ХРОНОС:
Родственные проекты:
|
Заколдованная
БЕЛЫЙ ЛИСТ БУМАГИ
повесть для подростков и взрослых, которые занимаются
живописью или интересуются ею, или просто любят художников
«ОБНАЖЕНКА» АЛКА-СЫРОЕЖКА
«Обнаженкой» называли обнаженную натуру. Одним из натурщиков был старик с
величественной массивной головой. Он работал сторожем в трамвайном депо, а в
училище подрабатывал. Искусство ему было безразлично; обычно на стуле он засыпал
и переливчато храпел. «Матрешку» Ксению Борисовну это не смущало.
— Обратите внимание на складки на лице, — говорила она. — В складках и оборках
есть эстетичность.
Еще нам позировала Лиа, толстуха с богатыми формами, модель — мечта для
скульпторов. Ни один художник, и не только художник, не мог пройти мимо Лиа,
чтобы не обернуться. Лиа по много часов неподвижно стояла под софитами, но
никогда не жаловалась на усталость. Она содержала большую семью и говорила, что
«раньше была как тростинка, а во время войны от разных похлебок безумно
распухла».
— Обратите внимание на пластические ходы, — Ксения Борисовна поводила рукой в
сторону Лиа. — Смотрите, как один блок мышц плавно переходит в другой.
Одно время нам позировала бывшая балерина, сухопарая царственная старуха с
грациозной осанкой и тонкими косичками. Словно фея, она всегда торжественно
молчала, устремив взгляд за окно, в даль. В ее царственном величии угадывался
богатый и таинственный внутренний мир, который никак не перекликался с реальным
миром. На «балерину» Ксения Борисовна только почтительно взирала и ничего не
говорила.
Натурщица Алка-сыроежка постоянно грызла морковь и другие сырые овощи. Сидит
среди драпировок, грызет овощи и без умолку болтает о подругах, о брате
первокласснике.
— Я не против, рассказывай, милая, — говорила Ксения Борисовна, — но,
пожалуйста, не вертись. Сиди неподвижно, эстетично.
Многие люди, не связанные дружбой, подходя друг к другу, задаются вопросом: «Для
чего мне с ним общаться? Какой интерес?». Или уж совсем практично, с пошлым
расчетом: «Что от него можно получить?». Алка всегда спрашивала себя: «Что я
могу сделать для этого человека, чем могу помочь?». Жертвенность была ее
отличительной чертой. Она помогала нам натягивать холсты, приносила из дома
драпировки, чтобы ставить «мешанину с вазоном», как мы называли натюрморты.
Время от времени Алка дарила нам какие-нибудь безделушки. Просто так, без
всякого повода, от душевной щедрости. Эти подарки были чисто символическими, но,
как известно, главное не подарок, а внимание.
На праздники Алка приносила конфеты дворничихе, бутерброды слесарю. Она могла
отдать последние деньги какому-нибудь пьянице попрошайке, подарить единственный
шарф одинокой старухе. Она все отдавала другим, даже всю себя, как модель.
Здесь необходимо пояснение. На первых занятиях с обнаженной натурой мы
испытывали некоторую неловкость, какое-то стеснение. Особенно, когда позировала
Алка. Она была нашей ровесницей, и, глядя на нее, мы с Кукушкиным испытывали
сильнейшее волнение; то боялись смотреть в ее сторону, то, наоборот, прямо
пожирали ее глазами. Алка в свою очередь абсолютно не испытывала никакого
волнения — как ни в чем не бывало грызла овощи, а, случалось, и подмигивала нам.
Казалось, она запросто могла обойтись вообще без всяких одежд и разгуливать по
городу обнаженной, как дикарка. Понадобилось немало занятий, чтобы мы с
Кукушкиным успокоились и научились смотреть на обнаженную Алку только как на
модель.
Еще больше занятий понадобилось, чтобы мы привыкли к Алкиным превращениям:
несколько часов перед нами сидела неподвижная, словно манекен, натурщица и вдруг
из-за ширмы выходит одетая, живая Алка; рассматривает саму себя на мольбертах,
нахваливает нас... Случалось, кто-то из учащихся начинал сомневаться в своих
способностях. Таких Алка подбадривала:
— У тебя есть искра божья. У тебя все пойдет, вот увидишь. Хочешь, я попозирую
тебе после занятий?
Разным самоутверждавшимся, вроде меня, чрезмерно уверенным в себе, Алка, чтобы
сбить спесь, могла заявить:
— Красиво, но все сикось-накось, и как-то пресно.
Иногда Алка-сыроежка выезжала с нами на этюды. Прежде, чем писать натуру, чтобы
увидеть местность более обобщенно и выделить в ней главное, мы подолгу
прищуривались, наклоняли голову в разные стороны, делали из ладоней «подзорные
трубы». Алка придумала совершенно гениальную вещь. И, как все гениальное, то,
что она придумала, было удивительно просто. Однажды, встав спиной к деревне,
которую мы собрались писать, Алка наклонилась и посмотрела на дома между ног.
Потом спокойно сказала:
— А так все выглядит красивей. Просто чудо, как выглядит.
Повторив Алкину позу, мы действительно обнаружили чудо: перевернутая деревня
смотрелась гораздо объемней, в ней моментально выделились все основные цветовые
пятна.
С того дня мы взяли Алкино открытие на вооружение и, случалось, где-нибудь на
бугре подолгу застывали в нелепых и не вполне пристойных позах, к большому
ликованию детворы.
Алкину позу я использую на этюдах до сих пор, если, конечно, никого нет
поблизости. Хотя недавно проштрафился — не заметил, как меня окружила толпа
зевак.
— Дядь, что вы высматриваете? — спросила одна девчушка.
— Да вот, потерял кисточку, — сконфузился я.
— Художники все со странностями, не в своем уме, — объяснил девчушке кто-то из
толпы, а один мужчина вздохнул и покрутил согнутым пальцем у виска.
Леонид Сергеев. Заколдованная. Повести и рассказы. М., 2005.
|
