ХРОНОС:
Родственные проекты:
|
Заколдованная
УТРЕННИЕ ТРАМВАИ
кое-какие воспоминания из детства
БРОСЬ ГОРЕВАТЬ, МАЛЬЧУГАН!
Вовка Вермишелев был черноволосый, с круглыми, как пуговицы, глазами и такой
низкорослый, что на одноклассников смотрел снизу вверх. Маленький рост не
отразился на Вовкином характере: он был приветливым и дружелюбным, в отличие от
большинства ущербных людей. Кстати, мы с Вовкой оба страдали из-за роста: я рос
так, точно меня тянули за уши, и при этом был страшно худым, а Вовку и в десять,
и в двенадцать лет принимали за первоклассника.
Мы с Вовкой подружились после знаменательного футбольного матча, но прежде чем о
нем рассказывать, необходимо сделать пояснение. Футбол для нас был великой
игрой, почти божеством — таким, как Джульетта для Ромео или как Маркс для
глубокопартийных людей; мы шли на стадион, как на праздник и прекрасно
разбирались в тонкостях игры. И сами играли довольно прилично, причем
вдвоем-втроем могли играть с восьми утра до восьми вечера, а позднее, с приходом
новых игроков, делились на две команды (одна — в рубашках и трусах, другая —
только в трусах), обозначали на улице ворота (камнями) и гоняли мяч до темноты,
пока счет не доходил до астрономических цифр (45:50 или 60:72).
В каждой из наших команд были разновозрастные игроки (в том числе и «женатики»),
в воротах стояли девчонки (моя младшая сестра считалась одним из самых надежных
вратарей), а судил матчи — самый беспристрастный и невозмутимый судья на свете —
дядя Федя. Разумеется, мы сполна были обеспечены зрителями — они стояли вдоль
улицы, выглядывали из окон и «болели культурно», не то, что на стадионе
«Компрессор», где болельщики бесновались и выкрикивали всякую ерунду. Но вернусь
к знаменательному матчу.
Однажды утром на нашей улице появилась ватага ребят с соседней улицы; один из
них, самый маленький и самый вертлявый вышагивал впереди компании и в роли
предводителя выглядел убедительно и прекрасно; поигрывая мячом, он предложил
сыграть — улица на улицу — это и был Вовка.
Мы играли четверо на четверо. В команде Вовки в воротах стоял голубоглазый
карапет-дошкольник; наши ворота охраняла моя сестра. Описывать игру нет смысла —
Вовка вытворял чудеса; он не забил нам с полсотни голов только благодаря
отличной реакции моей сестры. Мячи на нее так и сыпались, но она успевала их
отбивать в аут. Сестра спасла нас от позорного разгромного счета; через час мы
проигрывали всего 15:0, но честь нашей улицы была посрамлена, и я разозлился не
на шутку. Еще бы! За целый час всего два раза дотронулся до мяча. О моих
партнерах и говорить нечего. Мы бегали за Вовкой табуном, все хотели отнять у
него мяч, но это было не так-то просто. Вовка вел мяч, не глядя под ноги, и
казалось, мог его вести с закрытыми глазами — все равно мяч был послушным,
словно привязанным на веревке. Собственно, Вовка и не играл, а забавлялся с
нами. Несколько раз я пытался остановить его недозволенным приемом, но он ловко
уворачивался, и я плюхался на землю. В конце концов я просто рассвирепел и,
после очередного падения, схватился за колено и стал кататься по земле, и
вопить:
— Все! Грубая игра! Будем бить штрафной!
Вовка остановился и растерянно забормотал:
— Извини. Штрафной так штрафной!
Я еще немного похромал для приличия, потом разбежался и со всей силой ударил по
мячу; и если бы попал по воротам, голубоглазый шкет улетел бы вместе с мячом, но
я, к сожалению, промазал.
От этого промаха я совсем потерял голову — стал симулировать «грубую игру» через
каждые пять минут: делал вид, что меня сбивают и, корчась от боли, требовал
штрафного — из тридцати моих ударов половина достигла цели и счет сравнялся.
Честь нашей улицы была восстановлена.
