ХРОНОС:
Родственные проекты:
|
Заколдованная
Рассказы
ОБОРОТНАЯ СТОРОНА УДАЧИ
А.Булаеву
Судьба то и дело играла со мной злые шутки: каждую удачу сопровождала
подвохом. Все началось с того, что лет в двадцать я решил креститься, но не
потому, что пришел к Богу, а потому что уговорили родственники. Особенно на меня
наседала одна из теток, глубоко церковная особа: чуть ли не ежедневно она
посрамляла меня перед домочадцами, называла нехристем, позорищем, черным пятном
на светлой репутации всей нашей родни.
От тетки не отставали мои двоюродные сестры:
— Давай тебя окрестим, это сейчас модно, — верещали они.
В общем, допекли меня и, купив нательный крестик, я отправился в церковь
договариваться о святом деле, но по пути каким-то непонятным образом крестик
потерял. “Плохое предзнаменование”, — подумалось, и точно — в тот же вечер
жестокая простуда свалила меня на неделю. Очевидно, Всевышнему стало ясно, что я
еще не созрел для серьезной веры и он наказал меня за показушный порыв. С того
момента все и продолжается с разными вариациями, несмотря на то, что я уже почти
пришел к Богу, правда, не окон-чательно.
В двадцать лет я выбирал себе подружек только с экзотическими именами: Виргиния,
Земфира, Аделаида... Конечно, на внешность тоже обращал внимание, но прежде
всего на имя. Опять-таки здесь не последнюю роль сыграла моя глубоко церковная
тетка. Она говорила:
— Красивое имя у женщины — выражение ее красивой души. И наоборот — всякие Зои,
Ады, Эллы, Норы имеют уродливые души.
Понятно, у самой тетки имя было красивым и редким (“сладкозвучным”, по ее
выражению) — Элеонора. Представляясь незнакомым людям, тетка певуче растягивала
свое имя на два звука: “Эле” и “онора”, при этом далеко выбрасывала руку и
сияла, давая понять, что ее душа полна немыслимых красот. Это производило
сильное впечатление на мужчин, но почему-то ни один из них так и не отважился
приударить за теткой — вероятно, боялись, что не смогут соответствовать
достоинствам моей родственницы. Факт остается фактом: тетка пребывала в
девственности, такой же глубокой, как и ее церковность.
Так вот, следуя заветам этой тетки, я подбирал себе подружек исключительно с
благозвучными именами. Однажды познакомился с Лариной и сразу обалдел от ее
имени, а тут еще она осторожно призналась мне:
— Вообще-то домашние зовут меня Лаура, а друзья Луиза. Ты можешь называть, как
тебе больше нравится.
От этого букета красивых имен у меня закружилась голова.
И душа у нее оказалась красивой: она сразу с невероятной искренностью сообщила,
что заканчивает музыкальное училище, что у нее нет никакого парня, родители все
лето на даче, и мы можем у нее “потанцевать под проигрыватель”.
Пока мы танцевали, моя партнерша то и дело посматривала на себя в зеркало и в
такт мелодии музыкально пропевала: “Ларина-Лаура-Луиза”... В разгар наших танцев
щелкнул замок двери и на пороге появилась довольно энергичная девица; она
обеспокоенно затараторила:
— Людка! Ты куда пропала?! Звонили с фабрики, сегодня выходим в ночную смену...
Я заметил, что моя Ларина-Лаура-Луиза украдкой подает подруге знаки, но та все
не останавливалась:
— ...Хорошо устроилась! Каждый день танцульки, новые диски, а за квартиру кто
платить будет? Опять я, да? Очень надо! Или хочешь, чтобы нас отсюда турнули? —
и обращаясь ко мне:
— Извините, юноша, нам надо собираться на работу...
Самое смешное, когда я встретился с “музыкантшей” второй раз, она легко, без
всякой обманчивости, сообщила:
— Я забыла тебе сказать, что работаю на кондитерской фабрике… Мы делаем жуть
какие красивые конфеты (про остальное она не стала упоминать). На работе меня
называют Лилией... А мне знаешь какое имя больше всего нравится? Люция! Можешь
звать меня так? — она выпятила губы и пропела: Лю-ци-я! Правда, красиво? А в
тебе мне знаешь что нравится? Твоя фамилия. Имя у тебя плохое, а фамилия —
класс! Я выйду замуж только за парня с красивой фамилией.
