового месяца законных супругов.
Вечером хозяйка сообщила Андрею:
— Ей двадцать два года. Она недавно приехала из Ростовской области и работает на
заводе по лимиту. Говорят, их даже расписывать не хотели... И где она его
подцепила только?.. Но хваткая. Сразу поняла: у него положение, квартира,
дача... И как он, умный человек, не видит, что она играет в любовь?! Какие все
же мужчины близорукие... Сколько вокруг хороших одиноких женщин, которые были бы
примерными женами, так нет! — выбирают себе разных свистушек... И куда мужчины
только смотрят?!
В последующие дни брюнетка полностью подкрепила первое впечатление о себе.
Переделав на новый манер все внутри дома, она привезла из города целый “пикап”
всевозможных вещей, среди которых Андрей заметил садовый инструмент и цветочную
рассаду, велосипед, проигрыватель и кучу пластинок. Потом она принялась за
участок: вдоль забора разбила цветники, дорожку от калитки уложила плитками, меж
деревьев повесила гамак. Но самое странное брюнетка устроила за домом — там она
исхитрилась соорудить некий спорткомплекс: разметила площадки для игры в теннис
и бадминтон, установила какой-то диковинный тренажер, под навесом на лавке
разложила ракетки, мячи, кегли, фризби.
Андрей понял — молодая жена решила обосноваться на даче обстоятельно и надолго,
а главное, полностью изменить уединенный, деловой образ жизни писателя.
Так оно и получилось. Уже через неделю писатель, точно мальчишка, с непонятным
рвением гонял на велосипеде в продовольственный магазин, а на спортплощадке с
женой махал ракетками, катал шары и при этом восклицал с сияющей улыбкой:
— Ты умница! Именно этого мне и не хватало. Ты превратила холодный дом в
настоящий оазис красоты и здоровья. Я так благодарен тебе... Знаешь, сегодня
утром мне даже работалось как никогда... Ты облегчаешь, скрашиваешь мою жизнь, а
я помогу тебе найти себя, попытаюсь обозначить твою судьбу.
В ответ она заливалась звонким смехом.
Теперь по утрам она выскакивала на террасу, запрокидывала голову, улыбалась и
потягивалась, как бы возвещая всему поселку, что видела золотой сон. Потом звала
писателя, и они делали гимнастику — подпрыгивали и махали руками.
После завтрака писатель уединялся в кабинете, садился за пишущую машинку, а его
благоверная порхала по кухне, но уже вела себя более-менее тихо. “Не хватало
еще, чтобы и сейчас, когда писатель работает, устраивала танцульки”, —
раздраженно думал Андрей.
Чем занимались “молодожены” днем, Андрей не знал — к этому времени он уезжал на
работу, но по словам хозяйки, “молодая жинка” (так она называла девицу) время от
времени чуть ли не насильно тянула писателя на спортплощадку.
По вечерам писатель читал девице отпечатанное на машинке. Она охала и ахала,
прерывала чтение возгласами: “Потрясающе!”, а когда он откладывал листы, с
откровенно прямой лестью превозносила его талант. Андрей слышал почти все, что
она говорила, а то, чего не слышал, домысливал. Восторги девицы злили его не на
шутку, ему так и хотелось крикнуть: “Заткнись, лицемерка!”
Тем не менее, от нового образа жизни писатель заметно посвежел и помолодел, но
Андрей-то чувствовал, к чему ведут спортивные игры, всякие губительные страсти.
Он был уверен, что провинциалочка все четко вычислила и действовала методично,
изуверски, без всякой жалости и сострадания. Она прекрасно знала, как влюбить в
себя одинокого, доверчивого человека, и знала, как можно избавиться от него.
Изредка встречаясь с ней взглядами, Андрей видел ее едкую ухмылку — у этой
бестии все было написано на лице, и Андрей просто поражался недогадливости
писателя, “знатока человеческих душ”.
Спустя неделю писатель съездил в город и вернулся с полной машиной свертков и
коробок. Как правило, по утрам он работал, а здесь уехал ни свет ни заря. “Явно
укатил по указке жены, — решил Андрей. — Она приумножает свой будущий капитал.
Но это только начало, скоро она покажет себя во всем блеске”.
В выходные дни к ним зачастили гости. Они приезжали шумной ватагой и, заполонив
дом и участок, устраивали такое веселье, что соседи только укоризненно вздыхали.
А гости знай себе расхваливают супругов. Особенно ее. Веранда Андрея была
хорошим наблюдательным пунктом, и он отчетливо все видел и слышал. То один, то
другой мужчина подходил к писателю и говорил:
— Она прелесть! Лучшей жены и желать нельзя. Веселая, умная, добрая...
— Да, да, — наивно соглашался он. — Никогда не думал, что под старость мне так
повезет... Она, знаете ли, по-настоящему любит меня. И я ее... Это кажется
смешным, но тем не менее это так… Она необыкновенная, все тонко чувствует...
Интуитивно догадывается о том, к чему я пришел в результате многолетних
раздумий... Она перепечатывает мои работы, завела картотеку, в которой отмечает
все, что я сделал, и ходит за меня по издательствам... Но главное — она заменила
мне всех врачей и медсестер. Научилась делать уколы и массаж...
“Ну ладно писатель, — рассуждал Андрей. — Он просто потерял голову от этой
красотки, но куда смотрят его знакомые?! Почему они, взрослые люди, считают
сожительство столь разных людей райской гармонией?! Неужели им невдомек, что
подобные отношения никакая не любовь, попросту изощренная игра насквозь порочной
девицы?!”