Вовкина команда начала игру с центра «поля», а мы всей дружиной выстроились
перед своими воротами, устроили неприступный бастион — были полны решимости
сохранить почетный для нас счет до конца игры. Но тут произошло невероятное:
желая растянуть нашу оборону, Вовка отпаснул мяч своему вратарю, но тот вдруг
споткнулся и упал. И мяч тихонько вкатился в ворота. Мы схватились за животы и
запрыгали от радости — в такие моменты (чужих промахов) почему-то большинство
людей показывает свои не лучшие качества, и мы не были исключением.
— Гол в свои ворота! Мастер-пепка!
Расстроенный Вовка только махнул рукой.
— С каждым бывает. Сейчас отквитаю.
— Нет уж, дудки! — я моментально перестал смеяться. — Матч окончен. 16:15 в нашу
пользу. — Я вскинул руку и запел победный марш.
— Может, поиграем еще? — предложил Вовка. — Вы что, устали?
— Ничего мы не устали, — хмыкнул я. — Мы никогда не устаем. Просто у нас дела.
Много всяких дел.
— Жалко! — Вовка вздохнул, улыбнулся и пожал мне руку, как бы поздравляя от
всего сердца. — Ну, ладно. Конечно, обидный гол, но ты все равно здорово бьешь
по воротам и ваш вратарь молодчина.
Мне было приятно слышать эти слова, но почему-то после них уже не хотелось петь
марш. А тут еще к нам подошел голубоглазый вратарь и дрожащим голосом произнес:
— Это я виноват, — он не выдержал и расплакался.
Когда Вовкина команда ушла, мне вдруг стала противна наша победа.
На следующий день я разыскал Вовку и покаялся, рассказал про свои трюки. Он
великодушно простил меня и быстро все забыл, но я почему-то помнил долго. И
расстроенное Вовкино лицо и чумазый живот голубоглазого вратаря, и его дрожащие
губы. До сих пор тот день лежит темным пятнышком на моем детстве; оказалось,
самый беспощадный судья — собственная совесть.
Вовкин отец пропал без вести на фронте, он жил с матерью уборщицей и старшей
сестрой — работницей хлебозавода. Безотцовщина в семье давала о себе знать:
сестра покуривала и выпивала и слыла «девицей легкого поведения», а Вовка
постоянно прогуливал школу, но учителя из жалости натягивали ему отметки и он
числился «стабильным троечником».
В послевоенное время большинство ребят лето проводили в пионерских лагерях, но
некоторые (вроде Вовки) были предоставлены самим себе и целыми днями шастали по
улице, играли в войну и футбол, что мне казалось несравненно интересней
казарменной жизни в лагере (в нашей семье в лагерь отправляли сестру, а брата —
в выездной детсад, меня несколько раз отвозили к тете Груне на дачу). Понятно,
Вовка имел уйму времени, чтобы отшлифовать свой природный футбольный талант и
обогатиться знаниями в области футбола. И он, как нельзя лучше, использовал это
самое время. Вовка знал всех игроков городской команды «Компрессор», о каждом
мог рассказать абсолютно все, вплоть до его любимых блюд, но особенно восхищался
центральным нападающим Поповым, знаменитостью нашего городка, единственным
футболистом, имеющим звание «мастер спорта» — за ним Вовка ходил по пятам.
Перед стадионом стоял неказистый домишко, который служил и раздевалкой, и
душевой, и судейской, и билетной кассой; венчала строение очень умная надпись:
«Пожар легче предупредить, чем погасить». Трибуна была только с одной стороны
поля — три ряда сколоченных сосновых досок — в жару из них вытекала смола и
приклеивала зрителей к скамьям. Мы пролезали на стадион через забор со стороны
кладбища.