Вот такой фантазеркой была эта Люда. Люда Иванова.
В двадцать пять лет мне повезло — я купил подержанную машину и, обезумев от
счастья, катал всех без разбору. И докатался — машину угнали. Через неделю
автоинспекция нашла мое сокровище, но кузов был сильно покорежен. Оказалось,
машину угнали мальчишки, которых я от чистого сердца обучал вождению.
— Эти шалопаи заявили, что хотели покататься, но я не верю, — прокомментировал
случившееся многоопытный, искушенный инспектор, вручая мне ключи от машины. —
Наверняка, собирались распотрошить на запчасти. Но, сами посудите, что заводить
уголовное дело? Они еще и паспорта не получали, да и свидетелей нет... А вы
кого-то мне напоминаете. Случайно не за “Динамо” играете?
Я сделал вид, что глубокомысленно обдумываю этот вопрос. Инспектор принял меня
за однофамильца футболиста.
Меня вечно принимали за кого угодно, только не за самого себя. И все из-за моей
необычной внешности: я довольно полный, у меня большой нос, отвислые уши, густые
брови и выпученные глаза — они придают взгляду пронзительность. Именно поэтому в
общественном транспорте меня принимают за ревизора и показывают проездные
талоны, а в кинотеатры пропускают без билетов, да еще с приветствием:
— Пожалуйста, заходите, рады вас видеть…
После того, как машина нашлась, мне вновь повезло — сосед жестянщик взялся за
три бутылки водки привести кузов в порядок, и сделал это отлично. Но не успел я
подкрасить машину, как с лобового стекла исчезли щетки-дворники. И оставил-то их
всего на полчаса — подъехал к дому в обеденный перерыв, перекусил, вышел — щеток
нет. А на следующий день во дворе ко мне подходит один алкаш из соседнего дома,
бездельник, некомпетентный во всем, но во все сующий свой нос.
— Дико извиняюсь! Тебе дворники не нужны? — спрашивает и протягивает мне мои
щетки (я их сразу узнал по вмятинам на ободах).
— Так это ж мои щетки! — возмутился я.
— Что ты этим хочешь сказать? Что я их стащил? — скривился, прикинувшись
дураком, алкаш. — Грубо говоря, как ты можешь такое думать?! Они у меня давно
валяются. У кого у кого, но у тебя — рука не поднялась бы. Я ж тебя знаю. Ты ж
ментом работаешь. Помнишь, меня забирал в пивной? (Я никогда не работал ментом,
я работаю в строительной конторе). Дико извиняюсь, давай на сто грамм и бери
дворники, — заключил алкаш и мне ничего не оставалось, как расплатиться за свои
щетки.
Немало приятных сюрпризов и вслед за ними неприятностей доставило мне почтовое
ведомство. Я знал, что вся корреспонденция из-за границы просматривается
бдительными сотрудниками КГБ, знал, что это делается не вскрывая конвертов и
называется перлюстрация. Догадывался также, что и посылки вскрывают, но не
думал, что при этом кое-что изымают, беззастенчиво и нагло, без всяких
объяснений.
Как-то я получил из-за границы от знакомого посылку с пластинками. Посылка была
вскрыта, разорванный картон кое-как склеен скотчем. Позднее выяснилось — часть
пластинок конфисковали, но все равно моя радость не знала границ. В
благодарность я решил послать знакомому шоколадное ассорти — гордость нашей
кондитерской промышленности, но на почте посылку не приняли — оказалось,
продукты посылать запрещено. Тогда я решил послать книги, но из пяти книг,
которые принес на почту, разрешили отправить только одну, да и на ту пришлось
ставить визу в “Союзкниге”. Прежде чем упаковать книгу, приемщик перелистал
каждую страницу, разглядывал на просвет — его подозрительности не было предела —
вдруг я посылаю какие шифровки!
