ХРОНОС:
Родственные проекты:
|
Заколдованная
БЕЛЫЙ ЛИСТ БУМАГИ
повесть для подростков и взрослых, которые занимаются
живописью или интересуются ею, или просто любят художников
КЛУБ ЛЮБИТЕЛЕЙ ЖИВОТНЫХ
Раз в месяц мы ходили в зоопарк, делали наброски зверей, благо зоопарк был под
боком. В студии, чтобы оживить процесс обучения, я рассказывал ученикам о
животных (когда-то зачитывался Брэмом). Нередко и ребята что-нибудь рассказывали
о своих питомцах, то есть, животные постоянно незримо присутствовали на наших
занятиях (как же без них общаясь с детьми?!). А однажды и вполне зримо.
В тот день я опаздывал в студию и, возвращаясь с дачи, гнал «Запорожец»
километров под восемьдесят, что для моего старого драндулета почти мировой
рекорд. Я возвращался со своими дворняжками. Справа от меня чинно восседал
старикан Челкаш, на заднем сиденье примостился юный Дым. Притормозив у Дома
литераторов, я сказал собакам, что иду на работу и скоро вернусь. Они все
поняли, и спокойно улеглись на сиденьях отдыхать после утомительной дороги.
В это время мимо, размахивая альбомом, шел Никита Короленков, который вечно
опаздывал на занятия, хотя и жил в двух шагах. Ребята, жившие за городом, не
опаздывали, а этот опаздывал, и еще вышагивал нехотя, с сонным видом, как бы
раздумывая: «рисовать сегодня или просто поболтаться по улицам?».
— Ого! — протянул Никита. — Это ваши собаки?
Я кивнул и заспешил в студию, но Никита, с невероятной прытью, опередил меня и с
порога сообщил о моей «охране». Разумеется, все тут же бросились на улицу к
машине, а потом уговорили меня затащить собак в зал и, после долгих
поглаживаний, начали их лихорадочно рисовать.
Мудрый Челкаш в своей жизни видел все, его ничем не удивишь. Он и раньше любил
фотографироваться, а тут и вовсе забрался на сцену и замер, оскалившись в
улыбке. Но Дым стушевался от такого внимания, забился под стол и ни за какие
коврижки не хотел вылезать.
Его так и изобразили, скрюченным под столом, с испуганным взглядом. Теперь у
меня дома штук сорок собачьих портретов, целая галерея.
Во время уборки зала, мы устраивали викторину (обычно на тему живописи, но
иногда говорили и о животных).
— Почему медведь сосет лапу? — спрашивал я.
— Есть хочет, — вздыхал Копанев Дима.
— Ему снится сладкий сон, — мягко произносила Двигубская Катя, склонная к
поэтическим образам.
— Учтите, в природе ничего просто так не происходит, — говорил я. — Это мы можем
просто так засунуть палец в рот или нос. А медведь...
— У него на лапе остался мед, — вскрикивала Свиридова Даша.
— Почти угадала, — кивал я. — Прежде, чем залечь в спячку, медведь топчется на
ягодах, набивает на лапах сладкие лепешки, и потом, зимой, их сосет. Так, во
всяком случае мне рассказывал один лесник… А вот, что я вычитал: «У крокодила
никогда не болят зубы». Почему, как вы думаете?
— Ему их чистят птички-секретари! — возвещал Максим Мастрюков. — Я это тоже
читал в журнале.
— Верно! Молодчина! — хвалил я. — За знания — пять, за окно — тройка. Давай
протри еще, иначе вас турнут из зала, а меня повесят на люстре, — не совсем
педагогично острил я, и тут же менял тему: — Но вернемся к крокодилу. По мере
взросления, крокодил глотает камни. У взрослого крокодила в желудке находят
булыжники с мой кулак. Для чего он это делает?
Ребята высказывали разные соображения, а я еще больше подогревал их:
— Думайте, предполагайте! Вас в школе-то учат только зубрить, а надо бы учить
самостоятельно мыслить.
Наконец кто-нибудь из ребят отвечал правильно:
— Камни перемалывают пищу!
— Верно! — хмыкал я. — Словно жернова. Но еще для чего он их глотает? Сдаетесь?
— Не-ет! — голосила студия.
— Чтобы быть тяжелее! — догадывалась Лада Калева.
— Конечно! — отдувался я. — Чтобы над водой были только одни глаза.
Дальше я рассказывал о домашних «братьях наших меньших» и напоминал об «ответе
за тех, кого мы приручили». Как-то даже завел разговор о вегетарианстве, привел
в пример Толстого, Шоу, Энштейна (последнего процитировал: «Животные мои друзья,
а друзей я не ем» — эти слова произвели должное впечатление). Естественно, я и
сам старался быть вегетарианцем, но у меня не всегда получалось — не хватало
силы воли.
Вот так у нас все и произрастало.
В заключение — несколько слов о друзьях, больших любителях животных.
Дмитрюк на даче, которую снимает много лет, приютил собаку Толику, и она
ответила ему безумной любовью — не подпускает к хозяину даже его друзей. И к
себе никого не подпускает. Как-то я привез к ней свататься своих собак, так она,
деревенская дуреха, не оценила городских ухажеров и отвергла их самым злобным
образом.
— Есть поверье, — вещает Дмитрюк, — если взял бездомное животное, подвалит
счастье. Точно. С тех пор, как я привел Толику, жутко везет в работе, а уж
счастья — хоть отбавляй!
И Бог Дмитрюка охраняет — перед опасностями посылает предзнаменование:
раздвоенную луну или радугу в комнате, после чего художник умело избегает
подвохов судьбы.
Поэту Леониду Мезинову по наследству досталась дача с невиданным обзором — с
окнами на все четыре стороны и огромный участок — все это он завещает после
смерти под приют для животных, а пока на его участке обитает дюжина бездомных
собак и кошек, которым он неустанно подыскивает хозяев.
Понятно, эти мои друзья имеют отзывчивое сердце (тот же Мезинов, когда я сломал
ногу и три месяца ковылял на костылях, приезжал ко мне, выгуливал собак и
усердно лечил меня крепкими зельями); но кроме необычного сердца, они еще имеют
повышенное чувство ответственности за свое дело, за свои слова и поступки, за
все, что происходит вокруг. Видимо, ответственность за животное, которое им
доверилось, порождает в них и массу других ответственностей. Это важно, если
вдуматься.
Леонид Сергеев. Заколдованная. Повести и рассказы. М., 2005.
|
