ХРОНОС:
Родственные проекты:
|
Заколдованная
БЕЛЫЙ ЛИСТ БУМАГИ
повесть для подростков и взрослых, которые занимаются
живописью или интересуются ею, или просто любят художников
БУДЬТЕ ТАКИМИ ЖЕ СЧАСТЛИВЫМИ, КАК Я!
На рисование водили детей совершенно незнакомые мне люди, и, конечно, мои
знакомые, и знакомые моих знакомых. Приходили неизвестные люди и вполне
известные.
— Опыт гласит — природа отдыхает на детях, — шутил я, записывая новичков
известных людей. — Но посмотрим, посмотрим, как у них пойдет дело. Раз любят
рисовать — это уже немало, любовь, как известно, творит чудеса.
Не было ни одного занятия, чтобы в студию не заглядывал кто-нибудь из моих
друзей. Чаще других заходили художники Валентин Коновалов и Ашот Сагратян. С
Коноваловым приходили его сын и дочь, которые тоже были моими учениками.
— Меня дома не слушают, — объяснял мне Коновалов. — Ты говоришь то же самое, но
тебя слушают.
К своим детям Коновалов не подходил. Подходил к другим «мольбертщикам»; только и
слышалось:
— Здесь добавь лилового… Здесь больше охры. И смелей! Что у тебя все тает, как
мороженое?! Смелей выражай свое видение, свой мир! Не стремитесь нарочно жить и
творить необыкновенно, живите и творите по-своему. Будьте самими собой. И это
будет самым необыкновенным. Главное — найти свой истинный путь и не разрушать в
себе человеческое. И изучайте то, что сделано до вас, чтобы в дальнейшем не
повторяться, а идти дальше. Кумиры должны быть только в детстве и юности, а
дальше — все мы сами личности...
К «столовщикам» Коновалов относился предельно нежно. Поглаживая по голове
приговаривал:
— Рисовать, значит размышлять. Давай, еще что-нибудь придумывай. Представь, в
этом доме будешь жить сам, и наполняй его вещами. И мебель и вещи вырисовывай с
любовью. Почему нам нравятся старинные вещи: кресла, подсвечники? Потому что они
сделаны с любовью! В них душа творца. Они, эти вещи, живые!.. А ты чтой-то весь
перемазался? Вот пачкун! Даже лицо в краске! Краски не ешь, это ж не карамель, а
акварель!
Сагратян с техническими подробностями учил ребят рисовать цветы и, для
наглядности, приносил свои работы. Студийцы звали его «цветочник».
— Ты вот что, — говорил мне Сагратян. — Обязательно устрой в студии выставку
своих работ, чтобы ребята уважали. Чтобы знали, с кем имеют дело. Недавно моему
знакомому преподавателю в институте, студенты сказали: «А вы сами-то что можете?
Никто не видел ваших работ!». С моим приятелем было плохо.
— Ребята видят мои работы в журналах и книгах, — спокойно замечал я. — Мне не
надо заниматься саморекламой. К тому же, на дни рождения я дарю им свои книжки.
Почти на каждое занятие заглядывали (по пути в буфет) писатели Юрий Коваль и
Константин Сергиенко. Когда они появились впервые, я представил их, перечислил
их книги.
— У меня эти книжки есть дома! — воскликнула первоклассница Лена Маковская. — Но
я думала... эти писатели давно умерли, — Лена подошла и потрогала моих друзей,
чтобы убедиться в их реальности.
— А это их призраки, — вставил я.
— Еще живы, слава богу! — пробасил Коваль. — Нам еще на небеса рановато. Надо
еще кое-что сделать здесь, на земле. Я вообще с завтрашнего дня бросаю выпивать
и курить. Буду себя беречь, я нужен Отечеству.
Коваль ходил среди мольбертов, подробно разбирал каждую работу, давал дельные
советы и бурчал:
— Вообще-то слушайте вашего учителя, он мастер зрелый и откровенный. И мой
постоянный собутыльник (он совершенно не думал о моем авторитете).
Сергиенко подсаживался за стол к какой-нибудь девчушке и, подчеркнуто вежливо,
спрашивал:
— Простите сударыня, это у вас что изображено?
От такого изысканного обращения пигалица смущалась, заливалась краской и
сбивчиво объясняла. Сергиенко с серьезным видом кивал и просил:
— Вы не могли бы потом подарить мне этот рисунок? С дарственной подписью,
разумеется?
— Ты невероятный счастливчик! — довольно искренне говорили писатели, имея в виду
моих учеников.
По сути дела я действительно был счастливым, но конечно, не до такой степени,
как они выражались.
— Ведите студии, литкружки, и будете такими же счастливыми, как я, — что еще я
мог посоветовать?
Заходили художники: Леонид Бирюков и Владимир Нагаев и, оценивая работы, часто
слово в слово повторяли мои слова, точно до этого стояли за дверью. Ученики
подумывали — мы сговорились. Стоило немалых трудов убедить их, что очевидные
вещи лежат на поверхности — и то, что приходит в голову одному, непременно
придет и другому.
Как водится у художников, частенько мои дружки дурачились, изображали
литературных персонажей. Бирюков заметив, что на него восхищенно смотрит
какая-нибудь ученица, нарочито таращил глаза:
— Какое замечательное существо! — и корчил устрашающую гримасу: — Сейчас тебя
съем!
— Я вас не боюсь! — отважно заявляла ученица, сраженная его артистическим
обаянием.
Время от времени из кафетерия в студию влетали мои приятели-литераторы.
Покашливая и покрякивая, вытирая вспотевшие лица, они впрыгивали на сцену и
просили их нарисовать.
— Сразу тридцать портретов, если можно! — принимая позу
Наполеона, кричали
свежеиспеченные герои.
Студийцы с бурной готовностью откликались на все просьбы и, как истинные
таланты, щедро раздаривали свои творения.
Среди гостей студии было немало просто любопытных и праздношатающихся ротозеев.
Просто любопытные скулили от восторга, вежливо спрашивали:
— Можно посмотреть?
— Конечно, можно. Почему нельзя? — разжигая их любопытство, я приглашал широким
жестом. — Заходите смелее! Дима Климонтович, спрячь оружие, не пугай зрителей!
Любопытные у каждой работы таращили глаза, испытывая невероятный прилив чувств:
— Красотища! Шикарно!
— Берите лист бумаги, садитесь, тоже порисуйте, — предлагал я, но любопытные
спешно удалялись.
Праздные ротозеи обычно вываливались из ресторана и вели себя довольно
назойливо. Особенно докучливым я говорил:
— Вы, наверное, из какой-нибудь проверяющей комиссии?
— Что вы, что вы! — встревожено махали руками ротозеи. — Мы просто так зашли,
облагородить искусством души.
— Облагородить души весьма полезно, — важно изрекал я. — И надо это делать
почаще, иначе души черствеют.
Ротозеи соглашались, с их лиц исчезала праздность и они с тоскливой завистью
смотрели на нас, счастливчиков.
— Есть очень простой способ облагородить души, — продолжал я. — Взять и
порисовать самим.
— Ой, что вы, что вы! — уже испуганно махали руками ротозеи и с непостижимой
быстротой устремлялись к выходу.
Здесь самое время признаться — я начал эти очерки в надеждой поделиться опытом
работы с детьми, но скоро убедился, что к общеизвестному мало чего могу
добавить, и тогда решил просто записать некоторые моменты своей жизни и немного
расцветить их выдумкой, чтобы повеселить друзей.
Леонид Сергеев. Заколдованная. Повести и рассказы. М., 2005.
|
