ХРОНОС:
Родственные проекты:
|
Заколдованная
БЕЛЫЙ ЛИСТ БУМАГИ
повесть для подростков и взрослых, которые занимаются
живописью или интересуются ею, или просто любят художников
ВЕСЕННИЙ ТУМАННЫЙ ДОЖДЛИВЫЙ ДЕНЬ
И наконец в мастерскую нагрянул замполит Тыква.
— Есть задание, — рыкнул он. — Написать портрет моей жены. И надо сделать
быстро, до ее дня рождения, а то я буду в цейкноте.
— Есть! — я вытянулся — служба есть служба.
— Но вот в чем дело, — замполит схватил мой любимый фломастер и с ожесточением
провел линию на бумаге. — Жену надо написать голой.
— Обнаженной?
— Вот-вот, — замполит с еще большим ожесточением черкнул фломастером какую-то
загогулину и мой бедный фломастер, который проводил тонкие, драгоценные линии,
превратился чуть ли не в клеевую кисть.
— Разрешите обратиться, товарищ майор? — сказал я, не отрывая взгляда от бедного
фломастера, который уже выписывал многочисленные каракули и пришел в полнейшую
негодность.
— Оборачивайся! — вздохнул замполит (он так и говорил).
— В какой манере надо написать портрет? В пастозной, чтобы виднелись мазки, или
гладкой, как у старых мастеров?
— Вот, вот. Как у старых мастеров.
— Тогда нужны тонкие кисти, лаки...
— Увольнение дам, все будет по уставу. Накладные расходы оплатим, щас дам
команду, — он вышел и через пятнадцать минут вернулся, всучил мне
увольнительную, деньги и вдруг заговорил неторопливо, растягивая слова:
— Но моя жена это... не хочет раздеваться. Ты ее мысленно разденешь, ясно?
— Так точно, — отчеканил я, испытывая жгучий интерес к предстоящей работе —
давно хотел поработать в манере старых мастеров.
— Как все закупишь, поедем ко мне, — продолжал замполит, любуясь своими
гортанными перекатами (по слухам, жены офицеров в клубе балдели от его голоса, а
некоторые падали в обморок). — Поедем ко мне, чтоб ты, как художник, помог
расставить мебель. А ты приглядывайся к моей жене, ясно? И все будет в норме,
без цейкнота.
Женой замполита оказалась исполинская блондинка с необъятными формами — в ней
было больше двух метров, ее звали Багира. Она выглядела лет на тридцать и имела
четырех детей. Пока мы с замполитом как бы «расставляли» мебель, громадина
Багира вздымалась за нашими спинами и боковым зрением я видел ее большие
колышущиеся груди (почему-то сразу вспомнился Дюма — «бойтесь блондинок!»).
Замполит относился к жене коленопреклоненно, называл «Багочка» — что слышалось
«Бабочкой» и воспринималось как насмешка. Но, жена замполита, я это заметил
точно, на мужа даже не смотрела и отвечала ему односложно, безразлично — с ее
лица не сходила печаль, длинною во все тридцать лет. По слухам, в клубе жена
замполита расточала многообещающие улыбки, но офицеры не отваживались за ней
ухаживать, побаивались Тыкву — он был ревнив до чертиков.
Я сразу усек конструкцию Багиры и сказал замполиту:
— Нужно еще увольнение. Надо посмотреть мастеров в городском музее, надо
обратиться к их опыту, прочувствовать стиль, складки одежды, локоны. Творчество
— это учеба, которая длится всю жизнь.
Замполит не понял моих слов, но согласно кивнул.
— Будет! Но учти, я в цейкноте.
Когда я изучил на картинах мастеров складки одежды, локоны, тени, замполит
принес фото жены в купальнике и лет на десять моложе.
— Вот, — сказал. — Напиши это... райские кущи, ручей, а она чтоб была
русалкой... Хвост по бедра в воде. И груди сделай побольше.
— Куда уж больше? — опрометчиво бросил я.
— Сделай, сделай! — нахмурился замполит. — Так надо.
Над портретом я работал долго; изобразил Багиру томной русалкой, которая лениво,
и потому особенно зажигательно, потягивалась в воде. Она нежилась в чистом,
прозрачном ручье, среди изысканных душистых трав вперемешку с цветами. Это была
филигранная работа и по отзывам лейтенантов, которые заходили в мастерскую
ежедневно и ахали, причмокивали, перемигивались, в ней я достиг божественной
высоты и глубины одновременно.
Сам замполит не приходил, но при встрече возбужденно спрашивал:
— Как, скоро сделаешь?
Закончив портрет, я почувствовал себя вдрызг измочаленным; принес ключи от
мастерской замполиту и сказал:
— Идите, забирайте. А я цейтноте — спешу в казарму, ждать звонка командира. День
рождения жены его брата. Надо писать ее портрет.
Какой-то сигнал вроде нового заказа был, но очень туманный сигнал, как
собственно и тот день — весенний, дождливый, туманный. И туман почему-то был
плотный, ядовито-желтый. Впрочем, может мне это казалось — я слишком устал, и
хотел отбрыкаться от лишних вопросов замполита.