Гости засиживались на даче до темноты, потом писатель с женой провожали их до
платформы, а вернувшись, устраивались на ступенях террасы и о чем-то вполголоса
разговаривали. Иногда она поспешно вскакивала и в комнате тихо включала музыку,
затем снова садилась на ступени и ластилась к нему, и все время, затаив дыхание,
смотрела на него, как зачарованная — весь ее вид выражал безграничную покорность
и преданность.
Андрей наблюдал за романтической парочкой, и гнев искажал его лицо. “Это надо же
так прикидываться! — думал он. — Поглаживает его плечи, а сама наверняка
подсчитывает, сколько ей достанется после его смерти”. Для Андрея было
совершенно ясно, что ласки подобных практичных девиц находятся в прямой
зависимости от степени богатства мужчин. Андрей твердо решил вывести ее на
чистую воду.
Однажды в полдень, улучив момент, когда она вышла за калитку, Андрей подошел и,
сухо поздоровавшись, сказал:
— Поздравляю вас, соседка, с удачным замужеством.
— Спасибо! — она вздернула плечи и растянула рот в издевательской улыбке. — Меня
только тревожит здоровье моего мужа.
— Еще бы! — злобно усмехнулся Андрей, как бы делая промежуточный ход.
Она изобразила величайшее изумление, словно не догадываясь, что Андрей имел в
виду, словно все, в чем он ее подозревает, — ложные обвинения.
— Конечно, ведь он далеко не молод, — пояснил Андрей.
— Не поэтому, — фыркнула она. — Он болен давно. А сейчас он как раз молодой. У
него молодой дух, и он оптимист, не то что молодые по возрасту мужчины. Те
зациклены на себе. Они эгоисты, живут только для себя, а не для других. И
помешаны на своей необыкновенности... А мой муж умный, талантливый и скромный. И
очень добрый, отзывчивый, вот только... — она перешла на плаксивые нотки, —
болен... Но я излечу его. Мы занимаемся спортом, много гуляем, осенью поедем к
морю...
Больше Андрей с ней не разговаривал, только насмешливо здоровался при встрече, а
она, отвечая на его приветствие, с брезгливым холодком смотрела в сторону.
В середине лета у писателя случилось обострение болезни. Девица выводила его на
участок, усаживала в кресло в тени под деревьями, рядом ставила столик с
лекарствами. Она укутывала его пледом, читала вслух журналы и книги, говорила
кротким голосом с горестным выражением на лице. Она выказывала прямо-таки
искреннюю озабоченность, страшнейшее беспокойство состоянием его здоровья. В
ответ он робко улыбался, как бы извиняясь за свою немощь, за то, что доставляет
ей столько хлопот.
— У тебя такой прекрасный голос, — бормотал он. — Твой голос — лучшее лекарство
для меня.
Случалось, она ненадолго отходила от мужа и тогда вроде бы украдкой всхлипывала
и что-то взволнованно шептала, а после того, как на даче побывал врач, долго
сидела за домом в глубоком унынии, опустив голову, и плакала почти неподдельными
слезами. За всей этой слезливой чувствительностью, наигранным огорчением
проницательный Андрей видел раздражение, вызванное тем, что ей приходится
возиться со стариком, тратить свою юность на беспомощную развалину. “Вот
актриса! — сквозь зубы цедил он. — Строит из себя бескорыстную жертву”.
Вскоре писателя увезли в больницу, и почти месяц дача пустовала. Но потом
супруги появились вновь.
— В больнице сказали, что он безнадежен, — сообщила хозяйка Андрею. — Она
забрала его оттуда. Хочет пригласить травознаек.
В самом деле, на дачу стали наведываться гомеопаты и старухи с разными зельями.
Девица как бы в отчаянии металась от одних врачей к другим. Она просиживала
около больного целые часы, исступленно ломала руки и что-то монотонно причитала.
От этого бесчеловечного артистизма Андрей прямо-таки выходил из себя, шастал
взвинченный по веранде и сыпал проклятия.
В какой-то момент писателю стало лучше. Раза два он даже прошелся по участку,
одной рукой опираясь на локоть девицы, другой на палку. Он смотрел на уже
увядающие цветы и желтеющую хвою и грустно улыбался; казалось, прощается со всем
тем, что много лет ему служило приютом уединения и тишины, а последние месяцы —
обителью счастья. На его лице была гримаса бесконечной скорби; казалось, он
хотел сказать: “Как жаль, что именно сейчас, когда я только начал новую жизнь,
меня так скрутило”.
На исходе лета он умер. В тот день Андрей проснулся от странных звуков;
приподнявшись, увидел, что на террасе писательского дома сидит девица и,
обхватив голову, протяжно воет.
Одни из посельчан говорили, что у писателя просто остановилось сердце, другие
уверяли, что он принял на ночь снотворное и оставил записку, в которой просил
прощения у молодой жены и сообщал, что не хочет быть ей обузой. Андрей считал
последнее ближе к истине, но подумывал, что снотворное скорее всего подсунула
сама девица.
Через несколько дней Андрей уезжал от хозяйки. Собрав вещи, зашел к ней
поблагодарить за проживание и договориться о веранде на следующие лето. Хозяйка
уже ждала его: напекла пирогов, разогрела самовар. За чаепитием она сообщила
последние новости:
— ...А “жинка”-то, оказывается, уехала к матери в свою Ростовскую область.
Выписалась из Москвы и уехала… И квартиру и дачу — все оставила первой супруге
писателя...
Леонид Сергеев. Заколдованная. Повести и рассказы. М., 2005.
|