В другой раз мой заграничный друг прислал мне приглашение — посетить его
сказочную страну; я уже потирал руки, предвкушая прекрасное времяпрепровождение
(предстояло плыть на теплоходе из Одессы), как внезапно заболела мать. Я
позвонил другу, сообщил, что поездку откладываю и попросил выслать лекарства.
Как известно, в наших аптеках имеются только таблетки от головной боли и
горчичники, а в аптеки четвертого управления, где есть все, простым смертным
доступа нет. Друг выслал лекарства, но я по-лучил... горох!
— Это издевательство! — крикнул я, ворвавшись в кабинет начальника почты. —
Горохом можно лечиться?! Да, еще говорят “продукты посылать нельзя!”.
— От нас нельзя, а к нам можно что угодно. И успокойтесь, пожалуйста, —
начальник вышел из-за стола, протянул мне руку, представился; затем вызвал
кого-то из подчиненных, дал команду “разобраться!” — и, как компенсацию за
нанесенный ущерб здоровью матери и моему моральному ущербу, вызвался позвонить
знакомой из четвертого управления.
— Вам я просто обязан помочь, — заявил. — Я вас сразу узнал.
— Еще бы! — выпалил я, сразу входя в образ неизвестно кого.
На следующий день я получил лекарства, разумеется, за приличную переплату.
В тридцать лет я построил катер (наивно планировал сходить на нем к заграничному
другу — не знал, что у нас не пускают в загранплавания). На меня свалилась
большая удача — по дешевке я достал дефицитный материал — сосновые бруски и
фанеру, а под строительную площадку приятель выделил свой гараж. Катер я делал
неторопливо, с особой тщательностью и у посудины получились совершенные
очертания и отличные мореходные качества. Можно сказать, в тот год я совершил
подвиг, знакомые только ахали; моя доблесть сверкала, как начищенная бляха. И в
дальнейшем все, что связано с катером — сплошное везенье, включая покупку
подвесного мотора и пробное плавание по чарующей Оке. К сожалению, в старинном
русском городе Муроме, где закончилось плавание, не оказалось порта (я
намеревался в Москву катер отправить на барже), пришлось обратиться к
железнодорожникам.
— Катер отправить сложно, — сказали мне в багажном отделении вокзала. — Но для
вас сделаем исключение. (По отделению пошел шепоток: “Вахтанг Кикабидзе! Сам
Вахтанг Кикабидзе!”). И, пожалуйста, мотор и канистры отправляйте отдельно — в
контейнере. И гарантию за сохранность катера не даем, он пойдет на открытой
платформе, без охраны. Даже для вас обеспечить охрану частного груза не можем.
— Неужели могут стащить? — удивился я.
— Всякое бывает, — пожали плечами железнодорожники-почтовики. — Если узнают, что
ваш, вряд ли рискнут.
— Именно тогда и стащат, — заметил один из почтовиков.
Прекрасный отпуск закончился плачевно. Катер прибыл на Рижский вокзал, контейнер
на Казанский (и то и другое я отправлял на Ленинградский), причем открытки о
прибытии груза я получил месяц спустя, то есть, пришлось платить немалую сумму
за простой груза. И пока я заказывал трайлер, в катере взломали каюту и стащили
весла, насос, спасательный круг, надувные матрацы, спиннинг, примус, бинокль, да
еще разбили иллюминаторы, очевидно, в отместку, что я мало вещей оставил.
Последний сюрприз почтовое ведомство преподнесло мне, когда я послал знакомому
леснику набор столярного инструмента (в благодарность за проведенный у него
отпуск). Оформляя посылку, приемщица вместо сдачи протянула мне лотерейный
билет, на который через пару дней я выиграл двадцать пять рублей и наполовину
оправдал посылку. Кстати, набор стоил пятьдесят рублей и столько же я заплатил,
чтобы его переслать.
Прошло два месяца. Лесник ничего не сообщал о получении дра-гоценного подарка.
“Неблагодарный”, — подумал я, и вдруг получаю письмо: “Болтун! Наобещал и ничего
не прислал! Больше тебя не приму. Приедешь, натравлю собак!”.
Я пошел на почту. “Расследование за счет потерпевшего, за ваш счет”, — сказала
приемщица и направила меня на главпочтамт.