В нашем городе было две команды: «Компрессор» и «Трудовые резервы» от
хлебозавода — они и сражались меж собой весь сезон. Но однажды состоялся Большой
футбол — товарищеская встреча наших и украинских компрессорщиков. Мы ждали этого
матча целую неделю, но в тот день билеты взвинтили втрое, а вдоль забора
поставили самых суровых милиционеров. Мы с Вовкой топтались перед входом на
стадион и с завистью смотрели на счастливцев с билетами. Что самое обидное —
некоторые из них первый раз в жизни пришли на стадион (завсегдатаев мы знали в
лицо, всех наперечет), пришли с женами, только потому, что приезд украинских
футболистов был событием в нашем городе, и они не могли его пропустить… Один за
другим на трибуну проходили случайные зрители, а истинные ценители, знатоки этой
волшебной игры, околачивались перед входом.
Когда началась игра, мы с Вовкой и десятка два таких же несчастных стали жадно
вслушиваться в гул трибуны. Временами слышались крики:
— Попов! Не отдавай мяч! Бей сам!
Из этих призывов было ясно — наши все-таки наседают; Вовка, накручивая себя,
подмигивал мне, сжимал кулаки, пинал воздух. Но потом трибуны стихали, и мы
догадывались — атакуют гости; Вовка, проявляя жуткую нервозность, хмурился и
грыз ногти.
К концу первого тайма раздался резкий свисток судьи, по трибунам прошел стон, и
один из болельщиков из-за ворот стадиона сообщил нам:
— Украинцы забили!
Над репутацией нашей команды нависла нешуточная угроза. В это время какой-то
мальчишка крикнул, что милиционеры отошли от забора и смотрят игру. Мы ринулись
на кладбище и, перепрыгивая через могилы — проявляя жуткую непочтительность к
усопшим, вскоре очутились на стадионе.
Во втором тайме наши решили отыграться; при мощной поддержке болельщиков всей
командой навалились на ворота гостей, а те ушли в глухую защиту, тянули время —
их вполне устраивал счет. На трибунах начали свистеть, улюлюкать:
— Мастера, называется! Это разве ж игра, одна тягомотина!
— И куда судья смотрит! — распалился Вовка.
То ли судья услышал Вовкино негодование, то ли до него дошло, что гости
умышленно затягивают время, только он сделал капитану украинцев предупреждение,
а в сторону их ворот назначил штрафной. Бил, конечно, Попов. Кто ж как не он?!
Он был мастер крученых ударов — мог так послать мяч, что тот, описав дугу, снова
к нему возвращался; ну, не совсем в ноги, разумеется, — немного в сторону, ведь
мяч все же не бумеранг…
Попов пробил классно: мяч, обогнув стенку из игроков, попал в перекладину; еще
бы совсем чуть-чуть, совсем каплю — и был бы в воротах. По трибуне прокатился
тяжелый вздох; Вовка с досады ругнулся.
Эта неудача сильно отразилась на игроках «Компрессора» — они раскисли и до конца
матча еле передвигали ноги, вроде и смирились с поражением — все игроки, но не
Попов. «Мастер крученых ударов» с двойным усердием забегал по полю. Так было
всегда: чем в худшем положении оказывалась его команда, тем напористей он рвался
к воротам противника. Усилия Попова не пропали даром: во время очередного
прохода его снесли во вратарской площадке, и судья назначил пенальти. На трибуне
все повскакали с мест, стали хлопать друг друга по плечам, пожимать руки. Вовка
взвизгнул:
— Щас им даст Алексей Петрович девяточку!
Попов разбежался, ударил... и промазал. На трибунах кто-то схватился за голову и
завыл, кто-то рухнул без чувств. Вовка отвернулся и по-моему зарыдал. Знаменитый
Попов! Надежда всех болельщиков! В момент, когда решается судьба матча, не
попадает по воротам. Любой мальчишка попал бы! Мы с Вовкой были уверены — после
игры Попов покончит с собой или, по крайней мере, навсегда уйдет из спорта. По
нашим понятиям так должен был поступить — просто обязан — каждый, в ком
сохранились честь и достоинство.
С некоторой обеспокоенностью мы ждали команду около раздевалки, и вдруг увидели:
Попов идет улыбающийся, весело перекидывается словами с вратарем украинцев.
Проходя мимо нас, подмигнул Вовке и развел руки в стороны:
— Все бывает. На то и спорт. И брось горевать, мальчуган!
Леонид Сергеев. Заколдованная. Повести и рассказы. М., 2005.
|
