ХРОНОС:
Родственные проекты:
|
Заколдованная
БЕЛЫЙ ЛИСТ БУМАГИ
повесть для подростков и взрослых, которые занимаются
живописью или интересуются ею, или просто любят художников
«ФАБРИКА БЕЗ ГОЛОВЫ»
Однажды, по какой-то неясной причине меня пригласили на телевидение, в детскую
редакцию.
— Сделайте нам что-нибудь, — сказали, особо упирая на «что-нибудь».
Мне понравилось это «что-нибудь», но я все же уточнил:
— Что именно?
— Что хотите, мы вам полностью доверяем. Сделайте какой-нибудь фильм в
картинках. Что-нибудь этакое с красочными подробностями.
Несколько дней за столом я работал не разгибая спины, придумал фильм:
«Олимпийские игры у зверей» и кучу «красочных подробностей».
— Замечательно! — сказали в редакции. — Но, понимаете, красочные подробности не
очень красочны. Разные бегемоты, жирафы — не «наши» звери. Нельзя ли оставить
только «наших» — медведей, зайцев. И потом, понимаете, у нас есть определенный
набор кукол, декораций; желательно укладываться в них, чтоб не клянчить,
выколачивать деньги на новые...
Я столкнулся с некоторыми трудностями, но отступать было поздно, уже дал слово,
что сделаю «что-нибудь», да и мои мысли уже устремились в кинематографическую
область.
Снова засел за работу, ухлопал целый месяц, написал сценарий и сделал тьму
рисунков про «школу под водой»: морскую черепаху-учительницу и акулу-разбойницу
(что-что, а надводный и подводный миры никогда не покидали меня).
Фильм снимал режиссер Александр Сахаров; снимал через аквариум: за плавающими
рыбами двигались «ученики школы»: игрушечные осьминожек, морской конек...
Фильм понравился, Сахаров получил премию, а мне заказали продолжение. На это
продолжение я ухлопал еще месяц, но за работу получил меньше, чем получал за
один рисунок в «Веселых картинках».
— Мы заплатили вам по высшей ставке, как Пушкину, — сказали в редакции. —
Понимаете, за продолжение платят половину от первой серии. Считается, что одни и
те же герои...
Мне казалось — все должно быть наоборот.
— Теперь понимаешь, почему на телевидении нет приличных авторов?! — пробубнил
Сахаров. — Подвизаются одни халтурщики. Огромное предприятие, а денег нет... И
туча установок: или слюнявый романтизм, или клюква... О бабе-Яге и о Черте
писать нельзя... Телевидение — это фабрика без головы. Вернее, мусоропровод:
пока летит — гремит, пролетело — пусто.
Все-таки и на телевидении я встретил хороших художников: Бориса Чупрыгина и
Бориса Сафронова, которые оформляли детские передачи исключительно ради любви к
«волшебному миру детей и зверей».
— Многие считают, что мы подхалтуриваем на телевидении, — тревожился Чупрыгин. —
Это неверно. Халтура не работа, а отношение к работе.
«Для себя» Чупрыгин писал картины маслом, выдавая серии по пять-шесть штук; в
зависимости от настроения писал — то сухие плоскогорья, высохшие русла рек,
чертополох, то водные просторы, яхты, чаек, парящих над водой — всего накатал
сотни две полотен, и все размером с чемодан.
Сафронов «для себя» ничего не писал — он писал «для других» — то, что просили
знакомые: кому-то натюрморты, кому-то пейзажи. Делал работы и «про запас» и
дарил их всем подряд.
— Не жалко отдавать? — как-то спросил я.
— Жалко, но отдавать и надо то, что жалко, — усмехнулся Сафронов. — А что не
жалко, побочное — надо выбрасывать.
Однажды подвал, где Сафронов хранил живопись (а он писал гуашью) затопило, и все
работы полностью размыло.
— Кошмар! — растерянно бухнул я Сафронову.
— Ничего, сюжеты помню, — невозмутимо ответил он. — За год-два восстановлю и
сделаю получше… Не чересчур откровенно, а с нюансами. Ведь все дело в полутонах,
нюансах… Знаешь, народы Севера для обозначения снега используют триста понятий,
индусы называют сотню оттенков одного цвета — какое тонкое восприятие мира!
Последней моей работой на телевидении был сценарий (с рисунками) про Новый год —
естественно, с «красочными подробностями». Моя работа понравилась, но после
«редактуры», от нее мало что осталось. Можно сказать, с моей новогодней елки
сняли все игрушки и обстругали ветви, оставив одну палку, да и ее с обломанной
макушкой. Я возмутился, забрал сценарий, а дома отправил его в мусорное ведро.
До этого безрадостного случая произошел еще один, более-менее радостный.
Как-то режиссер Сахаров вызвал меня в телецентр и торжественно объявил:
— У меня большие задумки на будущее, о них через час поведем качественный
разговор, а пока впихну тебя в жюри — сейчас будет конкурс молодых
актеров-кукольников, надо отобрать самых талантливых. Ты, вроде, работал в
театрах.
— В этой области у меня поверхностные знания, — не менее решительно заявил я.
— Чепуха! Твоего мнения и не надо. В жюри, кроме меня, есть еще один знаток, а
ты будешь для массы. Потом поговорим о будущей работе и шумно отпразднуем твоих
подводных головастиков.
По пути в просмотровый зал, Сахаров отчеканил:
— Поставь каждому по несколько баллов. За сцену движения, за речь. В сумме не
больше десяти.
Начался спектакль. Над ширмой появились тряпичные герои. Как я ни присматривался
к их движениям, как ни вслушивался в голоса — все казалось обычным, без
волшебства, но вот деревья раскачивались — хоть куда. Я даже ощущал ветер.
После спектакля из-за ширмы вышли актеры — молодые взволнованные ребята; на
сцену поднялся Сахаров и начал решительно что-то втолковывать актерам, потом за
поддержкой обратился к коллеге, «второму знатоку». Тот полностью согласился с
Сахаровым и объявил, что всем поставил «тройки». Для формальности Сахаров
спросил мое мнение.
Я некоторое время морщился, делал вид, что занимаюсь немалым умственным трудом,
потом объявил, что поставил две «пятерки» тому, кто раскачивал деревья.
Неожиданно Сахаров изменился в лице.
— Наш гость верно заметил таланты, а мы с вами, коллега, их просмотрели. Так
что, первую премию даем тому, кто имитировал ветер. Кто это делал?
Руку поднял пожарный, который, как оказалось, за бутылку пива помогал актерам.
Леонид Сергеев. Заколдованная. Повести и рассказы. М., 2005.
|