— Розыск стоит вдвое больше посылки, — заявили на главпочтамте.
Пришлось заплатить — дело упиралось в принцип. Месяца три длился розыск, но так
и не дал никаких результатов. Потом еще месяц я проделывал мучительные операции
— посылал угрожающие телеграммы в министерство связи и управление железных
дорог, в конце концов плюнул, купил новый набор и послал с проводником — это
оказалось надежней и быстрей.
В тридцать пять лет я получил садовый участок от нашей строительной конторы, при
этом, мне явно повезло. Участков было всего восемь на весь отдел. Решили тянуть
жребий. Мне, не семейному, участок в общем-то был ни к чему и для проформы, как
бы от моего имени, я поручил участвовать в жеребьевке одному парнишке, нашему
курьеру. Члены профкома не возражали. И надо же! Парнишка вытянул участок.
— Не пойдет! Это нас сбило с панталыку, — комкая слова, с унылыми лицами заявили
мне члены профкома. — В субботу устроим пережеребьевку. Извольте участвовать
непосредственно сами.
— В субботу не могу, — сказал я.
В субботу, действительно, приезжал мой заграничный друг и я запланировал
отметить встречу в ресторане “Якорь” (я любил то уютное заведение — на стенах
коктейль из морских мотивов; глядя на стены, я вспоминал свои плавания на катере
и многое другое).
— В субботу никак не могу, — сказал я. — Пусть за меня тянет парнишка курьер, я
ему доверяю.
Скрепя сердце, члены профкома согласились, видимо, были уверены — второй раз
парню не повезет. А он возьми, да опять вытяни мне участок. “Раз уж участок
сваливается с неба, грех его не брать”, — подумал я. Члены профкома начали было
снова артачится, но тут уж я вспылил:
— Вы что, будете устраивать жеребьевки до тех пор, пока кто-нибудь из вас не
вытянет?! Раз согласились на моего представителя, оформляйте участок и баста!
Клочок земли (четыре с половиной сотки) находился в ста километрах от города в
болотистой местности, но ни географическое месторасположение участка, ни топи,
ни комары меня не смутили (собственность — великая вещь!) — “там у меня будут
неограниченные возможности для отдыха”, — подумал я и первым делом решил
посадить на участке яблони и цветы. Приехал на центральный рынок, купил саженцы
яблонь и клубни пионов.
— Яблоньки белый налив! — причмокивал продавец саженцев. — Цвет, аромат —
закачаешься! А на вкус — и не говорю!..
— Редкий сорт! — ликовал продавец пионов. — Цвет, аромат — закачаешься! Сорт
называется Анфиса Перова. Я сам вывел. В честь жены. Она была великая женщина,
царство ей небесное!..
В выходные дни я посадил саженцы и клубни в самом солнечном месте участка; там
же сколотил скамью, чтобы сидеть, покуривать, любоваться цветами, не вставая
срывать яблоки. “Счастливчик я все же”, — подумал я, разглядывая свои владения,
но тут же приготовился мужественно встретить очередную неприятность — у меня уже
выработался определенный рефлекс.
Неприятность не заставила себя ждать — в следующую субботу я приехал на участок
и застыл от неожиданности — на месте моих необыкновенных пионов зияли пустые
лунки. Слегка нервничая, сел на скамью, закурил. Вдруг подходит сторож поселка и
с живейшим интересом восклицает:
— Вот уж не ожидал тебя здесь увидеть!
— Почему?
— Но ты же не строитель.
— А кто же я? — с умеренным интересом усмехнулся я.
— Ты же военный. Был майор, а сейчас уж, небось, подполковник!
Я ничего не ответил, и сторож сбавил тон:
— Неужели обознался?! Надо же, а так похож! Вылитый мой знакомый майор, да уж,
небось, подполковник... Ну, ладно. Вот что! Ты не собираешься сажать цветы? У
меня тут есть несколько пионов. Отдам по сходной цене, рублей по пять за
штуку...