По пути в казарму, я встретил сержанта Подцветова. Он обнял меня
ручищами-рычагами.
— Пойдем-ка ко мне в каптерку. Я твой должник за портрет акварелью. Ты неплохо
меня изобразил, но надо было со штангой или гирей, чтоб чувствовалась моя душа.
Ты как относишься к гиревому спорту?
С Подцветовым мы раздавили бутылку самогона и легли спать, и мгновенно
отключились — известное дело, под монотонный шум дождя особенно крепко спится…
Нас разбудил дикий грохот в дверь.
— Тыква! — вскочил Подцветов. — Сейчас, ненормальный, устроит погром!
Я тоже вскочил, предчувствуя какую-то расправу.
— Что ты наделал?! — взревел замполит, распахнув дверь и уставившись на меня. —
Что ты наделал?!
— Что? — еле выдохнул я.
— Что ты сделал со мной?! Цейкнот! — он уронил голову. — Я второй раз в жену...
влюбился! — он круто развернулся и, хлопнув дверью, выбежал из каптерки.
— Бредятина! — закатил глаза Подцветов, а я почему-то подумал: «Сегодня замполит
устроит варфоломеевскую ночь всей части». Потом представил, как он, пока его
жена спит, оборудует угол в комнате: поставит вокруг портрета какие-нибудь
кудлатые цветы в горшках и, затаившись, будет ждать пробуждения своей гигантской
благоверной; как она с первыми лучами солнца (дождь уже стих и туман рассеялся)
лениво взглянет на портрет... — что будет дальше представить не успел, так как
снова отклю-чился.
Достойно внимания дальнейшее. Через несколько дней замполит пришел в мастерскую
и сказал:
— Портрет обмоем когда демобилизуешься, а пока... ответственное задание.
Подходит юбилей наших вооруженный сил. Надо отделать комнату исторической славы
и потолок расписать. Нарисовать все: от тачанок до ракет. Полагаю, тебе пять
дней хватит, а дальше — цейкнот.
— Что-о?! — я содрогнулся точно от удара. — Да, ведь надо строить леса, смывать
побелку, грунтовать! Вы это берете в расчет?! Вы — профан, ничего в этом не
понимаете! Надо делать эскизы на картоне, которые должны утверждать командир
и... вы, — я польстил ему, увидев, что его глаза вылезли наружу от ярости; он
явно растерялся от моего натиска, но быстро пришел в себя:
— Как разговариваешь?! Смирно! Я сгною тебя в линейных войсках! И отправлю
письмо директору твоего училища, чему они там учат?! Что за попустительство,
если за пять дней художник не может... тебе не отвертеться, так и знай!...
— Письмо перешлют в Министерство обороны, — стараясь быть спокойным, заявил я. —
И вам не поздоровится...
Несколько секунд замполит осмысливал мои слова, потом кинул примирительным
тоном:
— Ладно! Две недели срока на историческую комнату! — и вышел с проклятиями.
Разумеется, я корячился под потолком целый месяц. Заходили солдаты, офицеры;
последние приводили жен, детей; посетители подбадривали меня, скрашивали мое
одиночество.
Когда я, наконец, разделался с потолком, замполиту втемяшилась в голову новая
идея — сделать некий витраж — установить посреди комнаты звезду из плексигласа с
подсветкой, а на оконечностях звезды приклеить фотографии всех командиров части.
«Начинается новая полоса идиотизма, — заключил я про себя. — Впрочем, меня это
уже не касается, это будут делать электрики».
— Представляешь?! — делился со мной замполит. — В темноте звезда светится, а я
читаю приказ главнокомандующего о создании наших трубных войск! Цейкнот, да и
только!
Юбилей вооруженных сил отмечали пышно, как никогда. Парад закатили часа на
полтора, палили холостыми снарядами из орудий, потом начальство осматривало
плац. На окраине плаца протекала не ахти какая речка и там, в камышах,
притаились два солдата в лодке — как бы рыболовы с богатым уловом (рыбу заранее
купили на рынке). По замыслу Тыквы в нужный момент солдатам давали отмашку, они
подплывали к берегу и, как бы невзначай, шли навстречу начальству и, разумеется,
преподносили дар высоким гостям.
После обильного застолья, начальство осматривало комнату исторической славы.
— Хорошие у вас художники, — поразился представитель штаба округа, рассматривая
потолок.
— Есть один мастер своего дела, — гордо заявил полковник Мышкин, имея в виду
меня. — Он и портреты хорошо выполняет. Портреты жен офицеров.
— Надо бы его в штаб забрать, — с намеком произнес представитель. — У нас тоже
работы полно и мы тоже женатые... У меня лично к художникам любовь без границ.
На следующий день Мышкин издал приказ о моем переводе в штаб округа. Таким
образом, до конца службы работой я был обеспечен, и, понятно, рассказывать об
армии больше нечего.
Леонид Сергеев. Заколдованная. Повести и рассказы. М., 2005.
|