Он принес сверток, раскрыл, и я так и подскочил на скамье. Это были клубни
Анфисы Перовой! Те же изгибы, тот же цвет — одним словом, судьба второй раз
(после щеток-дворников) разыграла меня, выкинула жестокую насмешку. Я не стал
разоблачать прохиндея, только взглянул на него пронзительно, и он покраснел и
съежился под моим испепеляющим взглядом.
— Возьму по-божески, всего по рублю, — пробормотал, резко уценяя товар, но на
всякий случай подстраховал себя:
— Раз уж ты так похож на ... Кстати, яблоньки ты высадил не на свой участок, а
на соседский. Вот смотри, где проходит линия, — он показал на бечевку, которая
пролегала по земле (и как я ее не заметил?). Ничего страшного, не огорчайся,
думаю, соседи будут с тобой делиться урожаем, — и чтобы окончательно замолить
свой грех, сказал, что в соседнем поселке находится комбинат бытового
обслуживания, где делают голубые и розовые гробы из досок “не пропитанных ядом”,
и что из тех досок получаются хорошие ящики для цветов...
Вскоре мне крупно повезло — меня назначили начальником отдела с приличным
окладом, массой привилегий и всем прочим. Я ждал этого дня лет десять, не
меньше, но предыдущий начальник, семидесятилетний склеротичный старикан, который
постоянно кашлял, сморкался, сопел, кряхтел и фыркал, и тем самым действовал нам
на нервы, никак не хотел уходить на пенсию. И вот, наконец, его спровадили на
“заслуженный отдых”. На радостях я закатил в “Якоре” щедрый банкет для
сослуживцев, но, возвращаясь с банкета, упал и сломал лодыжку. Меня постигло
величайшее бедствие — полтора месяца провел в гипсе, а потом еще несколько
месяцев ковылял на костылях — приходилось посещать разные процедуры в
поликлинике. Вот так все и произошло. Как в кино.
С тех пор я не очень-то радовался везению, был уверен — за ним непременно
последует какое-нибудь несчастье, и чем крупнее подарок фортуны, тем
сокрушительней последующая расплата.
Самое обидное, пока я был на больничном, никто из сослуживцев меня не навестил.
Бесчувственные, неблагодарные людишки! Кое-кто даже злословил по поводу моего
несчастья. Например, бывший начальник, наведавшись в контору и узнав о
случившемся, хихикнул:
— Так ему и надо. Бог наказал за то, что меня подсиживал!
Позднее мы столкнулись на улице. Он шел мне навстречу. Я отвернулся, сделал вид,
что его не замечаю, но он подошел, закашлял, зафыркал, схватил меня за локоть.
— Здравствуйте! Вы меня помните?
— Здравствуйте! — холодно произнес я. — Конечно, помню. А вы меня?
— Ну, как же! Кто ж вас не знает! Вас знает весь мир!
Я раскрыл рот от удивления.
— Кто же я?
— Леонид Ильич Брежнев!
В сорок лет я женился. С женой мне невероятно повезло, как никогда, можно
сказать — повезло баснословно. У нее было необыкновенное сказочное имя —
Мальвина, отличная фигура и лицо без единой морщинки, несмотря на то, что она
была старше меня и уже дважды побывала замужем. Ее зажигательный характер и
интеллектуальное изобилие оценили все мои друзья. И оценили ее пирог к чаю
“Святая Мальвина” (понятно, его она назвала в свою честь), и ее салаты, каждый
из которых имел свое название; например, “Блондин Коля”, в честь ее
родственника, любившего яичницу с луком.
По вечерам мы с женой ужинали в “Якоре”.
— Зачем счастье, если им нельзя поделиться? — очень умно пояснил я жене. — Мы
всегда будем на людях, с людьми.
В первое наше посещение “Якоря” я набрал выигрышные очки. Пока жена
причесывалась у зеркала, к ней подскочил скрипач из оркестра:
— Простите, с кем вы здесь?
— Сейчас узнаю, — задорно-шутливо откликнулась жена.
— И не узнавайте! Я вам и так могу сказать.
— Внимательно слушаю.
— С Германом Титовым! Он часто здесь бывает.
Все это жена рассказала, как только мы сели за стол, после чего чмокнула меня в
щеку, как вознаграждение за популярность.
— А я-то думала, что ты всего лишь начальник отдела.
Я хмыкнул и принял выигрышную позу. Скрипач тем временем вскочил на сцену и
гаркнул на весь зал:
— Дорогие гости! Персонально для присутствующего здесь космонавта Германа Титова
исполняется фокстрот “Рио-Рита”.
Счастье с женой длилось целых два года и было самым долгим из всего, что мне
послала судьба, другими словами — за то время ничего неприятного не случилось,
за исключением того, что я отвадил от нашего дома друзей; последнее время они
слишком расхваливали салаты жены, а она старалась — изобретала все новые яства
и, естественно, называла их в честь тех, кто ее хвалил. Только в мою честь
салата не было.
Дальше — больше: некоторые из моих друзей переусердствовали — стали нахваливать
и фигуру жены, при этом руками пытались показать, что именно им нравится. Жена в
ответ зажигательно смеялась:
— Я вас всех очень люблю!
И показывала свою образованность, и с каждой посиделкой появлялась во все более
легкомысленном одеянии, то есть вела себя далеко не свято и не сказочно,
совершенно не оправдывая свое имя — да что там! — попросту пороча его! В конце
концов мое терпение лопнуло.
— Разберись в своих чувствах, кого ты любишь, а к кому хорошо относишься, —
заявил я жене, а друзей отвадил, чтоб не оказывали на нее вредоносное влияние.
И все пошло хорошо; дальше я относился к жене, соблюдая строгое равновесие между
уважением и требовательностью. И вот в тот момент, когда мне все в жизни
казалось прекрасным, правильным и разумным, и ничто не волновало, не тревожило,
то есть жизнь была полна покоя и радости, когда я уже подумал — Бог сжалился
надо мной, ведь я уже прошел суровую школу жизни, даже гордился этой суровостью,
в том числе морщинами и складками на лице и скудной, но седой растительностью за
ушами, в этот самый момент я и обжегся о зажигательный характер жены — она
попросту ушла от меня.
Не скрою, ее уход застал меня врасплох и некоторое время я пребывал в шоке, но
потом взял себя в руки. Я подумал: “Во-первых, в ее сказочном имени есть что-то
сладко-приторное, даже слюнявое; во-вторых, она не такая уж и красивая (ведь,
если долго присматриваться к красоте, она надоест); в-третьих, ее
интеллектуальное изобилие оказалось занудством, и салаты — так себе;
в-четвертых, найду себе более спокойную женщину, да и помоложе и, само собой, —
с по-настоящему красивым именем”.
Ну, а последний наш с женой разговор происходил приблизительно следующим
образом: она набросилась на меня неожиданно, я прямо-таки попал под ураганный
обстрел:
— Ты эгоист и сухарь, правильный и ровный, как часовая стрелка. Даже противно.
Хотя бы разок вышел из себя. Тебя ничем не расшевелишь.
Некоторое время я ловил ее язвительные слова озадаченно, потом отреагировал на
натиск кратко и твердо, по-мужски:
— Так уж я скроен.
— Мерзко ты скроен! — взвинтилась жена. — Мерзко! (Это у нее было самое страшное
ругательство). Мы живем замкнуто, хуже некуда! Нигде не бываем, кроме твоего
дурацкого “Якоря”, никто к нам не заходит. В интеллектуальном развитии ты
остановился на уровне водопроводчика, духовно не обогащаешься вообще. Тебя ничто
не интересует, кроме твоей строительной конторы и выпивки в “Якоре”. Это крайняя
степень падения!
Она расходилась все больше, чудовищно раздувая мои недостатки.
— То, что тебя вечно за кого-то принимают — люди просто заблуждаются. В
действительности ты похож знаешь на кого?
— На кого? — я пригнулся, в ожидании удара.
— На предыдущих моих мужей! Они были такие же муд...и!
Она произнесла смертельно-оскорбительное слово, от которого меня и сейчас
трясет; рядом с этим смертельным словом, страшное ругательство “мерзко”
выглядит, как детский лепет или как птичий щебет, от растерянности не знаю, как
лучше сказать.
Леонид Сергеев. Заколдованная. Повести и рассказы. М., 2005.
|
